Текст книги "Моя желанная"
Автор книги: Маргарет Каллахэн (Каллагэн)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Она прислонилась спиной к дверному косяку, опустила веки, чтобы физическим усилием прогнать образ из своего воображения, похоронить его раз и навсегда, прежде чем хлынет поток слез, который она не в состоянии была удержать.
– Любимая, пожалуйста, не плачь! – упрашивал Дев, прижимая ее к себе, поцелуями осушая слезы, потом взял ее на руки, а она положила голову ему на плечо и, улыбаясь, слушала бурное биение его сердца. Что бы ни случилось после сегодняшней ночи, единственный, драгоценный час любви пребудет с нею всю оставшуюся жизнь.
Глава 12
Дев положил ее на кровать.
– Еще не поздно, любимая, – серьезно произнес он.
– Не поздно? – переспросила Холли, улыбаясь сквозь слезы и медленно расстегивая одну за другой пуговицы на платье.
Расстегнув последнюю пуговицу, она открыла его взору свое тело, обнаженное, если не считать лоскутка кружев, изображающего трусики, и еще двух лоскутков, заменяющих бюстгальтер. Обеими руками она приподняла груди и взглянула в пылающие глаза Дева.
– Ты уверен? – тихо спросила она и снова улыбнулась, чувствуя, как все ее тело напряглось от пламени этих глаз. – Ты уверен? – повторила она, выгибаясь навстречу Деву, и тот со стоном бросился на постель рядом с ней, зарывшись лицом в ее волосы. Холли обвила руками его тело, лаская его, вздрагивая от особенного мужского запаха, такого теплого и знакомого.
– О Холли, что ты наделала?! – прошептал он, но губы его улыбались.
– Что же такого я наделала? – дерзко отозвалась она. – Ничего, Девлин Уинтер, совсем ничего… пока. Но прежде чем кончится ночь…
– Прежде чем кончится ночь?
Но Холли только улыбнулась, вытянулась и положила обе ладони ему на грудь, большим пальцем потрогала сосок, который отвердел от ее прикосновения.
– Колдунья! – пробормотал Дев, ловя руки и целуя ладонь. – Моя удивительно непостоянная колдунья.
Он снял свитер, и мускулы играли в серебряном свете луны, а Холли вспомнила другую ночь при луне, когда они чуть не отдались друг другу на пляже. Прошло две недели. Какой же она была дурой, отказывая ему! Она любит его. Он у нее в крови, она живет им, дышит им, и ничто в мире не в состоянии изменить ее чувства. Сегодня ночью он принадлежит ей, а она принадлежит ему. Телом и душой. Завтра не существует. Во всяком случае, теперь. И вообще никогда. Потому что все завтра казались слишком страшными. Дев здесь. Принадлежит ей. Они принадлежат друг другу.
Холли выскользнула из платья, в то время как Дев улегся рядом и, опершись на локоть, смотрел на нее с такой серьезностью, что у нее дрогнуло сердце.
– Дев…
– Тихо, – попросил он, – позволь мне насладиться. Ты прекрасна. – Дев провел пальцем по ее щеке, потом по другой, стирая слезы. – Ты очень красива, и ты моя. Вся моя. Слышишь меня, Холли? Ты моя.
Он накрыл губами ее губы. Холли задохнулась и обхватила руками голову Дева, стараясь продлить поцелуй. Она раскрыла губы, его язык проник ей в рот, во влажную, чувствительную глубину. Холли тесно прильнула к нему и, ощутив его возбуждение, засмеялась от счастья.
– Колдунья! – повторил он и начал целовать ее веки, нос, одну щеку, другую, уголки рта, потом языки их снова соприкоснулись…
Черт возьми, он знал, чего она хочет, но дразнил ее, отказывал ей! Так близко и так далеко! Руки, губы, язык – прикосновения слишком краткие, чтобы закончиться желанной близостью, все новые и новые разочарования, от которых ей хотелось кричать, как от боли.
Но придет и ее черед, утешала она себя. Тогда Девлин Уинтер станет умолять ее, а она будет отказывать – до определенного предела, разумеется. Заметив ее усмешку, Дев прижал свои бедра к ее бедрам, красноречиво напоминая о грядущем соединении. Нервная дрожь прошла по телу Холли, но он снова отпрянул.
– Еще нет. Слишком быстро.
