Текст книги "Торжество на час"
Автор книги: Маргарет Барнс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)
Глава 40
– Мы направляемся в подземную темницу? – спросила Анна, когда приливная волна пронесла их через ворота предателей и подъемная железная решетка захлопнулась за ними.
Кингстон, комендант Тауэра, помог ей подняться по скользким ступенькам; на фоне грубого презрения дяди его голос звучал довольно-таки ласково.
– Что вы, мадам, в ваши покои, где вы ночевали перед коронацией, – заверил он ее.
Анна то плакала, то истерически смеялась, вспоминая, как таким же майским днем три года назад, но совсем по-другому ее встречали здесь. Затем она позволила ему проводить ее на место.
Она подверглась медленной и изощренной пытке – заточению. И хотя никто к ней и пальцем не притронулся за две недели, Анна испила сполна чашу горя, ужаса и унижения. Теперь она ясно осознавала – надежды рухнули, сам король приказал так жестоко обходиться с ней. Временами на Анну находил веселый дух противоречия. У нее не было возможности побыть одной, поговорить с теми, кого любила, и эта часть жизни, заполненная ужасом, вызывала полную сумятицу чувств и мыслей у нее в голове.
Спала ли она или бодрствовала, Анна ощущала себя под неусыпным контролем. Маргарэт и Арабеллу поместили вдали от ее покоев. Ночью, когда от всей этой усталости она могла бы найти успокоение во сне, Анна рыдала и металась, стараясь не заснуть, чтобы в кошмарных снах не сказать что-либо лишнее, поскольку за занавеской подслушивали, сменяя друг друга, ревнивая тетушка и госпожа Косинс.
Днем, когда время еле тянулось, они засыпали ее наглыми вопросами о каждом известном ей мужчине – вопросы сыпались безостановочно, в надежде, что она сломается и ляпнет какую-нибудь глупость, которую их злоба и ненависть тут же сумеют обернуть против нее.
И все же беспокойство за друзей брало верх: Анна не могла молчать и униженно просила рассказать об их участи.
– Смитон закован в цепи, – с наслаждением рассказывала Косинс.
– Все пятеро сейчас в Тауэре. Они предстанут перед верховным судом в Вестминстерском дворце, – сообщила ей тетя. – А это все равно, что быть объявленным виновным.
– Виновным в чем?
– В измене. В измене королю.
Измена. Значит, их обезглавят. Всех, кроме Смитона, поскольку он не благородного происхождения. Его сначала повесят, а затем четвертуют. Остальных ждали плаха и топор…
Каждую ночь в красочном воображении Анны из темноты появлялось блестящее лезвие топора – и катится с плеч красивая голова Норриса, из сильной шеи Бриртона течет кровь… Один за другим, во мраке ночи…
Она умирала вместе с каждым, содрогалась и стонала… Но когда очередь дошла до Томаса – она громко вскрикнула. Вскрикнула и стиснула зубы.
Но поздно, они уже были рядом с ней и задавали свои вопросы.
– Это из-за того, что я пожалела, что мой кузен Уайетт больше не напишет баллады в мою честь, – лгала она.
Падала на пол и бормотала всякую нелепицу, словно безумная. А утром, вновь и вновь, она не могла удержаться, чтобы не задать вопрос:
– Где мой отец?
– Пытается сохранить себе свободу! – с насмешками отвечали они.
Затем следовали настойчивые расспросы:
– Где мой добрый брат? Господин Кингстон, кто-нибудь видел милорда Рочфорда?
– Не мучьте себя, мадам, – врала по доброте душевной супруга Кингстона, не давая Косинс разжать тонкие жестокие губы. – Уверяю вас, мой слуга видел его не так давно в Вестминстере в саду.
Но посреди этого безумия и кошмара произошло радостное событие: Маргарэт удалось встретиться с ней наедине и передать хорошие новости.
– Томас свободен! Остальных мы видели на прогулке у маяка, его среди них не было. Его вообще здесь не было, Нэн. Почти сразу же после ареста король приказал освободить его.
В сумраке коридора, ведущего в личные покои Анны, они обнялись, благодаря Бога, что он услышал их молитвы и спас хотя бы одного.
Почувствовав в себе силу и бодрость, Анна приказала, чтобы принесли лютню и перо, она хотела провести время за сочинением песен. Кингстон опасался, что она может сбить с толку некоторых стражников и заставит их тайком передать записки друзьям, а те постараются сбежать. Но Анна, вновь находясь в приподнятом состоянии, поддразнивала его за излишнюю осторожность, показывая на толстые стены тюрьмы.
