Текст книги "Торжество на час"
Автор книги: Маргарет Барнс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Глава 29
– Милорд кардинал умер! – объявил Кавендиш, едва переступив порог апартаментов Анны.
Его дорожная одежда была забрызгана грязью, и голос дрожал от волнения. Все присутствовавшие молча посмотрели на него. Джордж остановился, не досказав смешной истории. Маргарэт Уайетт резко опустилась в кресло. Норрис замер с бутылкой вина в одной руке и до половины наполненным бокалом – в другой. Анна безмолвно стояла посреди комнаты, великолепная, в розовом атласном платье. Сегодня она ждала в гости Гарри Перси.
Все четверо уже знали о смерти кардинала, но столь значительной была личность Уолси, что взволнованные слова Кавендиша выбили их из обычной колеи. Они как будто забыли на несколько мгновений о своих собственных печалях и радостях перед лицом смерти этого человека.
– Успокойся, Кавендиш, – сказал Джордж, садясь на покрытый ковром подоконник. – Мы с сестрой вчера вечером играли в карты у короля, когда прибыл гонец от Кромвеля с этой вестью.
– На тебе лица нет от горя. Не стой, пожалуйста, на пороге и не смотри на меня с таким укором, – насмешливо бросила Анна. – Мне не привыкать. Вчера король вскочил и со всего размаха бросил карты об стол. «Это из-за тебя! – зарычал он. – Лучше бы я потерял десять тысяч золотых, чем такого человека, как Уолси!»
– Да, и удалился в спальню, чтобы пролить там горькую слезу, – в тон ей добавил Норрис, долив наконец неполный бокал и протягивая его любимцу покойного кардинала.
– Как будто я Бог и могу решать, пора ему отправляться на тот свет или еще рановато! – фыркнула Анна.
Но ее уже не занимала смерть врага. Она озабоченно заправила выбившуюся прядь волос под маленькую, расшитую драгоценными камнями шапочку.
Все трое мужчин посмотрели на Анну с едва скрываемым удивлением. Еще неделю назад такое резкое замечание короля привело бы ее в отчаяние. Но что значили для нее переживания одного не слишком молодого человека по поводу смерти его и вовсе пожилого друга сейчас, когда она, может быть, через несколько минут вновь встретится со своим любимым. Прошло семь долгих лет с их последнего свидания!
Только Маргарэт, одевавшая сегодня Анну, понимала, как мало ее интересует сейчас Генрих Тюдор с его горестями.
– Конечно, ты не виновата, – тихо сказала Маргарэт, застегивая на шее Анны ожерелье, – но надо ли быть такой… такой…
– Жестокой, ты хочешь сказать? – вспылила Анна.
Знала бы Маргарэт, что ничьи упреки не мучают Анну больше, чем ее собственная совесть.
Но Маргарэт, несмотря на природную мягкость характера, не давала спуску вошедшей в силу фаворитке короля.
– Я понимаю, что кардинал и королева стояли на твоем пути, – мужественно продолжала она. – Но Ее Высочество принцесса Мэри – всего лишь ребенок. Надо ли удалять ее от двора?
Анна раздраженно поправила жемчужное ожерелье.
– Ты права, но знаешь, она такая упрямая. У нее на все есть ответ. С каждым днем она становится все больше похожа на свою мать. Она как будто не замечает меня. А Генри так любит ее…
Анна услышала за спиной легкие шаги Джорджа. Он обнял ее за плечи и нежно прижался щекой к ее щеке.
– А ты стараешься отнять у него все, что он любит, милая сестричка. Это неизбежно сказывается на его отношении к нам, его несчастным фаворитам, ибо нрав его портится день ото дня, – прошептал он полусерьезно-полудобродушно. – Маргарэт права, подумай об этом.
Анна знала, что они оба правы, и ненавидела себя за свою жестокость. Но что лучше: грешить, не давая себе в этом отчета, как самодовольный Генрих Тюдор, или поступать дурно, но знать, ради чего ты это делаешь?
– Спору нет, вы совершенно правы, – согласилась она. – И, конечно же, надо понять чувства многоуважаемого Кавендиша. Прошу вас, сядем у камина и попросим его рассказать, как это случилось, – пригласила она, высвобождаясь из объятий брата.
Джордж Кавендиш устало опустился в кресло, любезно придвинутое Норрисом.
