Текст книги "Охотники за каучуком (Роман об одном виде сырья)"

Автор книги: Манфред Кюнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

6

Пакетбот, курсирующий раз в неделю между островом и материком, доставляет Эмери Шаутера обратно в Уэллсли. Тут он нанимает «карету», как называют на архипелаге скопированный у голландцев легкий одноконный экипаж, и вскоре уже мчится по тряской дороге на плантацию. Кучер, мускулистый бирманец, стоит на задней подножке коляски и оглушительными криками заставляет лошадь все время идти галопом. С обеих сторон взлетают клубы пыли. Прохожие испуганно шарахаются.

На полном скаку бирманец спрыгивает на землю, стремительно и легко несется рядом с экипажем, подбирает на бегу несколько камней, снова ловко взлетает на свою подножку и, держась одной рукой за спинку тележки, подгоняет лошадь меткими бросками.

Шаутер, успевший за тридцать лет привыкнуть к такому способу передвижения, устраивается поудобнее, насколько это вообще возможно на жестком сиденье и при езде по ухабистой дороге, вынимает обкусанную трубку, набивает ее и сжимает роговой мундштук своими длинными желтыми зубами. Наконец снимает огромную соломенную шляпу, по которой его издали узнают плантаторы и туземцы во всей провинции. Жаркие лучи заходящего солнца падают ему на лицо. Он вытирает платком лоб, и при воспоминании о кратком визите к губернатору в его глазах появляется задумчивое выражение.

Через два часа он уже на чайной плантации Бенджамена Робертса. Лошадь вся в мыле. Бирманец сразу начинает насухо вытирать ее.

Перед домом стоит несколько экипажей. Группа кучеров, присев на корточки, жует бетель.

Шаутер слезает с сиденья, велит бирманцу ждать и направляется к зданию. На крытой веранде расположилась веселая компания. Хозяин – широкоплечий, массивный мужчина, которому явно тесен его фрак, – первым замечает нового гостя, быстро встает и идет ему навстречу.

– Хэлло, Робертс! – приветствует его Шаутер. – Я не опоздал к столу?

– Одного тебя ждем, – смеется Робертс.

Шаутер подозрительно прислушивается к звонкому многоголосому смеху, доносящемуся из открытых дверей дома.

– Дамы?

– Паркер и ван Ромелаар приехали с женами, моя старуха немного развлекает их, – говорит Робертс и добавляет, улыбаясь:

– Они сидят в комнате и не помешают нам. Обойдутся и без твоих любезностей.

– Да, этого мне только недоставало – любезничать с ними!

– Что случилось?

Шаутер удерживает приятеля, уже повернувшегося к веранде, и восклицает:

– Да я готов лопнуть со злости!

И продолжает ожесточенно:

– Наш губернатор-то! Ведь и он против нас! Сегодня я его наконец раскусил!

– Да что такое? В чем дело? – удивляется Робертс.

Не получив ответа, он добродушно посмеивается, кивая на странный костюм Шаутера.

– Это на тебя похоже – заявиться к губернатору в таком виде.

Шаутер делает пренебрежительный жест.

– Что же, прикажешь втискиваться в такой же черный мешок, как у тебя? Да ты лучше послушай, ведь дело-то нас всех касается…

Но тут раздается голос одного из сидящих на веранде мужчин.

– Эй, Робертс, Шаутер! Что вы там застряли?

– Расскажешь наверху, – говорит Робертс. – Послушаем уж все вместе.

На веранде Шаутера встречают приветственными возгласами. Мужчины, согласно обычаю явившиеся все как один во фраках, пожимают ему руку – ван Ромелаар, седобородый тучный голландец, оставшийся в этих краях после того, как они перешли в собственность британской короны, Гопкинс и Паркер, плантации которых граничат с землями Робертса, и Браун, самый молодой из них, всего два года назад приехавший из Англии, стройный шатен и весельчак, у которого все время сверкают в глазах искорки смеха.

Мужская компания рассаживается. Шаутер берет со столика, стоящего у самого края веранды, большую коробку и достает оттуда бразильскую сигару. Робертс говорит:

– Шаутер был у губернатора и привез нам новости!

Все умолкают. Шаутер откусывает конец сигары, выплевывает его и кивает.

