Текст книги "Нулевой потенциал (СИ)"

Автор книги: Макар Ярин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Я петлял следом за легконогой Аннушкой, не понимая смысла её манёвра. Убежать мы не сможем. Твари, они хоть и гнилые, а все же русские. Долго только запрягают, а потом – лови, брат-ветер. Но у АнМихалны явно была цель. И она открылась мне через три десятка прыжков по пересечённой туманом местности.

Глубокая яма, из которой жадно и голодно подмигивало Нутро. Ведьмины титьки, АнМихална, куда ты нас тащишь… Здесь, на миру, хоть смерть красна. В кишках Гнили хоть глаз коли, героизм наш даже неживая душа не оценит.

Но выбор оставался невеликий: сгинуть в неравном бою со сворой жимедя или медленно издохнуть в соку Нутра. Со вторым ещё можно потягаться. Жимедь всем своим видом показывал, что на переговоры до завтрака он не согласный.

– Быстрее, Матвей! – надрывно выкрикнула Анна, скакнула вправо от стрельнувшего к щиколотке языка тумана и, вскрикнув, повалилась ничком.

Я затормозил у самого края ямы, чудом не успев сделать последний шаг. От Анны меня отделяло три шага. А Анну от жимедя – метра два стремительного бега твари. Аннушка медленно, так медленно выпрямлялась…

Я бросился к ней, не задумавшись и на миг. Спасти человека в Гнили – первая заповедь Артели. То, что в тебя вколачивали десятилетиями, никакой смертью с перерождением из души не вытравить.

Я схватил Аню за плечи и отдернул с линии бега жимедя. Развернулся, прикрывая собой и от души толкнул в спину, к Нутру. Почувствовал, как ледяные девичьи пальцы сомкнулись на запястье, а острые крючковатые когти пропороли сзади насквозь. Сердце обиженно бухнуло, вытолкнув кровь в горло. Да. Недолго я грезил о возрождении Артели.

Жимедь заревел, почуяв сладкий аромат человечьего мясца. Анна крепче стиснула моё запястье и повалилась вперёд. Я, едва удерживая глаза открытыми, рухнул за ней, мысленно матерясь. Успел развернуться в полёте, чтобы худосочную карательницу не придавить. Рука вывернулась, и я грохнулся оземь телом под противный хруст костей и ослепительный взрыв боли. Предплечье, рёбра, скорее всего, позвоночник. А снадобий нет…

Веки опустились, погрузив меня в черноту.

«Незачёт, – засмеялась тьма голосом Нежданы. – Жизнь должна быть отдана сознательно. Живи, Матвей!»

Глава 6. Задача для нулевого потенциала.

– Живи, Матвей! Пожалуйста! Да дыши ты уже, тварев сын!

Губ коснулась тёплая и нежная кожа, и я не удержался, перехватив инициативу в невинном поцелуе. Аннушка, вместо того, чтобы возмущённо отстраниться, вдруг приникла всем телом, жарко лобызая мой окровавленный рот, а потом обмякла, спрятала голову на плече и разрыдалась.

– Живой… живой, Гниль тебя забери…

– Ты поаккуратнее с проклятиями-то, – укоризненно заметил я, неловко поглаживая сотрясающуюся спину. – Чай не сельская простушка. Рёбер мне много сломала?

– Что? – от неожиданности Аннушка даже реветь перестала.

– Учитывая, как яро ты мне дыхание восстанавливала, полагаю, рёбрам досталось по-полной, – пошутил я, уже выяснив, что кости целы. И не только они. Я не ощущал даже раны на спине, а ведь жимедь когтями до самого сердца добрался.

Ох… снова пощёчина. Да что ж она заладила мне по морде-то лупить?!

– Я тебя спасала, неблагодарная ты скотина! – проревела Аннушка, усаживаясь на мне поустойчивее и вновь замахиваясь. – Всё сделала, чтоб ты не издох тут, а ты…

– А я, – перехватив тонкие запястья, я перевернулся, подмяв стройное горячее тело под себя, и снова поцеловал. Теперь уже обстоятельно и настойчиво.

Организм сообщал, что он восстановился более чем полностью и готов на любые подвиги, в том числе наследить в истории потомками. Да и магию, кстати, пополнить не помешало бы.

– А я решил согласиться на твоё щедрое предложение помочь товарищу с нулевым потенциалом восстановить магию.

