Текст книги "Вирусный маркетинг"

Автор книги: Марен Ледэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Окруженный блистательными учеными.

– Органы и клетки человеческого тела сильно изнашиваются со временем, а порой имеют и врожденные дефекты. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что именно это обычно называют старостью. И мы считаем вполне правомерной надежду на то, что будут найдены средства частично или полностью компенсировать эти недостатки.

Восторженное восклицание директора:

– Что за чудесная и обширная программа, не правда ли?

Натан из вежливости соглашается.

– К примеру, мы изучаем возможности, которые даст нам соединение электроники с живыми клетками. Речь идет о нейронах или, проще говоря, нервных клетках. Быть может, однажды это позволит восстановить связь с нервными окончаниями, утраченную из-за аварии или болезни, и даже заменить какой-нибудь орган чувств! Конечно, все это мечты, но наша работа как раз и состоит в том, чтобы мечты в более или менее близком будущем воплотились в жизнь.

Фоб словно рассказывает заученное, его бесстрастный голос контрастирует с воодушевлением старика:

– Как вы понимаете, на сегодняшний день взаимодействие нейрона с электронным прибором на кремниевой основе изучено далеко не полностью. И вопреки историям из научно-фантастических книг и фильмов мозг и компьютер функционируют в абсолютно разных режимах. Простите, если эти научные термины ни о чем вам не говорят, но существует, к примеру, значительная разница между подвижностью электронов кремния и ионов воды.

– О, в этом Седрик мастер! Мечтать и в то же время рассчитывать скорость движения частиц. Я бы его часами слушал.

Натан ждет, что будет дальше, его раздражают постоянные вмешательства старика. Не обратив особого внимания на замечание Лапорт-Доба и лишь слегка пожав плечами в ответ, Фоб продолжает.

– Отсюда интерес к тканевой инженерии, занимающей пограничное положение между биологией и техническими разработками и направленной на создание гибридов, в которых живые клетки были бы соединены с наноструктурными материалами, органическими полимерами или минералами. Целью по-прежнему остается замена неполноценных тканей. Мы даже обдумываем, как наделить эти материалы способностью к автоматическому объединению, чтобы они могли вступать в тесное взаимодействие с окружающими тканями. Разумеется, это всего лишь теория, но не исключено, что в один прекрасный день она превратится в практику.

На лице Фоба появляется двусмысленная ухмылка, выражающая нечто среднее между удовольствием от хорошо рассказанного урока и цинизмом.

Двери лифта открываются, за ними – белый коридор, похожий на вестибюль частной клиники.

– Как светло! – восклицает Камилла. – Никак не ожидала увидеть такой яркий свет под землей, на глубине трех этажей.

– Мы можем позволить себе эту роскошь, госпожа Сёкс. Будьте любезны, Седрик, расскажите нам о вашей фотогальванической краске!

«Госпожа Сёкс?»

Лапорт-Доб знает ее фамилию.

«А я ее не называл».

– Одна из наших исследовательских групп разработала нанонити, преобразующие свет в электроэнергию.

Натан машинально кивает.

– В космонавтике, например, это позволило бы облегчить межпланетные зонды и орбитальные спутники. Вы только представьте, чтобы долететь до границ солнечной системы, больше не понадобятся гигантские панели солнечных батарей. Достаточно будет нанести соответствующее покрытие прямо на спутник.

– И у нас уже есть патент на эту технологию, – с гордостью уточняет Лапорт-Доб. – Мы зарегистрировали его два года назад. Все хотят заполучить наш метод, но мы пока отказываемся продавать его.

Натану начинает надоедать пустословие. Он понимает, что во время этой сверхконтролируемой экскурсии они не узнают ничего по-настоящему интересного. Фоб продолжает рекламировать центр, пока они идут по очередному коридору. Натан слушает краем уха. В нем понемногу пробуждаются рефлексы исследователя.

«Гигантский центр! Откуда же у них деньги?»

