Текст книги "Лавина"

Автор книги: Макс фон дер Грюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Я хотел только сказать, что на заводе царит странная атмосфера, которой я раньше не чувствовал, а я здесь с шестнадцати лет. Не знаю, как описать эту атмосферу. Люди работают, как всегда, они, как всегда, усердны, еще более добросовестны и сознательны, чем прежде. И все-таки появилось что-то, не знаю точно что.

– Странная атмосфера? Прошу вас, господин Хётгер, изъяснитесь поточнее, – попросила гранд-дама.

– Такое, значит, дело. Мне кажется, будто люди чего-то боятся, будто их кто-то запугивает или подстрекает. Такое у меня впечатление. Но доказать ничего не могу.

Некоторое время длилось смущенное молчание, пока Шнайдер не спросил:

– Боятся? Подстрекают? Кого же они должны бояться?

– Ничего определенного не знаю и не хочу никого подозревать, я только наблюдаю. Ведь не случайно же при пересменках посторонние люди слоняются вокруг завода, особенно на автостоянке. Они заговаривают с нашими людьми, когда те открывают свои машины.

– Что за посторонние? Ты их раньше видел? Говорил с ними? – спросил Шнайдер.

– Может быть, журналисты? – предположила гранд-дама. – Вынюхивать – их профессия.

– Старик Хильферт, что с протезом, который работает на складе запасных частей, пришел сегодня утром ко мне в производственный совет и спросил меня, потому как коллеге Шнайдеру нельзя уже докучать всякой ерундой. С Хильфертом, значит, заговорил один человек, представился, что он из института по изучению общественного мнения, и спросил, что Хильферт думает обо всем этом – извините за выражение – дерьме. Прошу прощения, госпожа Бёмер, но так рассказывал Хильферт. Спросили, значит, его, что он думает об этой дерьмовой и пустой затее Бёмера, ведь это надувательство, сказал человек из института. Хильферт рассказал также, что на автостоянку то и дело приходят какие-то люди и спрашивают, не разбогатели ли мы уже как совладельцы, приходится ли нам еще работать, имеем ли мы сорокачасовую неделю, а почему не двадцатичасовую, как чувствуем себя в роли совладельцев завода, почему боссом стал Шнайдер, а не кто другой, – такая вот чепуха. Но она нервирует людей. Они боятся.

– Чего? – спросила гранд-дама.

– Этого я и не знаю, госпожа Бёмер. Подобные расспросы вселяют в людей страх, это чувствуется, на заводе происходит что-то такое, чего прежде не было. Скажу так: говорят не о том, что заговорили все. То есть вслух не говорят. Между прочим, со мной на автостоянке еще никто не заговаривал.

– Господин Вольф, – сказал Шнайдер. – По трудовому договору на вас возложены особые поручения. То, о чем рассказал сейчас коллега Хётгер, относится к этой области. Выясните, что за люди слоняются по нашей автостоянке, даже если для этого потребуется дежурить круглые сутки. В конце следующей недели или в начале второй я созову общее собрание, чтобы успокоить заводчан.

– Я не хотел говорить, – сказал Адам, – но теперь все-таки скажу, потому что, возможно, это связано с тем, о чем доложил господин Хётгер. Вчера, хотя было воскресенье, мне по телефону предложили должность с окладом двенадцать тысяч марок в месяц – завидная сумма, почти вдвое больше, чем я получаю здесь. Я повесил трубку, даже жене ничего не рассказал. Звонил какой-то аноним.

– Да, крысы засуетились раньше, чем я думал, – сказал Шнайдер. – С сегодняшнего дня докладывать мне обо всем, даже об отвергнутом предложении, господин Адам. Благодарю всех и закрываю совещание. Разумеется, с вашего согласия, госпожа Бёмер.

Уходя из кабинета, он дружески похлопал меня по плечу; в приемной я еще раз обернулся. Гранд-дама все еще сидела за письменным столом и ворошила бумаги. Потом взяла свою сумочку и достала оттуда пузырек с таблетками; от Матильды я знал, что у гранд-дамы больное сердце и она не может обойтись без таблеток.

После совещания я поехал к Матильде; она внимательно выслушала мой рассказ.

