Текст книги "Дорога издалека (книга вторая)"

Автор книги: Мамедназар Хидыров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Мы – Красная Конница

Сбылись предсказания старого штабиста Благовещенского. Едва на полсотни верст удалился отряд от Ташкента по Куйлюкскому тракту на Фергану – огнем и свинцом полыхнула навстречу война.

На повороте дороги в предгорьях Ахангарана метким выстрелом откуда-то из-за бугра был тяжело ранен головной дозорный на марше. Не успел Нобат скомандовать: «Стой!» – с другой стороны дороги полоснули пулеметной очередью. Заранее знали враги о движении эскадрона или засаду подготовили на всякий случай? Раздумывать было некогда. По команде эскадрон мгновенно спешился, коноводы уложили лошадей. Дозоры во весь дух поскакали к главной колонне. Еще минута – и взводы залегли по обе стороны дороги, каждый боец выбрал для себя укрытие, изготовился к стрельбе. Пулеметчики застыли у пулеметов…

Но враг молчал. На фоне утреннего неба мирно желтели отлогие скаты гор, поросшие чахлыми деревцами. В стороне от дороги монотонно журчала серебристая речка Акча-Сай, давшая имя ущелью.

– Как быть, комиссар? – Нобат шарил биноклем по правой стороне ущелья, откуда стреляли из пулемета. Он с Иванихиным и вестовыми оказался на фланге цепи первого взвода. – Твое мнение?

– Атаковать, Коля! – Серафим оторвался от бинокля, буденовку сдвинул на затылок. – Обломать гадам рога, иначе не дадут нам ходу.

– Угадал, друг, мою мысль! – Опустив бинокль, Нобат обернулся и, хлопнув комиссара по плечу, скомандовал: – Взводный-два, ко мне с пятью бойцами!

И не успел Иванихин слово вымолвить, как необходимые распоряжения были отданы. Комиссар оставался с эскадроном, должен был выслать разведку влево и ждать сигнала – двух ракет, – по которому вести на подмогу половину эскадрона, оставив у дороги коноводов с лошадьми и резерв-прикрытие.

Еще минута-две – и Нобат с вестовым Ишбаем, а с ними пятерка бойцов, рассыпавшись редкой цепью, перебежками, пригибаясь, хоронясь в ложбинках, за камнями и деревцами, двинулись вверх по склону.

Тихо в горах. Лишь ветерок посвистывает в ветвях полувысохшей арчи, что притулилась на утесе. Но тишина обманчива. И у каждого из семерых нервы напряжены до предела.

Глинистый пологий склон кончился, впереди стена. До самого верха горы – слои растрескавшегося гранита, поросшие лишайниками. Козья тропа уводит далеко в сторону.

«Стоять!» – жестом приказал Нобат своим. Бойцы мгновенно замаскировались, не сводя глаз с командира. А он, приблизившись вплотную к срезу гранитной стены, глядя вверх, осторожно ступил на тропу…

Точно гром внезапно загрохотал над головами, гулкое эхо раскатилось далеко окрест. Пыльное облако взвилось на самой вершине горы, а затем вслед что-то темное с тяжелым, нарастающим гулом ринулось вниз. Обвал! Нобат прижался плотнее к откосу, бойцы – врассыпную. И едва они разбежались, как сверху ударила пулеметная очередь, захлопали винтовочные выстрелы.

Здесь он, враг! И обвал – его рук дело.

Две ракеты, красная и желтая, почти разом взметнулись над ущельем. Семерка во главе с командиром эскадрона, ведя прицельный огонь по вершине горы, растянувшись длинною цепочкой, двинулась глубоким обходом кверху. Враг снова прекратил стрельбу, но теперь он обнаружил себя, оказавшись перед выбором – удирать сломя голову или принимать бой.

Уйти басмачам не дали. И они укрепились на вершине, отстреливаясь упорно, чуть ли не до вечера. Увлеченные перестрелкой, они не заметили, как десяток красноармейцев в обход зашли им в тыл. Схватка была ожесточенной. Лишь в полной темноте отдельным басмачам, без оружия, удалось прорваться сквозь плотную цепь бойцов. Семнадцать вражеских трупов осталось на поле боя. В эскадроне же раненых оказалось пятеро, из них один тяжело. На ночь устроили привал, в дозорах бодрствовало одновременно по целому взводу. Командир с комиссаром почти не сомкнули глаз.

