Текст книги "Манящая леди (ЛП)"

Автор книги: Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13. ТРИ В РЯД

С СИЛЬНЫМ попутным ветром, гнавшим облака, рваные, как страны на карте, по инерции пересекающие луну, яркий студийный свет струился по лугам, а мягкий домашний свет светился в сумерках, Канун летнего солнцестояния мерцал над Манящей леди с традиционным волнением. На западе появилась красная полоса, так что погода была безопасной. Приготовления почти достигли благословенной стадии ‘оставь это в покое, или ты все испортишь’. Большая кладовая, которая в любой другой день года была похожа на белого слона, была переполнена. Сливки лежали на льду, а окорока красиво застывали.

В передней части дома, где Тонкер оборудовал пресс-бар в гостиной, было довольно шумно, а уровень воды в реке сильно поднимался. Но в сарае было оживленнее всего.

Мистер Кэмпион помогал Эмме, или, скорее, он стоял рядом, готовый помочь ей, пока она делала что-то таинственное с сотнями ножей, вилок и ложек на временном буфете длиной около двенадцати футов сразу за большими дверями, которые были открыты небу. Она была так свежа, как будто к ней вернулась молодость, как, несомненно, и было, а ее щеки пылали, как у голландской куклы.

“Я не против сказать вам, – говорила она, – что в течение получаса я думала, что вечеринка отменяется. Мне нравится Tonker. Я не из тех людей, которые не видят, что с ним не старина Бак. Это просто целеустремленность. Но бывают моменты, когда он на грани, и если он встречается со мной, мне на это наплевать. Представляю, каково это – возвращаться домой, словно гнев Божий, и начинать драку именно сейчас, в любое время года. А как же, спрашиваю я, а как же? Заплатили человеку, который умер неделю назад, или нет. На самом деле, Тонкер хочет, чтобы его голова обезуглероживалась. И Минни такая же плохая. Однажды у нее случится инсульт, и она увидит, так ли она сильна, как думает. Красная индейская кровь! Красная индейская кровь мотоциклиста ”.

“Но теперь, я надеюсь, все в порядке?” Мистер Кэмпион выглядел таким же глупым, как и всегда.

Она вскинула голову, как лошадь, встряхивающая гривой. “До следующего раза”, – сказала она. “Будем надеяться, что они подождут, пока люди не разойдутся по домам, вот и все. О!” Это был крик сердца. “Ты понимаешь, что через сорок восемь часов все будет кончено? Кончено! Какой ужас! Мне невыносимо думать об этом. Сосчитай эти вилки. Их должно быть пятьдесят.”

Мистер Кэмпион насчитал двадцать пять и решил судить, взвесив две связки.

“Эмма, – сказал он, – на прошлой неделе, в четверг, перед тем как ты села слушать радио и посмотрела "Литтл Дум" на подъездной аллее, ты по какой-либо причине подходила к дому? Тонкеру показалось, что он кого-то услышал.”

“И не расследовал, я полагаю?” – спросила она. “Как это на него похоже. Если Тонкер работает, карета вчетвером могла бы подъехать к парадной двери и убрать все предметы мебели, и он не потрудился бы выйти, чтобы поинтересоваться. Нет, я не поднимался. Но если он кого-то услышал, значит, кто-то был там. Теперь ложки. Не трогайте их пальцами, они отполированы.”

“Кто мог войти в дом без предупреждения?”

“Любой из примерно сорока человек. Это страна. Каждый ходит по кругу, пока не найдет кого-нибудь”.

“Вы хотите, чтобы эти ножи пересчитали?”

“Нет. Теперь мне нужно бежать, чтобы позаботиться о цветах. Пинки подвела нас. Очевидно, Дженаппе вернулась, так что мы не получим от нее никакой помощи. В любом случае, я нарвал цветов, и Аннабель работает над ними в прачечной. Я просто пойду и посмотрю, что она из них приготовила. Мальчики могут допить чашки ”.

