Текст книги "Вирусный маркетинг"

Автор книги: Марен Ледэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Ни малейшее движение не укроется от него.

Я опускаю глаза и смотрю на свои каштановые локоны, разбросанные по кафельному полу. У меня начинают зудеть, а потом болеть корни волос. Голова горит.

Я закрываю глаза.

В голове раздаются раскаты грома. За сомкнутыми веками сверкают молнии, кора мозга сотрясается от оглушительного грохота. От костей черепа со звоном отскакивает град. И вдруг появляется солнце, сияющее белыми лучами. Ко мне спускается жена, облеченная в звездный свет. Ее длинные волосы искрятся тысячами звезд, а во лбу горит полумесяц. Она вот-вот произведет на свет ребенка и кричит, мучась родовыми болями.

Окутанный сиянием, на нее, кружась, устремляется красный дракон с семью головами, десятью рогами и короной на каждой голове. Хвост его повергает с неба на землю третью часть звезд, и земля покрывается трещинами, из которых брызжет раскаленная лава. Дракон предстает перед женой, чтобы пожрать ее младенца, как только тот появится на свет. [36]36
  См.: Откр. 12:1–6.


[Закрыть]Она рожает дочь, но тут же лишается ее. Обезумев, она с криком убегает в пустыню. Из ее влагалища хлещет кровь, обрывки плаценты волочатся по земле, все еще соединенные с телом.

Открываю глаза.

Тело окончательно пробуждается.

Схватки становятся все чаще, и мне нравится эффект, который они производят на людей-роботов, следящих за моим телом. Каждая новая схватка – будто удар ногой по муравейнику. Все муравьи вздрагивают и, обменявшись сигналами, начинают ворошить и скрести червивую землю моего живота. Они щупают пульс, сверяются со своими цифрами и в конце концов возвращаются на место, которое занимали до этого. Я вижу, что никто не осмеливается долго смотреть мне в глаза.

В 01.12 плод начинает продвигаться. Все идет нормально.

Плодный пузырь прорван. Доктор Леар быстро проткнул его пальцами. Горячая жидкость течет у меня между бедер. Кесарева сечения не будет. Искусственная беременность завершится без хирургического вмешательства. Техночеловек, рожденный естественным путем. Любопытное противоречие. Похоже на констатацию бессилия. Когда все табу, казалось бы, давно отброшены и осмеяны, еще жив страх нарушить новый запрет.

«Каков вердикт?»

– Раскрытие пять сантиметров. Продолжаем.

Доктор Беда, а отодвигает кардиомонитор, берет у меня три пробы крови и тут же при участии двух ассистентов делает анализ.

Примерно раз в пятнадцать минут Леар погружает пальцы в мое влагалище, чтобы измерить раскрытие шейки матки. После неоднократного повторения этих манипуляций раскрытие составило шесть сантиметров. Леар действует уверенно, сухо и грубо. Это меня раздражает, меня всякий раз мутит от прикосновения его пальцев. Я сплевываю густую желчь.

Один из ассистентов более предупредителен, чем остальные. Его движения кажутся не такими резкими и механическими. Он стоит справа от монитора и держит компрессы, которыми протирают верхнюю часть тела. Не то чтобы его прикосновения были нежны, но они отличаются. Несчастный! Очевидно, он думает, что облегчает мои страдания. Быть может, он даже воображает, что вносит что-то человеческое в работу этого механизма! Жалкий наемник, он надеется искупить таким образом свою трусость, не в силах ослушаться того, кто отдает приказы.

Я мысленно обращаюсь к нему и пристальным взглядом даю знать об этом внутреннем монологе.

«Сними перчатки, осмелься пойти наперекор хозяевам! Дотронься голой рукой до моего обнаженного тела, глядя мне прямо в глаза! Почувствуй, какая нежная кожа скрыта под панцирем, которым вы меня сковали! Посмотри, как взывает к поцелуям шея. Как взывает к объятиям покрывшая кожу испарина. Хотел бы ты обладать мной? Вызывает ли у тебя желание мое тело, или ты испытываешь сострадание? А может, и то, и другое? Как же ты жалок!»

