Текст книги "Король-ворон(ЛП)"

Автор книги: Maggie Stiefvater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Вот это нехорошо, – едва слышно выдохнул Серый.

Теперь было очевидно, что ужас исходил или от самой Пайпер, или от осы в ее руках. Это ощущение накатывало на Сондок приступами дурноты, болезненно напоминая ей о периоде ее безумия. Ей хватило всего мгновения, чтобы понять, что напоминания были вербальными – она слышала, как кто-то произносит эти слова у нее в голове. На корейском языке.

– Спасибо всем, что пришли, – величественно произнесла Пайпер. Она вскинула голову, прищурившись, и Сондок поняла, что ей тоже что-то нашептывают. – Теперь, когда я стала свободной женщиной, я намереваюсь самостоятельно заниматься торговлей предметами роскоши и магическими артефактами, и я собираюсь торговать только самым невероятным паранормальным дерьмом, которое только можно вообразить. Надеюсь, вы все начнете доверять мне как источнику самых качественных артефактов. И вот наш первый лот, ради которого вы все собрались здесь сегодня, – она подняла руку, и оса переползла ближе к ее ладони. Толпа разом содрогнулась; с этой осой было явно что-то не так. Исходивший от нее ужас да плюс размеры, да плюс ее вес, под которым провисала ткань рукава Пайпер. – Это – демон.

Да. Сондок сразу поверила в это.

– Он благоволит ко мне и исполняет мои желания, как вы уже наверняка заметили по сказочному состоянию моих волос и кожи, но я готова передать его другому пользователю, чтобы перейти к поискам чего-нибудь нового и великолепного! Ведь все дело в постоянном развитии, не так ли? Да!

– А это… – начал было один из мужчин в группе. Кажется, его звали Родни. Он даже не знал, как и что спрашивать.

– Как это работает? – спросила Сондок.

– В основном я просто прошу его выполнить мои желания, – сказала Пайпер, – и он выполняет. Я не особо религиозна, но, думаю, кто-нибудь из религиозных кругов мог бы заставить его показывать изумительные фокусы. Он сделал для меня дом и эти туфли. А что он мог бы сделать для вас? Да что угодно. Ну что, начнем торги, папа?

Ломоньер еще не пришел в себя. Когда находишься в присутствии демона, самочувствие не улучшается, скорей, наоборот. Противоположность адаптации – вот что это было за чувство. Рана, боль в которой переходила от тупой к острой. Особенно трудно было вытерпеть шепот в голове, потому что это был не совсем шепот. Это были чужие мысли, беспомощно перемешивавшиеся с твоими, пока ты не переставал различать их. Сондок пережила целый год безумия и потому могла терпеть. Она вполне могла определить, какие мысли принадлежали демону: они были самыми омерзительными и звучали задом наперед. Мысли, способные развоплотить мыслителя.

Те, кто стоял сзади, начали потихоньку отступать, беззвучно отходя к своим машинам, прежде чем ситуация начнет накаляться. И станет еще гаже. И дойдет до полной мерзости.

– Эй! – выкрикнула Пайпер. – А ну не смейте вот так уходить! Демон!

Оса дернула усиками, и люди дернулись одновременно с ней. Они стали кружиться, широко раскрыв глаза.

– Видите? – процедила Пайпер сквозь зубы. – Очень полезная тварь.

– Мне кажется, – осторожно произнес Ломоньер, переводя взгляд с застывших покупателей на лица своих коллег, а затем на свою дочь, – что это не самый лучший способ демонстрации конкретно этого товара.

Он, конечно же, хотел сказать, что демон дико напугал всех присутствующих, и люди не могли отделаться от мысли, что могут умереть в любой момент, а это было плохо для бизнеса – как текущего, так и будущего.

– Эй, не надо применять ко мне эти пассивно-агрессивные методы! – возмутилась Пайпер. – Я тут прочла одну статью и поняла, как ты всю жизнь подрывал мою индивидуальность, и твои слова – как раз идеальный пример такого поведения.

– Это идеальный пример того, как ты перешагнула все границы дозволенного, – ответил Ломоньер. – Твои знания определенно не дотягивают до твоих амбиций! Ты даже не знаешь, как правильно перевозить демона.

