Текст книги "Коннетабль (СИ)"
Автор книги: Макс Мах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
– Доброе утро, – сказала незнакомка низким, чуть хрипловатым голосом грудного регистра.
– Не помешала? – но смотрела, спрашивая, не на Черткова, в чей кабинет она пришла, и не на Акиньшину, сидевшую напротив хозяина кабинета. Она смотрела на Габи, глаза в глаза.
Женщина была одета достаточно просто: черные джинсы, шелковая блузка кирпичного цвета и темно-коричневый пиджак из тонкой кожи. Но вот какое дело, едва взглянув на незнакомку, Габи уже знала, что женщина эта привыкла носить совсем другое платье. Именно платье и обязательно длинное – в пол, а еще должны были быть непростые драгоценности в ассортименте и сложная прическа или даже седой парик – и все возникавшие ассоциации были связаны с восемнадцатым веком, не раньше, но и не позже. И, разумеется, предполагался какой-то «нескромный» титул.
«Баронесса? – спросила себя Габи. – Возможно, но, скорее всего, все-таки графиня… Или бери выше?»
– Будем знакомы, – сказала женщина почти без паузы, продолжая, как и прежде, смотреть на одну лишь Габи. – Я Татьяна Черткова[12], а вы?
– Не Татьяна, – доверилась Габи своей интуиции. – И не Черткова, – встала она со стула. – Возможно, как-то связаны, но это не ваше имя. И еще, думаю, должен быть титул. Графиня? Возможно, княгиня…
– Умеете удивить, – подняла женщина левую бровь.
– Умею, – согласилась Габи. – Я Габриэлла де Мишельер.
Свое знаменитое Э она решила пока не озвучивать.
– Француженка?
– Алеманка. – Слово было непривычно для современного русского языка, но Габи выбрала именно его. Играть так играть по-крупному.
– Все страньше и страньше… – Русским языком незнакомка, представившаяся Чертковой, владела безукоризненно, но в ее произношении слышался легкий западноевропейский акцент. Возможно, что и французский, если иметь в виду конкретно этот Мир.
– Надо полагать и титул имеется?
– Имеется, – впервые улыбнулась Габи, – как не быть. Наверное, правильно будет сказать, что я княжна.
К этому моменту Габи уже твердо знала, что разговаривает с такой же путешественницей между мирами, как и она сама. Почувствовала эманацию перехода, и, хотя это был не волчий портал, это все-таки был именно портал межмирового Перехода.
– Почему от вас пахнет войной?
– Любопытный вопрос, – усмехнулась Габи, – и я на него отвечу, но только после того, как вы ответите хотя бы на два моих вопроса.
– Справедливо! – согласилась женщина после секундной паузы, очевидно взятой на раздумья. – Вы ошиблись, княжна, я действительно Татьяна Черткова. Была ею, пока не умерла. Но она, – указала она на себя, – не Татьяна. Тут вы правы. Я графиня Теа д’Агарис.
– Давно перешли, графиня? – уточнила Габи.
– Семь дней назад, – улыбнулась графиня. – А вы?
«Значит, тоже почувствовала…»
– Мы сегодня ночью, – кивнула Габи на Акиньшину.
Теа д’Агарис посмотрела, наконец, на Веронику, и брови ее взлетели вверх.
– Акиньшина? – удивилась она. – А ты-то как с этим связана?
– Вы знакомы? – Теперь Габи сообразила, что Вероника вскинулась еще тогда, когда графиня назвалась Татьяной Чертковой и затем, во все время разговора, сидела, уставившись на Теа огромными круглыми глазами, и при этом прикрывала рот ладошкой.
– Таня Черткова… – хрипло выдохнула Акиньшина и бросила быстрый боязливый взгляд на хозяина кабинета, – она…
– Умерла два года назад, – болезненно поморщился Виктор Михайлович. – Ее застрелили во время покушения… Покушались на меня, не на нее, но пуля дура, знаете ли…
«Вот, значит, как…»
Что ж, джа знали про такие истории, у них даже термин имелся как раз для таких случаев.
– Кто вас «выловил»? – спросила она вслух.
