Текст книги "Вирусный маркетинг"

Автор книги: Марен Ледэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Она сделала упор на слово «были».

– Что такое ваша сила по сравнению с силой набирающего обороты прогресса, с пришествием нового человечества? Благодаря чудесам технологических достижений слепой сможет видеть, бесплодная женщина – родить ребенка, инвалид – двигаться, слабоумный и невежда обретут знания, импотент – наслаждение, а производитель – каналы сбыта товаров. Это и отличает человека от животных: он способен мутировать, не дожидаясь, пока тысячелетия и эрозия горных пород подведут его к этому мелкими, последовательными и ужасно медленными шажками. Но вы не примете участия в проекте, госпожа Дрешер.

– Но…

– Это не вопрос и не предупреждение. Вы не примете участия в проекте – это факт.

Сказав это, Карола вызвала по внутренней связи двух мужчин в белом из своей команды. В сопровождении тех, кто присутствовал при беседе, они провели Анке через лабиринт подземных коридоров больницы Сент-Элен и остановились у двери, которой она прежде не видела. Карола поднесла указательный палец к люминесцентному микроскопу, установленному рядом с дверной ручкой. Он считал коды доступа, высеченные фемтосекундным лазером на внутренней стороне ее ногтя. Раздался металлический скрежет, и дверь открылась – за ней оказался зал 120.

Во второй комнате уже бесились двое шизофреников.

Фирмини наблюдала сцену с нескрываемым удовольствием.

– Как нам повезло, что у нас всегда есть сырье.

– Жутко полезный человек этот Даниэль Бедда.

– Сырье само плывет к нам в руки, даже когда мы этого не ждем.

– Значит, еще быстрее заполним протокол наблюдений, – подытожил Финхтер.

Моя очередь наступила через три четверти часа, Фирмини подготовила для меня первоклассную программу.

Сразу после Анке.

Ее сердце отказало вскоре после второй инъекции, с начала процедуры прошло всего двадцать минут.

Я непобедима. Я верю в это. Нет, лучше, – знаю. Так сказал человек-в-сером. Я не должна поддаваться таким мыслям. Я слишком много вынесла, чтобы сдаться теперь.

Эндрю, молодой турист, которого я выбрала, что-то говорит мне. Должно быть, прошло уже несколько минут с того момента, как я перестала его слушать. Похоже, он принимает это за молчаливое согласие. По крайней мере, молчание нисколько не смущает его и не мешает обнять меня за талию, продолжая шутить. Я увожу его из бара. Мы пересекаем площадь и проходим несколько сотен метров по направлению к выезду из города. Ступаем на извилистую тропинку соснового леса. Воздух теплый. Где-то надрываются сверчки. Я снимаю шорты и трусики. Мы ложимся на ковер из сосновых иголок. Поднимаю глаза. Небо усыпано звездами, одна ярче другой.

«Какая из них – Астарта?»

Какая звезда моя?

Может, и никакая.

Проходит четверть часа. Молодой англичанин глуповато улыбается. Он быстро заснул под действием седативного средства, которое я держала под языком во время акта и незаметно передала ему, когда он кончил. Не очень впечатляюще. Да и не очень изобретательно. Я не испытала ни малейшего удовольствия. Достаю из сумки приготовленный Каролой шприц и ввожу ему под кожу раствор с наночипами геолокации. Прокол не виден невооруженным глазом. Теперь его передвижения можно будет отследить. Куда бы он ни пошел и что бы ни сделал, человек-в-сером узнает об этом. Ему расскажут датчики. Сердечный ритм, уровень адреналина в крови, давление, температура – наночипы отправят полный отчет о физическом и эмоциональном состоянии молодого человека.

Главное, они будут держать нас в курсе относительно возможного распространения вируса, которым я, вероятно, заразила его в тот момент, когда он кончал. Вирус становится еще эффективнее, если есть согласие.

Контроль невозможен без доверия. А доверие – всего лишь мягкое напоминание о самоконтроле.

Я оставляю молодого человека наедине с его фантазиями о фаллической славе, Сахар уже на месте и ждет меня в машине.

Я должна представить рапорт.