– Правительство хочет заставить нас разводить каучуковые деревья.

На несколько минут воцаряется тишина. Затем взрыв всеобщего возмущения.

– Что ты там болтаешь?

– Заставить?

– Правительство? Нас? Каучук? Черта с два!

– А с тобой не пошутили?

– Апи! – кричит Шаутер.

Малаец, сидящий в сторонке с тлеющем фитилем в руках, вскакивает и подает ему огонь.

Шаутер выпускает изо рта мощную струю синего дыма, застилающего весь стол.

– Заставить – это надо понимать так, что губернатор поддерживает того дурака, который закладывает плантацию на Ист-Ривере, – объясняет он.

– Того самого, о котором ты уже рассказывал?

– Торговца каучуком?

– Который вкладывает такие колоссальные деньги в свое дело? Не Даллье ли его имя?

– Он самый, – роняет Шаутер.

Мужчины переглядываются.

– Все остальное яснее ясного, – продолжает Шаутер, повысив голос. – Губернатор не сказал этого прямо, но из его слов было абсолютно ясно, что правительство намерено разводить каучуконосы повсюду в колонии, а для этого ему нужны мы!

– Одну минуту! – перебивает его Робертс. – Я, кажется, слышал, что в Пераке они уже начали это дело на нескольких плантациях.

Шаутер рычит:

– Здесь им это так просто не удастся.

Все хмуро потягивают сигары и сидят, молча уставившись в пространство.

– План-то сам по себе не нов, – произносит наконец Гопкинс.

Он пытается сказать еще что-то, но замолкает, заметив появившуюся в дверях миссис Робертс. На ней платье в красную и синюю полоску, придающее ей сходство с попугаем. Она любезно здоровается с Шаутером, который против обыкновения даже привстал со своего места, а затем обращается ко всем присутствующим:

– Стол накрыт. Надеюсь, беседа не настолько увлекательна, что гости забыли о еде?

Мужчины поднимаются, бросают недокуренные сигары и следуют за миссис Робертс в гостиную, где сидят супруга ван Ромелаара и миссис Паркер с двумя дочерьми.

На шее у голландки висит цепочка с оправленным серебром капским алмазом темной воды. Она улыбается молодому Брауну. Компания рассаживается за большим столом посреди гостиной. Девицы Паркер перешептываются и хихикают. Мужчины, по всей видимости, чем-то расстроены и не уделяют должного внимания первому блюду – черепашьему супу с печеным рисом. Потом две девушки-малайки подают на подносах жаркое из агути с луком и красным перцем. Разговор за столом не клеится. Голландка с кислой миной разглядывает свой алмаз. Миссис Робертс подталкивает мужа и что-то шепчет ему. У того делается испуганное лицо.

– Тост? Да что ты, Винни! Произнеси его сама!

Постепенно настроение все же улучшается. Во время десерта, на который подали ананасы и плоды манго, Шаутер вдруг хватается за свою седую, щетинистую голову и, подергав себя за ус, смущенно ворчит:

– Ах ты черт! Я, кажется, забыл тебя поздравить, Бен?

Окна комнаты дрожат от оглушительного хохота.

– Подарков не надо! – кричит развеселившийся Паркер. – Он строго-настрого запретил их, а то бы я привез ему крокодила!

Робертс бьет кулаком по столу.

– Ваши рюмки!

Малайки приносят несколько бутылок темно-красной мадеры. Все встают и поднимают бокалы за здоровье хозяина дома. На некоторое время снова устанавливается непринужденная обстановка, господствовавшая до приезда Шаутера. И в конце концов Бенджамен Робертс все же произносит тост, причем, к всеобщему удивлению, даже ни разу не запинается.

Встав из-за стола, мужчины опять уходят на веранду. Служанка несет за ними бутылки и бокалы и ставит их на стол. Развалившись в плетеных креслах, гости тянутся к ящичку с бразильскими сигарами.

– Апи! Эй, Апи!

Слуга обходит всех с зажженным фитилем. По веранде расплываются облака дыма. Робертс бросает девушке:

– Закрой-ка дверь!

Все молча курят. Никто не дотрагивается до бокалов с вином.