Дальше, до самого Намангана, шли без происшествий. Когда спустились с гор, в кишлаках стали встречаться небольшие гарнизоны красноармейцев и добровольцев-краснопалочников. В штаб бригады прибыли только на третий день пути.

От края до края, от Ахангаранского хребта на севере до Туркестанских и Алтайских гор на юге, до Тянь-Шаня на востоке бурлила, кипела Ферганская долина боевыми схватками между басмачами и сторонниками Советов. Чуть ли не целый год ни днем, ни ночью не знал покоя эскадрон Нобата Гельдыева. Медленно, упорно вырабатывали красные командиры тактику борьбы с коварным, безжалостным врагом. Сперва, в зимние, месяцы, согласно приказам штаба фронта и командования бригады, конники-бухарцы Гельдыева, в составе сводных кавалерийских рейдовых групп, стремились навязать басмачам тактику, выгодную для регулярных войск, – начать сражение, померяться крупными силами. Но довольно скоро выяснилось: этот способ действия здесь не годится. Басмаческие курбаши за прошедшие годы, начиная с восемнадцатого, также обогатившиеся боевым опытом, хотя и своеобразным, к тому же отлично учитывающие все сильные и слабые стороны качества своих бойцов, превосходно знающие местность, имея немало сторонников среди населения, упорно избегали открытых столкновений с красноармейцами. Растворялись, бесследно таяли в кишлаках даже крупные басмаческие банды, которых красные конники преследовали буквально по пятам. Обыскивать дома и дворы, тревожить мирных жителей – на это командование не могло решиться. И только весной была выработана другая тактика. Гарнизоны красноармейцев стали прочно сперва в кишлаках равнинной части. Они в основном состояли из местных жителей. Вокруг гарнизона формировался отряд добровольцев.

Напряженная обстановка сложилась и на южном участке Ферганского фронта. В горах вблизи Янги-Базара обосновался Ибрагим-бек, локаец, отважный, неутомимый главарь басмачей. Командование красными войсками начало спешно стягивать в этот район кавалерийские части, привычные к действиям в горах. Ибрагима оттеснили к хребту Карлы-Баба. В ущельях и на перевалах день и ночь не утихали стычки.

Эскадрон Гельдыева походным порядком направлялся после операций в районе Ферганы на отдых в Коканд. Утомились бойцы, приустали кони, поизносилась сбруя, затупились клинки. Последний переход до Коканда… Короткая передышка в сумерках на железнодорожной станции, у кишлака, что от древних времен, от арабских пришельцев, сохранил громкое название – Багдад… Комиссар Иванихин с вестовым отправился на станционный телеграф, но почти тотчас вернулся – и к командиру:

– Телеграмма нам, Николай!

Гельдыев молча прочел бланк. Эскадрону предписывалось немедленно, с пути, завернуть вспять, двигаться на Вуадиль, чтобы в составе сводной кавалерийской группы действовать в пред-горьях Туркестанского хребта. Подпись – Залогин, член реввоенсовета фронта.

…После передышки командир в двух словах объяснил бойцам предстоящую задачу.

– Отдых временно отменяется, товарищи! – завершил он.

Бойцы молча седлали усталых коней. К вечеру небо заволокло тяжелыми тучами. Пошел мелкий дождь. Эскадрон выступил на юг, по дороге, которую только что прошел из конца в конец. Ряд за рядом, по-трое, исчезали конники в кромешной тьме…

