Текст книги "Торжество на час"
Автор книги: Маргарет Барнс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Глава 26
– Да нет же, дай мне вон ту простую, отделанную черным шляпу, а не это легкомысленное сооружение! – в раздражении произнесла Анна. – Я, кажется, дважды за сегодняшнее утро говорила тебе, что еду в город на церемонию освящения нового цирка для бедных, а вовсе не собираюсь на бал-маскарад в Гринвич.
Анна опаздывала на торжественную церемонию, и все собравшиеся, во главе с Томасом Кранмером, наверное, уже заждались ее.
Скорее всего, она все-таки совершила ошибку, взяв к себе фрейлиной Друсиллу Гейнсфорд. Сначала с девушкой все было в порядке: она прекрасно танцевала, была начитанна и умела интересно рассказывать. Но в последнее время ее как будто подменили – она стала нерасторопна и крайне рассеянна.
– Что с тобою происходит, в конце концов?! – крикнула Анна, когда Друсилла, сидя на полу и пришивая оторвавшуюся жемчужинку к платью Анны, вдруг сломала иголку.
Друсилла не ответила, но ее голубые глаза наполнились слезами. И Анна, впервые внимательно посмотрев на девушку, увидела белое, как полотно, лицо и темные круги под глазами.
Анна не зря сама была фрейлиной несколько лет. Ее недовольство внезапно переросло в сильное подозрение. Она схватила Друсиллу за руку и рывком заставила встать с пола. Ее острый взгляд скользнул по фигуре девушки.
– Я надеюсь, ты не собираешься обрадовать меня сообщением о том, что беременна? – спросила она железным тоном. Это было бы совсем некстати, тем более что Анна сама потворствовала нежным отношениям Друсиллы и своего конюшего Джорджа Зуша.
Но Друсилла, не поднимая глаз, отрицательно покачала головой.
Анна отпустила безвольно повисшую руку девушки и облегченно вздохнула. Ее маленький двор и без того имел довольно сомнительную репутацию, а скандал такого рода испортил бы ее совсем.
– Тогда в чем дело? – резко спросила Анна.
Девушка залилась слезами.
– О, миледи, книга, которую вы мне дали…
– Книга?! – Ужас охватил Анну. – Ты хочешь сказать, Библия моего брата? О, Боже! Ты потеряла ее?
– Н-нет, еще хуже, – рыдала Друсилла.
Анна отбросила в сторону зеркало, которое держала в руке. Сейчас не было ничего важнее того, что говорила Друсилла.
– Но я предупреждала, чтобы ты никому не показывала ее и берегла как зеницу ока. Перестань ломать руки, Силла, и расскажи толком, что произошло. Ты же знаешь, что это запрещенная книга!
Девушка стояла перед ней, опустив голову.
– Я дала почитать ее моему жениху, – произнесла она с достоинством обреченного на гибель человека.
– Ты дала ее Джорджу Зушу, и он потерял ее. Так?
– У него забрали книгу.
– Украли?
О, Господи! Что может быть хуже? Дело касается ее брата, а охотников за еретиками при дворе хоть отбавляй!
– Ее забрал настоятель королевской капеллы, миледи.
Зная, что ее госпожа терпеть не может глупого лепетания, Друсилла старалась говорить спокойно и членораздельно. Ее испуганное лицо чуть порозовело. Мистрис Анна сердилась на нее, и не без основания, но, кажется, есть надежда, что она поймет то, что произошло.
– Мой жених. Джордж Зуш был так поглощен этой книгой, что не мог оторваться от нее. Он как раз читал историю о богаче и прокаженном. Джордж взял Библию с собой, когда пошел к вечерне, и там, прикрыв ее плащом, продолжал читать. А настоятель, наверное, увидел это. Джордж даже не заметил, когда все разошлись, и продолжал читать, пока настоятель не подошел к нему и не спросил, чем он так занят во время святой службы. И тогда уже было поздно прятать книгу.
– И настоятель забрал ее?
Друсилла с убитым видом кивнула.
– Он был страшно сердит, но в то же время как-то особенно взволнован, – дрожащим голосом сказала она.