Ей оставалось только согласиться. Когда волшебные пальцы ласкали ее груди, когда губы Дева касались ямочки на шее, а потом спускались к ложбинке между грудей, она надеялась, что мгновение будет длиться вечно, знала, что в ее сердце оно останется памятным навсегда. Потому что она любила Дева. А сегодня, пусть только на одну ночь, Дев любил ее.
– О женщина, я хочу видеть! – Он подсунул обе руки ей под спину, расстегнул бюстгальтер, отбросил его в угол. – Холли, моя прекрасная Холли, как это чудесно! – бормотал он, дотрагиваясь до сосков.
Дев поднес палец к ее рту, она лизнула его, а он снова и снова трогал влажным пальцем соски, глядя при этом Холли в лицо. Он обвел каждую грудь вначале пальцами, потом губами, языком. Холли содрогалась от страсти, а Дев повторял:
– Еще нет, моя принцесса, еще нет.
– О Дев! Пожалуйста, Дев! Ради Бога! – умоляла она, запустив руки в его шелковистые волосы.
Дев вздрогнул, когда она коснулась шрама на голове, и Холли замерла, опасаясь, что причинила ему боль, но Дев поцеловал ее, успокаивая.
– Уже скоро, любовь моя, – пообещал он. – А потом снова и снова всю долгую ночь, хорошо?
«Любовь моя»! Сердце у нее обрело крылья. По крайней мере сегодня ночью Дев любит ее. И сегодня она ему верит.
– Пари держу, что хорошо! – Она притянула к себе его голову, целовала в губы, дотрагивалась – на этот раз с большой осторожностью – до шрама на затылке.
«Какой ужасный рубец!» – думала Холли, но сосредоточиться на этом не успела, потому что уже Дев становился нетерпеливым. Он потянул вниз ее трусики, и она приподнялась, чтобы ускорить процесс. Дев расстегнул молнию на брюках и вскоре остался перед ней в гордой наготе.
– О Дев! Боже мой! – бормотала она, переводя взгляд с лица Девлина на его восставшее мужское достоинство. Она потянулась к нему, не уверенная, что ей это позволят. Дев отступил на шаг и засмеялся, а Холли мучительно застонала.
– Еще нет! – предостерег он и, чтобы избежать прямого телесного соприкосновения, которое могло лишить обоих самообладания, опустился на колени возле постели. Он поцеловал ее в губы, в ямочку на шее, где бился пульс, легко коснулся ложбинки между грудей, двинулся ниже и просунул кончик языка в пупок, вызвав невероятное возбуждение. Однако Дев не дотрагивался до нее. Только его губы, язык и зубы.
– О Дев!
– О Холли! – с усмешкой отозвался он. Губы оторвались от кудрявых волос на лобке, двинулись к бедрам, дотронулись до местечка над коленом. Язык лениво лизнул подъем ноги, перешел к пальцам и снова отправился наверх – медленно, невыносимо медленно! – добрался до внутренней стороны бедра, до лобка и…
– Дев! Пожалуйста, Дев!
Холли корчилась от страсти, от желания, чтобы Дев остановился, и одновременно от желания, чтобы он никогда не останавливался. Потому что она была на небесах и в аду в одно и то же время.
Но вот Дев лег рядом, ласкает ее бешено, исступленно, рука его тянется вниз, палец проникает в самую сердцевину ее страсти, и она, теряя связь с реальностью, трепещет в приливе эмоций на волне наслаждения. В секунду наивысшего подъема Дев входит в нее, его восхитительное тело сливается с ее телом в совершенной гармонии, ритм убыстряется, музыка у Холли в голове звучит крещендо, а сама она исчезает, исчезает, исчезает, уносясь в другое измерение.
– Всю ночь. Ты обещала, – серьезно сказал Дев, поднимая голову.
– Да поможет нам завтра Бог, – ответила Холли, и ее рука потянулась к паху Дева.
Тот быстро отодвинулся, а она засмеялась.
– Всю ночь, – повторил он. – Но всему свое время, моя маленькая распутница. Не знаю, как тебе, а мне просто необходимо выпить.
Он поцеловал ее до обидного быстро и удалился, голый, из спальни.
Оставшись одна, Холли поправила простыни и сложила подушки так, чтобы на них можно было опереться спиной. Ее кровать не рассчитана на двоих, но они с Девом уместились, и, поскольку сон не был предусмотрен, тесное соседство будет способствовать любовному влечению.