– Твой отец держался независимо, – сказал я, – многообещающее начало, а гранд-дама восседала за письменным столом бога-отца с такой непринужденностью, будто там всегда было ее место.

Я повторил то, о чем поведал Хётгер, не забыв упомянуть и об особом поручении, которое дал мне ее отец.

– Фотограф и детектив в одном лице, может быть, я еще сделаю карьеру, – саркастически заметил я.

– Тебе придется поднапрячься, – сказала Матильда. – Я была сегодня в Дюссельдорфе, в гостинице «Штайгенбергер-парк».

– А зачем? – спросил я, несколько удивившись.

Она достала из стенного шкафа сафьяновую шкатулку величиной с несессер с цифровым замком. Шкатулка была до самого верха наполнена фотографиями. Первым лежал групповой портрет форматом с почтовую открытку: десять мужчин в темных костюмах сгруппировались вокруг Бёмера и подняли перед фотокамерой высокие бокалы с шампанским. В крайнем слева я узнал человека, стриженного ежиком.

– Когда и где был сделан этот снимок? – спросил я.

– В прошлом году во время заседания или конференции клуба «Ротари» [5]5
  Международный клуб бизнесменов.


[Закрыть]. Хайнрих получил какую-то награду за свою благотворительность, он опять сделал крупный взнос на социальные нужды. Празднество устроили в гостинице «Штайгенбергер-парк», сзади есть пометка. Но я нашла еще один снимок.

Она дала мне его в руки: Бёмер в плавках, Матильда в бикини на фоне пальм.

– Это был отпуск в Шри-Ланке, в усадьбе одного из компаньонов Хайнриха. Этот компаньон есть и на дюссельдорфском снимке. Обе фотографии доказывают, что стриженый был знаком с Хайнрихом, что он знает компаньона из Шри-Ланки, а тот знает меня. Значит, стриженый мог узнать от того человека из Шри-Ланки, что я была любовницей Хайнриха… Когда я обнаружила эти снимки, то села в машину и поехала наудачу в Дюссельдорф. Это было как наваждение, будто кто-то стоял рядом и нашептывал: поезжай, поезжай! Я прождала в холле гостиницы два с половиной часа. Потом в самом деле появился стриженый. У него была назначена в холле встреча с двумя мужчинами; я сидела за колонной, он не мог меня видеть. Когда он наконец ушел, я пошла за ним, потом поехала за его машиной, за «порше». На Берлинер-аллее – номер дома уже не помню, но легко найду его снова – он свернул в большой открытый задний двор. С улицы я могла видеть, как он вышел из машины, запер дверь и исчез. Когда он вошел в дом, я въехала на задний двор. На двери, в которую вошел этот человек, есть вывеска из латуни, и на ней написано: «Йохен Зиберт. Доверительные услуги. Прием только по телефонной договоренности». Ведь я поехала наобум! Назови это случайностью, что я его нашла, назови как хочешь, во всяком случае, удача меня оправдывает… Поедем туда?

– Куда?

– В Дюссельдорф, на Берлинер-аллее.

– Ты рехнулась!

– Печальный случай. Я постоянно встречаю умных людей, но когда от них требуешь сделать что-то естественное, то в ответ только и слышишь: рехнулась. К сожалению, ты не исключение.

– Может, предложишь съездить в Дюссельдорф, позвонить в известную дверь и сказать, что мы пришли по договоренности и ищем убийцу Хайнриха Бёмера? Ты смотришь по телевизору чересчур много детективных фильмов.

– Я почти никогда не смотрю телевизор. А теперь соберись с мыслями, мы едем.

Она набросила на плечи замшевую куртку, доходившую до колен, схватила лежавшую на столе сумку и стала ждать меня у двери. Какое-то время я продолжал сидеть: не мог поверить, что Матильда всерьез задумала поехать в Дюссельдорф.

Мы поехали в моей машине; перед Берлинер-аллее я свернул на задний двор, на который указала Матильда, и подкатил к двери доверительных услуг Зиберта, как будто мы были клиентами и заранее условились. Матильда вышла первой, я за ней и запер машину. Перед дверью я посмотрел на Матильду, но она лишь кивнула и сказала:

– Ну что? Звони!