– Моё предложение? – изумилась АнМихална и тихо пискнула, когда колено скользнуло ей промеж бёдер.

Слизь на стенах была совсем слабой, истончившейся и подсохшей. Это я отметил в первые минуты после пробуждения. Значит, Нутро недавно кем-то плотно позавтракало. То есть, у нас в запасе часов семь-восемь. А я столько всё равно не продержусь: приятное восстановление магии – дело затратное, а я ослаб. После двух смертей-то. Час, максимум.

Ладно, полтора.

…Через два часа мы лежали, совершенно обессиленные, на тёплом земельном полу пещеры. Аннушка Михална оказалась не просто горячей, а прямо таки огненной штучкой. И, судя по пылу, с воздыхателями у неё в последнее время дела обстояли так себе. Но и первым у неё я тоже не был. И даже третьим.

– А ты не боишься, что тебя порченную потом замуж не возьмут?

Анна приподнялась на локте и окинула меня пренебрежительным взглядом.

– Ты с какой горы спустился, Матвеюшко? Невинностью теперь торгуют только важные наследницы и отчаявшиеся нищие дворянки.

– А ты неважная или обнищавшая?

– Вот наглец, а. Важная. Но у меня конкурентов нет. Я одна наследовала за родителями. Немалое состояние. Так что на мою руку очереди выстраиваются. Женятся, даже если у меня выводок детей и любовников будет. Род надобно продолжить, при таком раскладе у магов даже внебрачные все признаются.

– А у не магов?

– По-разному.

Ну, хоть что-то осталось стабильным в сумасшедшей исторической каше. Маги всегда были выше неодарённых людей. Хотя бы потому, что сильнее.

– Нас переваривать скоро начнут? – лениво поинтересовалась Аннушка, вновь улегшись и накручивая прядь моих волос на палец.

– Не терпится стать результатом пищеварения?

– Нет, просто привыкла за сутки к тому, что раз ты спокоен, значит, опасности нет.

– Я ж нулевой потенциал. Мне положено не чуять опасность, пока под самым носом не завоняет.

– Ври, да не завирайся, Матвей Палыч. Может, у твоего предшественника потенциал и был нулевой. Может, у тебя сейчас низковат. Но то, что ты творишь… то, как ты управляешься с магией, намекает на большой опыт и искусное умение.

– Ладно, Ань. Одевайся и пойдём. Нам надо выбраться наружу. И найти в тваревой Грани место для пробоя. И тварям не попасться. И…

– Задачка для полубога?

– Для нулевого потенциала.

На этот раз пришлось поплутать часа три. Судьба подбросила нам яму, выводящую в срединную часть Нутра, ту, что ближе к сердцу Гнили. Очень хотелось пить. Флягу, которая по счастливой случайности болталась у Аннушки на поясе, мы честно поделили на двоих и держались на такой малости сутки. Теперь поиск воды стал первоочередной задачей. Жрать тоже хотелось, но, в отличие от жажды, голод не был убийственным, по крайней мере, в ближайшие пару-тройку суток. Я надеялся выйти из Гнили раньше.

Никогда прежде в мою койку не попадали сильные женщины-маги. Следовало признать, что я бездарно прожил четыре десятка лет. Хорошо, два с половиной: кроме тех годков, в кои я о бабах ещё не помышлял. Восстановление с Аннушкой ни в какое сравнение не шло с обычными кувырканиями даже с самыми сочными и полными жизни красотками. С другой стороны, в моем мире женская магия ограничивалась уровнем знахарки, особо не развернёшься.

Потенциал Аннушки же близился к моему собственному. К прошлому собственному. За такое и жениться не жалко. Зато шанс зарядиться всегда под рукой. Правда, я был готов пожертвовать свободой только с условием регулярных увольнительных для походов налево. Исключительно по служебной необходимости. К тому же, Аннушка обмолвилась, что она наследует солидный капитал. А на восстановление службы Пригранья потребуется много средств…

Резерв мой едва не лопался, как упругий зад у дочки трактирщика. Но контакт с магией по-прежнему не складывался. Я мог почерпнуть из резерва, максимум, пятую часть сил. Ну, четверть, если из жил рваться. И то, с натяжкой. Что-то блокировало магию, не давало отозваться. Обнаружить препону мне никак не удавалось. Значит, ближайшие цели следовало пересмотреть. Мне срочно нужны были снадобья. Без них шанс пробить ровную, без перепадов Грань стремился к нулю. Даже если мы с Аннушкой станем кувыркаться безостановочно.