– Его преосвященство следовал из Йорка в Лондон, с тем чтобы оправдаться перед Советом. Но когда он добрался до Лестера, у него уже не было сил сидеть на муле, и благородный Эббот приютил его. Мы сделали все, что могли, но Уолси знал, что это конец. У него началась лихорадка, и на рассвете он скончался. «Если бы я служил Богу так же беззаветно, как моему королю, он не оставил бы меня на старости лет», – все время повторял он.
– Вот это правда, – заметил Джордж Болейн. – Наш кардинал всегда больше напоминал мне какого-то утопающего в роскоши принца-наследника, чем боголюбивого святого, каким был, скажем, Уорхем Кентерберийский.
– Их нельзя сравнивать. Архиепископ Уолси Йоркский был человеком, прошедшим дорогой славы. Свершенное им останется в веках, и на том свете воздастся ему по делам его. – Дворецкий кардинала любил выражаться высоким стилем.
– Конечно, конечно. Кто же лучше тебя знал его? – примирительно произнес Джордж. – Я бы на твоем месте написал о нем книгу.
– Расскажите, как его арестовали, – нетерпеливо прервала их Анна.
– Он был обвинен в государственной измене.
– Знаю. Но я здесь ни при чем. Мой дядя герцог Норфолкский нанес ему этот последний удар, – как бы между прочим заметила Анна.
Она стояла у камина напротив Кавендиша, одной рукой присобрав складки платья, чтобы обутая в атласную туфлю ножка чувствовала тепло. Другая ее рука беспокойно скользила по белому камню камина. Слегка нагнувшись над сидевшим Кавендишом, она повторила:
– Я в этом не участвовала. Все, о чем я просила дядю – и он обещал мне – это послать к Уолси Гарри Перси с приказом об аресте. Я надеюсь, это было исполнено?
Кавендиш ответил, не поднимая головы, чтобы не видеть нескрываемого торжества Анны.
– Да, даже это было сделано, – сказал он с горечью. – Случилось так, что Перси как раз направлялся к южным границам – там сейчас неспокойно – и встретил Уолси по пути.
– И он предъявил ему приказ короля? – с замиранием сердца спросила Анна.
– И предъявил ему приказ об аресте, – четко и медленно повторил Кавендиш.
Эта сцена все еще стояла у него перед глазами. Он хорошо представлял себе, какой удар был нанесен старому измученному человеку.
Анна, забыв об остальных гостях, вытягивала слова из усталого, не поднимавшего головы дворецкого Уолси. Ее глаза сверкали, костяшки пальцев, сжатых в кулаки, побелели от напряжения, и вся она дрожала от возбуждения при мысли, что ее четко продуманный план полностью удался.
– И милорд Перси наслаждался, заставляя кардинала платить по старым долгам?
Кавендиш поежился, и по выражению его лица можно было судить, что он жалел, что пришел сюда.
– Не могу сказать вам, миледи, – ответил он официальным тоном. – Знаю только, что руки его дрожали, когда он держал приказ, предъявляя его слабеющему взору кардинала. Могу сообщить вам также, что он приказал одному из своих людей привязать больные вздувшиеся ноги милорда кардинала к стременам – как поступают с преступниками из народа.
– Ах вот как! – с удивлением, едва слышно прошептала Анна.
Кавендиш поднялся неловко оттолкнув кресло, и с мольбой посмотрел на Норриса: может быть, тот придумает, под каким предлогом ему поскорее уйти.
– Правда, Нортамберленд страдает от приступов малярии, а его люди порядочно устали от постоянных стычек на границе, – заметил он, поправляя пояс и жестом руки отказываясь от второго бокала вина, который протягивал ему Норрис.
– Малярия! – повторила Анна, вспоминая своего пышущего здоровьем молодого любовника. Как это у него могут дрожать руки? – А что, он все еще воюет со своим отрядом то на одной границе, то на другой? Надеюсь, он приехал повидаться со мной?
– Он здесь, миледи. Первым делом милорд Перси направился к королю засвидетельствовать свое почтение.
Анна обернулась к остальным, не скрывая радостной улыбки.
– Тогда… прошу вас покинуть меня… – Голос ее дрожал от волнения.
Все поднялись и направились к дверям. Лишь Джордж медлил, с тревогой глядя на Анну.
– Прошло почти семь лет, Нэн. Многое изменилось с тех пор. Помни об этом.
Кавендиш, стоя на пороге, обернулся, как будто в нерешительности.