– А мне не надо знать, я просто пожелаю этого, или ты не понял? – рассердилась Пайпер. – Он должен оказывать мне милость! Он должен делать то, что я скажу.

Но Сондок не была уверена, что это одно и то же.

– Думаешь? – переспросил Ломоньер. – Это ты управляешь им, или он управляет тобой?

– Ой, да ради Бога! – еще больше рассердилась Пайпер. – Демон, сними оцепенение с этих людей! Демон, пусть выйдет солнце! Демон, пусть моя одежда станет белой! Демон, делай, что я говорю, выполняй, выполняй!

Люди зашевелились; небо на секунду раскалилось добела; одежда Пайпер стала белой; демон с жужжанием взлетел. Шепот в голове Сондок стал угрожающим.

Ломоньер выстрелил в свою дочь.

Благодаря глушителю пистолет издал лишь тихое «умп». Ломоньер выглядел шокированным. Ни один из братьев не проронил ни звука, они просто уставились на ее тело, а затем на демона, нашептавшего им этот приказ.

Вот теперь все бросились бежать. Если уж Ломоньер застрелил свою дочь, то могло случиться все что угодно.

Демон приземлился на шею Пайпер и окунул лапки в кровь, вытекавшую из раны, а затем нагнул туда же голову.

Он менялся. Она менялась. Развоплощение, насилие и извращение.

– Позвони мне, – бросила Сондок Серому, – и убирайся отсюда немедленно.

Крик Пайпер гремел над площадкой, будто проигрываемый задом наперед. Сондок не сразу поняла, что та еще жива.

Кровь на ее шее почернела.

Амбиции жадность ненависть насилие презрение амбиции жадность ненависть насилие презрение

А затем она умерла.

Демон начал подниматься.

Развоплотитель, развоплотитель, я просыпаюсь, просыпаюсь, просыпаюсь

Глава 61

Адам никак не мог решить, был ли этот день и впрямь худшим из всего, что с ним приключалось, или же он просто был чрезмерно и бессмысленно счастлив совсем недавно, и поэтому в сравнении с этим счастьем нынешняя ситуация казалась полным кошмаром.

Он сидел на заднем сиденье «БМВ» со связанными руками и завязанными глазами; вдобавок, он был глух на одно ухо. Он даже не чувствовал себя реальным. Он устал, но спать не хотелось; он устал всего лишь от бесконечных усилий в сражении за контроль над собственными органами чувств. Однако демон время от времени пытался освободиться от ленты, стягивавшей его запястья – о, как же у него при этом горела кожа! – и заставлял его глаза закатываться и вращаться против его воли. Блу сидела по одну сторону от него, Сиротка – по другую. Он так попросил. Он не знал, может ли вырваться из пут, но понимал, что демон причинит боль Блу разве что в попытке добраться до Ронана или Сиротки. По крайней мере, если это снова произойдет, они хотя бы будут предупреждены.

Боже, Боже. Он едва не убил Ронана. Он бы убил его. Подумать только, совсем недавно они с Ронаном целовались, но, тем не менее, его руки убили бы его прямо на глазах у Адама.

Как он будет ходить в школу? Как он вообще сможет чем-то заниматься…

Он задержал дыхание, когда Блу опустила голову ему на плечо.

– Не надо, – предупредил он.

Она убрала голову с его плеча, но через мгновение он ощутил, как она нежно погладила его по волосам, пробежалась по ним пальцами, а затем тронула его щеку, там, где он разодрал себе кожу. Но проделала все это молча.

Он закрыл глаза под повязкой, слушая протяжный стук дождя по лобовому стеклу и размеренное шуршание дворников. Он понятия не имел, где они находятся и как далеко они были от Кэйбсуотера.

Почему он не может придумать другой способ, чтобы обойти это самопожертвование? Гэнси так торопился сделать это только из-за него – из-за того, что его сделка с Кэйбсуотером превратилась в чрезвычайную ситуацию. В итоге Адам все-таки убивал его, как в своем видении. В этом не было конкретно его вины, но именно Адам стоял у руля. Нельзя было не признать, что именно Адам превратил эту ситуацию в конец света.