– Те, кто попадали в Тауэр через ворота предателей, никогда уже не выбирались наружу, если на то не было желания короля! – говорила она.
Желание короля…
Она сама – ее ум, голос, тело – все когда-то было желанно для короля. Неужели он сейчас не может простить ее в память о полученных удовольствиях? А что если она напишет ему письмо? По крайней мере, стоило попробовать.
В этот день к ней должен был прийти Кромвель. Решится ли он выступить ее другом и передать письмо?
Анна сидела в саду коменданта, притворяясь, что сочиняет коротенькую песенку с припевом, а на самом деле торопливо писала, пока Косинс дремала на солнышке, устав от бесконечного подслушивания. У Анны не было времени оттачивать фразы, она писала прямо и смело, от чистого сердца.
«Неудовольствие Вашего Величества и мое заключение не понятны мне, и я не знаю, о чем писать и в чем оправдываться. Если, о чем не раз мне намекали, я признаюсь в ужасном обмане и чрезмерной гордости, то получу свободу? Я с превеликим желанием и чувством долга готова подчиниться вашему приказу. Но разве не приходила в голову Вашему Величеству мысль о том, что ваша бедная жена должна признать ошибку, о которой и понятия не имеет. Ни у одного короля еще не было более послушной долгу и преданной жены, чем Анна Болейн. Этим именем и этим положением я готова удовольствоваться, если Вашему Величеству будет угодно…»
Одно за другим пылкие слова ложились на бумагу.
«Ради вашего блага, не дайте мимолетной прихоти заставить вас попустительствовать низкой клевете…»
И в конце:
«…Если когда-либо я увижу благосклонность в ваших глазах, если имя Нэн Болейн будет приятно вашему слуху, удовлетворите мою просьбу – пусть только на меня одну ляжет тяжесть вины за неудовольствия Вашего Величества и не коснется оно этих бедных рыцарей, которых заточили по моей вине… Допросите меня, добрый король, позвольте предстать перед законным судом, но не допустите, чтобы мои заклятые враги обвиняли меня и были моими судьями…»
Получил ли король ее письмо, или Кромвель запрятал его среди бумаг, так Анна и не узнала. Так же как не знала точно, каким образом похищенные любовные письма короля попали в руки папы. Все, что она знала, так это то, что король не проявил снисхождения к ее друзьям.
Надежда вновь воскресла с приходом архиепископа Кранмера, который был обязан ей и мог помочь, если б захотел. Он говорил с ней по-дружески, но вскоре Анна поняла, что король послал его, чтобы добиться от нее признания незаконности их брака с самого начала, с тем чтобы законные права Елизаветы перешли к будущим детям Джейн. Если она согласится, намекнул Кранмер, даже в случае признания ее виновной в выдвинутых обвинениях, ей позволят тихо дожить свой век за границей.
– Его Величество будет всегда считать леди Елизавету родной дочерью, – заверил он ее, как будто со стороны Генриха это было великой щедростью.
– Потому, что она станет пешкой для заключения выгодного брака! – насмешливо произнесла Анна, которая часто слышала, как муж торговался с иностранными державами по поводу брака Мэри.
Кранмер явился не для обмена колкостями, но не решался вернуться к королю с пустыми руками.
– Может, Ваше Величество выскажет свои предложения, как расторгнуть брак! – Он почти молил ее.
– Брак, для заключения которого вы потратили столько сил! – съязвила Анна. – Хорошо, Томас Кранмер, что мешает вам расторгнуть его? На совесть короля нельзя положиться, как на вертящийся золотой флюгер на шпиле Хэмптона. Кроме того, подспудно он всегда считал Екатерину Арагонскую единственной законной женой.
– В таком случае – леди Мэри, а не Елизавета, станет законной наследницей, – заметил Кранмер, слишком обеспокоенный, чтобы попенять ей за неуместную веселость.
– Можно снова использовать ссылку на степень родства, при которой нельзя заключать брак, – предложила она, – вы, наверное, слышали, что моя сестра Мэри была его любовницей.
Этот же самый аргумент они использовали, когда пытались избавиться от Екатерины. Но сейчас король выглядел бы посмешищем в глазах всех. Правда ему всегда удавалось сохранить за собой образ праведника.