– Боюсь, миледи, вы с трудом узнаете его, – смущенно сказал он.
– О чем вы говорите? Он стал старше, конечно, но… – Анна в тревоге посмотрела на брата. – Что в нем изменилось? Скажи мне, ты же видел его.
Джордж на секунду задумался. На лице его появилась смешная гримаса.
– Он выглядит как человек, много лет проживший с ворчливой женой.
– Тогда, он похож на тебя, – засмеялась Маргарэт, исчезая за дверью.
Джордж, впрочем, успел запечатлеть поцелуй на ее прелестном вздернутом носике.
– По крайней мере, со мной не умрешь со скуки. Ты согласна? – крикнул он ей вдогонку.
Анна с невольной улыбкой наблюдала эту маленькую сценку. Но, оставшись одна, она, забыв обо всем, бросилась к зеркалу.
– Я тоже изменилась. Лицо уже не такое свежее, я начинаю полнеть, – бормотала она, скользя пальцами по лицу и шее.
Но она могла быть спокойна: волнение и радостное ожидание встречи придало чарующий блеск ее глазам и окрасило щеки нежным румянцем.
– И все-таки я хороша, – подбадривала она себя, смотрясь в зеркало.
С каждой минутой приближавшей долгожданное свидание, сердце ее колотилось все сильней. Нет, она понимала, что у ее любви как не было, так и нет будущего, и ей уже никогда не свернуть с выбранного пути. Но одна минута, всего одна, будет принадлежать только ей и Перси.
«Он обнимет меня, и мы забудем обо всем на свете, как было тогда…» – мечтала Анна, прижав руки к трепещущему сердцу.
И вот двери распахнулись, и вошел Гарри Перси.
Анна была готова к тому, что он изменился: стал старше, мужественнее, может быть, грубее. Но она никак не ожидала, что едва узнает его.
Вместо того, чтобы кинуться ей навстречу, он смущенно стоял на пороге. Сквозь охватившую ее радость Анна все-таки заметила и удивилась, что он даже не подумал закрыть двери!
– Гарри! – выдохнула она, в последнее мгновение удержавшись от того, чтобы броситься к нему.
И только тогда он медленно подошел и с неловкой галантностью поцеловал ей руку. Ничего не осталось в нем ни от былой юной веселости, ни от приводившей ее в трепет безрассудной страсти.
«Никто и никогда больше не обнимет меня так, как обнимал он когда-то», – с отчаянием подумала Анна, глядя в суровое, прорезанное ранними морщинами и даже как будто брюзгливое лицо Гарри, ставшее до странности похожим на лицо его отца. Он был богато одет, но скорее как воин, чем как придворный, и она заметила, что он с неодобрением окинул взглядом непомерную роскошь ее комнаты.
– Примите мои поздравления, мистрис Анна, – сказал он, и чуть заметная ироничная усмешка скривила его губы.
– Ты ведь не думаешь, что я люблю его? – вспыхнула Анна.
Неужели Гарри считает, что она оказалась рядом с Генрихом Тюдором по доброй воле? До этой минуты ей никогда не приходило в голову, что Гарри может сомневаться в ее любви.
Она предложила ему сесть, и он вместо того, чтобы с готовностью опуститься на ковер у ее ног, как всегда делал в прежние времена, степенно направился к креслу и долго усаживался, аккуратно выбирая место для висевшего у него на поясе меча. Все движения были точны и неторопливы, как у человека намного старше его тридцати лет.
Если бы Анна уловила в его голосе, взгляде хотя бы намек на ревность, ей стало бы легче. Но перед ней сидел человек с абсолютно бесстрастным лицом.
Анна беспомощно оглянулась вокруг, как бы обращаясь за помощью к привычным вещам. Все было так же, как несколько минут назад, когда ее сердце еще не наполнилось горечью и отчаянием.
– Но, Гарри, я должна притворяться, – попыталась она объяснить, нервно крутя перстень на безымянном пальце.
– Тебе уготована великая судьба, Нэн, и я желаю тебе удачи, – сказал он. – Я слышал, твой отец получил графский титул?
Как тяжело было сидеть рядом с Гарри Перси и не сметь коснуться его! Слезы застилали глаза Анны, слезы глубочайшей обиды.
– Но я не хотела быть фавориткой короля. Я сделала это ради тебя, Гарри.
– Ради меня? – По-детски наивные слова Анны вызвали у него легкую усмешку.