Внутри Адама зашелестело плохое предчувствие, но он не мог разобрать, было ли это его собственное чувство вины или предостережение от Кэйбсуотера.

– Что это? – послышался голос Гэнси с пассажирского сиденья. – Там, на дороге?

Блу отстранилась от Адама; он почувствовал, как она высунулась в промежуток между передними сиденьями.

– Это что… кровь? – нерешительно спросила она.

– Чья тут может быть кровь? – удивился Ронан.

– Может, вообще ничья, – ответил Гэнси. – Она вообще настоящая?

– На нее капает дождь, – заметил Ронан.

– И нам что… надо проехать по ней? – размышлял Гэнси. – Блу, ты можешь разглядеть, какое выражение лица у Генри?

Адам почувствовал, как Блу слегка задела его, оборачиваясь на сиденье, чтобы посмотреть на «фискер», ехавший следом за ними. Руки Адама напряглись и задергались в извечном, непрекращающемся голоде. Демон был… так близко.

– Дай мне телефон, – сказала Блу. – Я позвоню маме.

– Что происходит? – спросил Адам.

– Дорогу затопило, – ответила она. – Но похоже на кровь. И по ней что-то плавает. Что это, Гэнси? Это… лепестки? Синие лепестки?

В машине воцарилось томительное, тревожное молчание.

– Вам не кажется, что круг замыкается? – негромко произнес Ронан. – Вам не…

Он не закончил фразу. В машине снова стало тихо. Они затормозили – видимо, Ронан не мог решить, ехать ли сквозь разлившуюся по дороге кровь. Дождь барабанил по стеклу. С шелестом снова ожили и заскрипели дворники.

– Думаю, нам… Господи! – выдохнул Гэнси. – Боже… Ронан?

Его слова были пронизаны ужасом.

– Ронан? – повторил Гэнси. Раздался звук шлепка по металлу. Скрип сиденья. Шарканье. Машина вдруг качнулась под ними, когда Гэнси резко метнулся куда-то со своего сиденья. Ронан все не отвечал. Двигатель взревел на низкой ноте. Ронан давил на педаль газа с выключенным сцеплением.

Едва слышный предупредительный шепот внутри Адама взвыл аварийной сиреной.

Внезапно рев прекратился; двигатель заглушили.

– О, нет, – ахнула Блу. – О, нет, и девочка тоже!

Она быстро отодвинулась от Адама; он услышал, как она открывает дверцу с другой стороны машины. В салон хлынул холодный влажный воздух. Открылась еще одна дверца, и еще одна. Все, кроме дверцы со стороны Адама. Снаружи послышался голос Генри – низкий, серьезный и полностью лишенный какой-либо насмешки.

– Что происходит? – требовательно спросил Адам.

– Может, мы можем… – чуть не всхлипывая, заговорила Блу где-то рядом с дверцей со стороны водителя. – Может, мы можем смыть это с него?

– Нет! – задыхаясь, простонал Ронан. – Не трогайте… Не прикасайтесь…

Сиденье водителя резко сдвинулось назад, впечатавшись в колени Адама. Пэрриш услышал и безошибочно распознал, как Ронан судорожно втягивает в себя воздух.

– О, Господи, – снова выдохнул Гэнси. – Скажи мне, что делать!

Сиденье водителя дернулось повторно. Руки Адама, зажатые между его спиной и спинкой сиденья, отчаянно заскребли по ткани против его воли. Что бы там ни происходило, они явно хотели ускорить этот процесс. С переднего сиденья начал трезвонить телефон Ронана, и трезвонить, и трезвонить. Невыразительный, скучный рингтон, который Ронан выставил на звонки Деклана.

Хуже всего было то, что Адам понял: что-то случилось с Мэтью. Нет, хуже всего было то, что Адам ничего не мог сделать, чтобы что-то исправить.

– Ронан, Ронан, не закрывай глаза! – плача, повторяла Блу. – Я позвоню… Я уже звоню маме.

– Осторожнее, отойди! – выкрикнул Гэнси.

Машина закачалась.

– А это еще что? – изумленно вскрикнул Генри.

– Он притащил это из своих снов, – сказал Гэнси. – Когда потерял сознание. Оно не причинит нам вреда.