ПРИВА,

7 ноября 2007

Вот уже час, как Натан курит сигарету за сигаретой. Он вкратце объясняет Лоре и Камилле, что заставило его принять такое решение. Рассказывает о папке и о надписи на обложке. Говорит, что понимает – все эти дни он вел себя не очень-то разумно, особенно в последние часы. Что они еще могут передумать и уйти, что он не обидится.

И снова прикуривает.

Камилла замечает, что из-за запаха дыма их могут обнаружить. Он тушит сигарету и чуть приоткрывает окно, чтобы проветрить палату. Лора поражена его наглостью. Их преследователи наверняка видели, что они не вышли из больницы. Где-то там, должно быть, уже кричит директор.

Между тем из коридора не доносится ни звука. Время идет, в комнате сгущаются сумерки. Сидя на кровати, Натан думает, что хотел бы остаться с Лорой наедине. Достаточно лишь раз взглянуть на нее, чтобы убедиться, что именно в эту минуту она не разделяет его чувств. Ему хочется курить.

«Чем я рискую?»

Ответ: Бахия, Александр, Дени.

Тела со следами пыток.

Камилла и Лора шепчутся в углу. И о чем они могут говорить? Он достает из пачки «Джон Плейер» сигарету и чиркает спичкой. Девушки перестают шушукаться и одновременно поворачивают к нему головы, в их взглядах читается упрек. Он пожимает плечами и продолжает.

«И это человеческое число…»

Число не волнует его само по себе. Его значение и математические свойства достаточно известны, чтобы проследить историю. Находка для фанатов, стремящихся приписать всему живому числовые значения. Уникальность числа заключается главным образом в том, что кое-кому из одержимых этой идеей ученых оно мерещится практически всюду, от Ветхого Завета до числа πи золотого сечения, включая высоту Голгофы, где был распят Христос. Натан уже не помнит точной цифры, но составляющие ее элементы в сумме дают число 18, которое, в свою очередь, может быть разделено на три равные части: 18 = 6×3 = 6 + 6 + 6. Отсюда знаменитое число Зверя 666, которому противостоит 999, число антизверя. Значит, число человеческое, – потому что соотносится с человеческими математическими расчетами.

«Всего-навсего вычисления».

Нет, здесь должно быть что-то еще.

С тех пор как в окно перестало бить солнце, температура заметно упала.

Время бежит быстро, только шум машин, проезжающих по улице в нескольких десятках метров под ними, нарушает затишье. Ни звука внутри здания. Больничная тишина. Камилла подходит к Натану. Когда она дотрагивается до него, чтобы обратить на себя внимание, он вздрагивает.

– Я не заметила, что ты спишь.

– Я дремал.

Он поворачивается к ней.

– Хочешь сигарету?

– Нет, спасибо. Я с полудня не курила, теперь голова заболит. И потом, это помогает мне не уснуть… Желание курить, я имею в виду.

– Понимаю.

Он садится на край кровати. Трет глаза и кашляет.

– Сколько времени?

– Скоро час.

Лишь некоторое время спустя эта информация пробивается сквозь окутавшую его дымку сна. Натан не дремал, а крепко спал. Он встает и подходит к окну, надеясь увидеть там что-нибудь интересное, отвлечься. Но в этот час улица пуста.

Он закуривает и окидывает взглядом палату. В потемках уже почти ничего не различить. Камилла и Лора отдыхают на кровати. Он стоит так добрых полчаса, потом закуривает последнюю сигарету из пачки, чтобы унять терзающий его голод. Идет попить в маленькую ванную, расположенную около входа. Открывает кран – воды нет.

– Черт.

– Как думаете, они поджидают нас внизу? Меня мучит эта мысль.

– Понятия не имею, Камилла, но с того момента, как мы вошли в эту лечебницу, я не перестаю вспоминать Бахию и Александра и говорю себе, что с нами может случиться то же самое.

– Думаешь?

– Предполагаю. А может, мы параноики. Может, ответ на наши вопросы нужно искать где-то между Лионом и Греноблем, может, он никак не связан с больницей Сент-Элен.

Он чувствует, что в голосе появляются тревожные нотки, и старается подавить их.

