Текст книги "Охотники за каучуком (Роман об одном виде сырья)"

Автор книги: Манфред Кюнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

6

На плите в колбе кипит раствор загадочного вещества. Даллье сидит за своим столом на грубо сколоченном стуле. Вдруг он вздрагивает – прямо над его ухом раздается чей-то голос. Задремал за работой – это случается с ним впервые. Рядом стоит кухарка Елена. Ее толстое добродушное лицо раскраснелось, глаза бегают, она запинается от волнения, объясняя, в чем дело. Даллье с трудом понимает, что она хочет.

– Кто-то приехал?

– Да! Такие знатные, благородные гости! Ах, боже ты мой, а хозяин ведь так устали!

Неуверенным движением он встает из-за стола и спускается за Еленой вниз по лестнице. Перед домом, освещенным заходящим солнцем, на храпящих, беспокойно перебирающих ногами лошадях сидят два всадника.

– Алло, Даллье! Да вы ли это?

– Господин профессор! – произносит пораженный Даллье. Кондамин смеется.

– Долго же приходится вас ждать!

Он соскакивает с лошади, и, когда Даллье подходит, чтобы приветствовать его, Кондамин говорит, делая жест в сторону своего спутника:

– Со мной профессор Пьер Бугер. Пьер, это и есть доктор.

– Тот самый, который властен над огнем и ядами?

Смеясь, Бугер протягивает доктору руку. Кондамин показывает на лошадей.

– Мы были на прогулке. Тут мне и пришло в голову выполнить обещание, которое я вам дал.

Даллье зовет кучера; нужно позаботиться, чтобы лошадей насухо вытерли и поставили в конюшню.

Побрившись и надев чистое платье, он возвращается к обоим ученым; те беседуют, сидя в комнате, которая когда-то была специально обставлена его женой для приема гостей, но уже несколько лет не используется по назначению.

– Серьезно, дорогой доктор, – говорит Кондамин. – Я еле узнал вас там во дворе. Вы изнуряете себя работой!

Даллье усмехнулся.

– Игра стоит свеч!

– Вы получили уже какие-нибудь результаты?

– Да, и надеюсь добиться еще больших.

Кондамин бросает взгляд на него.

– Как вы думаете – можно ли найти каучуку практическое применение?

– Думаю? Я знаю это абсолютно точно! И, пожалуй, не ошибусь, сказав, что со временем этот материал будет иметь не меньшее значение, чем стекло или бумага.

– Вы преувеличиваете!

– Давайте поднимемся наверх! Там вы сможете познакомиться с результатами моих опытов.

– В вашей адской кухне?

– Да!

Кондамин снова взглядывает на него.

– Хорошо, – произносит он. – Давайте поднимемся!

Даллье ведет обоих профессоров на чердак, в свою лабораторию. Здесь он зажигает о тлеющее в печи полено несколько свечей и ахает, заметив, что впопыхах забыл снять с плиты сосуд с раствором каучука.

– Черт подери, какая пакость! – восклицает Кондамин. – Вонища тут и впрямь как в аду! Что это за дьявольское зелье вон в том сосуде?

– Сильно нагретый каучук! – отвечает Даллье.

Кондамин удивленно качает головой.

– Черный, как сажа, и так воняет? А ведь я собственными глазами видел, как индейцы нагревали его над кострами, однако… – но что вы там делаете, доктор?

Даллье шагнул к столу, нагнулся над лежащей на нем тетрадью, поспешным движением взял перо из чернильницы и сделал какие-то заметки. Кондамин подходит ближе и видит, что перед записью стоит номер сорок семь.

– Не знаю, как вам это объяснить, – говорит Даллье. – Видите ли, если каучук нагреть, он становится тягучим, а при остывании опять переходит в твердое состояние, не изменяя при этом своей окраски. Встречая вас, я забыл снять сосуд с плиты. Но огонь еще горел. Поэтому раствор нагрелся сильнее, чем я это обычно делал во время опытов. Потрогайте-ка сосуд…

Он откладывает перо в сторону и снова обращается к Кондамину.

– Потрогайте его! Он вряд ли теплее сорока градусов. Масса уже давно должна была опять затвердеть. А она все еще жидкая, она стала черного цвета…

Он смолкает. Потом медленно произносит:

– Она изменилась! – Осторожно, словно в сосуде лежит хрупкий драгоценный камень, он поднимает его и передает Кондамину.

– Так вы в самом деле открыли что-то важное? Именно сейчас? В нашем присутствии? – спрашивает изумленный Бугер.