Она мотнула головой в дальний конец сарая, где Уэсти и Джордж Мередит распаковывали груды голубого и белого фарфора, вытирали пыль с чайных чашек и расставляли их рядами.

“Чай – это ад”. Эмма говорила с чувством. “Подавать его сложнее, чем что-либо другое. Я не могу понять, почему люди хотят его на вечеринке. Пойди и посмотри на фотографию Джейка. Минни пришла и забрала это у него, и был скандал, но теперь это ему нравится ”.

Она унеслась прочь, ее белый головной убор развевался, в то время как мистер Кэмпион послушно прошел дальше по комнате и обнаружил, что смотрит на очаровательный, нежный рисунок в различных оттенках серого. Улитка по-прежнему была основным мотивом, но теперь не была трехмерной. Картина была ленивой, привлекательной, располагающей к отдыху и утешению. Он чувствовал, что сможет с этим жить.

Он стоял и смотрел на нее, когда услышал молодой голос с другой стороны стола позади себя. Уэсти разговаривал со своим мрачным другом, который мало что делал с чашками, но много делал для мрачной моральной поддержки.

“Я, конечно, понимаю, что я не в том положении, чтобы судить”. Мягкий голос уроженца Новой Англии был очень серьезным. “И вполне может быть, Джордж, что у тебя есть преимущество, поскольку ты здесь фактически чужой. Но мне приходит в голову, что они излишне усложняют жизнь. Я могу ошибаться, и, конечно, Минни особенно близка мне, потому что в нас течет одна кровь, но, как я вижу, ей не нужно ничего, кроме ее искусства, и никогда не было ”.

Джордж Мередит издал странный нечленораздельный звук.

“Это совершенно верно”, – чудесным образом сказал Уэсти, – “но я признаю, что это действительно кажется мне таким элементарным. Зачем загромождать себя Тонкером, который по-своему достаточно хороший парень – этого я не стану отрицать, – но он может быть только помехой. На самом деле, определенно разрушительное влияние в жизни, которая должна быть целиком и исключительно посвящена производству очень красивых вещей. Знаете, мой дорогой друг, с этой точки зрения я не могу не думать, что жизнь необычайно проста, если подходить к ней обдуманно. Зачем вообще влюбляться? Так ли это необходимо для цивилизованного человека?”

За столом произошел небольшой переполох, и мистер Кэмпион, который чувствовал себя дураком и подонком из-за того, что слушал то, что заставляло его чувствовать себя таким устаревшим, собрался с духом для опыта. Ребенок собирался заговорить.

“Послушай, держись, старина”, – сказал Джордж Мередит действительно очень высоким голосом британского представителя среднего класса. “Подумай о гонке”.

Итак, с ними все было в порядке, как и с человечеством, и мистер Кэмпион снова направился в другой конец комнаты, туда, где под платформой, образованной полом внутренней студии, Аманда, Лагг и Руперт заканчивали реанимацию глюбалюбали.

“Как мило ты выглядишь”, – сказала Аманда без всякой видимой причины. “Хладнокровная, респектабельная и слегка развлекающаяся. Разве мы не чудесно, восхитительно проводим время?”

“Говори за себя, будь ты проклят”. Мистер Лагг высвободился из объятий одного из чудовищ и бегло протер его тряпкой, которую держал в руке. “Мне не нравятся вот эти. Я не думаю, что это тот товар. Они обычные, как внутренности слона”.

“Для вас это более привычно, чем для меня”, – невежливо сказал мистер Кэмпион. “Как все прошло?”

“Отлично”. Аманда, как обычно, была очень заинтересована практической проблемой. “У нас есть двое для игры, один для ворчания и двое для шоу. У Тонкер, должно быть, потрясающий ум. Принцип механики этого инструмента—”

“Низко”. Мистер Лагг говорил свирепо. “В основном низко. И вы можете говорить так информировано, как вам нравится, но это ничего не изменит. Мистер Тонкер может быть замечательным организатором, но его разум принадлежит Духу Мертвого яйца ”.