– Вы про такое знаете? – нахмурилась графиня.
– Знаю, – согласилась Габи, – но сама вижу впервые.
– Чувствую, нам будет, о чем поговорить, – усмехнулась в ответ Теа д’Агарис. – Я из Бургундского королевства, а вы?
– Из империи франков.
– А год у вас, простите, какой?
– 1940, а у вас?
– 1765.
– Значит, я не ошиблась, – улыбнулась Габи. – Пригрезились, знаете ли, платья в пол, изумруды и бриллианты… А Веронику вы откуда знаете?
– Мы с ней вместе на мехмате учились.
– А мехмат – это? – поинтересовалась Габи.
– Механико-математический факультет.
– Пиздец, – сказала на это Акиньшина и попробовала отключиться, но Габи ей не позволила. Уж на таком-то уровне она целительскими техниками владела даже там, где магии кот наплакал.
– У вас огромный потенциал, – признала графиня, понаблюдав за тем, как Габи ликвидирует у Акиньшиной последствия шока. – Но вы не целитель. Больше похожи на боевого мага.
– Приходилось воевать?
– Да, буквально пару раз, но это не мой профиль.
– А у меня и выбора нет, – призналась Габи. – Я коннетабль клана.
– Военный вождь? Вот как! – графиня чуть прищурилась и бросила быстрый взгляд на Веронику. – Нику собираетесь взять с собой?
– У нас магии больше, – объяснила Габи. – Причем на порядок или два больше. У нас Ника сможет колдовать в полную силу.
– Значит, готовитесь к войне…
– Постоянно, – чуть пожала плечами Габи. – Si vis pacem, para bellum[13], как говорили латиняне. Но, если удастся избежать, я возражать не стану…
– Ну да, ну да, – покивала Черткова, – мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…
2. Трис
Если честно, странная история, однако, если подумать, не страннее его собственной. Да и у Габриэллы есть, что рассказать, вот только рассказывать об этом как раз и не стоит. Впрочем, случай-то исключительный. Пошли прогуляться в чужой Мир и практически сразу встретили таких же чужестранцев, как они сами. Только Земля у новых знакомцев другая, другой Мир и время другое. И даже способ, которым они сюда попали тоже иной. Но, с другой стороны, если бы Габи не превратилась вдруг в «волчицу джа», когда-нибудь в будущем они с Зандером что-нибудь все равно придумали бы. И не факт, что метод, который они могли бы изобрести, будет сильно отличаться от Портала, построенного мужем этой то ли Тани Чертковой, то ли Теа д’Агарис. Да и способ, которым со слов Габи попала в тот Мир душа этой девушки что-то уж слишком подозрительно похож на то, что рассказал ему в свое время Август Мишильер. Если его «дорогой папочка» смог выдернуть его душу в момент смерти, – откуда-то отсюда, к слову сказать, из этого времени и, возможно, из этой же страны, – то почему этого не мог сделать другой Август.
«Как Габи сказала? Князь Ингерманландский? Весьма!»
Но, разумеется, дела так быстро не делаются, поэтому и узнал Трис об этой истории только ближе к вечеру. Хорошо хоть Габи додумалась позвонить ему по телефону. В первый раз она связалась с ним около одиннадцати утра. Позвонила, успокоила и пропала до часа дня. Затем снова появилась на горизонте, но только затем, чтобы успокоить его во второй раз и обнадежить скорым свиданием. В третий раз, – это было уже в начале пятого, и на улице начало смеркаться, – она связалась с Трисом прямо из машины. Сказала, что уже возвращается, и все расскажет при личной встрече. И что характерно, не обманула, но рассказ по необходимости получился весьма кратким, поскольку графиня Консуэнская ничего еще толком не успела рассказать. Времени не было, потому что сначала знакомились с Августом, который Татьяне то ли муж, то ли любовник, – в общем, как говорят у них в империи, постоянный партнер, – а потом все вместе, при участии Черткова и Акиньшиной, решали логистические проблемы, приноравливая их к сложившимся обстоятельствам, которые, в свою очередь, отличались полной неопределенностью. Осторожное «зондирование почвы», предпринятое Чертковым «по своим каналам» ни к каким положительным результатам пока не привело.
