Текст книги "Дорога издалека (книга вторая)"

Автор книги: Мамедназар Хидыров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

На верную дорогу

– Думаете, придет вместе с людьми?

– Уверен! – от волнения Нобат привстал со стула. Ефимов затянулся папиросой, задумался. Оба помолчали.

– Значит, две недели? – опять спросил Ефимов. Нобат кивнул, не успел ответить, снова заговорил предчека. – Что намечаете на этот срок?

– Я хотел бы проехать аулами левого берега, на правый тоже заглянуть. Вероятно, имеются новые сведения о калтаманах, в том числе об Азизе. Бешир также навестить, люди наши там особо надежные.

– Согласен. Когда вернетесь?

– Дня за четыре до истечения двухнедельного срока. Если приедут… да, конечно, приедут!.. Нужно подготовить встречу. Как обычай велит, придется с отрядом выехать к границу песков.

– Ну, хорошо, Нобат Гельдыевич… В центр я покамест ничего не сообщаю. Вести переговоры – на это у нас полномочия имеются, а дальше видно будет…

– Разрешите действовать? – Нобат встал.

– Разрешаю, – Ефимов протянул руку: – Удачи вам, товарищ Нобат!

До истечения срока – десять дней. Как условились, Сапар на это время отправился в аул, к концу срока должен был приехать в Керки. Ведь на встрече Азиз-Махсума с его воинством Сапар – первый человек!

…А если не приедут?

При этой мысли – она все же проскальзывала в сознании холодной, ядовитою змейкой, Нобат ощущал, как дрожь пробегает по спине. В таком случае, пожалуй, нечего ему будет делать в чека. Да и большевиком он себя считать перестанет…

Правильно ли он понимает этих людей – разбойничьих вожаков, вчерашних узников зиндана, бунтарей против эмира и баев? Найдется ли им – лучшим из них – место в новой жизни? Или еще потоки крови прольются, пока будет очищена от них земля?

С такими мыслями Нобат начинал беседу в каждом из аулов, где наметил побывать, с секретарями ячеек, председателями исполкомов, начальниками отрядов самообороны. Выспрашивал про калтаманов вообще, между делом – об Азиз-Махсуме. На левом берегу о нем говорили разное, но такого, что характеризовало бы его как заклятого врага народной власти, Нобату услышать не довелось. На правобережье Азиза меньше знали. Зато Салыра многие жалели. Вот если бы он, Нобат, пораньше приехал, завязал сношения с этим бесшабашным, – возможно, и случилось бы так, что без кровопролития вышел бы тот из своего логова, еще и власти служить бы стал…

Халик Хасан, самый недоверчивый, вовсе не хотел слышать о примирении с калтаманами, о переговорах с ними. Зато в Бешире Бекмурад Сары прямо сказал – будто угадывал! – что следует немедля переманить на нашу сторону Азиз-Махсума как наиболее для этой цели подходящего.

– Не то перережут они там, в песках, один другого, – завершил он. Выяснилось, что ему известно о гибели Егенмурада. Четко работает «узун-кулак» – исконный дайханский телеграф.

Всего два дня провел Нобат в Бешире, со своими близкими виделся только по утрам, да еще поздно вечером. Донди безошибочно угадывала: что-то тревожит мужа. Расспрашивать – такого нет в обычае. И она старалась, чтобы дома был для него полный покои, отдых. Они в этот раз мало разговаривали – только о будущем ребенке.

За два дня до ожидаемого срока Нобату позвонил дежурный.

– К вам, товарищ Гельдыев. Чайханщик Латиф.

Нобат сразу все понял.

Дело в том, что Латиф-ага был видной фигурой в городе. Нобат некоторое время присматривался к расторопному чайханщику, навел о нем справки и решил привлечь его к выполнению кое-каких задании чека. Латиф согласился не без колебаний – трусоват, похоже, был, по обещанное ему покровительство власти сыграло решающую роль. Еще до поездки Нобата к Азиз-Махсуму Латиф-ага успел доставить в чека довольно ценные сведения о контрабандистах, танком появившихся в городе. И вот Азизу при свидании было сказано: пусть его посланец явится к Латифу, в его чайхану, назовет себя и попросит сообщить о нем «торговцу Довлетгельды Избасар-оглы». Латифа, по возвращении, предупредили, как действовать в этом случае.