– Судя по тому, что мы до сих пор слышали, – заводит наконец разговор Робертс, – правительство собирается отобрать у бразильцев монополию на каучук.

– Бесспорно, – произносит Гопкинс. Паркер прибавляет:

– Это, пожалуй, не такое уж легкое дело!

– Но идея-то недурна, – продолжает Робертс. – Подумать ведь страшно, какие деньги Бразилия загребает за каучук в последние годы! Как ты считаешь, Шаутер?

Старик гневно трясет головой.

– Да сколько бы ни получала! Не подходит нам все это! Все мы стали друзьями здесь, в колонии. Ты продаешь чай, Гопкинс и Паркер – тоже, Ромелаар главным образом пряности, Браун сахар, а я – all right – я развожу кофе…

После небольшой паузы он продолжает:

– Все мы до сих пор получали неплохую прибыль, то есть у нас тут тоже нечто вроде монополии. Наша продукция уже десятки лет славится на мировом рынке, мы даем хороший товар, можем поспорить с Бразилией и Нигерией, у нас, можно сказать, налаженное производство. Да, да! Не говоря уже о том, что было бы нелепо сейчас, когда дело начинает окупаться, взваливать на себя новые расходы, корчевать новые участки, обучать новых рабочих, строить и, наконец, сажать деревья, о которых одному дьяволу известно, будут ли они давать каучук в нашем климате, но зато доподлинно известно – я навел точные справки, – что доход они начнут приносить в лучшем случае через семь лет…

– Подождите! – обрывает он кого-то. – Не говоря и о том, что некоторые ученые вообще сомневаются, выдержит ли каучук с плантаций конкуренцию с бразильским. Я читал… О чем я? Да! Так вот, даже не говоря обо всем этом, в этом деле есть еще одна загвоздка, – а что, если правительству придет в голову продлить наши арендные договоры только на том условии, что мы будем разводить каучуковые деревья? Ведь не первый раз нас пытаются оседлать!

– Верно! – восклицает ван Ромелаар.

– Да и почему бы им не поднести нам такой подарочек? Тогда прощай наша самостоятельность! А этот – с Ист-Ривера, – продолжает Шаутер, – я видел его сегодня у губернатора! Этот кретин…

Робертс перебивает его:

– Не понимаю тебя! Что нам бояться одного?

– Могу тебе пояснить! Пока что он один, но он ищет компаньонов, как и мы искали их в свое время, а это значит, что он рыщет по колонии и забрасывает удочки – не клюнет ли кто-нибудь на его каучук? И хотя этот болван угрохал в свою затею бешеные деньги, ему все равно не найти покупателей, если их не найдет для него администрация колонии.

– Администрация?

– Да! Если каучуковые плантации начнут закладывать по всей колонии, то найдутся и покупатели на них. Тогда уже это будет не единственное предприятие такого рода, тогда каучук станут добывать в огромном количестве – и вот тогда-то можно будет бросить вызов Бразилии!

– Верно! – повторяет ван Ромелаар.

Шаутер говорит, скрипя зубами:

– Потому-то этот тип и подбирает среди нас компаньонов. Да, да, именно компаньонов! Допустим на минуту, что дело у него пойдет на лад и он действительно наживется на своем каучуке. Должно это подействовать на других? Ведь это же будет наглядный пример! И стоит ему найти одного пособника, как немедленно объявятся новые, и тогда в их лице у правительства будет прочная опора, тогда оно сможет действовать против нас куда смелее, тогда и произойдет то, о чем я уже говорил, – на здешних плантаторов наденут каучуковое ярмо!

Он обращается к Робертсу.

– Вот почему этот осел так угоден правительству! И потому-то, Бен, он опасен для нас!

– Ты так думаешь? – все еще сомневается Паркер.

– Еще бы! Правительству с нами не справиться! Если мы не примем на свои плантации ни одного каучукового дерева, то их планы так и останутся планами! Ведь не думаете же вы, что у губернатора есть время самому возиться с каждым из нас?

– Гм, понимаю, – произносит Робертс.

В разговор вмешивается Гопкинс.

– Конечно! Потому губернатор его и поддерживает!

– Черт возьми этих жалких фантазеров! – кричит в ярости Шаутер.