– В худшем случае мы можем попасть в комиссариат Прива за попытку взлома. Подумаешь, проведем ночь в участке, зато в себя придем.

Лора прерывает их. Она указывает на дверь.

– Уже 2.10, пошли.

Они покидают палату и возвращаются тем же путем, не встретив никого, кроме санитара, от которого им удается вовремя спрятаться в шкаф. Меньше чем через пятнадцать минут они оказываются перед кабинетом директора.

Лора не скрывает удивления.

– Странно… Я считала их такими последовательными, осторожными.

Натану хочется, чтобы ответ звучал непринужденно:

– Посмотрим, может, они ждут нас внутри.

Получилось громче, чем он предполагал. Несколько секунд его слова эхом отдаются в коридоре, и эти мгновения кажутся им вечностью. Он достает из кармана карту и вставляет в считывающее устройство. Дверь открывается с тихим щелчком. Они быстро заходят внутрь и запираются, прежде чем зажечь свет.

К большому облегчению Натана папка по-прежнему лежит на столе, там, где он ее и заметил. Ему не почудилось. Надпись на месте, никаких других пометок нет. «Или имя Зверя, или число имени его…» Едва он начинает расстегивать опоясывающий папку кожаный ремешок, раздается громкий голос:

– Добрый вечер, уважаемый господин Сёкс!

Дверь широко распахнута, с порога на них смотрит Лапорт-Доб, по бокам – два амбала. Стоящий рядом мужчина с насмешливой улыбкой направляет на них револьвер.

«Никаких шансов на побег».

Старик переоделся. На нем темный костюм и серая водолазка. Немигающие взгляды его головорезов устремлены на троих непрошеных гостей, в то время как сам он с рассчитанной небрежностью смахивает с рукавов пиджака воображаемые пылинки.

На лице директора появляется выражение удовольствия.

– Мы ждали вашего визита.

Ледяной тон. Вместо притворной любезности и дрожащего голоска, какой был у него днем, – сухой, резкий, стальной голос. Натан замер. Он надеялся, что успеет ознакомиться с содержимым папки. Он не очень-то сомневался в исходе их рейда, неоднократные предостережения Лоры укрепили его в этом предчувствии. Но интуиция подсказывала, что до утра он узнает правду. Это единственное, на что он уповал, похищая карту.

– Кто бы мог подумать, что у провинциального профессора хватит наглости сделать такое! Удивительно, не правда ли, дорогой Тексье?

Лапорт-Доб поворачивает голову к коренастому мужчине, держащему в руке револьвер.

– Жаль, конечно… Лучше б вы выбрали побег…

Натан стискивает зубы.

– Не могу поверить – вы что, действительно надеялись, что мы не будем вас здесь ждать? Вы меня очень разочаровываете. У меня пропала карта, служащая, дежурившая при входе, не видела, чтобы кто-нибудь покидал здание. Какая наивность! Или вы на это и рассчитывали? В конце концов и такое возможно. Но это только сильнее расстраивает меня. Не знаю, я воображал себе проницательный, чуткий ум. Я читал ваши работы и ожидал от вас большего.

Натан не двигается.

– Ну и что, собственно, вы искали?

Лапорт-Доб надвигается на них, оттесняя к стене.

– Вас интересует эта папка? Ведь так? По вашим глазам, в которых светится глупая смешная ярость, я вижу, что так. Я прав? Вам, наверное, хотелось бы узнать, что там внутри? Как забавно. Правда, забавно, Тексье?

Он смеется, обнажая идеальные зубы. Тот, кого он назвал Тексье, расплывается в садистской улыбке, и у Натана пропадает последняя надежда на благоприятный исход.

– Или, может, вы успели заглянуть туда?

Он безразлично поигрывает ремешком папки.

– Нет.

К сожалению.

– Как я могу вам верить? Вы шипите, как змея. В вашем голосе слышится ложь. Вы поселили в моей душе сомнения, и мне теперь нелегко будет от них избавиться.

Он умолкает и на мгновение задумывается. Ни один из его подручных не шелохнется.