“Да, моя шляпа”. Аманда ловко поднялась с пола, где она сидела, скрестив ноги. “Ты знаешь, Альберт, Тонкер пришел в дом, разнес все шампанское по четырем очень разумным стратегическим точкам, спустил лодку вниз по течению и установил ее в качестве моста – мы не должны ждать триумфального въезда августов, потому что никто не знает, как, когда и прибудут ли они вообще – установил пресс—бар с крепкими напитками, который он купил в пабе – он приехал из деревни в фургоне Гонтлетта – схватил Минни и устроил самый жестокий скандал, который я когда-либо слышал за всю мою жизнь с ней, и заставил себя измениться, и все это за один час и ровно три четверти. О, и еще у него был омлет. Он действительно замечательный ”.

“Переориентация. Он тоже правильно понял мою переориентацию”, – сказал Руперт, пытаясь с разбегу атаковать своего отца. “Дядя Тонкер – чокнутый, глупый чокнутый, я такой же, как дядя Тонкер”.

“Боже упаси”, – сказал мистер Кэмпион. “Постель для тебя”.

“Еще нет”. Это была Аманда. “Еще нет." Завтра мы все собираемся лечь спать допоздна, а затем принарядимся и придем на вечеринку, выглядя очень опрятно и элегантно в наших лучших нарядах, и будем должным образом впечатлены всей нашей искусной ручной работой, которой мы не будем хвастаться, кроме как наедине, или ... ”

“Небрежно”, – сказал Руперт, который, очевидно, слышал план раньше. “Где Чарли?”

“Люк? Он разговаривает с мисс Дианой. Они наверху, на лестничной площадке. Это казалось самым тихим местом. Суперинтенданту Сауту пришлось срочно вернуться в свой кабинет, чтобы встретиться с главным констеблем.”

“Хорошо”. Аманда была подчеркнуто вежлива. “Я боюсь, что у него могут быть заняты руки. Я не то чтобы подслушивал или делал что-то в этом роде неделикатное, но я случайно услышал, как один из репортеров сказал, что местное управление внутренних доходов просто взбешено тем, как Литтл Дум был назван специалистом по подоходному налогу. Они говорят, что его уволили несколько месяцев назад, и что он все равно был некомпетентен, и они взяли его только как ‘временного’ на время войны, и что он был не их класса, и он им никогда не нравился. Это чертовски тяжело для них, потому что, по-видимому, они довольно хороши. Если они будут держаться за свое оружие, все это может тихо сойти на нет как история, сказал репортер ”.

“За исключением того, что глупый парень, оказывается, мертв”, – пробормотал мистер Кэмпион. “Это неизбежно”.

Аманда вопросительно подняла брови, и он покачал головой.

“Эта проклятая брачная история – сплошная неприятность”, – тихо сказал он.

“После того, как я женюсь на тебе”, – сказал Руперт своей матери, чтобы убедиться, что она не должна чувствовать себя обойденной вниманием, “я женюсь на самой толстой близняшке”.

“Которая из них это?” – заинтересовался мистер Кэмпион. “Я подумал, что они обе хорошо прикрыты”.

“Тогда самый толстый, конечно”. Руперт, казалось, находил его глупым. “И я буду кричать на нее, и положу ее поперек кровати, и буду шлепать ее, пока она не заплачет, а потом я буду целовать ее, пока она не рассмеется, и мы спустимся вниз и разольем напитки для множества посетителей”. Он совершил короткую пробежку вокруг группы, глядя на них из-под опущенных век, чтобы убедиться, сработал ли его несколько уклончивый метод передачи сплетен. Удовлетворенный их испуганным обменом взглядами, он вернулся к Лаггу, не имея больше ничего интересного, чем можно было бы поделиться с ними в данный момент.

“Ты перестал притворяться молодым”. Бормотание толстяка походило на рычание. “Ты думаешь, что ты такой умный, что сам сбежишь. Заткнись и дай людям немного уединиться в их собственных помещениях. Мне стыдно за то, что ты ведешь себя так, как будто ты старая женщина, пришедшая на чай ”.