– Да. Чтобы заставить страдать его так же, как страдали мы с тобой. Неужели ты не помнишь наших мучений? И знай, я не отдала ему себя. Мое тело всегда принадлежало только тебе. – Она опустила глаза под его недоверчивым взглядом. – Хотя когда-нибудь, если стану его женой…
– Насколько я понял, ты – будущая королева, – безучастно заметил он.
Что же надо сделать, чтобы он понял?! Анна схватила его за отделанные мехом отвороты камзола и стала отчаянно трясти.
– Послушай, Гарри, я была очень больна всю ту зиму, после того как они разлучили нас и ты женился на Мэри Талбот. Я не могла даже написать тебе. Мне казалось, жизнь кончена. Но когда король стал забрасывать меня нежными письмами и приезжать в Хевер, я поняла, что есть путь отомстить им всем. Одурачить короля, унизить кардинала Уолси, как он унизил тебя. Помнишь, как он заставил твоего отца отчитать тебя в присутствии слуг в доме Йорков?
Впервые на лице Перси отразились сильные чувства.
– Кто сказал тебе об этом? – спросил он раздраженно.
– Никто. Я была там. Я все слышала и видела сама.
– Ты была там?!
– Я стояла среди слуг и слышала каждое слово Нортамберленда. И видела Уолси, который презрительно усмехался. А ты стоял, опустив голову. Гарри, я поклялась тогда, что отомщу Уолси за твое унижение. Целых шесть лет я упорно трудилась, чтобы свалить его. Сначала я позволяла себе только как бы случайно обронить два-три слова, заставлявших его вздрагивать и удивленно смотреть на меня, ну а кончилось тем, что он, как провинившийся лакей, трясся от страха в приемной короля. Если бы ты видел его тогда! Дело дошло до того, что он стал почти каждый день слать письма Норрису, умоляя его узнать, в настроении ли сегодня «леди Анна». Заметь, не король, а леди Анна. Похоже, он не сомневался, откуда дует ветер. И когда мой дядя обвинил его в государственной измене и добился разрешения на арест, я умолила его поручить это тебе. Я хотела, чтобы ты увидел его поверженным, втоптанным в грязь!
Все эти годы Анна ни на минуту не забывала драмы, разыгравшейся в ее молодости. Перси же успел забыть добрую половину из того, что произошло так давно. Он повернулся и удивленно посмотрел на нее – не на великолепный наряд и прекрасную фигуру, а в ее напряженное страстное лицо. Казалось, он был смущен, словно вглядывался и не узнавал ту, которую так горячо целовал когда-то в саду на берегу Темзы.
– И тебе его совсем не жалко, Нэн? – произнес он наконец.
– Я жалею лишь тех, кого люблю! У меня сердце разрывалось от жалости к тебе в тот проклятый день. Спроси моих слуг, и они скажут тебе, что я всегда помогаю и защищаю их. Посмотри на мои пальцы: они все исколоты от шитья одежды для бедных!
Анна протянула ему руки. Но, Боже мой! Как может мужчина понять и оценить эту жертву? Что для него исколотые пальцы?
– Если уж ты кого ненавидишь… – безжалостно начал он.
Анна резко встала и негодующе посмотрела на него.
– А ты, какой же ты мужчина, Гарри Перси, если жалеешь Уолси? Что бы ты хотел для него? – крикнула она.
– Чтобы с ним обошлись не так жестоко. Конечно, он не вызывает у меня приятных чувств, но, тем не менее, я с неохотой взялся выполнять приказ короля.
– Но Кавендиш сказал, что ты даже велел связать Уолси, как опасного преступника.
– Видишь ли, мы, северяне, не отличаемся мягкостью нравов.
– Да, и верностью тоже! – резко бросила Анна, вспомнив о Томасе Уайетте.
Милый Томас! Он боролся за нее до последнего, не побоявшись гнева самого короля.
Стараясь взять себя в руки, она села в кресло и стала расспрашивать Гарри о его делах.
– Ты, конечно, слышала, что моя жена оставила меня и вернулась к отцу, – вяло проговорил он. – Но кончилось тем, что мне пришлось забрать ее обратно. Старик Шрузбери настоял на этом. И потом, мне нужен наследник. Должен же я оставить кому-то Врессел.