Обхватив колени руками, Холли принялась перебирать в уме крупицы своего счастья. Этой ночью она любила и была любима, а завтра… Нет, сейчас она счастлива и не позволит чему бы то ни было встать между ней и ее счастьем. Только Деву. Вот он отворил дверь, и Холли покраснела при воспоминании о том, что он делал с ее телом и душой.
– Я заглянул в спальню к Джону, – сказал он, протягивая ей стакан охлажденного белого вина. – Он спит как грудной младенец.
– Ты зашел к нему в таком виде? А вдруг бы он проснулся?
– А что плохого вы находите в моем наряде, мадам? – продекламировал он с деланной суровостью, окинув критическим взглядом свое тело.
– Со своего места я не нахожу ни одного недостатка, – в тон ему ответила Холли, а Дев, голый, как в день своего появления на свет, одним прыжком очутился рядом с ней.
– Надеюсь, – проворчал он, целуя ее в губы. – Не волнуйся, любовь моя. Я только просунул голову в дверь.
– Но если бы он тебя увидел…
– То принял бы за сон.
– И для меня ты тоже сновидение?
– Надеюсь, что нет.
– Дев…
– Не надо слов, – прервал он ее. – Пока не надо.
Они погрузились в молчание; Холли мелкими глоточками пила вино, наслаждаясь его вкусом, наслаждаясь воспоминаниями, наслаждаясь каждой секундой близости с Девом.
– Дев?
– М-м-м?
– Ты был когда-нибудь в Лурде?
– Странно задавать такой вопрос любовнику среди ночи.
– Затрудняешься ответить? – спросила Холли, неуверенная в том, что вправе этим интересоваться.
– Просто сделал одно заключение, немного забавное. Но раз ты спросила, то да. Я очень много ездил по Франции и действительно бывал в Лурде.
– Недавно?
– Сравнительно недавно.
– И тебе помогло?
– Помогло чему? – спросил он уже с некоторым замешательством.
– Как тогда, в церкви. Помнишь, на мессе? Я… я даже сама не понимаю, о чем расспрашиваю.
– А я, кажется, начинаю понимать. Ознакомилась с моей почтой, да?
– Просто случайно взглянула, даю слово. Почтовая открытка…
– Да. Небрежно оставленная на кухонном столе.
– Ты возражаешь?
– Поскольку почтальон, разумеется, прочитал ее и поскольку она лежала на виду у всех, кто пьет кофе в кухне, чего ради я стал бы возражать?
– Ты отвечаешь уклончиво.
– А ты боишься облечь свои мысли в слова. Боишься, да? Меня? – произнес он с упреком – глаза точно мрачные темные озера в серебряном свете луны. – Почему не высказать, что у тебя на уме, Холли? Выскажи это, пока оно тебя не задушило.
Холли глубоко вздохнула.
– Как я могу спрашивать? – сказала она. – Это личное. Нечто между тобой и твоей совестью.
– А также почтальоном. Ты и в самом деле хотела бы знать?
– Хотела бы, если ты в самом деле хочешь мне сказать.
Дев кивнул, прикрыл глаза и опустил голову на подушку.
– Это долгая история, относящаяся ко времени несчастного случая…
– Милый…
– Нет, – мягко остановил он. – Я не собираюсь надоедать тебе кровавыми подробностями. Мне повезло. Я выжил, благодарение Господу. И вот однажды, только раз за всю мою эгоистичную и даже эгоцентричную жизнь мне выпал случай кое-что сделать для другого. И знаешь, мне это действительно помогло. Я хожу на мессу, потому что она помогает. Я оказываю поддержку Лурду время от времени, потому что это помогает выстроить мои проблемы в некоей перспективе. Странно, – добавил он, с раздражением запустив пальцы в волосы, – даже поступая так, я, по-моему, остаюсь таким же эгоистичным, как был всегда.
Женщина, с болью вспомнила Холли. Когда Дев попал в аварию, он спешил к женщине, которую любил.
– Не надо, – попросила она, ощущая его боль так же сильно, как свою собственную.
– Чего не надо? Говорить обо всем, как есть, Холли?
– Не надо казнить себя за то, чему не в состоянии помочь.
Дев повернул голову, посмотрел ей в глаза, и время остановилось.
– Если бы только… – загадочно пробормотал он.
– Если бы…
– Семь лет – слишком рано, семь лет – слишком поздно. Если бы только боги были к нам добры! – сказал он, окончательно сбивая ее с толку.