Руперт покраснел, но его глаза были опасны.

“У Дайны есть велосипедный звонок”, – сказал он.

“Что, если она ”как"? Лагг был агрессивен. “Что, если она ’как”?"

“Ну, она хотела одного”, – сказал Руперт. “Она так сказала. Она хотела одного очень давно”.

“И вот, старина Арри пришел и подарил ей что-то новенькое во второй раз на ее день рождения, которого на самом деле нет. Орл верно, орл верно, мы это слышали. А теперь подойди к этому и заткнись ”.

“Но она была не подсвечена”, – злобно настаивал Руперт. “Не подсвечена. Она продолжала говорить это, пока он не велел ей придержать гэб”.

“Ну тогда, ну тогда”, – голос Лагга повысился в предупреждающей интонации, – “этого достаточно. Хватит. Уложу тебя в постель. Я позабочусь об этом сам”.

Он подхватил ребенка под свою могучую руку и повернулся к родителям.

“Я прослежу за этим”, – твердо сказал он. “Много маменькиных утех, просто еще одна дама сделает из него маленького шпика. Ты заткнись, мой мальчик. Я никогда не настаиваю на своем, но когда я это делаю ... ”

“Ты звонишь в велосипедный звонок”, – пробормотал Руперт, наполовину задыхаясь, и он повис с пунцовым лицом, но молчал, пока его уносили.

“Это хорошо”, – сказала Аманда с сожалением, но философски. “Лагг тоже устал. Боюсь, он поругался со своей подругой. Старина Гарри вернул ее подарками. Говорят, старина Гарри довольно богат, ” добавила она, подумав. “Он хранит свое золото в жестяной коробке из-под печенья, перетянутой колючей проволокой”.

“Колючая проволока?” – изумленно повторил мистер Кэмпион.

“Так говорят”. Аманде, казалось, этот факт показался интересным, но не экстраординарным. “Он во многом деревенский человек. Я не совсем понимаю, откуда берется золото, но он подбирает вещи и продает их, и я думаю, что он неплохо зарабатывает на стороне. Всякая всячина, знаете ли. Он только что подарил Дине велосипедный звонок, который, должно быть, где-то раздобыл. Они смазывали его, потому что он был очень мокрым, но он был довольно хорошим ”.

Они вместе вошли в дом и присоединились к Минни и Тонкер, которые безмятежно сидели в гостиной среди груды грязных стаканов, дружелюбно беседуя о возможной реакции леди Глиб и The Revver на роман Прун с Люком.

“Эта женщина может говорить все, что угодно”, – заявила Тонкер. “Она сумасшедшая. Она была галантна. Реввер не заметит, что это произошло, лет десять, а потом будет надеяться, что это неправда. Этот унылый человек... ”

“Терпела тебя очень хорошо”, – закончила Минни. “Он недолго сердился и даже немного посмеялся в конце”.

Выражение сосредоточенного злодейства на лице Тонкера осветилось блеском, когда он налил своим старым друзьям по стаканчику на ночь.

“Вы слышали о моем появлении в приходском журнале?” поинтересовался он.

“Я слышала в деревне, что вы "рекламировали себя", ” сказала Аманда. “Вы поссорились с Реввером на самом деле в церкви, не так ли?”

“Разве это не было ужасно!” Минни была потрясена. “В то время, конечно, никакой службы не было”.