Теперь он явился. Неужели прибыл посланец от Азиза?

Полчаса спустя в домике, где жил сам Латиф-ага, Нобат – снова в обличье торговца – сидел за чаем и угощением в обществе двоих приезжих. Оба в халатах, темно-красных тюбетейках, тельпеки и сапоги сняты у порога. Этих людей Нобат видел у колодцев Джейрели. Один – Аллаяр, родной брат Азиз-Махсума, второй – Мурадкурбан, из числа приближенных атамана.

Беседа идет неторопливо – сначала расспросы о здоровье, о дороге. Оба гостя сосредоточенны: видно, что горды тем, что выполняют ответственную миссию. Как будто спокойны, ничего не опасаются.

Наконец пора перейти к делу.

– Азиз-сердар, наш уважаемый старший брат и предводитель, – приосанившись, начал Аллаяр, костлявый, со шрамом от сабельного удара на лице, – прислал нас для встречи с начальником по имени Валадимир-ага. Мы уполномочены сообщить красному начальнику, что готовы, со всеми людьми, выйти из песков и поселиться там, где укажет власть, Азиз-Махсум с джигитами намерен прибыть в Керки пять дней спустя. Тебя, почтенный Довлетгельды, мы просим поскорее устроить нам встречу с начальником. После этого я останусь в Керки – так решил Азиз-сердар, наш брат, а он, – Аллаяр указал на своего спутника, – отправится на Джейрели. Мы слушаем тебя, Довлетгельды.

– Я рад, уважаемые, что отважный Азиз-сердар решил стать другом народной власти, – заговорил Нобат. – С начальником Ефимовым вы встретитесь сегодня же вечером. У меня есть вопросы к вам. Скажите, все люди на колодцах Джейрели согласились с сердаром и решили пойти на примирение с властью?

– Не все, – сразу ответил Аллаяр. – Когда сердар собрал джигитов и сообщил о своем решении, была свалка, перестрелка. Десяток людей – из тех, у кого семьи в песках, еще бывшие эмирские сарбазы – кинулись бежать, один пытался застрелить сердара, его зарубили на месте. Бежало шестеро… Ну, а те, кто остался, пойдут за сердаром, он каждого по отдельности спросил, велел поклясться именем пророка.

– Сердар приказал всем без исключения сниматься из Джейрели?

– Да. Семьи со скотом и имуществом мы оставим на границе песков. Джигиты на конях и при оружии, во главе с сердаром, прибудут в Керки.

– Хорошо. До вечера останьтесь тут, у Латифа-ага. Я сейчас извещу начальника и, когда стемнеет, снова приду сюда.

Проводив обоих посланцев по темным улицам уснувшего города до чайханы, Нобат, все в том же обличье торговца, вернулся в кабинет Ефимова.

– Ну, Нобат Гельдыевич, кажется, уже можно вас поздравить. У меня впечатление: дело почти сделано.

– Погодите, Владимир Александрович, – Нобат устало улыбнулся, сбросил смушковую шапку, опустился на стул. Было уже далеко за полночь. – Еще возможны неожиданности. Ведь бежало шестеро… Хорошо, если эти беглецы просто шкуру свою спасают. А могут и навести других атаманов, которые с нами решили враждовать до конца.

– Да, вы правы, пожалуй, – Ефимов затянулся папиросой. – А эти двое – молодцы… От таких, если заполучить на службу в ряды народной милиции, польза будет несомненной. Боевой народ, отважный, по осанке видать! Значит, вы говорите, еще возможны осложнения? Если так, какие меры примем?

– Я считаю, нам нужно поскорее выдвинуть отряд на границу песков. Для почетной встречи Азиза с людьми, ну и… безопасности ради. Вы разрешите мне возглавить отряд?

– Выходит, инкогнито свое раскроете еще до прибытия Азиза в город?

– Так будет вернее. Пусть он видит: мы ему не отрезаем путей к отступлению, верим в его твердое решение, раскрываем все карты еще до того, как он окажется полностью у нас в руках.

– Дорогой Гельдыев, вы подлинный дипломат большевистской школы! Хорошо, с утра готовьте отряд. Только все же давайте командование поручим товарищу Розы Аннаеву. Чтобы его представить как начальника милиции округа. А вы поедете моим уполномоченным.