Он должен выполнять свою работу жестко – вот все, чего я требую. Я не из тех, чье тело можно гладить рукой в резиновой перчатке. Чем больше этот процесс похож на механизм, тем проще мне его перенести. Чем холоднее и острее сталь их ножниц и щипцов, тем легче мне выдержать их опыты.

«Кем он себя возомнил?»

Настойчивость моего взгляда настораживает человека-в-сером, и он бросает несколько слов Тексье.

Пальцем правой руки он указывает на провинившегося ассистента:

– Переместите номер 11 на позицию 7, номера 11 и 7 должны немедленно поменяться местами, номер 11 слишком медлителен и действует недостаточно точно!

Ассистента действительно заменяют более ловким и перемещают на другую позицию – позади операционного стола, вне моего поля зрения.

Я издаю стон: схватки становятся невыносимо болезненными. Мне все труднее сдерживать крики.

Отчетливо, так, что весь медперсонал поворачивается к нему, страшась нового приказа, человек-в-сером выговаривает:

– Тексье, не вы ли уверяли меня, что эти люди не представляют никакой опасности?

– Больше не повторится. Не беспокойтесь. Мы полностью контролируем эксперимент. Ни один из параметров не остается без внимания, роды проходят наилучшим образом.

Рев человека-в-сером:

– Так значит, вы идиот! Вы отлично знаете, что мы не можем контролировать всю ситуацию, и именно поэтому я принимаю меры предосторожности!

– Тем не менее, вы…

Он не дает Тексье закончить.

– Последние годы мы терпим сплошные неудачи! Мы управляем техническими аспектами, но она… она не только наша главная надежда на успех, но и главный источник наших бед. Мы не можем допустить потерю содержимого! Следите за своими людьми, за это я вам и плачу. Ясно?

Тексье покорно опускает голову:

– Все ясно, Хозяин!

– И прекратите называть меня Хозяином или Сахаром! Немедленно!

Он искоса смотрит на остальных членов команды и продолжает:

– А лучше вообще никак меня не называйте. Я прекрасно знаю, когда вы обращаетесь ко мне, особенно если это необходимо! Все, тема закрыта. Что там у Леара? Как реагируют молекулярные компьютеры? Сообщите данные об уровне лейкоцитов!

Приказ выполняет Тексье, усердный прислужник, сознающий, что всю жизнь будет вынужден оставаться пешкой, и ищущий свободы действий, чтобы утолить свою жажду власти. Он бросает быстрый взгляд на Джона Манкидора, затем выписывает требуемые цифры и протягивает листок ему.

Боль становится острее. Должно быть, с того момента, как мы здесь заперлись, прошло уже три или четыре часа. Меня удивляет, что до сих пор не сделано ничего для ускорения появления ребенка. На этот раз они поразительно терпеливы! Такая смена тактики раздражает меня. Мне хочется покончить с этим прямо сейчас. Схватки раздирают живот.

Я кричу.

Мое нынешнее положение отражается в каждой клеточке тела. Я очень отчетливо ощутила разницу, когда проткнули плодный пузырь. Чувствительность нервных окончаний достигла наивысшей точки. Волны, расходящиеся по моим конечностям и позвоночнику, заставляют бешено метаться иглу осциллографа. Мозжечок, взбудораженный нанороботами, вызывает в затылке какой-то непрерывный гул. Плод опускается, и его голова – или таз, этого я не знаю, – всем весом давит на паховый серп, будто что-то тянет ребенка наружу.

– Раскрытие шейки матки девять сантиметров.

Леар все еще царапает мне стенки влагалища! От боли во время схваток я забыла даже о пронырливых пальцах, раздражающих мою слизистую.

– Пульс сто семьдесят, давление сто шестьдесят на пятьдесят. Сердечный ритм в норме!

Несколько секунд назад они получили прямой доступ к ребенку и теперь с возбуждением приступили к анализам.

Финхтер оборачивается к человеку-в-сером:

– Структура ДНК не нарушена. Деятельность электроклеточных автоматов стабильная, в ходе развития нервной системы нейротранзисторы сохранились.

Браун дополняет отчет:

– Анализ объединения электронных автоматов с нейронами пока не может быть проведен с большой точностью. И все-таки, похоже, что в кремниевой основе произошли едва заметные изменения по сравнению с тем, что мы планировали на момент инъекции в спинной мозг два месяца назад.