Что-то происходило – это факт, но что именно – неизвестно. Суворин сидел на своей вилле под домашним арестом, но и только. Поговорить с ним удалось, лишь тогда, когда ему привезли обед из ресторана. Дело в том, что те, кто осуществлял арест, вызвали своими действиями массовое бегство прислуги, включая повара. Однако затем «государевы люди» не нашли достаточно сильных аргументов, чтобы запретить Суворину сделать заказ в одном из лучших ресторанов города. Вот тут, собственно, и удалось наладить связь. Не постоянную и сильно ограниченную, но все-таки связь. Дело в том, что люди Черткова догадались, что устраивать Суворину голодовку никто не станет. Акиньшина же, в свою очередь, назвала ресторан. Основываясь на своем опыте, она полагала, что дядюшка Максим, во-первых, выберет что-нибудь до боли знакомое, потому что «от добра добра не ищут», а во-вторых, он тоже, наверное, задумается о контакте. И она в своих предположениях не ошиблась.
Безопасники, разумеется, подстраховались, выбрав для передачи обеда совершенно левого, как они думали, человека. И не ошиблись: человек был выбран совершенно случайно и не из первых лиц, вот только людей «с улицы» в этом ресторане отродясь не водилось. А изъять у него телефон никому даже в голову не пришло. Не тюрьма все-таки. Однако на всякий случай предупредили, чтобы не шалил. Ну он и не рыпался, поскольку не имел такого задания. Но стоило посыльному выйти из машины, как ему позвонила жена. И вот как раз она-то и попросила его кое-что передать хозяину и кое о чем его спросить. Так Суворин узнал, что Акиньшина и ее гости на свободе и, в случае серьезных осложнений, вмешаются.
– Вмешиваться не надо, – передал Суворин. – Будет только хуже. Василий Орлов успел сдернуть, а в его лаборатории ничего ценного не было еще с прошлого раза.
– Ищут колдунов, – добавил он, прощаясь. – А Веронику разыскивают, чтобы иметь на меня рычаг давления. И еще скажи, что это не ФСБ. Кто-то другой. Если все-таки госслужба, то какая-то левая…
Это была крайне ценная информация, но явно недостаточная, поскольку вопросов все равно оставалось больше, чем нашлось ответов. Ищут ли Габи и Триса? Знают ли об остальных ребятах и, в особенности, об Олеге и Надежде? И еще одно напоследок: что реально им известно о «колдунстве» и насколько серьезны намерения силовиков. В общем, поскольку никто не знал, что происходит на самом деле, решено было спрятаться «до выяснения». Судя по всему, никого из них пока не связали ни с Чертковым, ни с его гостями «из-за бугра». Поэтому в семь часов вечера, убедившись, что за «гостиницей» никто не следит, гости выехали из города и уже через два часа оказались в старом деревянном доме, скрывшемся чуть ли не в глухом лесу. Дом этот большой, но внешне неказистый, как они узнали позже, был куплен Чертковым еще в лихие девяностые, но, разумеется, на чужое имя. Выглядела эта «избушка» так себе, но внутри оказалась вполне цивилизованным жилищем. Горячая и холодная вода, – артезианский колодец и газовый бойлер, – газовые баллоны недавней закачки, сауна и душевые кабинки, современные санитарные удобства, холодильники и морозильники, под завязку набитые едой, бар с напитками и дюжина вполне комфортабельных номеров: два, скажем так, люкса и десять ординарных.