– Я, конечно, взволнован и разочарован, но главное – эта история глубоко оскорбила меня. Вы перешли все границы. Сегодня вы поставили меня в очень неудобное положение не только перед моими служащими, но и перед руководством. Однако вы, похоже, кое-чего не знаете: я, как и все присутствующие, подотчетное лицо. Я слон. А вы – пешка. К несчастью, мое начальство не столь сговорчиво, как я. Не знаю, что вы видели в этой папке. Хотелось бы верить, ради вашего блага и блага ваших подруг, что вы говорите правду и не успели открыть ее. Искренне на это надеюсь. Тем не менее, как вы понимаете, я не могу сделать вид, будто ничего не произошло. К тому же у меня… как это сказать… есть на этот счет определенные предписания.

Внезапно Натан, собрав все силы, с яростным криком кидается на старика, на лету хватая со стола нож для бумаги. Но прежде чем он успевает приблизиться к жертве, в комнате раздается громкий хлопок.

Крик.

«Два».

Бешеный прыжок Натана прерывается. К его ногам падает листок. Он опускает руки, смотрит на пол, затем с трудом поднимает голову. Лапорт-Доб по-прежнему не сводит с Натана глаз, гнев искажает его лицо. Он не отступил ни на шаг.

Натан смотрит на свою правую руку, разжимает ладонь, и нож падает на пол. Кажется, будто падение длится вечность. Он внимательно прислушивается, концентрируется, бросает вдогонку за ножом все свои чувства, но до его ушей не доносится ни единого звука, он ничего не видит. Ему холодно, он перестает чувствовать свои пальцы и наконец валится на паркет.

В лужу собственной крови.

За его спиной раздается окрик, который слышат только Лора и Камилла:

– Отведите женщин в подземный блок. И чтобы ни звука, незачем ставить всех в известность. Если будут кричать, вы знаете, что делать. Фоб наверняка где-то здесь. Если нет, срочно вызовите его. И разыщите Каролу, она, наверное, дома. Скажите, что это приказ Сахара и что он скоро будет здесь. Я немедленно предупрежу его. Бедда и Коломбе также должны быть у меня в кабинете через полчаса.

Пару секунд он разглядывает тело Натана, распростертое у его ног, и добавляет:

– А потом я займусь этим пакостником.

ПРИВА,

17 ноября 2007

О Астарта, мать моя, услышь мольбу твоей дочери, твоей посланницы в мире людей. Узри кровь, бурлящую в моих венах и толчками омывающую стенки черепа. Тебе ведь знаком гнев Сахара? Услышь, как стекло с глухим стуком разбивается о мое нагое тело. Ощути зияющие раны, которыми они покрыли мои бока и руки, – из них выскальзывают длинные черви, белые и шелковистые. Почувствуй их медленное продвижение к поверхности моего тела. Пойми, они стремятся покинуть его, и я не хочу больше удерживать их.

Узри мое сомнение, о Астарта, багряная царица. Укажи мне путь, я так в этом нуждаюсь. Прямо сейчас. Молю, пошли мне одно из тех спасительных видений. Неделями я ищу тебя во тьме, но ты мне больше не являешься. Нет больше ни багрянца, ни пламени, ничего. Я схожу с ума. Ты исчезла без следа. Мне страшно. День и ночь я дрожу. Теперь, когда вирус во мне, ты покидаешь меня?

Ты моя мать. Ты нужна мне.

Прямо сейчас.

ПРИВА,

15 ноября 2007

Кругом темно и влажно, давящая атмосфера. Сознание тонет в оглушительном шелесте крыльев. Невозможно думать. Физически невозможно сосредоточиться в этом гомоне. Никакой возможности для работы нейронов. Поле, обычно занимаемое мыслью, усеяно противопехотными минами и кратерами, глубокими, как колодцы. Непроходимый путь. Один только вид траектории, прочерченной красным мелом по этому смертельному лабиринту, заставляет его взвыть от боли.

Натан пытается продвинуться вперед.

У него в голове разрываются бомбы, образуя глубокие ямы. В них свистит ледяной ветер. Вой переходит в крик, а потом в грохот дробилки, вокруг которой плодится множество микроскопических резаков, вгрызающихся в плоть. Ни единой капли крови. Ожидая увидеть ее, Натан начинает щупать руками. Он роется в студенистой массе мозга и вынимает оттуда пальцы, отчаянно надеясь обнаружить на них следы крови. Шелест крыльев мешает ему сосредоточиться.