– Если даже мы войдем, толку не будет, – сказал я. – Стриженый вызовет полицию.

– Побереги свои силы на потом, тебе еще представится возможность поговорить. Давай!

Я позвонил, и, к нашему изумлению, сразу зажужжал дверной замок. Из-за двери крикнули:

– Кристоф, ты опаздываешь!

Голос был мне знаком. Я открыл дверь, перед нами стоял стриженый.

– Вы господин Зиберт? – спросил я. – Думаю, мы с вами уже встречались.

– Что вам здесь нужно? – Зиберт отпрянул и взмахнул рукой, будто хотел на нас накинуться.

– Фройляйн Шнайдер вы тоже знаете, во всяком случае с похорон, – сказал я. – Тогда вы еще выдавали себя за репортера одного иллюстрированного журнала.

– Убирайтесь! Иначе я позову людей, которые мигом вас выставят.

– Мы только хотим взглянуть, как выглядит бюро доверительных услуг, – сказал я. – А госпожа Шнайдер просила меня, поскольку я фотограф, сфотографировать человека, который убил Хайнриха Бёмера. Вот и все.

Зиберт улыбнулся, сочтя мои слова за шутку. В этот момент Матильда захлопнула ногой дверь, повернула в замке ключ и втолкнула Зиберта в кабинет.

– Я хочу кое о чем побеседовать с этим господином, – сказала она. – Сядьте за письменный стол, положите на стол руки и не двигайтесь.

Она скрестила на груди руки, сумка болталась у нее на сгибе локтя.

Зиберт сел, улыбка исчезла с его лица. Он вспотел и достал из кармана брюк носовой платок.

– Господин Зиберт, – сказала Матильда, – я хотела бы получить ответ на следующие вопросы: кто вам поручил это дело? Как вы убили Хайнриха Бёмера? Кто помогал вам втащить на колокольню такого грузного мужчину?

– Вы с ума сошли! – воскликнул Зиберт.

– Может быть, но это нисколько не помешает вам сейчас подробно обо всем рассказать. Мы готовы слушать всю ночь, выпить здесь нечего, поэтому будем сухими до конца.

– Поезжайте со своей спутницей домой, господин Вольф, и поскорее забудьте об этом визите. Я вас предупреждаю, – сказал Зиберт.

– А я жду, – напомнила Матильда. – Жду, но могу и потерять всякое терпение.

– Вызовите полицию, если можете меня в чем-то уличить.

– Что вы, господин Зиберт, неужели я кажусь такой глупой? А то полиция еще отнимет у меня работу. Вы будете висеть, как висел Хайнрих Бёмер, на той же колокольне, в том же окне.

– Вы не только сумасшедшая, вы гораздо опаснее. Вы чудовище!

Зиберт вскочил с такой легкостью, которую нельзя было ожидать от толстяка, и хотел наброситься на Матильду. И вдруг у нее в руке блеснул маленький револьвер, который она уверенным движением вытащила из сумочки.

– Сядьте опять на стул и сидите смирно. Это оружие Хайнриха Бёмера. К сожалению, он не взял его с собой в тот день, когда вы его убили.

Зиберт растерянно пялился на револьвер и снова послушно сел за письменный стол. Теперь он хорошо понял, что Матильда не шутит.

– Господин Вольф, – с трудом выговорил он, – вы представляете себе последствия того, что вы и эта… эта дама здесь устраиваете?

Я не успел удержать Матильду – она уже подняла руку и влепила Зиберту пощечину.

– Вы хотели сказать «шлюха» или как? И чтобы у нас не было недомолвок, предупреждаю: я готова даже пойти на убийство. Несколько лет, которые мне дадут, я охотно отсижу. Ну так выкладывайте же наконец!

Она вдруг встала позади Зиберта и прижала револьвер к его затылку так, что ему пришлось опустить голову. С подбородка Зиберта на письменный стол стекал пот; я даже за него испугался.

– Уберите эту штуку, – взмолился он. – Мне надо принять таблетки, у меня больной желудок.

– Я все еще жду, – сказала Матильда.

Тут я выглянул из окна: двое молодых людей сели в одну из двух стоявших во дворе синих машин «фольксваген» с надписью «Доверительные услуги» и уехали.