– Еще бы ему не быть взволнованным! – мрачно заметила Анна.
Наушники кардинала только и ищут, чем бы скомпрометировать ее, а тут такая находка – ересь среди ее ближайшего окружения!
Когда Маргарэт Уайетт и Арабелла Савайл вошли, чтобы поторопить ее, она отпустила их, приказав прислать к ней Джорджа Зуша.
Видимо, молодой человек дожидался в передней, потому что не замедлил явиться. Он старался держаться мужественно, а увидев плачущую Друсиллу, подошел и взял ее за руку. Он был простым и милым парнем.
– Друсилла призналась, что ослушалась меня и дала тебе Библию милорда Рочфорда, – сказала Анна.
– Клянусь, миледи, это не так! – горячо возразил Зуш. – Я стащил книгу у нее с колен, и, хотя она дралась со мной, как тигрица, и кричала, что вы, миледи, не разрешили никому давать эту книгу, я все-таки отобрал ее.
Анна переводила взгляд с одного на другую. Щеки Друсиллы были теперь пунцово-красными. И Анна смягчилась.
– Ты взял книгу только для того, чтобы подразнить Друсиллу? – спросила она уже не так строго, вспомнив вдруг, как Уайетт когда-то стащил у нее цепочку.
– Она только и делала, что читала эту книгу. А для меня не находилось ни слова, ни улыбки. Поэтому я и отобрал у нее книгу. Я тогда не знал, что это за книга…
Зуш отпустил руку Друсиллы и подошел ближе. В его взгляде не было теперь ни страха, ни растерянности. Он смотрел куда-то поверх головы Анны просветленными радостными глазами и говорил не громко, но каждое слово шло от души.
– Я принес ее в свою комнату и стал читать. Я забыл обо всем. Вы поймете меня, миледи. Вы знаете, что эта книга переворачивает душу. Но я скорее умру, чем допущу, чтобы из-за меня пострадал дорогой вам человек. Вы были так добры к нам… Вы верите мне, миледи?
– Да, я верю тебе. – Повернувшись к Друсилле, Анна приподняла за подбородок ее опущенную голову. – А ты, должно быть, очень любишь его, если решилась обмануть меня, – улыбнувшись, сказала она с нежностью. – Ну и что разволновавшийся преподобный отец сделал с Библией? Как ты думаешь, Зуш? – спросила Анна, в то время как вернувшаяся Маргарэт в последний раз поправляла ее строгий серый наряд.
– Он немедленно отнес Библию милорду кардиналу, который наложил на нее п-проклятие, – запинаясь, ответил Зуш. Он был еще очень молод, и собственная вина казалась ему страшной и непростительной.
Но Анна резко повернулась, надменно вскинув голову.
– А кто такой этот милорд кардинал, чтобы проклинать слово Божие? – гневно воскликнула она.
Двери распахнулись, и вся ее небольшая, но блестящая свита появилась на пороге, готовая сопровождать ее в город. Друсилла, не в силах более переносить неизвестность, бросилась вслед Анне и припала к ее руке.
– Скажите, что вы намерены предпринять, миледи? – умоляюще спросила она.
Быстрая мыслями, Анна уже знала, что ей надо сделать, но она с видом глубокого раздумья взяла из рук дочери Норфолка молитвенник, букетик сухих пахучих растений и только тогда небрежно бросила:
– Пожалуй, я расскажу об этом королю сегодня вечером, когда он придет ужинать.
– Расскажете королю?! – с ужасом повторили оба виновника.
– Пока кардинал Уолси не сообщил ему сам.
Анна знала преимущества первого удара. Она легко рассмеялась и, проходя мимо, провела по чисто выбритой щеке Джорджа жесткими сухими веточками лаванды и розмарина.
– Вот увидите, и настоятелю, и кардиналу дорого обойдется эта книга!
А после ужина, когда Генрих попросил ее спеть, она устало положила голову ему на плечо и отказалась, умоляя ее простить: церемония освящения была слишком утомительной.
– К тому же, Ваше Величество так давно не услаждали наш слух своей игрой, – заметила она.