– …если же говорить об исследованиях, которые меня особенно привлекают, – продолжает Фоб, – то это совершенствование существующих методов лечения. Взять хотя бы рак. Сегодня против него применяют, порой не очень удачно, препарат под названием метотрексат. Я руковожу проектом, направленным на разработку наночастиц, которые снабжены молекулярной системой, отвечающей за то, чтобы существующие медикаменты с большей эффективностью доставлялись к строго определенным клеткам. После лабораторных опытов, которые проводились на опухолевых клетках, мы пришли к выводу, что метотрексат убивает в сто раз больше раковых клеток, если им управлять посредством наночастиц. Важнейшее достижение в области медицины. Вы, конечно, представляете себе, какие последствия оно может повлечь.

Камилла очень внимательно прислушивается к беседе, ее ввели в заблуждение красивые речи, гуманистические и якобы бескорыстные. Натана это огорчает.

– …и такое применение тоже возможно, совместно с одним из наших американских партнеров мы разработали гальванический микроэлемент, который работает на сахаре и использует в качестве горючего содержащуюся в крови человека глюкозу. Он мог бы стать источником питания для кардиостимулятора или вживленного слухового аппарата. Вообразите: роботы, которые питаются сахаром, умные нанороботы-лекари, внедряемые в человеческое тело, способные прибегнуть к хирургическому вмешательству или впрыскиванию лекарства. Это сулит нам гениальные терапевтические решения.

Натан морщится.

«Или непредвиденные эпидемии».

Эти идеи кажутся ему немного нездоровыми. Его мысли возвращаются к Лоре, к их встрече. К лаборатории. К лекциям и студентам. К Бахии, к Александру. Он стискивает зубы.

Головная боль.

«Подумать о чем-нибудь другом».

Седрик Фоб подводит итог:

– Конечно, риск есть, но он ничтожен.

Уйти.

Натан готовится предупредить Камиллу и Лору, но тут они наконец подходят к кабинету директора СЕРИМЕКСа. Вероятно, прошло уже добрых полчаса с тех пор, как они покинули кабинет Коломбе.

Вставляя микропроцессорную карту в прорезь рядом с дверью, Лапорт-Доб покрикивает:

– Ладно, ладно! Хватит разговоров!

Он заходит внутрь, следом – Седрик Фоб, Марк Коломбе и секретарь, который присоединился к ним по пути и пару мгновений нашептывал что-то ему на ухо, – вероятно, это тот самый Даниэль, которого директор вызывал в кабинет к Коломбе. А также две женщины, которых еще несколько секунд назад с ними не было. Одна довольно молодая, полноватая, задумчивая. Другая постарше, лет сорока, с виду жесткая и решительная.

Долю секунды Натан колеблется. Смотрит на часы. На них 13.27. Камилла и Лора тоже заходят.

Он решает последовать за ними.

Кабинет огромен. Первое, что поражает Натана, – это роскошь всех находящихся здесь предметов, от ковров до мебели, включая безделушки, которыми завален стоящий в центре стол. Его желание покинуть это место вступает в еще большее противоречие с любопытством.

Стаканы и бутылки расставлены на круглом дубовом столике справа от них, возле библиотеки, где хранится, по-видимому, не одна тысяча трудов, добрая часть которых – на английском и немецком языках. Старик назвался специалистом по микроэлектронике, однако круг его чтения выдает крайне разносторонние интересы и свидетельствует о редкой любознательности. Краем глаза Натан замечает справочники по социологии, философии и истории религий. На этих полках, должно быть, уместились достижения англосаксонской мысли за пару веков. Впечатляет.

У него за спиной раздается восхищенный свист. Увидев комнату, Камилла не смогла сдержать удивления. Лапорт-Доб рад, что представился случай снова заговорить.

– Я вижу, вам нравятся наши условия труда. Теперь мы сможем познакомиться поближе и в приятной обстановке обсудить будущее сотрудничество. Что вы об этом думаете, мой дорогой Натан?

«Кто говорил о сотрудничестве?»

Присутствие всех этих ученых, пришедших специально ради него, хотя предполагалось, что его приезд в Прива станет неожиданностью, начинает раздражать Натана. Этот визит становится похожим на деловой коктейль. Он словно оказался в Гренобле, окруженный официальными лицами в галстуках, в день закладки первого камня футбольного стадиона, после того как деревья парка Поль-Мистраль были спилены под свист и возгласы местных жителей. Официальные лица внимательно, с любопытством разглядывают его.