Курбаши басмаческой ватаги, которая завязала бой у самого входа в ущелье, оказался неутомимым и находчивым. Эскадрон Гельдыева, подкрепленный конно-пулеметным взводом татарской нацбригады, спешенный, четыре часа, с рассвета и до полудня, вел перестрелку с басмачами на обоих берегах мелководной, но стремительной горной речки. Наконец командир и комиссар подняли бойцов в атаку – но за камнями и в наспех вырытых окопах врага не оказалось. Однако как только эскадрон вошел в ущелье, с гор загремели выстрелы, лавиной посыпались камни. Нобат решил преследовать врага и уничтожить, загнав его далеко в горы. Весь день эскадрон то ввязывался в перестрелку с медленно отходящей бандой, то садился на коней, продвигаясь вверх по ущелью. В сумерках далеко впереди замелькали редкие огоньки, то был горный кишлак Шахимардан, известный далеко за пределами Ферганской долины тем, что здесь якобы находится чудотворная усыпальница прославленного Али. Этот реально существовавший Али, по одному из прозвищ – Шахимардан, что означает: Повелитель отважных, племянник самого основателя ислама пророка Мухаммеда, женившийся на одной из его дочерей, согласно легендам и свидетельствам летописцев, отличался умом и отвагой, великодушием и благочестием. После Мухаммеда он был одним из халифов – политических и военных предводителей мусульман; еще молодым погиб от руки врага. А затем его обратили в «святого» и в разных местах мусульманского мира стали указывать его якобы усыпальницы, – вопреки здравому смыслу, как будто один человек может быть похоронен многократно. Одна из таких мнимых усыпальниц – в кишлаке Шахимардан, откуда и название этого селенья.

Из Шахимардана взвод красноармейцев, стоявший здесь гарнизоном, ушел и присоединился к группе войск в Вуадиле. Кишлак остался беззащитным.

Басмачи, преследуемые красными конниками, не приняли боя на окраине кишлака. Но когда бойцы втянулись еще глубже в горы, где речка тонкой струей текла среди голого песка и камней, – в узком ущелье их встретил шквал огня. Двигаться дальше, в быстро надвигающейся вечерней тьме, было невозможно. Унося раненых, головной взвод повернул обратно в кишлак, отход прикрывали пулеметчики татарской бригады, меняя позиции посменно. Гельдыев и Иванихин намеревались дать эскадрону лишь ночной отдых в Шахимардане, а наутро снова начать преследование врага. Разместились по дворам, выставив усиленные дозоры на всех подходах к селенью. Но еще до рассвета выстрелы на северной окраине подняли весь эскадрон по тревоге. Враг надвигался со стороны долины, по дороге, что связывает Шахимардан с другими селениями.

Когда комиссар Иванихин со взводом бойцов и пулеметчиками спустились вниз, к заставе на дороге, здесь уже вовсю кипела схватка. Выстрелы гулким эхом раскатывались в горах, огненные вспышки прорезали тьму осенней ночи.

– Подмога! Держись, ребята! – радостно закричали бойцы дозора, когда узнали своих во главе с комиссаром. И в ту же минуту разрывы гранат сотрясли воздух на противоположной окраине кишлака – это внезапно полезли на штурм басмачи того неутомимого курбаши, за которым эскадрон безуспешно гонялся с самого утра. Атакованный с двух сторон красный эскадрон очутился во вражеском кольце.

К рассвету басмачи, подавленные ураганным огнем пулеметов, сбитые с позиций дерзкими вылазками красноармейцев, присмирели, затаились. Однако не уходили, осаду не снимали. Об этом донесли разведчики, которые были разосланы командиром и комиссаром по всем тропам и подходам. Всюду враг.

Серый туман клубился в ущелье, медленно поднимаясь кверху. Рассвет, но солнце не видать. Капли холодной влаги дрожат на голых кустах, на ветвях деревьев, колеблемых пронизывающим осенним ветерком, что едва заметно тянет с севера. Однотонно, глухо шумит река. Выстрел, другой… Эхо лениво раскатывается в сыром воздухе.

Нобат Гельдыев находился на командном пункте, в окопе на самой вершине горы, что господствует над Шахимарданом. В десяти шагах – знаменитая гробница халифа Али, небольшое прямоугольное строение с зеленым куполом и полумесяцем. Командир эскадрона не отрывает глаз от бинокля. Шарит по склонам гор, по окраинам кишлака, где укрепились красноармейские заставы. Кривые улочки безлюдны, приземистые домики среди безлистых садов кажутся вымершими. Внизу, на базарной площади, возле чайханы и лавчонок – ни души, ни дымка. Жители попрятались еще с вечера, едва разгорелся бой. С надеждой снова и снова вглядывается Нобат на север, на дорогу: должна прийти подмога. Знает ли командование, что они здесь в осаде? Или бои в долине отвлекают внимание, оттягивают силы, и даже разведку невозможно выслать, чтобы отыскать эскадрон, оторвавшийся от своих?