– Ты все готов принести в жертву ради Врессела, даже любимую женщину, ведь так? – тихо сказала Анна, вспомнив, что они расстались после того, как отец Перси пригрозил лишить его права наследования.
Но он, казалось, не заметил ее желания уколоть его.
– Женщины не занимают в моей жизни большого места с тех пор, как нас с тобой разлучили, – произнес он бесцветным голосом.
– Потому, что ты до сих пор любишь меня, или причиной этому – болезнь? – спросила она так же равнодушно.
– Наверное, я болен и душой, и телом. Я тоже много страдал, – ответил он.
Анна подошла к нему, положила руки на плечи и посмотрела ему в глаза.
– Любимый мой, мне очень жаль, – прошептала она.
Он не понял, жалко ли ей, что он болен или что не сбылись ее ожидания. Знал он только, что не было в его жизни женщины более желанной, чем она, и что никогда он не переставал любить ее. Но что значила вспыхнувшая когда-то и быстро погасшая искра его желания по сравнению с ее сильной и разрушающей, как буря, страстью? Он не оскорбил ее ответным объятием. Он просто нежно поцеловал ее в щеку.
– Ты достойна большой и сильной любви, Нэн, – тихо сказал он.
Итак, в их безрассудной любовной истории была поставлена последняя точка.
Не в состоянии сдержать себя, Анна отчаянно прижалась к нему. А он придерживал ее с дружеской благодарностью, и его сердце билось ровно и спокойно. Затем она резко отпрянула и подтолкнула его к дверям. Они не сказали больше ни слова друг другу.
Анна взглянула на великолепные часы – подарок Генриха. Не прошло и четверти часа, как Перси вошел к ней, и вот его уже нет. Он оставил ее, но остался в ее мыслях. Она старалась проникнуть в его душу, представить всю его жизнь в прошедшие годы.
Гарри насильно заставили жениться, принести любовь в жертву выгоде. Он познал, что может дать человеку настоящая любовь, а зачал сына, проклиная себя и нелюбимую жену. Уединившись в своей мрачной крепости, он стал жить, не зная ни радости, ни веселья. И постепенно затухли чувства, а сила переродилась в грубость и равнодушие. Прекрасный страж границ, верный слуга короля, всегда на своем трудном посту. Лишенный любви, счастья, он не берег своей жизни. И рано состарился: от частых приступов малярии у него тряслись руки, грубая походная пища сделала больным желудок.
Сказать правду, даже в то далекое время Гарри Перси не выделялся одаренностью среди ее друзей. Но он был влюблен, и обостренность чувств делала его восприимчивым, остроумным, самоотверженным. Счастливый брак развил бы, наверное, все его прекрасные качества, но им суждено было погибнуть в убогом сосуществовании с нелюбимой женщиной.
В эти минуты Анна с ясностью поняла, что их безумная влюбленность была не что иное, как сильное и страстное притяжение двух юных тел, и кто знает, будь у них достаточно времени, может быть, они поняли бы, что ничто, кроме этого, не сближает их. И если бы завтра Генрих Тюдор и герцогиня Нортамберлендская вдруг отправились на тот свет, Анна и Гарри Перси все равно никогда уже не бросились бы в объятия друг к другу.
Свое горе она выплакала давно, в Хевере. И теперь, сжимая виски руками, не плакала. Нет, она хоронила на самом дне своей души очередную истину, выстраданную и сполна оплаченную горьким разочарованием: жалеть о том, кто умер – естественно, но плакать о том, кого в действительности никогда не существовало, это значит убивать самого себя. «Глупое сердце, что же ты страдаешь по тому, чего нет?» – насмехалась она сама над собой.
Когда одиночество стало невыносимым, Анна, подхватив свою модную юбку, бросилась в комнаты Кранмера.
Каким бы высоким ни стало его положение, стремление к роскоши, так свойственное покойному кардиналу, никогда не одолевало Кранмера. Его покои имели строгий, аскетический вид.
Анна застала священника за чтением и, прежде чем он успел подняться, опустилась перед ним на колени.
– Это правда, что я стала безжалостной? – всхлипнула она, положив руку поперек книги, которую он читал. – Вы мой духовник, вы должны знать!
– Дай Бог, чтобы это было не так! – легко ответил он, все еще думая о прочитанном. Но, взглянув ей в лицо, он взял ее холодные руки в свои и спросил: – Что случилось, дитя мое?
– Я не убивала Уолси! – рыдала Анна.
– Но никто и не обвиняет вас.