Содержали эту уже вторую по счету гостиницу немолодые супруги, которые знать не знали ни того, кому на самом деле принадлежит этот дом, ни того, кто к ним приехал на ночь глядя. Телефонов здесь не было, приказ приготовить дом к посещению доставил гонец, оставшийся, к слову сказать, охранять новую локацию, а гостям, встретив их во дворе, он рекомендовал не называть известных в городе имен. Никаких Акиньшиных, Сувориных и прочих Чертковых. Не стоит, дескать, проверять на прочность компетентные органы. А без имен, мало ли кто тут поселился. Может быть, игроки в покер на большие миллионы, а может и свингеры оттянуться решили. Кто их разберет. Но Петру Николаевичу и Ирине Григорьевне это было, что называется, «похрен». Приготовили комнаты и ужин, накрыли стол, да и ушли в маленький домик, предназначенный как раз для них двоих. Так что секретность соблюдалась на высшем уроне, а где секретность, там и безопасность, но Трис решил не пускать дело на самотек. Позвал Габи, «что-нибудь сделать», но в этот момент как раз появились припозднившиеся Теа и Август и взяли дело в свои руки, сказав, что охранный контур – это «как раз их профиль». Трис не стал спорить, и они с Габи остались с новыми знакомыми за компанию и, чтобы посмотреть, если можно, что и как они делают. Теа не возражала, Август тоже и сразу же пошел по большому кругу, навешивая на деревья сигнальные чары. Он этому делу научился еще в юности на войне[14], когда они с сослуживцами разбрасывали сигналки вокруг любого бивака. Итак, он ставил опорные чары охранного контура, положив их в три ряда еще и на подъездной дороге. А рядом с ним, чуть отстав, шла Теа и, как она выразилась, «минировала» местность. Ничего выдающегося, одни лишь слабенькие огненные и водяные ловушки. У них бы дома, противник прошел через это «минное поле», как раскаленный нож через масло, но в Мире, где мало магии и почти нет магов, «это Трис, такая вундервафля, что никому мало не покажется». Слово явно принадлежало местному жаргону, и Трис даже не стал спрашивать, что это такое. По контексту значение он понял, что речь идет о чем-нибудь вроде чудо-оружия, – греческого огня, например, – а подробности ни к чему.
Когда вернулись в дом, там уже заканчивали ужин, но никто из четверых на то, что их не подождали, не обиделся,. Время военное, каждый делает, что может и тогда, когда получится.
– Это что? – спросила Габи, кивнув на фарфоровую супницу.
– Куриный бульон с лапшой, – виновато потупилась Надежда. – Остыл, наверное… Но тут есть газовая плита…
– Не надо! – отмахнулась Габи, привыкшая не ждать милостей от природы, да и, вообще, от кого-либо, исключая, разумеется, Тристана. Но он ей, вроде бы, брат, и значит не чужой человек.
– Будешь? – повернулась она к нему.
– Буду, – кивнул он, втянув носом тонкий аромат бульона, который, по всей видимости, ощущать могли только они с Габи. Слабый запах, но ему оказалось достаточно. А сестра меду тем прикоснулась на мгновение к выпуклым бокам супницы и практически сразу подняла крышку, из-под которой выплыло облачко пахнущего бульоном пара.
– Шестьдесят градусов, – улыбнулась она Чертковой, – как в ресторане. «По ГОСТУ[15]».
«Красуется», – усмехнулся мысленно Трис, но почему бы и нет. За столом собрались одни лишь маги и похвастаться перед ними силой и умением вполне нормально. Тем более, что все тут молодые. Одни они с Августом серьезные мужчины «в расцвете лет».
Улыбнувшись своим мыслям, Трис принялся за еду. Бульон, салат из маринованных овощей, ростбиф, свиные отбивные, картофельное пюре, зеленый горошек и пара бокалов очень приличного красного вина. Судя по этикетке, откуда-то с юга местной Франции. Ему этого как раз хватило. А вот Габи – нет. Горошек и пюре она «оставила врагу», но зато уделила внимание цыплёнку, жаренному на гриле, и тушеной баранине.
– Ешь, как не в себя, – по-доброму улыбнулась ей Акиньшина.
– Мне можно, у меня такой метаболизм, – откликнулась Габи. – Все в дело идет и ничего в жир.
– Надо же! – искренно восхитилась графиня Консуэнская. – Мы с тобой, Габи, в этом похожи. У меня все тоже сгорает просто на раз. Сколько ни съем, все идет в дело.
– Кстати, о деле, – вклинилась Вероника, возвращаясь к уже заданному однажды вопросу, – вы с Трисом действительно брат с сестрой или просто маскируетесь?
