Текст книги "Белорусские поэты (XIX - начала XX века)"

Автор книги: Максим Богданович

СТИХОТВОРЕНИЕ НАУМА ПРИГОВОРКИ
НА ПРИЕЗД В ГОРОД МИНСК АПОЛЛИНАРИЯ КОНТСКОГО, ВЛАДИСЛАВА СЫРОКОМЛИ И СТАНИСЛАВА МОНЮШКО
© Перевод С. Ботвинник

 
Засияли три звездочки в час для нас счастливый!
Залетели три сокола да на нашу ниву!
Не звездочки ж то небесные, что ярко мигают,
Не соколы, что широко бушуют на воле,
А три дударя прибыли, – так поют, играют,
Что ангелы надивиться не в силах уж боле!
 
 
Один дударь с ляцкой нивы, то ж братская нива!
Другой с витовой усадьбы, – как родные схожи!
Гости это дорогие, говорить тут что же,
Сердцем их, душой примите, – милые, то ж диво!
Дударь третий между нами рос, как брата знаю,
Ему Минская земелька – словно мать родная!
 
 
Как смычком один потянет по своей скрипице,
Слезы сладостные брызнут, словно из криницы;
Душа жаром обольется, от роскоши млеет,
Словно чарка на работе, нутро обогреет.
 
 
Другой дударь как затянет под волынку песни —
Тут и добрый пан заплачет, я с ним плачу вместе:
С губ его летят словечки, как цветы, пригожи.
Перцем-правдой, словно сталью, рубит на свет божий.
Что ж звенят дударя песни, как у соловейки?
Под свою все песни дудку, из родной семейки!
 
 
Дударь третий свои песни от души затянет,
Беды и горе сразу забудешь, всяк веселым станет.
Так печальные он думки сладко запевает,
Что за сердце, как клещами, деточки, хватает!
 
 
Вам досадно, чужеземцы, завидно, панята!
Что славянская земелька разумом богата;
Вы б хотели все таланты – и свои и наши,
Словно саранча на ниве, скушать вместе с кашей.
 
 
Не дождаться ж вам, премудрым, – наши нивы святы,
Великими дударями счастливы, богаты!
Соколам трем бейте ж челом, хлопцы, молодицы!
Каждый цветик – с отчих веток славянской землицы!
 

25 октября 1856

ЯНКА ЛУЧИНА

Иван Люцианович Неслуховский (псевдоним «Янка Лучина») родился 6 июля 1851 года в Минске, в семье адвоката. В 1870 году, окончив курс в Минской классической гимназии, он уехал в Петербург и поступил на математический факультет университета. Сведений о пребывании Неслуховского в Петербурге сохранилось очень мало. Известно лишь, что материальное положение семьи вынудило его представить университетскому начальству «свидетельство о бедности» и просить об освобождении от платы за слушание лекций. Известно также, что к концу первого курса юноша должен был заново решать вопрос о выборе профессии – он решил не сдавать переводных экзаменов и в августе 1871 года обратился к ректору с просьбой уволить его из университета, ссылаясь на желание поступить в число слушателей Технологического института[61]61
  См. об этом: С. Майхровіч. Янка Лучына. Минск, 1952, стр. 15–16.


[Закрыть].

В 1876 году Неслуховский окончил Технологический институт. Он получил диплом инженера-технолога, а в 1877-м – назначение в Закавказье. Вскоре ему было предоставлено место начальника Главных железнодорожных мастерских Закавказской дороги. Об этом периоде жизни Неслуховского свидетельств не осталось. Можно лишь предполагать, что в железнодорожных мастерских он познакомился с Горьким, который работал там в начале 1890-х годов. «Я лично знал его», – сказал о Лучине в 1929 году Горький членам встретившей его по приезде в Советский Союз белорусской рабочей делегации[62]62
  См.: Ян Асьмоў. У вагоне у Горкага. – «Звязда», 1928, 29 мая.


[Закрыть].

