Текст книги "Охотники за каучуком (Роман об одном виде сырья)"

Автор книги: Манфред Кюнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

21

Второй крупный процесс также кончается победой акционеров каучуковых компаний.

В качестве обвинителя на сей раз выступает бельгийское государство, основательно подготовившееся к этой трудной роли. На скамье подсудимых оказываются, наряду с компаниями «Анверсуаз» и АБИР также «Кассаи» и объединение «Катанга», поскольку из районов, контролировавшихся этими трестами, комиссия получила сведения о вопиющих безобразиях; далее, трест «Великие озера», дивиденды которого в минувшем году превысили тысячу процентов, а также компания «Ломами», трест «Кванго», объединение «Мангала» – то есть все восемь чудовищ, в течение пятнадцати лет высасывавших соки из черного тела Африки.

Судья Верней, за последний год в несколько раз увеличивший свой вклад в акции компании «Анверсуаз», назначенный Леопольдом представителем обвинения, Нис, адвокат объединения «Мангала» и юрисконсульт министерства по делам Конго, уполномоченный королем на ведение защиты, и барон Ниско в качестве председателя суда с первой же минуты подыгрывали друг другу, стараясь всеми способами дискредитировать бесконечный поток обвинительных материалов, представленных иностранными общественными деятелями, либеральными депутатами парламента и служащими самих трестов.

Присяжные заседатели не внушали заправилам этой судебной комедии никаких опасений, поскольку большинство их являлось акционерами каучуковых трестов и на всех заседаниях суда с удивительным единодушием голосовало в пользу обвиняемых.

Девятнадцати агентам, какому-то писарю и четырем инспекторам, которых как козлов отпущения в конце концов все же сажают за решетку вместо беззастенчивых стяжателей, их хозяев, под занавес еще предлагают проглотить заключительное слово барона Ниско – образчик, красноречия и притворства.

И вдруг как гром среди ясного неба в либеральной газете «Ля дерньер эр» появляется статья Эдмонда Мореля, в которой автор приводит цифру доходов, выкачанных Леопольдом из Конго за последние двенадцать лет: перед читателем таблица прибылей, тщательно разнесенных по статьям, не оставляющая никаких сомнений в том, что одержимый манией стяжательства монарх занимается коммерцией с гораздо большим рвением, чем делами государственного управления.

«Король-делец»– так озаглавлена эта статья.

В тот же день Александр де Тьеж приезжает во дворец.

Поздравив короля с победой, одержанной их общими усилиями, он заговаривает о положении на мировом экономическом рынке.

– Вашему величеству вполне понятно испытываемое мною беспокойство.

– Конечно.

– После всех этих событий к Конго будет постоянно приковано обостренное внимание наших врагов, тем более что из-за этой последней статьи получили гласность некоторые известные вашему величеству факты. Как бы это поточнее выразить? Надо выбрать из двух зол меньшее. Надо исключить из игры Англию и Германию.

– А как? Объявив заговор молчания?

– Нет. Объявив, что мы сами выходим из игры.

Леопольд бросает на посетителя недоверчивый взгляд. Тот отвечает улыбкой.

– Ваше величество доселе управляли государством Конго ко всеобщему удовлетворению заинтересованных сторон. Нет ни малейшего сомнения в том, что ваше величество и в дальнейшем проявляли бы ту же мудрую прозорливость и неиссякаемую любовь к подданным. Но ведь приходится думать о будущем. Последние события непременно повлекут за собой ухудшение отношений со многими государствами. На все это потребуются силы, а мы с вами уже не в том возрасте, когда угроза неучастия в делах из-за внезапной болезни или усталости кажется далекой и нереальной.

– Пока что я не думаю о передаче моих прав на Конго государству.

– Вероятно, от вашего величества ускользнуло наличие третьей возможности.

Леопольд пристально вглядывается в глаза человека, который стал его кредитором семнадцать лет назад и которому он за это время задолжал сумму, почти равную всем его остальным личным долгам.