– Мне в самом деле надо принять таблетки, – умоляюще произнес Зиберт; вид у него был жалкий.

– Глотайте свои таблетки, – сказал я.

Он полез в левый ящик письменного стола, но Матильда оттолкнула его руку и выдвинула ящик, не опуская револьвера. Зиберт показал на синюю квадратную упаковку, Матильда протянула ему ее; он торопливо взял из коробки две таблетки и жадно проглотил, не запивая водой.

Может быть, мне только показалось, но после принятия таблеток лицо его посвежело, он уже не выглядел таким обрюзгшим и вспотевшим. Он то и дело косился на дверь и прислушивался, будто ожидая кого-то.

– Я все еще жду, – сказала Матильда.

– Спрашивайте не у меня, спрашивайте у господина Вагенфура из «Уорлд электрик», – пробормотал Зиберт.

– Это по его поручению вы звонили ночью мне и господину Шнайдеру и предлагали шестизначную сумму, если мы откажемся войти в правление? – спросил я.

На миг мне показалось, что я вижу на его лице удивление; потом он поднял голову и несколько секунд молча смотрел на меня.

– Отвечайте! – прикрикнула Матильда и слегка надавила револьвером ему на затылок.

– У меня фирма, я выполняю поручения. Я выполняю их конфиденциально и не спрашиваю моих клиентов о мотивах. Бизнес есть бизнес, а мой бизнес основан на доверительности. Я получил от фирмы «Уорлд электрик»…

– От господина Вагенфура? – перебила его Матильда.

– …поручение позвонить господину Вольфу и господину Шнайдеру. Но откуда вы это знаете? Кто дал вам мой адрес?

– Здесь задаем вопросы мы, господин Зиберт, – сказал я. – Это ваши люди докучают рабочим и служащим фирмы Бёмера на служебной автостоянке в качестве, например, исследователей общественного мнения? И кто вам это поручил? Тоже «Уорлд электрик»?

– Хайнриха Бёмера вы убили и повесили на колокольне тоже доверительно? – спросила Матильда. – Давайте выкладывайте, а то я могу доставить большие неприятности, особенно когда держу оружие. Стрельбе я обучалась.

– Спросите у господина Вагенфура, по мне, так и у господина Цирера, он был при этом.

– При этом? При убийстве Хайнриха Бёмера?

Матильда на миг опустила револьвер, но потом еще более энергично приставила его к затылку Зиберта.

– Я могу сказать только то, что знаю.

– Этого нам вполне достаточно. Что вы знаете?

Несколько секунд, которые прошли, пока не заговорил Зиберт, показались мне вечностью.

– Тогда произошло несчастье, – наконец произнес он. – Трагический несчастный случай.

– И как произошел этот трагический несчастный случай? Говорите же, не заставляйте вытягивать из себя каждое слово!

Матильда отвела револьвер в сторону, но продолжала держать его в руке дулом вниз.

– Господин Вагенфур и господин Цирер посетили господина Бёмера на его городской квартире в Дортмунде, предприняли последнюю попытку отговорить его от намерения подарить завод персоналу…

– А какое отношение имеет к этой истории господин Цирер? – спросил я.

– Цирер? Ну ведь он посредник фирмы «Уорлд электрик», и в случае продажи завода этой фирме ему перепал бы немалый куш за комиссионные услуги… Во всяком случае, там возник страшный спор, но я могу сказать только то, что знаю.

– От кого? – спросила Матильда.

– От… от господина Цирера.

– Продолжайте, господин инкогнито, я вся внимание.

Матильда внимательно посмотрела на обливавшегося потом Зиберта.

– Господин Бёмер не дал себя переубедить, сказал, что договора, готовые к подписи, находятся у нотариуса, и говорить об этом излишне. После какого-то неосторожного заявления господина Вагенфура дело дошло до драки. И господин Бёмер так неудачно упал, что ударился затылком об угол стола. Он умер сразу. Трагическая случайность, ковры на натертом паркете коварны.

Матильда и я растерянно переглянулись через голову Зиберта.

– А как же ваша трагическая случайность оказалась на колокольне? – удивилась она.

– Этого я не знаю, об этом я узнал лишь из газеты.