– Понятно. До моего выезда мне нужно и здесь подготовить встречу. Митинг, я думаю, следует устроить, Владимир Александрович? Потом угощение, нечто вроде обычного тоя, когда дорогих гостей принимают… И чтобы делегаты приехали, хотя бы из близлежащих аулов.

– Хорошо, все принимаю, дорогой! Продумайте в общих чертах. И завтра в полдень ко мне… Сам я с утра на телеграф. Нужно надеяться: из центра получим разрешение принять гостей с почетом и определить их судьбу с пользой для нашего дела. А сейчас – спать, спать!

Наутро Нобата разбудил посыльный из чека, с известием: приехал Сапар. Снова облачившись «торговцем», Нобат поспешил в чайхану Латифа. Сапар уже сидел за завтраком с обоими посланцами Азиза. Встретились тепло, радостно. Сапар был горд своим участием в столь важном мероприятии. Нобат, наблюдая за ним, уже не впервые думал: этого человека следует привлечь в ряды активистов, он еще много хорошего сумеет сделать на общественном поприще.

После встречи в чайхане Нобат забежал к дежурному чека, из проходной позвонил Ефимову. Тот обрадовал: из Бухары телеграфом получено разрешение – во всем, что касается Азиз-Махсума и его людей, поступать сообразно обстоятельствам на месте. Окрисполком уже обсуждает детали встречи азизовцев в Керки, а также тех предложений, какие будут ему сделаны по части расселения и обеспечения его людей, возвращающихся к мирной жизни.

До полудня Нобат вдвоем с Розы-Анна собирали отряд: полсотни всадников из окружного дивизиона народной милиции – так стали официально именовать самооборону, с двумя пулеметами во вьюках, небольшой караван верблюдов с продовольствием и боеприпасами. Вместе с отрядом должны были отправиться Сапар и Мурадкурбан. Брат Азиза Аллаяр оставался в Керки – в знак полного доверия к власти. Он должен был жить в одной из комнат дома Латифа, и, по возможности, реже показываться на людях.

И вот – в путь. Конные джигиты народной милиции, уже в военной форме, хотя и не на всех однотипной – у кого буденовка на голове, у кого папаха, кто в гимнастерке, кто в кителе, колонной по двое шагом тронулись по мостовой в сторону восточной окраины города. Нобат, Сапар и Мурадкурбан, одетые как дайхане, ехали позади, с караваном. А в голове отряда – Розы-Анна, с ним рядом боец, у которого в руке была пика с алым флажком. Горожане глядели вслед конникам не без тревоги. Должно быть, снова калтаманы объявились вблизи города… Никто не догадывался, что несколько дней спустя по этой же булыжной мостовой зацокают копыта коней калтаманов, прибывших с повинной головою.

Стоянку устроили на полдороге до Джейрели, у заброшенных колодцев, где чабаны лишь изредка разбивали свой кош, поили скотину. Отсюда к Азиз-Махсуму отправились Сапар и Мурадкурбан. Нобат решил: лучше, если Азиз раньше узнает, что поблизости находится отряд, готовый поддержать его в случае необходимости.

Два дня отряд не двигался с места. Ждали, выдвинув дозоры далеко в сторону песков.

Около полудня третьих суток – солнце жарило уже совсем по-летнему – от одного из дозоров примчался боец:

– Едут!

Тотчас команда начальника Розы-Анна подняла всех на стане. Живо снарядились, оседлали коней. Построились в две шеренги, фронтом к востоку – оттуда ждать гостей. Разговоров почти не слыхать, каждый понимает: сейчас решающие минуты. Калтаманов, по сведениям, сотни три: пулеметов, правда, у них нет… Но подвоха ждать, судя по всему, и не приходится.

На правом фланге строя кавалеристов – Розыкул Аннаев. Нобат, одетый в военное, с ними боец с флажком на пике.

Над горизонтом, в безветренном воздухе – туча песчаной пыли. Приближается большая группа конных. Вот они уже видны – растянулись широкой пестрой лентой, то взберутся на бархан, то скроются в низине.

Обгоняя их, скачут бойцы дозора. Старший задержал разгоряченного, в хлопьях пены, коня перед Розыкулом, ладонь вскинул к буденовке:

– Подходят, товарищ командир. На глаз определяю – три сотни всадников, следом большой караван… Возглавляет предводитель Азиз-сердар, с ним наш посланец.

– Полуэскадрон-он… смир-р-р-но-о! Равнение… на середину!

