Текст книги "Охотники за каучуком (Роман об одном виде сырья)"

Автор книги: Манфред Кюнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

5

На следующий день отряд добирается до миссии священника Джозефа Кларка.

Посреди поляны возвышается чисто выбеленный домик, окруженный сараями и хижинами туземцев, к которым со всех сторон примыкают сады и поля маиса, раскинувшиеся, словно огромные, аккуратно расправленные платки. На севере они упираются в рощу карики, на юге граничат с зарослями кустарника, в гуще которого вьется дорога, спускаясь к берегу Конго. Близость реки дает себя знать: над селением стоит отчетливый запах ила.

Меж хижинами бегают свиньи. Дети играют с разноцветными камешками. Из дверных проемов некоторых домов выглядывают испуганные черные лица, молча провожающие солдат глазами.

Деревянное здание миссии покоится на столбах, похожих на окаменевшие ноги слона. Манговое дерево осеняет разбитый перед домом садик зелеными веерами своих листьев. Чуть в стороне от него стоит часовня, увенчанная железным крестом, в которой чернокожие христиане селения Исайя каждое утро и каждый вечер при свете восковых свечей молятся чужому богу, чье слово белый человек донес до них через далекие моря и непроходимые леса.

Джозеф Кларк – американец. Посланцем баптистского союза миссионеров в Бостоне он тридцать лет назад ступил на землю Африки, добрался до самого сердца Черного континента, основал девятнадцать миссий и окрестил в христианскую веру несколько туземных племен. Вместе с английскими миссионерами, проповедниками шведского союза миссионеров и несколько позже появившимися в этих краях баптистскими богослужителями из Англии он избороздил все рукава и притоки Конго на своем небольшом пароходике, внеся тем самым свой вклад в дело исследования бассейна могучей реки и ее заболоченных, заросших девственными лесами берегов. Позже он вступил в контакт с предприимчивыми миссионерами из Евангелического союза, но не желал иметь никаких дел с недавно основанным римско-католическим викариатом в нижнем течении Конго, тесно связанным с Брюссельской конгрегацией непорочного сердца девы Марии.

На средства, полученные им от своей организации в Бостоне, он за последние несколько лет построил поселок Исайя, где на пятьдесят первом году жизни принялся обучать свою чернокожую паству азбуке, английскому языку, обработке почвы. Он передает им свои познания о их собственной стране и населяющих ее народностях и наряду со всем этим настойчиво занимается селекционными опытами в своем крошечном садике, а вечером ровным низким голосом читает вслух священное писание всем тем, кто в тот день не ушел в лес на сбор каучука. Время от времени он объезжает основанные им миссии, читает там проповеди, участвует в охоте на антилоп или бегемотов, а затем, усталый и довольный, возвращается к себе.

Высокий, костистый, крепкий и седоголовый Джозеф Кларк в последние годы стал молчаливым. На бледном его лице, не поддающемся загару, лихорадочно горят острые и проницательные глаза. Но иногда взгляд этих глаз как-то сразу тускнеет; это случается, когда Кларк слышит о новой экспедиции агентов с отрядами солдат в лесные районы Конго или до поселка доходит молва о негритянских деревнях, жители которых были поголовно истреблены. В такие минуты взгляд его теряет обычную спокойную уверенность, выдавая душевное смятение, боль, отчаяние.

Тяжело, будто через силу ступая, выходит Кларк на крыльцо своего дома. Здороваясь с Лотэром, он старается не встречаться со взглядом вызывающих, насмешливых глаз капитана.

– Найдется у вашего преподобия глоток вина и немного еды для утомленного путника?

Кларк кивает. Две глубокие складки резко обозначились в уголках его рта.

– А для моих молодцов? – спрашивает Лотэр.

Кларк окидывает мрачным взглядом столпившихся перед домом солдат хауса; оборванные, взмокшие от пота, они алчно поглядывают на хижины селения.

– Не бойтесь, ваше преподобие! Я позабочусь, чтобы они не безобразничали в ваших владениях, – замечает Лотэр.

Он упорно не сводит глаз с лица Кларка.

– Хорошо, – произносит тот наконец.