Генрих охотно согласился с ней. Он пересел ближе к камину и придвинул к себе арфу. Золотая отделка чудесного инструмента в сочетании с цвета спелой пшеницы шевелюрой короля составляли картину, достойную кисти художника. Сначала легко, как будто лишь пробуя, крупные пальцы Генриха заскользили по струнам. Но вот комнату наполнила прекрасная мелодия.
Молодые люди из свиты короля и фрейлины Анны, оставив свою смешливую болтовню, подошли ближе и стали внимательно слушать. Живя при дворе, они привыкли к хорошей музыке, но сегодня и для них был праздник – не потому, что на арфе играл сам король Англии, но оттого, что он был одним из лучших музыкантов своего времени.
Умея отличить подлинное признание от лести, Генрих был счастлив. Счастлив – ибо таковым делает человека красивое самовыражение. Счастлив – потому что неизменно любовь к этой странной и прекрасной женщине возвышала его.
Чувства переполняли его, просились наружу, и он запел. Это была его собственная песня, написанная давно, которую одинаково любили и во дворцах, и в домах простых людей. «О, западный ветер, где же ты, где?» – звучали знакомые слова, волнуя сердца.
И Уилл Сомерс, забыв о своих шутках и маленьком уродливом тельце, вдруг запел красивым контральто, замечательно гармонировавшим с голосом короля.
– Чудесно! – прошептала Анна, когда последние звуки замерли. – А теперь, Гарри, спой, пожалуйста, ту песню, что ты сочинил для меня.
Впервые она обратилась к королю так, как звали его дома, как он хотел, чтобы она называла его. Но до этой минуты Анна не могла произнести этого имени, потому что так звали ее первого возлюбленного, ее рыжеволосого Гарри.
Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. «Еще немного, милосердный Боже, задержи это мгновение, дай мне насладиться им с чистой душой, свободной от расчетов и лукавства», – молилась она про себя.
Листья зеленые падуба цвет не меняют свой.
Так и я остаюсь верен моей дорогой.
Сотню раз повторю: ты для меня одна,
Ты сердцем моим овладела на вечные времена.
Генрих пел, с радостью исполняя ее желание. На этот раз он пел только для нее, и даже Уилл Сомерс не решился вступить со своей партией.
Любить всей душой, быть верной своей любви… Если бы жизнь предоставляла такую возможность! Но вместо этого – расчет за каждым поцелуем, за каждой лаской.
Анна сидела с закрытыми глазами, и по щекам ее текли слезы. Должно быть оттого, что она очень устала сегодня. Эти упрямые лондонцы не выказывали особого почтения к ней во время церемонии, считая, видимо, что она незаконно берет на себя исполнение обязанностей королевы Екатерины. А впрочем, стоит ли боязливо оглядываться на кого-то, когда судьба так благоволит к ней? Впереди у нее блестящее будущее, и любая женщина позавидует ей.
Она услышала аплодисменты и почувствовала руку Генриха на своей.
– Теперь твоя очередь, если ты уже отдохнула, – сказал он и затем воскликнул нежно и удивленно: – Возлюбленная моя! Ты плачешь?
Анна открыла глаза и, улыбнувшись, смахнула слезы. Пусть думает, что это он вызвал их, если ему приятно так думать!
– Ваше Величество знает, что в стихах я не могу соперничать с вами. Я лишь попытаюсь усладить ваш слух своим голосом, – церемонно ответила она, стараясь вернуться в настоящее. – Но не так давно мне довелось прочесть одну книгу, и в ней были стихи, которые я никак не могу забыть. Они достойны того, чтобы переложить их на музыку. Генри, ты не можешь сделать это для меня?
Он улыбнулся ей дружески-снисходительно.
– Все что хочешь, только бы угодить тебе. Дай только услышать стихи.
Анна выпрямилась и, наморщив лоб, как будто с усилием вспоминая, начала:
– «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою:
Ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность».
– Продолжай, – подбодрил он ее.
– «…Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;
Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей».
Генрих хлопнул рукой по колену.