Человек-в-сером поднимается с кресла с нахмуренными бровями и обеспокоенным видом, за ним следует Манкидор. Он в панике хватает Брауна за предплечье.

– Продолжайте!

– Видимо, теперь объединение, обеспеченное наномашинами, не позволяет окончательно установиться разности между подвижностью электронов кремния и ионов амниотической жидкости.

– Яснее, Браун, яснее! Каковы последствия такого отклонения? Как это повлияет на содержимое?

– Об этом мне ничего не известно. Возможно, это лишь временное явление, связанное с прорывом плодного пузыря или с потугами. Откуда нам знать, как реагируют все клетки тела младенца? Мы не можем контролировать все!

Человек-в-сером открывает рот, словно собираясь задать новый вопрос, но передумывает и, бормоча что-то сквозь зубы, возвращается на свое место. Браун пожимает плечами. Он снова успокаивается и продолжает излагать.

– Кремниевая основа слегка изменилась, но электробиомиметические моторы работают правильно. Судя по структуре ДНК, макромолекулярные соединения получились идеальными. В отличие от предыдущих эмбрионов, утолщений продолговатого мозга не зафиксировано. И наконец, отличная новость: размножение протометаллических вирусов превзошло все наши ожидания, и я думаю, можно смело заявить, что они проникли во все без исключения клетки.

Все присутствующие удовлетворенно улыбаются. Первые результаты крайне обнадеживают. Даже если срок выполнения работы не оправдал ожиданий человека-в-сером, это огромный рывок вперед. Цифры, которые сейчас высвечиваются на мониторах, – показатели будущих достижений. Ученый-создатель испытывает несказанную радость при виде своего творения. Все члены команды – необходимые звенья этого коллективного успеха, поставленного на службу безумию одного человека.

Я изнурена.

С каждой потугой ребенок продвигается совсем чуть-чуть, и я изнемогаю от этих усилий, едва не теряя сознание. Но все же он продвигается. Словно множество острых лезвий снова и снова вонзается в мои внутренности. Я больше не сдерживаю слез.

Ребенок на подходе.

Он уже почти появился на свет.

Мои глаза покраснели от соли, на висках и шее выпирают вздувшиеся вены. Я жду передышки, но ее все нет. Ребенок причиняет мне боль. Он терзает мой живот. Я чувствую зловонное дыхание склонившихся надо мной мужчин. Утопаю в собственном поту.

«О Астарта, мать моя, заклинаю, уйми мою боль! Освободи меня от этой мерзости, которой они так страстно жаждут и от которой я больше всего на свете мечтаю избавиться!»

Я теряю много крови. Руки доктора Леара окрашены алым. Стол и простыня выпачканы темными бурыми пятнами. Внезапно ассистентов охватывает смятение. Я слышу, как Леар говорит, что матка не выдержала, что она прорвана вглубь примерно на треть, что ее стенки слишком тонки и они не учли этот фактор. Бедд, а делает мне спинномозговую анестезию, и эффект наступает почти мгновенно. Боль уходит. Я хриплю от облегчения.

Доктор берет на руки ребенка, но тут же передает его Финхтеру и продолжает работу. Я вижу, как ребенок выплевывает зеленоватую желчь. Он выглядит рахитичным, к спине приклеились обрывки плаценты. Неестественно продолговатый череп, одна рука безжизненно повисла, будто сломанная. Пугающе бледное лицо изрыто чудовищными буграми.

Кошмарное видение.

И вот трое ассистентов уже уносят его, без особых церемоний, чтобы сделать новые анализы. Остальные, оставшись возле меня, удваивают усилия.

«Объясните мне!»

Паника.

«Что происходит?»

Они не говорят ни слова о том, какого пола малыш.

«Что с ребенком?»

Мои нервы не выдерживают.

Я растеряна, сбита с толку.

Безуспешно пытаюсь повернуть голову направо, потом налево. Дергаю бедрами, чтобы сбросить обхватившие тело кожаные ремни и датчики кардиомонитора, которые давят на живот. Я вырываюсь, а четыре руки прижимают мои плечи и таз к столу.