Натан начинает злиться.

Из-за пассивности Камиллы и Лоры – особенно Лоры – ему не по себе. Если все это немедленно не прекратится, он взорвется. Давно пришло время прояснить ситуацию, даже если это не понравится здешним хозяевам.

Все, кто сопровождал их, а также те, кто присоединился недавно, собрались вокруг Лапорт-Доба с бокалами в руках. Всего человек двадцать. Натан хочет использовать эту возможность. Теперь говорить будет он. Он чувствует угрозу и рассчитывает, что даст им это понять.

– Все это и впрямь впечатляет, но какова связь между вашими исследованиями и маркетингом? Я, признаться, не пойму. Я ведь социолог, а не биохимик! Что я буду здесь делать? Заботитесь о благе человечества? Ну и на здоровье! Почему же это должно интересовать меня?

Все в изумлении уставились на него. Кое-кто потупил взор. Озадаченный, Лапорт-Доб собирается ответить, но Натан продолжает:

– И раз уж зашла речь, признаться, мне еще непонятнее, к чему вся эта суета, эта экскурсия по вашему центру. Насколько мне известно, меня никто не приглашал. И никаких контактов у нас раньше не было. Предполагается, что я ничего не знаю о вашем существовании, равно как и вы о моем. Я не ваш клиент, между тем вы, судя по всему, пытаетесь что-то продать мне. Но что? Я все жду, когда же вы заговорите об этом, и мне кажется, совсем не обязательно собирать для этого двадцать или тридцать человек.

Воцаряется неловкое молчание.

Улыбка Гзавье Лапорт-Доба угасла. А если присмотреться, то и вовсе исчезла. Осталась только тень улыбки. Иллюзия, которая вот-вот развеется. Церемония вдруг принимает другой оборот.

Фоб смотрит на директора, и в его взгляде читается: «Я же говорил, это пустая трата времени!»

Натан продолжает:

– Я не привык сотрудничать с частными организациями. Впрочем, как и с государственными. Не выношу этого. Мне нравится работать со своими друзьями. И точка. Троих друзей я недавно потерял. Вам ясно?

Говоря это, он подходит вплотную к Лапорт-Добу, стоящему вместе с Фобом позади письменного стола. Старик отвечает на его взгляд так резко, что Натан вздрагивает. Понимание утрачено, Натану не остается ничего, кроме как уйти.

Он отворачивается и видит Лору, ошеломленную его словами.

Он направляется к двери, и тут на глаза ему попадается толстая бежевая папка. На ее обложке написан текст, который Натан успевает бегло прочесть.

«Или имя Зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число Зверя, ибо это число человеческое; число его – шестьсот шестьдесят шесть». [40]40
  Откр. 13:17–18.


[Закрыть]

Мысли мелькают у него в голове.

«Число человеческое?»

Ему вспоминаются факты, которые они с Камиллой отобрали несколько дней назад. Он должен узнать об этом больше. Рядом с папкой лежит микропроцессорная карта, неосмотрительно оставленная здесь директором.

– Чего бы тебе сейчас хотелось, Камилла?

Сестра улыбается, она хорошо его знает. Все взгляды устремляются на нее, от нее ждут ответа. Натан пользуется моментом, чтобы как можно незаметнее взять карту. Он еще не знает, что будет с ней делать. Но они не уйдут с пустыми руками.

– Пойдем отсюда!

Лора стоит возле библиотеки. Натан жестом приглашает ее присоединиться. Камилла уже впереди, направляется к двери. Все остальные ошеломлены. Никто не двигается.

«Тем лучше».

Хотя нет, в руках у Лапорт-Доба уже появилась телефонная трубка.

– Сматываемся.

Они выходят из кабинета и добегают до лифта. Молча вваливаются туда и через несколько мгновений оказываются в одном из многочисленных коридоров больницы. Никто не говорит ни слова.

Натан импровизирует дальше.

