Текст книги "Антология современной азербайджанской литературы. Проза"

Автор книги: Максуд Ибрагимбеков

Соавторы: Натиг Расулзаде,Этимад Башкечид,Афаг Масуд,Камал Абдулла,Исмаил Шихлы,Шериф Агаяр,Мовлуд Сулейманлы,Юсиф Самедоглу,Мамед Орудж,Иси Меликзаде
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

А Шайтану только намек дай, кем хочешь оборотится – велик ли для него труд? Выскочил у Мельника из головы, и на пашню.

У Мельника голова враз остыла, сам над собой смеется – и чего это я удумал? И слух вернулся, слышит, жернова вхолостую крутятся, пошел воду перекрыл. Увидел за чувалами место, где с Фатьмой грех имел, жалко ему стало зерна, что ей отдал, взял из одного мешка мучицы отсыпал, из другого – зерна, возместил убыток.

Шайтан Акчу сильно ревновал. К земле ревновал, по которой ходит, и к парню богатому, и к Мельнику, и к Богу ревновал, несмотря на то, что Шайтаном был. Не терпелось Шайтану в своем облике к ней в сон явиться. Чтоб проснулась и хоть совестно ей, а сказала мужу: «Что хочешь, то и делай, Бекир, виновна я пред тобой, Шайтан меня соблазнил!»

К Фатьме-то он как дорогу нашел? Фатьма раньше первой красавицей была. Бекира любила, замуж за него хотела. А Бекир ее не взял, ты, говорит, в ханском доме росла, мне такую жену содержать непосильно.

Оно и правда, мать Фатьмы бывала в домах у богатых людей, им прислуживала, а Фатьма танцевала, пела, забавляла их всячески.

Отказался Бекир от Фатьмы, Шайтан и пролез к ней в сны. Одну ночь Бекиром явился, обманул, совратил, другую, третью, а там она и въявь начала грешить с кем ни попадя – оступилась баба, сбилась с пути…

…Сидит Шайтан возле пашни, где тропка кончается. Быки Бекировы как раз в ту сторону шли. Бекир на плуг налегает, на быков покрикивает:

– А ну, пошевеливайтесь!..

Голос Бекиров до гор долетает, на лбу у него капли сверкают, лицо как из меди кованое. Чисто Бекирово сердце, и ведет оно его из одного края пашни в другой, подальше от хитростей да козней, да прочих шайтанских пакостей. И сладка ему жизнь, и кругом все лучше нельзя.

А тут Шайтан раз – и обернулся Бекиром! Лицо как из меди кованое, на лбу капли сверкают. Только у Бекира на лбу пот горячий, а у Шайтана – холодный, мертвый пот. А так человек как человек и мир слышит, как человек. Людские голоса слышит, птиц слышит, как речка журчит, слышит. Плетка свистит над бычьими спинами – слышит, земля стонет под плугом – слышит… Два пахаря подрались, кричат – слышит.

Струсил Шайтан – больно шумно, чуть было опять свое обличье не принял. Не ведал раньше, каково человеком быть, всю жизнь одно знал – козни строить да тешиться. Собак дразнить, на конях ночами скакать, козла на скалы взгромоздить, кошек стравливать – это его дело. А людей друг на дружку науськивать – тут у него помощники были: Мельник, бабка Фаты, Молла, Кази… Не будь их, плохо пришлось бы Шайтану.

Не нравится Шайтану на пашне. Ошалел он от шума, голосов всяких… Уйти, не уйти?.. А быки, видно, учуяли его, ушами прядают, хвостами крутят, с места не стронутся. А пахари не поймут, в чем дело, знай быков нахлестывают:

– Чего встали, проклятые?!.

Бекир на дорогу поглядывает, пора бы Акче прийти. Не видно. Парня того богатого вспомнил, потом Мельник на ум пришел. И сразу в ушах слушки да шепотки, что по деревне гуляют. Снял Бекир плетку с плеча, давай быков охаживать…

Шайтан в Бекировом обличье на краю пашни ждет. Бекир все ближе подходит, ругается на чем свет стоит, быков плеткой хлещет…

А пахарям-то обоих видать: и Бекира, и Шайтан-Бекира, только им это пока ни к чему. Идут себе за плугом, руки-то будто прикипели к чапыгам, за руками своими идут.

Шайтан-Бекир стоит, поглядывает кругом. Притерпелся немножко. Плуг полосы на земле оставляет, а Шайтан думает, что это плуг землю грызет. Шорох, шелест кругом – Шайтану тоже по нраву – думает, сплетни ползут.