Тем не менее, даже с такими скудными возможностями, Нутро я неплохо подпалил. Тихонько, понемножку, не нарушая сна. Там, где мы с Аней проходили, оставались сухие, чистые подземные тоннели. Палёным только воняло. И ещё кое-чем.

– Фуууу… – Аннушка отпрянула из узкого хода, куда только что свернула, и позеленев, согнулась пополам. Но рвоты не последовало: не то пустому желудку нечего было исторгнуть, не то АнМихайлна взяла себя в руки.

– А как ты думала? Пищеварение вообще дело ароматное, – я под руку вытащил Аню в уже обработанную часть тоннеля, где воздух был свежее. – Зато мы теперь точно знаем, что туда нам не надо. Нутро ещё кого-то переваривает.

– А помочь?!

– Ты вонь-то почуяла? Нечему уже помогать. Совсем. Даже если человек там был. А где здесь человека-то сыскать? Тварь какая-нибудь свалилась, на наше счастье. Продышалась? Давай, двигаем обратно, там ещё боковой тоннель был.

К счастью, на этот раз Нутро не стало ронять нас с высот, а выпустило из своих подпалённых объятий на окраине симпатичной округлой полянки. Сплошь увитой густой липкой паутиной. С мощным коконом по центру, в паре метров над землёй. Гнездо. Что, Матюха, насладился прелестями земной любви? Иди, отрабатывай.

Можно было, конечно, вернуться в Нутро. Но ближайшие тоннели мы уже обследовали. А сколько придется топать до следующего «выхода» – вопрос не праздный. Может и не хватить времени, и тогда проголодавшееся Нутро станет серьёзной проблемой. Выберемся, конечно, но жечь и пепелить придётся по полной. И не накувыркаешься уже всласть, в желудочном-то соку.

– Аннушка, ты сейчас сидишь здесь и очень тихо, – прошептал я. – Тылы держишь, чтобы к нам в задницу никто не зашёл. Если я говорю «беги», ты спрыгиваешь вниз, обратно, и бежишь, ясно?

АнМихална изогнула тонкие бровки.

– Ань, мы с тобой на гнездо вышли. Там паучица. Если детки вылупились уже, нам конец. Если нет, попробую её завалить.

– А если другой выход поискать?

– Можем не успеть, Нутро большое.

– Нет, если из этой ситуации иначе выйти? Давай прокрадёмся потихоньку мимо?

Мы синхронно перевели взгляды на огромную рыжую паучицу, меховой шапкой восседавшую на белоснежном коконе с яйцами. Словно густая грива на выбеленном лице.

– Смотри, – ткнул я пальцем в дальний конец поляны. – Видишь, серебрится у травы? Это нити, паутина. Они там густо переплетены. Самка защищает гнездо, чтобы никто не подошел незамеченным. Мы не пролезем. Заденем или сожжём – прибежит очень злая мать. Бывает, что она не одна. Если обстановка в округе напряженная, объединяются несколько самок. И тогда совместный ареал обитания могут сторожить две-три паучихи. Смерть будет медленной и некрасивой: законсервируют на первый завтрак для новорожденных.

АнМихална скривилась:

– Всегда знала, что материнство – не моё.

– Это ты, девка, не дозрела ещё, – отечески пожурил я. – Детки, оно ж счастье…

– И сильно ты счастливый? Был?..

Я отвернулся и вперился взглядом в плетение гнезда, пытаясь понять, вылупились уже паучата или нет. Судя по плотно сбитой паутине, радость материнства ожидала паучицу в светлом будущем.

Детей мои родители очень любили. Мать всех сирот в деревнях привечала. Иной раз дом звенел от детских голосов. И я мальцом носился, босоногий, даром, что благородный, с ватагой чумазых пацанов и девчонок. Отстраняться потом уже стал. Когда батька погиб. И магия пробудилась.

Отчего у Степана с Анной один я народился – тайна великая. Мать мне никогда не отвечала. И грустно улыбалась, когда я выпрашивал «ляльку». До бабьих бед меня не допускали, да и я не рвался откровенничать.

Пару раз слышал, как Анна взволнованно говорила Степану перед завтраком:

– Я ляльку видала! Как живую! Примерещилась, представляешь?

А отец ругался, даже дурой обзывал, что позволял себе очень редко. И я не мог понять. Если уж матушке так дитёнка хочется, что аж во сне грезится, отчего бы не попробовать? Но, видать, не смогла мать более родить.