– Из этого можно сделать прекрасную вещь на два голоса! – воскликнул он. – В хоре Виндзорского собора есть замечательный тенор – Марк Смитон. Он может вести ту партию, где в стихах говорится о поющих птицах и цветах. А как там дальше?
– «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина…
Голова его – чистое золото; кудри его волнистые…» [31]31
Библия. Песни песней Соломона. Гл. 1, 2, 5.
[Закрыть]Волнистые… – начала спотыкаться Анна, стараясь убедительно изобразить смущение. – Увы, я забыла, как дальше.
Генрих резко вскочил, так что стул отлетел в сторону.
– Ты должна вспомнить!
Анна умоляюще сложила руки и с отчаянием взглянула на него.
– По крайней мере ты должна знать, кто это сочинил, – настаивал он, нетерпеливо расхаживая по комнате.
– Король.
– Ах так!
– Я хотела сказать, что стихи достойны гения Вашего Величества, – улыбнулась Анна.
– Кто из королей? – спросил он с неожиданно вспыхнувшей ревностью. – Может быть, Франциск?
Несмотря на то, что Анна старалась рассчитывать и контролировать каждое слово и движение, она не удержалась от смеха.
– Нет, не Франциск. Этот человек умер задолго до того, как ты обратил на меня внимание. Стихи написал царь Соломон.
Подойдя ближе, Генрих озадаченно и серьезно посмотрел ей в глаза.
– Тогда они должны быть из Библии, – заключил он.
– Да, из Библии, – ответила Анна.
– Но в них говорится о любви мужчины и женщины, а Священное писание – это книга о Боге.
– Если вы, Ваше Величество, не верите мне, то можете посмотреть перевод сами.
– Я пошлю за книгой к Тиндлю, – нахмурившись, строго сказал Генрих.
Анна сразу же поняла, что произошел переход от обычного человека к величественному монарху, которого она боялась, как и все остальные его подданные. Теперь надо быть вдвойне осторожной и собрать все свое мужество.
– Нет необходимости делать этого, – заметила она как бы между прочим. – У кардинала Уолси имеется экземпляр книги. У него в доме.
Она еще не успела договорить, как почувствовала: Друсилла, Маргарэт и Джордж Зуш затаили дыхание, а Генрих застыл в немом изумлении.
– Уолси? – наконец повторил он недоверчиво. – Но он самый ярый противник перевода Библии на английский язык.
– И тем не менее, я знаю, что у него есть этот перевод.
Анна поднялась с кресла с неподражаемой грацией и встала перед королем так, чтобы он не смог уклониться от ее взгляда. «Как наш кентский пастух, – промелькнуло у наблюдавшей со стороны Маргарэт, – когда он пытается образумить взбесившегося быка».
– Прошу тебя, Генри, давай не будем лишать себя этого удовольствия. Пошли Зуша, моего конюшего. Он расторопный малый. – Анна бросила мимолетный взгляд на молодого человека, понимая, что теперь он ее раб навек. – Тогда я бы смогла показать тебе стихи, а ты бы подобрал мелодию.
Генрих не знал, как поступить.
– Тише, Нэн! Зачем всем знать, что ты читала ее? Это опасно! – сказал он, чувствуя себя явно неловко.
Ему самому страшно хотелось прочесть так заинтересовавшие его строки, но он должен был, хотя бы для вида, поддерживать кардинала в борьбе против «лютеранской ереси».
– Кое-что из Ветхого завета и Евангелия я уже читал, – заметил Генрих, не желая показаться менее сведущим в литературных вопросах, чем женщина. – Но просить у кардинала английский перевод для того, чтобы читать сочинения царя Соломона…
Анна не позволила ему долго пребывать в сомнениях. Ее мысль работала куда быстрее, чем его.
– Ты мог бы сделать из этих строк антифон [32]32
От греческого antiphonos – звучащий в ответ, поочередное пение двух хоров или солиста и хора.
[Закрыть], – сказала она с легким смехом. – Что может быть неприличного в антифоне? – Говоря это, она уже снимала с мизинца короля кольцо-печатку. Снимала, прикасаясь нежно, ласково… А сзади стоял верный Джордж Зуш, которому она и передала кольцо. – Держи, Зуш! Отнеси кольцо короля к милорду кардиналу. И хорошенько запомни все, что он скажет тебе.