«Спрятаться где-нибудь».

Дождаться ночи и вернуться в кабинет, чтобы открыть ту папку. Или украсть. Там видно будет. Если они сейчас выйдут из больницы, то никогда больше не попадут сюда. Во всяком случае, не через парадный вход. Эта карта – их единственный шанс узнать больше.

Число человеческое. Что-то начинает проясняться.

«Где бы спрятаться?»

Он посвящает девушек в свои планы.

– То, что я сейчас скажу, наверняка покажется вам совершеннейшей глупостью…

Лора, потрясенная их уходом и стремительным бегством по коридору, прерывает его.

– На твоем счету уже не одна глупость.

– …знаю, знаю.

Комментарий Камиллы:

– Надо отдать должное, твоя импровизированная речь произвела впечатление.

– Я собираюсь просидеть тут до ночи, а потом вернуться и обыскать кабинет, в котором мы только что были.

Крик Лоры:

– Что?!

Натан берет ее за предплечье, пытаясь успокоить.

– Хватит кричать, они нас найдут.

– Кричу когда хочу, и мне плевать, что они слышат! Ты совсем сбрендил, Натан!

– Лора, мне ведь обидно!

– Ты что, не понял, что эти типы со странностями? Ты не почувствовал этого сразу, как только они начали хвастать своими пробирками, научными достижениями? Ты прав, идея глупая. К тому же мы все равно не сможем войти.

Натан достает из кармана украденную у Лапорт-Доба карту и протягивает ей.

Лора подносит ладонь ко рту.

– Безумие…

Потом:

– Где ты ее взял?

– Вопрос не в том, где я ее взял, а в том, что нам с ней делать. У нас меньше десяти секунд, чтобы решить. Потом будет поздно. Что касается меня, то я решил: я иду туда. А вы что будете делать? Вы со мной или уходите?

Лора настаивает:

– Скажи сначала, что ты хочешь там найти.

– Потом скажу, доверьтесь мне. Сейчас нет времени обсуждать.

– Я с тобой.

– Отлично! Лора?

– Это глупо.

– У тебя три секунды. Три…

– Ты совсем потерял голову, Натан!

– …два…

– Хватит!

– …один… ноль! Что ты решила?

– А у меня что, есть выбор?

– Чудно! Как думаете, в какую сторону нам пойти?

Камилла указывает на лестницу в конце коридора.

– Туда. На пятый этаж. Кажется, там отделение для легких больных. Там наверняка найдется утолок, где можно притаиться, чтобы никто не заметил. Притворимся посетителями, а там посмотрим.

Натан уже направляется к лестнице.

– Пошли.

Девушки идут за ним по пятам.

Пока они бегут по лестнице, перепрыгивая ступеньки, Лора бросает на Натана разъяренные взгляды. Ее ноздри слегка раздуваются в такт дыханию. Под прозрачной кожей бьется голубая венка. У нее совсем нет одышки. Меньше чем за двадцать секунд они добираются до пятого этажа. Это действительно отделение для легких больных, тихое место, куда, похоже, редко кто-либо заглядывает. Ни одного врача или пациента в коридорах. В воздухе витает слабый запах эфира. Слегка отдает хлоркой. По всей видимости, не самое посещаемое место.

«Тем лучше, это облегчает задачу».

Они наугад выбирают палату и запираются там на ключ.

ПРИВА,

15 августа 2002

Молодой человек поворачивается ко мне.

«Созрел».

Провал операции не в моих интересах. Они следят за мной на расстоянии с помощью электроники. Через пару столиков сидят два громилы в светлых брюках и куртках и пялятся на меня. Никто не обращает на них внимания. Чувствую себя сильной, как тысяча женщин. Я запрограммирована на это. Я готова на все, чтобы хоть на долю секунды усыпить его бдительность. Но этим вечером он настороже.

«О том, чтобы сделать неверный шаг, не может быть и речи».