– Мне очень неприятно, ваше величество, но я вынужден признаться, что для осуществления некоторых крайне важных планов мне срочно требуются довольно значительные средства и что в настоящий момент я не располагаю достаточной суммой. Однако главная беда не в этом. Мне было бы гораздо неприятнее, если бы ваше величество приказали мне предъявить к оплате несколько векселей, которые я выкупил у некоторых излишне нетерпеливых кредиторов, питая полное доверие к моему королю.

– Вы скупили мои векселя?

– Да.

– Все?

– Их стоимость едва превышает двадцать четыре миллиона франков, – отвечает де Тьеж, поглаживая светлые бакенбарды.

– Сколько вам сейчас нужно? У меня тоже мало свободных средств. Пришлось даже у своих собственных министров просить отсрочки платежей.

– Как я уже говорил вашему величеству, главная беда не в этом. Я бы мог и отказаться от упомянутых мною планов, если бы выявилась возможность получить некоторые права, ну, скажем, в счет трех четвертей названной суммы. Остальные векселя я бы мог немедленно вернуть вашему величеству.

– Так вы, значит, опять за свое!

Леопольд всем телом подается вперед.

– Нет! К черту! – неожиданно резко бросает он в лицо собеседнику. – Вы что, думаете, я тружусь, создаю государственный аппарат, отбиваюсь от нападок со всех сторон, трачу на это полжизни – и все для чего? Для того, чтобы в конце концов мои акции попали в ваш карман? И вы всерьез на это рассчитываете?

– Ваше величество заставляет меня решиться на шаг, мучительный для меня.

Леопольд молча рассматривает лежащую на столе руку банкира, бледную, покрытую светлыми волосками руку, которая прочно держит в финансовых тисках семьсот различных компаний. Потом сдавленным голосом произносит:

– Не торопитесь! Возьмите с меня шесть процентов годовых! Через четыре года я отдам эту сумму!

– Ваше величество…

– Семь процентов!

– Ваше величество, вы не представляете, как мне тяжело!

Помолчав, Леопольд замечает:

– И все-таки в этой партии вам придется согласиться на ничью!

– На шахматной доске Европы ваше величество куда более значительная фигура, чем я, – спокойно отвечает де Тьеж. – Я бы никогда не отважился претендовать на то, что мне не по чину.

И он встает с кресла.

– Вашему величеству предстоит принять решение, которое необходимо тщательно продумать. Я буду счастлив, если ваше величество соблаговолит поставить меня в известность об этом решении, скажем, через шесть недель. А пока прошу ваше величество отпустить меня.

Леопольд провожает его взглядом. Долгим взглядом.

В 1908 году бельгийское государство сочло необходимым взять на себя всю задолженность короля по займам, предоставленным ему Александром де Тьеж, дабы предотвратить переход огромных областей Конго в руки частного лица.

А поскольку Леопольд II не мог представить парламенту и кабинету сколько-нибудь надежных гарантий быстрой выплаты государственного долга, достигшего к тому времени почти пятидесяти миллионов франков, Бельгия в том же году аннексировала государство Конго, присвоив новой колонии название «Бельгийское Конго».

В договоре о передаче прав, опубликованном католическим правительством Бельгии еще в декабре 1907 года, предусматривалось тем не менее сохранение в Конго леопольдовской системы со всеми ее методами насилия и террора.

22

В феврале 1909 года Морель переправляется через Па-де-Кале, чтобы попытаться завоевать на европейском континенте новых сторонников Общества проведения реформ в Конго. Прямо с парохода он спешит в Париж, где ему обещана аудиенция у премьер-министра Клемансо.

Во время часовой беседы с ним Морелю становится ясно, что, несмотря на вежливые заверения и любезные улыбки, щедро расточаемые искусным дипломатом, интересы бельгийского правительства ему намного ближе, чем движение за реформы.