По команде Лотэра толпа возбужденных, потных людей расходится. Группами и поодиночке бредут они к окраине селения, сваливают в кучу свое походное снаряжение и палатку белого начальника – все, что пронесли сквозь лес на своих спинах, – и ставят винтовки пирамидой. Потом устраиваются на отдых в тени деревьев.

Лотэр вслед за миссионером входит в дом.

Кларк отворяет дверь в одну из комнат; окно здесь завешено белыми, пронизанными солнцем полотнищами. Стол у окна завален пожелтевшими рукописями и письмами; на стене висят маленькие, суетливо тикающие часы в деревянном футляре.

Лотэр тяжело опускается на стул. На зов хозяина дома является молодая негритянка, приносит вино и блюдо с мясом. Она испуганно поглядывает на белого начальника, который отстегивает кожаный пояс с кобурой, распахивает на груди форменную куртку и протягивает руку за стаканом.

Девушка выходит из комнаты. Лотэр торопливо глотает мясо, запивает его вином, наливает себе второй стакан и продолжает есть. Его заскорузлые, грязные руки ловко орудуют ножом и вилкой.

– Ну и паршивая же страна! Комары, рабочие – одни бездельники, – ворчит он, уплетая за обе щеки. – Давно пора показать этим черномазым, где раки зимуют. Согласны со мной, Кларк?

Миссионер молчит.

– Ваша деревня в прошлом месяце сдала слишком мало каучука; на двадцать процентов меньше нормы! Пусть эти скоты наконец поймут, что им за это не поздоровится…

Лотэр поперхнулся и закашлялся.

– Может, лучше я сам объясню им, что к чему? Соберите потом своих людей!

Кларк отворачивается. После минутного молчания замечает:

– Моих негров нет здесь.

– То есть как это нет?

– Они ушли, еще не вернулись.

– Куда ушли?

Медленно, словно каждое слово стоит ему неимоверных усилий, миссионер отвечает:

– Вчера в деревню прибежали двое из племени балала. Они рассказали, что шли по лесу с караваном. Потом на них напал отряд во главе с бельгийским офицером. Без всяких причин.

Голос Кларка дрогнул. Нервно передернув плечами, он продолжает:

– Он их всех перестрелял. Они и теперь лежат там, в лесу. Среди них есть раненые, им нужно помочь. Поэтому я послал туда своих негров…

Помолчав, он добавляет:

– Англичанин…

Вилка в руке Лотэра начинает дрожать. Перестав жевать, он уставился на миссионера. Тот подошел к нему вплотную.

– Вы его даже не похоронили!

Со стороны реки доносится протяжный вой какого-то хищника. Потом треск сучьев. Пронзительный вопль какаду. Что-то тяжелое шлепается в воду. Опять воцаряется тишина.

Джозеф Кларк продолжает говорить. Голос его звучит приглушенно, слова рвутся словно откуда-то из глубины, где они долго томились в заточении.

– Мне пришлось быть свидетелем всего этого! Долгие годы… Господи… Я приехал в эту страну проповедовать любовь к ближнему и всепрощение… равенство всех людей перед богом… Его именем я крестил их в нашу веру. Многих негров… И они доверяли нам. А мы? мы?

Он запнулся.

– Их избивали и издевались над ними! Убивали их… В чаще леса насиловали приглянувшихся женщин… Ради проклятого каучука калечили невинных людей, бросали их, истекающих кровью, на произвол судьбы… И кто? Кто это делал? Бельгийские офицеры! Европейцы! Белые люди, христиане… Все это продолжается и поныне! Насилия, грабежи… Хуже хищных зверей!

Он вытирает выступивший на лбу пот.

– Мои негры приходят ко мне! Они спрашивают… хотят знать: есть ли бог на небе? Почему он допускает все это? Они уже не верят мне… Да и как мне объяснить им? Сказать, что бог есть, он добр и любит всех своих детей; что он разрешает сильным издеваться над слабыми и требует, чтобы те все равно любили его…

Помолчав немного, он продолжает:

– Уже десятки тысяч туземцев отправлены на тот свет… А теперь и Генри Стокс! Я знал его. Снова страшное злодеяние… В эту ночь я не мог заснуть и все думал, думал… Но ответа не нашел! Не вижу пути, который бы вывел нас из моря крови…

Лотэр поднимает голову.