– От одного отца и одной матери, – подтвердил Трис, усмехнувшись мысленно, так как понял подтекст.
– Тогда ты не будешь возражать, если мы с Габи займем один из больших номеров?
– Если Габи не против, не возражаю, – пожал плечами Трис. Ему, и в самом деле, нетрудно, а сестре не помешает сбросить напряжение.
– Ты согласна? – повернулся он к Габи.
– Мой ответ – вполне, – кивнула Габи. – Как здесь говорят, "за неимением гербовой пишут и на простой". Мужчины под рукой нет, а пар спустить надо бы. Так что, я за, и спасибо вам обоим!
«Опять красуется!» – покачал он мысленно головой. Эпатировать публику стало едва ли не навязчивой идеей Габриэллы. Вот и сейчас, на лице маска холодного спокойствия, даже взгляд серых глаз как-то вдруг заледенел. А, если прислушаться к ее словам, то это просто ужас, что несет его сестра и наперсница. Но такова уж она – Э клана Мишельер.
– Я думаю, Август, – сказал он, когда завершилось обсуждение постельных дел, – нам стоит познакомиться поближе. Однако вопросы доверия в нашем случае не так просты, как хотелось бы. Поэтому для общего успокоения, скажу, что мы с Габи умеем скреплять клятвы кровью так, чтобы сказанное здесь не стало достоянием общественности. Разумеется, если никто против этого не возражает. Но уточню, что рассказывать некоторые вещи посторонним малознакомым людям без каких либо гарантий конфиденциальности – плохая идея.
– Согласен, – практически сразу ответил ему Август. – Давайте принесем клятвы и вперед. Теа, к слову, тоже умеет скреплять такие клятвы…
***
Настоящий разговор начался ближе к полуночи. Сначала завершили поздний ужин, вернее уделили должное десерту. Ничего особенного. Как здесь говорят, все магазинное, но, тем не менее, очень вкусно: мороженое в ассортименте, сухой торт и шоколадные пирожные под белое мозельское вино. Потом принесли взаимные клятвы. И только после этого, сообразив своими силами кофе, чай и «кто что будет пить», расселись полукругом у разожженного камина и приступили к обязательной программе. Бросили жребий, и первыми выпало рассказывать свою историю Августу и Теа. Правду говоря, эти двое Триса не только заинтриговали, они ему понравились. Красивая пара, но не только. Умные, образованные, временами ироничные, хотя и не без известной доли сарказма во взглядах и замечаниях, – да и без здорового цинизма не обошлось, – но, в целом, люди скорее сдержанные, чем наоборот. Однако за этой аристократической сдержанностью, за внешней суховатой невозмутимостью, в особенности, характерной для мужчины, Трис чувствовал наличие не только сильного характера и интеллекта, но и сильных, проверенных временем чувств.
– Видите ли, дамы и господа, – начал Август, пригубив бокал с коньяком, – ирония судьбы заключается в том, что я совершил самое великое свое колдовство и встретил любовь всей моей жизни, – посмотрел он коротко на Теа, – вследствие грандиозной жизненной катастрофы.
– Звучит, как роман, – усмехнулась Габи. Впрочем, не иронично и уж точно, что без цинизма. По-доброму, что в ее случае дорогого стоит.
– Роман и есть, – вполне серьезно подтвердила графиня.
– Не сомневаюсь, – улыбнулась Габи, как бы извиняясь за допущенную бестактность.
– Продолжайте, Август, прошу вас, – счел Трис необходимым сделать примирительный жест. – И не сердитесь на мою сестру. Габи многих вводит в заблуждение своей внешностью, но она, прежде всего, солдат, и этим, думаю, все сказано.
– Я старый солдат и не знаю слов любви, – прыснула в кулачок оттаявшая после перенесенных невзгод Акиньшина.
– Понимаю, – кивнул Август, не обратив внимание на реплику девушки, скорее всего он ее не понял, поскольку ее слова являлись какой-то цитатой, но оба они, и Трис, и Август были чужаки в этом мире. – Мне и самому в молодости пришлось повоевать во Фландрии и Брабанте.