…Больше суток не продержаться – это сделалось ясным командиру и комиссару после короткого совещания. Друзья понимали друг друга с полуслова. И у них уже созрел дерзкий план. Прорваться! Не всем сразу, а половине эскадрона. Значит, сперва, сосредоточив ударную группу на одном участке, прорвав блокаду, уйти в горы, оторваться от преследования. А потом вернуться и ударить врагу в спину. Одновременно с теми, кто останется в Шахимардане…

– Товарищ командир! – кто-то окликнул Нобата.

Он оглянулся. Вместе с вестовым Ишбаем стоял боец-узбек по имени Бегимкул, из пополнения, влитого в эскадрон уже здесь, в Ферганской долине.

– Товарищ командир, разрешите? – боец взял под козырек. Глаза воспаленные после ночи без сна в дозоре, на скуле царапина, рукав гимнастерки в крови…

– Комиссар послал, товарищ командир, – пояснил Ишбай, кивком головы указав на Бегимкула. – Знает местность…

Бегимкул сказал, что здешние места знает с детства. Отец был охотником, а жили они неподалеку отсюда, ближе к выходу из ущелья и, если нужно провести – проведет, хоть ночью, хоть с завязанными глазами…

Нобат подробно расспросил Бегимкула о тропах, ведущих из Шахимардана в горы. Оба, передавая друг другу бинокль, долго изучали склоны гор. На юго-западе, пояснил боец, есть тропа, но которой можно незаметно пробраться и ударить в тыл. Кроме того, он знал и обратную дорогу в долину.

К полудню басмачи, должно быть, отдохнув и подкрепившись, полезли на штурм с юга и запада, стремясь прорваться к садам и домам на околице. Красноармейцы согласно приказу отходили в глубь гор, заманивая врага поближе, потом с шашками стремительно нападали из засад, стреляли редко – берегли боеприпасы.

…И вот сгустились сумерки. Ни огонька, ни звука в осажденном Шахимардане. Присмирел и враг. Видно, надеется взять, на измор проклятых богоотступников-кагтыров… А в это время по улицам кишлака и на околицах, где были заставы, бесшумно передвигались тени. Всем известна боевая задача: осажденным держаться до следующей ночи, когда Гельдыев поведет свою сотню на врага с тыла. Сигнал к бою – две ракеты, красная и зеленая.

– Пора! – Нобат поднес к глазам руку с часами.

Разом ударили все четыре пулемета, их стрекот перекрыли разрывы гранат. Ошарашить противника, сбить с толку!.. Бой уже удаляется в сторону от места, куда скрытно выходят на тропу бойцы группы прорыва; впереди все тихо, лишь стоны раненых басмачей. Колонну возглавляет Нобат, рядом с ним Бегимкул, следом, цепочкой, бойцы с карабинами и «кольтами» в голове и хвосте колонны, замыкающий – Ишбай.

Два-три поворота узкого, глубокого ущелья – и уже не слышно выстрелов, шума битвы в оставленном кишлаке. Бегимкул держится молодцом и ориентируется в темноте прекрасно. Тьма, туман, – а он уверенно идет вперед и ведет за собой остальных, предупреждая о каждом изгибе ущелья, о каждом завале на пути…

Вылазка удалась блестяще. Басмачи не отважились ночью преследовать отряд в горах, – на случай, если бы ринулись вслед, решено было оставить заслон из нескольких бойцов с пулеметом и гранатами. Ударная группа во главе с Гельдыевым углублялась в горы, к месту передышки, откуда следовало начать обходное движение назад к Шахимардану.

Привал устроили у горного ключа на заре. Тонкая струйка холодной, чистой воды едва сочилась по скользким, отполированным камням. Туман рассеялся, над головами бледно-голубое небо, дальние вершины гор золотятся под первыми лучами солнца.

– Товарищ командир! – окликнул кто-то. Нобат, присев на камни у воды, на какое-то мгновение погрузился в тяжелую дрему. Сказалось перенапряжение минувших дней. Голос разом оживил его. Подняв голову, увидел перед собой одного из бойцов, посланного в разведку.

– Товарищ командир, барсы… Двое. Горного козла, видно, только что задрали! – глаза бойца горели охотничьим азартом.