Ко мне подошел человек-в-сером. Я даже не заметила, как он приблизился. Стоит совсем рядом. Я понимаю, что он уже больше минуты что-то говорит мне. И улыбается.

Он шепчет:

– Ребенок мертв.

Потом:

– Точнее, я должен был сказать: мальчик мертв уже несколько часов. На самом деле он умер еще до того, как тебя перевели в операционный блок. Иван считает, что его гибель спровоцировала роды.

Я вижу удовольствие на его лице, очень близко. Неподдельное удовольствие.

Радость.

Пока я силюсь истолковать его слова и улыбку, гнилостную тишину палаты прорывает крик, от которого у меня в жилах стынет кровь. Крик жизни. Полный жизни младенческий крик. Я в ужасе.

«Ребенок мертв!»

Я перестаю сдерживать панику, которая зрела внутри и от которой мой живот в последние часы сводило сильнее, чем от схваток. Он закрывает мне рот ладонью, но я кричу изо всех сил:

«Что это было? Кто кричал? Отвечай, подлый лжец! Откуда этот крик? Разве ты не сказал, что ребенок умер?»

Сердце бешено колотится в грудной клетке. Рушатся все те преграды, что я месяцами возводила между собой и этими людьми.

– Тогда что же ты создал в моем животе, Сахар? Если ребенок умер, то что ты там вырастил? К чему весь этот спектакль, если вы еще до начала работы знали исход? Отвечай, Сахар! Отвечай мне!

Что ты создал?

Я перевожу взгляд со своего таза, прикрытого теперь уже запачканной простыней, на Сахара, который продолжает улыбаться, глядя на меня.

Он шепчет еле слышным голосом:

– Мальчик умер, но он был не один.

Не один.

– Выжила его сестра-близнец.

Я закрываю глаза и тщетно пытаюсь побороть бурю, бушующую в голове. Разгоняя вихри, отражая молнии, под шквалом града, словно под простым весенним дождиком, Ваал-Вериф, отец мой, спускается ко мне по воздуху. От него исходит запах серы.

«Подойди, но не жди утешения после того, что свершилось. Я показал тебе, как должна быть наказана великая блудница. С нею блудодействовали цари земные, и парами ее блуда упивались живущие в их царствах. Я горд твоим трудом и доволен его плодами».

Его дух нисходит на меня и переносит в пустынные закоулки моей памяти. Я вижу жену, сидящую на кроваво-красном драконе с семью головами и десятью рогами. Жена облачена в багряницу, убрана золотом и черным жемчугом. Она держит свинцовую чашу, наполненную пороком ее. На челе ее и на тыльной стороне правой ладони написано: Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным.

И взывает с небес женский голос:

«Выйди от нее, народ мой, чтобы следовать грехам ее и подвергнуться язвам, которые поразят ее и сожгут огнем». [37]37
  См.: Откр. 17:1 – 18:10.


[Закрыть]

В последний раз за этот мрачный день я открываю глаза. Мне нет еще и двадцати шести, но я всем своим существом проклинаю человека, превратившего мою жизнь в кошмар. Сахара, будь он тысячу раз проклят. Я желаю этого всеми силами души.

Если, конечно, они у меня еще остались.

Вирус

ГРЕНОБЛЬ,

25 октября 2007

«Уехать как можно скорее», – единственная мысль, которая крутится в голове у Натана, пока они мчатся в центр города, чтобы забрать машину.

То и дело вспыхивая в памяти, его преследует образ приставленного к виску револьвера. Символ назревающей автотрепанации, это оружие – кошмарный протез, который его рассудок сгенерировал, чтобы указать на эмоциональное перенасыщение.

И защитить Натана.

Спасти от тех, кто убил его друзей. Ствол револьвера направлен не на него, а на злокачественные опухоли, которые возникают и растут в его мозгу под общим воздействием страха и разложения.

Натан напряженно думает. Он постепенно усваивает хаотично разбросанные факты. Они едкими ручейками струятся по коре его мозга, затекая во все впадины.

Натан готов действовать.