– Но что поделаешь? – говорит ван Ромелаар. – Я голландец. И меня только терпят в этой колонии. Я не могу портить отношения с властями.

На несколько минут воцаряется тишина.

– Вот и нужно всем нам действовать сообща, – предлагает Гопкинс. – Чтоб ни у кого не попало в землю ни единого семени каучукового дерева! Подумайте только, как нам здесь привольно! Дело у всех нас на полном ходу, товар расходится прекрасно, рабочая сила дешевая – ведь малаец доволен и пригоршней риса, да и чего ему еще нужно! Не станем же мы сами рубить сук, на котором сидим! Еще с ума, кажется, не сошли!

Слуга с фитилем, сидящий у края веранды, поднимает голову. Робертс подзывает его.

– Ты что это так уставился? – спрашивает он удивленно.

– Да нет, ничего, туан…

Малаец зажигает цветные фонарики, которыми увешаны все балки и перекладины. На лица ложится тусклый желтоватый отблеск, вино искрится в бокалах. Из-за дома на веранду тоже падает слабый свет, кучера, все еще сидящие кружком, зажгли факелы.

В наступившей тишине раздаются звуки гамеланга.

Робертс раздраженно машет рукой.

Малаец отступает со своим фитилем подальше в тень и снова опускается на корточки.

– Угрюмая скотина! – бормочет Робертс.

Шаутер говорит:

– Гопкинс совершенно прав. Нельзя просто так взять и поджечь плантацию Даллье. Видит бог, я решился бы на это, если бы не…

Он умолкает.

– Ого! – восклицает Робертс, а Паркер с интересом спрашивает:

– Если бы не что?

Шаутер в сердцах отмахивается.

– Во всяком случае, нам нужно держаться дружно! Нужно сделать все, чтобы этой чертовой гевеи не было на наших землях. А я – all right! – я тоже скажу по этому поводу пару теплых словечек в комитете! Вот уж не думаю, чтобы Союз плантаторов оказался совершенно бессильным!

– Договорились! – ставит точку Паркер.

Робертс, который то и дело ожесточенно хлопал себя по шее, говорит:

– Я бы все же предложил перейти в комнату! Москиты, во всяком случае, вредней, чем женщины.

Осушив бокалы, они встают, и Шаутер громко спрашивает:

– Так как же? Договорились?

– Безусловно! – отвечает Гопкинс. – Не о чем тут больше толковать.

И ван Ромелаар подтверждает:

– Верно, не о чем!

С ним соглашаются и остальные. Молчит только Браун. Не произнося ни слова, он направляется вслед за всеми в дом. На его лице глубокое раздумье.

Как и повсюду на Малайском архипелаге, на Малакке жило огромное количество китайцев-иммигрантов. Нескончаемым потоком устремлялись они из Срединной империи на Зондские острова, селились в городах и деревнях, строили хижины, в которых ежедневно возжигали курения перед домашним алтарем, начинали заниматься резьбой по дереву, ткацким, гончарным, дубильным, столярным и плотничьим ремеслом…

К 1881 году почти все кустарные промыслы на архипелаге оказались в их руках. Китайцы вели и всю мелкую торговлю. В какой бы глуши ни затерялся туземный кампонг, в нем обязательно появлялся сначала, один китаец, а вслед за ним и другие. Начиналась меновая торговля, причем китайцы давали за только что собранные свежие плоды дешевые европейские товары; вскоре в кампонге вырастала целая улица лавок, принадлежащих только китайским торговцам и приносящих хороший доход. Игорные притоны в городах и крупных селениях тоже содержались китайскими купцами. Китайские коммерсанты получили в аренду от правительства опиумную монополию. Они открыли китайские театры и наводнили страну китаянками-танцовщицами. Они торговали всем – от драгоценностей до земляных орехов, они управляли поместьями и давали деньги в рост, выжимая последние соки из малайских крестьян. И чем бы они ни занимались, они все делали с одинаковым непоколебимым терпением, с одинаковым непоколебимым усердием. Некоторым из них удалось стать влиятельными коммерсантами с широким кругом знакомств и связей, всегда готовыми взяться за любое выгодное дело. Эти люди ни на йоту не уступали европейским предпринимателям в Британской и Голландской Индии ни своим богатством, ни своей алчностью.