Как принял Шайтан человеческий облик, сразу есть захотел. Направо глянул – ничего подходящего, налево глянул – опять ничего, вверх, вниз кинул взгляд – ничем не поживишься. Плюнул Шайтан: «Тьфу!»

Первые его слова были, как начал среди людей жить. Так и остались носиться в воздухе.

Бекир хлестал-хлестал, понукал-понукал быков, из сил выбился. «Тьфу!» – говорит. А быки чем ближе к Шайтану, тем хуже: головами мотают, хвостами крутят, хоть ты их насмерть забей!..

Встал Бекир, пот вытирает, Шайтан – тоже. А Бекир видит, на краю пашни человек стоит: в его обличье, в его одежде – вроде знакомый. Улыбнулся Бекир, сделал к Шайтану шаг-другой… Шайтан тем же манером – ему навстречу. Вздрогнул Бекир, замер на месте, стоит, по коже озноб пошел. Шайтан тоже стоит, замер – он ведь теперь только то и может делать, что Бекир. Хотел Бекир крикнуть: «Эй, кто ты?!», да голоса нет. И Шайтан тоже хотел спросить: «Эй, кто ты?!», да голос пропал.

Подошла Акча к пашне, а крутом невесть что творится. Кони ржут, на дыбы встают. Птицы кричат, крыльями бьют. Быки ярмо сбросить хотят, бьются об него головами. Жуки, букашки, таракашки – туча, весь мир заполонили. Травы замерли, цветы закрылись, поникли.

Собаки по деревне брешут-заходятся. Куры кудахчут, петухи кукарекают. Древесные лягушки место ищут – себя убить, водяные лягушки в воду попрятались – сидят, не вылезают – вот-вот нутро лопнет. А пахарям забава: что это с божьими тварями делается?..

Птицы в небе бились, бились, помирать стали. Сыплются с неба мертвые птицы, а людям невдомек, в чем тут дело, смеются: давай их в казан! Угощенье само явилось!

Стоит Бекир возле своих быков, Шайтан-Бекир тут же неподалеку. Акча вышла на пашню, идет к Бекиру. Видела, стоит кто-то рядом с ним, на сына Кази похож, чего ему тут понадобилось? А Шайтан, как увидел Акчу, икать начал. Не знает Бекир, что делать. Крикнул испуганно:

– Акча!

И Шайтан тем же голосом:

– Акча!

Она так и замерла меж двух Бекиров. Засмеяться хотела, что, мол, за шутки такие, Бекир? Да не знает, кому сказать: тому или этому. Бекир шагнул к Акче, Шайтан – тоже.

– Ты кто?! – спрашивает Бекир, а сам даже охрип от злости.

– Ты кто?! – Это Шайтан тем же голосом.

У Акчи со страха ноги подкашиваются:

– Бекир, ты что? С ума сошел? – А кому говорит, не знает, не знает, какой из них настоящий Бекир.

Подскочили к ней оба Бекира и давай лупить:

– Выходит, правда, Шайтан в тебе?!

От Шайтановых побоев и боли нет, не бьет – поглаживает. Потому Акча – к нему, не к Бекиру жмется.

Набежали со всех сторон пахари, окружили, разняли Бекиров.

– Почему, – говорят, – вас двое? Кто это такой, Бекир?

Оба головы подняли, смотрят… Оба одинаковые. Не знают пахари, что и делать: плакать или смеяться, бежать или оставаться…

– Не знаю, – говорит Бекир, – кто он, этот сукин сын!

– Это ты сукин сын! – кричит Шайтан Бекировым голосом. – Отойди от моей жены!

И пахари, и Акча, да и сам Бекир – все сперва думали, подстроено это, шутка вроде. А как Шайтан крикнул такие слова, испугались все. Замолкли, жмутся друг к другу…

Акча как полоумная: то к Бекиру кинется, то к Шайтану метнется. Потом села на землю, закрыла лицо руками, плачет-заливается.

– Да что ж это такое?! – кричит Бекир и сам чуть не в слезы. Потом как бросится на Шайтана!.. Броситься он бросился, да тут же и упал, споткнулся. Вскочил, замахнулся кулаком, только все зря – опять будто кто схватил его да бросил Шайтану под ноги. Растащили пахари Бекиров, стоят, смотрят…

Один говорит:

– Чудеса, ей-богу!

Другой повернулся к Акче, усмехается:

– Чего плачешь-то? Скажи лучше, который твой муж?

Вроде как в себя пришли пахари, осмелели. Один наклонился к другому, шепчет:

– Ты не гляди, что она слезы льет, это ее штуки. Бабы такое устроят – никакому Шайтану не удумать!..