Он подгоняет Лору и Камиллу. Двоюродная сестра передвигается с трудом, она была глубоко потрясена, увидев тело Бахии. Она не может переварить это загробное видение. Натан знает, что придется запастись терпением. А пока им нельзя терять время.

«Позднее».

Лора неустанно требует объяснений, но в ответ всякий раз звучит одно и то же:

– Некогда… Быстрее… Потом посмотрим.

– Но я не могу уехать. У меня полно дел. У меня занятия, и потом…

– Занятий больше не будет. Ты тоже в опасности. Те, кто убил Бахию и Александра, наверняка возьмутся за нас. Если я ошибаюсь – отлично. Но лучше нам убраться подальше отсюда и остаться в живых! Видела, что они сделали с Бахией? Доверься мне, это все, чего я прошу.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Кто эти люди?

– Некогда.

– Но мне нужно хотя бы заглянуть домой, забрать вещи. И потом, куда мы поедем?

– Возьмешь одежду у Камиллы.

«Задерживаться слишком опасно».

– Куда поедем – пока не знаю. Я хочу, чтобы мы оказались подальше от этого города, и тогда… Ну, тогда я решу. Так ты с нами?

Она, видимо, сомневается. Но недолго.

И уверенно отвечает:

– Да.

Ее черные глаза сияют тысячей оттенков. От Лоры пахнет жасмином, этот запах существует с начала времен. Она кладет руку Натану на плечо. Он сглатывает слюну. Он хочет ее. Нестерпимо. Она, конечно, догадывается. На ее лице пляшут веснушки. Натан мало-помалу берет себя в руки.

В голове у него проясняется. У Лоры, очевидно, тоже.

«Хоть что-то».

Образ револьвера чуть было не свел его с ума, но теперь, увидев его так четко, Натан знает, где таятся слабые места.

Меньше чем через пять минут они добираются до машины. Натан сажает Камиллу вперед, чтобы следить за ней. Лора пока не очень-то осознает опасность, и он может на некоторое время предоставить ее самой себе.

«Достаточно будет периодически поглядывать на нее в зеркало заднего вида».

Из-за прокладки трамвайных путей на то, чтобы пересечь Гренобль и доехать до улицы, где живет Натан, у них уходит двадцать пять минут. Очутившись в квартале О-Клер, он подает Лоре знак, чтобы она оставалась стеречь машину и присматривать за Камиллой. И бросается вверх по лестнице, боясь, что его уже ждут с распростертыми объятиями. У него хорошая реакция, но она не пригождается. Да и в любом случае, что бы он сделал, если бы столкнулся нос к носу с психопатом-мясником, вооруженным ножами? Ведь его специализация – строить теории о символической жестокости, положив ноги на стол и блуждая взглядом где-то далеко.

«Квартира пуста».

Облегчение.

Натан набивает две-три большие сумки, как попало запихнув туда теплую одежду, походное снаряжение – палатку, спальные мешки, фонари, свечи, перочинные ножи, – а заодно и записи, сделанные за последние недели.

«Что нам понадобится?»

Он сует в сумку несколько консервных банок и два батона колбасы. Нет времени, чтобы взять что-то еще.

Только кассету с записью берберской лютни – в память о Бахии, чье тело брошено в нищей комнатушке университетского общежития на другом конце города. О Бахии, чьи останки положат в наскоро сколоченный деревянный ящик, великодушно предоставленный в счет страховки, которую она оплачивала с тех пор, как приехала во Францию. О Бахии, чье тело через несколько дней, после приезда пожарных, фликов и судмедэкспертов, вернется в родное захолустье.

Перед выходом Натан включает компьютер. Он переводит все деньги со своего накопительного счета на текущий, не так уж и много, конечно, но хватит, чтобы прожить месяц-другой и заправлять машину. Он думает взять с собой банковскую карту и чековую книжку. Нет, только не чековую книжку. До выезда из Гренобля он снимет со счета максимально допустимую сумму.

«Безопаснее расплачиваться наличными».

У них есть способы проследить за нами.

Дени зарезали прямо на рабочем месте, среди десятков других кабинетов, где было полно чиновников. И никто ничего не видел и не слышал! А ведь он, наверное, кричал, когда они вонзали лезвия ему в живот. Либо эти палачи чокнутые, либо уверены, что их не тронут.