Ну, учитывая сложившуюся историю, может, и к лучшему.

– Так, Матюха, – деловым тоном перебила мои мысли Аннушка. – Идея у меня такая нарисовалась. Я сейчас тихонько ползу вон под тот кустик, прилягу там и подпущу магии своей. Тонюсенькой струйкой. Паучица ко мне кинется, а ты её того. Там сигнальной паутины нет, если несколько самок сообща живут, никто и не чухнется.

– Ты в штаны не подпусти от волнения, – проворчал я, не желая делать бабу наживкой.

Всё во мне противилось её предложению, но приходилось признать, что идея дельная. Если мы отсюда атакуем, паучица нас в Нутро забьёт. И высунуться потом не даст.

– Но-но, ты с боевым офицером разговариваешь! – возмутилась АнМихална и, не дожидаясь согласия, ловко поползла по-пластунски под вышеуказанный кустик. Я мысленно пожелал ей удачи и не подпустить, сосредотачиваясь на своей роли.

В ответ на хилую струйку магии жизни паучицу аж на метр подкинуло. Перебирая мощными ногами, она шустро ползла по паутине к вжавшейся в землю Аннушке. Нервы стальные у девки: тварь в пяти метрах, а она лежит и не шелохнется.

Полюбовавшись боевой выдержкой АнМихалны, я собрал в ладонях магию и пустил вперёд, длинной чернильной иглой. Резерв позволял распоряжаться пятой или четвёртой частью, зато и расходовался медленно. Остриё заклинания пробило подбрюшье, отлично мне видное из позиции снизу. Паучица грянулась оземь, ощутимо встряхнув полянку. Анна откатилась так шустро, будто всю жизнь только лёжа и передвигалась.

Кокон закачался, угрожающе кренясь в мою сторону. С пальцев сорвалась искра и ударила в самое плотное паутинное плетение, моментом полыхнув языками бездымного пламени во все стороны. Паучица верещала пронзительно, вертясь на спине и дергая лапами. Я вновь сосредоточился и раскинул сеть, пеленая членистоногое. Нет, матушка, прости, мне тебя выжигать никак нельзя. Я с тебя сниму ингредиентов на пяток снадобий.

Сеть впаялась в покрытое ворсинками тело и заискрилась, прожигая глубокие раны. АнМихална подорвалась, великолепным прыжком преодолела пятиметровое расстояние и вонзила спицу в тонкую шею, соединяющую головогрудь и брюшко. Тварь дёрнулась и замерла.

«Пфффф, крак», – громко выдало дотлевшее гнездо, напугав нас обоих до икоты.

– Ну ты сильна, АнМихална, – с искренним восторгом высказался я, опустив неблагородные эпитеты.

– Я ж живик, Матвей Палыч, маг жизни. Я вижу, где она пульсирует. И как её оборвать. Бой за нами. Что делать будем?..

В следующие полсуток мы развили бурную деятельность. Я зачистил и выпотрошил тело твари и несколько мертвых паучат. Осторожно высвободил скорлупки из-под лопнувших яиц. У паучицы вода должна быть в доступе, поэтому поиск источника закончился, едва начавшись. Костерок полыхал, водичка в половинке скорлупы литров на пять задорно булькала.

– Здесь же всё ядовитое?

– Угу, – согласился я, пластуя тварь на отдельные компоненты. – Но у скорлупы есть свойства нейтрализатора. Прокипячёная в ней вода пригодна к питью так же, как из колодца у отчего дома. Остынет малость и сможем вдоволь напиться.

– Живём, – блаженно протянула Аннушка, вытягивая длинные ножки. Я скосился, сглотнув слюну, что не укрылось от моей спутницы.

– Магия подыстощилась, Матвей Палыч?

– Нет. С магией полный порядок. Сейчас ещё снадобий наварим. Но фигурка у вас, Ваше Сиятельство, святого на грех подобьёт.

– Ну так бросай своё занятие, погреемся малость, – игриво предложила Анна, но я с сожалением покачал головой.

– Надо обработать добычу. Кое-что полежит, а кое-что срочно варить. Иначе проку не будет.

В животе у Аннушки неблагородно забурчало.

– Нет, Ань, кушать сейчас не будем, – усмехнулся я. – В паучице жрать нечего. Всё потравлено. Но сейчас снадобьями поправлюсь, и пойдём на охоту. Научу, как в Гнили выжить.