Молодого человека зовут Эндрю. Не очень хорошо говорит по-французски. Довольно симпатичный парень. Неважно. Сосредоточенный на приемах обольщения, он даже не замечает, что я первая подхожу и заговариваю с ним. Очевидно, он считает, что обязан этим своему одеколону или природному обаянию. Я мысленно улыбаюсь, но не показываю ему этого. В глубине бара сидит другой, тот, что с самого начала привлек мое внимание. Я засомневалась. Он выглядит слишком нежным. В его глазах я увидела слабость. Профессиональное чутье заставило меня отбросить этот вариант. Никаких эмоций, никаких чувств. Слишком опасно. Слишком велика вероятность ошибки.

Эндрю только что исполнилось двадцать пять. Идеально подходящие данные. Он пришел сюда, чтобы утолить сексуальный голод. Должно быть, часто меняет партнерш. Живет в кемпинге в двух километрах от города. Там полно немок, голландок и парижанок, приехавших на юг Франции позагорать. Запоминаю адрес.

Он отвечает требованиям отбора, это чувствуется сразу.

Предполагается, что я всего лишь делаю свою работу, но я и не подумаю ограничиться этим. Пусть Сахар убьет меня по возвращении, мне плевать. Сегодня я решаю, чего хочу от мужчины. Нормальному человеку не понять, какое наслаждение я собираюсь получить от этого. Диктовать свои правила. Навязывать свои желания. Сегодня вечером я теряю девственность во второй раз. Только вот слово «девственность» звучит крайне двусмысленно, когда речь идет обо мне. Сегодня я капитан корабля, хоть они и напичкали меня индикаторами.

Это первый мужчина, которого выбираю я.

Я думаю о своих дочерях. Знаю, сейчас не время, но мысль о них приходит внезапно.

– Какие еще дочери?

«Почему он смеялся?»

Теперь я знаю ответ. Вот уже два дня. Человек-в-сером сообщил мне его мимоходом, во время обычного разговора о том, как я веду себя на людях.

Ради удовольствия причинить мне боль.

Тогда же он рассказал о новом эксперименте, объектом которого я стану. О том, какой ценой меня выпустят на волю из его чертовых лабораторий.

Такой вот короткий поводок, сделанный специально для меня.

– Нужно, чтобы ты притягивала мужские взгляды, это не так трудно! Ты должна держаться как соблазнительница. Не должна показывать своих эмоций. И нам совершенно все равно, нравится тебе жертва или нет!

– Неужели ты знаешь, что такое соблазнение?

Он не оценил шутку, побагровел. Но каким-то непонятным образом, безо всякого перехода, его лицо вдруг просветлело, и он заулыбался. Ненавижу эту улыбку.

– Скоро ты выйдешь отсюда, Иезавель.

Я приготовилась обороняться.

– Я придумал для тебя новую миссию. Конец лабораторной жизни. Оставим ее пациенткам психбольницы, которых Марк в избытке поставляет нам для опытов.

– И что же это?

– Мы перейдем к экспериментам в реальных условиях.

– То есть?

– Будем применять так называемый метод «случайного распространения».

Я потеряла дар речи.

– Ты ведь знаешь, в чем он состоит?

Когда имеешь дело с человеком-в-сером, нужно ожидать худшего.

– Да.

– Мы выпустим тебя в общественном месте. Я предпочитаю не говорить, где, надеюсь, тебя это не смущает?

– Как тебе угодно.

– Завтра я изложу задачу подробно, тебе нужно будет найти мужчину, пока достаточно и одного, и показать нам, на что ты способна, моя маленькая Иезавель.

– Как тебе угодно.

– Ты должна будешь соблазнить его, отвести куда-нибудь и там заняться им, показать ему все, чему мы тебя учили. Понимаешь, о чем я?

– Хм-м…

– Проделаешь то, чему я тебя учил, и за работу примутся нановирусики Каролы. Просто отдашься на волю процессам, которые они запустят в твоем теле и в теле мужчины. За тебя будут говорить гены, милая моя Иезавель. Я уверен, ты готова к этому.

– Прекрати!

– Ты ведь только этого и ждала.

– Прекрати!

Я закричала.

Но он продолжал свою песню.

Невозмутимый.