Совсем близко видна лавина конников, одетых кто во что, на разномастных лошадях, чуть в стороне, выдвигаясь вперед, – четверо. Острые глаза Нобата различают высокую фигуру Азиз-Махсума, рядом Сапар. Вот атаман оборачивается, что-то кричит своим. Лавина замедляет ход, задние теснят передних, слышен сдержанный гомон многих голосов, звон уздечек, оружия и храп коней. Наконец шум умолкает. Вся масса остановилась в сотне шагов от строя бойцов с красным флажком.

– Пошли вперед, Розы!

Нобат и Розыкул выезжают шагом и сперва движутся вдоль строя, затем резко поворачивают в сторону. Им навстречу выезжают Азиз-Махсум, Сапар, еще двое.

Когда между обеими группами оставалось шагов десять, Нобат и Розы одновременно выдернули шашки из ножен, вскинули над головами. Остро блеснули в лучах солнца отточенные клинки… Салют, как требует устав при встрече почетных гостей. Еще мгновенье – и шашки опять в ножнах, оба командира натягивают поводья коней, прикладывают ладони к козырькам буденовок:

– Салам отважному Азиз-сердару!

– Салам его доблестным сподвижникам!

Розы-Анна оборачивается в седле, поднимает руку.

– Ур-ра-а! Ур-ра-а-а!.. – шквалом разносится могучее приветствие красных бойцов.

– Салам уважаемым красным начальникам! – когда все смолкло, с достоинством произносит Азиз-Махсум, левою рукой опираясь на рукоять кривой сабли, правой сдерживая горячего вороного жеребца, беспокойно перебирающего ногами. Спутники атамана прижимают правую ладонь к груди, слегка наклоняют головы.

Внезапно у Азиза расширяются глубоко посаженные карпе глаза:

– Вас ли вижу, почтенный Довлетгельды? – он с изумлением вглядывается Нобату в лицо.

– Да, это я, – кивает Нобат. – Однако имя у меня другое. Вы, Азиз-сердар, надеюсь, это поймете… Воины сражаются не только оружием… Я Гельды-оглы Нобат, помощник Ефимова, начальник отдела в окружной чека. Здесь я представляю исполком – верховную власть округа. Мой спутник – Розыкул Анна-оглы, командир дивизиона народной милиции. Он подтвердит, кто я, так же, как это сделает и Сапар, ваш старый друг.

– Он говорит правду, – подал голос Сапар.

– Счастлив видеть вас, прославленный Азиз-сердар. Я подтверждаю слова моего друга Нобата Гельды, – приложив руку к карману френча на груди и слегка поклонившись, четко выговаривает Розы-Анна.

Заметно, что Азиз-Махсум смущен, даже немного обескуражен. Значит, с ним вели игру… И этот человек, оказывается, – красный командир Нобат из Бешира, о нем приходилось слышать. Дипломатия – оружие воина, ничего не возразишь… Азиз украдкой бросает взгляд на своих джигитов. Те сдерживают коней, с любопытством разглядывают строй красных бойцов. Ждут, что их атаман договорится с властью, наступит мир, можно будет в родных аулах заниматься привычным трудом дайхан. Ни на что другое они теперь не пойдут… Азиз-Махсум подавил вздох. Сожалениям не место и не время. Он сам решился и выбранным путем пройдет до конца.

– В сердце у меня нет обиды, – снова глядя на Нобата, говорил Азиз-Махсум. – Я и мои люди готовы сложить оружие, как было обещано.

– Сейчас вы отдохнете, будете гостями у нас и наших бойцов, – ответил Нобат. – Завтра двинемся в Керки, там представители власти вас встретят, примут и определят, как вы будете жить дальше. А здесь наши люди покажут вашим, где разбить временный лагерь. Затем – угощение. Пусть ваши джигиты знакомятся с нашими. Повремените немного, пока мы уведем и распустим свой отряд, после этого ваши могут спешиться.