7

В один прекрасный день молодой плантатор Браун садится в коляску и велит кучеру везти его на Ист-Ривер.

Над далекими горными грядами стоит утреннее солнце. С запада надвигаются черные дождевые тучи.

Кучер так вытягивает кнутом желтогривого пони, что тот ржет от боли. Его твердые копытца выстукивают барабанную дробь по дороге. Путь ведет мимо полей и небольших рощиц. Вот экипаж подлетает к кампонгу; у хижин бегают полуголые дети.

Потом они проезжают селение Саррари, где каждые три месяца устраивают ярмарку. Сейчас как раз идут приготовления к торжественному представлению, которое будет дано сегодня, в канун открытия торговли. На краю базарной площади сооружен украшенный гирляндами помост: вечером при свете фонариков на нем под резкие удары анклонга будут танцевать китаянки-танцовщицы.

Первые торговцы уже прибыли в Саррари. Кучер с трудом проезжает между паланкинами, повозками, навьюченными буйволами и кричащими погонщиками.

В нескольких километрах за селением начинается лес. Коляска подпрыгивает на тропе, вьющейся между стволами пробкового дуба, пальм и бананового дерева. Вдруг над самой головой у путешественников раздается оглушительный удар грома, и тотчас с листвы низвергаются потоки воды.

Но проходит немного времени, и солнце снова пронизывает кроны деревьев своими жаркими лучами. Белый туман поднимается от узловатых корневищ, от папоротников, от земли и желтого мха. Коляска объезжает бурелом из наваленных, увитых травой и лианами стволов деревьев. Вчера Браун узнал, что по ту сторону бурелома начинается просека, проложенная в джунглях этим самым «каучуковым плантатором» с Ист-Ривера.

Солнце стоит почти в зените. Показываются первые хижины плантации, гремящие цепями быки, группы деревьев. Браун приказывает кучеру пересечь прогалину. Выпрыгивает из коляски.

У входа в дом управляющего он сталкивается с долговязым человеком.

– Извините, сэр! Вы мистер Даллье?

Оглядев его, долговязый показывает большим пальцем через плечо.

– Он там!

– Видите ли, меня зовут Браун.

– Джонсон, – представляется долговязый.

– А! Управляющий!

Джонсон кивает. Он ведет посетителя внутрь здания, в одну из комнат. Вся обстановка здесь состоит из двух складных стульев, стола и полок с книгами.

– Сию минуту, – говорит он и исчезает.

Через несколько минут входит Даллье. Похоже, он не слишком рад визиту. Когда Браун называет свое имя, тот спрашивает:

– Значит, тоже сосед?

– Совершенно верно. Моя плантация расположена ближе к горам.

– Вы ко мне от мистера Шаутера?

– Что вы!

Браун делает протестующий жест и добавляет:

– Шаутер здесь вовсе ни при чем. Я приехал по своим собственным делам.

Даллье приглашает сесть. Они усаживаются, и Браун начинает разговор.

– Сегодня я впервые попал на ваш участок. Значит, вы собираетесь засадить его исключительно каучуковыми деревьями?

– Я не делаю из этого тайны.

– О вас всякое толкуют.

Браун внимательно рассматривает своего собеседника.

– Я развожу сахарный тростник вот уже два года. В последнее время пришлось сильно понизить цены, вы, вероятно, слыхали, на сахар плохой спрос. Так что я все равно собирался рано или поздно заняться какой-нибудь другой культурой, например кофе. Боюсь только, и оно вскоре подешевеет, ведь его выращивают в других колониях не хуже, чем у нас. Так уж лучше я подыщу какое-нибудь сырье, которое нужно промышленности и не так легко падает в цене…

Он подчеркивает свои слова жестом.

– …Перспективное сырье. Ради такого дела я не побоялся бы в первые годы рискнуть большими средствами.

Даллье поднимает голову.

– Короче говоря, мистер Даллье, – заключает Браун, пристально глядя ему в глаза, – я тоже хочу разводить каучуковые деревья!

– Что ж, момент выбран удачно, – сдержанно замечает Даллье. – Насколько мне известно, правительство бесплатно обеспечивает семенами и квалифицированными специалистами.

Браун оживляется.