«Ну, вот – усмехнулся мысленно Трис, – он, оказывается, еще и офицер!»
– Но вернемся к рассказу, – вернула их к истории графиня Консуэнская, которая, судя по ее реакции, слова Акиньшиной оценила по достоинству.
– И в самом деле, – согласился Август. – Итак[16], наша с Теа история началась в самый худший день моей жизни. Во всяком случае, так я тогда думал. И неспроста. Представьте себе человека, имеющего буквально все, о чем только можно мечтать. Великолепное происхождение, – знатный род и громкий титул, – деньги, известность, если не слава, любовь многих красавиц… Бретер, повеса и дамский угодник… Я знал всех, и все знали меня. Старый король благоволил мне, как никому другому. И хотя молодой король не мог забыть мне то, что по молодости лет я разбил сердце его любовнице… Максимилиан III продолжил традицию, созданную его отцом, и, по-прежнему, принимал меня при дворе. В общем, я был Фебом и любимцем богов. Но при всем при этом я был так же вполне успешным ученым. Я стал магистром трансцендентальных искусств в двадцать пять лет и защитил докторскую диссертацию по высшей магии в двадцать восемь. Профессором Королевского университета в Генуе –это столица Бургундского королевства, – я был избран в двадцать девять, и в тот день, о котором идет речь, должно было состояться заседание Коллегиум Гросса – Большого Собрания магистров, на котором меня должны были избратьГроссмейстером.
– Но, судя по всему, не избрали, – кивнул Трис, оказавшийся сейчас в роли главного слушателя, поскольку казалось, что Август рассказывает свою историю именно ему.
– Так и есть, – согласился Август, доставая из кармана пиджака кисет и трубку. – И поверьте, Тристан, это была меньшая из моих бед.
– В вашем мире был Расин[17]? – неожиданно спросила Надя.
– Родился, – усмехнулся Август. – Это действительно было в духе его трагедий. Ведь в тот день… Мне не хотелось бы касаться причин и предыстории событий того дня, но просто скажу вам, что я в одночасье и к тому же совершенно неожиданно потерял буквально все. Титул, семью – они поспешили отречься и дистанцироваться от меня, – милость, вроде бы, благоволившего мне короля и любовь женщины, в чувствах которой я прежде не сомневался. Все, что у меня осталось, – да и то я узнал об этом лишь через пару дней, – это дворянство, небольшое, не приносящее доход имение и немного денег.
– Не прибедняйся! – бросила небрежную реплику Теа. – Ты не потерял ни своих ученых званий, ни знаний, ни своего мужского обаяния. Да и твое собрание живописи и скульптуры дорогого стоило и в прямом, и в переносном смысле. Донателло, Микеланджело, Тициан…
– Звучит, как каталог Эрмитажа, – хохотнула неугомонная Акиньшина.
– Сейчас у нас с Теа куда более обширное собрание, – счел необходимым заметить Август.
– И живем мы в Мраморном дворце[18], – добавила Теа, явно имея в виду что-то, что имело значение только для местных.
– Это где обормот на бегемоте[19]? – уточнила Акиньшина, вздернувшая брови кверху.
– Именно, – ответила Теа-Татьяна, – но, разумеется, без бегемота и обормота.
– Люблю это скромное обаяние буржуазии, – снова прыснула в кулачок Вероника. – Ну, то есть, не буржуазии, конечно же, а аристократии, но, тем не менее, люблю! Обаяние оно и в Африке обояние.
– Да, – кивнула Теа, – мне тоже нравится. Все-таки, дворец князя Ижорского звучит несколько лучше, чем музей революции. Но давайте все-таки вернемся к нашей истории.