– Да что происходит? – настойчиво повторил Адам, теряя терпение.

Голос Гэнси был тихим и несчастным. Он дошел до крайней точки и сломался.

– Его развоплощают.

Глава 62

Невозможно было поверить, что еще мгновение назад Адам считал, будто предыдущие события были наихудшими в его жизни.

Вот это было куда хуже: сидеть с завязанными глазами и связанными руками на заднем сиденье машины и знать, что эти негромкие, судорожные вздохи принадлежали Ронану Линчу, задыхавшемуся каждый раз, когда он приходил в сознание.

Многое в характере Ронана строилось на напускной храбрости, но теперь у него не осталось и этого.

А Адам – всего лишь оружие, созданное, чтобы поскорее добить его.

Его сделка с Кэйбсуотером, казалось, произошла много лет назад. Я буду твоими руками. Я буду твоими глазами. В каком ужасе пребывал тогда Гэнси – и, возможно, вполне обоснованно, потому что здесь, сейчас, у Адама не было больше никаких вариантов. Его так легко и просто лишили всей его силы.

Его мысли стали полем боя, и Адам ускользнул прочь, в черноту повязки на глазах. Попытки ясновидения нынче были рискованной игрой, пока Кэйбсуотер находился в такой опасности, а остальные были слишком заняты, чтобы заметить, если он вдруг тоже начнет умирать на заднем сиденье, но это было единственное, что помогло бы ему выжить рядом с Ронаном, задыхавшимся от боли.

Он сразу погрузился как можно глубже, отправляя свое бессознательное подальше от осознанных мыслей – так далеко, как только мог, чтобы побыстрее отрешиться от сидения в машине в реальном мире. От Кэйбсуотера почти ничего не осталось. В основном темнота. Возможно, он даже не найдет дорогу обратно к своему изувеченному телу. Возможно, он потеряется, как…

Персефона.

Персефона

Едва он мысленно произнес ее имя, как сразу почувствовал, что она рядом. Он не знал, откуда ему это известно, так как она оставалась невидимой. Вообще-то, он не видел больше ничего. И, вообще-то, он обнаружил, что очень отчетливо и остро ощущает ткань повязки на глазах и тупую боль в переплетенных пальцах и связанных за спиной руках. Ему в очередной раз напоминали о его физической реальности; и в очередной раз он оказался запертым в своем бесполезном теле.

– Это ты снова затолкала меня в эту оболочку, – обвиняющим тоном сказал он.

«В какой-то мере, – ответила она. – В основном ты дал себя затолкать».

Он не знал, что сказать. Он испытывал некую болезненную радость от ее присутствия. Если уж говорить об этом, то Персефона, неуловимая Персефона, отнюдь не была создана для того, чтобы кому-то было комфортно в ее присутствии. Но ее фирменный стиль, состоявший из благоразумия, мудрости и четких правил, служил ему утешением, когда внутри у него царил хаос. И хоть она пока что ничего толком ему не сказала, само воспоминание о том утешении и комфорте вызвало у него приступ невероятного счастья.

– Я испорчен.

«М-м-м».

– Это все моя вина.

«М-м-м».

– Гэнси был прав.

«М-м-м».

– Прекрати говорить «м-м-м»!

«Тогда тебе, наверное, следовало бы прекратить говорить мне все то, что тебе давно надоело говорить много недель назад».

– Но мои руки… мои глаза…

Назвав их, он ощутил их. Царапающие руки-клешни. Вращающиеся глаза. Они были в восторге от процесса уничтожения Ронана. Для этого их создали. О, как же они хотели поучаствовать в этом жутком занятии!

«С кем ты заключил ту сделку?»

– С Кэйбсуотером.

«Кто использует твои руки?»

– Демон.

Это – не одно и то же.

Адам не ответил. Персефона в очередной раз давала ему правильный совет, совершенно неприменимый в реальной жизни. Это была мудрость, а не практическое руководство к действию.

«Ты заключил сделку с Кэйбсуотером, а не с демоном. И хотя они выглядят и ощущаются одинаково, они – не одно и то же».

– Но ощущения от них одинаковые.