Зашумели пахари на Акчу:

– Протри глаза да смотри! Кто лучше тебя твоего мужа знает?!

Поднялась Акча с земли, на Бекира глянула, на Шайтана. А мужики стоят, пересмеиваются…

У Шайтана в глазах такая ласка, такая сладость, глаз не оторвешь. А на Бекира взглянула: собака цепная! И утешила Акчу ласка в Шайтанском взоре, полегчало у нее на душе. Совсем уж хотела к Шайтану подойти, да не осмелилась. Глянула на людей, села опять на землю – плачет.

– Братцы! – кричит один из пахарей. – Да скажите вы бога ради, который из вас Бекир! Сами скажите!

Шайтан смеется:

– Да что ж ты меня не узнаешь? Спятил, что ли?

Вскочила Акча, бросилась к Шайтану, за шею обнимает:

– Бекир! Скажи, что такое?!

Обнял Шайтан Акчу, и так ему захотелось растаять-раствориться, чтобы в нее пролезть, еле удержал себя в человечьем обличье.

А Акча у него в руках чуть живая, вот-вот сердце зайдется.

Повернулись пахари к настоящему Бекиру, смотрят. А у того лицо от злости перекосило, руки трясутся, голос хриплый:

– Эх, Асад, какой же ты после этого сосед?! Сколько раз мы с тобой хлеб-соль делили? С малых лет вместе росли! Не стыдно тебе?!

Асад только рукой махнул.

– Да что я могу поделать, раз вы на одно лицо!.. – Повернулся к Шайтану. – Ну ты скажи: знаешь меня?

Шайтан смеется:

– Как же мне тебя не знать, если мы с тобой вместе дурили: коню Угуроглу вместе хвост обрезали! Косы стригли жене Кара Теймура! Домрулу воду на поле пускали! А Фатьму кто обманул? Кто с ней поиграл, поиграл да бросил?

Смеется Асад, и другие тоже, не считали они такое зазорным.

– Надо ж, – говорит Шайтану Асад, – помнишь! А я просто и думать забыл! – Повернулся к Бекиру, все, мол, нашелся настоящий Бекир, а кто ты, знать не знаем.

У Бекира от злости и голоса нет, хрипит как задушенный:

– А когда Домрулу воду на поле пустили, кто тебя в тростниках прятал? Кара Теймур с кинжалом бросился, кто тебя от кинжала спас? Быка в упряжку кто тебе давал? Кто Акчу сватать посылал, я или не я? Как же ты меня после этого предаешь?!

Акча как бросит Шайтана – и к мужу. Пала перед ним на колени, ноги обнимает, слезами обливает… Мужики головами крутят, то на одного Бекира посмотрят, то на другого… А один и говорит:

– Да оба они Бекиры! Ей-богу!

Сказал, и вроде и от сердца отлегло. Опять зашевелились, загомонили, похохатывать стали. Но потихоньку, потому как и смешно, и страшновато. Шайтан тоже смеется. Бекир головой потряс, глаза протер, глядит на него: через плечо плетка перекинута, на ногах чарыки остроносые, опорки – все как у него самого.

Асад вышел вперед, на одного Бекира посмотрел, на другого взглянул и говорит:

– Вот что: раздвоился ты, Бекир! Ей-богу!

Ничего не сказали на это Бекиры, ни тот, ни другой.

У Шайтана голова распухла от шума. Кругом стук какой-то… И под ногами стучит, и над головой стучит, и в людях, в середке, стучит: «Тук-тук-тук…» Глянул Шайтан в Бекировы глаза и струсил: отступил на два шага.

– Не подходи! – кричит.

А Бекир вперился в него и глаз не отводит. Шайтану хоть бросай эту шкуру да беги. Да поздно бежать-то: бросился к Акче, схватил за руку. Бекир подскочил – хвать за другую!

Акча, бедная, бьется, никак не вырвется. А пахари – какое помочь! – сами рады удрать подальше. Увидели Акча, Бекир и Шайтан, что убегают они, закричали все разом:

– Аса-а-а-ад!

Остановился Асад.

– Нельзя так, – говорит. – Женщина ведь. Не бросишь…

– А что ж делать-то?

– В деревню надо вести.

Тронулись все в деревню. Впереди пахари, за ними Акча, по правую руку у ней один Бекир, по левую – другой.

Вот так Шайтан, тот, что днем в сердце к людям влазил, ночью в сны их прокрадывался, на мельнице пылью мучной оборачивался, в ущелье – бураном, в поле – ветром, стал теперь человеком.

А пахари, что недавно дрались-куражились, застыдились вдруг, глянуть друг на дружку совестно. Один покачал головой:

– Вон какое на свете творится! А мы-то с тобой в драку – и чего не поделили?..