– Знаете, к чему я вам все это рассказываю? Любое предприятие такого рода, в том числе и ваше и мое, неминуемо столкнется с трудностями. Ведь вам известно отношение большинства плантаторов! Уж лучше выложить карты на стол и открыто поддерживать друг друга, сделавшись, так сказать, партнерами.

– Это ваша точка зрения?

– Это мое твердое решение.

– А как же ваши друзья?

– Вы преувеличиваете. Из них всех лишь Гопкинса и Паркера я могу назвать своими хорошими знакомыми, и только…

И добавляет:

– Не подумайте, пожалуйста, что кто-нибудь может давать мне указания.

– А мистер Шаутер?

На лице у Брауна появляется недовольное выражение.

– Сэр! Я приехал к вам, чтобы обсудить дело по существу. Конечно, я не могу требовать, чтобы вы приняли мое предложение. Но тогда прошу вас сказать мне это прямо и без проволочек!

Даллье словно только и ждал этих слов.

– Прекрасно, сэр. Должен вам сказать, что я очень рад, тем более что ваш визит свидетельствует об известном доверии ко мне, так как мы еще не знаем друг друга. Что же касается вашего предложения, то я считаю его вполне приемлемым! И я сейчас докажу это, познакомив вас с одним господином. Не знаю, случайность это или нет, но он приехал ко мне сегодня с такими же приблизительно намерениями, как и вы. Наш разговор с ним еще не закончен… Разрешите проводить вас туда?

Пройдя по коридору, они попадают в комнату управляющего.

У окна, закинув ногу за ногу, развалился в кресле Джонсон. Он беседует с одетым в европейское платье китайцем, который сидит у курительного столика.

– Мистер Тао Чжай-юань, – представляет Даллье.

Он усаживает обоих посетителей друг против друга и располагается в кресле.

– Мистер Тао Чжай-юань прекрасно владеет английским языком. Так что нашей беседе ничто не помешает.

Он поворачивается к китайцу.

– Мистер Браун только что сделал мне предложение, аналогичное вашему. Может быть, мы заключим тройственный союз?

Китаец переводит на Брауна взгляд черных раскосых глаз, улыбается и пожимает плечами.

– С удовольствием.

– Вы еще не высказали до конца своей точки зрения.

– Она чрезвычайно проста. Я предлагаю, чтобы господин Даллье и господин Браун посадили вдвое больше каучуковых деревьев, чем предполагали прежде. С момента появления всходов до первого урожая я беру на себя все расходы.

Браун быстро говорит:

– Меня это не устраивает. Я не ищу компаньонов. У меня есть плантация, я могу немедленно приступить к севу и только хотел заключить с вами, мистер Даллье, нечто вроде договора о взаимной помощи, вот и все.

Даллье добавляет:

– Я тоже не вижу причин соглашаться. Уж если я расчищу участок в лесу, разобью на нем плантацию со всеми постройками, получу семена, посею их и дождусь всходов, то дальше я уже ничем не рискую! Ваше предложение, господин Тао, кажется мне столь же невыгодным, как и мистеру Брауну.

Он смотрит китайцу прямо в глаза.

– Да и вообще! Разве мы не исходили из того, что сначала каждый будет развивать свое собственное дело?

– Я передумал.

Даллье обменивается взглядом с Брауном.

– У меня есть другое предложение, – говорит китаец. – Я помогу вам разбить плантацию и немедленно приму участие в расходах, взяв на себя, скажем, шестьдесят процентов.

– Я вас не понимаю, – произносит озадаченный Даллье. Потом он спрашивает Джонсона:

– Вы слышали?

Управляющий равнодушно кивает.

– Пусть убирается восвояси, сэр!

Тао Чжай-юань словно не слышит этих слов. Он снова смотрит на Брауна и обращается к нему любезным тоном:

– Быть может, мистер Браун все же подумает?

– То вы хотели, чтобы вам все принесли на блюдечке, а теперь вдруг…

– Да это что в лоб, что по лбу! – перебивает его Даллье. – Вы норовите по дешевке прибрать к рукам либо прибыль, либо всю плантацию, мистер Тао! Шестьдесят процентов – это значит, что вы стали бы старшим компаньоном. Уж проще прямо подарить вам шестьдесят процентов плантации, чем уступать их за бесценок.