– Обвиняет. Король. Вчера, когда прибыл гонец от Кромвеля… – Слезы не давали ей говорить.
– Но король потерял старого друга. Он удручен. Что бы он ни говорил сейчас, вы не должны принимать это близко к сердцу. Сегодня утром, когда я видел его, он показался мне… – Кранмер, все еще не освоившийся в высшем свете, предпочел не заканчивать начатого предложения и смущенно закашлялся.
Анна резко вскочила и посмотрела ему прямо в глаза.
– Все думают, что я виновата в его смерти, что я безжалостная. Даже мои друзья. Но я только хотела наказать его, унизить, как он сам когда-то унизил человека, которого я любила.
Кранмер учтиво поднялся и аккуратно поставил книгу на полку. Таким образом он выгадал несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
– И все-таки вы желали его падения, не так ли? – мягко спросил он.
– Только потому, что другого выхода уже не было. Я вызывала у него такую ненависть, что не могла позволить, чтобы он оставался рядом с королем. Так получилось. Неужели вы не понимаете, дорогой Кранмер? Или я, или он – так обстояло дело. В самом начале, когда я только кусала его исподтишка, я вовсе не думала сживать старика со света.
Кранмер возвысился, благодаря вошедшим в силу Болейнам. Он никогда не забывал об этом, хотя и не заблуждался относительно нравственного облика этой семьи. Он знал, что Анна может быть льстивой, высокомерной, если надо – очаровательной. Но сейчас перед ним была другая Анна – искренняя, бесхитростная, – какой ее знали только старые друзья. Он смотрел на нее и удивлялся.
– В чем бы вы ни были виновны перед Господом, самообман – не в числе ваших грехов, – пробормотал он.
– Мы с братом одинаково чувствуем, – продолжала она более спокойно, – как будто какая-то сила, пущенная в ход еще в дни нашего счастливого детства, толкает нас все дальше и дальше в сторону от того, что мы всегда любили и ценили. Мы оглядываемся назад и видим, что уже не можем вернуться и не можем остановиться…
– Так всегда бывает, когда главным в человеке становится честолюбие, когда выгода и расчет вытесняют все остальное.
Анна не обиделась. Она с интересом посмотрела на его скромную сутану, красивые руки и бледное лицо, несколько утяжеленное большой челюстью.
– А вы не честолюбивы? Как например кардинал и Кромвель, нет? – простодушно спросила она.
Тонкие жесткие губы священника растянулись в учтивой улыбке.
– Я не раз думал о том, чтобы удалиться в один из наших университетов, где я мог бы посвятить себя науке.
– Значит, в душе вы проклинаете нас?
– Как я могу? Вы были так добры ко мне.
– Это не доброта, – сказала Анна с откровением, граничащим с цинизмом. – Дело в том, что мы просто использовали вас в своих целях.
Кранмер смешно взмахнул руками, останавливая ее.
– По крайней мере, меня жалеть не приходится. Многие завидуют мне. Теперь, когда бедный Уорхем при смерти – упокой его душу, Господи, – мне обещано Кентерберийское епископство.
– И расположение короля.
– То и другое я в высшей степени ценю.
– Я верю, вы поможете нам соединиться в законном браке. И подарите Англии переведенную Тиндлем Библию. Я каждый день с радостью в сердце читаю ее.
– Встретились ли вам строгие слова нашего Господа: «Если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете?», – спросил Кранмер. – Прошу вас, мистрис Анна, не думайте, что я не знаю о вашей помощи бедным и о том, как любят вас ваши приближенные. Но истинное милосердие то, которое обращается на тех, кто не мил нашему сердцу, кого обидели мы и кто жестоко обошелся с нами.
Анна догадалась, что он говорит о Екатерине. Но она не могла пересилить себя и быть доброй к ней. Правда, есть другой путь. Можно сделать для этой гордой испанки большее, чем предложить ей оливковую ветвь.
– Я напишу принцессе Мэри, – сказала она. – Я напишу, что, если она перестанет упрямиться и будет послушна воле отца, ей позволят вернуться ко двору, и я буду относиться к ней как к дочери.
Перед священником Кранмером стояла Анна Болейн, в розовом атласном платье, в котором она мечтала обнять своего любимого. Она напоминала прекрасную бабочку с опаленными крыльями.
– Я попробую быть доброй к ней, – пообещала она с холодной торжественностью.