Неслуховский не потерял связи с Белоруссией, часто приезжал в Минск, сотрудничал в белорусских изданиях. Когда тяжелая болезнь вынудила его оставить службу в железнодорожных мастерских, он поселился в Минске, где получил работу в техническом бюро Либаво-Роменской железной дороги. Здесь прошли последние годы жизни поэта. Он скончался в 1897 году.

Интерес к литературе пробудился у Лучины рано. Еще будучи гимназистом, он занимался изучением белорусского языка и белорусского фольклора, участвовал в фольклорных экспедициях этнографа П. В. Шейна[63]63
  В первом томе «Материалов для изучения быта и языка белорусского населения Северо-Западного края» П. Шейна (СПб., 1874) помещено шуточное стихотворное произведение «Сивка-воронка» «в записи ученика VI класса Минской гимназии Неслуховского».


[Закрыть]. Впоследствии он продолжал работать в этой области, исследовал белорусскую батлейку (народный кукольный театр), напечатал о ней статью в этнографическом журнале «Висла». Стихи Неслуховский писал на белорусском, польском и русском языках. В 1880–1890-х годах он сотрудничал в газетах «Минский листок», «Северо-западное слово», в альманахе «Северо-западный календарь», в журнале «Висла». Имеются сведения, что незадолго до смерти у писателя возникло намерение организовать белорусский театр; пробовал он основать белорусскую газету, но позволения на это не получил.

Сборник стихотворений Янки Лучины «Вязанка» был впервые издан, по некоторым сведениям, при жизни автора, в 1891 году. Издание это пока не обнаружено. Нам известно лишь издание «Вязанки», вышедшее в 1903 году в Петербурге, уже после смерти писателя. Многое из написанного им Лучина не мог опубликовать: его стихотворения распространялись в рукописях. Эти материалы пока не найдены, так же как не разыскан и архив поэта.

«Не ради славы иль расчета…»
(Написано на русском языке)

 
Не ради славы иль расчета
Предпринимаем мы «Листок».
Святая истина – забота
И цель его печатных строк:
Служить стране глухой, забитой,
Где мрак невежества царит,
В лачуге где, соломой крытой,
Мужик печально дни влачит,
Где деревянною сохою
Он заменил железный плуг,
Где почва скудная порою
Родит едва-едва сам-друг,
Где до весны еще с овина
На корм солому оберут,
А для еды себе с мякиной
Крестьяне хлеба напекут,
Где нет ни спроса, нет ни сбыта,—
Всегда у всех пустой карман,
И вместо честного кредита
Один подлог, гешефт, обман,
Где не найдете вы торговли,
Хотя повсюду у ворот
Поставлен фактор ради ловли
Того, кто честно жизнь ведет.
Пускай же слово вместе с делом
Послужит в пользу всей страны;
Пускай в селеньи запустелом
Луч засияет новизны!
А может быть, найдется семя,
На почву эту упадет
И облегчит нам наше бремя,
И плод обильный принесет.
Тот, кому дорог край наш бедный,
Тот будет брат наш и друг,
Кто же не ценит в грош его медный,
К нуждам нашим кто глух,
Скажем тому мы тогда – не ищите
В «Листке» ответа на спрос или клич,
Там вы найдете, уже не взыщите,
Едкой сатиры лишь бич!
 

<1886>

ВСЕЙ ТРУППЕ ГОСПОДИНА СТАРИЦКОГО
БЕЛОРУССКОЕ СЛОВО
© Перевод С. Ботвинник

 
Спасибо вам, братья, друзья благородные,
За ваши хватские песни народные,
За деревенское слово толковое,
За правду светлую, за правду новую!
 
 
Давно не слыхали мы братского голоса,
И наша нива, колос по колосу,
Ветром развеяна, градом побитая,
Встала бездольная, богом забытая…
 
 
Иль то над Неманом, иль то над Шчарою
Иль над Днепровской заводью старою —
Всюду похожие, всюду знакомые
Сказки и песни, ветром несомые.
 
 
Встретят повсюду хлебом и солью,
Словом сердечным встретят, слезами
Песню святую, что писана болью,
Всюду охотно пойдут за вами.
 