– Сколько же ты в ней шлялся?

– Самое долгое – месяц.

АнМихална посмотрела на меня с уважением и придвинулась ближе, вслушиваясь в мои монотонные пояснения. На каторгу я, видать, раза три наговорил. Но два сведущих мага лучше, чем один. Тем более, в Гнили.

– Вот. Потише, потише, не дергай. Плааавно ручкой ведёшь… Теперь вниз. Да полегче, Аннушка. А когда наверх, то кулачок-то сжимай.

– Поняла, не дура. И сколько яда надо нацедить?

– Уварится вполовину. Снадобье сильнодействующее. Нам поллитра бы выдоить. Сюда бы ещё травок немного, но чем богаты. В Гнили растительности нормальной днём с огнём не сыщешь.

– Какие травы нужны, Матвей?

– Если помечтать, то эхинацея, шиповник. Дикий перец тоже сойдёт.

– Те, что пробуждают энергию?

– Ну, да.

Аня нахмурилась.

– Матюх, а давай я своей магии чутка добавлю?

– Подпустишь?

– Да ну тебя. Эффект тот же будет. Проверим на пробном вареве?

– Ань, в Гнили магию жизни… – занудно начал я.

– Да ты купол обратный поставь, – фыркнула АнМихална. – Он всосёт излишки изнутри.

Я уставился на неё, как баран на новые ворота. Верно мыслит девка-то. Зуд на пустом безымянном пальце стал прямо-таки нестерпимым. Такое сокровище – да другому?

Мне в голову подобный фокус не приходил по той простой причине, что магов жизни раньше было чуть больше, чем ничего. Да и те, что были, силой не блистали. И работать в связке нам не доводилось.

– Хорошо, Аннушка. Давай пробовать. Только ты подпускай по чуть-чуть.

Варили мы до рассвета. Процесс был долгий, нудный, сил и внимания требовал много. Но плотная завеса паутины надёжно укрыла нас шатром, поглощая и дым, и испарения. Естественное убежище.

Да и я сообразил восстанавливающее варить в первую очередь. Так что сон у нас с Аннушкой как рукой сняло. Я немного волновался, давая ей первую пробу снять. Как повлияет моё снадобье на организм мага жизни?

Отлично повлияло. Я смог оценить результат, без сил раскинувшись на полянке, под мерное бульканье томящегося варева. Аня опустилась на мою грудь и лизнула подбородок.

– Всё. Я хочу отдохнуть. Да и варево подошло почти.

– Что, магия переполнилась? Или сноровку утратили, Матвей Степанович? Чай, три века по бабам не ходил.

Я сморщился и, шатаясь, поднялся. Интересный побочный эффект у снадобья с магией жизни. Хоть продавай задорого. И настанет в Российской Империи бесконечное счастье в давно остывших супружеских спальнях.

Вторым заходом я варил то, что требовалось для пробуждения магии. Не дрогнув, заделался живодёром, распотрошив невылупившихся паучат. Оправдывало меня то, что, вылупившись, они распотрошили бы нас. Без всяких угрызений совести.

Аня снова помогла, дотошно выяснив состав травяного сбора и долго что-то настраивая в своей магии. Я уже по цвету и консистенции понял, что удалось. Но глотнул первый, не желая на этот раз экспериментировать на девице.

Снадобье прокатилось по желудку приятным тяжёлым комом, а потом в голове разорвался яркими бликами снаряд.

– Мама! – тоненьким, не своим голосом завопил я.

Глава 7. Подложная Шестерня.

– Мама! – тоненьким, не своим голосом завопил я.

Мрачный коридор осветился вспышкой, из комнатного проёма справа ухнуло, заложило уши.

– Матвей Палыч, родненький, шевелитесь, – тихо причитал над головой надтреснутый женский голос.

– Мама! Пусти, Агафья, мама там!!!

– Справится Евлалия Степановна, у неё мастерства всяко поболе будет, да и горничные уже при ней. Торопитесь, Матвей Палыч, вас укрыть велено.

Я задёргался изо всех сил, но Агафья тащила моё худенькое упирающееся тельце, как тяжеловоз гружёную телегу. По ступеням наверх не успевал ногами перебирать, пытался за балясины зацепиться, но суровая нянька пёрла вперёд с упорством ледокола.