“Никакой настоящей ссоры не было”, – запротестовала Тонкер, передавая стаканы. “Все было просто так. Судите сами. Как вы знаете, я не соглашаюсь на скучные услуги старикашки, потому что я не всегда здесь. Но однажды я подошел к церкви, потому что хотел взглянуть на какую-нибудь причудливую надпись на могиле Понтисбрайта. Я очень мирно валял дурака, восхищаясь вещами, когда внезапно подумал, что веду себя не очень уважительно. Я подумал: "Боже, Тонкер, ты вонючка, поднимаешься сюда только тогда, когда тебе чего-то хочется", поэтому я очень прилично спустился и сказал что—то – не вслух, конечно, но что-то простое, например: ‘О Боже, сделай меня хорошим тонкером и позволь мистеру Гуггенхайму осуществить этот план’. Что-нибудь совершенно нормальное и заурядное ”. Он бросил на них лукавый взгляд. “А потом я заметил старый Реввер. Он наблюдал за мной из-за занавесок в ризнице, старый такой-то, и вскоре он подкрался ко мне, остановился прямо передо мной, где я стояла на коленях, и спросил, пожалуйста, ‘С тобой все в порядке?’ Я не встала, но пристально посмотрела на него и сказала – шепотом, вы понимаете, весь разговор велся шепотом– ‘Что вы имеете в виду? Конечно, со мной все в порядке’. И он сказал очень злобно: "О, я думал, ты не можешь быть. Ты никогда не приходишь поклоняться’. И я сказал: ‘Ну, а что, по-твоему, я сейчас делаю, ты, тупоголовый?’ И он сказал: "Не богохульствуй, Тонкер’. Он сделал, он действительно сделал! Ну, после того, как я ушла от него, что было довольно ловко, он ходил по деревне, рассказывая людям, что я сошла с ума и у меня религиозная мания. Я слышал это в "Гонтлетте" полдюжины раз и решил преподать этому человеку урок ”.

Минни пыталась не смеяться, но слезы текли у нее из глаз и скатывались по длинному носу.

“Это было очень неприлично”, – запротестовала она.

“Это было не так. Это было очень достойно. Я знал, что он никогда не извинится, крыса. Ты знаешь, на что похож приходской журнал, Кэмпион?” Тонкер повернулся к своему другу. “Это солидная подборка семейных материалов, которые одинаковы для всех приходов – материалы синдицированные, – но внешняя двойная страница сразу под обложкой напечатана отдельно для каждой общины. Она открывается письмом местного пастора к своей пастве, а все остальное пространство занято двухдюймовой рекламой, вставленной и оплаченной местными торговцами. Вы знаете: ‘Мой хлеб – хороший хлеб. Б. Банн, пекарь’. ‘Хорошего гроба, раз уж вы об этом. Х. Катафалк, гробовщик’ и так далее. Ну, я пошел к своему старому другу колесному мастеру, которому отведено центральное место на задней внутренней странице, и договорился с ним, и в следующем месяце в его разделе появилось мое объявление. ‘Извинения приняты. Т. Кассандс’. Это зацепило Реввер за расщепленную палку. Он ничего не замечал, пока не доставил всю партию вручную на своем велосипеде, что он делает в качестве акта смирения. Я знал, что он этого не сделает ”.

“А потом он рассмеялся, ” сказала Минни, “ так что все в порядке. Он простил тебя”.

“Знаешь, он этого не сделал”, – сказал Тонкер. “Я ему не нравлюсь, и он думает, что я тайно направляюсь в Рим. Я вижу это по его глазам. В любом случае, я предполагаю, что у него полно дел со старой леди. Она верит во все религии: политеизм, суфизм, поклонение огню, лечение водой, буддизм и розенкрейцерство – во все. Если подумать, у этой девушки, должно быть, немало времени между ними двумя. Неудивительно, что она выглядит немного глуповато ”.

“Я думаю, что сейчас она влюблена”, – рискнула предположить Аманда.

“Любовь!” Тонкер говорил с испепеляющим презрением и злобно смотрел в окно позади нее на залитый лунным светом сад. “Тьфу! Что такое любовь? Сколько это может выдержать?”

“Это то, – сказала Минни с некоторой резкостью, – о чем я иногда задумываюсь”.

Тем временем на лестничной площадке наверху Люк заканчивал допрос испуганной, но с очень проницательным взглядом мисс Дианы. Сержант, которого он позаимствовал у Саута для выполнения требований инструкции, был темной тенью на заднем плане. Но в конце коридора стояли напольные часы, и старший инспектор не спускал с них глаз. Последний поезд из Лондона прибывал на станцию Кеписейк примерно через полчаса.