Даже его сестра, Мэри Тюдор, не смогла бы столь ловко провести его, так что в конце концов получилось, будто он сам отдал распоряжение. Зуш, не теряя ни секунды, отправился в дом Йорков к кардиналу, а Анна постаралась отвлечь Генриха от лишних размышлений.
– Чтобы скоротать время в ожидании Зуша, будет ли мне позволено, Ваше Величество, развлечь вас забавной историей о том, как милорд кардинал выкрал эту книгу? – предложила она.
– Выкрал?!
– Да, стащил. У того, кого ты любишь, Генри.
– У того, кого я люблю?
– Во всяком случае, мне хочется надеяться, что любишь.
– Нэн, не говори загадками!
Очарованный ее кокетливыми соблазняющими взглядами, он привлек ее к себе. И когда придворные тактично оставили их одних, она с обезоруживающей откровенностью рассказала ему о том, как попала Библия в руки кардинала. Конечно же, она не упомянула, что книга принадлежит ее брату, так же как и не стала углубляться в то, насколько опасно это для нее самой. Королю была рассказана милая трогательная история о двух влюбленных, которым покровительствовала Анна.
– Я прощаю их, как простил бы и тебя, моя любовь, – сказал он, целуя ее. – Но если ты намерена быть хозяйкой своего маленького двора, постарайся быть строже с ними.
Анна не замедлила с ответом.
– И я попала как-то давно в такое же положение – когда мой двоюродный брат Томас, шутя, выкрал у меня цепочку, а потом поступил с ней так неблагоразумно! Но я была прощена, и еще тогда поняла, как ты великодушен.
Генрих ущипнул ее за щеку и, довольный, рассмеялся, действительно чувствуя себя щедрым и великодушным, как Бог.
– А еще я помню, – добавила Анна, – как Ваше Величество милостливо простили меня, когда мое неосторожное слово выдало нашу любовь на обсуждение всему Лондону. Я извлекла из той давней истории урок и теперь хочу оградить нас обоих от бестактности кардинала. Потому что, если он раздует скандал, связанный с моим окружением, это обязательно привлечет всеобщее внимание к личной жизни Вашего Величества.
Генрих нахмурился.
– Пусть только попробует поступить так неосторожно, – с угрозой проворчал он, легко поддаваясь настроению, которое создавала ему Анна.
Перед ними уже лежала Великая Книга. Генрих решительно открыл ее и начал читать.
Глава 27
Всю зиму велись приготовления к бракоразводному процессу. Генрих Тюдор и племянник Екатерины, король испанский Карл, поочередно уговаривали, обхаживали, а порой и угрожали окончательно сбитому с толку папе, который никак не мог решиться нанести обиду какой-либо из сторон. Уолси выказывал большое старание в деле своего короля, одновременно ведя тонкую дипломатическую игру с Францией.
Анна естественным образом оказалась во главе партии, которая, с одной стороны, противостояла влиянию Рима, с другой – старалась положить конец могуществу Уолси внутри страны. Эта партия представляла прежде всего интересы отца Анны, ее дяди и герцога Саффолкского.
И среди этой политической возни, безмолвная и непреклонная, стояла Екатерина Арагонская.
Ничто не могло заставить ее пойти навстречу Генриху и облегчить жизнь ему и себе. Несмотря на то, что уже несколько лет они были врозь, она не помышляла о том, чтобы сбросить с себя бремя горечи и унижения и с королевскими почестями удалиться в монастырь. Нет, женой Генриха Тюдора она была, есть и ею останется навсегда. И никогда не позволит она другой женщине стать королевой Англии. С царственным величием, не признавая даже самого факта существования Анны, Екатерина появлялась рядом с Генрихом на всех торжественных церемониях.