Анна отбросила остатки гордости и готова была обратиться за помощью к человеку, который зачах от любви к ней.
– Остается милорд Норгамберлендский, – напомнила она архиепископу.
И вновь Кранмер отрицательно покачал головой.
– Я обращался к нему и не раз, ради вашего блага. Доказательство ранее заключенного брачного контракта могло спасти вас. Но он не подтвердил это. Теперь он совсем разбитый человек.
– Вы видели его? – сочувственно спросила Анна, забыв на миг о собственном плачевном положении.
– Да, я видел его. Возможно, он думает, что для вас лучше будет, если он промолчит. Впрочем, так думают и остальные, – предположил Кранмер.
Не мигая Анна выдержала его пристальный взгляд, не пытаясь развеять его подозрения. Являясь духовником короля, он, возможно, уже знал истинные намерения короля.
– Вы знаете лучше меня, милорд, что Его Величество никогда не допустит, чтобы это предположение стало известно народу, – прошептала Анна.
Но Кранмер уже не слушал. Он добился своего, поднялся со вздохом облегчения, довольный, что неприятный разговор окончен.
– Мне остается только поклясться Господом Богом, что вы сознались в тайной причине, которая достаточно веска для признания вашего брака незаконным с самого начала.
– И как только брак будет расторгнут?.. – с нетерпением прервала Анна.
– Ничего не изменится, дитя мое, если вы на что-то надеетесь, – объяснил он как можно мягче.
– Не имеет никакого значения? – Анна отпустила его рукав, за который держалась, словно подобное двуличие больно задело ее. – Неудивительно, что он тайно подослал вас ко мне! Неужели в Англии не осталось справедливости?!
Задыхаясь, взбешенная, величественная, она прижималась к стене, как будто боялась испачкаться о Кранмера, бросая ему в лицо гневные слова.
– В любом беспристрастном суде вас выведут на чистую воду. И вы оба знаете это! Потому что, если мой брак был незаконным, как можно обвинить меня в измене!
– Это не имеет значения, – пробормотал Кранмер. – Вы пришли к королю, потеряв невинность. Это можно рассматривать как измену.
– Ничего не имеет значения, – рассердилась Анна, – когда честные рыцари потеряют жизни! Я одна должна нести ответственность за свои прегрешения!
Лицо Кранмера стало бледным, словно пергамент. Он пытался успокоить ее, но тщетно. Теперь Анне было все равно.
– Отправляйтесь к королю и можете поблагодарить его от моего имени за то, как он возвысил дочь простого рыцаря, которая была счастлива в своем доме в Хевере, – кричала она. – Сначала дал титул маркизы, потом сделал королевой, а теперь, Бог тому свидетель, – вручает венец мученицы!
Она прервала встречу с онемевшим архиепископом, презрительно присев в реверансе, затем громко рассмеялась.
– Не забудьте передать Тюдору, что независимо от того, какая судьба постигнет меня, я уже позабыла о нем, – вслед прокричала она. – И хотя он может убить меня и взять себе дюжину жен, бьюсь об заклад, ни с одной он больше не будет так счастлив и не получит такого удовольствия, какое имел с Нэн Болейн!
Глава 41
В крепости Тауэра состоялся суд на Анной, они судили ее по обвинению в прелюбодеянии и измене, судили не на жизнь, а на смерть. Председателем на суде выступал ее родной дядя, его поддерживали Саффолк, Фицрой и двадцать четыре лорда. Зал суда был набит до отказа приспешниками ее врагов и почетными гражданами Лондона, которых пригласили стать свидетелями унижения королевы. Анна знала, что большинство лордов позвали, учитывая их открытую враждебность к ней. Единственными лояльными судьями были ее юный кузен Суррей и бывший любовник – Нортамберленд; по выражению их лиц можно было догадаться, что пришли они в зал суда против своей воли.
Только отца ее освободили от этого тяжкого испытания. А может, опасаясь за свою голову, он добровольно отказался высказаться в защиту королевы и предпочел остаться в стороне? Но все же когда-то он любил свою дочь…
«Наверное, граф Уилтшир охотится на королевского оленя в Виндзоре, в то время как его бич настиг меня здесь!» – с горечью подумала Анна и обвела взглядом море враждебных ей лиц.
Почему нет рядом Джорджа, как нужна его поддержка! Когда она вошла в переполненный зал, первой мыслью было отыскать его. Но Джорджа не было, видно, ему нездоровилось или же просто ему не позволили прийти.