* * *

А по деревне крик, шум: Бекир раздвоился!.. Кого только ноги держат, все навстречу бегут. И кто знает, и кто не знает, кричат друг дружке:

– Бекир раздвоился!

Одни смеются, смешно им, другие боятся. Бабам, тем любопытно, хихикают, руками рот закрывают…

– Господи, спаси и помилуй, чего довелось увидеть!.. Шайтан-Бекир смотрит, люди кричат, шумят, копошатся… И страх у него внутри, ведь во всех в них внутри побывал – вдруг узнают? Увидел бабку Фаты, от радости хвост хотел в рот засунуть, а его нет, хвоста-то, пришлось палец прикусить, как люди делают. Мельника увидел, опять радость – чуть сам из себя не выпрыгнул. Смотрит, Фатьма стоит голая. Это она Шайтану голой видится, потому что такой ее запомнил…

Собрался народ. Асад осмелел, посмеивается…

– Так и так, – говорит, – глядим, а они оба Акчу бьют. Один-то Бекир, пускай бьет – на то он муж, а другой чего? Стоим, ошалели, ничего в толк не возьмем. Видим только: стало у нас два Бекира!

Кто смеялся, не смеется больше, кто шутил, сомневаться начал. Стоят, вздыхают…

А Акча плачет, что ей остается?

Шайтан поглядел на Фаты, на Мельника. Улыбнулся им, головой кивнул. И Фаты, и Мельник ответили ему, здороваются. Фаты показывает на Шайтана:

– Это, – говорит, – настоящий Бекир!

– Откуда ты знаешь?

– Разве не видишь: узнал меня!

Смеется Шайтан. А усмешка его, она как сеть, всех опутывает. В усмешке его свет какой-то, свет не свет, а вроде сияние. Показывают люди на Шайтана:

– Этот! – говорят. – Он Бекир! Среди нас вырос, как нам его не признать?

Посмотрел на них Бекир, опустил голову. Понял: не убедить ему людей, что он Бекир. Он уж и сам себя боится, то на руки свои поглядит, то на ноги. Поднял голову, видит: Акча с Шайтаном стоит, прижалась к нему, не смог Бекир на такое смотреть, отвернулся. Значит, решил, такая ему кара от Бога. Не сказал он больше ни слова, пошел к дому.

А Шайтан прямо тут, у людей на глазах Акчу целует, милует, руки длинные стали, обхватил ее всю. Такой объял Акчу огонь, будто ее сразу двое милуют. С Бекиром так не было, не мог он так сладко дышать. Захмелела Акча от той сладости, чуть память не потеряла. А Фатьма поглядела вслед Бекиру, обернулась к Акче, усмехается: эх ты!..

Пришел Молла, прочитал молитву. Акча Шайтана домой повела. Подходят к дому, а перед калиткой Бекир стоит. Акча с Шайтаном мимо него прямо в дом. Шайтан обернулся, глядит на Бекира, посмеивается. Объял тут Бекира смертный страх, кричит что есть силы:

– Акча-а-а!..

А та уже ничего не слышит, Шайтан у нее в душе заправляет. Вошла с ним в дом.

Собралась вся деревня, глядит на Бекира. Старики в страхе. Ждали они от Бога кары за грехи свои, и так считают, что двойник Бекиров с неба явился.

Одна женщина, худая, костлявая, спрашивает вдруг Бекира:

– Да скажи ты, разнесчастный, Бекир ты или нет?..

Тот вдруг как от сна пробудился. Посмотрел вокруг…

Птицы в тревоге крыльями бьют, конь ржет, мечется, постромки рвет, вспомнил, как Шайтан его коня мучил, и понял вдруг, что все это Шайтанские дела. Усмехнулся и говорит:

– Шайтан я.

Испугались люди, и не так слова самого «Шайтан», как усмешки Бекировой. Бабка Фаты заохала, давай себе ногтями лицо драть!

– Люди! – кричит. – Камнями его!.. Камнями забить!

Мельник схватил с земли камень.

– Камнями его!.. – кричит.

Фатьма выскочила вперед.

– Что вы делаете?! Да он всех нас сейчас в ишаков оборотит, в собак!.. Перегрызем друг друга! Если уж он Бекиром оборотиться смог, что ему ишак или кобель?!.

Поостыли люди, на землю покидали камни. Озираются по сторонам, переглядываются, к собачьему лаю прислушиваются – кому хочется в ишака или хуже того – в кобеля оборотиться?

Одна Фатьма не испугалась, стоит перед Бекиром, улыбается.