На следующий же день во время обеда, устроенного в его честь в ресторане правительственного отеля, в числе приглашенных наряду с депутатами французского парламента, министром колоний Пьером Миллем и его заместителями Морель замечает писателя Анатоля Франса. Седовласый скептик внимательно прислушивается к рассуждениям Мореля, вставляя время от времени несколько слов. И хотя он не обращается непосредственно ни к кому из присутствующих, все господа, сидящие достаточно близко от него, чтобы разобрать смысл сказанного, чувствуют себя задетыми двусмысленными репликами. Морель тоже начинает нервничать. Наконец он не выдерживает.

– Вы не разделяете мою точку зрения, месье?

– В чем именно?

– В том, что необходимо заставить сторонников Леопольда изменить систему управления в Конго.

– С чьей помощью вы надеетесь этого добиться?

В полной растерянности Морель лишь удивленно поднимает брови.

А Франс продолжает:

– Вы полагаете, что люди, поддерживающие вас, заменят старую систему новой, лучшей?

– Конечно же!

Писатель в сомнении покачивает головой и наконец произносит:

– Я был бы крайне удивлен, если бы это произошло.

– Вы сомневаетесь в искренности столь почтенных людей, как сэр Чарльз Дайлк или месье Милль?

– Я сомневаюсь в том, что силы, использующие искренние усилия сэра Чарльза Дайлка и месье Милля, делают это ради негров.

– Но ведь в Конго отменят принудительные работы, месье!

– Ну и что?

– Отменят и ограничения в торговле.

– А что будет вместо всего этого?

– Вместо этого будет признана независимость негров.

– И свобода торговли, не так ли?

– А разве этого мало? – Морель удивлен.

– О! Это уже кое-что! Но кому все это на руку?

– Месье, я вас не понимаю.

– Так слушайте. Во-первых: станут ли негры действительно независимыми? Не придется ли им и впредь собирать каучук?

– Но за свой труд они получат столько, что смогут жить в достатке!

– А в чей карман попадут доходы от сбора каучука?

Морель молчит.

– В карманы акционеров! – чеканит слова писатель. – Акционеры каучуковых компаний по-прежнему будут загребать прибыли, а, значит, негры по-прежнему останутся зависимыми! И во-вторых: в чей карман попадут доходы от свободы торговли?

– Но свобода торговли уменьшает угрозу вооруженных столкновений.

– Между кем?

– Между колониальными державами Европы.

– То есть между финансовыми группировками, не так ли?

– Да.

– Какое дело до, этого неграм?

– Они жизненно заинтересованы в сохранении мира, поскольку такие столкновения в любом случае ставят под угрозу их собственную безопасность.

Но писатель с жаром возражает:

– Здравый рассудок подсказывает, что они могут быть заинтересованы лишь в том, чтобы трудиться не для тех спрутов, которые в настоящее время сжали Европу тисками финансовых щупалец, а для себя самих!

– Не могу согласиться с вами, месье. Нельзя сбрасывать со счетов существующий уровень экономики, как нельзя и не учитывать, что не все изменения возможны и реальны.

– А какой толк от того, что вы заставите католиков заменить систему неограниченного грабежа системой грабежа ограниченного, либо поможете дельцам из числа консерваторов или либералов захватить теплые местечки католиков?

– Позвольте, месье! Какой же характер должны, по-вашему, иметь реформы, в необходимости которых вы, по-видимому, убеждены так же твердо, как и мы? И с чьей помощью должны они претворяться в жизнь?

Писатель, не подозревая о том, что восьмидесятидвухлетним старцем еще встретится со своим молодым собеседником в комитете «Кларте», куда тот войдет в числе некоторых революционно настроенных интеллигентов, протягивает Морелю руку.