 
Братцы, сестрицы! Правдой не сыты
Отчие земли! Ой, не забыта
Слова родного святая сила!..
С нами повсюду она до могилы!
Ее ведь слышит наша сторонка!
Пойте же, братцы, смело и звонко:
Не сгинут песня и Украина!
Будьте здоровы!
                                Янка Лучина.
 

1887

ПО ПОВОДУ 100-ЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНЫ ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЛОРДА БАЙРОНА
(Написано на русском языке)

 
Прошло сто лет, как гордый гений
На божий появился свет.
С тех пор средь наших поколений
Таких умов, ни песен нет.
 
 
Всю горечь жизни, тяжкой доли
Он в век недолгий испытал.
И в песнях жгучей, страшной боли
Его явился идеал.
 
 
Те песни знают все народы
От севера, где среди льдин
Полярные бушуют воды,
До стран, где зреет апельсин.
 
 
Вторило звукам тем на лире,
Огонь поэзии брало в ней
Поэтов много лучших в мире,
Их песнь звучит до наших дней.
 
 
Всего ты света достоянье,
Разочарованный певец!
Всемирны песни и страданье
И с терньем лавровый венец.
 

1888

«За горы солнце садится…»
© Перевод С. Ботвинник

 
За горы солнце садится,
В лесу потянулись тени;
Уже вдали золотится
Стреха на старом строеньи.
 
 
Вот ветер теплый от речки
Доносит запах живицы,
Цветов полевых и гречки,
И бормотанье криницы.
 
 
Как тихо! Порой у потока
Кулик свистит на полянке;
Только далёко, далёко
Слышу я шум гулянки.
 
 
Знать, рады забавам, пенью,
Знать, веселятся богато,
Толкуют старцы селенья,
Танцуют хлопцы, девчата.
 
 
Так что ж по лесу, по полю,
Как волк, брожу одиноко
И тихо кляну я долю,
Печалью полон глубокой?
 
 
Или не схож я со всеми?..
Людей отчего дичусь я?
Ой, жаль, тоскую всё время
По милой зорьке – Ганусе!
 
 
Старик богат – достается
Ему Гануся-отрада,
Я нищ – мне стыд остается,
Людского бегу я взгляда!
 
 
Только меж елей березы
Бегут по лесу, как сваты.
Мой голос грустный и слезы:
Гануся, зорька моя ты!
 

<1889>

«Не я пою – народ божий…»
© Перевод С. Маршак

 
Не я пою – народ божий
Придал песне лад пригожий.
 
 
Со своей землей родною
Цепью скован я одною.
 
 
Скован с ней по доброй воле,
Будь то в доле иль в недоле.
 
 
Если же случится горе,
Плачет сердце, братьям вторя.
 
 
Слышу ль радостные вести —
Рад и я с народом вместе.
 
 
Шлет мне весть любая хата,
Говорит мне сердце брата.
 
 
Радость, счастье, грусть людскую
Глубоко в груди ношу я,—
 
 
Пусть взойдут весною ранней,
Точно травка на кургане!
 

<1891>

ПОГУДКА
© Перевод Г. Семёнов

 
С песенками, читатели, несмело пред вами
Предстаю с открытым сердцем… Шутками, слезами
Складывалось то, что после от слова до слова
На бумагу в час раздумья легло бестолково.
Может, сколь-нибудь забавы с этих песен будет?
Пускай судят добры люди, да по-братски судят.
Средь лесов, по сенокосам сумел насбирать я
Вязаночку небольшую вам в подарок, братья!
Насбирал не для корысти и не ради славы,
Попросту – как в день Купалы собираем травы,
Никому не помешает минутка веселья.
Я не брал, остерегался поганого зелья,—
Удалось ли остеречься? То ли зелье знаю?
Годен ли подарок малый родимому краю?
Думки эти мучают душу у вашего брата.
Если виноват – простите!..
                                        Чем хата богата!..
 