А ребятишки скачут вокруг него, кричат:

– Шайтан, Шайтан! Дай гостинца нам! Богу на досаду, нам на усладу!..

Остановились люди, ждут, что будет. Может, думают, сейчас дымом в небо уйдет, птицей под облака взовьется, лозой виноградной оборотится, кому что в голову пришло, тот того и ждет.

А Бекир пошел, идет и не оглянется. Кто-то из парней и говорит мужу Фатьмы:

– А твоя баба Шайтану приглянулась! Да и он ей, видать по всему, люб. Будешь теперь бесплатно пить-есть!

* * *

Завечерело. Овцы блеют, коровы мычат, собаки брешут… Люди от мала до велика все под одеялами прячутся. Думают, Шайтан по деревне ходит, одного за другим в кобелей превращает…

А Акча с Шайтаном за свадебным пологом. За тем самым, где он на кисточке висел да от зависти хвост кусал.

Акча уж совсем сомлела. Хотела сказать: «Бекир, в трубе кто-то шумит», да язык не ворочается, обняла Шайтана.

Тот от радости облик потерял, как воздух прозрачный стал, Акча не заметила, обняла и к груди прижала.

Шайтан даже плюнуть хотел: «Тьфу!..» Потому что, как прижала его Акча к груди, опять этот шум: «Тук-тук-тук!..» – чуть не оглох Шайтан. И так ему вдруг захотелось удрать от Акчи к бабке Фаты, к Мельнику, даже нос зачесался…

А в деревне тихо. Будто сунули ее в корзину и опустили тихонечко в ночную темь. Боятся люди Шайтана – пикнуть никто не смеет.

А Фатьма лежит в темноте, без сна мается, Бекировы глаза перед ней, а в глазах – слезы и неизбывное горе. Лежала, лежала, не выдержала. Встала она, а муж ей:

– Чего поднялась?

– Бекира жалко. Пойду поесть снесу.

– А не боязно?

– Чего бояться!..

– Ладно, иди… Только попроси уж тогда гостинцев детям, и на пропитание, скажи, пускай даст. Шайтан богатый, у него всего полно!

Встала Фатьма, взяла чорек – лепешку, пендир[9]9
  Пендир – сыр домашнего изготовления.


[Закрыть], завернулась в шаль и пошла.

А Бекир возле своего коня. Конь прижался к нему, спит стоя. Бекир никому больше не верит, только коню своему верит да еще быкам. И себя уж бояться стал. Глядит на руки мозолистые, на ноги, в чарыки обутые, и сам не поймет: его они или не его.

Поднял голову, видит, Фатьма идет. Подошла тихонечко. Бекир крикнуть хочет, голоса нет. А Фатьма гладит руками его лицо, гладит, гладит…

– Фатьма! – говорит он. – Ты что – тоже раздвоилась?

Покачала она головой.

– Нет, – говорит, – я все та же. Какой была, такой и осталась.

Обняла Бекира за плечи, села рядом.

– И чего ты меня в жены не взял? Не случилось бы с тобой этой беды.

Плачет Фатьма, муж плеткой учил, слезинки не уронила, а тут ручьем разливается. Плачет Фатьма, слезы ее горькие всю деревню омыли, быков беснующихся, коней ржущих, птиц, мечущихся под облаками…

Все забыла Фатьма, мужа забыла, детей забыла, будто она да Бекир на всем белом свете, обнимает, шепчет ему;

– Признала я тебя… Ты Бекир, любимый… Да ведь только я одна признала, что ж делать-то будешь?

…С первыми петухами Фатьма домой возвратилась. Кое-где собаки побрехивали. А Бекир запряг быков да за пахоту – до рассвета полполя вспахал.

Утром проснулась Акча. Сперва ничего вспомнить не могла. Два Бекира… Сон, не сон… Толкнула Шайтана, тот вздрогнул, вскочил сразу.

– Вставай! – говорит Акча. – Быков иди запрягать, на пахоту пора.

Быки у ворот стоят привязанные. Один холощеный был. Такому что Бекир, что Шайтан – все едино, сам в ярмо голову сует. Запряг Шайтан того быка. А другой, как учуял Шайтана, затряс головой и ни в какую! Шайтан его за уши тянул, тянул, чуть уши не оторвал.

Вышла Акча во двор, глядит, быки задом наперед запряжены. Засмеяться хотела, смеха нет, крикнуть – голоса нет, заплакать – слез нет. Холощеному быку все едино, стоит жвачку жует. А другой бык беснуется, головой об ярмо колотится. Взмыкнул, да и повалился замертво.