Он целовал ее, обнимал, гладил, и внезапный порыв застал Холли врасплох, но драгоценные крупицы сведений отложились в ее сознании. Руки, губы, язык, тело Дева сразу овладели ее мыслями. Возбуждение нарастало, темп убыстрялся, когда он вошел в нее, и она вскрикнула в момент катарсиса, волны чистого, не знающего стыда наслаждения одна за другой проходили по ее телу. Холли улыбалась. О да! Мужчина и женщина, идеально соответствующие друг другу.
– Прости, – шепнул он.
– За что? – спросила Холли, устраиваясь у него на груди, слушая биение его сердца и перебирая пальцами густые темные волосы.
– За поспешность. Это лишает возможности наслаждаться каждым мгновением. Но черт возьми, женщина, ты сводишь меня с ума!
– Всю ночь, – напомнила она. – А по моим расчетам, Дев, остается еще пять часов. Пять часов любви. В следующий раз, Дев…
– В следующий раз? – слегка улыбаясь, подстрекнул он.
– В следующий раз, мой господин и хозяин, моя очередь. Понятно?
– Вполне. Мужчине приятнее всего услышать, что он может сложить руки, лечь на спину и думать об Англии.
– Жаль разочаровывать тебя, Дев, но если я возьмусь за дело, то вряд ли ты станешь думать об Англии.
– Обещания, обещания! – поддразнил он. – Жду не дождусь.
– Ничего, терпение – это добродетель, – пропела Холли.
– А добродетель сама по себе награда, – подхватил Дев, прижимаясь животом к спине Холли. – Смелее, я ничего не хочу упустить.
Они уснули. На час, ведь каждое мгновение этой ночи было слишком драгоценно, чтобы тратить его на долгие сны, пусть и волшебные, подумала Холли, проснувшись, и слегка потерлась попкой о живот Дева.
Тот зашевелился, его плоть напряглась, и она прижалась еще теснее, дразня его и возбуждая, слушая, как он постанывает от наслаждения. Холли засмеялась, когда Дев обнял ее сзади и принялся ласкать грудь, жаждущую прикосновений, пока соски не отвердели.
– Теперь мы на равных, – прошептал он. – Ты готова, я тоже. Посмотрим, кто сдастся первым.
Он куснул ее за мочку, а потом просунул кончик языка в самое ухо. Невероятно эротичное прикосновение, от которого Холли обдало жаром.
Но теперь ее очередь. Она повернулась так ловко, что тела их не разомкнулись ни на миг и прижались животом к животу. Она извивалась, бедра ее описывали круги, она ласкала Дева, возбуждала, мучила, дразнила, потом останавливалась на мгновение, чтобы начать все снова.
Дев застонал, а Холли засмеялась, когда заставила его положить руки ей на груди, приподнять их, то сжимая, то поглаживая, то пощипывая соски между большими и указательными пальцами.
Потом со смехом оттолкнула Дева и сама приподняла свои груди, надавила на соски, потерла их, радуясь тому, что Дев застонал при виде этого. Холли стало жаль его, и она убрала руки. Ему не надо было приглашения – он жадными губами ласкал одну грудь, держа вторую на ладони. Холли выгнула спину, прижалась к нему, яростные вскрики Дева звучали музыкой у нее в ушах, и наконец она, сжалившись, раздвинула ноги. Дев вошел в нее сразу, держа ее за плечи так, что большие пальцы рук гладили ей грудь.
– Это еще не все, – сказала она, толкнув Дева на спину, и села на него. – Ты думаешь об Англии?
– А как ты считаешь? – Дев поднял руки, закинул их за голову и лежал с беспечным видом.
Тогда Холли резко опустилась, но тотчас поднялась и замерла на несколько секунд.
– Нравится? – спросила она, чуть-чуть опускаясь. Поднялась. Помедлила. Сделала едва заметное движение вниз, опять поднялась.
– Нет, о нет, не надо! – зарычал Дев.
Он притянул ее к себе, обнял и уложил на постель. Они соединились, двигаясь все быстрее, все неистовее. Женщина и мужчина, тело к телу, пока не наступил катарсис, уносящий разум взрыв, который снова, снова и снова уничтожал и воссоздавал время.
А потом они, пресыщенные, уснули.
Прошла вечность, прежде чем Холли ощутила, как Дев шевельнулся рядом с ней.