Нобат, помедлив еще секунду, рывком поднялся на ноги. Бойцы, кто сидя, кто полулежа, отдыхали, иные подкреплялись – грызли чурек с холодной жареною бараниной, кое-кто пригоршнями черпал ключевую воду. Разговоров не слыхать. Таков приказ: соблюдать тишину, не выдавать себя. Да, не мешало бы сейчас свежего мяса. Зажарить на костре, заготовить впрок…

– Бегимкул! – негромко окликнул Нобат. Боец разом вскочил на ноги, шагнул к командиру. Тот жестом приказал: за мной. Втроем двинулись вверх по ущелью. Нобат вытянул из кобуры маузер, отпустил предохранитель, оба красноармейца сделали то же.

– Вон, поглядите… – боец из охранения остановился, пригнулся.

Да, зрелище изумительное! Два барса – громадные пятнистые кошки, задними лапами упираясь в землю, передними терзали тушу горного козла. Пришлось спрятаться, ибо хищники могли оставить свою добычу и броситься на людей. И они стояли молча, с оружием наготове. Вдруг один из барсов оглянулся, видимо, почуяв людей совсем близко… Гибкий, сильный хвост со всего маху хлестнул по земле… Зверь издал приглушенный хриплый рев. Видимо, это было сигналом. Оба барса в мгновение ока отпрянули от туши. Прыжок, другой – и вот они уже карабкаются по склону, среди кустов, почти невидимые среди камней в пятнах лишайника.

– Удрали! – не сдержав восхищения, воскликнул боец. А Бегимкул, бывалый охотник, сперва проследил, куда скрылись оба хищника, убедился, что опасности с их стороны нет. Затем подошел к туше козла, тронул голову прикладом. Верно, животное убито недавно, мясо годится в пищу человеку.

– Добрая примета, товарищ командир, – вполголоса проговорил он, когда подошли его товарищи. – Убежали звери, значит, нас удача ждет… От отца слыхал я это не раз.

– Пускай же оправдается эта добрая примета! – Нобат, ощутив радость, похлопал бойца по плечу. Хорошо: и мясо раздобыли без выстрела, и, главное, этот нежданный эпизод, без сомнения, поднимет дух бойцов.

С привала Бегимкул вывел троих на горную тропу, по которой можно незаметно спуститься в долину. Набат с ними послал донесение командующему группой в Вуадиль, в котором сообщал, что сутки спустя следует ждать новых вестей уже из Шахи-мардана. А пока срочно нужны боеприпасы.

И вот две ракеты разом взметнулись над притихшими во тьме горами. Ответная ракета из кишлака… А за ней – шквал огня, от которого затрепетали даже горы. Удар с тыла, со стороны долины, оказался для врага полнейшей неожиданностью. Бойцы группы Нобата после первого залпа кинулись на басмачей с шашками, пошел рукопашный бой. Басмачи окончательно растерялись, лишившись руководства, действовали беспорядочно. Бойцы Иванихина со стороны кишлака отвлекли на себя басмачей с других участков, застава на дороге была сметена в первые же минуты боя. Обе группы красных бойцов соединились. Теперь – не давать врагу опомниться, сбить с позиций по всей линии осады! Грохот ожесточенного боя переполнял ущелье, тяжелым эхом раскатывался окрест.

– Стой, кто идет!

– Свои. Комиссар…

– Серафим?!

– Ты, Коля? Ур-ра! Ребята, это наши! Командир…

На кривой улочке, ведущей круто вверх, к скале, на которой возле мавзолея халифа-праведника Али разместился командный пункт эскадрона, встретились командир и комиссар, каждый со своим вестовым.

– Жив, дружище! Ну… молодец! – Иванихин, крепко обняв друга, изо всей силы хлопал его по спине.

– А ты думал? – отшучивался Нобат, награждая комиссара не менее увесистыми шлепками. – Какие потери? Боеприпасов хватает?

– Двое умерли… – Серафим отпустил Нобата. – Патронами разжились, басмачей малость обидели. Ребятам удалось стянуть у них пару ящиков с патронами. Черт, английские оказались! Хорошо, что у нас поднабралось несколько их одиннадцатизарядок…

Вместе со своими Нобат двигался в сторону базара, расположенного на берегу горного потока. Чуть выше горела какая-то лачуга, при тусклом красноватом свете пожара было видно, как басмачи удирают вверх по склону. Однако на пути – чайхана, устроенная, как принято, над самою водой. Из окон, с дощатого помоста раздавались частые беспорядочные выстрелы. Видимо, окружены, но решили не сдаваться…

– Обходить! – Нобат передал команду по цепи. – Не задерживаться! Вперед!