<1891>

СТАРЫЙ ЛЕСНИК
© Перевод Н. Браун

 
«Панок дорогой, не суди меня строго,
Дай пороху старому Гришке немного!..
Беда налетела на нашу сторонку,
И нашего лучшего жеребенка
Медведь-стерва… волки б скорей его съели!..
В лесу задушил да кинул возле ели!..
Ах, боже! Вот конь был бы через два года,
А что же теперь? – только горе-невзгода!
Дай пороху».
                     Так, чуть живой, нездоровый,
Просил пана старый охотник дворовый.
«Зачем?»
                    – «Чтоб от вора не осталось и духа,
Его угощу я из ружья да в ухо!»
– «Что ты, Гришка, с ума сошел?»
                                                  – «Нет, слава богу!»
– «Как же на медведя ты?.. Еле тянешь ногу,
Словно в лихорадке, дрожат твои руки».
– «И сам я не знаю… Если ж плачут внуки,
Если криком, шумом полна наша хата…
Где еще такие найдутся жеребята?
Широкий и рослый и с крепкою шеей,
Такой нам в хозяйстве всего бы нужнее!
Не прощу!.. И гаду повытяну жилы!
Чтоб не знал я покоя и во тьме могилы,
Коль не накажу я это семя вражье!!
Или он сдерет мне шкуру, иль сам, шельма, ляжет!»
– «Ведь с ружьем давно уж не имел ты дела?»
– «Лет пятнадцать, как старость мою душу съела!»
– «Что ж теперь ты вздумал? Ты ведь старше хрена,
Не попасть тебе, стреляя, и в копну сена».
– «Не попасть мне?.. Ну, откуда, пан, ты знаешь это?
Я ж уверен, что злодея я сживу со света.
Не гляди пан, что горбом мне согнуло спину,—
Угощу его я в ухо иль в лоб, в середину!»
– «Да ты, может, нынче белены объелся?..
И куда, ответь, твой разум прежний делся?
Мы иную с тем медведем учиним расправу,
На него устроим мы скоро облаву!..»
– «А, избави бог! Не надо, не надо, паночек!
Убежит он от облавы! Спать не буду ночек,
Есть не стану, покуда не сдохнет ворюга,
Пока кровь не выпущу черную из брюха,
Пока шкуру в нашей не развешу хате:
Вот! – вам, детки, это в память о нашей утрате.
Как пить дать, он из облавы может в чаще скрыться;
К жеребенку в третью ночку должен возвратиться,
Ну, а я подкараулю!..»
                                     – «Жаль старого Гришку!..
Чтоб твои не плакали больше ребятишки,
Дарю тебе жеребенка от сивой кобылы!..
Бери его, успокойся!»
– «До самой могилы
За вас буду, ясный пане, благодарить бога!
Чтобы вам и вашим деткам дал богатства много!
А за добрую заботу обо всех, кто беден,
Подарю я пану шкуру с этого медведя».
– «Как же шкуру? Какую?»
                                          – «Да с него, холеры,
Злое горе навалилось на меня без меры,
Извести душой поклялся я ворюгу злого,
И я должен перед богом сдержать это слово…»
– «Есть ли у тебя ружье-то?»
                                         – «Есть ружьишко в клети,
Я вчера его поправил, испортили дети.
Но выстрелит, я надеюсь, я старуху знаю,
Еще разок мне послужит! Гада доконаю!»
– «Лучше – на! – вот этот штуцер, возьми
                                                                 непременно!»
– «Нет, паночек, не надо!.. Скажу откровенно —
Из чужого не умею… Ведь не даст осечки
И мое ружье, – я хлопну, как по ясной свечке!»
– «Вот козел! Вы все такие и другие тоже!..
Возьми порох!.. Да и пусть сам бог тебе поможет!»
Поутру, еще из леса не глянуло солнце,
Пан проснулся, поднялся, поглядел в оконце:
Глядь! – а Гришка на крылечке с ружьем поджидает.
 «Посылай-ка за медведем!» – пана окликает.
 

<1891>

СИВЕР
© Перевод Л. Друскин

 
Сивер – северный ветер, не нужен ты нам,
С юга, юга знойного ты не приносишь тепла!
Хоть бы раз без тебя расцвести бы полям,
Хоть однажды бы в срок свой зима отошла.
 