– Утренний хор, – произнес он смущенно, открывая глаза и улыбаясь ей. – Вот уж не думал, что меня способно напугать птичье пение.
– «То соловья, не жаворонка пенье», – поддразнила его Холли, повторив слова Джульетты, которой хотелось, чтобы Ромео не покидал ее после ночи любви.
– О нет! – порывисто воскликнул Дев, и глаза его вдруг потемнели.
– Дев!
– Я больше тебя хочу, чтобы ночь не кончалась, но когда она все-таки кончится, перед нами будет целая жизнь. Это счастливое завершение, Холли. Все в нашей власти.
– Но…
– Никаких «но». Просто я и ты, навсегда. Поверь мне.
Навсегда. Или до тех пор, пока Деву не надоест. «Счастливое завершение. Поверь мне». Однажды она ему поверила. А Дев ничего ей не обещал.
Когда он направился в душ, Холли раздвинула занавески. Дневной свет. Скоро проснется Джонатан. Да, жаворонок возвестил наступление утра. Конец ночи. Конец мечты. Холли прижалась лбом к оконному стеклу, ощутила утреннюю прохладу и внезапный холод страха, коснувшегося сердца. Что она получила? Ночь любви. Так мало попросить, так много отдать. Но Дев ничего не обещал. Одна драгоценная ночь любви. Для нее. А для Дева… Холли смахнула слезу. «О Дев, зачем ты вернулся? Зачем через столько лет снова вошел в мою жизнь и перевернул ее?»
Почувствовав движение возле себя, Холли повернула голову.
– Что с тобой, милая? Скажи мне, в чем дело? – тихо спросил Дев, удивленный ее молчанием.
– Ни в чем. Тебе лучше одеться. Джонатан скоро встанет и, не дай Бог, увидит тебя здесь.
– Стыдишься, Холли? Стыдишься нас?
– Нет. Просто он не поймет, а Мерил…
– Она рано или поздно узнает. Но ты права. Джону будет непонятно. Я уйду.
– Иди. – «И не возвращайся», – добавила она про себя. Потому что ей нужно все или ничего, а она обманывала себя. Да, обманывала всю ночь. Она любит его. Значит, все или ничего. А так как Дев ее не любит…
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что рано или поздно Мерил узнает?
– О тебе и обо мне. Что мы принадлежим друг другу. Ты должна сказать Кордри…
– Нет.
– Что значит «нет»?
– Мы не принадлежим друг другу. Сейчас мы уже вернулись в мир реальности…
– Нет, Холли! – Дев сжал ее плечи. – Ты любишь меня. Ты хочешь меня. Мы только что провели вместе ночь любви, ты принадлежишь мне.
– Я не принадлежу никому, Дев. Я сама по себе. Холли Скотт.
– Ну да, разве я могу забыть?! – с горечью бросил он.
– Что ты имеешь в виду, черт побери?
– Холли Скотт. До мозга костей! О да, я должен был это предвидеть. Ведь ты не можешь отступить от семейных традиций, верно? Деньги, – вытолкнул он из себя, отпрянув от нее с возмущением. – Деньги Кордри, чтобы сделать приятной жизнь для алчной маленькой дочки Грегори Скотта.
– Ошибаешься.
– Вот как? Тогда объясни мне, дорогая, – ледяным тоном продолжал Дев, скрестив руки на груди. – Хотя бы ради любопытства. Почему Кордри? Если не из-за денег, то, видимо, из-за чего-то еще. Любовь? Секс? Лучше меня? Брось, женщина, он должен быть просто необыкновенным, чтобы превзойти меня.
– Ты уверен, Дев? Всегда уверен, – усмехнулась Холли.
Про себя она рыдала, просто умирала, нанося удар тому, кого любила, вынуждая страдать того, кого любила. И не могла не признавать, что Дев, по существу, прав. Конечно, деньги. Но несмотря на Мерил и Джонатана, она бы бросила все к чертям, если бы Дев захотел. Если бы он ее любил. Да ему даже не известно значение этого слова… Нет, неправда. Его женщина. Его любовь. Она где-то существует. Возможно, та женщина не нуждается в Деве, не любит его, не хочет. И возможно, он пытается с этим справиться. Лурд, посещение мессы. Любить и бросать их. Любить и бросить ее. Правда, ее он не любил.