Пленных брали поодиночке в садах, на улочках. Сопротивление басмачей было всюду сломлено через какой-нибудь час после начала боя. На земле валялись брошенные винтовки – русские, английские, пустые кожаные патронташи. Дотлевали пожары в разных концах Шахимардана. Вестовые, посланные с приказом командира по цепи, возвращались с донесениями на командный пункт. Одно донесение оказалось неутешительным: басмачи, окруженные в чайхане, продолжают отстреливаться.

Глубокая ночь опустилась на ущелье. Вконец обессиленные, измотанные, крепко уснули бойцы, кроме тех, что остались в дозоре. Не до сна и командирам. Нобат, Серафим и вместе с ними Ишбай, отправились вниз, к базару, туда, где редкие выстрелы из чайханы тревожили безмолвие осенней ночи.

Взводный Ишанкулов во тьме вырос точно из-под земли.

– Надежно блокировали противника? – сразу обратился к нему Нобат.

– Мышь не проскользнет, товарищ комэска! – докладывал Ишанкулов, не спуская глаз с темнеющего среди голых деревьев строения, вблизи которого то и дело вспыхивали огоньки выстрелов. – Считаю, их там десятка два. Пулеметов нет. Но огонь сильный, патронов не жалеют.

– Предлагали сдаться?

– Предлагал… – было заметно, что взводный не верил и не верит в успех такого предложения. Однако Нобат рассуждал иначе. Уже которые сутки эскадрон в беспрестанных боях. Боеприпасы на исходе… Обстановка в горах неясная, возможен подход свежих сил врага… Кишлак занят, но и с этими упрямцами нужно кончать как можно скорее, лучше – миром.

– Попытаемся еще раз. Верно, Серафим? – Нобат обернулся к Иванихину, тот сразу с готовностью кивнул. Затем Гельдыев приказал взводному: – Через две минуты огонь прекратить и не открывать, пока не скомандую.

Пригибаясь, прячась за углами базарных лавчонок, командир и комиссар с вестовым продвинулись вперед. Чайхана оказалась шагах в пятидесяти перед ними. Огонь осаждающих разом прекратился. Похоже, это озадачило осажденных – они тоже перестали стрелять. Нобат воспользовался затишьем.

– Э-эй, люди в чайхане! – сложив у рта ладони рупором, крикнул он во всю силу голоса. – С вами говорит командир эскадрона Красной Армии Гельдыев Нобат. Я туркмен, моя родина Лебаб… Слушайте и не стреляйте! Кишлак в наших руках, вы окружены. Сопротивляться бессмысленно. Останетесь без патронов, но сдадитесь – подожжем чайхану! Слышите меня? – он помедлил, видя, что противник молчит, а затем продолжил, стараясь четче выговаривать слова по-узбекски. – Предлагаю немедленно сдаться. Сложить оружие на айване[4]4
  Айван – веранда.


[Закрыть], самим выйти с поднятыми руками. Обещаю: всем, кто сдастся добровольно, будет сохранена жизнь. Слово командира! Подумайте, даю пять минут.

Воцарилась полная тишина. Близился рассвет, слабый ветерок прошелестел по веткам яблонь и урючин в ближайших к базару дворах. На горе, у гробницы халифа Али, теплился слабый костер. Где-то на околице перекликались дозорные. А осажденные в чайхане молчали.

Истекали минуты за минутой… Но вот в чайхане как будто заговорили, заспорили разом человек десять. Громче, громче… Слышно даже в полусотне шагов. Наконец – окрик, хриплый, неуверенный:

– Э-эй, начальник кзыл-аскеров! Слушай, с тобой будет говорить курбаши Нормат-дадха. Ответь, слышишь ли ты?

– Давай, говорите. Командир Гельдыев слушает.

– Командир Гельдыев, я Нормат-дадха! – тотчас разнесся другой голос, властный, низкий. – Мы принимаем твои условия. Но сперва хотим убедиться, что ты тот, кем себя называешь.