По команде Розы полуэскадрон перестроился в колонну подвое. Обнажив шашки и взяв «на плечо», бойцы шагом проследовали мимо группы конных калтаманов к своему лагерю. Еще минуту спустя гости спешились. Закипела работа: устанавливали юрты, копали ямки для Очагов. Караван с семьями азизовцев подтянулся к колодцам и тоже начал развьючиваться. Гомон, суета. Пыль тонкою пеленой затянула низину посреди барханов. Вот уже там и тут взвились к небу дымки костров и очагов…

Сперва нерешительно, с опаской, затем все смелее заговаривали азизовцы с джигитами красного отряда. Те, предупрежденные заранее, охотно и приветливо отвечали на любой вопрос, сами заводили разговоры. Очень скоро с той и другой стороны отыскались земляки, даже родичи. Люди перемешались, усаживались кучками, оживленно беседовали. Между тем в стороне дотлевали костры под казанами с шурпой, вскоре последовало приглашение к обеду. Хозяевам – джигитам Розыкула вызвались помочь добровольцы из числа людей Азиз-сердара. Угощаться сели все вместе, без разбора. Только самого предводителя с братьями Нобат и Розы принимали отдельно, в юрте. До позднего вечера длилось пиршество. С каждым часом таял ледок недоверия и настороженности, который – что поделаешь? – поначалу ощущали многие, особенно из числа гостей, пока не очень ясно представляющие, что их ждет впереди.

К городу приблизились около полудня, как и было намечено. Впереди полуэскадрон милиции, следом люди Азиз-Махсума, только сам он, с одним из братьев, – в голове колонны, вместе с Нобатом и Розы-Анна.

Вот и Керки – россыпь белых и желтых домиков, зелень садов. Нависает над городом и берегом Аму горбатый холм с крепостью, в которой еще недавно сидел бек – правитель именем кровавого эмира бухарского. Сейчас над крепостью полощется красный флаг.

Красные флажки алеют и над воротами домов, что тянутся вдоль улицы на самом краю города. Тут же, у самого въезда в город, по краям улицы выстроились конники, они салютуют прибывшим, шашки поднимая ввысь. Нобат и Розы-Анна, проезжая, берут под козырьки, по их примеру и Азиз-Махсум неумело прикладывает ладонь к своему косматому тельпеку, приосанивается в седле. Его джигиты глазеют по сторонам, кони замедляют ход, задние подталкивают передних… Открывается небольшая площадь, на ней сотни две горожан, иные с красными флагами, тут же снуют ребятишки. Люди улыбаются, руки поднимают в знак приветствия. Слышны возгласы:

– Добро пожаловать, джигиты Каракумов!

– Салам, командир Гельдыев!

– Розыкул, с удачей тебя!

– Красным конникам – ура-а!..

Теперь и азизовцам передается настроение торжественности, значительности момента. Они прямее держатся в седлах, стараются не замедлять хода, пришпоривают коней, подражая бойцам полуэскадрона. Улица, еще улица, поворот… Колонна выезжает на площадь перед зданием бывшего военного собрания. На площади с одного края толпа. У дома – дощатая трибуна, обтянутая кумачом. Запели медные трубы – это духовой оркестр гарнизона грянул марш. Кони бойцов заволновались, в такт привычной музыке загарцевали, словно приплясывая. А лошади под степняками прижали уши, видно, что оробели – такое им вовсе не по нраву… Полуэскадрон останавливается в стороне, развернувшись фронтом к трибуне, помощник Розыкула помогает сотникам Азиза расположить его войско по другую сторону площади. Справа от них четкими зелеными прямоугольниками застыли взводы стрелковой роты керкинского гарнизона бухарской Красной Армии.

Нобат, Розы-Анна и Азиз-Махсум шагом направляют коней к трибуне. Музыка обрывается на полуноте. Вся площадь затихает.

У края трибуны – Ефимов, председатель окружного исполкома Акмет-Хаджи, работники окружкома партии, чека, других учреждений. За ними – группа людей, одетых в халаты, тельпеки и малахаи. Это делегаты из аулов. Здесь же Аллаяр, брат Азиз-Махсума.

Трое конников – у самой трибуны. Тишина, разлитая над площадью, сгущается. Слышно только, как пофыркивают кони, негромко звякнет кое-где уздечка. Хлопают по ветру алые флаги по углам трибуны.

– Товарищ председатель окрчека, задание выполнено, жертв нет, – козырнув, коротко, вполголоса рапортует по-русски Ефимову Нобат. Сразу же Розы-Анна лихо вскидывает ладонь к козырьку своей темно-зеленой буденовки, произносит громко и раздельно, сдерживая приплясывающего буланого коня:

– Товарищ председатель окружного исполкома, товарищ секретарь окружкома партии большевиков! Первый этап операции по выводу из песков повстанческого конного отряда численностью триста сорок семь сабель, под водительством Азиз-сердара Салимурад-оглы, завершен успешно. Докладывает командир дивизиона милиции Аннаев.