– Дело вот в чем… – хрипло произносит он. – Вы миссионер…

Он запнулся.

– Да… – начинает он снова и опять умолкает.

– Мои родители были простые люди, – выдавливает он наконец. – А вы миссионер. Вы смотрите на жизнь иначе…

Он думает о том времени, когда он совсем еще молоденьким лейтенантом приехал в эту огромную, неведомую страну. Акционерное общество «Анверсуаз дю коммерс о Конго» послало его в один из округов в среднем течении реки Конго, где он на протяжении ряда лет обеспечивал сбор каучука. Посылал своих надсмотрщиков в деревни, вызывал туземцев к себе, внушал им, что для пользы государства и своей собственной они должны стараться, и приказывал надсмотрщикам наказывать их, если ему казалось, что сдано слишком мало каучука. Жителей подчиненных ему четырех деревень охватывал ужас только от одного его имени. Правление акционерного общества выразило ему благодарность и повысило жалованье. Начальство в Боме вскоре прислало приказ о производстве в следующий чин. На все свои сбережения – жалованье за все эти годы, проценты со сбора каучука, выплачивавшиеся поквартально, и премии за усердие и жесткое обращение с туземцами – он купил акции компании. Через два года он мог бы получить сумму, в пятьдесят пять раз превышающую первоначальный взнос. Вместо этого он приобрел еще акций. Его опять повысили в чине. Компания вверила его попечению округ Каоло на востоке страны. Правительство Конго назначило его комендантом укрепленного форта Базоко; теперь в его подчинении находилось восемь рот чернокожих солдат. Кроме того, ему прислали адъютанта – седовласого лейтенанта Сарро и Бруаля – командира надсмотрщиков, расквартированных по деревням всего района… А теперь? Теперь Лотэр – капитан конголезской милиции, начальник восточной области и один из самых видных акционеров компании «Анверсуаз дю коммерс о Конго».

– Да… – повторяет он. – Мои родители… От них мне немного перепало. Когда я был курсантом офицерского училища в Брюсселе, по воскресеньям мои товарищи уходили в город, а я вечно торчал в казарме, потому что у меня не было ни гроша за душой. Я курил самые дешевые сигареты и пил самый паршивый кофе… Сейчас мне двадцать восемь… а я капитан, управляю огромным районом…

Он подается всем телом вперед и отчетливо рубит слова:

– И я хочу наконец почувствовать, что это значит: иметь деньги!

В ответ Кларк гневно бросает:

– Для этого вы и убиваете?

Лотэр прикусил язык. Его берет досада – он чувствует, что сболтнул лишнее. Наконец он выпаливает:

– Прошу, однако, не забывать: я действую по приказу правительства! Конго принадлежит его величеству королю Бельгии, а вы, вы всего лишь иностранец, которого мы терпим из милости!

Кларк отворачивается. Его глаза опять выражают боль и бессильный гнев.

– Деньги! – шепчет он.

И с отвращением:

– Женщины!

– Вот оно что! А ваша чернокожая милашка тоже, небось, не только к столу подает, а?

Кларк ничего не отвечает.

Лотэр встает и начинает мерить шагами комнату. Его мысли перескакивают с одного на другое: справится ли Сарро в его отсутствие с округом? Не запьет ли – как случилось уже однажды несколько месяцев назад – и не оставит ли без надзора сборщиков? А Бруаль? Удалось ли ему выудить у этих скотов каучук?

Лотэр останавливается перед миссионером.

– Знаете ли вы дорогу к форту Либоква? Можете дать мне проводника?

– Либоква?

– Там начались какие-то безобразия, волнения среди негров! Мне надо попасть туда кратчайшим путем!

– Это в округе Руби-Уэле, – медленно произносит Кларк.

– Правильно! Так можете дать мне проводника?

Вдруг Лотэру приходит в голову новая мысль.

– А где эти двое негров из племени балала? Мне нужно их повидать!

– Они ушли вместе со всеми, – отвечает Кларк. – Нужно ведь показать дорогу к тому месту в лесу…

Он поднимается.