Ещё один пролёт, быстрая перебежка по тёмному коридору, бликовавшему слабыми сполохами, захлопнувшаяся за спиной дверь. Звуки сразу стихли, отсечённые мощным пластом древесины.

– Давайте, родненький, не упрямьтесь.

– Агафья, ты зачем меня в шкаф волочёшь?! А ну как пожар займётся?!

– Проход там тайный, Матвей Палыч, не упирайтесь. Быстрее, родненький, быстрее. Ужо по лестнице топают.

В дверь грохнуло, с потолка осыпалась побелка. Агафья зашвырнула меня в шкаф, следом сама влезла. Сразу стало тесно и душно. И страшно. Но страх не обездвижил, наоборот, пробудил новую волну ярости. Там маменьку убивают, а я тут по шкафам отсиживаюсь! В дверь снова грохнуло, затрещали доски, Агафья, придушив меня полным телом, пошарила по стене. Заскрежетало едва слышно, простенок ушёл вниз, сразу стало привольнее. Потянуло горячим и сухим воздухом. Агафья втолкнула меня в проход, протиснулась и быстро закрыла за нами перегородку. Звуки теперь убавились до тонкого гула, только вздрагивал особняк от мощных магических ударов. Я пробежал несколько шагов, когда меня замутило, и перед глазами замерцали тёмные мушки.

– Матвей! Матвей Палыч! Степаныч, как тебя там, очнись!

Я разлепил глаза. Надо мной зависло каштановое кудрявое облако.

– Напиться дайте, матушка… – прошептал я и вновь провалился в безвременье.

– …пей, дитятко, пей, – к губам прижимается холодное, скудными глотками льётся в горло вода.

– Евлалия Степановна, дайте я похлопочу, вам себя надо в чувство привести.

– Чаю крепкого сделай, Агафьюшка. Обоим. Друг мой, спасибо тебе, увела Матвейку, успела.

– Да как не увести, Евлалюшка Степановна. Я перепугалась насмерть. Как вы жечь нападавших начали, сразу поняла: прятать мальца надо. Тряслась, что не поспею. Только навряд ли нас в покое оставят. Сердцем чую, ещё придут за ним.

– Убережём. Теперь убережём. Они лицо своё показали, открыто осмелились напасть. Паша едет уже. Как здесь будет, увезём Матвейку. Продержимся, не горюй, Агафья. А ты с ним поедешь.

– Сердце моё болит за вас. Как вы без поддержки-то останетесь? Может, Захара с Пелагеей отправить? Сильные, уберегут.

– Нет, Агафья. Сама езжай. Лучше тебя и Захара никто Матвейку не выучит. И Полю возьми, правда что. А со мной останутся Маша и Лиза. Мы негодяев сегодня втроём под стопку блинов раскатали. А Паша теперь ещё своих людей выставит. Сдюжим.

– Мама, – шепчу я и отчаянно вжимаюсь в родное, горячее тело. От маменьки пахнет гарью и полевым ветром. Значит, устроила бурю. Цел ли особняк?

– Очнулся, Матвейка? – лицо тонкое, белое, без следа загара. Глаза большие, голубые. Волосы как лён, зачёсаны гладко и в тугой узел стянуты. Не растрепались даже. Одежда вон грязная вся, где подпалины, где в пепле измазана. Только шаль на плечах тёплая, пушистая, вязаная. Агафьина.

Хорошо мне, тепло и безопасно. Хочется зажмуриться и заснуть в объятьях, как засыпал раньше, маленьким. Мама вдруг рвано вздыхает и начинает жарко и беспорядочно целовать мой лоб, щёки, глаза. От смущения уши пылают. Пытаюсь отстраниться, и мать останавливается.

– Уехать тебе надо, сердце моё. Далеко, подальше отсюда. Чтобы не нашли. Редко будем видеться, дитятко. Но так надо. Прости, малыш.

– Я с тобой хочу! Я тоже буду сражаться!

– Нельзя, Матвейка, – серьёзно и грустно отвечает мать. – Если они тебя найдут, всё прахом пойдёт. Тебе в силу надо войти. Выучиться. Тогда и встанешь на защиту Государя и земли родной. А пока спрячем тебя так, чтобы ни одна лиса не пронюхала. Рано ещё, малыш. Рано.

– Маменька, я с тобой, с тобой! Я могу, я умею…

Отчаянно цепляюсь за исчезающее тепло. Реальность окатывает холодом льющейся воды.