Анна предстала перед судом в гордом одиночестве, призвав на помощь только свой проницательный ум и несгибаемую волю. Она отбросила прочь воспоминания о прошлых прегрешениях, заносчивость и жестокость и вступила в открытый бой за свою добродетель, за жизнь четырех мужчин, которых обвиняли вместе с ней. Она разоблачала якобы правдивые показания подкупленных свидетелей, выставляла своих обвинителей явными лжецами, и судьи при этом чувствовали себя неуютно.
Особенно она боролась за Уэстона, которого недооценивала. При всем своем стремлении приврать и вольно пошутить в ее присутствии, он наотрез отказался выступить против королевы.
– Вы утверждаете, что он часто появлялся в моих покоях и позволял себе довольно-таки вольные комплименты в мой адрес. Но я прошу вас пригласить свидетелем мою кузину, мисс Скелтон. Она честно скажет, к кому он приходил, – предложила Анна.
Когда ее камеристки, прельстившись на золото, которое им посулили враги Анны, лжесвидетельствовали, что не раз предоставляли места в Хэмптоне, Гринвиче и Вестминстере для любовных встреч, и присягнули в этом, цепкий ум Анны быстро выхватил нужный факт и повернул его в ее пользу, поставив остальные под сомнение.
– Как можно заявлять, что я изменила своему господину королю с Норрисом в октябре 1553 года, когда в это самое время, что с готовностью подтвердит доктор Баттс, я лежала еще в постели, не оправившись после рождения моей дочери, принцессы Елизаветы! – возмущенно выкрикнула она.
Когда один из Симоров передал суду на рассмотрение письменное признание Марка Смитона в прелюбодеянии королевы, Анна потребовала вызвать личного слугу Кромвеля – Константина, чтобы он попытался опровергнуть ее заявление о том, что признание Марка было вырвано с помощью пыток и обещаний выпустить его на свободу. Она настаивала, чтобы его вызвали в суд и она могла лично задать ему вопросы.
Анна выказала удивление по поводу его отсутствия.
Когда стало ясно, что заманить ее в западню не удается, поднялся Саффолк и заявил, что она вместе с Норрисом организовала заговор с целью убить короля!
Подобное абсурдное заявление опиралось на весьма непрочном показании одного из грумов, который якобы слышал, как королева поддразнивала Хэла, требовала отложить его женитьбу, с тем чтобы занять место ее умершего мужа.
Анна рассмеялась им в лицо.
– Уважаемые лорды и вы, почетные купцы Сити, к чьему роду принадлежу и я! Взываю к вашему разуму! – обратилась Анна к присутствующим. – Подумайте, где оказалась бы Нэн Болейн после смерти Генриха Тюдора? Напрягите свой ум, можете ли вы предъявить мне более неправдоподобное обвинение? Разве не было жестокостью со стороны милорда Норфолка притвориться, будто король убит во время майского праздника и довести меня до шокового состояния, в результате которого я лишилась сына, а вы все – наследника английского престола?
Непрестанно атакуя вражеский лагерь, Анна не давала им никакой возможности запутать себя. Она чувствовала, что постепенно напиравшие на барьеры люди, которые собрались здесь, чтобы позлорадствовать и посмотреть на ее падение, начинали симпатизировать ей, а некоторые лорды засомневались в справедливости обвинений, о которых повсюду раструбили, чувствовала, что сам процесс представлял собой пародию на суд справедливости.
С таким трудом завоеванное восхищение зала согрело Анну, она ожила и похорошела, и с еще большим усердием пыталась поколебать их уверенность в ее вине. Если б хоть один из них заступился за нее, честно высказал свои соображения на этот счет, остальные тоже рискнули бы выступить против Кромвеля и короля и вынести приговор – не виновна!
С мольбой она посмотрела на Гарри Перси. Она ждала, что он встанет и смело защитит ее, вернет ей веру в него! Но он продолжал сидеть, подперев голову руками, и выглядел больным и жалким. А потом вдруг поднялся и, не дожидаясь вынесения приговора о ее виновности, покинул зал суда, с трудом волоча ноги.
И Анна после такого упорного сопротивления потеряла всякую надежду. А Норфолк, почувствовав, как пошатнулась ее позиция, поспешил продолжить свое грязное дело.