– Месье, вы, несомненно, честный человек! И ваши самоотверженные усилия невольно вызывают уважение, хотя я и не уверен, дождутся ли плодов этих усилий те, ради кого вы тратите столько энергии. Вы правы. Я и впрямь настолько твердо убежден в необходимости изменений, что сам мучаюсь в поисках ответа на вопрос, какими должны быть эти изменения. Мне начинает казаться, что если мы действительно хотим принести пользу тем, ради кого они должны совершиться, то нельзя ограничиваться рамками одного лишь Конго! И я предчувствую, что вы, месье, принадлежите к тем избранникам, на чью долю выпадет осуществить эти изменения на практике!

– Значит, вы исходите из того, что после нашей победы над приверженцами леопольдовской системы зло возродится, хоть и в иной форме?

– Я думаю о тех господах, которые теперь вкладывают значительные суммы в ваше движение за реформу управления в Конго для того, чтобы в один прекрасный день положить в карман проценты.

Морель сидит молча, уставившись в одну точку. После долгого раздумья он говорит;

– Вы правы, месье. Наша борьба на этом не закончится.

Движение за реформу управления в Конго добилось успеха: в 1910–1911 годах бельгийское правительство было вынуждено пойти на постепенную отмену системы принуждения, оставшуюся в наследство от Леопольда.

Но за прошедшие семнадцать лет численность населения страны уменьшилась с двадцати до восьми с половиной миллионов.

А что происходило в других районах земного шара?

В 1906 году британские плантации в Малайе послали в Европу тысячу тонн каучука. Высокое качество этого плантационного каучука дало ему название «бест креп» и обеспечило продажные цены, кое-где даже превысившие цену на бразильский «пара хард файн».

Господствующее положение Бразилии на мировом рынке пошатнулось. Бразильское правительство попыталось предотвратить потерю своих позиций, издав ряд постановлений, несколько смягчавших совершенно невыносимые условия труда в районах сбора каучука, ограничивших хищническое истребление каучуконосов и поощрявших развитие плантаций.

В 1913 году плантации в Юго-Восточной Азии выбросили на рынок сорок восемь тысяч тонн каучука.

Впервые количество плантационного каучука превысило на мировом рынке количество каучука, собранного с дикорастущих каучуконосов. В странах-потребителях каучука предложение превзошло спрос, и бразильские сорта внезапно потеряли свою популярность, уступив место каучуку из Юго-Восточной Азии. Резиновая промышленность была с избытком обеспечена сырьем, и на родине каучука, в Южной Америке, начался кризис сбыта.

Лихорадочная погоня за сверхприбылью, приведшая к перенасыщению капиталовложениями предприятий по добыче каучука, сменилась ужасающим падением цен на него.

Построенная на каучуке экономика Бельгийского Конго развалилась. Каучуковые тресты лопнули.

Потом катастрофа разразилась над Южной Америкой.

Производство плантационного каучука, достигшее в 1914 году семидесяти тысяч тонн, покрыло мировую потребность в этом виде сырья. Добыча каучука в Бразилии быстро сошла на нет. Гигантские компании в Паре и Манаусе обанкротились. В Икитосе торговый оборот упал со ста двадцати пяти миллионов солей до девяти миллионов. Поток золота, в течение десятилетий наводнявший Бразилию, отхлынул в восточное полушарие.

Триумф английских плантаторов омрачался одной заботой: плантации в Нидерландской Индии за последние годы резко увеличились, а стремление колониальных властей расширить свои посадки каучука на Яве приближало то время, когда между английскими и голландскими предпринимателями неминуемо должна была разгореться новая ожесточенная борьба за рынки сбыта.

Весной 1914 года, когда чрезвычайно обострившиеся отношения между Германией и союзными державами – Францией, Россией и Великобританией – грозили зажечь пожар мировой войны, поглотившей потом миллионы молодых жизней, на мировом рынке каучука соперничали три монопольные группировки:

Английские каучуковые компании. Голландские каучуковые компании. Финансовый блок Соединенных Штатов.

И именно американский блок собирался пустить в дело избыточные миллиарды долларов, чтобы, захватив опустевшие леса Южной Америки, разбить здесь плантации гевеи и в один прекрасный день выступить на каучуковом рынке в качестве сильнейшего из конкурентов.