«Они – не одно и то же. Демон не имеет над тобой власти. Ты не выбирал демона. Ты выбрал Кэйбсуотер».

– Я не знаю, что делать, – произнес Адам.

«Знаешь. Ты должен постоянно подтверждать свой выбор».

Но Кэйбсуотер умирал. Вскоре не останется ничего, что он мог бы выбрать. Вскоре останется лишь разум Адама, тело Адама – и демон. Он не мог сказать это вслух. Это не имело значения. В этом месте мысли и слова были равноценными, ему не было нужды произносить их вслух.

«Это не делает тебя демоном. Ты станешь одним из тех богов, не обладающих магической силой. Как они называются?»

– Не думаю, что у них есть название.

«Король. Вероятно. А теперь я ухожу».

– Персефона, прошу тебя… я… мне так тебя не хватает.

Он был один; она ушла. Как всегда, он остался со смешанным чувством удовлетворения и неопределенности. Чувство, которое он умел растянуть; сомнение, которое он был способен ощутить. Но в этот раз она проделала чрезвычайно долгий путь, чтобы преподать ему этот урок. Он понятия не имел, видит ли она его сейчас, но ему не хотелось разочаровать ее.

На самом деле, если подумать обо всех тех качествах и элементах Кэйбсуотера, которые он любил, становилось совсем нетрудно отличить Кэйбсуотер от демона. Они произрастали на одной почве, но были полной противоположностью друг другу.

«Эти глаза и руки принадлежат мне», – подумал Адам.

И это действительно было так. Ему не надо доказывать это утверждение. Оно становилось железобетонным фактом сразу, как только он сам поверил в него.

Он повернул голову и вывинтился из-под повязки.

И увидел конец света.

Глава 63

Демон медленно трудился над тканями сновидца.

Их, сновидцев, было очень трудно развоплощать. По большей части сновидец существовал вне своего физического тела. Многие из его сложных компонентов метались среди звезд и обитали в корнях деревьев. Многие компоненты следовали вдоль течения рек и распускались в воздухе среди дождевых капель.

Этот сновидец сопротивлялся.

Вся сущность демона заключалась в развоплощении и низвержении в пустоту, а сущность сновидцев – в творении и полноте. В этом сновидце всего этого хватало с лихвой. Молодой король в своем изобретенном королевстве.

Он сражался.

Демон раз за разом тащил его в бессознательное состояние, и в эти краткие вспышки темноты сновидец упрямо хватался за свет, а когда всплывал на поверхность, приходя в себя, то выталкивал сновидения в реальный мир. Он превращал их в порхающих существ, и упавшие на землю звезды, и пылающие короны, и золотистые ноты, умевшие петь самостоятельно, и листья мяты, рассыпавшиеся по залитой кровью дороге, и обрывки бумаги с рваным почерком: Unguibus et rostro[29]29
  лат.: клюв и когти


[Закрыть].

Но он умирал.

Глава 64

Отвага – это отчаянно хотеть жить, но принимать смерть во имя спасения остальных. Вот в чем Гэнси должен был стать великим.

– Это надо сделать сейчас, – сказал он. – Я должен принести жертву сейчас.

Теперь, когда этот момент настал, в нем заключалось некоторое торжество. Он не хотел умирать, но, по крайней мере, он жертвовал собой ради этих людей, ради его найденной семьи. По крайней мере, он делал это для тех, кто будет жить по-настоящему. По крайней мере, он не умрет бессмысленной смертью от осиных жал. По крайней мере, на этот раз его жизнь будет отдана не зря.

Вот здесь он и умрет, в этом поле, усеянном дубовыми листьями. Чуть дальше на склоне пасся скот, порывисто мотая хвостами под порывистыми всплесками дождя. Для октября трава была удивительно зеленой, и это яркое пятно на фоне осенних листьев делало картинку похожей на фотографию для календаря. На много километров вокруг не было ни души. Единственное, что не вязалось с окружением – пересекавшая извилистую дорогу кровавая река с плавающими по ней цветами и молодой парень, умиравший в своей машине.

– Но мы слишком далеко от Кэйбсуотера! – воскликнула Блу.