– Ты не можешь перепрыгнуть из постели, в которой была со мной, в постель Кордри, черт возьми! – рявкнул Дев.
– Почему нет? – задала она вопрос с ледяным спокойствием, которого не испытывала. – В конце концов, мы живем почти в двадцать первом веке. Так поступают и мужчины, и женщины.
– Не надо…
– Что не надо? Говорить правду, Дев? – все так же холодно продолжала она. – Вспомни прошлую субботу. Вечер моей помолвки, То была твоя постель? Или, постель Люси?
– Но мы… это…
– Совсем другое дело? Почему же?
– Потому что это не имело значения. Люси…
– Бедная Люси, – съязвила Холли, задыхаясь от терзающей ее боли.
Дев и Люси. Занимаются любовью. Дев и Люси. Губы к губам, тело к телу.
– Да ты, кажется, всерьез? – недоверчиво спросил он. – Ты и в самом деле предпочитаешь Кордри с его миллионами… мне?
– А как ты думаешь?
Наступила пауза, самая долгая, какую когда-либо переживала Холли. Лицо Дева омрачилось, его сильное, такое любимое лицо, и она, затаив дыхание, ждала, просто ждала. Она любит его. Одно только слово Дева, и она примет его условия. Одно слово…
– Думаю, ты лжешь. Один Бог знает почему, но лжешь. Но твое тело не лжет, все это не лжет, – твердо сказал он, привлекая Холли к себе, быстро целуя и проводя рукой по ее телу легким, о, таким легким касанием, в котором Холли не могла ему отказать. Дев поднял голову, почти прижал лицо к ее лицу, и глаза его заглянули ей в самую душу. – Твое тело не лжет. И ты не можешь. Не должна. Я отказываюсь верить, что ты прыгнешь в постель к другому мужчине, когда твое тело жаждет, чтобы ты была, со мной. Нет, ты не можешь.
– Не могу? – Холли рывком высвободилась из его объятий. – Ладно, Девлин Уинтер. Я не только могу, но и сделаю это, как делала до сих пор. Семь лет, Дев. Семь долгих одиноких лет. Больше мужчин, чем у тебя горячих обедов. В конце концов, практика совершенствует, и ночью ты получил тому доказательство.
– Лжешь.
– Лгу? – Холли ясно видела, как гримаса отвращения исказила его черты, но пожала плечами и улыбнулась. – Что ж, если ты так говоришь…
Дев отвернулся и наклонился над ее туалетным столиком. Поворот его головы казался странно трогательным, и она вдруг шагнула к нему, но он, почувствовав это, обернулся: холодное выражение его глаз заставило ее замереть на месте.
– «Айлексия». – Дев прочел надпись на наклейке вслух, французские слова, которые она не поняла. – Это он купил? Он, Холли?
Она покачала головой, но было уже поздно, потому что Дев с негодованием швырнул флакон о стену. Холли оставалось только стоять и смотреть, как разлетаются во все стороны хрустальные осколки и брызги духов над постелью, на которой еще оставались вмятины от их тел.
– Дев.
– Нет. Я услышал достаточно. Более чем достаточно. Этого хватит на все мои завтра, – добавил он загадочно. – Прости, я сожалею.
– А я – нет, – тихо сказала она, отворачиваясь, чтобы скрыть слезы.
Дев выбрал непонимание, придется к этому привыкнуть. Разве не было у нее семи лет практики – долгих, долгих лет.
Часть вторая
Глава 13
«Ведь ей всего шестнадцать лет. И она моя дочь. Посмотрите мне в глаза и посмейте отрицать, что вы использовали Холли, чтобы раскопать эту мерзкую историю и вонзить в меня свои грязные когти!»
Шестнадцать. Дев остановил машину на обочине и положил голову на руки. Шестнадцать. Чистые и ясные шестнадцать лет никем не целованной девушки. Он мог бы считать, что последнее не совсем верно, но против фактов не пойдешь: он сам обольстил ее. Любил ее все долгое лето, хотел ее, нуждался в ней. И лишил ее невинности. Виновен. Виновен, черт побери, ибо незнание не является оправданием! Виновен и заслуживает наказания. Впрочем, не вполне заслуживает. Да, он любил Холли, занимался с ней любовными играми, проводил вместе с ней жаркие летние дни и влажные летние ночи, однако вовсе не думал о Грегори Скотте. Он просто любил Холли. И это было ошибкой. Чудесной, но ошибкой. Самое восхитительное лето в его жизни. «О Холли! Что я натворил!»