– Из газеты? Разве вы никогда не были на городской квартире Хайнриха Бёмера? Об какой же стол он ударился? – Вопрос был явно с подвохом.

– Об стол с ониксовой крышкой.

– А я-то думала, что вы никогда не были в квартире. Почему же тогда Цирер вам все рассказал? Ведь это лишено всякого смысла, он изобличил бы лишь самого себя.

– Я сказал то, что знаю. Большего не знаю. Уходите же наконец и оставьте меня в покое.

– Думаю, я поняла, – сказала Матильда и опустила револьвер. – То, о чем вы знаете якобы от Цирера, он рассказал вам потому, что вам пришлось унести покойника, разумеется доверительно… Допустим, что так оно и было. Допустим, что вы были незаменимым. И вы убрали покойника – как, это я еще выясню. Труп, по какой бы то ни было причине, не должен был быть найден в его собственной квартире, поэтому вызвали вас. Так это было?

Зиберт уставился в пространство, забыв, казалось, о нас.

– Так это было? – настаивала Матильда.

Зиберт молчал, будто ничего не слышал.

– А я знаю, – сказала Матильда. – Это должно было выглядеть как самоубийство, поэтому покойника надо было втащить на колокольню.

Кивком головы я дал ей понять, что нам пора отсюда исчезнуть, поскольку из Зиберта в ближайшие часы не вытянешь больше ни слова. Даже револьвер его больше не пугал. Матильда медлила. Наконец она убрала револьвер обратно в сумочку и решительно направилась к двери. Я пошел вслед за ней, не оглянувшись на Зиберта.

По дороге домой, когда мы уже выехали из Дюссельдорфа, она сказала:

– Вольф, все намного хуже, чем я думала. И самое скверное в этом деле то, что мы знаем почти все, но ничего не сможем доказать.

– Мы могли бы нажать на Цирера.

– Он станет все отрицать и назовет нас фантазерами.

– Еще раз – Зиберт?

– Этого можно взять на заметку. За деньги он сделает все, к тому же привычен к каким-то таблеткам. За деньги он не только утащит труп, но, я убеждена, притащит парочку и сюда, если это будет надо и если клиент соответственно заплатит. Все доверительно. Я хотела еще спросить его о прейскуранте на услуги. Вероятно, устранение трупов стоит на самом верху.

Я обернулся: Матильда плакала.

Я высадил Матильду перед ее домом, на прощание хотел сказать еще что-нибудь утешительное, но не нашел подходящих слов.

Дома в спальне я застал безмятежно спящую Кристу.

Криста грубо растолкала меня. Я был в таком помрачении, что долго не мог прийти в себя, хотя накануне не выпил ни капли.

– Вставай же, Эдмунд! Тебя к телефону, срочно!

– Который теперь час?

– Уже седьмой.

– Какой идиот звонит в такое время? Пьяный?

– Шнайдер.

– Шнайдер?

Я сразу очнулся, выскочил из постели и босиком, без халата побежал вниз по лестнице. Жалюзи были еще опущены, но наступившее утро заявляло о себе громким щебетанием птиц перед домом.

– Да, – произнес я в трубку.

– Садитесь в машину и кратчайшим путем мчитесь на завод, ко мне в кабинет. Немедленно!

– Но послушайте…

– Немедленно! – закричал Шнайдер. – Чтобы через полчаса были здесь! – И более тихим голосом добавил: – Гранд-дама мертва.

Встав с корточек после телефонного разговора, я спросил себя, не сон ли все это. И только широко раскрытые глаза Кристы вернули меня в реальность.

– Я все слышала. Какой ужас! – сказала она. – Пойдем, оденься. Побриться можешь и позже. И сразу же позвони мне, до обеда сюда, а позже в гостиницу.

Не умывшись, не побрившись и не позавтракав, я поехал на завод. Путь от стоянки машин до заводских ворот показался мне бесконечным. Я устал, свистел ледяной ветер, приближения пасхи не чувствовалось. Два грузовика с прицепами выехали из заводского двора, один из ГДР, другой мюнхенский. Двор был пуст. Только доносившийся шум выдавал, что в цехах шла работа.