– Как вам угодно, сэр. В таком случае я заложу здесь, на Малакке, свою собственную плантацию. А теперь позвольте мне проститься с вами, мистер Даллье и мистер Браун!

Тао Чжай-юань с непроницаемым выражением подает им руку. Джонсон провожает его к экипажу.

– Нет, в самом деле, сэр! – восклицает Браун, оставшись наедине с хозяином за низким столом. – Неужели вы всерьез думали принять в дело этого господина?

Даллье сердито машет руками.

– Ничего подобного! Да я его сегодня впервые увидел! Сначала он все рассуждал насчет того, что при создании плантации нам нужно оказывать друг другу, так сказать, моральную помощь, и эта мысль казалась мне вполне разумной.

– Но как же… мы, англичане, и этот желтокожий?

– Он ловкий делец, вы это сами видели. И у него есть деньги! Неужели вы стали бы придавать значение предрассудкам?

– Гм! Может, вы и правы.

Возвращается Джонсон, валится с хохотом в кресло, стоящее у письменного стола, и изрекает:

– Вот если бы у него на роже было написано, каково сейчас у него на сердце!

– Давайте лучше обсудим, что нам нужно предпринять в первую очередь, – говорит Даллье, подумав. – Как ваше мнение, мистер Браун, не удастся ли нам облегчить трудности, действуя сообща? Скажем, на каучуковой плантации должна быть фабрика с машинами и рабочими. Значит, нам с вами пришлось бы строить отдельные фабрики, покупать каждому свои машины, обучать своих рабочих – в общем, нести двойные расходы! Понимаете?

– Гм…

– Вывозить каучук мы оба можем только одним путем – по реке. Значит, вам пришлось бы окольными дорогами доставлять свой каучук на берег.

– Верно.

– Это повлечет для вас значительно большие расходы, чем если бы вы могли перевозить латекс по моей земле. Отсюда до реки каких-нибудь четыреста метров, а пристань я все равно буду строить.

Он смотрит на Брауна.

– Думается мне, что нам обоим вполне хватило бы одной фабрики, и выстроить ее нужно здесь, на моем участке! Расходы поделим пополам. Одна фабрика, одно оборудование, рабочие и транспорт – все только один раз! Понимаете?

– Собственно говоря, предложение отличное.

– Вас еще что-то смущает?

– Нет. Но, видите ли, все это нужно хорошенько обдумать.

Браун улыбается.

– Знакомство с вами, видимо, пойдет мне на пользу. Мысли такие у меня появились уже давно, но идти к вам я решился только вчера. Я, пожалуй, приехал бы к вам и раньше, только не хотелось делать большой крюк через все эти деревни на берегу реки. А вчера я узнал о новой дороге, которую вы проложили в джунглях. Вот и отправился в путь.

Взглянув на часы, он говорит:

– Мне хочется выбраться на тракт до наступления темноты. Через несколько дней я снова заеду к вам и сообщу свое окончательное решение. Тогда можно будет обсудить детали.

– Только имейте в виду, что через две недели я возвращаюсь в Лондон, – замечает Даллье, и оба поднимаются.

Джонсон выходит вслед за ними из дома. Ревущие, увязающие в земле быки в это время волокут через прогалину огромное бревно. Браун провожает взглядом погонщиков, размахивающих бамбуковыми палками, потом поворачивается в ту сторону, где в отдалении видны полуголые люди, отвоевывающие участок за участком у джунглей.

– Я просто поражаюсь, сэр! Как только вам удалось набрать в короткий срок так много рабочих?

Джонсон объясняет:

– Тут немало индусов, покинувших свою родину. Часть из них мои вербовщики привезли с далекого севера.

– И много их?

– Нам все еще не хватает людей!

Мимо них какой-то индиец несет к опушке леса связку топоров.

Его тело блестит от жира, дурной запах которого должен отгонять москитов. Джонсон кричит на него:

– Не смей подходить близко, вонючая собака! Обалдел, что ли?

Рабочий пытается уступить им дорогу и, споткнувшись, роняет топоры.

– Да не ушибся ли ты, бедняжка?

Браун ухмыляется, губы Даллье тоже расплываются в улыбке.

Так, улыбаясь, они идут дальше.