Акча кричит:

– Сними ярмо! Сними!

Снял Шайтан ярмо, только бык не поднялся, лежит, ноги вытянул. Если б от Шайтана зависело, не остался бы он больше человеком. Ветром, пылью, ураганом – только не человеком! А что поделаешь, не может он Акчу ослушаться, приказа ее не выполнить.

– Соседей зови! Воду неси! Резать надо скорей! Свежевать!

Прибежали соседи, смотрят, а быков-то Бекир задом наперед запряг. Переглянулись, если б кто первый осмелел, засмеялся, все б расхохотались. Только никто не смеется, стоят, головы опустили. Ребятишки голозадые набежали со всех сторон, увидели, как быки запряжены, со смеху покатились.

Тут и взрослые посмеиваться стали. Такой хохот поднялся, что ребятишек уж и не слышно. И страх, что с вечера деревню в когтях держал, разом выветрился. От дома к дому, от двора к двору весть перекатывается: «Бекир быков задом наперед запряг!..»

Шайтан смотрит, кругом хохочут, тоже смеяться стал. Акча не выдержала, вышла вперед, да как даст мужу по голове, да как закричит:

– Чтоб мое горе вам вдвое!.. – Села возле быков, плачет. Холощеный бык жвачку жует, а Акча плачет, заливается, понять не может: с чего это Бекир таким сделался?..

А ребятня голозадая скачет вокруг Шайтана; поют, как взрослые научили:

– Шайтан, Шайтан, положи деньгу в карман!

– В казане чтоб густо, в тендире непусто!..

* * *

Прослышали в округе, что Бекир-хлебопашец раздвоился, и приехали в деревню люди узнать, правда ли это. На верблюдах приехали, и на быках, и на конях, и на ишаках.

Аксакалы прибыли на верблюдах: голова в чалме, борода до пояса. Важные – им только на верблюдах и ездить. Впереди всех ехали, выше всех возвышались.

Въехали в деревню, боязно им. Никто голоса не подает. Собаки залаяли – страшно им, птицы запели – пугаются. От любого шороха вздрагивают – больно уж про ту деревню слухи страшные.

А народ здешний на улицу вышел, стоят, глазеют на прибывших гостей. Давно уж к ним в деревню никто не жаловал, ни в радости, ни в горе не навещали. Шайтан у них гнездо себе свил.

Глядят люди на стариков, что на верблюдах сидят: и бороды одинаковые, и наряд на всех одинаковый, и верблюды под ними – не различишь.

– Шайтан прибыл! – кричит народ. – В трех лицах! Вот старики: трое – все на одно лицо!

Один из стариков погладил бороду:

– Введут нас в грех.

Другой решил вразумить неразумных:

– Мы, – говорит, – потому прибыли, что с Бекировым отцом друзья были. Услышали, беда, и приехали.

А Домрул-удалец соседу шепчет:

– Я гляжу, быки у них хороши!

А у того из глаз Шайтан выглядывает.

– У них, – отвечает, – и верблюды неплохи. – И кричит старикам: – Дедушка! Сколько из твоего верблюда ишаков можно сделать?

Первый старик глянул на него сверху, верблюда своего оглядел:

– Таких, как ты, штук семь выкроишь.

Засмеялись люди, хохочут, им что – только бы позабавиться.

А Домрул-удалец с быков глаз не сводит. Люди видят, подмигивают ему, давай не упусти случай.

Домрулу-удальцу украсть – раз плюнуть: верблюда – в кармане, слона – в кулаке спрячет.

Окружили люди гостей, толпятся, скотину ихнюю разглядывают. А у верблюдов, коней да быков от того погляду мороз по коже. Ни на шаг от хозяев не отходят.

Акча стоит в дверях, смотрит. Шайтан-Бекир тут же, рядом стоит, посмеивается. Подошли старики, увидели Шайтан-Бекира.

Обернулся один из аксакалов к толпе, спрашивает:

– Этот раздвоился?

– Этот! – отвечают все разом.

Шайтан-Бекир смотрит на старика, посмеивается. Засомневался старик.

– А где ж его двойник-то? – спрашивает.

– Ушел, – отвечают. – Как молитву сотворили, так и убрался.

– Выдумки это, – сказал приезжий. – Не может из одного человека два сделаться.

Смотрит аксакал на Шайтана, а у того в глазах мельтешит что-то, будто тысячи огоньков мерцают.

Видят гости, не в себе человек – не то что поздороваться со старшими, слова сказать не умеет. «Помешался, – решили. – Умом тронулся».

Высказали свою догадку: «Помешался Бекир. Умом тронулся».