Может, там все-таки есть кровь?

«Никак не могу увидеть ее».

Перед глазами плывет. Но это не просто муть. Есть еще что-то. Одноцветная муть.

Красная.

Кровь, которую он ищет в черепной коробке, заливает глазные яблоки. Он теряет равновесие и падает.

Натан кричит. Приподнявшись, он пробует нащупать в темноте стол, шкаф, какой-нибудь предмет, за который можно было бы ухватиться. Натыкается на металлический поручень, который крепится к стене. Краснота исчезла, но оглушительный шум по-прежнему здесь.

Внезапно он чувствует себя легким, как птица. Он почти потерял вес, только на руки, вцепившиеся в поручень, еще действует сила тяжести. Ощущение покоя побуждает его разжать пальцы и обхватить руками голову, чтобы защитить от возможных ударов.

Череп цел.

Раны, в которые он еще несколько минут назад погружал пальцы, затянулись.

Его тело поднимается над полом, парит в комнате без потолка. Он раздет, и его член, как ни странно, висит, – единственное, что противоречит видимому отсутствию притяжения. Тело удерживают невидимые руки. Пол сплошь покрыт желтоватыми лужицами. От них исходит сильный запах мочи. Лужицы разрастаются и сливаются воедино.

Моча поднимается все выше, стремительно поглощая стоящую в комнате мебель.

Теперь здесь остался только Натан, и его член свисает над этим бассейном мочи. Натан хочет повернуться, чтобы избежать контакта с жидкостью, в которую вот-вот окунется, но у него не выходит. Он напрягает мышцы рук, бедер, живота, но они не слушаются.

«Уровень поднимается».

Паника.

Когда между жидкостью и его пенисом остается всего тридцать сантиметров, раздается слабый всплеск, и движение резко прекращается.

Тишина, почти абсолютная.

Гул исчез. Натан слышит, как бьется его сердце.

Озноб.

По поверхности жидкости пробегает ветерок, у Натана встают дыбом волосы. Его охватывает чувство абсолютной пустоты. Жидкость колышется. Легкая рябь, потом бульканье. Она темнеет, постепенно покрываясь чем-то, что Натан принимает за водяных пауков. Со всех сторон стекаются паукообразные на длинных ножках, на него надвигается целое полчище. Точнее, на его пенис, свешивающийся вниз.

Когда пауки уже почти добрались до вертикали члена, из жидкости с головокружительной скоростью поднимается полая трубка диаметром в четыре сантиметра и за пару секунд втягивает в себя пенис. Натан в панике. Его сердечный ритм ускоряется, когда он видит, что пауки теснятся у нижнего отверстия уретральной трубки, излучающей яркое сияние. Пенис невыносимо зудит. Натан сжимает светящуюся трубку руками, тщетно пытаясь оторвать ее. Трубка образует с его членом единое целое, и он едва не лопается от паразитов, в огромном количестве проникающих внутрь. Руки Натана сжимаются. Мышцы предплечий каменеют в мертвой хватке. До него вновь доносится шелест крыльев.

Вытаращив глаза, Натан открывает рот, чтобы закричать, но не может издать ни звука.

Теперь под ним торчит множество других трубок разных размеров, они поддерживают его тяжелеющее тело. Внезапно комнату озаряет свет. Шум, запах и жидкость исчезают так же стремительно, как появились.

Сознание Натана меркнет.

Провал.

Утром десятого дня к Натану возвращается ясность мысли. Смутное представление о времени, прошедшем с того момента, как он упал в кабинете Лапорт-Доба. Ни малейшего понятия о том, в какое время суток он очнулся. Единственные ориентиры – слабая боль в шее и чудовищная мигрень. На то, чтобы выйти из забытья, в котором он пребывал все эти дни, у Натана уходят целые сутки, по крайней мере он предполагает, что часовая стрелка совершила полный оборот.

Он понимает, что раздет.