– Матвей? Матюха? Поговори со мной, не молчи! Горячий весь… что тебе дать-то? Матюха, купол выстави обратный! Иначе я тебя прям так лечить буду, и пусть хоть вся Гниль сбежится!

– Не тараторь, Ань. Голова болит. Дай мне…

…под ногами поскрипывают половицы. Крадусь, но всё время забываю, где переступить. В доме соглядатай, теперь уже ясно. Стало ясно, когда Агафью нашёл бездыханной. Отравили. Твари. От маменьки письма приходят одно мрачнее другого. Храбрится, пытается меня ободрить, но ясно, что дела наши плохи. На семью Охотниковых поклёп возводят. Если удастся негодяям чёрное дело провернуть, весь род падёт.

Пишу в ответ так же скупо, с показной бодростью, обиняками. Маменька прятаться велит, намекает, чтобы через Гниль уходил. В неё погоня не сунется, побоится. А у меня избушка в лесу за Гнилью заготовлена, как раз на такой случай. Припасов за пять лет насобирал достаточно. Долго смогу держаться.

Но последнее письмо пришло почти месяц назад. И на моё ответа не последовало. А слухи один мрачнее другого ходят. Вчера вообще услыхал, что арестовали родителей моих. Да быть такого не может! Они же всегда за Императора стояли, какой арест? Неужели Его Императорское Величество клевете и доносам поверил?

И ведь довериться никому нельзя. Захар за меня жизнь положит, не сдаст. Но если ему в голову полезут, вскроют, как консерву, всё выпотрошат. Беречь моих слуг никто не будет. Пелагее вот можно, у неё ментальная защита крепкая от рождения, до дна не пробьют.

Но что-то меня тревожит Полюшка наша. Как бы не она Агафью-то потравила. Свой кто-то, гадёныш, предал. Близкий. Кто все ходы и выходы в поместье знает. Зачем меня маменька с папенькой спрятали, знает. Какие секреты в поместье надо искать, знает. Поля, некому больше. Видать, раскусила её нянька моя.

Значит, один ухожу. А сердце тоска берёт. Тяжело бросить поместье, где восемь годков прожил. Уже родное всё. Да и с Настенькой теперь на полпути всё бросить придётся…

При воспоминании об Анастасии Ильиничне тело налилось сладкой истомой. Она уже намекала мне, что не прочь без нянюшек встретиться. Тёмной ночкой в рощу уйти. Ох, как хочется. Глядишь, и разговорчивее станет Анастасия Ильинична, а мне всего выспросить-то немного осталось. Жалко бросать.

Встряхнувшись, я отогнал воспоминания и решился. Уходить надо. Иначе всё зря. Только тайник запечатаю, и ходу. Ночь безлунная, застигнуть некому.

Крадучись, я поднялся в мансарду, но приступить к делу не успел. С улицы раздался шум. Стук копыт, выкрики. Выглянув из маленького округлого окошка, различил конный отряд человек в десять. Да что б меня… Не успел. Государевы люди на пороге.

Кидаюсь к тайнику, прикладывая колечко, тороплюсь наложить плотную печать, но удача мне снова неверна. Дверь распахивается, на пороге Пелагея. Бледная, встревоженная, глаза горят.

– Матвей, собирайся, на пороге сыскари. Хотят тебя в столицу забрать.

– Сама постаралась? – хищно оскаливаюсь, незаметно собирая на пальцах заклинание.

– О чём ты? Матвей, некогда. Идут за тобой. Мы не сможем тебя отстоять. Надо хитростью. Запомни: я для тебя обратным заклятьем зачаровала три шестерёнки. Одна в поместье, одна в тайнике у дуба, одна у отца в сокровищнице. Неприметные, на выдохшийся артефакт похожие. Такие продают в коллекцию. Доберёшься – сломай. Или сами лопнут, когда магию восполнишь. На себе только носи, у тела.

Я уже не слушал, что говорит Поля. Зубы мне заговаривает, не иначе. Первая моя настоящая учительница, кроме нянюшки Агафьи. Первая моя женщина. Всего на пять лет меня старше, она всегда была рядом. Верным товарищем. Никто и не подумать не мог, что Пелагея – мой лучший сторожевой пёс. А оно вон как оказалось. Сдала.

– Ты меня вообще слышишь? Ааах, ладно. Забудь!

Заклинание ударяет в грудь так внезапно, что я едва успеваю вздёрнуть щит. Тот отражает удар и рассыпается, не пожирая больше силу. Всё, как ты меня, Полюшка, выучила.