За стеклянной дверью административного корпуса меня ждал Гебхардт. Казалось, он не спал всю ночь; поднимаясь в лифте на четвертый этаж, мы не обменялись ни словом. Каждый старался отвести взгляд.

В кабинете Бёмера Шнайдер уже сидел за письменным столом. Адам и Хётгер вошли вскоре после меня; усталым жестом Шнайдер предложил нам сесть. Гебхардт остался стоять у окна и смотрел вниз, на двор.

– Сегодня в два часа ночи госпожа Бёмер найдена мертвой за рулем своей машины в гараже дюссельдорфского аэропорта, – без обиняков начал Шнайдер. – Ее обнаружил какой-то господин, искавший свою машину. Сначала он подумал, что даме плохо или она заснула, но потом все же сообщил в полицию. Полицейские нашли в сумке у гранд-дамы записную книжку с номерами телефонов. Заводской телефон, мой домашний, а также телефон близнецов были подчеркнуты красным. Мне позвонили без четверти шесть утра. Мне неизбежно придется ехать в Дюссельдорф, господин Вольф поедет со мной. Остальные останутся здесь, и чтобы был полный порядок. Сегодня надо отправить берлинский автопоезд, его еще вчера должны были оформить. Господин Адам, внушите наконец людям, что точность помогла созданию нашей доброй репутации.

Немного помолчав, он продолжал:

– Мне не надо объяснять, чем может обернуться эта смерть для нас, для завода. Близнецы теперь – единственные наследники пятидесяти процентов. Сегодня утром их тоже известили, и сейчас, как я узнал, они находятся в городской квартире.

– У госпожи Бёмер был в машине багаж? – спросил я.

– Какое это имеет значение? – сказал Шнайдер.

– Если госпожа Бёмер собиралась лететь, с ней должны были быть ее вещи. По крайней мере косметичку она бы взяла.

– Об этом я ничего не знаю. С перепугу не расспрашивал о деталях. Мы все узнаем в Дюссельдорфе.

В эту минуту зазвонил телефон. Разговор шел почти односторонний. Шнайдер только слушал, повторяя каждые несколько секунд: «Да, понимаю».

Я пытался прочесть что-нибудь по его лицу, но он повернулся ко мне спиной. Минут через пять он осторожно, будто что-то хрупкое, положил трубку на рычаг аппарата, какое-то время молча и неподвижно сидел на краю письменного стола, а потом сказал:

– Вскрытие, как сообщил мне сейчас советник уголовной полиции, который занимается этим делом, совершенно точно показало, что госпожа Бёмер умерла от сердечной недостаточности. Но смерть, что весьма загадочно, наступила, возможно, не в гараже, а девятью часами раньше. Гранд-даму обнаружили через девять часов после ее смерти, в машине не было ни одного чемодана, только сумочка с паспортом, авиабилетом в Париж и записная книжка с номерами телефонов… Пошли, господин Вольф, пора ехать. Господин Адам, вы лично проследите, чтобы берлинский грузовик был сегодня же отправлен.

По дороге я много раз собирался рассказать Шнайдеру о нашей поездке в Дюссельдорф, но так и не решился, ведь о моих близких отношениях с Матильдой он ничего не знал. Но я решил когда-нибудь во всем ему признаться.

В кабинете на пятом этаже управления полиции, куда нас провел полицейский служащий, уже сидели Ларс и Саша. Оба они встали при нашем появлении, изобразив нечто вроде поклона, и снова уселись на свои места. Вскоре вошел молодой, спортивного вида прокурор. Он подал всем руку, сел за письменный стол, пересказал то, что мы уже знали, и добавил, что полицейская практика не знает случаев, чтобы умершая в течение девяти часов не была обнаружена в столь многолюдном месте, как гараж. Когда подоспела полиция, мотор машины был еще теплым.

Саша и Ларс сообщили, что их мать собиралась во Францию. Но раньше она никогда не оставляла свою машину в гараже. Она ездила на такси или пользовалась служебной машиной, которая отвозила ее в аэропорт. Вчера днем мать сказала, что перед отлетом навестит одну свою подругу в Изерлоне. Оба они вернулись домой часов в одиннадцать вечера, выпили по коктейлю, а потом разошлись по своим комнатам и только после звонка из дюссельдорфской полиции узнали об исчезновении матери, иными словами – о ее смерти. Ларс тут же позвонил ее подруге в Изерлон, но мать туда вечером не заезжала. В дортмундской квартире, в спальне у матери, они нашли уложенный чемодан.