“В последний раз, ма”, – сказал он, переходя на просторечие своего любимого лондонского поместья, – “забудь об этом. Нам плевать на два пенни джина, если вы замужем за королем Сиама. Забудьте о пенсиях. Единственные пенсии, о которых мы с сержантом беспокоимся в данный момент, – это наши собственные, и мы не доживем до их получения, если вы не справитесь с этим. Я только хочу знать, провели ли вы с миссис Кассандс весь день того четверга вместе. Нас не волнует утро. Мы узнаем по автобусу, когда покойный прибыл в Понтисбрайт. И на самом деле нас не волнует поздний вечер. Мы просто хотим узнать, как прошел день ”.

“Я был с ней с двух часов, пока мы не устроили мистера Уильяма на ночь около одиннадцати, и это Божья правда”.

“Все время?”

“Ну, я вошла и приготовила чай, но она тогда мыла полки в лодочном домике и, должно быть, придерживалась этого, иначе не смогла бы сделать так много. Она хороший работник, я это скажу ”.

“Понятно. Очень хорошо”. Люк позволил защелкнуть резинку, которая скрепляла его пачку конвертов. “Продолжай. Надеюсь, увидимся завтра. Но не волнуйся”.

“Ты доволен?” Влажная рука вцепилась в его рукав жестом, который теперь так хорошо знаком ему по годам работы с женщинами, которые были так похожи на нее. “Ты ничего не скрываешь от меня, дорогая?”

“Нет”. Он похлопал ее по плечу, которое было твердым, как кусок бекона. “Нет. Беги. Я не распространяю информацию. И когда я вернусь, я разыщу твоего мужа для тебя. Он мертв, ты знаешь. Черт возьми, по всем подсчетам, ему было бы около ста десяти, даже если бы он спасся от взрыва, что маловероятно.”

“Ему было бы семьдесят три, ” тихо сказала она, “ и, о, он был один, он был один. Я здесь ’аппи’. Я никогда раньше не был таким ”аппи".

“Ну что ж, тогда заткнись”. Люк был тверд. “Пошли, сержант. У тебя ведь есть свой транспорт, не так ли?”

“Хо, я позабочусь о нем”, – сказала мисс Диана.

Люк выскочил из дома и сел в свою маленькую машину. Но полчаса спустя он загнал ее в гараж на мельнице и вышел на тихую, залитую луной пустошь в одиночестве.

Коренастый поезд, длиной всего в четыре вагона, прождал меньше минуты на единственной платформе, прежде чем, тяжело дыша, снова тронуться в путь сквозь ночь. Желтые лампы бледно мерцали в лунном свете. Несколько пассажиров поспешили к ожидавшим их машинам. Прун не вернулась.

Сейчас, на упругой траве вересковой пустоши, где дикий тимьян и мать-и-мачеха наполняли воздух ароматом, Люк чувствовал себя моложе и более одиноким, чем когда-либо со времен своего младенчества. Мир, который он так хорошо знал и в котором его считали искушенным представителем, внезапно отделился от него, чтобы он мог взглянуть на него со стороны. Это был новый и пугающий опыт, и он впервые мельком увидел состояние, в котором краски, комфорт, тепло и привычные наслаждения утратили свою ценность.

Он не был ни шекспироведом, ни сельским жителем, так что его не беспокоило отсутствие весной. Пение птиц и насыщенный алый цвет розы мало что значили для него в любое время. Но теперь перед ним открывалась панорама серых тротуаров, маленьких баров, сверкающих за каплями дождя, уличного движения, волнения, телефонных звонков, возможностей рискнуть, добродушных грязных лиц, дружеских слов с порога, запаха свежего хлеба, исходящего от решетки, трели любовной песни по радио, добавляющие очарования городу, – все это было испорчено, притуплено, обесценено навсегда.