Отдернув, руку, замирает в седле. Теперь все взоры устремлены на Азиз-Махсума.

– Таксыр[10]10
  Таксыр – господин.


[Закрыть] красный начальник Ефимов… – медленно начинает атаман «каракумской вольницы», видимо, с трудом подбирая слова на родном языке в непривычной, волнующей обстановке. – Мы, Азиз-Махсум, братья мои, ближайшие сподвижники и все джигиты с колодцев Джейрели, приветствуем тебя и тех, кто представляет новую власть в Керкинском вилайете[11]11
  Вилайет – административная единица, округ или область.


[Закрыть]. Пусть она крепнет и процветает, слава ей, победившей кровавого эмира и его прислужников!

На последних словах он повысил голос, обернулся к своим – и масса конников одобрительно загудела, внезапно прорвалась выкриками:

– Слава победителям эмира!

– Салам народной власти!

– Пусть будет мир на Лебабе!

Кричали немногие – должно быть, самые горячие, из тех, которые лучше остальных понимали, что происходит, и всем сердцем поддерживали сейчас своего вожака.

– Мы благодарны власти за встречу, за гостеприимство, – продолжал Азиз-Махсум, когда голоса стихли. – Согласно вашему предложению, мы вышли из песков, чтобы сложить оружие, во всем покориться власти. У нас на совести немало проступков перед ней. Мы проливали кровь красных аскеров… Я прошу, от себя и моих воинов: простите нам все провинности! Мы верим, что согласно закону, о котором говорил ваш уважаемый посланец… – он обернулся к Нобату, – никому из нас не будет причинено вреда. Я сам и многие из нас хотели бы поступить на службу новой власти, защищать ее с оружием, которое, надеюсь, нам доверят. А сейчас… вот моя сабля… в бою с лутчеками керкинского бека, я взял ее… – с этими словами Азиз рывком развязал на себе поясной платок, освободил портупею сабельных ножен, сдернул через голову. Затем пришпорил коня, подъехал вплотную к трибуне, обеими руками протянул ножны с саблей Ефимову, которого еще раньше указал ему Нобат. – Возьмите это, таксыр красный начальник! В знак моего полного повиновения новой власти!

Снова глухо, одобрительно загомонили джигиты. И разом смолкли, когда Ефимов, наклонившись, принял ножны с саблей, затем выпрямился, показывая, что собирается говорить.

– Товарищи и братья! – голос председателя чека зазвенел в тишине, опять воцарившейся на площади. Молодой человек в очках, в полувоенной одежде, секретарь исполкома, став рядом с Ефимовым, принялся старательно переводить на туркменский язык. – Великий и радостный день у нас сегодня! День примирения, день, когда сотни трудовых дайхан осознали правоту и непоколебимость народной власти, добровольно стали под ее красное знамя… Изживается наследие войны, развязанной сторонниками кровавого эмирского режима. Мы верим: вашему примеру, новые наши друзья, завтра последуют те, кто еще не опомнился от кошмара междоусобицы, кто блуждает в темного, обманутый своими главарями! – он перевел дух, ладонью смахнул капельки пота со лба под козырьком фуражки. – Именем Бухарской Народной Советской Республики, от лица исполкома Коркинского округа и окружкома партии большевиков торжестввенно заявляю: все, кого сегодня привел сюда уважаемый Азиз-сердар, сам он, его родственники и ближайшие сподвижники на основании закона об амнистии получают полное прощение власти, восстанавливаются в правах граждан республики!.. – заметив оживление в рядах слушателей, он поднял руку и продолжал еще более громко и раздельно: – Каждому из них предоставляется право поселиться на прежних местах жительства либо на пустующих землях. В любом случае им будет оказана материальная помощь… А кто пожелает, тех мы приглашаем на службу в части народной милиции. Пусть отважные джигиты с оружием в руках докажут свою верность народу-властелину! В мирном ли труде, в воинском строю – отдадим все силы на то, чтобы процветала она, власть рабочих и дайхан, несущая счастье трудовому человеку. Да здравствует наша народная советская республика! Слава партии коммунистов! Слава вам, воины революции! И всем вам, люди труда!