– Тебе нужно будет замечать любые его реакции. Будь внимательна, ты не должна ничего пропустить. Возможно, он не выживет после ваших утех. Вполне вероятно, что негативная реакция проявится, как только вирусы попадут в его кровь или пищеварительный тракт. Я готовил тебя ко всему этому.

Мне вспомнился один подопытный, который начал мутировать прямо во мне, когда мы были в зале 120. Чтобы перенести эти ежедневные ужасы, я закрывала глаза, поэтому почувствовала изменение его тела раньше, чем увидела. Кошмарное ощущение. Его член начал расти в моем влагалище, разрывая плоть и причиняя нестерпимую боль. Страдания заставили меня открыть глаза, и, увидев масштабы трансформации, я не смогла сдержать рвотный рефлекс. В нем не осталось ничего человеческого. Лицо – сплошная опухоль. Реакция отторжения. Чтобы расцепить нас, понадобилось трое мужчин. Я замкнулась в молчании и десять дней не могла проглотить ни крошки. Провал. Ничего не помню, вообще ничего. Они позволили ему перерождаться дальше, и это длилось еще три дня, пока не отказало сердце. Кажется, я при этом присутствовала. Сахар показал мне видео, как только я пришла в себя.

– …если он не выживет, мы не сможем мгновенно оказаться рядом, чтобы помочь. Тебе придется разобраться самой и составить полный отчет. Все ясно?

Я машинально кивнула.

– Ты наша охотница, наша сердцеедка, маленькая моя Иезавель. Но ты делаешь это не ради себя и даже не ради меня. А ради бога завета. И ради отмщения за твою прародительницу, преданную мужчинами. Ты носительница вируса. Та, что может активизировать его, та, что управляет сексуальным удовольствием и наслаждением, дабы поставить их на службу Ваал-Верифу. Единственная, у кого достанет сил совершить все это.

Он сглотнул, возбужденный.

– Я завидую тебе, Иезавель. Твоя плоть отмечена Ваал-Верифом. Мы всего лишь его слуги, а ты – избранная. Этот вирус ниспослан тебе самим богом завета. Мы его подручные, а ты единственная, кто полностью принял его. Этот вирус – могущество женщины, дарующей жизнь, и конец господству мужчин. Благодаря тебе мы вступаем в новую эру. Эру внесения радикальных поправок в человеческий геном. Абсолютного контроля над структурой ДНК живых организмов. Ты десница Ваал-Верифа, его инструмент, действующий во имя нашего общего спасения. Теперь пророчество может исполниться. Наконец та цивилизация, которую мы знали, уходит в прошлое. Боги возвращаются, и никто уже не воспрепятствует этому.

Он замолчал и успокоился, вновь овладев собой. Хотя еще пару секунд назад бился в истерике, поднимал глаза к небу и взывал к тем самым богам, которым он поклоняется.

Мне не удалось скрыть от него панику. Он был доволен произведенным эффектом. Но этого ему было мало.

– Хочешь, я расскажу про твоих дочерей?

– Нет!

Он сделал вид, что не слышал ответа.

– Тебе было бы интересно про них услышать?

– Ты худшее из порождений Астарты!

– Дешевые увертки! Я лишь посланник бога завета на земле, не более того. Осуждать меня – значит осуждать нашего Властелина. А ты не смеешь его осуждать…

– Говори.

И он заговорил.

Младенец женского пола, появившийся на свет из моего чрева, выжил. Скоро ей исполнится три года. Она абсолютно здорова. Ее тело с удивительной легкостью адаптировалось к генетическим модификациям. Ученые центра под руководством Каролы каждый день обнаруживают новые структуры. Через несколько лет она станет куда сильнее меня. Новое поколение солдат на службе у Властелина. Пришествие высшей расы, искусственно созданной людьми и богами.

Вскоре после рождения девочки они выявили у нее невероятную способность переносить любые боли, лишения и несерьезные повреждения. В организме стали быстро развиваться раковые клетки, но он так же быстро подавил и разрушил часть из них. Только часть, ибо, каким бы неслыханным это ни показалось, если некоторые больные клетки практически спонтанно самоуничтожались под действием механизмов естественного отбора, то оставшиеся включались в общие биологические процессы. Таким образом, болезнь становится неотъемлемой и функциональной частью живого. Больное тело порождает новую форму жизни. И так происходит с каждым заболеванием, от обычных до самых редких.