Он осознал весь пережитый опыт в одном ужасном откровении, быстром и ужасном, как открытие, что непредвиденный несчастный случай сломал чью-то спину, взгляд в пустоту. Он бросился на землю среди маленьких цветов и душистых трав и уткнулся в них лбом в агонии смятения. Он вообще не думал. Маленький дом, знакомый синий комбинезон, который носила его мать, аккуратные занавески и безупречно чистый двор – их несоответствия были слишком изысканно болезненными, чтобы выносить созерцание на данном этапе. Даже сама Чернослив была исчезнувшей мечтой. В его сознании была только одна захватывающая картина: он сам, призрачный и одинокий, в унылом городе без запаха, навсегда.

Ночной ветер обдувал его, и земля была доброй, и он так устал. Он спал как убитый. Голоса на дороге и на мельнице, шуршание проезжающих машин, смех в деревне – все это пронеслось мимо, а он их вообще не услышал. Он лежал там измученный и без сознания, как мертвец.

Когда он проснулся, был час после рассвета в День летнего солнцестояния, в день вечеринки у Тонкера. Небо было как жемчужина, чистое и безупречное, воздух был разреженным, прохладным и захватывающим дух. Его первым удивлением, еще до того, как черная печаль ночи вернулась, чтобы нашептать ему, что Прюн при осмотре обнаружила, что это никогда не подойдет, было то, что он был довольно теплым. Он был покрыт мешками, а на голове у него был большой лист дикого ревеня. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать значение этих явлений, и к тому времени он понял, что был не один.

Старина Гарри лежал, приподнявшись на локте, примерно в трех ярдах от него. Его собственная постель была из вырванного тимьяна, и он с удовольствием отдыхал там, зажав длинный стебелек травы в своих прекрасных новых казенных зубах. Старший инспектор медленно сел, снова осознавая свое личное горе, но все еще оставаясь самим собой и все еще играя. Лист ревеня соскользнул на землю перед ним, и он поднял его.

“Для чего это?”

“Чтобы затенить тебя. Позволь полной луне впитаться в тебя в это время года, и ты уже никогда не будешь прежним мужчиной. Даже наполовину”.

Люк расправил свои широкие плечи, и его смуглое лицо стало печальным.

“Слишком поздно, приятель”, – сказал он. “Ты должен был сказать мне раньше”.

Он потрогал мешки, которые были мокрыми от росы.

“Спасибо вам за это. Я была готова на все”.

Старина Гарри принял благодарность одобрительным кивком.

“Говорят, вы главный полицейский”, – заметил он, замедляя свою обычную пронзительную болтовню до достаточно разборчивого темпа. “Глава их всех, родом из Ланнона”.

“Так и есть”. Еще один большой пакет беспокойства неуклюже втолкнулся обратно в сопротивляющийся разум Люка. “Как твой нос? Учуял ли я что-нибудь еще с тех пор, как видел тебя в последний раз?”

Тайная улыбка, которую он не смог подавить, пробежала по розовому лицу Гарри, и он застенчиво опустил веки, как Аманда заметила раньше.

“Я не знаю”, – лениво сказал он и добавил, как только решил, что его незаинтересованность достаточно доказана: “Я думаю, сегодня вы услышите еще об одной смерти”.

“А?” – Спросил я.

Старик проворно поднялся и на мгновение замер, вглядываясь в белое сияние неба на востоке, прежде чем зазвонить, как треснувший будильник.

“Три в ряд, три в ряд”, – тараторил он, поворачиваясь. “Здесь всего три в ряд”.

“О”. Люк откинулся на спинку стула. Если это и был случай суеверия, то только его это не заинтересовало. “Я не так уж много знаю об этом”.

“Ага! Но я хочу.” Старый Гарри смеялся с древним ликованием, и вокруг него простиралась пышная зеленая местность, в которой на каждый акр приходилось тысяча укромных местечек, достаточно глубоких, широких и тихих, чтобы вместить такую маленькую и никчемную вещь, как единое целое из бренной глины. “Я согласен. В этом весь юмор, я согласен! Увидимся позже, сэр, на пиру. Добрый день.”