– Пригласите обвиняемого, Джорджа Болейна, виконта Рочфорда, – приказал он герольдам.
Анна удивилась, когда рядом с ней встал брат. Но с его улыбкой зловещий зал наполнился светом.
– Ты здесь – в Тауэре! – выдохнула она, позабыв о присутствующих в зале.
– Глупая девчонка! – добродушно пошутил он. – Неужели ты не знала, что я все время находился здесь? Разве забыла мое обещание, что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой?
На какое-то мгновение она успокоилась и обрадовалась. Но радость Анны была недолгой. По толпе прошла волна возбуждения, все вытягивали шею и замирали в ожидании, что последует дальше. Два высоких алебардщика сопроводили Джорджа на место, где ему зачитали обвинение.
Обвинение в кровосмесительной связи между Джорджем и Анной Болейн, сыном и дочерью Томаса Болейна, графа Уилтширского. Это было самое дикое и кошмарное обвинение! Последняя козырная карта Норфолка. По его замыслу, королева должна была лишиться сочувствия в толпе, а король, наоборот, должен был вызвать жалость у людей. Он намеренно сгустил краски, так что у присутствующих даже дух захватило.
Казалось, прошла вечность, прежде чем до Анны дошел жуткий смысл его слов, медленно осознание происходящего возвращалось к ней, она вдруг со всей ясностью поняла, что Джордж, когда приезжал в Гринвич предупредить ее, уже догадывался о кознях, которые плели против них.
Потрясенная до глубины души, она рухнула на стул, услужливо поданный ей, и молча смотрела на дрожащие руки. Она представила, что ее с братом привязали к позорному столбу и теперь они сгорают от стыда под любопытными взглядами толпы. Светлая страница ее жизни была забрызгана грязью.
Боже милосердный, дай ему выдержать это низкое обвинение!
Робко Анна подняла глаза. Брат стоял в середине зала, спокойный и изящный, сквозь узкие окна пробивались длинные косые лучи солнца и падали на него, освещая красивые черты лица и стройную высокую фигуру, придавая золотой блеск его волосам, заставляя гореть огнем драгоценные камни, нашитые на его лучший белый парчовый камзол. Посреди этого унылого болота он был единственным светлым пятном.
И Анна забыла о клевете, не вызывающей у нее ничего кроме отвращения, и улыбнулась. Как это было похоже на Джорджа! Надеть свой лучший костюм перед встречей с врагами! Он предстал перед ними в модном костюме, и в петлицу небрежно была вдета веточка цветущего боярышника!
Сгорая от стыда, Анна не смела смотреть ему прямо в глаза, но когда решилась, то увидела, что он глядит на нее через весь зал. Больше для нее никого уже не существовало – только они вдвоем с братом. Во взгляде Джорджа она читала скрытую насмешку.
Вдруг его бровь вопросительно изогнулась. Анна приняла его скрытый вызов, она вновь поднялась, чтобы лицом к лицу встретиться с клеветниками, ей казалось, что это он протянул к ней руки и помог встать. Теперь она была не одинока. Рядом стоял мужчина, готовый защищать ее! Мужчина, который поклялся защищать ее до самой смерти!
Джордж позволил выговориться словоохотливым врагам, затем без лишних слов спокойно, но с нотками возмущения в голосе, разбил вдребезги лживые показания, и лорды-судьи посчитали их до смешного глупыми. Никому не удалось сбить его с толку, вынудить произнести неосторожное слово о царственном свояке.
Только близкие друзья догадывались, что за непринужденной манерой поведения Джорджа скрывался и бушевал огонь ненависти. Джордж Болейн сильно изменился, стал мало похож на прежнего молодого кавалера, славившегося при дворе шутками и колкими замечаниями, он теперь вознесся высоко стараниями неуемной амбиции своего отца. Перед ними стоял человек, который в поисках убеждений обрел силу и сдержанность, человек, который научился скрывать неудавшийся брак и разочарование в любви под маской добродушного насмешника.
Джордж подчеркнул в своем выступлении, что в зале присутствуют люди, которые знают его с детства и готовы засвидетельствовать, что он всегда относился к королеве с великим уважением.
– У нас имеется показание старой леди Уингфилд, которое она дала на смертном одре и скрепила клятвой. Девять или десять месяцев тому назад вы попросили разрешение остаться наедине с королевой в ее спальне, – начали его обвинители.