Телефон Ронана снова звонил: Деклан, Деклан, Деклан. Все распадалось. Везде.

Ронан на краткий миг пришел в сознание; его глаза наполняла чернота, из его руки сыпался дождь искрящихся камушков, катившихся по разлившейся на асфальте крови и застывавших в ней. К ужасу ребят, Сиротка сидела на заднем сиденье, тупо уставившись в пространство невидящими глазами. Из одного ее уха медленно вытекала черная субстанция. Заметив, что Гэнси смотрит на нее, она беззвучно, одними губами произнесла «Кера».

– Мы на силовой линии?

Только это сейчас имело значение, а иначе его жертва не зачтется, чтобы умертвить демона.

– Да, но мы слишком далеко от Кэйбсуотера. Ты просто умрешь.

Одной из самых прекрасных черт Блу Сарджент было то, что она никогда полностью не переставала надеяться. Он бы сказал ей об этом, но знал, что она расстроится еще больше.

– Блу, я не могу просто стоять и смотреть, как умирает Ронан, – сказал он. – И Адам… и Мэтью… и все это? У нас больше нет вариантов. Ты уже видела мой дух. Ты знаешь, что мы выбрали!

Блу закрыла глаза. По ее щекам скатились две слезы. Она плакала бесшумно, не требуя от него сказать что-нибудь другое. Она всегда была преисполнена надежды, но она также была благоразумна.

– Развяжите меня, – попросил Адам с заднего сиденья. – Если ты собираешься сделать это сейчас, ради Бога, развяжи меня.

Он уже ухитрился снять повязку и теперь смотрел на Гэнси своими собственными глазами – не глазами демона. Его грудь быстро вздымалась и опускалась. Если бы был другой способ, Гэнси знал – Адам уже сказал бы ему об этом.

– Это безопасно? – спросил Гэнси.

– Абсолютно, – ответил Адам. – Развяжи меня.

Генри ждал хоть какого-то приказа – он явно не знал, как справиться со всем этим, не имея какого-нибудь конкретного задания, поэтому именно он бросился развязывать Адама. Стряхнув ленту с покрасневших кистей, Адам сначала погладил Сиротку по макушке и шепнул: «Все будет хорошо». А затем выбрался из машины и встал рядом с Гэнси. Что он вообще мог ему сказать?

Гэнси легонько ткнул кулаком в его кулак, и они кивнули друг другу. Это было глупо и неуместно.

Ронан на мгновение пришел в сознание; из машины потоком полились цветы такого оттенка синего, который Гэнси никогда не видел. Тело Ронана застыло, как и всегда после сновидения. Из одной его ноздри медленно сочилась черная жидкость.

Гэнси никогда по-настоящему не понимал, каково приходилось Ронану, вынужденному жить со своими кошмарами.

Теперь он понял.

Времени не оставалось.

– Спасибо за все, Генри, – произнес Гэнси. – Ты истинный принц среди людей.

Лицо Генри ничего не выражало.

– Ненавижу это, – сказала Блу.

Но это было правильное решение. Гэнси ощутил, как соскальзывает время – в последний раз. Ощущение, что он уже это делал. Он нежно погладил Блу по щекам тыльными сторонами ладоней и шепнул: – Все будет хорошо. Я готов. Блу, поцелуй меня.

Дождь лился вокруг них, выбивая на асфальте всплески красного и черного, пуская рябь по лужам, отчего лепестки на поверхности начинали слегка подрагивать. Сновиденные предметы, созданные силой свежеисцеленного воображения Ронана, горами лежали у ног. Воздух наполняли ароматы осенних гор: дубовые листья и соломенные поля, озон и мокрая разрыхленная земля. Здесь было красиво, и Гэнси здесь нравилось. Ему потребовалось на это много времени, но в итоге он очутился именно там, где хотел.

Блу поцеловала его.

Он достаточно часто мечтал об этом, и вот, наконец, его желание претворилось в жизнь. В другом мире это выглядело бы просто: девушка, легко прижавшаяся губами к губам парня. Но в этом мире Гэнси сразу ощутил силу, заложенную в этом простом действии. Блу, зеркало, усилитель, странная душа наполовину человека, наполовину дерева, переполненная магией силовой линии, текущей сквозь нее. И Гэнси, когда-то возрожденный мощью силовой линии, обретший сердце, созданное ею – еще одно зеркало. И когда эти зеркала оказались лицом друг к другу, более слабое не выдержало.