Саша спросил еще прокурора, когда тело матери будет выдано для погребения. Несколько лет назад она купила себе место на кладбище в Авиньоне, рядом с могилой ее дяди, от которого получила в наследство и другое тамошнее владение.

Прокурор ответил, что выдаче ничто не препятствует. Но сыновьям, как единственным родственникам покойной, придется еще выполнить массу формальностей. Он вновь подчеркнул, что, хотя госпожа Бёмер и умерла своей смертью, остается неустановленным, каким образом она оказалась в гараже. Это требует выяснения.

На обратном пути я спросил Шнайдера:

– Вы хорошо знакомы с господином Вагенфуром? Я имею в виду человека, который произнес у могилы бога-отца торжественную речь?

– Конечно, я знаю Вагенфура, – ответил тот. – Но речь была не торжественной, а высокопарной – сотрясение воздуха. Вагенфур – влиятельная фигура в Союзе предпринимателей. К сожалению, он хороший человек, к сожалению, он наш самый опасный конкурент, и, к сожалению, он был очень близким другом бога-отца, если я правильно информирован. А почему вы спрашиваете?

– Просто так.

Шнайдер вдруг тихо заговорил сам с собой, будто забыв о моем присутствии:

– Нашли ее в два часа ночи, но не там, где она умерла. По словам врача, к моменту обнаружения она была мертва уже девять часов. Значит, кто-то отвез покойницу в аэропорт, посадил там за руль автомобиля и скрылся на второй машине, которой управлял другой. Одному такое не под силу, разве что у него была в аэропорту своя машина. И хотя смерть была естественной, кому-то было нежелательно, чтобы гранд-даму обнаружили там, где она умерла. Так где же она умерла? Кто-то знал, что она собиралась лететь во Францию, ее авиабилет был в сумочке. Все хорошо продумано, только исполнитель или исполнители допустили несколько ошибок: у гранд-дамы не было с собой чемодана, а медики смогли почти абсолютно точно установить, когда наступила смерть. Ясно, что она хотела еще раз заехать домой.

Спустя некоторое время он продолжил:

– А мы теперь в отчаянном положении. Смерть гранд-дамы – это крах. Об этом раструбят все газеты, снова разворошат старое и не преминут напомнить, что в расследовании убийства Хайнриха Бёмера полиция не продвинулась ни на шаг. Я ищу то, что стоит за этими смертями. Ясно одно: кое-кому из политиков, почитающих коррупцию и взяточничество за добродетель и проповедующих другим мораль о бережливости, не выгодна популярность нашей модели. Благодаря стойкости гранд-дамы это начинание смогло осуществиться, но именно сейчас, после вступления в силу договора, она умирает естественной и одновременно мистической смертью. Если эта смерть естественна, то наши опасения, что за ней кроется чей-то умысел, ложны. Бог-отец должен был исчезнуть, его смерть была кому-то нужна, но гранд-дама?

– Вопрос в том, где она умерла и кто отвез ее в гараж? В любом случае ее смерть на руку нашим врагам, – сказал я. – Не забывайте, господин Шнайдер, что в договорах записано: после смерти одного из наследников договор о половинной доле должен быть составлен заново по истечении двухгодичного срока. Близнецы хотели продать завод, теперь через пару лет они получат возможность продать свои пятьдесят процентов.

– Как вы думаете, что у меня не выходит из головы с сегодняшнего утра? У нас теперь будет передышка на два года. Может, близнецы будут столь великодушны и сперва предложат свою долю нам? Но кто ее оплатит? У нас не было бы денег даже на выкуп основного капитала в два миллиона марок.

– Если бы можно было назвать по именам тех, кто ставит нам палки в колеса, близнецы могли бы изменить свое намерение насчет продажи. Ведь им и пальцем не надо шевелить, им и так потечет немалая прибыль.