Он возвращается в машину. Камилла по-прежнему подавлена. Лора пересела вперед и разговаривает с ней. Камилла смотрит на нее невидящим взглядом. С приходом Натана на лице Лоры появляется жизнеутверждающая улыбка. Он доверяет ей.

Прежде чем тронуться с места, Натан додумывается потребовать у них мобильные телефоны. Камилла с отсутствующим видом указывает на свою сумку. Лора сопротивляется. Несколько минут он вынужден настаивать, увещевая ее, что в случае необходимости они всегда смогут позвонить из телефонной будки. Этот аргумент в конце концов убеждает ее.

Натан совершает последний рейс и кладет телефоны в ящик стола. Он берет переносной радиоприемник – его единственная победа над собственной технофобией – и закрывает дверь на ключ. На все про все ушло двадцать-тридцать минут.

Он смотрит на себя в зеркало заднего вида.

«Вот уж действительно – черт знает что!»

Лора улыбается ему. Она видит, как его раздирают противоречия. Должно быть, со стороны он выглядит забавно. Мысль об этом немного приободряет Натана. Он заезжает в табачную лавку и покупает три блока красных «Джон Плеер Спешиал». Последняя деталь. Он включает зажигание и трогается.

Они отправились в путь.

На юг: Сен-Марселен, Роман, Баланс… А там видно будет.

До севера Монтелимара они едут без остановок. Камилла спит, а Лора молчит, вопросительно глядя на Натана в зеркало заднего вида. Он пытается ответить ей. По вниманию или досаде, отражающейся на лице девушки, он понимает, устраивает ли ее ответ. Ему нужно объяснить ей, что произошло за эти два месяца. Два месяца поисков, гипотез и дряни. Он избавляет ее от подробностей, но она, кажется, хочет их услышать, словно стремится узнать и понять все. Он подводит итог, переходя к самому главному, – не только для нее, но и для себя. Это помогает ему разобраться в некоторых чересчур поспешно проведенных параллелях. Она внимательно слушает, поднимая брови в знак поощрения, когда он доводит цепочку размышлений до конца.

Натан рад, что отправился с ней в это импровизированное путешествие. Она решила последовать за ним. Похоже, она внезапно поняла, чего он боится, даже не задавая вопросов. Он говорит ей об этом.

– Мне очень приятно, что ты с нами.

– Спасибо.

– Нет, я говорю это не для того, чтобы ты благодарила меня. Просто… рад, что ты с нами, вот и все…

Взгляд ее черных глаз не оставляет его.

– …хотя никак не возьму в толк, почему ты согласилась пуститься в эту гротескную и безнадежную эскападу.

Она уклоняется от скрытого вопроса.

– Мне тоже приятно быть рядом с тобой.

«Умеет смутить меня».

– Очень приятно.

Натан не знает, что ответить.

– И с Камиллой тоже. Я волнуюсь за нее. У нее шок. Я пыталась подобрать нужные слова, пока ты грузил вещи в машину, но это деликатный вопрос. Она еще переживает случившееся. Думаю, она отождествляет себя с Бахией. К тому же я не так уж хорошо ее знаю, хотя и представляю себе ее характер благодаря твоим рассказам. Трудно найти слова, на которые она отзовется.

– Вот как, я уже рассказывал тебе о ней?

Она опускает и снова поднимает голову.

– Ты рассказывал о стольких вещах… Ты ведь разговорчив. О Мари, об отце, об Андре и еще о Тами, с которым Мари живет с тех пор, как смирилась со смертью твоего отца.

– Об этом тоже?

– Да, но очень мало – о себе.

У нее всегда есть готовый ответ. Даже если ей требуются две-три секунды, чтобы озвучить его.

Натан меняет тему.

– Поговори с Камиллой еще. Остановимся на первой стоянке у магистрали, и она пересядет к тебе, назад. В любом случае, мы ведь не будем вечно ехать вот так, на юг. Мне нужно подумать, куда мы могли бы отправиться.

– О’кей, без проблем. Я хотела задать один-единственный вопрос, Натан. Ты же все-таки осознаешь, что это черт знает что?

– Да.