Сердце Гэнси было не выращено, но подарено ему силовой линией.

Он отстранился от Блу.

Громко и отчетливо, вложив в свой голос все свое устремление, не оставлявшее места для сомнений, он произнес:

– Пусть это послужит к смерти демона.

Едва он выговорил эти слова, Блу обвила руками его шею. Едва он выговорил эти слова, она прижалась лицом к его щеке. Едва он выговорил эти слова, она обняла и удерживала его как рвавшийся из горла крик. Люблю, люблю, люблю.

Он беззвучно выскользнул из ее объятий и упал на землю.

Он был королем.

Глава 65

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Ноа Черни.

Когда ты мертв, у тебя одна проблема: твои истории переставали быть линейными и начинали двигаться по кругу. Они начинались и заканчивались одним и тем же моментом – смертью. Было крайне нелегко придерживаться других способов изложения этих историй и помнить о том, что живых людей интересует конкретный порядок событий. Хронология. Так это называлось. Ноа же был больше заинтересован в духовной значимости минуты. Минуты, в которой его убили. Это была история. Он никогда не переставал отмечать этот момент. Каждый раз, попадая туда, он приостанавливался и наблюдал, до мельчайших подробностей вспоминая каждое физическое ощущение, которое он испытал во время убийства.

Убийство.

Порой он зацикливался на бесконечном понимании того, что его убили, и тогда ярость заставляла его разбивать предметы в комнате Ронана, или сбрасывать со стола Гэнси горшок с мятой, или выбивать стекло на лестнице, ведшей к их квартире.

Но иногда он застревал в этом моменте. Смерть Гэнси. Он наблюдал, как Гэнси умирает, снова, и снова, и снова. Он гадал, мог ли он проявить такую же отвагу тогда, в лесу, если бы Уэлк попросил его умереть добровольно, а не принуждал его к этому. Вряд ли он был на это способен. Он не был уверен, что они с Уэлком были настолько близкими друзьями. Порой, отправляясь назад во времени, чтобы увидеть еще живого Гэнси, он забывал, знает ли этот Гэнси о том, что ему предстоит умереть. Было так легко все знать, когда время бежало по кругу, но он с трудом вспоминал, как именно пользоваться этими знаниями.

– Гэнси, – произнес он. – Только это, и больше ничего.

Момент был выбран неверно. Вместо этого Ноа втянуло в ту реальность, где Гэнси был духом, а это была уже совсем другая ветвь истории. Он отступил от нее. Здесь выбирать пути надо было не в пространстве, а во времени. Это было немного похоже на игру со скакалкой, когда играют три человека – Ноа уже не мог вспомнить, с кем играет; он лишь помнил, что в какой-то момент начал игру – приходилось ждать подходящего момента, чтобы подойти к крутившейся скакалке, а иначе тебя отбрасывало назад.

Он не всегда помнил, почему делает это, но помнил, что именно делает: ищет момент, когда Гэнси умер впервые.

Он не мог вспомнить, когда именно пришел к этому решению. Он не видел разницы между «вспомнить» и «пережить повторно». Теперь он уже не различал, что конкретно он делает – вспоминает о каком-то событии или заново проживает его.

Ноа просто знал, что должен делать это до тех пор, пока не попадет в нужный момент. Ему нужно было оставаться осязаемым и видимым достаточно, чтобы дойти до него.

Вот, вот этот момент: такой юный Гэнси, корчась, умирает в лесу, в то время как Ноа точно так же корчился и умирал в другом лесу где-то далеко отсюда.

Все эти времена слились воедино. Едва Ноа умер, его душа, переполненная энергией силовой линии и получившая милость от Кэйбсуотера, растянулась по временному потоку, охватив каждый уже прожитый и еще предстоявший миг. Было так легко казаться мудрым, когда время бежало по кругу.

Ноа склонился над телом Гэнси и в последний раз произнес:

– Ты будешь жить из-за Глендауэра. Кто-то другой сейчас умирает на силовой линии, хотя не должен был, поэтому ты будешь жить, хотя не должен был.