Первая реакция – попытаться сесть на койке. Но шея болит куда сильнее, чем он думал. Он осторожно подносит к ней правую руку. И натыкается на отвратительный вздувшийся шрам. Указательным пальцем он нащупывает торчащие нити, шов еще не сняли. Натан никак не может вспомнить, что с ним произошло. Выяснит потом. Главное, его лечат.

В палате приятная температура. Натан осматривается. Из углубления в потолке льется рассеянный синеватый свет. Судя по тому, сколько места занимают кровать, умывальник и небольшой унитаз, палата, в которой он находится, не превышает по размеру семи-восьми квадратных метров. Стены и потолок белые и гладкие. Белая краска нанесена прямо на бетон. Хотя, возможно, между ними есть тонкий слой штукатурки. Ни одной панели или плаката. Ни окна, ни слухового окошка. Только черная металлическая кровать, керамические раковина и унитаз.

Самое интересное в палате – это дверь. Металлическая дверь шириной в шестьдесят или семьдесят сантиметров и более двух метров высотой, висящая на вваренных в бетон петлях. Нерушимая на вид. В ней два окошка, закрытые снаружи заслонками. Верхнее, очевидно, предназначено для наблюдения за палатой.

«Я узник».

Второе окошко, довольно широкое, но низкое, служит, вероятно, для передачи пищи. Натан переводит взгляд на раковину.

Он в одиночной камере.

Здесь нет крыс, деревянной миски или посланий, выцарапанных ножом на стенах, как в сериалах про полицию, но тем не менее кто-то держит его в плену. Как давно? Как ни странно, его это не волнует. Словно ему наплевать.

Сейчас это не главное.

Наверное, действуют успокоительные, которые ему кололи, пока он спал. Кроме того, он не хочет ни есть, ни пить.

«Меня кормили».

Натан пытается воскресить в памяти основные события, произошедшие за последние сутки-двое, однако несмотря на то, что, судя по состоянию раны, он находится здесь уже довольно давно, он ничего не помнит. Три, четыре дня. Может, больше. В него стреляли.

«Кто?»

Мужчина. Нет, несколько мужчин.

«Где?»

В кабинете директора больницы.

Теперь он все вспоминает. Экскурсия, бег по лестницам, попытка взлома, выстрел. Сколько нужно времени, чтобы кожа затянулась после пулевого ранения? Таким вопросом он никогда прежде не интересовался.

Натан поднимается. С трудом. Он едва держится на ногах. Колени дрожат так, словно он пробежал марафонскую дистанцию.

Льющийся из плафона свет становится ярче и постепенно меняет оттенок, переходя в желтый. Натан не сразу замечает это, настолько замедлились его рефлексы.

Все вокруг начинает кружиться.

Головокружение вынуждает его снова сесть на край кровати. Перед глазами сплошное расплывчатое пятно. Он вытягивается во весь рост, не потрудившись накрыться одеялом, и ждет, пока это пройдет.

И вдруг осознает, что он один.

«Где же Лора и Камилла? Живы ли они еще?»

Ответ: да, конечно.

«Заточены ли они, как и он, в подземельях СЕРИМЕКСа? И вообще, находится ли он по-прежнему в Прива?»

Ответ: нельзя утверждать наверняка.

Его охватывает страх.

Вся эта белизна, пусть даже синеватая или желтоватая, вызывает тревогу.

«Где я?»

Палата вращается с бешеной скоростью. Из-за двери слышится вой, сопровождаемый короткими резкими вскриками.

Натан закрывает глаза и пару мгновений пребывает во власти бредовых видений. Потом он валится на матрас и снова теряет сознание.

ПРИВА,

17 ноября 2007

– Господин Лапорт-Доб, почему их не поместят в зал 120?

Лоик Эшен старается скрыть нетерпение.

– Слушай, дурак, пока Хозяин не примет решения, мы просто следим за ними, и все, точка. И нечего было назначать мне встречу ради такого вопроса.

– Сахар что, свихнулся? Мы же не будем держать их тут неделями? Вы ведь знаете, что Сёкса ищут…

Гзавье Лапорт-Доб раздраженно обрывает его.

– Насколько мне известно, не здесь.

Глаза Лоика горят гневом.