– Думаю, что да, месье.

Кондамин качает головой.

– Вы меня просто потрясли, доктор. Сорок градусов, что ж, здесь, пожалуй, не больше. А в остальном-то вы уверены?

– Я подожду, – спокойно улыбается Даллье. – Посмотрю завтра утром, не изменится ли раствор.

Немного погодя Кондамин просит:

– Ну, а теперь покажите нам все же и то, что вы установили до сих пор. Ведь мне очень любопытно узнать, что за чудо я нашел на Амазонке.

Даллье подбрасывает дрова в печь, снимает с полки чистые сосуды, достает из ящика полоску каучука, берет со стола острый нож и разрезает ее. Кладет кусочки в сосуды, ставит один из них на огонь, а в другой наливает светло-желтую жидкость из бутылки. Одновременно он поясняет свои действия, стараясь говорить просто и понятно, ибо хотя ученые мужи, стоящие подле него, и сведущи в законах, по которым далекие чудовищные солнца движутся по холодным просторам вселенной, но что они смыслят в веществах, способных превратить в газ самые твердые камни!

– Да вы настоящий чародей! – вырывается у Кондамина, когда Даллье заканчивает демонстрацию. – Я позабочусь, чтобы ваш труд не остался вне поля зрения руководства Академии. Очень может быть, что в ближайшее время я опять навещу вас.

– Захватите с собой каучук! – просит Даллье. – Мне нужно его побольше.

Он гасит свечи и ведет гостей вниз.

Елена накрывает на стол. Она наполняет бокалы и ставит деревянный кувшин на середину стола.

Неужели дело в вине? Или это сказывается утомление после напряженной работы? Целыми месяцами Даллье не отходил от своей печи, не обращал внимания на еду и сон, дышал ядовитыми парами и никогда не ощущал ни малейшей слабости. Теперь же, сделав всего несколько глотков терпкого напитка, он вдруг почувствовал себя плохо.

– До скорой встречи, доктор! – говорит Кондамин на прощанье и, сидя в седле, протягивает Даллье руку.

– Мне было очень приятно, – любезно произносит Бугер.

Окрик, щелканье хлыста! И гости уже скачут по дороге в город.

7

Болезнь, свалившая Даллье в тот вечер, держит его в постели несколько недель. Весенние бури шумят над землей, стаи белых облаков тянутся по синему небу, а больной все еще находится во власти туманных видений. Однажды жар на несколько часов спадает, он берет из рук Елены письмо и читает его. По предложению профессора Шарля Мари де ла Кондамина Парижская королевская академия наук запрашивает, не согласится ли он продолжить исследование каучука уже по заданию Академии. В тот же день посыльный привозит из столицы пакет, в котором лежат восемь брусков каучука.

Лишь неделю спустя, получив разрешение подняться с постели, бледный и осунувшийся Даллье находит силы написать в Академию о своем согласии.

И он снова стоит у каменной плиты, возится с тиглями и колбами, смешивает, подогревает, плавит, выпаривает, повторяет свои опыты и заносит в тетрадь одно наблюдение за другим. Раз в неделю составляет отчет о результатах опытов и отправляет его в Академию. До поздней ночи засиживается в своем кабинете, сопоставляет записи о наблюдениях и начинает работать над книгой о химических и физических свойствах каучука.

Он не замечает, что в саду перед домом расцветают вишни, а из земли пробивается зеленая травка. Не видит, что на ветвях завязываются плоды, не чувствует сытого запаха сырой земли, идущего от бурых глинистых пашен. С моря плывут вереницы облаков и окутывают землю туманом и моросящим дождем. Потом солнце снова пробивается сквозь туман, поля затягиваются легкой дымкой испарений, и яркий свет разливается над лесом и лугами. С каждым днем солнце поднимается все выше. Но Даллье не замечает, что напоенный ароматом воздух постепенно становится сухим и горячим…

Так проходит год, проходит другой. За это время Кондамин не раз приезжал в гости, заглядывал в «адскую кухню», передавал приветы, благодарности и пожелания руководителей Академии и каждый раз озабоченно замечал:

– Вы плохо выглядите. Нельзя так надрываться, доктор!

Даллье только улыбался.

Но вот Кондамин не появлялся уже несколько месяцев. Пришло лишь письмо, где он просил извинить его и сообщал, что занят новой сложной работой и совершенно не имеет свободного времени. Он писал, что на новое вещество уже обратили внимание и в других странах, что скоро ожидается посылка с каучуком из Бразилии. Интересовался, как продвигается исследование.