Услышали это люди, обрадовались. Умом тронулся. Эка невидаль! Сколько их ходит, умом тронутых, один, два помешанных – без этого деревни нет. А вот чтоб из одного человека два вышло – беда невиданная.

Рады люди забыть, что двое их было, Бекиров. Акче думается, дурной сон то был, а Фатьма нет, Фатьма знает: настоящий Бекир ушел из деревни.

Фаты кричит-клянется:

– Не было двух Бекиров. То Шайтан был. Сама видела! Как прочли Молла с Казием молитву, он, гляжу, и пошел, пошел, закрутился огнем-дымом и в небо! Чтоб мне чирей на язык, если вру!

Мальчонка голозадый, зубы щербатые, тоже подхватил;

– И я видел! Огонь как взовьется!.. Я хотел сказать, да побоялся.

Повернулась Фатьма, за деревню пошла, на пашню.

А мальчишки кричат ей вслед:

– Шайтан! Шайтан! Дай гостинчика нам! Богу на досаду! Нам на усладу!..

* * *

Посылает Акча Шайтана по воду:

– Бери казан, принеси воды!

А Шайтан понятия не имеет, как это воду носить. Ладно, думает, погляжу, как другие, так и я.

Пришел на речку, только как ни примерялся – так и этак заходил, – ничего у него не получается. Хотел было исчезнуть-пропасть, да Акча приказала воды доставить, не может он ее приказа ослушаться. А на берегу девушки собрались, глядят, потешаются. Услышали парни, пришли, видят, Бекир воды набрать не может, тоже смеяться стали. Не зря, видно, тот дед сказал: «Помешался Бекир».

Видит Шайтан-Бекир, что смеются, и сам давай смеяться. А парням что, им только позабавиться.

Один и говорит:

– Бекир! Ты казан в воду и садись на него!

Шайтан так и сделал. Залез в речку, а вода ему выше пояса, приятно – будто кто ноги почесывает. Захотелось даже водой стать.

А парни, девки на берегу смотрят, со смеха покатываются.

– Раздевайся, Бекир!

– Попляши, Бекир!

– Вот молодец!..

Прибежала Акча, схватила Шайтана за руку, вытащила из воды. А сама плачет: и стыдно ей, и зло берет, и Бекира жалко. Какой парень был: и собой красавец, и работник – лучше нет, и вот тебе – помешался!

А Шайтан то на людей поглядит, то на Акчу. Чего они кричат?.. И чего Акча плачет? Да и как ему это знать? Облик человеческий принять еще не значит человеком стать.

Ведет Акча Шайтана домой, в шею толкает:

– Иди, проклятье мое!

Сели они перед очагом. Дым от головешек вьется, кольцами вверх уходит. Так и зовет, так и манит, давай, мол, со мной!.. Акча глянула на мужа, глаз его испугалась, вздрогнула:

– Вставай! – приказывает ему. – Спать иди!

Улегся Шайтан в постель, закрыл глаза.

Устроили гостей на ночлег. Потом собрались, пошептались, пошептались, да и прирезали всех быков.

Освежевали их, поделили добычу, по домам разнесли. И все: видеть не видели, слышать не слышали. В каждом доме пир горой, мясо жарят, ребятишкам сказали, это, мол, вам от Шайтана гостинец. И Молле его долю снесли, и Кази не забыли. Сказали только, вы уж не забудьте: быков у наших гостей не было.

Старуха Фаты за гостями ухаживает, мясцом угощает:

– Не стесняйтесь, гости дорогие, кушайте на здоровье! Уж мы вам так рады, так рады! Угощайтесь, кушайте безо всякого стеснения, как собственное свое кушайте!

Угощаются гости, едят, пьют и думают про себя: зря мы про эту деревню худое думали. Хорошие они люди, веселые. Оттого и не старятся. Фаты уж на что стара, и та замуж не прочь.

Нахваливают гости хозяев, отужинали, спать полегли.

А люди ходят сытые, довольные. Пляшут да играют. Играют да пляшут. Что им Шайтан? И почище Шайтана дело обделали.

Наступило утро. Верблюдов привели, черпаками, попонами покрыли, коней привели, заседлали, ишаков привели, паланы на них положили, а быков не ведут.

Стали гости прощаться.

– Спасибо вам, дорогие хозяева, за хлеб, за соль. Премного вами довольны; только и узнали мы вас по-настоящему, не чужие ведь, одного корня побеги. Теперь вот быков наших приведите, мы и отправимся с богом. И чтоб вам больше Шайтана в глаза не видеть!