Они с радостью ухватились за это и достали из хранилища все замороженные пробы. Ребенок, чьего имени я не знаю, справляется со всеми образцами органического происхождения, какими они только могут его заразить. Не просто справляется, но и питается ими. Вместо того, чтобы переработать внедренные вирусы или бактерии и вывести их из организма, девочка использует их для собственного биологического развития. По словам Сахара, она стирает границы между здоровым и нездоровым, моральным и аморальным, между добром и злом. Мне становится очевидно, чем его это привлекает.

Снова мистическое обоснование.

Заручившись достигнутыми результатами, они предприняли попытку – и весьма успешную – клонировать ребенка. Похоже, они не остановятся ни перед какими мерзостями. Они сделали сотни копий, десятки из которых выжили, а точнее – сорок семь. Сахар уже говорит о них как о своей будущей армии, во главе со мной и моей дочерью. Только девочки (в ряде случаев еще младенцы) от нескольких недель до двух лет.

Предполагается, что клоны будут бесконечно самовоспроизводиться и моделировать необходимую для выживания биологическую эволюцию.

Мужчины больше не нужны, так как не приносят пользы. Несокрушимые женщины-бойцы, более выносливые, чем их мать. Более выносливые, чем все поколения женщин, которых тысячелетиями держали в подчинении и угнетали. Исторический переворот, совершенный именем богов и благодаря науке. Запрограммированная евгеника. Его маленькие «Иези», как он их называет. Его убийцы-сердцеедки, предназначенные для того, чтобы создавать и воссоздавать только то, что предусмотрено и предусматриваемо.

Что касается ученых, то никто и никогда не тревожил их, словно они неприкасаемы, невидимы, словно их не существует. Ни один сосед или не в меру любознательный местный чиновник – никто не сует нос в их темные дела. Если кто-то из ученых, персонала или личной охраны Сахара задает слишком много вопросов, он заканчивает в зале 120 или с пулей в затылке.

Хотя нет, была история с той немецкой исследовательницей, Анке.

Молодая идеалистка, тридцать четыре года, вся жизнь впереди, – перед ней были открыты двери лучших международных исследовательских институтов. Долгие месяцы она верила в утопию научно-технического прогресса. Стремясь скорее продвинуться вперед, взбежать по карьерной лестнице, она приняла предложение СЕРИМЕКСа и его спонсоров о найме на работу. Она уже предвкушала получение Нобелевской премии. А потом ее направили в фиолетовый отсек, и ее видение вопроса кардинально изменилось.

Конечно, никто не попадает в команду Ханса Финхтера случайно. Нужно иметь природную склонность к повиновению и адаптации, а также недюжинный ум и энергичность. Все это было у Анке Дрешер. Процедура приема на работу проста: заполнение анкеты, подписание контракта и вживление нескольких чипов геолокации, не ломающихся обнаружению. И только тогда ученого знакомят с тем, что его ждет, позволив понаблюдать со стороны за текущим экспериментом. О том, чтобы отказаться, уже не может быть и речи, – разве что опуститься до незавидного положения подопытного Каролы в зале 120. Но этого Анке, естественно, не знала. Она была счастлива, что так быстро доросла до приглашения в команду Финхтера, и не прочла контракт целиком.

Анке терпела полгода, а это уже подвиг. Большей части ее предшественников в среднем удавалось продержаться не больше трех месяцев, после чего они оказывались за зеркальными стеклами зала 120. Но она была идеалисткой, к тому же, очевидно, немного наивной. Она пыталась мягко протестовать. Но Сахару неведома мягкость. Анке хотела напугать их судом, указав на юридические недостатки контракта и пригрозив рассказать об исследованиях, хотя на самом деле видела лишь ничтожную их часть.

Я была там в тот день, когда она подписала свой смертный приговор.