– Нет, я не смогу дать вам проводника. Никто из моих людей ни разу не бывал в Либокве.

Лотэр с трудом удерживается, чтобы не выругаться.

– Вы собираетесь выступить в поход сегодня же? – спрашивает Кларк.

– Да, сегодня же!

– Боюсь, что…

– Что?

Лотэру приходится дважды повторить свой вопрос, прежде чем миссионер отвечает, не поднимая глаз:

– Я думаю, вы не заблудитесь.

В 1898 году на севере государства Конго, между реками Руби и Уэле, большое племя абу-буа восстало против принудительного сбора каучука. Во главе округа в то время стоял бельгийский комиссар капитан Тилькенс, засевший со своими восемью десятками чернокожих солдат в форте Либоква.

Долгие годы племя абу-буа не решалось подняться на борьбу против комиссара и его солдат, грабивших деревни. Еще в 1896 году капитан Тилькенс писал в Брюссель:

«Комендант Верстратен посетил мой форт и очень благожелательно беседовал со мной. Он сказал, что тон его доклада будет зависеть от количества каучука, который мне удастся собрать. Добыча возросла с трехсот шестидесяти килограммов в сентябре до полутора тысяч в октябре, а с января будет доходить до четырех тысяч килограммов в месяц, что принесет мне ежемесячную надбавку к жалованью в размере пятисот франков… Разве меня нельзя назвать счастливчиком?»

Генерал-губернатор Конго в личном письме выразил ему благодарность. Однако вскоре Тилькенс стал испытывать затруднения, потому что туземцы абу-буа начали уклоняться от сдачи установленной нормы каучука, да и находить носильщиков для транспортировки становилось все труднее. В некоторых деревнях уже открыто отказывались выполнять его распоряжения. В это время он получил приказ из Бомы, в котором предписывалось любыми средствами найти полторы тысячи носильщиков и увеличить сбор каучука в его округе, причем разрешалось в случае необходимости применять силу. После этого Тилькенс приказал заковать в цепи старейшин всех деревень, жители которых оказывали сопротивление или хотя бы только выражали недовольство, а женщин, и детей из этих деревень согнать в форт. В соседних племенах, враждовавших с абу-буа, его вербовщики набрали охотников для карательной экспедиции, направившейся в деревни среднего течения реки Уэле. Шесть деревень были разорены, а их жители подвергнуты пыткам и убиты; лишь спустя несколько месяцев каратели вернулись в форт. За каучук, который удалось собрать во время похода, каждый солдат получил в награду женщину из племени абу-буа.

Но вслед за этим начались волнения и в деревнях по берегам реки Руби. Вождь племени абу-буа Бамбара собрал из ожесточившихся людей войско, и одно из военных поселений недалеко от форта оказалось под угрозой. Тилькенс выступил навстречу негритянскому войску с сотней солдат, но в этот момент пришло известие о новых волнениях на севере округа. Он понял, что не в состоянии обеспечить постоянный и повсеместный контроль за огромной территорией. Тогда он написал в Бому, откуда им было получено напоминание о необходимости вновь увеличить количество сдаваемого каучука, «не останавливаясь перед принятием решительных мер». Тилькенс ответил:

«Я предвижу волну беспорядков во всем округе. В последнем письме я, кажется, уже предупреждал об этом. Причины все те же. Туземцы устали от установленных нами “порядков” – от сбора каучука, его переноски, от добывания и хранения продовольствия для белых и черных. Мне опять пришлось в течение трех месяцев непрерывно подавлять волнения; у меня было лишь десять дней передышки. Мной захвачено сто пятьдесят два пленных. Вот уже два года я пытаюсь силой оружия заставить людей этой местности повиноваться мне, и, несмотря на все, я не могу утверждать, что это мне удалось. Они предпочитают умирать… Что с этим поделаешь?»

6

Форт расположен у излучины реки.

За двумя рядами частокола высятся белые стены зданий. Чернокожие часовые у ворот дремлют, прислонившись к сторожевой будке. Над раскаленными крышами поднимается в небо мачта, с которой вяло свисает государственный флаг Конго.