– Я и не сомневалась, просто хотела уточнить.

Меньше чем через три километра им попадается очередная заправка. Они останавливаются, и Лора уводит Камиллу, пока Натан заливает полный бак. Машин мало. Спасаясь от ледяного ветра, Натан натягивает поверх рубашки свитер и засовывает руки в карманы. Наткнувшись на зажигалку, он вспоминает, что хочет курить. Откапывает в багажнике блок, распечатывает его и закуривает первую сигарету с тех пор, как они выехали. Холод мешает как следует насладиться вкусом, и Натан, не докурив, давит сигарету ногой.

Он решает, что на следующем съезде они свернут с автострады. Женщины возвращаются после небольшой прогулки. У Камиллы мокрое лицо, она постепенно выходит из оцепенения. В туалете Лора велела ей подержать голову под струей воды, и это, очевидно, произвело должный эффект. Мистраль разбудил Камиллу окончательно. Теперь она удивленно смотрит на Натана, ее каштановые локоны слиплись на лбу и затылке. Скрестив руки, она дрожит от холода. Брат протягивает ей куртку.

– Где мы?

Вымученная улыбка.

– Рядом с Монтелимаром.

– Ты хочешь увезти нас еще дальше?

– Пока не знаю…

Пауза.

– Надо обсудить это.

– Дай сигарету и купи мне кофе, пожалуйста. Мне нужно собраться с мыслями.

– Тебе лучше?

– Кажется, да. Отхожу. Я отключилась на три-четыре часа, но мне было приятно слышать голос Лоры, пока мы ехали.

Она запускает руку в волосы.

– Что за бред ты придумал?

«А ей и правда лучше».

Ее замечание не злит Натана, а, наоборот, заставляет улыбнуться.

– Хотя это не так уж важно.

Она тихонько добавляет:

– Ну… по-моему.

Вот это в духе Камиллы!

Он поворачивается к Лоре.

– Ты тоже будешь кофе?

– Он на меня не действует, но спасибо, выпью с удовольствием.

Вернувшись, Натан видит, что его двоюродная сестра улыбается, прислонившись к машине. Тишину нарушает шум двигателей. Выкурив две-три сигареты, Камилла обращается к Натану.

– Ты что-нибудь решил, или мы и дальше будем пилить неизвестно куда?

– Думаю, на первое время нам стоит оставить магистраль и вернуться немного на север.

– Мы могли бы поехать к твоей маме в Рош, – предполагает Камилла.

– Не хочу ее впутывать. Мало ли что. Представь, что будет, если они за нами проследят! Но я знаю, куда ехать. Есть одно тихое местечко к северу от Турнон-сюр-Рон. Туда не так трудно добраться. Оно в нескольких километрах от главной магистрали. В это время года там должно быть довольно спокойно. Может, это как раз то, что нам нужно.

– Далеко отсюда?

– Если выедем прямо сейчас, к ночи будем там.

– Отлично.

– Надеюсь, вы ничего не имеете против палаток?

Ему никто не отвечает. Все помнят о Бахии, Дени и Александре.

И еще долго будут помнить.

Сен-Бартельми-ле-Плен – маленькая деревушка, примостившаяся на вершине горного хребта. Она возвышается над руслом Роны и ущельями Дюзона. Через четыре километра крутая дорога уходит вниз и влево. Им встречаются несколько уединенных домиков, некоторые из них разрушены. Потом главная дорога переходит в проселочную, а та – в простую тропу. Какое-то время машина петляет по ухабам долины, которая зажата между отвесными склонами и усеяна изъеденными эрозией гранитными блоками. Тени исчезают.

Натан глушит двигатель.

До них доносится гул мощного, но невидимого потока. Звуки их шагов перекрываются шумом разбивающейся о камни воды. Вместо того, чтобы говорить, перекрикивая этот шум, они предпочитают помолчать. Здесь ветер, дующий в долине Роны, теряет силу. Становится почти тепло. Солнце уже скрылось за величественными горными грядами, окружившими их.

В воздухе чувствуется резкий прелый запах.