Даллье закончил сочинение о химических и физических свойствах каучука. Однажды весенним вечером – шел уже четвертый год, как он взялся за анализ каучука, – ученый сидел в кабинете за своими записями и отчетами. Он составлял последний отчет для Академии и дошел до заключительных фраз. Гусиное перо скрипит по бумаге. Остается спросить, нужно ли ему приезжать в Париж для заключительного обсуждения его работы… Даллье ставит точку. Еще раз перечитывает всю страницу, затем достает конверт, проверяет, высохли ли чернила, вкладывает письмо в конверт и запечатывает его. Крупными прямыми буквами надписывает адрес. Откладывает перо.

Его охватывает безмерное ликование победителя.

8

После выхода книги имя Даллье приобретает известность. Факультет естественных наук в Безансоне приглашает его на должность адъюнкта, в нем заинтересована сама Королевская академия. Но он отклоняет все предложения. Его здоровье так сильно пошатнулось, что привлеченный для консультации врач решительно настаивает, чтобы он хотя бы на год отказался от работы. И Даллье не поднимается больше в свою лабораторию. У одного обедневшего бретонского графа он покупает молодую поджарую гнедую кобылу и совершает дальние прогулки верхом. Бывают дни, когда он с раннего утра до позднего вечера скачет по лесам и полям. Постепенно проходит болезненная бледность его лица, движения становятся спокойнее, руки больше не дрожат, когда он подносит чашку ко рту. Теперь ему доставляет удовольствие смотреть на деревья и цветы, растущие перед домом, слушать пение птиц в лесной чаще и наблюдать за белками, которые красными молниями взлетают по стволам деревьев. И если прежде он едва замечал наступление вечера, то теперь не может наглядеться на блики заходящего солнца, освещающие листья и траву. После многолетних изнурительных усилий постичь тайны природы он впервые проникается сознанием ее величия; его покидает привычное состояние скованности, сменяясь радостным ощущением свободы; взор обращается к простым вещам, окружающим его.

Его беспокоит Пьер. Ему уже семь лет, это краснощекий здоровый мальчик. Целыми днями он носится по саду, бросает камни, прыгает через невысокие живые изгороди, лазит на деревья и ловит бабочек. Садовник научил его плести маленькие корзинки из ивовых прутьев. Он знает, как обращаться с луком и стрелами, может найти гнездо дрозда. Но он не умеет ни читать, ни писать, плохо ведет себя за столом и усвоил у кучера дурную привычку по всякому поводу чертыхаться.

Даллье приглашает из Парижа воспитателя, под надзором которого Пьеру теперь ежедневно приходится два часа просиживать в комнате, с трудом вырисовывая грифелем буквы на аспидной доске.

Как-то раз, когда собравшиеся на небе густые тучи заставили Даллье отказаться от своей обычной верховой прогулки, неожиданно появляется Кондамин.

За окном свирепствует буйный ветер, вздымающий над землей клубы песка и пыли, а оба ученых сидят друг против друга в уютном кабинете.

– Похоже, что отдых идет вам па пользу, – говорит Кондамин, разглядывая Даллье.

Тот кивает.

– А вы, наверно, совсем отказываете себе в отдыхе. Мне не показалось? Смотрите, седые волосы!

– Да, старею понемногу, – соглашается Кондамин, проводя рукой по седым прядям. – Теперь я уж не гожусь для путешествий по Амазонке.

Окна сотрясаются от порывов ветра. В комнате постепенно темнеет, собеседники едва различают друг друга.

– Ваша книга действительно положила только начало, – замечает Кондамин после некоторой паузы. – Сейчас я так занят своей астрономией, что не в состоянии внимательно следить за вашей работой. Но мне говорили, что каучуком занимается добрых два десятка ученых.

– Да, и в том числе довольно известные, – подтверждает Даллье. – Некоторым удалось открыть кое-что, чего я не заметил в свое время.

– Послушайте, доктор, а нет ли у вас настроения снова взяться за это дело?

Молчание.

– Академия распределяет новые задания, – продолжает Кондамин. – Каучук начинает вызывать всеобщий интерес. Крупная партия его доставлена недавно из Бразилии. Так как вы смотрите?

– Откровенно говоря, – помолчав, произносит Даллье, – мне нужен покой.

Кондамин испытующе глядит на него.

– Нет уж во мне былого пыла. То ли я перетрудился, то ли еще что, не знаю… – говорит Даллье.

Его слова тонут в грохоте грома, от которого сотрясаются оконные стекла. Молния на миг озаряет комнату, снова раздается глухой удар. За окном слышится монотонный шум дождя.