Капитан Тилькенс стоит в своей комнате у окна и наблюдает за тем, как колонна солдат во главе с Лотэром входит в ворота форта. От его взгляда не ускользают замызганные куртки капитасов.

Энергично распахнув дверь, он с грохотом сбегает вниз по узкой деревянной лесенке и выскакивает во двор.

– Наконец-то! – возбужденно приветствует он Лотэра, протягивая к нему руки.

Лотэр снимает пробковый шлем, приглаживает рукой взмокшие от пота и примятые шлемом черные волосы и устало улыбается Тилькенсу.

– Успел все-таки вовремя?

– Да, но в самую последнюю минуту, – отвечает Тилькенс. – Ты себе даже не представляешь, что тут творится. Я жду тебя уже целую неделю.

– У меня не было проводника, – объясняет Лотэр. – Какой-то черномазый скот, которого мы прихватили в одной из деревень, завел нас черт знает куда. Ну, я его уже на третий день…

Он делает выразительный жест и добавляет:

– Пришлось самому выбираться.

Он идет вслед за Тилькенсом в дом, а солдаты хауса смешиваются с шумной толпой солдат форта, сбежавшихся сюда из всех окружающих двор построек.

В тесной комнатке два стула, шкаф, гамак и стол, заваленный картами; свободного места почти нет. Лотэр разглядывает своего старого приятеля, вместе с которым они не раз весело проводили время в период учебы в Брюссельском офицерском училище. Он устало опускается на стул и говорит:

– Пауль, ты почти совсем не изменился с той поры.

– Да ну?

Тилькенс как-то странно улыбается. Он тоже присаживается к столу и принимается рассеянно теребить рукав мундира, висящего на спинке стула.

Лотэр удивленно всматривается в его лицо. Он замечает несколько седых прядей в волосах Тилькенса, да и весь он кажется ему теперь каким-то изможденным.

Они не виделись шесть лет. В последний раз они совершенно случайно встретились в Боме. Оба приехали, чтобы представить отчет в канцелярию генерал-губернатора. Освободившись, они отправились в какой-то английский отель и просидели там далеко за полночь. С тех пор встречаться им не доводилось, и Лотэр очень жалел об этом. Учась в офицерской школе, они всегда ладили друг с другом, а под конец даже подружились.

– Значит, у тебя тут какие-то затруднения? – прервав раздумье, спрашивает Лотэр.

– Затруднения? Ну, это как сказать…

– Генерал прислал связного с приказом двум ротам немедленно выступить на поддержку гарнизона твоего форта. Ну, я решил пойти с ними сам.

– Спасибо! – от всего сердца благодарит Тилькенс. – Я рад, что вы пришли. Понимаешь, дело вот в чем. Негры бунтуют. Невозможно выйти за ворота – сейчас же откуда-то свистят пули. Черт их знает, где они берут эти старые ружья!

– А с чего, собственно, началось?

Тилькенс пожимает плечами. Помолчав немного, он замечает:

– Компании все кажется мало! Каждые два-три месяца мне приходится увеличивать норму сбора, иначе рискую потерять часть жалованья. Тут уж и у последнего болвана может лопнуть терпение. В конце концов, негры тоже не из пальца сосут этот проклятый каучук.

– Послушай-ка! – Лотэр изумленно смотрит на расстроенное лицо приятеля. – Но ведь повсюду так! Почему ты обвиняешь в этом компанию?

– А кого же еще?

– Но ведь они вынуждены добиваться больших прибылей, а то для таких, как мы с тобой, ничего не останется.

– Ничего, что-нибудь да останется! Нужно только…

Тилькенс замолкает на полуслове и вдруг улыбается какой-то виноватой улыбкой.

– Прости, пожалуйста! Я тебе даже не предложил выпить.

Лотэр осуждающе покачивает головой, глядя, как Тилькенс достает из шкафа бутылку и два стакана, как, сдвинув карты в сторону, ставит их на стол. При этом он старается не встречаться с Лотэром глазами.

– Этот мятеж, видно, не дает тебе покоя? – тихо спрашивает Лотэр.

Бутылка в руке Тилькенса дрожит. Несколько капель вина попадает на стол, когда он, возражая, резко ставит бутылку.