 
Встрепенулся бы дух в человечьей груди,
И забылось бы море и грусти и слез,
Стихни, сивер, хоть раз, по лесам не гуди,
На седой океан убеги ты, мороз!..
 

<1891>

ЧТО ДУМАЕТ ЯНКА, КОГДА ВЕЗЕТ ДРОВА В ГОРОД
© Перевод Г. Семёнов

 
Вот и праздник, вот коляды.
Скрип полозьев раздается.
Всюду праздник, все-то рады,
Всем-то весело поется.
Пляшут парни и девчата,
Водки выпито немало.
Словом, празднуют как надо.
               Но, кобыла, что ж ты стала?
 
 
Что же ты стала? Скажешь – тяжко?
Правда, будь бы ты хоть сытой…
Ну, а мне легко? Сермяжка
Ветерком, гляди, подбита.
Как назло, мороз сильнее,
Вон звезда уж засверкала.
Хоть бы в хату поскорее…
               Но, кобыла, что ж ты стала?
 
 
Нарасхват дрова зимою,
И цена за них сердита.
Не помрем теперь с семьею,
Как продам – куплю я жита.
Вот и тащим поневоле
Воз тяжелый, коль прижала
Крепко горькая недоля…
               Но, кобыла, что ж ты стала?
 
 
Эх, в корчму бы я забрался,
Всё от чарки потеплее,
Да должок за мной остался, —
Ну, как даст корчмарь по шее?
Ой ты, лихо! В эту пору
Ты насквозь меня пробрало.
               Но, кобыла, ну же в гору…
               Чтоб ты сдохла, что ж ты стала?
 

<1891>

РОДНОЙ СТОРОНКЕ
© Перевод П. Дружинин

 
Ты пораскинулась лесом, болотами,
Серым песчаником, почвой бесплодною,
Матка-землица, и умолотами
Хлеба не дашь ты нам мерку добротную.
 
 
Сын твой, прикрывшись худою сермягою,
В лапти обутый, из лыка сплетенные,
Тихо шагает за колымагою,
За исхудалою клячею сонною…
 
 
Родина бедная. Пахарь оглянется,
Горько заплачет от доли безрадостной.
Но никогда он с тобой не расстанется,
Землю взрыхляя с надеждою сладостной.
 
 
С детства одетые в старые свитки, мы
Любим, как наше родное и кровное,
Хаты невзрачные вместе с пожитками,
Выгоны тощие, поле неровное…
 
 
Даст бог с кровавым потом оратаю
Пашню вспахать и засеять помалости,—
Жить бы хоть сытому, пусть небогатому,
В праздники чарочку выпить с усталости.
 
 
Верится, солнце сквозь тучи тяжелые
Ярко заблещет над нашею нивою,
Жить будут детки, потомки веселые,
С доброю долею – с долей счастливою!..
 

<1891>

ВЕСНА
© Перевод В. Рождественский

 
Люди молвят: «Весна». Пишет так календарь.
Разве это весна, коли двор побелел?
Зря готовишь соху в эту слякоть и хмарь.
Да и аист, как насмех, сюда прилетел.
 
 
Журавли уж летят с криком звонким своим,
Юг покинул кулик, чайка где-то кричит.
Только ветер всё бьет по полянам пустым.
«Еще лету не быть!» – стон повсюду стоит.
 
 
Ой ты, доля моя! Ты – как эта весна,
Не приходишь ко мне, хоть давно бы пора.
Чарку горя как пил, так и пью я до дна,
И заря не горит, только брезжит с утра.
 
 
Где же ты? Отзовись! За тобой я пойду,
На край света пойду. У какой ты межи?
Отзовись соловейкой в зеленом саду,
Ясной звездочкой глянь. Где ты, доля, скажи?!
 

<1891>

«Пора новогодняя скоро наступит…»
© Перевод С. Ботвинник

 
Пора новогодняя скоро наступит,
Пускай календарь этот каждый купит!
Вид у него хоть не очень пригожий,
Но в доме он может быть надобен всё же.
Правда, не в ярком он переплете,
Но будни и праздники в нем найдете,
Узнаете, ярмаркам где открываться,
Где Янки да Савки будут встречаться.
Если родная вам мила сторонка,
И мужик бедный, его детки, женка,
Если наш обычай вам знаком немножко,
Малые про всё тут вы найдете крошки.
Хорошо всё сделать хотим, пусть немного,
Вы нас похвалите, не судите строго,
Мы только – бедны: почва суховата,
Какие ж там всходы?!
                              Чем хата богата.
 

ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ

Франциск Казимирович Богушевич родился 9 марта 1840 года в деревне Свираны, неподалеку от Вильны[64]64
  До недавнего времени родиной Богушевича считались Кушляны; новые данные см.; С. Александровіч. Новае пра Францішка Багушэвіча («Полымя», 1960, № 6); Г. Кісялёў. Гімназічныя і студэнцкія гады Францішка Багушэвіча («Полымя», 1960, № 10). В этих статьях установлено подлинное место рождения поэта, по-новому освещены многие факты его биографии.


[Закрыть]. Его отец, малоимущий дворянин, по всей видимости, арендовал в Свиранах землю. Вскоре семья Богушевичей переехала в деревню Кушляны, Ошмянского уезда, Виленской губернии. Здесь и прошло детство будущего поэта.

Гимназическое образование Богушевич получил в Вильне. Он окончил гимназию в 1861 году. Общественные взгляды юноши сформировались под влиянием идей русской революционной демократии. Этому во многом способствовала среда, окружавшая Богушевича в гимназии, – из его товарищей по классу многие стали впоследствии участниками и даже руководителями восстания белорусских и литовских крестьян 1863–1864 годов[65]65
  См. указанную статью Г. Киселева.


[Закрыть].

В 1861 году Богушевич поступает на физико-математический факультет Петербургского университета. Пребывание в нем оказалось кратковременным. Это была пора активных политических выступлений учащейся молодежи. Богушевич сразу же присоединился к студентам, участвовавшим в «беспорядках». Последовало его исключение из университета[66]66
  Подробнее об участии Богушевича в студенческих волнениях см.: Л. Бендэ. Навае пра Ф. Багушэвіча («Полымя», 1947, № 5).


[Закрыть], и Богушевич, с трудом выхлопотав себе увольнение «по болезни», вернулся домой, в Кушляны.

Он избрал путь учителя – стал преподавать в народной школе деревни Дотишки, неподалеку от Кушлян. Когда в Белоруссии вспыхнуло крестьянское восстание 1863–1864 годов, молодой учитель писал листовки, призывавшие крестьян к борьбе, активно участвовал в крестьянских выступлениях, был даже ранен в одной из стычек с войсками. За участие в восстании была арестована вся семья Богушевича – его отец, сестра, младший брат. Сам Богушевич избежал репрессий только потому, что повстанческий отряд, в который он попал, действовал за пределами его родного Ошмянского уезда. В этих местах Богушевича никто не знал, и после разгрома восстания он, оправившись от ранения, добрался до Вильны. Здесь ему стало ясно, что из соображений безопасности надо покинуть Белоруссию.

Богушевич уезжает на Украину. Он поступает в Нежинский юридический лицей, который оканчивает в 1868 году. С этого времени он работает судебным следователем в Чернигове, Конотопе, в Кролевецком уезде и других местах. Современники свидетельствуют, что молодой юрист, встречаясь в своей практике с людьми из народа, всегда старался оградить их интересы. «За свою справедливость, – вспоминал Л. Узембла в 1900 году в журнале „Wiek“, – и сочувствие беднейшим клиентам, в частности сермяжникам, за благородство своих чувств, понимание общественного долга Богушевич был горячо любим, и его ставили в пример всем тем, особенно коллегам по профессии, кому карьеризм мешал быть справедливым и гуманным…»[67]67
  Цитируется по книге: С. Александровіч. Старонкі братняй дружбы. Минск, 1960, стр. 187.


[Закрыть] Вероятно, именно с этими чертами, отличавшими следователя Богушевича, связано было отрицательное отношение к нему начальства: из архивных материалов известно, что ему мешали продвигаться по службе.