Так продолжалось до тех пор, пока Генрих не настоял на том, чтобы она уехала в Гринвич. И там, одинокая, она мужественно продолжала сражаться за признание ее дочери законной наследницей престола. Она сносилась с послом Испании, слала бесконечные письма в Рим и даже при помощи немногих оставшихся верными ей в изгнании друзей получила копию послания папы к ее родителям, в котором содержалось благословение ее второго брака, брака с Генрихом.
Но в конце концов, вопреки ее желанию, папа Клементий принял решение послать в Англию своего легата, с тем чтобы тот оказал поддержку Уолси в продвижении дела развода.
Кампеджио, итальянский легат, был сухопарым пожилым человеком, явно проигрывавшим своему английскому коллеге в умении произвести внешнее впечатление. Он начал с того, что выдвинул ошеломляющее количество безупречно обоснованных доводов, призванных убедить Генриха отказаться от намерений развестись. И только убедившись в том, что король Англии осведомлен о юридической стороне дела не хуже, чем самый опытный законник, легат перестал упражняться в красноречии.
Затем он льстивыми речами вошел в доверие к Екатерине и стал ее духовником. Но и здесь его старания увенчались лишь тем, что он услышал торжественное заверение Екатерины в том, что она провела с молодым, но хворым Артуром Тюдором всего только семь ночей и осталась девственницей, хотя хвастливая болтовня мальчишки и бросила на нее позорную тень.
Но на этом легат не успокоился: его изобретательный ум выработал совершенно неожиданное решение. Исходя из того, что основным доводом Генриха в пользу развода было то, что он не имеет законного наследника, Кампеджио предложил обвенчать дочь Генриха и Екатерины – Мэри – с незаконным сыном короля – Фицроем.
Наконец, истощив себя в бесполезных спорах, он решился провести в Лондоне легатский суд. Огромный зал Блэкфраерза был до отказа заполнен придворными, лицами духовного звания и законниками. Кампеджио и Уолси председательствовали.
Екатерина Арагонская величаво прошествовала по залу и села на свое почетное место. Когда Гарольд объявил: «Генрих, король Англии», – Генрих Тюдор, войдя в зал, вынужден был посмотреть в глаза Екатерине.
Надо отдать должное, он держался с большим достоинством. В своей речи он говорил о глубоком уважении к жене и восхищался ее добродетелями. Король заверил высокий суд, что лишь боязнь жить в грехе и забота о законных наследниках заставляют его искать с ней развода.
– И что ответила королева? – живо поинтересовалась Анна Болейн, выспрашивая только что вернувшихся из Блэкфраерза придворных.
Сам Генрих, мрачно глядя перед собой, проследовал в личные апартаменты, и Анна не решилась беспокоить его.
– Некоторое время она молчала. Было видно, что Ее Величество глубоко тронута, – ответил Хэл Норрис.
– Генрих рассказал мне, что будет говорить на суде. Все это было заранее продумано, – нетерпеливо прервала его Анна.
Но она видела, что Норрис также глубоко тронут.
– Она встала и медленно подошла к нему, с трудом, она, по-видимому, очень нездорова. Странно, но болезнь только прибавила ее внешности величия и достоинства. Она была вся в черном, что-то свободное, с большим шлейфом. Никто не мог оторвать от нее глаз.
Норрис остановился, как бы стараясь полностью осмыслить то, что произошло в суде.
– А что потом? – торопила его Анна.
– А потом Екатерина упала перед ним на колени. Она стала говорить, мешая английские и испанские слова, как это всегда бывает с ней, когда она волнуется. И заплакала. Она обращалась только к королю, но в зале стояла такая тишина, что мы слышали каждое слово. Она говорила о счастливых временах их жизни, о дружбе и понимании, которые так долго связывали их, о ее терпимости по отношению к нему… Я думаю, королева имела в виду леди Блаунт и вашу сестру. И о том, что она все простила ему. Напомнила ему, что всегда была покорна его воле и всей душой предана ему и его интересам, и о принцессе Мэри – как они оба радовались дочке. Один раз она упомянула об их маленьком сыне, которого забрал Бог. Клянусь, в глазах короля стояли слезы.
Мучимая совестью, Анна все-таки не желала смотреть правде в глаза.