– Да, пожалуй. – Август как раз набил трубку и прикурил от созданного им плавающего в воздухе огонька. Красивый фокус, – Candela flammam[20] – но несложный для любого, кто владеет стихией Огня. Третьего ранга для такого вполне хватит…
– Итак, это был скверный день, – продолжил между тем рассказчик, – и, как итог, очень много нервов, отчаяния и гнева, ну и прочих чувств, не способствующих здравомыслию. И еще не забывайте про алкоголь, ведь пожар страстей лучше всего гасит именно вино. Так что, вернувшись домой, я был уже готов к любому безумству. Впрочем, добравшись до своего кабинета, я добавил еще… Таня обычно говорит по такому поводу, плеснул керосина в костер… В общем, я сильно выпил. Не помню точно, что это был за напиток. Коньяк или граппа? Не уверен, если честно, но выпил я тогда слишком много. И вот во время этого возлияния, мой взгляд упал, по случаю, на портрет Теа д’Агарис…
– Да, да! – подтвердил он, улыбнувшись графине. – Именно ее.
– У вас был ее портрет? – снова вклинилась любопытная Акиньшина.
– И да, и нет, – Август взглянул на Теа-Татьяну, словно бы спрашивал ее совета, но женщина промолчала, самоустранившись и оставив все эти подробности на его совести.
– Вероятно, я должен кое-что объяснить, – добавил он спустя мгновение. – Теа д’Агарис графиня Консуэнская – это реальная женщина, умершая лет за сто до моего рождения. Очень колоритный, следует заметить, исторический персонаж. Настоящая темная волшебница из тех, кого у нас называют «малефика»[21]. Писаная красавица, – это вы и сами можете видеть, – безумно талантливая колдунья и, едва ли не по единодушному мнению современников, умнейшая женщина эпохи. Впервые я услышал о ней еще мальчиком. Мой прадед, занимавший пост Великого Камерария[22] Короны при дворе короля Генриха, приходящегося, в свою очередь, прадедом нынешнему королю Бургундии, в старости любил рассказывать о Великих Временах. Возможно, он, как и многие другие мужчины той эпохи, был влюблен в графиню. Во всяком случае, рассказывая о ней, он не жалел суперлативов[23]. Умнейшая, красивейшая, величайшая, Беллиссима… В общем, он смог меня заинтересовать, а позже я увидел ее портрет в королевской галерее и попросту влюбился. Разумеется, это была чисто платоническая любовь, и та графиня Консуэнская никогда не стояла между мной и реальными женщинами из плоти и крови, но я… Скажем так, это была настоящая страсть коллекционера или подобное же безумие исследователя. Я был влюблен в этот чудный образ, прочел об этой женщине все, что можно было найти в частных и публичных собраниях. Скупил множество вещей, имевших к ней отношение или принадлежавших самой графине, включая ее письма, дневники, гребень для волос, одно из ее роскошных платьев и самое ценное для нашей истории – прядь волос, которую двадцатилетняя женщина оставила на память своему любовнику Густаву де Фуа. Тогда ей было как раз двадцать лет… Я даже смог купить портрет Теа д’Агарис работы великого Оливье Норсежака.
– Но это ведь были не вы, не правда ли? – чуть нахмурилась Габи, явно заинтригованная рассказом Августа. Смотрела она при этом не на рассказчика, а именно на Теа. Ее и спрашивала.
– Нет, разумеется, – отрицательно качнула головой графиня. – И в то же время, я. В ту роковую ночь… Впрочем, возможно, это была наша общая с Августом удача… Наш шанс… В общем, мой милый друг осуществил в ту ночь свое Великое Колдовство. Он воссоздал тело графини из пряди ее волос и попытался призвать из-за Грани бессмертную душу Теа д’Агарис. Но та на призыв Августа не откликнулась, и вместо нее в ее тело попала я.
– Можно чуть подробнее? – попросил Трис, его эта история интересовала, пожалуй, больше, чем кого-нибудь другого, ведь его «знаменитый отец» тоже вытащил человеческую душу из одного Мира в Другой.