Оторвав взгляд от лица Грегори Скотта, Дев обернулся, почувствовав присутствие Холли, и увидел ее в дверном проеме. Она смотрела на него с отвращением и болью. Грегори Скотт проклинал его, и Холли прислушивалась к словам отца. А Девлин Уинтер был горд и упрям. Она поверила, этого достаточно. Потом кошмар продолжался. Двадцать четыре часа. Что может произойти за двадцать четыре часа? Двадцать четыре часа назад он лежал на пляже с Холли, целовал Холли, любил Холли, был ею любим. А потом – разрыв бомбы…
Всего шестнадцать лет. Он любил ее. И он ее покинул. Жизнь продолжается. Дев выпрямился, огляделся и попытался собраться с мыслями. Прежде всего нужно стряхнуть с себя оцепенение и вернуться в Лондон. Повидаться с боссом. Попросить другое задание. И забыть о Холли. Он забудет ее, это лишь вопрос времени.
Но есть и еще одна маленькая проблема – встретить понимание у босса.
Физиономия Ника Фишера сделалась угрожающей.
– Другое задание? Ты что, спятил? История горячая, Дев, раскаленная докрасна. На Скотте мошенничество с пенсионным фондом, а ты нашел прямой путь к его сердцу. Я всегда предполагал, что такой путь есть. – Фишер рассмеялся, и его тяжелые черты сразу смягчились; извращенное чувство юмора подсказало ему одну из его дрянных, но легендарных шуток.
Дев остался безучастным. Раньше он бы тоже посмеялся, чтобы доставить Нику удовольствие. Только не сейчас.
Обратив внимание на молчание Дева, шеф нахмурился.
– Ладно тебе, Дев. Ты же профессионал, а это всего лишь работа. Ты, один из лучших сотрудников, нашел девушку, сделал все, как было задумано…
– Не вполне, – неохотно признался Дев.
– Нет? Я слышал другое. Но тебе виднее. – Ник пожал плечами. – Лишь друзья? Достаточно хорошие, чтобы вылететь следующим рейсом и предложить оливковую ветвь? Хотя, наверное, лучше веточку падуба[8] добавил он, ухмыляясь как самодовольная свинья.
– Здесь положено смеяться? – с обманчивой кротостью задал вопрос Девлин.
Он бы с удовольствием объяснил Фишеру, что может сделать с этой работой, и выразил бы все не в парламентском стиле. Странно, до сих пор ему не приходило в голову, насколько он презирает своего шефа. Двадцать стонов[9] розовой плоти. Двадцать стонов ехидствующего сала. Зазвонил телефон. Фишер поднял трубку, а Дев тем временем отошел к окну. Лондон. Серый, мрачный Лондон. Даже в середине августа он окутан туманной дымкой. И холодно, несмотря на солнечную погоду. Дев мерз тут после жаркого лета, песка и моря в Лос-Кристианосе. Впрочем, не стоит винить только погоду.
– О’кей. – Ник бросил трубку и посмотрел на Дева с выражением, далеким от благожелательности. – По сути, выходит так, что ты провалил дело. Лучший репортер провел шесть недель приятным образом за счет редакции и не добился никаких результатов?
– Скотт не дал мне такой возможности, а девушка слишком молода, чтобы помочь. Она еще ребенок, ни в чем не разбирается.
Он лжет Нику, лжет самому себе. И главное, никто ему не верит. А Холли…
– Значит, она ни в чем не разбирается? – Фишер присвистнул. – Ладно. Но если у девушки ничего нельзя было выведать, что мешало тебе улестить другую?
– Какую другую?
– Злую мачеху. Молодую привлекательную охотницу за деньгами, модель, которая в марте прошлого года вышла за Скотта и натянула нос дочке. Ты что, даже не познакомился с ней? – недоверчиво спросил Ник.
Не только не познакомился, даже не знал о ее существовании. Хотя это не совсем так, поскольку Дев заранее готовился к делу, перерыл архивы, снимал копии, делал весьма любопытные заметки на память. А потом приехал на Тенерифе, увидел Афродиту, выходящую из моря, и забыл обо всем. Холли. Он мог трогать ее, пробовать на вкус. И, Господи, как же он ее хотел!
– Итак… – Фишер сдвинул брови. – Я бы должен уволить тебя, Дев.