– Ах, вероломный! – пробормотала она по-французски.
– Потом королева как будто вспомнила, что они не одни, а перед лицом суда. Она поднялась, посмотрела прямо ему в глаза и, возвысив голос и призывая Бога в свидетели, просила короля подтвердить, что она была девственницей, когда он взял ее в жены.
Норрис подошел к окну и стал молча смотреть на серые воды Темзы. Казалось, он также забыл, что не один в комнате. Он был молод и добр, и его собственная мать была в возрасте Екатерины.
Чтобы вывести его из задумчивости, Анне пришлось подойти и дернуть его за рукав.
– А король? Что ответил король?
– Ничего.
– Ничего?! Ты хочешь сказать, что он не использовал такой возможности – опровергнуть это перед судом?
Норрис повернулся и посмотрел на нее. Он впервые видел ее такой напряженной и суровой.
– Может быть, он не имел оснований? – предположил он.
У Анны вырвался стон отчаяния.
– Но он должен был сказать хотя бы что-нибудь, сделать что-нибудь.
– Никто ничего не сделал, кроме королевы. Она подозвала одного из своих придворных, оперлась на его руку и покинула зал.
– И никто не остановил ее?
– Король пытался остановить. Я думаю, он понял, что весь христианский мир отвернется от него, если суд признает ее неправой в ее же отсутствие. Он приказал вернуть королеву. Должно быть, она хорошо расслышала его слова, но не вернулась, даже не оглянулась. Это она, которая никогда в жизни не перечила ему, выказывая лишь послушание и уважение…
– Говори по сути дела. Остальное мне не интересно, – небрежно заметила Анна.
– В эту минуту в ней было столько величия, что мы все вдруг вспомнили, что она – дочь великой Испании. Не спеша, в сопровождении двух фрейлин и двух епископов она прошествовала к тем огромным дверям, которые ведут в Брайдуэлский дворец. Никто не посмел остановить ее. И тяжелые двери закрылись за ней. Как будто она уходила из жизни короля и уходила непобежденная, гордая.
С тех пор, как он стал пажом, Хэл Норрис всегда жил при короле. Он восхищался его доблестью, пользовался его расположением, щедростью. Он был предан королю, но то, что он увидел и услышал сегодня, так потрясло Хэла, что он не мог скрыть своего сочувствия и восхищения королевой.
– Нэн, мне кажется, королева все еще любит его, – сказал он, пытаясь разобраться в нахлынувших чувствах, – но, когда она обратилась к нему с таким вопросом, а Генрих не ответил, я думаю, она впервые почувствовала к нему презрение.
Анна слушала его молча. Глазами собеседника она как будто наблюдала за разыгрывающейся драмой, героиней которой была не она. Эта драма – Анна не могла не признать этого – оказалась слишком значительной по сравнению с ее собственными жалкими потугами. Без сомнения, Екатерина поражала величием, и в душе Анна завидовала ей. Иметь возможность уважать себя – это стоит много.
Но вслух Анна лишь презрительно заметила:
– Слава Богу, она ушла наконец с дороги Генриха.
Таким образом, легатские переговоры, на которые Анна возлагала большие надежды, не принесли им всем ничего, кроме позора.
Кампеджио испросил разрешение отбыть в Рим на ежегодные осенние каникулы. Екатерина уединилась в Виндзоре. Генрих, пытаясь, должно быть, усыпить свою больную совесть, уверил себя в необходимости поездки по центральным графствам страны.
И вот теперь король, Анна и весь двор ожидали визита итальянского кардинала в Грэфтон.
– И чем скорее он уберется восвояси, тем лучше, – ворчал Генрих, которому пришлось из-за визита кардинала отказаться от охоты. Он ни разу не упомянул о прошедшем суде, но как бы велико ни было его разочарование результатами деятельности легата, политики ради он не мог показать своего настроения папскому посланнику. Другое дело – английский кардинал. Но тот, хотя и был могущественным Уолси, на прием в честь итальянского кардинала официально приглашен не был.