Переглянулись жители деревни, один выходит вперед:

– Спасибо на добром слове, дорогие гости. Спасибо, что приехали, проведали нас. Не чужие ведь мы, один корень, а не приезжать – не видеться, и чужими стать можно. Счастливого вам пути. А вот быки… Разве были у вас быки?

– Были, сынок, – говорят аксакалы. – Были у нас быки, вот эти молодцы на них ехали. – И показывают на парней, что на быках прибыли.

Тогда еще один человек увещевать принялся:

– И что это вы заторопились, дорогие гости? Погостили бы денек-другой. А насчет этих парней, так они не на быках, они пешие пришли.

Старики бороды погладили, переглянулись, плечами пожимают. А те, что на быках приехали, головы повесили, глаза протирают, щеки себе щиплют: были у них быки или не были?

Выходит вперед Фаты:

– Чтоб мне, – говорит, – завтрашнего дня не увидеть, коли совру! Эти вот молодцы на ишаках приехали, те на конях, аксакалы – на верблюдах. Быков не было.

Гости только головами качают.

Выходит вперед Мельник.

– Если нам веры нет, к Молле пойдите. А можно к Кази. Уж им-то нельзя не верить.

Пошли к Кази, впереди гости, за ними народ толпой. Домрул-удалец в сторонке стоит, на верблюдов поглядывает.

Кази вышел гостям навстречу.

– Милости прошу, рабы божьи!

Гости вперед выступили. Тут Мельник и спрашивает:

– Скажи, Кази, да пошлет тебе Всевышний благополучие, на чем эти люди к нам пожаловали? – И показывает на тех, у кого ишаки.

– На ишаках, – отвечает Кази.

– А эти? – спрашивает Мельник и на тех показывает, у кого кони были.

– Эти на конях прибыли.

Показывает на тех, чьих быков съели:

– А эти? Они говорят, на быках.

– Эти рабы Божьи пешочком прибыли. Быков у них не было.

Отправились к Молле. Тот, как увидел их, сразу встал:

– Знаю, люди добрые, знаю, чего пришли. Не было у вас быков. – Поглядел строго на тех, кто на быках приехал, и говорит: – Молитесь, рабы Божии! Скажите: «Грешны мы: пришли пешими, а теперь быков требуем!»

Те руки к небу, просят у Бога милости:

– Прости и помилуй нас, Господи, за грехи наши! Пешими пришли, пешими! Не было у нас никаких быков!

Раз Молла такие слова сказал, значит, и вправду не было быков.

Забрались старики на верблюдов, вознеслись на четвертое небо. Конные на коней сели, те, что на ишаках приехали, – на ишаков. А здешние люди все верблюдов, коней да ишаков за уздечки хватают, уговаривают гостей: не уезжайте, мол, погостите.

Не послушались гости, уехали. Едут в четыре этажа: в четвертом, самом верхнем, – старики на верблюдах, третий этаж – конные, второй – что на ишаках, а те, что на быках приехали, – теперь в первом – пешком идут. Старики на верблюдах у пеших спрашивают:

– А что у вас, и правда быков не было?

Пешие отвечают:

– Не было у нас быков, так пришли, пешие.

Замолчали аксакалы.

Ехали, ехали, вдруг слышат голос из-под скалы:

– Спасите, люди добрые! Не дайте пропасть живой душе! Скала обвалилась! Задавит!..

Бросились пешие к скале. Видят, стоит человек, плечами скалу подпер, а сам криком кричит:

– Держите, падает! Ой, раздавит!..

Схватились люди за скалу, держат. Других на помощь зовут:

– Помогите, не удержать! Скала на человека падает!..

Соскочили всадники с коней, с ишаков, подбежали, подлезли под скалу, держат. А человек под скалой кричит, надрывается:

– На помощь! Не удержать! Сейчас упадет, всех раздавит!..

Аксакалы приказали верблюдам лечь.

Легли верблюды, старики слезли, тоже за скалу схватились, держат. А человек как выскочит из-под скалы, вскочил на верблюда, а тут и другие такие же из-за скал повыскакивали. Вскочили на верблюдов, на коней, на ишаков – и поминай как звали. А гости как держали скалу, так и стоят, держат – боятся, рухнет на них…

…Деревня сытая, довольная, опять Шайтан гостинчика им послал. Порезали верблюдов, мясо едят. Наелись, веселиться хотят.

– А ну, Бекир, попляши!

– Бекир! Покажи, как Акчу целовал.

– Вот молодец!.. Что за парень!..

Акча всю деревню обошла, мужа своего ищет. Вдруг видит, стоят люди, в ладоши хлопают, а Бекир ее в середке пляшет. Схватила его за руку, дала подзатыльник, домой гонит.