– Нужно войти в положение людей, вот в чем дело! Конечно, негров необходимо держать в руках, и заставлять их работать тоже нужно; да и наказывать не мешает, если они ленятся и сдают слишком мало каучука. Но нельзя же требовать невозможного! Разве ты сможешь одной рукой сделать вдвое больше, чем двумя? Разве можно требовать с мертвого негра, чтобы он все равно сдавал положенные пятьдесят фунтов каучука в месяц? А я должен из деревень, в которых не осталось и половины жителей, выжимать столько же – да что там, еще больше, чем прежде! В два раза больше! В три раза!

Лотэр хмурится.

– Мне кажется, ты не понимаешь, о чем, собственно, идет речь или ты просто забыл об этом, дорогой. Компания…

– Компания хочет нажиться за наш счет! И за счет негров! Мы же просто кнут в их руках, чтобы подстегивать этих несчастных, заставляя их отдавать последние силы! А все для чего? Чтобы господа из наблюдательного совета могли набивать карманы франками!

– А до тебя это только теперь дошло?

Тилькенс удивленно смотрит на приятеля. Потом откидывает назад в беспорядке падающие на лоб волосы и отвечает упавшим голосом:

– За последние месяцы мы здесь уничтожили почти четыре сотни туземцев.

– Только и всего?

Тилькенс вскакивает.

– А что же, прикажешь прикончить все племя? Может быть, мне отправлять в Бому каждый месяц корабль, груженный негритянскими головами?

Лотэр переводит взгляд на все еще нетронутые стаканы с вином.

– Послушай, – говорит он раздраженно. – Все это ерунда! По пути сюда я зашел в миссионерское поселение. Ты ведь знаешь Кларка? Старый дурак прочитал мне целую проповедь…

– Представляю себе!

Тилькенс хрипло смеется.

– Раз ты этого англичанина…

– Ага! Значит, ты уже знаешь.

– Такие новости распространяются быстро. В Боме о ней тоже скоро узнают.

– Ну, вот я и говорю, – продолжает Лотэр, немного выбитый из колеи. – Этот дурак читал мне проповедь. Но ему по штату положено. А ты-то зачем?

Тилькенс встает и принимается большими шагами ходить по комнате. Наконец он останавливается прямо перед Лотэром и говорит:

– Может быть, ты и прав. Нервы у меня сдают, я уже давно замечаю. Возможно, это все от жары, от вина… А может быть, ты и неправ. Но ссориться нам не стоит.

И, помолчав:

– Да и кто мы такие? Во всяком случае… Мне не остается ничего другого, как принять твою помощь и воевать дальше.

– Вместе мы здорово дадим им жару, – убежденно восклицает Лотэр.

Тилькенс машет на него рукой.

– Не думай, что это легко! То, что здесь происходит, не похоже на обычные беспорядки.

Он берет стакан и одним духом опоражнивает его. Затем подходит к окну и долго смотрит на пышущий зноем плац.

Вечером он ведет Лотэра к сараям, в которых содержатся пленные.

Сто тридцать четыре человека, в большинстве своем женщины, которых надсмотрщики согнали сюда из близлежащих деревень. Раскаленный сарай из гофрированной жести набит до отказа. Оттуда разит такой нестерпимой вонью, что двое часовых, стоящих с винтовками па посту у запертых дверей сарая, отошли от него к противоположному дому. Когда Тилькенс приказывает им отпереть сарай, их лица расплываются в усмешке. С трудом удается им вытащить тяжелый засов.

– Черт побери! Какие-то скелеты, – вполголоса, сквозь зубы цедит Лотэр, оглядывая темнокожих, задыхающихся от страха и вони людей, которые протискиваются к дверному проему и жадно глотают свежий вечерний воздух.

– Зачем ты навязал себе на шею этот сброд?

Тилькенс пожимает плечами.

– Я их отпущу, как только получу каучук, который мне недодали в их деревнях, – другого способа у меня нет. Мне один полковник в Боме порекомендовал это средство.

И, немного помолчав, добавляет:

– Восемнадцать уже отдали богу душу.

– Ты их ничем не кормишь?

– Один раз в день им дают воду и несколько маисовых лепешек. А то они слопают друг друга.