«Чтобы не доставить тебе такого удовольствия, я бы лучше сам ушел», – едко возразил ему Дев, правда, молча. Понимая, как близок к тому, чтобы осуществить это намерение, он пожал плечами и налил себе кофе из кофейника. Ему надо было чего-нибудь выпить, лучше всего бренди, а еще лучше избавиться от гнетущего присутствия Фишера.
Но, вспомнив, в чьем кабинете находится, Дев взял чистую чашку и предложил:
– Кофе?
Фишер покачал головой.
– Возвращайся на Тенерифе, Дев. Еще две недели, максимум три – и история наша. Он виновен, в этом нет сомнений, и мы получим исключительный материал. Твои жаркие ночи любви с очаровательной дочкой Скотта.
Дев мгновенно вздернул подбородок:
– Ты проверял меня!
– А как иначе! За шесть недель ни одного телефонного звонка, ни единого слова. Мне нужен был материал на Скотта, а не описание прекрасного путешествия! Итак, что мы предпочитаем? Тенерифе или Сибирь?
Еще одна из шуточек Фишера. Правда, на этот раз он шутил всерьез. Дев допил кофе и нерешительно посмотрел на босса. Что сказать? Его загнали в угол. Соглашаться не годится, не соглашаться – тоже. Но он не может. Он любит ее. Он ею обладал. Он причинил ей уже достаточно боли и должен оставить ее в покое.
– Я не поеду. Не могу.
– Не можешь или не хочешь?
– Что это должно означать? – с вызовом произнес Дев, по спине у него пробежала дрожь предчувствия чего-то скверного.
Ник улыбнулся, но улыбка не отразилась в глазах. Странные у него глаза, почти бесцветные. Фишер достал из письменного стола конверт и аккуратно положил перед собой.
– Не можешь или не хочешь? – повторил он, перебрасывая конверт Деву.
Испанские марки. Штемпель Тенерифе. Вчерашний. Письмо явно распечатано. Адресовано Девлину Уинтеру. Он молча уставился на Фишера.
– Все допустимо в любви и на войне, – с коварной усмешкой произнес Ник. – Поскольку тебя здесь не было и ты не мог распечатать письмо сам…
– Поскольку оно пришло не раньше нынешнего утра, то это вопрос суждения.
– Ну?
– Что «ну»?
– Ты не намерен достать письмо из конверта?
– Нет, раз это уже сделал кто-то другой.
– А не хотел бы ты узнать, что там находится? – нетерпеливо спросил Ник.
– Не особенно.
И уж определенно не под взглядом этих шарообразных глаз, сверлящих его. Холли. В короткое мгновение полного безумия Дев решил, что это Холли. Но к нему тотчас вернулся здравый смысл. У Холли есть его домашний адрес, зачем ей отправлять письмо в офис? Грегори Скотт. Можно себе представить, что он там накатал!
– О’кей. Поскольку ты не желаешь, придется, видимо, мне. – Фишер вынул единственный листок бумаги, не просто листок – чек. В английских фунтах. Фантастическая сумма в английских фунтах. – Плата за оказанные услуги? – почти ласково поинтересовался он. – Вознаграждение? Или обыкновенный шантаж?
Дев окаменел. Вознаграждение? Судя по реакции Грегори Скотта, на это не похоже. Значит, руки прочь. От чего? Холли? Или Ник попал в точку? Скандал должен вот-вот разразиться, и Грегори Скотт таким образом покупает его молчание?
– Ну, Дев?
– Скажи мне ты, – спокойно попросил тот.
– О нет, – возразил Ник с той же, коварной усмешкой. – Это ты скажи мне.
– Говорить нечего.
Фишер подхватил чек.
– Пожалуй, – согласился он. – Теперь уже нечего.
– Что это значит?
– Он купил тебя. И вот доказательство. Вопрос лишь в том, почему он это сделал.
– Ошибаешься, Ник.
Внутри у Дева все кипело, но он с тем же спокойствием протянул руку, выдернул чек из пальцев Фишера и разорвал пополам.
– Ты удовлетворен? – холодно спросил он, крепко сжимая обрывки между большим и указательным пальцами.
– Неумно, Дев. Даже очень неумно, – покачал головой Фишер. Потом вдруг улыбнулся и достал из папки на столе пачку фотокопий, с каждой из которых заявляла о себе та же фантастическая сумма. – Вещественное доказательство номер один?