Гэнси умер.

– Прощай, – сказал Ноа. – Не упусти свой шанс.

И тихо выскользнул из временного потока.

Глава 66

Блу Сарджент уже не помнила, сколько раз ей говорили, что она убьет свою истинную любовь.

Ее семья предсказывала будущее за плату. Они гадали на картах, проводили спиритические сеансы, переворачивали чашки на блюдца и читали грядущие события в потеках чая. Блу никогда не была частью этого процесса, кроме одной важной детали: из всех обитателей дома именно ей сделали наиболее долгосрочное предсказание.

Если ты поцелуешь свою истинную любовь, он умрет.

Большую часть своей жизни она размышляла над тем, как это может произойти. Ее предупреждали об этом самые разные медиумы. Даже не обладая ни единым намеком на дар ясновидения, она всю свою жизнь провела в мире, где в равных долях переплелись настоящее и будущее, и всегда знала, в какую сторону направляется.

Но теперь все было иначе.

Теперь она смотрела на мертвое тело Гэнси в мокром форменном свитере и думала: «Я понятия не имею, что теперь будет».

Кровь уже стекала с дороги; в нескольких метрах от них на дорогу сели вороны и стали клевать остатки. Все явные признаки демонической активности пропали в один миг.

– Уберите его… – начал было Ронан, но запнулся, и ему пришлось собраться, чтобы хрипло закончить: – Уберите его с дороги. Он не животное.

Они оттащили тело Гэнси в зеленую траву на обочине. Он все еще казался живым; он был мертв буквально минуту или две, поэтому внешне выглядел так, будто всего лишь уснул, пока не начнутся необратимые процессы.

Ронан скрючился на земле рядом с ним. На его лице еще виднелись размазанные остатки черной жидкости, вытекшей из носа и ушей. Сновиденный им светлячок сидел на груди Гэнси, прямо над сердцем.

– Проснись, ты, ублюдок, – сказал он. – Ты, мудила… поверить не могу, что ты мог…

И заплакал.

Адам, стоявший рядом с Блу и Генри, смотрел перед собой мертвыми, невидящими глазами. Его лицо было сухим, но Сиротка обнимала его руку, словно утешая скорбящего. На его часах подергивалась минутная стрелка, застряв на одной и той же отметке.

Глаза у Блу тоже были сухие. Она давно выплакала все свои слезы.

До них стали долетать звуки Генриетты; где-то завывала сирена «скорой» или пожарной. Ревели двигатели. Слышались объявления через громкоговоритель. На дереве неподалеку от них пели птицы. По полю к ним начали подходить коровы, заинтересовавшиеся их длительным пребыванием здесь.

– Я не совсем понимаю, что теперь делать, – признался Генри. – Я не предполагал, что это закончится вот так. Я думал, мы все поедем в Венесуэлу.

Он кривил губы, стараясь быть прагматичным, и Блу видела, что для него это был единственный способ принять смерть Ричарда Гэнси, тело которого лежало перед ним в траве.

– Я не могу думать об этом, – искренне сказала Блу. Она не могла думать вообще ни о чем. В один миг все закончилось. Впервые в жизни она не знала, что сулит ей будущее. Может, они должны позвонить по 911? Перед ней стояла необходимость предпринять какие-то практические действия после смерти своей истинной любви, но она обнаружила, что не может сосредоточиться и понять, что нужно делать. – Я не могу… вообще не могу ни о чем думать. Будто мне на голову надели абажур. Я все жду… сама не знаю чего.

Внезапно Адам сел. Он не стал ничего говорить, просто закрыл лицо руками.

Генри резко, порывисто вдохнул:

– Надо убрать машины с дороги. Там уже нет крови, и движение…

Он умолк. Потом добавил:

– Это неправильно.

Блу покачала головой.

– Я просто не понимаю, – снова заговорил Генри. – Я был так уверен, что это… изменит все. Я не думал, что это вот так закончится.

– Я всегда знала, что это закончится вот так, – ответила Блу, – но все равно не могу примириться с этим. Интересно, сумею ли я когда-нибудь это сделать?