Только в 1884 году Богушевичу удалось вернуться в родные края. Он поселяется в Вильне, работает адвокатом в окружном суде. Писать Богушевич начал еще на Украине (его первые стихотворения были созданы на украинском языке – под влиянием поэзии Шевченко), но всерьез занялся литературой только теперь, в Вильне. Писал он на белорусском языке стихи и прозу. Пробовал писать и на польском языке, но большого значения эти его произведения не имеют. Заметный резонанс имела лишь «Правдивая история о замученном дукате», острая сатира на графа Тышкевича, крупного землевладельца, бывшего адъютанта А. Муравьева-Вешателя, зверски расправившегося с руководителями восстания 1863–1864 годов. Немаловажный интерес для исследователя творчества Богушевича имеет написанное на польском языке его «Завещание».

В годы пребывания в Вильне Богушевич сотрудничал в качестве публициста в польском журнале демократического направления «Край», часто выступал на литературно-художественных вечерах, занимался созданием репертуара для самодеятельных театральных объединений передовой молодежи. Его белорусские стихи пользовались успехом не только в кругах демократически настроенной белорусской интеллигенции, но нашли путь и к крестьянству[68]68
  См.: И. Басс и Н. Ермолович. Ф. Богушевич в воспоминаниях крестьян-земляков («Известия АН БССР», № 3, 1950).


[Закрыть].

Последние годы жизни поэт провел в Кушлянах – болезнь вынудила его выйти в отставку и переехать в деревню. По свидетельству односельчан, он много времени проводил среди своих соседей-крестьян, охотно читал им свои стихи.

Скончался Богушевич 15 апреля 1900 года. Его близкий друг, прогрессивная польская писательница Элиза Ожешко писала, узнав о смерти поэта: «Память умершего Франтишка Богушевича чту глубоко и весть о его смерти приняла с сердечной слезой. Был он одним из благороднейших людей, служивших нашей земле, а для меня лично – одним из очень немногочисленных друзей. Воспоминания о нем для меня дороги и печальны»[69]69
  Цитируется по книге: С. Майхрович. Жизнь и творчество Ф. Богушевича. Минск, 1961, стр. 96.


[Закрыть].

При жизни Богушевича вышли в свет два сборника стихотворений, изданных им нелегально за границей: «Дудка белорусская» (Краков, 1891) и «Смычок белорусский» (Познань, 1894). Появившиеся в польской печати начала 1900-х годов сведения о том, что «Дудка белорусская» вышла впервые в 1888 году, ничем пока не подтверждены. В 1892 году в Кракове был издан рассказ «Тралялёночка». Богушевич подготовил к печати сборник стихотворений «Белорусская скрипочка», но он света не увидел и не дошел до нас. Сведения о его содержании очень скупы: близкий друг писателя Н. Ровба свидетельствует, что в книге были собраны «монолог, сказка, элегия, юмористический рассказ для детей – написанные талантливо»[70]70
  См.: С. Александрові ч. Новае пра Францішка Багушэвіча. – «Полымя», 1960, № 6, стр. 168.


[Закрыть]. Имеются сведения, что многие из сочинений Богушевича остались в рукописях. В 1907 году в «Нашей ниве» было напечатано три его рассказа. За последние годы было опубликовано несколько неизвестных ранее стихотворений поэта.

Долгое время сочинения Богушевича издавались нелегально. Распространялись они и в рукописной форме[71]71
  См. статью М. Ларчанка «Аб некаторых праблемах рэалізма ў творчасці Ф. Багушэвіча». – «Полымя», 1955, № 12.


[Закрыть]. Тринадцать стихотворений Богушевича были напечатаны в сборничке «Песни», изданном нелегально в 1903 году, по-видимому, за границей (для того чтобы обеспечить сборнику свободное хождение, на нем была сделана надпись: «Напечатано в синодальной типографии»). «Дудка белорусская» выдержала до революции пять изданий, «Смычок белорусский» – четыре. В 1922 году «Дудка белорусская» и «Смычок белорусский» впервые были переизданы русским гражданским шрифтом (предыдущие издания печатались латинским шрифтом, что затрудняло к ним доступ широкому кругу белорусских читателей).