– Хорошо! – Нобат опустил руку с маузером, непроизвольно шагнул вперед, Серафим поспешил удержать его за плечо. – Пусть трое ваших людей идут навстречу мне, с белым флагом, без оружия. И я тоже пойду навстречу им, с двумя бойцами, без оружия. Согласны?

Минуты две в чайхане молчали. Затем первый голос прокричал:

– Мы согласны! Сейчас курбаши сам выйдет навстречу красному начальнику. Не стреляйте больше… – голос дрогнул, осекся. – Мы тоже не станем стрелять. Слышишь ли нас, начальник кизыл-аскеров?

– Слышим! Выходите! – Нобат обернулся к Иванихину. – Серафим, нужно устроить какое-нибудь освещение. Факел или еще что…

– Сейчас придумаем! – Иванихин скрылся в темноте.

Нобат, Ишбай и красноармеец второго взвода отдали каждый свое оружие Ишанкулову. Затем Гельдыев со своими двинулся вперед. Еще мгновение – и по бокам вспыхнуло два факела. Двое бойцов, каждый в десятке шагов от командира, держали в руках шесты, на концах которых пылало, потрескивая, какое-то тряпье, смоченное, должно быть, в керосине. Тусклым красноватым светом озарились голые, деревья над шумящим потоком, убогие мазанки, лавки базара, стены чайханы.

– Товарищ командир, идут! – подал голос Ишбай.

В самом деле, совсем близко показались одна за одной три фигуры в халатах, островерхих киргизских шапках. В руках у головного – палка с белою тряпицей. Оружия ни на ком не видать.

– Командир экскадрона Гельдыев! – громко назвал себя Нобат, когда обе группы парламентеров сблизились на расстояние десятка шагов.

– Я курбаши Нормат-дадха, – нетвердым голосом проговорил один из идущих навстречу. Теперь было видно, что он ранен, повязка на шее побурела от крови.

– Ну, вы убедились, кто я? Сдаетесь? – Нобат вышел вперед.

– Да… Но помни, начальник, наш уговор…

– Уговор не нарушим. Пусть ваши люди выходят к свету, оружие кладут на айване, чтоб мы видели.

…Утро застало Шахимардан притихшим, умиротворенным. Спали измученные боями красноармейцы, исключая дозорных. Спал их неутомимый командир. У полупотухшего костра бодрствовал лишь комиссар Иванихин, время от времени отпивая из пиалы остывший чай. Спали пленные басмачи вместе со своим незадачливым вожаком. И уже где-то робко скрипнула калитка, тявкнула собака – жители, успокоенные тишиной, давали знать о себе, принимаясь за привычные хлопоты.

На следующее утро эскадрон покидал затерянный в горах Шахимардан. Прощальный траурный залп прогремел возле свежей могилы на вершине скалы, вблизи усыпальницы Али. На временном деревянном обелиске со звездой – имена павших: Хасан Омаров… Степан Иванов… Сабирджан Ходжаев… Петр Морозов… Абдулла Вахидов… Вечная вам память и посмертная слава, герои, отдавшие жизни за счастье узбекской земли!

За эту операцию Нобат Гельдыев, комиссар Иванихин и еще полтора десятка бойцов и командиров – были удостоены благодарности командующего фронтом. А в Вуадиле работник штаба опергруппы доверительно намекнул Нобату: он представлен к ордену, наградные документы только что отправили в Ташкент… Обещал вскоре порадовать доброй вестью.

Но миновали два дня короткого отдыха – и эскадрон снова ушел в горы, на юг, к Исфаре. Потрепанная в недавнем бою банда басмачей устремилась в низину, чтобы сделать попытку рассеяться в кишлаках. Но активисты, сторонники Советов, зорко следили за врагом, вовремя дали знать красному командованию о путях ее движения.

Эскадрон Гельдыева стал в засаду у выхода из ущелья. Басмачи двигались на конях беспорядочной толпой. Их подпустили ближе и встретили дружным залпом. Враг бежал, теряя убитых; многие рассеялись по горным тропам, спасаясь в одиночку. Но были среди них и опытные, бывалые вояки. Имитировали небольшой кучкой отступление – и внезапно залегли, открыли беглый прицельный огонь. Нобат, который вел своих цепью, перегородившей ущелье, не успел укрыться – пуля ударила в бедро.