– В конце концов давайте рассуждать здраво, – рано или поздно все равно найдется кто-нибудь, кто сообщит его приметы или приметы девушек, это же очевидно! Во-первых, секретарша, которая дежурила у входа… Кстати, где она? Сегодня утром я ее не видел.

Директор ухмыляется, поглаживая голову.

– Вы же ее не…

– А что нам оставалось делать? Как раз сейчас она успешно проходит вторую серию опытов в зале 120. Просто терминатор по части размножения. Уже перепортила мне двух подопытных самок и одного самца. Поразительная выносливость. Редко встретишь такую боевую малышку. Почти такая же сильная, как Иезавель…

По его нижней губе стекает тоненькая струйка слюны.

«Старый козел», – думает Лоик, но берет себя в руки.

– Не используйте таких слов, когда говорите об Иезавели, господин Лапорт-Доб. Вы знаете, что ставите под угрозу нашу общую физическую неприкосновенность.

– Ты думаешь, Хозяин остановится на нашей физической неприкосновенности? Очень наивно.

– Я не то хотел сказать.

– Не нужно со мной так разговаривать, Лоик! По-моему, ты превышаешь свои полномочия. Ты хороший сотрудник, об этом и говорить нечего, и у Сахара ты, бесспорно, на хорошем счету. Хотя я не очень-то понимаю, почему. Наверное потому, что тебе долгое время поручали заниматься его дочерью и ты одного с ней возраста. Короче. Я надеюсь, ты не такой идиот, чтобы испытывать к ней какие бы то ни было чувства.

Лоик на долю секунды опускает глаза, прежде чем снова спокойно посмотреть на старика.

– Мне показалось, или ты сейчас смутился?

На этот раз Лоик не опускает глаз.

– Вам показалось.

– Хорошо… Ты быстро отреагировал, когда Сёкс и его друзья начали нас разыскивать, и снабжал нас ценными сведениями об их передвижениях. Вспомни, ты делал только то, что мы тебе велели. И ничего больше. Любая неудачная инициатива с твоей стороны повлекла бы за собой ответственность.

– Я редко ошибаюсь.

– Твое предчувствие оказалось верным. И это единственная причина, по которой я согласился на эту встречу. Но не вздумай вообразить, что это дает тебе право путаться у меня под ногами. Знаю я таких молодых карьеристов… я их здесь много повидал, и почти все кончили в зале 120. Если я могу дать тебе совет, – не закусывай удила. Я и сам был таким, как ты, и закоснел бы в калифорнийской дыре, если бы не встретил Питера с его видениями, предчувствиями и его гением.

Он вынимает из кармана платок и промокает лоб. Потом обходит письменный стол и осторожно садится в кожаное кресло. Поднимает голову.

– Так что вопрос о пленных закрыт. До нового приказа, то есть до тех пор, пока Сахар не даст новых инструкций, мы ничего не предпринимаем. Ясно?

Потом:

– Можешь идти.

Но Лоик не шевелится и продолжает пристально смотреть на него.

– Я только что велел тебе выйти! Ты что, ждешь, пока тебя выведут мои люди?

– Ну, я…

– Что еще?

– Я просил о встрече с конкретной целью. Вопрос о зале 120 был лишь предлогом.

– Короче!

– Я хотел бы получить разрешение еженедельно посещать Сёкса.

– Что?! Ты хочешь взбесить меня? О чем мы только что говорили? Разве я не ясно выразился?

– Я прошу лишь разрешить мне еженедельные посещения, на час или даже меньше, чтобы я мог побеседовать с ним и попытаться выяснить, какую пользу нам удастся извлечь из всего этого. Возможно, есть вариант получше, чем отправить его в зал 120 для опытов.

Старик встает и скептически смотрит на него.

– Объясни.

– Сёкс – особенный подопытный. Я уверен, Сахар тоже так считает, этим объясняется его нерешительность и то, что он так печется о Сёксе. Он содержится в специальных условиях и даже не привязан в своей камере! С помощью освещения имитируется время суток, чтобы не сбились его биологические часы. Пищу приносят в установленное время. Она сбалансирована. Все же есть более эффективные способы заставить человека заговорить, вы не находите?

– У Сахара пока не все карты на руках. В его проекте остались кое-какие бреши.