– Вы предлагаете мне посетить осеннюю школу «Модулярные функции 2001», финансируемую европейской общественной организацией. Вы знаете, что я не буду участвовать на таких условиях, я заявляла об этом еще несколько месяцев назад. Я не продаюсь военным. Да будет вам известно, десятки тысяч студентов и практикантов во всем мире, какова бы ни была их специализация, подтвердят, что ученый никоим образом не может сотрудничать с людьми, чья единственная цель – использовать прогресс для развития вооружений. Как можно опуститься от фундаментальной науки до прикладной, до техники, до скобяной лавки?

На этом ей следовало бы остановиться.

Может, они и не придали бы этому значения. Посчитали бы минутной слабостью и напичкали Анке имеющимися на такой случай таблетками. Но она все говорила и говорила, и, разочаровавшись в ней, они упивались ее речью безо всяких возражений. Чем больше она говорила, тем меньше они возражали. Финхтер позвал Фоба и Фирмини, и они продолжили слушать вместе. Анке даже не отдавала себе отчета, что перед ней комиссия специалистов, принимающая выпускной экзамен.

Она говорила о том, какую опасность некоторые исследования представляют для окружающей среды, для людей, и особенно для женщин. Анке была превосходно осведомлена, и прежде чем приступить к действию, они хотели узнать, как много информации она сможет выдать. Наконец Карола и Фоб начали проявлять раздражение. Анке заметила перемену в их поведении, но не смогла удержаться и добавила:

– Бог ты мой, должен же здесь найтись хоть кто-то, кто не будет молчать при виде всего этого! В наши дни процветает отвратительная подпольная торговля, связанная с деторождением, расширение рынка медицинских товаров и услуг благодаря био– и нанотехнологиям, якобы этически оправданное.

Анке увлеклась. Ей хотелось высказать все, что было на сердце, но получалось как-то сумбурно. Терпение Каролы лопнуло.

– Довольно! Вы ничего не понимаете. Добрая воля сторонников прогресса безгранична, дорогая моя Анке. Сегодня все готовы жить с искусственными органами, так же, как привыкли жить в мире ядерной энергии и атомной угрозы. И если они еще утверждают, что думают самостоятельно, то это лишь попытка продлить иллюзию свободной воли, иллюзию, которую они питают по поводу собственной инициативы, тогда как мы, ученые, всегда решали за них. Бедная Анке, раскройте же глаза! Когда человек согласился с существованием генетического кода и с тем, что ему объясняют, как этот код работает, он признал, что, в сущности, является лишь органическим придатком, громоздким периферийным устройством, подсоединенным к всемирной сети через информационный терминал. К счастью, человек эпохи постмодерна осознает это гораздо лучше, чем вы. Нравится вам это или нет, он признает, что его породила технологическая цивилизация – как биотехнологическую форму жизни, в которой цивилизация нуждается для непрерывного развития и роста. Право и долг ученых – принимать решение о генной коррекции, когда это необходимо. Она нужна человеку, как нужно было одомашнивание животных, позволившее улучшить породы путем отбора качеств, непригодных для жизни в дикой природе.

Анке слушала, пораженная.

– Но самое интересное впереди. Приведу один пример. Будущее искусственного оплодотворения, конечно, не в лечении бесплодия, а в выборе качеств эмбриона. На это есть спрос, Анке, посмотрите вокруг – все жаждут этого. Пары умоляют дать им такой шанс. По какому праву им отказывают, согласно чьим нравственным убеждениям? Во всяком случае, это не убеждения большинства. С такими прискорбными ограничениями сталкиваются и другие методы и технологии. Гормоны роста, пренатальные исследования – примеров сколько угодно. Конец генетической лотерее, отныне у нас есть возможность выбирать, сортировать, оценивать и брать лучшее. Зачем лишать себя выбора? Биотехнологические нанопротезы позволяют сгладить человеческие недостатки и улучшить рабочие характеристики. И мы, ученые СЕРИМЕКСа, возлагаем на это все наши надежды, разве вы не знали? Разве вы не разделяете наших идей? Видимо, нет, и поверьте, я сожалею, так как вы были одним из лучших сотрудников.