Пришел в себя – горы будто в кровавом тумане. Шевельнуться нет сил: бедро туго стянуто бинтами, и вся нога точно в огне.

– Лежи, товарищ командир. Очнулся, вот и хорошо, – Ишбай наклонился над ним, скуластое лицо, бурое от солнца и пыли, светилось улыбкой. Нобат прислушался: где-то вдалеке ухали выстрелы.

– Что… наши? – едва шевельнул пересохшими губами.

– Преследуем. Разбежались, гады, по горам, сразу всех не выловишь… На-ка попей, товарищ командир, – вестовой поднес к губам Нобата флягу. Ключевая вода, холодная, чистая! От первого же глотка сразу посвежело в груди.

День спустя в Вуадиле старичок-врач в золотых очках долго разглядывал рану Нобата.

– М-да, милейший… – бубнил он себе под нос. – М-да-а… Госпитализировать немедля! Иначе беда, лишитесь ноги, молодой человек. Да-с!

– Как же, товарищ доктор? – Нобат, встревоженный, приподнял голову. – А… эскадрон?

– Понимаю вас, понимаю, да! – он положил сухую, горячую руку Нобату на плечо. – Боевой командир, война не окончена и вдруг – в тыл… Милейший, поймите: или операция максимум через двое суток, или больше вам в седле не бывать. Послушайте старого полкового эскулапа!

«Какая неудача!» – билось в сознании Нобата. Он в душе горько сетовал на немилосердную судьбу. Но постепенно рассудок одерживал верх. Ничего не поделаешь, нужно подчиниться. Операция, госпиталь… Пусть, только скорее бы. Скорее снова в строй!

– Так-то, ребята, – час спустя прощался он со своими, когда они гурьбой явились проводить командира в дальний путь. – Поверьте, умел бы плакать, расплакался бы, до того расставаться с вами тяжко. И басмачей не добили… Ну, не беда, вернусь! Ждите, не унывайте. Надеюсь, услышу и в Ташкенте про ваши дела.

– Да уж не уроним славы бухарского эскадрона! – взводный Ишанкулов осторожно тронул Нобата за руку. – Только скорее возвращайтесь! С вами начали, с вами тут и доведем дело до конца.

– Верно, – вставил Мустафакул, старый товарищ Нобата по вылазке в логово басмаческих главарей Лебаба. – А потом домой… Там тоже не мешает кое-кому вправить мозги. Только бы с вами, товарищ командир!

Крепкое оно, боевое братство. Уже не впервые Нобат убеж-«ьался в этом. Потеплело в груди. Да, тяжело ему будет вдали от боевых друзей. – Они – его семья.

– До свиданья, товарищи, родные! – он каждому крепко жал руку. В горле запершило – неужели слезы? – Ишбай, до свидания, друг!.. Серафим, ты погоди немного…

Бойцы и командиры один за другим, пожав Нобату руку, выходили из лазаретной палатки. Остался один Иванихин.

– Коля, – он сел у изголовья друга, – в самом деле скоро вернешься? Врач обещает?

– Операция меня ждет, Серафим. Результат предвидеть трудно. Я тут втихомолку фельдшера одного расспросил…

– Так…. – Иванихин задумался. Поднял голову, глянул, прямо в карие выпуклые глаза друга. – Значит… Возможно, надолго, а может, и навсегда?

– Война, Серафим, – подавляя вздох, выговорил Нобат. – И впереди тоже война. Басмачей добьем, это уже близко. Но – отсталость тысячелетняя, косность… Да тебе ли говорить! В общем, мы солдаты, видать, до конца дней своих. А солдату наперед не загадывать…

– Подожди! – Серафим перебросил на колени свою полевую сумку, торопливо раскрыл, вытащил тетрадь в клеенчатом переплете, вырвал листок, карандашом набросал, несколько слов. Если что… Вот адрес: Токмак Верненского уезда, Семиреченская область… Мама там и сестричка. Отец-то помер еще в пятнадцатом…

– Ага, верно! – оживился Нобат. – Давай сюда. И адрес моих тоже запиши. До Керки почта стала ходить, а дальше отыщут…