– Можно, – кивнул Август и стал выбивать прогоревшую трубку. – Я, видите ли, не планировал оживлять графиню Консуэнскую, поскольку отдавал себе отчет в безнравственности и бесперспективности этой затеи. Но чисто теоретически… В качестве игры ума… Разумеется, как ученый, я не мог не обдумывать эту возможность, относясь к этой проблеме, как к вызову моему интеллекту. И так сложилось, что, отдавая себе в этом отчет или нет, я в течение многих лет разрабатывал различные трансцендентные техники, так или иначе служившие одной цели: вызову души. Естественно, я вроде бы не думал об этой возможности всерьез… Но, когда пришло время, у меня все уже было готово. В моей лаборатории были собраны все необходимые ингредиенты и артефакты, а в кабинете хранились папки с расчетами, которые я, впрочем, знал едва ли не наизусть… В общем, оставалось лишь собрать все это воедино, и невозможное стало возможным. В результате, моя Великая Волшба, которую я совершил, находясь в состоянии гнева и отчаяния, вполне удалась. Я воссоздал тело графини… Живое тело, дамы и господа! Тело, в котором билось сердце и работали все внутренние органы… Она дышала, по ее жилам текла кровь… Однако это было всего лишь тело женщины, поскольку ее мозг был пуст. И еще у нее не было души. ДушуТеа д’Агарис я планировал призвать с помощью медитативных практик и специально разработанного мной для этой цели многоступенчатого аркана, включавшего в себя «Заклятия Поиска и Призыва». Впрочем, все это неважно. Она все равно не согласилась.
– То есть, вы нашли графиню? – спросила неугомонная Акиньшина дрогнувшим голосом.
Девушка Трису нравилась. Умна, образована и соображает быстро. Но более всего ему импонировал тот факт, что у нее был очень сильный Дар:тринадцатый ранг в стихии Воздуха и одиннадцатый – в стихии Воды. Если войдет в семью, станет третьей по силе после него и Габи.
«Надо найти ей хорошего мужа, такого, чтобы не было стыдно смотреть ей в глаза… Максимилиан Мишельер? Возможно… В особенности, если помочь ему получить титул своего деда по материнской линии. Графиня де Морбуа? Звучит неплохо, да и Макс, как докладывают, хорош собой и не дурак. Дар, правда слабоват. Всего седьмой ранг, но зато в Стихии Огня, а это дорого стоит…»
– Похоже, я ее действительно нашел, – кивнул между тем Август, отвечая на вопрос Акиньшиной, – но, к счастью, она не захотела возвращаться.
Трис почувствовал, что Август нарочито упрощает картину случившегося той ночью, поскольку в этой истории наверняка имелись такие детали, о которых не хотели никому рассказывать ни Август, ни Теа. И это, разумеется, было их правом. У всех есть, о чем умолчать даже в самой искренней беседе.
– Но нет худа без добра, – пожав плечами, продолжил Август свой рассказ. – По-видимому, пытаясь уговорить графиню вернуться в мир живых, я ненароком подцепил там в Астрале едва отлетевшую душу Тани. Так и появилась на свет новая версия знаменитой колдуньи. И, если прежняя Теа д’Агарис являлась для меня всего лишь Страстью Коллекционера или, скорее, целью увлекательного научного исследования, то новая – стала Любовью всей моей жизни.
– Да, история, – очень по-женски вздохнула Надя.
– Не просто и со вкусом, – согласилась Акиньшина.
– Что случилось после того, как Татьяна ожила в новом теле? – Задала Габи тот вопрос, который отнюдь не случайно интересовал ее более всего. Ей ведь и самой пришлось примерить на себя чужую шкуру.
– Мне не хотелось бы вспоминать об этом времени, – ответила вместо Августа Теа-Татьяна. – Это было непросто для нас обоих… Но по прошествии некоторого времени и по здравом размышлении, я поняла, что для нас обоих, то есть, и для меня, и для Августа будет лучше, если я стану настоящей Теа д’Агарис. Теа д’Агарис, вернувшейся в мир живых Из-за Края Ночи.
– Добавлю лишь, что процесс вживания в образ оказался отнюдь не прост, – снова перехватил инициативу Август. – Но нам это удалось. А позже… Мы не знаем точно, что произошло, но Таня и в самом деле стала графиней Консуэнской. Она «вспомнила» многое из того, что знала и умела Теа д’Агарис, ее даже признали, как хозяйку, домашние духи виллы Дориа – пустовавшего в течение ста лет замка, принадлежавшего некогда графине. А это, знаете ли, дорогого стоит, духов-то в свое время подчиняла себе именно она, а не Татьяна.