– Слава! Ур-ра-а! Слава! Шохрат! Да здравствует народная власть! Яшасып! – с восторженными криками отозвалась площадь.

Красноармейцы и джигиты милиции трижды дружно прогремели «Ура!» – застыв в строю по стойке «смирно». А демонстранты размахивали флагами, платками, кричали каждый свое. Общее радостное возбуждение передалось и людям Азиз-Махсума – они тоже выкрикивали слова приветствия, иные размахивали саблями, потрясали в воздухе обнаженными кинжалами. Внезапно общий разноголосый гомон прорезал, сперва негромко, на низких нотах, хор медных голосов, перемежаемый гулкими, размеренными ударами барабана и тарелок. «Интернационал»… Разом смолкли, будто окаменели в строю бойцы, притихли демонстранты, за ними азизовцы. Командиры взяли под козырек. Первые такты оркестр играл в полной тишине, потом на трибуне запели: «…Весь мир голодных и рабов…» Следующую строку подхватили на площади рабочие, за ними красноармейцы. Припев уже гремел стоголосым хором. Пели по-русски, по-узбекски, по-армянски. Впервые пролетарский гимн простер могучие крылья над городом на Джейхуне, над землей тысячелетнего Лебаба, знаменуя приход новой эры.

Когда отзвучали последние такты и по площади снова прокатился сдержанный говор, Ефимов поднял руку.

– Товарищи, здесь сейчас будут выполнены условия договора, после этого наших гостей ждет отдых, обед… А пока разрешите выразить признательность и благодарность народной власти лично вам, отважный Азиз-сердар, – он слегка поклонился, глядя на предводителя каракумских удальцов. – Мы высоко ценим ваше мужество и благоразумие. Вы только что изъявили желание поступить на службу в качестве воина революции. От имени окружной власти и чрезвычайной комиссии заявляю: мы удовлетворяем вашу просьбу! Вам будет определена командная должность в народной милиции, вы можете выбрать себе под начало любое количество ваших былых сподвижников. – Когда секретарь исполкома перевел эти слова Ефимова, из рядов азизовцев послышались восторженные возгласы. Ефимов продолжал: – В знак полного к вам уважения и доверия примите, товарищ Салимурад-оглы-Азиз, вашу саблю. Пусть она будет вашей спутницей на страже завоеваний трудового народа!

С этими словами он поднял ножны с саблей и, перегнувшись через барьер, протянул Азизу. Тот принял обеими руками и держал перед грудью, ожидая, пока утихнут одобрительные крики его джигитов. Потом заговорил медленно и внятно:

– Клянусь… Принимая из ваших рук, таксыр… товарищ Ефимов, эту саблю, что так долго и верно служила мне в сраженьях… Клянусь отныне обнажать ее только против врагов революции! Заверяю: пощады им не будет от рук моих! Именем пророка, честью отца и всех предков, всего рода моего клянусь в этом перед лицом всех вас, люди вилайета Керки!

При всеобщем молчании он перекинул портупею с ножнами через плечо и обернулся к Нобату:

– Теперь мы готовы исполнить последнее условие.

Нобат молча кивнул, жестом руки дал знать Розыкулу: начинайте! Тот тронул коня, рысью направился туда, где стояла в строю рота гарнизона. Тотчас четверо бойцов вынесли и раскатали перед трибуной брезентовое полотнище, сами стали по краям. Нобат показал на них Азизу. Тот понял. Шагом направил коня к краю брезента. Отстегнул от пояса кобуру маузера, подал красноармейцу, тот положил на брезент. Азиз-Махсум обернулся, властно махнул рукой своим сотникам. Те, уже предупрежденные о процедуре разоружения, засуетились, втолковывая джигитам, что сейчас нужно делать каждому. Наконец один из сотников, пришпорив саврасого жеребца, подъехал к брезенту, следом за ним потянулась цепочка всадников. Еще один сотник жестами и голосом показывал джигитам, чтобы они, не мешкая, примыкали к движущейся цепочке. Головной сотник сдернул из-за спины карабин, отстегнул патронташ и все это передал красноармейцу, он, слегка нагнувшись, небрежно кинул на брезент. Следующий джигит стянул винтовку, красноармеец принял. Дальше – винтовка, патронташ и пика, их тоже отдавали согласно договору. Один за одним, один за одним… Площадь молчала, завороженная невиданным зрелищем. Вот уже на брезенте горка винтовок, карабинов, кольтов, бесформенная груда кожаных патронташей, отдельно вытянулись пики, иные с зелеными флажками, кистями конских волос. Глухо звякает оружие. Освободившись от него, джигиты, с одними саблями, отъезжают на противоположный конец площади, где Азиз-Махсум негромко беседует с Нобатом и Розы-Анна.