Из сарая доносятся глухие всхлипывания. Жалобно плачет ребенок. Люди продолжают, толкаясь, протискиваться поближе к двери.

– Ну-ну! Не так быстро, – замечает Тилькенс.

Он подзывает часовых. Они подбегают к сараю и принимаются прикладами отгонять людей от двери. Раздаются стоны, кто-то жалобно вскрикивает; толпа пленных отшатывается в глубь помещения. Одна из женщин падает, обливаясь кровью; ее оттаскивают.

Тилькенс подходит к двери. Лотэр неохотно следует за ним, стараясь не дышать.

У стены сарая лежит мужчина. Он гол, ноги скованы цепью. На груди резко обозначились ребра, Живот у него втянут, острые ключицы чуть ли не упираются в подбородок, а конечности высохли и напоминают палки, на которых сучками выдаются вспухшие суставы.

Лотэр вглядывается в лицо этого человека, отвернувшегося от света. В темноте лишь лихорадочно блестят белки воспаленных глаз.

– Ну? Ты не передумал? – громко спрашивает Тилькенс на диалекте абу-буа. – Хочешь вернуться в свою деревню? Будешь еще сопротивляться?

Белые пятна глаз исчезают, вместо них сверкают зубы. Тилькенс прислушивается. Потом спрашивает:

– Ты меня слышишь?

Но человек, лежащий у стены, безмолвен и недвижим.

– Кто это? – спрашивает Лотэр.

С гримасой отвращения Тилькенс выходит из сарая.

– Заприте дверь!

Он и Лотэр идут назад к дому.

– Это Бамбара. Их царек! Это он поднял бунт.

– Вот как!

– Это он их всех подговорил, собака!

– Почему бы тебе не взять веревку да не повесить его?

Тилькенс отмахивается.

– Сначала надо покончить с беспорядками! Стоит мне сейчас вздернуть их главаря, через два дня восстанут все деревни в округе.

– Так, значит, не все участвуют в мятеже?

– На юге пока спокойно. Да какое это имеет значение! Завтра все может измениться…

Ночь спускается на землю.

Из казармы раздается гул голосов.

В комнате Тилькенса друзья еще долго сидят, беседуя при свете керосиновой лампы.

Утром патрульные приносят в форт трупы четырех солдат из племени бангала.

Их застывшие, покрытые пылью и запекшейся кровью лица так изменились, что Тилькенс с трудом узнает в них своих надсмотрщиков, которых он во время последней проверки южных районов оставил в деревне Лунда.

Старший патруля, чернокожий сержант, докладывает, что нашел деревню пустой, но при попытке углубиться в лес был обстрелян.

Тилькенс хватает Лотэра за плечо.

– Ну, что я говорил? Теперь и эти начинают заваруху!

После того как солдаты, сбежавшиеся на плац, чтобы поглазеть на трупы, по приказу Лотэра возвращаются в казарму за оружием, Тилькенс с Лотэром тоже идут в дом и спешно готовятся к выступлению в поход.

Полчаса спустя к берегу пристает большой паровой катер, поднявшийся вверх по реке Руби. На корме у него полощется по ветру синий флаг государства Конго. Тилькенс изумленно глядит на опрятного белолицего лейтенанта, который появляется в воротах. Обменявшись приветствием с начальником форта, он после короткого разговора следом за ним входит в дом.

– Меня зовут Лакруа, – говорит он, слегка поклонившись в сторону Лотэра. – Месье Тилькенс только что сообщил мне, что вы тоже здесь, господин капитан.

Лотэр разглядывает его.

Лейтенант молод, удивительно молод, отмечает про себя Тилькенс, ему вряд ли перевалило за девятнадцать; он тонок в кости, почти хрупок. Над верхней губой пробивается темный пушок. Глаза смотрят мягко, почти по-девичьи.

– То есть как? Вы что, меня ищете? – спрашивает Лотэр.

Лейтенант протягивает ему письмо. Лотэр медленно вскрывает конверт, разворачивает бумагу, на которой не без удивления замечает правительственную печать, и углубляется в чтение.

Тилькенс с любопытством наблюдает за ним.