– Ты чего? – ошарашенно кричит она. – Матвей, времени нет спорить. Тебе надо магию заблокировать, иначе казнят. Откройся, Матвей! Откройся! Забу…

В горле у Поли булькает, губы окрашиваются кровью. Пальцы судорожно с мясом выдирают пуговицу, вспыхивает кратко заклятие. Захар вытаскивает кинжал, не обращая внимания на брызнувшую кровь. Тело Поли валится, в последнем жесте вытягивая ко мне руку с зажатой пуговкой.

– Захар, ты вовремя. Поля предательница, она привела сыскарей. Надо спрятать…

– Так сюда давайте, Матвей Палыч, ужо я спрячу, – хитро прищуривается Захар и бьет ослепительно белым лучом.

Щит и натренированная Пелагеей реакция выручают второй раз. Не теряя ни секунды, я запечатываю тайник в стене заклятием. Всё. Ни найти, ни вскрыть теперь. Хрена лысого вы получите, ублюдки, а не секреты мои.

Захар звереет на глазах, кидает одно заклятие за другим. Что-то отбиваю, от чего-то уворачиваюсь, шустро прыгая по комнате. Оказываюсь рядом с Полей, и вдруг меня пронзает осознанием: она осталась мне верна до конца. Спасти пыталась. Подсказать выход. Что она кричала? Магию заблокировать? Забыть? Резко склоняюсь и забираю из ещё тёплых пальцев пуговку. Сжимаю в ладони. Боль пронзает до жил, глаза слепнут от удара. Меня откидывает назад. Пуговица в руках рассыпается прахом. В дверь вваливаются двое сыскарей. Оглушённый, поднимаюсь на ноги:

– Господа, вы как нельзя вовремя. Мой слуга пытается меня убить.

– Убить? Вас? – хмыкает полный мужик с пышными усами. – Это вы, скорее, его по комнате размажете.

– Я?! – от удивления глаза выкатываются вперёд. Меня мутит. Видимо, из-за удара Захара. И что ему в голову взбрело?.. – Это невозможно, господа. Я не владею магией. У меня нулевой потенциал.

Телу оказалось тепло и уютно. АнМихална бормотала что-то вполголоса, пытаясь определить повреждения. Кажется, ругалась. Кажется, не благородно. Я слабо улыбнулся, попытался её окликнуть и вновь рухнул во тьму.

Глаза заплыли и почти не открывались. Били меня мало, больше магией потчевали. От ментальных зачисток я уже почти не соображал. Голова ныла постоянно, мерзко, тупо, от бровей до темечка. Боль вгрызалась с новой силой даже при попытке скосить взгляд. Поворот головы, казалось, меня убьёт.

О том, что мои родители казнены, я узнал на первом же допросе. И не только они. Слуги близкие, которых в имении изловили. Все до единого. По обвинению в измене.

Обыск проводили при мне, но я, отсутствовавший в родном доме восемь лет, ничем помочь не мог. Уезжал я отсюда десятилеткой, пацаном сопливым. Если у родителей и имелись какие тайники, мне о том было неведомо.

Радостью голоса сыскарей наполнились в сокровищнице, едва они обнаружили шестерню, небрежно покоившуюся на бархатной подушке.

– Откуда она у ваших родителей, Матвей Павлович?

– Понятия не имею, – честно пожал плечами я. – Должно быть, папенька купил на аукционе. Маменька моя всегда была охоча до безделушек. Её, наверное, порадовать хотел.

– Не притворяйтесь, Матвей Павлович! Это та самая шестерня, которая пропала из крепости вокруг столицы?

– Я не знаю, господа. По мне так обычная безделушка.

Смешки.

Я пожал плечами. Я не умею чувствовать магию. Не с моим потенциалом.

– Зачем вас укрыли в Кроховском имении?

– Так я ж ни к чему не пригоден. Магия по нулям. Учить меня было нечему. Отец готовил поступать в воинское училище. Честной простой службой послужить Государю, коли магией не одарён. Как раз к осени я должен был в столицу вернуться. Тренировался покуда. Тело закалял.

Вновь смешки. И затяжные допросы с мучительным взламыванием сознания. Я понимал, что обвинение против меня выдвинуто весомое. Но и вправду не имел никакого понятия о делах родителей. Мне нечего было ответить, кроме как «не знаю».