Быстро, не прерываясь, движется цепочка. Растет пирамида небрежно сваленных ружей, гора патронташей. Кое у кого и гранаты обнаруживаются, их тоже сдают. Вот уже совсем мало тех, кто еще не разоружен. Их втягивает неутомимая цепочка. Пятеро остается… Трое… Двое… Последний… Кончено!

Сдержанный вздох облегчения прошелестел над площадью.

Ефимов подходит к краю трибуны:

– Товарищи, первый акт торжественной встречи отряда Азиз-сердара завершен. Теперь дадим нашим новым друзьям отдохнуть, подкрепиться. Пожелаем им всем мирного труда, честной службы на свободной земле нашей республики! И поможем, чем сумеем!

– Пожелаем! Пусть живут в мире и достатке! Поможем, чего там!.. – тотчас откликнулись в толпе демонстрантов. – Ур-ра, джигитам Каракумов! Шохрат, Азиз-сердар!

Красные бойцы на этот раз молча стояли в строю. Тут оркестр грянул недавно разученный марш: «Мы, красная кавалерия…» Как было условлено, взвод джигитов Розыкула первым потянулся с площади. За ним следом – конники Азиз-Махсума. Их провожали приветствиями, рукоплесканиями, размахивали флагами. В арьергарде шагом прошел взвод милиции.

Вся колонна центральными улицами, огибая Орда-Базар, направилась к окраине – к месту, именуемому Таш-Сарай. Там, в пустующих домах индийских и афганских торговцев, выехавших за рубеж, решено было разместить гостей на время карантина и на срок, необходимый для того, чтобы специально созданная комиссия определила дальнейшую судьбу каждого из них. После встречи на площади, тут для них был приготовлен праздничный обед. Распоряжался Сапар с людьми из чека; у очагов, казанов и жаровен колдовали лучшие мастера кулинарного искусства из чайханы Латифа-ага, им же самим и возглавляемые. В одном из домиков накрывался дастархан[12]12
  Дастархан – скатерть с угощением, также – стол, трапеза.


[Закрыть] для представителей власти – Ефимова, предисполкома Акмета Хаджи, Нобата Гельдыева совместно с Азиз-Махсумом, его братьями и сотниками…

Так завершилась история одной из многих ватаг калтаманов, долгие месяцы действовавшей на левобережье Амударьи после падения эмирата. Не все из тех, кого привел в Керки Азиз-Махсум, остались верными клятве и условиям примирения: до полутора десятков человек бежало в разное время кто куда, иные прибились к мелким шайкам разбойников, кое-кого позже опознали среди убитых пли взятых в плен. Верным слову до конца остался сам Азиз-Махсум, также его братья и ближайшие сподвижники. Азиз получил в народной милиции должность командира добровольческого вспомогательного отряда, в состав которого он лично отобрал семьдесят шесть своих джигитов. Все они вновь получили огнестрельное оружие, снаряжение, инструкторов, им была придана конно-пулеметная команда. Ставка отряда находилась на окраине аула Эсенменгли, что неподалеку от Халача, на границе песков. Отсюда Азиз рассылал по дорогам летучих дозоры. Они устраивали засады, и вскоре к ним в руки стали попадать любители поживиться чужим добром, как пришедшие из-за рубежа, так и местные, днем скрывающиеся в песках либо у своих тайных сторонников в аулах, а ночами выходящие на «промысел». Тактика разбойников-калтаманов была Азиз-Махсуму превосходно известна, потому-то успешно, без потерь обычно действовали его бойцы. Стычки случались, и кровь лилась – теперь уже в борьбе за мирную жизнь людей труда. Сам Азиз-Махсум во главе дозоров тоже не раз обнажал саблю, которую принял из рук Ефимова, и ранен бывал в схватках. Слава его далеко разнеслась по Лебабу, вожаки калтаманов уже опасались соваться на земли приречных аулов, обирать караванщиков или чабанов в глубине песков.