Солнце, прогрев эту местность, ускорило осенние процессы гниения. Уголок порос акациями, земля устлана опавшими листьями. Однако пешеходная тропа, начинающаяся у их ног, напротив, прочерчена очень четко, по ней наверняка регулярно ходят нудисты, воскресные гуляки и любители горных велосипедов. Непостоянство, вырывающееся за пределы мира, который стремится к забытью. Натан десятки раз приезжал сюда на своей первой машине. Он сразу полюбил это местечко. Любовные похождения, прогулки с друзьями, ночевки под открытым небом и всевозможные попойки.

«Все это осталось далеко позади».

Натан достает вещи из багажника, теперь они понесут сумки на плечах. Он ведет Камиллу и Лору по второй тропе, пролегающей вдоль старой ограды, по направлению к потоку, текущему в пятистах метрах внизу. Русло закупорено и почти потеряло способность пропускать воду. Натан переходит его первым, без сумки, чтобы закрепить на противоположном берегу веревку и обеспечить женщинам более надежную переправу. Камилла два раза оступается. У Лоры же не возникает никаких трудностей. Похоже, она держится за веревку только ради того, чтобы сделать приятное Натану. Он отвязывает импровизированный поручень, и они на несколько десятков метров поднимаются по другому берегу, а затем углубляются в лес и выходят на поляну. Прежде здесь, видимо, было пастбище, но теперь все заросло ежевикой и дроком.

Уже стемнело.

Камилла просит их подождать. Она устала продираться сквозь кусты ежевики, царапающие ее сквозь брюки. Тропинка, по которой Натан ходил пару лет назад, почти исчезла. Он скорее угадывает ее, чем видит.

– Далеко еще? Я уже ничего не вижу и до смерти устала.

– Метров двести-триста.

Ехидный голос Лоры:

– По крайней мере, тут нас никто не найдет.

– Натан все продумал, – подхватывает Камилла.

– Я подыщу уютный уголок, чтобы поставить палатку.

– А палатка только одна?

– Не волнуйтесь, я буду спать снаружи. Ненавижу ютиться в тесноте… К тому же я, кажется, храплю.

Пройдя чуть дальше, Натан ставит сумку на землю и вынимает складной нож.

– Вот мы и пришли.

Он углубляется в непроходимые с виду заросли и несколько десятков метров упорно продвигается вперед, пока не находит поросший травой и скрытый от посторонних глаз участок, достаточно просторный, чтобы разбить здесь лагерь. Он срезает кусты и приминает высокую траву, которая послужит им подстилкой. Дрок поднимается довольно высоко, укрывая их от любопытных взглядов. Потом нужно будет прикрыть палатку ветками, чтобы ее не было видно из окрестностей Сен-Бартельми.

Вечно эта забота о деталях. И в то же время стойкое ощущение, будто ты погружен во мрак, связанный по рукам и ногам.

Покончив с этим, он возвращается назад и обнаруживает, что женщины спокойно сидят на сумках. Камилла знакомит Лору с прелестями курения конопли. Она предлагает и Натану, но тот отказывается. Он предпочитает никотин.

Через пару минут палатка поставлена, и Натан готовит еду, первую за сегодняшний день. Лора научилась забивать косяки. Под воздействием наркотика девушки отзываются на любое движение Натана взрывом хохота. Однако Лора бросает в его сторону проницательный взгляд, который не вяжется с их поведением.

Начало ожидания.

«Чего мы ждем?»

Влажно.

Влага покрывает и камни, и листья. Под густой зеленью, пересекаемой руслом реки, виднеются давние следы сельскохозяйственных работ.

Уже четыре дня и четыре ночи они сидят в зарослях дрока. Впервые за последние недели Натан чувствует умиротворение. Лора держит его за руку. По крайней мере, так ему кажется. Камилла растянулась на траве среди кустов дрока.

Они выпили.

У его ног валяется бутылка из-под водки. Проглотив равиоли с сыром, он вскоре присоединился к Лоре и Камилле, активно потреблявшим спиртное. Должно быть, уже час или два часа ночи, но у него не хватает смелости взглянуть на часы.

Они проводят время в повседневных заботах: слушают по местному радио региональные новости, моются в ближайшем горном потоке и устраивают экскурсии по ущельям Дюзона, не дальше двухсот метров вверх по течению.