– У нас здесь просто нет места для него и его огромной свиты, – сказала Анна, когда поняла, что Генрих все-таки намерен послать Уолси запоздалое приглашение. – Может быть, наш славный Норрис найдет для него помещение где-нибудь поблизости?
И так великий кардинал Англии, поражавший весь мир поистине царственным величием, вынужден был поместиться в захудалой местной гостинице. Ожидая назначенного часа приема у короля, он мог углубиться в размышления о постигших его несчастиях.
Никто в этой стране не работал на ее благо так много, как он. Деньги, время, здоровье – все было принесено на алтарь служения королю и отечеству.
Уолси родился в простой, незнатной семье, но упорно шагая по тернистой стезе каждодневных трудов и лишений, добился признания со стороны королей, снискал уважение известных ученых-богословов. Он стал кардиналом и сделал Англию могущественной державой, умной и дальновидной политикой отвоевав для нее достойное место в Европе.
Всю зиму ему пришлось лавировать между двумя опасностями. Или он должен был ослушаться короля, или же нанести обиду папе. А между тем оба они являлись опорой его влиятельного положения как внутри страны, так и в международной политике.
И ради чего он должен был претерпевать такие страдания? Ради этой темноглазой плоскогрудой чертовки, в которой честолюбие, вскормленное лестью и влиянием семьи, развилось до уродливых размеров? Она свалилась ему на голову, как падает с безоблачного неба нежданный метеорит. Она затмила его блеском своего победоносного восхождения на Олимп.
Уолси всегда знал, как убрать со своего пути честолюбивых мужчин. Но как быть с рвущейся к власти женщиной? Ее белое тело и дьявольские уловки околдовали короля. Нет, ему больше не приходится рассчитывать на дружбу Генриха…
Смирив свою гордыню, он сделал все, чтобы умилостивить эту девчонку. По просьбе Генриха он обустроил для нее роскошный дом, выделив несколько ценнейших гобеленов из своей всемирно известной коллекции.
Но все напрасно. По ее милости он потерял доверие королевы и настроил против себя Испанию. Анна и Генрих, они вместе одурачили его, послав к Франциску вести переговоры о женитьбе короля. А когда он вернулся из Франции, она, обвешанная королевскими драгоценностями, просто смеялась ему в глаза.
Так же, как смеялась и сегодня, стоя между ним и закрытой дверью, за которой король вел переговоры с Кампеджио. Она всегда стоит между ним и королем…
Конечно, Уолси был куда как умнее Екатерины Арагонской, но ему не хватало ее мужества и врожденного достоинства. Пробиваясь сквозь рой придворных, толпившихся в импровизированной приемной в Грэфтоне, он не мог скрыть растерянности. Не помогли ни пурпурные шелка, ни венецианские кружева: в приемной короля стоял потерявший осанку жалкий старик с нездоровым цветом лица и отвислыми щеками.
Когда-то взгляд Уолси, проницательный, буравящий, приводил в трепет, а теперь старый кардинал не решался поднять глаз, чувствуя на себе любопытные взгляды всей этой мелкой сошки. Он с ужасом понимал, что не может сохранить достоинства перед лицом наглых франтов, увивавшихся вокруг Анны. А ведь многие из них именно ему, Уолси обязаны тем, что пробились ко двору.
Анна искоса наблюдала за ним. Сильно постаревший, неуверенный в себе человек: «Ну что же, колесо сделало полный оборот. Если бы только ты, Перси, любовь моя, мог сейчас видеть нашего врага!» – злорадно шептал внутри нее дьявол мести.
А Уолси, встретив ее полный ненависти взгляд, подумал: «Если бы я только мог так же легко расстроить этот ее роман, как разрушил когда-то первый!»
В борьбе с нею ему не составит большого труда подбить лондонцев кричать: «Шлюха!» и «Не хотим Болейнов!», когда Анна проезжает по городу, и в то же время подогреть чувства горожан к маленькой принцессе Мэри. Но это, конечно, мелочи.
Если бы ему удалось разузнать о ней что-нибудь тайное, то, что она тщательно скрывает… Разузнать и взять ее за горло, как она взяла его раздобытыми сведениями о его прежней жизни.