Ученые сидят молча.

9

Прошло семь лет.

Пьер подрос, научился читать и писать, преуспел в арифметике и рисовании и благодаря стараниям воспитателя умеет вести себя за столом и в обществе. На верхней губе у него пробивается первый пушок. У юноши привлекательное лицо, темные вьющиеся волосы, мускулистое тело, правильная речь. Особого интереса к работе отца Пьер никогда не проявлял, но в последнее время он стал часто заходить в лабораторию, задавал вопросы, приглядывался к опытам, которые проводил отец, и внимательно следил за каждым словом и каждой цифрой, когда тот делал записи. В конце концов он сам под руководством отца проделал несколько несложных опытов с серной кислотой и углекислым калием. Однажды вечером Даллье зовет сына к себе в кабинет.

– Я думаю, – говорит он, окинув Пьера внимательным взглядом, – отдать тебя в какой-нибудь парижский лицей. Как ты считаешь?

Пьер в нерешительности опускает глаза.

Отец продолжает:

– Там ты прежде всего усвоишь начала естественных наук. Если дело пойдет на лад, поступишь потом в университет.

Помолчав, Пьер спрашивает:

– А в лицее преподают химию?

– По-видимому. Во всяком случае, готовься в путь. Тебе придется пробыть в Париже несколько лет.

Уже следующим утром Даллье отправляется в Париж, чтобы договориться с директором лицея и подготовить все необходимое. За сумму, которую Даллье вносит вперед, директор соглашается принять Пьера на время учебы в свой дом.

В лицее Пьера сначала чуждаются. Он старше большинства своих одноклассников и к тому же слишком прилежен. Вскоре он догоняет класс. В естественных науках его успехи особенно заметны. Теперь уже некоторые из хороших учеников, которых в школе не так много, ищут его дружбы, и он не отталкивает их. Впервые оказавшись в обществе молодых людей, он благодарен за каждое слово дружеского участия и не замечает зависти и злобы, кроющихся за красивыми фразами.

Между тем Кондамин почти каждый месяц наведывается к Даллье. Беседу гость всегда начинает с одного и того же вопроса:

– Как идет работа?

– Ничего примечательного, – недовольно бросает Даллье. – Несколько опытов с фосфором, реакции с серой – все это более или менее известно. На что-нибудь новое у меня, видно, уже не хватает пороху…

Когда Пьеру исполняется семнадцать лет, Даллье решает, что сыну пора поступать в университет, и забирает его из лицея.

– Пришло время всерьез приняться за естественные науки! Учись как следует и не пропускай лекций. Деньги я тебе буду высылать.

Пьер трудится с похвальным рвением, но вскоре попадает в компанию Жака Партра, молодого человека с неприятной наружностью, но хорошо подвешенным языком, и постепенно втягивается в его разгульный образ жизни. Как только появляется возможность выкинуть какую-нибудь шалость, юноши очень быстро находят общий язык, а по вечерам – вместо того чтобы сидеть над своими книгами – шатаются по кабачкам сомнительной репутации.

И хотя профессора от всей души хотели бы пойти навстречу сыну доктора Даллье, Пьер все-таки проваливается на экзаменах.

Даллье дает ему еще один год.

– Если опять провалишься, я умываю руки.

Наконец, успешно выдержав экзамен, Пьер отправляется в заграничное путешествие, чтобы закрепить приобретенные знания и составить себе цельную картину окружающего мира. Он посещает прежнюю резиденцию испанских королей – Вальядолид, а также Севилью, Мадрид и Лиссабон. Оттуда он на корабле плывет в Палермо, едет затем через Неаполь в Рим, Геную, Милан, в Равенну и, наконец, в Цюрих. Здесь он знакомится с Германом Кромфилдом, молодым английским ботаником, который тоже совершает свое первое самостоятельное путешествие. Молодые люди проникаются симпатией друг к другу, вместе катаются на лодке по Цюрихскому озеру и вскоре становятся друзьями. Совместно отправляются в Иннсбрук, Мюнхен, Регенсбург, оттуда в Нюрнберг и дальше в Лейпциг и Галле. В Магдебурге им приходится задержаться подольше, так как Герман чувствует себя утомленным от длительных переездов в почтовых каретах. В Ганновере они ввязываются в драку с пьяными возчиками и получают изрядную взбучку. В Гамбурге садятся на корабль, который доставляет их в Лондон, к родителям Германа.