– И есть вероятность, что Сёкс заполнит хотя бы одну из них, верно?

– Ну, можно и так сказать.

– Я так и думал.

– Продолжай.

– Я считаю, нужно наставить Сёкса на путь истинный. Есть много способов сделать это. Но прежде всего мы должны точно узнать, что у него на уме. Получше изучить его, прощупать слабые места. Для этого мне потребуется побеседовать с ним. Он ведь на какое-то время останется там?

– Сахар может передумать в любой момент, если в его распоряжении появятся новые сведения, но пока ничего не решено окончательно.

– Две, три недели? Больше?

– Я бы сказал, как минимум месяц.

– Великолепно.

– Хорошо. Даю тебе разрешение на ежедневные посещения.

Лоик доволен. Такого он не ожидал. Старик в очередной раз доказал свою проницательность и не стал ставить палки в колеса. Он все же старается не особенно демонстрировать свою радость. Наедине с милейшим Натаном – какое же удовольствие!

– Ни слова Сахару.

– Как я понимаю, это должно остаться между нами?

– Да, ты правильно понял. Во всяком случае, пока. Я оставляю за собой право все отменить, если ты потерпишь неудачу или если я почувствую, что Сёкс пытается манипулировать тобой. А если кто-то и сообщит об этом Сахару, это буду я. Запомни хорошенько. И даже не пытайся обойти меня.

– Вы переоцениваете Натана, господин Лапорт-Доб. Он не крепче остальных. Достаточно лишь надавить в нужном месте. К тому же вы недооцениваете меня. У меня, в отличие от вас, есть как минимум один козырь.

– Какой?

– Я единственный, кто знаком с Сёксом уже больше года. Признайте, это преимущество пригодится вам в тот день, когда Сахар потребует от вас отчет.

– Возможно, Лоик, возможно.

Директор улыбается, снова устроившись за письменным столом. Он контролирует ситуацию.

– До свидания, Лоик. Я отдам соответствующие распоряжения. На какое время ты хотел бы назначить посещения?

– Утром, перед завтраком.

– Почему?

– У меня есть идея на этот счет.

– Договорились.

Лоик подходит к двери, на мгновение останавливается и оборачивается к директору.

– Последний вопрос. Что с девушкой? С Камиллой.

Старик улыбается.

– Ею по очереди занимаются два моих человека. Не знаю, как еще мы могли бы ее использовать. Сахар по-прежнему не хочет, чтобы я ее трогал. Я имею в виду, с научной целью.

– Он прав.

– Почему?

– Не забывайте, она – хорошее средство давления на Сёкса. Мертвая или просто покалеченная она станет для нас совершенно бесполезной.

Лапорт-Доб ухмыляется.

– Вы не пожалеете.

– Я никогда ни о чем не жалею. Ты в этом деле можешь только проиграть, а я – только выиграть. При любом раскладе. Между нами пропасть, Лоик. Такая огромная, что у тебя не хватает ума правильно оценить ее глубину. Можешь идти.

ПРИВА,

18 ноября 2007

Натану снится тот же кошмар. Каждый раз появляются новые детали. Происходят незначительные изменения. Но фабула сна и его конец всегда одни и те же. Он висит в воздухе, а под ним – море мочи, которое стремится выкачать из него энергию и наводнить его внутренности паразитами через пенис. Иногда жидкость кипит, в других случаях – тверда и холодна, как металл. Паразитами оказываются то липкие гусеницы, то полупрозрачные черви, то суетливые паукообразные. Видения становятся все короче, но с каждым разом очертания насекомых вырисовываются отчетливее.

Только однажды их заменили маленькие белые мыши с красными глазами. У Натана возникло ощущение, что он может узнать точное количество грызунов, которыми кишит поверхность жидкости. Он четко осознавал, что мышей можно сосчитать.

«Число человеческое», – не раз шепнул ему чей-то голос, пока животные методично раздирали его внутренности.

– Какое число?

Голос ответил:

– Это число знают все. И ты тоже. Ты должен показать свою мудрость и ум и найти ответ. Повторяю тебе, число известно всем, ибо это число Зверя, число человеческое.