– Так непредусмотрительно было с ее стороны умереть теперь, когда она так нужна мне! – прошептал Джордж. – Она всегда была моим другом и говорила правду – в основном.
– Госпоже Друсилле Зуш пришлось целый час выжидать под дверью.
– А рядом находилась другая фрейлина, которая изнемогала от ожидания.
– Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать ее, – поспешил прервать представитель короля, так как по рядам прошел смешок. – Госпожа Зуш даст показания…
– И с большой неохотой, я думаю. Но вызывать ее нет необходимости. Королева была расстроена и я остался, чтобы успокоить ее.
– Расстроена? Из-за чего?
– Она плохо себя чувствовала и совсем пала духом после потери ребенка.
– Это случилось около девяти – десяти месяцев тому назад, не так ли?
– Возможно!
– Леди Уингфилд вспомнила также, что королева звала вас и умоляла спасти ее. Не подскажете, что так напугало королеву, милорд Рочфорд?
– Она боялась упасть в обморок, если мне не изменяет память.
– А может, она была в отчаянии из-за холодности короля?
– Спросите об этом лучше Хениджа! Он знает больше меня!
– Но я задал этот вопрос вам, Рочфорд! Она звала вас на помощь, чтобы вы сняли с нее позор от неумения родить сына!
– Хочу обратить ваше внимание, милорды, что нанесено оскорбление королю!
Разозлившись, они сильнее насели на него.
– И все же вы не раз со всей непристойностью хвастались перед друзьями, что мертвый ребенок, который впоследствии преждевременно родился, не был ребенком короля.
– Никогда!
– А разве это не вы говорили накануне злополучных родов, что это ваша заслуга, что королева вновь беременна?
– Конечно это мои слова, и все чистая правда! – признался Джордж.
Но рано повскакивали с мест обрадованные враги, он сразу же развеял в пух и прах их заявления. Одной незначительной фразы было достаточно.
– А разве не я организовал маскарад, на котором король вновь пленился Ее Величеством? Разве я не сделал свое дело, стараясь дать Англии ее наследника? И так же неловко, тешу я свое самолюбие, мой прославленный дядюшка сыграл свою роль и – лишил вас наследника!
Гордый Норфолк не пользовался популярностью среди народа, а обаянию Болейна невозможно было не поддаться!
– Вы использовали против меня бессвязные показания умирающей старой женщины, – продолжил свои рассуждения Джордж. – Очевидно, что их подтасовали, все перевернули с ног на голову и через третье лицо передали, словно бутоньерку, секретарю Кромвелю. Кто может утверждать, что третья сторона не заинтересованное лицо? Ведь это моя собственная жена! Которая, как старательно показали ваши свидетели, ревниво воспринимает любое уважительное отношение к Ее Величеству королеве. И раз уж миледи Рочфорд приняла такое активное участие в сборе свидетельств, не проще ли предоставить ей возможность выступить с обвинениями открыто?
Возмутительный случай был налицо, обвинение в глазах большинства присутствующих в зале принимало смехотворный характер. Леди Джейн Рочфорд дает показания против собственного мужа! Леди Джейн Рочфорд, которая сама славилась супружескими изменами! В конце концов, она могла поклясться только в том, что ее муж долго находился в спальне сестры, обнимал ее и остался с ней наедине, расположившись на кровати у нее в ногах.
– И грыз яблоки, Джейн. Не забудь рассказать про яблоки! – поддержал ее Джордж.
При этом несколько купцов Сити нагло рассмеялись. Что бы они ни думали о королеве, они не могли обвинить в таких чудовищных проступках блестящего и остроумного Рочфорда!
«Что значат для меня остальные? Пусть освободят только его!» – подумала Анна.
Она чувствовала, что в любую минуту его могут освободить. Судьи удалились, чтобы обсудить услышанные показания. Вокруг Анны шептались, все были уверены, что его оправдают. Как она хотела, чтобы ее жизнь зависела от одного этого обвинения, но на самом деле их было слишком много!
Анна молила Бога, чтобы Генрих отправил ее в монастырь, она с радостью приняла бы его решение! А может, он вышлет ее за границу…
Народ не может допустить, чтобы казнили его королеву! Смерть жутко отличалась от той, которую воспевали в сонетах; в действительности она выглядела безобразной, когда человек впервые вникал в ее тайный смысл.
Норфолк возвратился в зал, за ним прошествовали остальные. Они шли неторопливо, и Анна поняла, что судьба ее решена. Лица их были ошеломленными и непроницаемыми.