– Это распрекрасная мечта, господин Вольф. Прибыль мы должны еще заработать. Теперь самое главное – успокоить людей. Я созову завтра в семнадцать часов общее собрание и официально объявлю о смерти гранд-дамы. А правление соберется у меня в пятнадцать часов, чтобы заранее все обговорить… Как же можно так ошибаться! Я помню гранд-даму как особу экзальтированную, не от мира сего, и вдруг такая решительность, такая энергия, и все это даже наперекор собственным сыновьям!

– Может быть, она делала это из любви к своему мужу, а не к нам.

– Что ею двигало, господин Вольф, лучше не знать. Это могло бы испортить мне всю обедню.

Возле завода Шнайдер предложил снова на минутку зайти к нему в кабинет. Мне это было только на руку. Секретарша при виде нас прямо глаза раскрыла, но Шнайдер не обратил внимания на ее немой вопрос.

Шнайдер сел за письменный стол, а я закрыл за собой дверь и вдруг стал рассказывать ему то, что давно откладывал.

– Думаю, должен наконец вам сказать… – начал я. – Гранд-дама умерла своей смертью, но ведь и Хайнрих Бёмер не был убит, как мы думали и как все еще думает полиция. Он погиб в результате несчастного случая. Общее лишь то, что покойники были обнаружены не там, где они расстались с жизнью.

Шнайдер слушал с возрастающим удивлением. Потом, прищурившись, тихо спросил:

– А от кого вы все это знаете? Вы были у гадалки?

– Нет, у вашей дочери.

– У Матильды? – не поверил он, медленно поднялся и уставился на крышку письменного стола, потом так же медленно опустился на стул. – Откуда вы знаете мою дочь? С каких это пор?

– Я увидел ее впервые на кладбище, на похоронах Бёмера. А несколько дней спустя мы совершенно случайно встретились в одном ресторане в центре. Вот тогда-то мы и познакомились, и с тех пор я знаю историю вашей дочери. Для меня большой неожиданностью было ее откровение, что Бёмер сам рекомендовал меня ей, если с ним что-либо случится.

Я выложил Шнайдеру все с самого начала, но о своих чувствах к Матильде промолчал. Рассказал о ее трюке с портретом и как мы таким манером нашли человека, который, вероятно, повесил Бёмера в колокольне, сообщил о нашей поездке в Дюссельдорф, на фирму доверительных услуг. Исповедь моя была долгой, но под конец я почувствовал облегчение.

– Вот и все, теперь вы в курсе дела. Мы не можем преподнести вам на блюдечке виновников смерти Бёмера, не можем сказать, кто отвез гранд-даму в гараж, не можем назвать убийц, поскольку их нет. Но я перечислил вам имена людей, которые, несомненно, принадлежат к числу виновников во всем случившемся.

– Вы водили меня за нос, – тихо сказал Шнайдер.

– Я только выполнял просьбу вашей дочери.

– Что важнее, завод или моя дочь?

– В данном случае – ваша дочь, так как она оказалась беспомощной.

– Ну и чудак вы. Но запомните на будущее: прежде всего завод, потом опять завод, потом еще раз завод.

– Я не разделяю вашего мнения. Но теперь давайте поговорим не о вашей дочери, а о том, что мы узнали в Дюссельдорфе. Невероятно: в центре большого города находится контора, владелец которой выполняет конфиденциальные поручения, возможно, даже перевозит покойников в другие места по разным причинам, которых мы не знаем, еще не знаем. Это пока мое предположение, но иначе я не могу объяснить все происшедшее. Мы только знаем, что за спиной Зиберта стоит фирма «Уорлд электрик», а за ней – человек по фамилии Вагенфур.

– Я все еще не могу поверить, что вы несколько месяцев знакомы с моей дочерью и не сказали мне об этом ни слова. Я считаю это чудовищным… А что еще вы от меня утаили?

– Ничего.

Шнайдер встал, прошелся по кабинету, потом остановился передо мной. Взял меня за лацкан и сказал:

– Вы правы. Нам надо каким-то образом навести справки об этом Зиберте. Но как?

– Пойти в полицию?

– Нет. Там нам никто не поверит, а уж без веских доказательств тем более. А кроме того, моя дочь оказалась бы замешанной в скандальную историю, а этого мы не можем себе позволить.