Два беззаботных месяца проводит Пьер в английской столице. Родители Германа, оба родом из старинных купеческих семей, говорят по-французски, как на родном языке, и принимают Пьера с изысканной любезностью. Герман показывает ему комнаты, оборудованные им для научных занятий. Среди растений, препаратов и груд книг Пьер замечает на столе серый кубик. Быстрым движением он берет его в руки.

– Это каучук, – говорит Герман, подойдя ближе. – Его получают из сока гевеи – так назвал это дерево ваш Кондамин.

– Знаю, знаю, – отвечает Пьер, – сейчас повсюду толкуют о каучуке.

– Говорят, что Маке издал в Париже два тома своих исследований, – замечает Герман. – Мне не терпится прочитать их.

Пьер разглядывает зажатый в руке серый кубик.

– Странное дело, – произносит он наконец. – Для бразильских индейцев это вещество не представляет ничего особенного. А мы, европейцы, поднимаем вокруг него шум, держим его на своих столах, чтобы исследовать, посвящаем ему книги…

Он бросает взгляд на друга.

– Ты тоже увлекаешься им?

– Не очень, – отвечает Герман. – Так сказать, для разнообразия.

Он улыбается.

– Книги о нем я, пожалуй, не напишу!

Через два месяца Пьер получает письмо из дому. Отец сообщает, что чувствует себя плохо, и просит Пьера вернуться домой. Пьер покидает Лондон. Герман, провожающий его на корабль, берет с него слово когда-нибудь снова приехать к ним.

Пьер застает отца в постели: у него жестокий приступ подагры. Работа в лаборатории, жар от печи и ядовитые испарения к шестидесяти годам превратили его в развалину. Елена, оставшаяся, несмотря на преклонный возраст и полноту, такой же проворной и словоохотливой, взволнованно суетится по дому.

– Ах, боже мой, молодой хозяин! Вот хорошо, что вы приехали! А папаша ваш все время о вас вспоминали! Как они расхворались-то! Ах ты господи!

Однажды к дому подъезжает экипаж; Пьеру приходится самому открывать ворота. Елена занята приготовлением обеда, а кучер, ежедневно наведывающийся к ней на кухню, заснул за столом в самый разгар беседы.

Из экипажа выходит рослый седой мужчина.

– Месье де ла Кондамин! – обрадованно восклицает Пьер.

Седовласый гость оглядывает его, крепко трясет ему руку и заразительно смеется.

– Ну как, мой мальчик, повидали свет? И правильно сделали!

По широкой дорожке они направляются через сад к дому. Идут не спеша, и Кондамин расспрашивает Пьера о Милане, о Мадриде, где он бывал и сам.

– Там я впервые прочитал сообщения об Амазонке, – перебивает он рассказ Пьера. – Серьезно! Это и заставило меня впоследствии двинуться в те края.

Наконец они входят в дом и поднимаются по лестнице. Окно в комнате отца распахнуто настежь.

– Правильно! – замечает Кондамин. – Понюхайте свежего ветерку, доктор. Ну, как дела?

Даллье устало усмехается.

– Все то же. Радоваться нечему!

Пьеру удается уговорить стариков пройтись по саду.

– Да, доктор, недешево обошелся вам каучук, – говорит Кондамин, когда они втроем прохаживаются между клумбами герани и кустами орешника. – Да и мне мои научные увлечения стоили не меньше. Похоже на то, – добавляет он, проводя рукой по изборожденному морщинами лицу, – что у меня опять начинаются приступы, черт бы их побрал! Кто однажды подхватил амазонскую лихорадку, тот не избавится от нее до конца дней своих.

Кондамин засиживается до вечера. Простившись с Даллье, он шагает к воротам в сопровождении Пьера, который хочет помочь ему взобраться в экипаж. Но старый ученый отстраняет его руку.

– Не нужно, мой мальчик! В семьдесят лет уже нельзя позволять себе излишний комфорт. Эй, поехали!

Сидящий на козлах кучер натягивает вожжи. Вскоре шум колес затихает вдали.

В 1770 году англичанин Джозеф Пристли сделал случайное открытие. Сидя за своими научными записями, он нечаянно стал тереть по бумаге куском каучука, который держал в руке. Вдруг он заметил, что написанные им строки исчезли. Пораженный, он взял другой лист рукописи и начал тереть его куском каучука. Карандашные линии таяли на глазах. Ученый записал этот факт и некоторое время спустя сделал его достоянием общественности. Деловые люди вскоре научились извлекать из него выгоду.

Так в Англии из каучука был изготовлен первый товар – резинка для стирания.