Норрис, Бриртон, Уэстон, Смитон – все приговаривались к смерти из-за королевы.
Весь зал повернул голову к ней, все, кроме ее обвинителей, которые не смели. Неужели они готовы приговорить женщину к смерти? Неужели Генрих позволит этому случиться и это случится сейчас? Анне показалось, что руки Кромвеля дрожат, а в глазах Норфолка промелькнуло выражение жалости.
Она слушала, как дядюшка резким голосом со знакомыми интонациями перечислял все ее грехи, а затем произнес фатальные слова:
– Анна, королева Англии, приговорена к сожжению или обезглавливанию, выбор остается за королем!
Быть сожженной заживо… самая ужасная смерть! Только еретиков и ведьм сжигали! Как часто, переполняясь любовной страстью, Генрих грозился сжечь ее!
Наступила жуткая, преисполненная благоговейного страха тишина, но все еще не верили в случившееся!
Лица поплыли перед глазами, мир перевернулся и почернел, Анне казалось, что она слышит мелодичный голос Генриха, который уговаривал и нашептывал ей на ухо: «Нэн, Нэн, ты моя колдунья, я должен сжечь тебя за то, что ты подчинила своей воле мои мысли и чувства! Нэн, нет в мире женщины, такой как ты, я никогда не забуду тебя…»
Посочувствовав королеве, Кромвель разрешил увести ее в покои, но Анна, взяв себя в руки, махнула рукой, чтобы фрейлины удалились. Она осталась стоять в стороне, твердо решив, что, пока в состоянии видеть и слышать, не уйдет и узнает, что уготовано Джорджу. Она надеялась, что они насытились своей местью и оправдают брата!
Но они, по всей вероятности, еще не насладились своим триумфом и решили доразбираться с ним. Лорды были возбуждены произошедшими событиями, их непрестанно подталкивал Норфолк, который, с одной стороны, старался угодить королю, а с другой – беспокоился из-за шаткой позиции своей дочери. У них в запасе оставался еще один невыясненный вопрос! Но никто не решался первым задать его.
– Скажите нам, ваша жена передавала вам слова, которые могла слышать от королевы во время выполнения своих обязанностей фрейлины, а также пользуясь дружеским расположением Ее Величества?
– Вам уже предоставлялась возможность выслушать ее и убедиться, что у нее не язык, а жало змеи! – сказал Джордж и смертельно побледнел, когда посмотрел на сестру.
Он попытался замять этот вопрос, сделать вид, что не расслышал его.
Анна сразу же вспомнила, о чем говорила с Джейн, и пожалела, что не в состоянии предупредить брата, что существуют на свете вещи, знание которых может рассматриваться как предательство. Интимные вещи, которые задевали гордость короля!
Норфолк написал что-то на листке бумаги, стыдливо отворачиваясь, сложил его и передал Джорджу.
– Леди Рочфорд когда-либо передавала вам эти слова королевы?
Лица двух герцогов, чьи дети стояли близко к трону, горели от возбуждения и нетерпения!
Анна на миг забыла о своей судьбе, она следила за рукой брата – умелого фехтовальщика. Вот он изящно развернул листок, презрительно извинился и поднес бумагу к свету.
– Извините, милорды, у герцога корявый почерк!
Он стоял и читал, а Анна пристально следила за ним. Вот дьявольская усмешка озарила его лицо. Она догадывалась о содержании записки. Вдруг незримая нить соединила их, и она прочла его мысли. Анна почувствовала, что кто-то свыше вложил меч в руки брата, чтобы он попал в цель, отомстил за зло, причиненное их семье. Ее жизнь была кончена, но за свою он мог еще побороться! Одно только слово – да или нет, сжечь записку и выйти из зала свободным.
Но Джордж принял наипочтительнейшее выражение и, делая вид, что пытается разобрать написанное, громко прочитал записку! Опешившие судьи не успели прервать его.
– Что король почти импотент? Нет, милорды, не припомню такого…
Норфолк постарался набить зал до отказа зрителями, он хотел, чтобы как можно больше народу узнало о позоре королевы и, разойдясь по домам, поведали всем о случившемся!
Теперь они могли посудачить о более интересных вещах и разнести потрясающую весть по всем тавернам Лондона, весть, за которую отдал жизнь красавец Болейн и за которую король никогда не простит надменного герцога, своего близкого родственника!