– От генерал-губернатора, – произносит наконец Лотэр.

Глаза его беспокойно бегают.

– Что-нибудь неприятное? – спрашивает Тилькенс.

– Из-за Стокса…

– Та-а-ак.

Потом поворачивается к лейтенанту.

– Значит, вы прибыли из Бомы?

– Прямым ходом. Мне приказано сопровождать господина капитана до Бомы.

Тилькенс опять бросает взгляд на Лотэра и наконец спрашивает:

– Ну, как же быть?

– Я поеду. Тебе придется справляться здесь самому, – быстро овладев собой, отвечает Лотэр. – Я оставлю тебе моих негров… Гм… Хотелось бы только знать…

Комкая письмо своей огромной ручищей, он вскидывает голову.

– Лейтенант Лакруа! Что вам известно об этом письме?

Лейтенант озадаченно поворачивается к нему.

– Я хочу сказать – вы знаете, о чем там речь?

– Господин капитан! – оскорбленно вспыхивает Лакруа.

– Но ведь вам, наверно, дали какое-то приказание, поручение, что ли?

– Мне приказано сопровождать вас до Бомы. Больше ничего.

Вмешивается Тилькенс.

– Вы прибыли на паровом катере? На нем ведь может уместиться целая рота. Дело в том, что мы сейчас проводим карательную экспедицию, господин лейтенант. Как раз вниз по течению; все готовы к выступлению, Что вы на это скажете?

– Я с удовольствием помогу вам, – отвечает Лакруа.

Не проходит и часа, как паровой катер, палуба которого битком набита солдатами, уже спускается вниз по течению Руби, мимо мангровых зарослей и темных илистых берегов, из которых, словно огромные медузы, выпирают висячие корни дерева онду.

Над водой стелется сиреневый туман. Офицеры укрылись в каюте подле рубки рулевого.

– Что это генерал-губернатору понадобилось от тебя? – спрашивает Тилькенс у приятеля.

– Пустяки! А на Стокса я оформил протокол.

– Не боишься, что дело может принять плохой оборот?

Лотэр пожимает плечами. Немного спустя он говорит тихо, чтобы Лакруа не разобрал:

– Во всяком случае, у меня больше акций «Анверсуаз», чем у него…

У деревни Лунда катер сбавляет ход и подруливает к берегу. Плоское днище шуршит по песку и ракушкам. Боцман командует что-то двум матросам, появившимся на корме. Ловким броском они зачаливают канат за толстый скрюченный ствол карагача, повисший над водой.

Тут же они бросают с носа второй канат, затягивающийся петлей на корневище мангрового дерева. Карагач и корень гнутся и трещат под тяжестью причаливающего катера. На берег сбрасывают дощатые сходни. С шумом и грохотом спускаются по ним солдаты; офицеры наблюдают за ними, стоя у поручней.

– Смотри, не поддавайся, – говорит Тилькенс, пожимая руку друга.

– Надеюсь, скоро увидимся.

– А ты пока образумь своих черномазых.

– Уж будь спокоен.

Козырнув лейтенанту, Тилькенс спускается на берег к своим солдатам.

Матросы втаскивают на палубу сходни и отдают чалки. Течение медленно сносит катер, заработал мотор, винт поднимает за кормой желтые бурунчики пены.

Лотэр видит, как солдаты один за другим ныряют в чащу леса. Наконец и белый пробковый шлем Тилькенса исчезает между огромными листьями папоротников и яркими головками цветов.

Катер медленно пробирается сквозь туман по занесенным илом извилинам реки, неуклонно приближаясь к далекой Боме, Стоя на палубе, Лотэр слышит доносящийся со стороны деревни Лунда треск отдельных выстрелов, потом протяжные вопли и глухой грохот винтовочных залпов.

В ночь с 9 на 10 августа форт Либоква подвергся нападению восставших. Частокол был повален, деревянные сараи и дома сожжены; в схватке погибло сто семьдесят два солдата. Вождя абу-буа Бамбару освободили из заточения, а с ним более сотни женщин и детей, согнанных надсмотрщиками в форт в качестве заложников. Абу-буа захватили почти пятьдесят тысяч патронов и большое количество винтовок.