Текст книги "Король-ворон(ЛП)"

Автор книги: Maggie Stiefvater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Сиротка исчезла.

Нет, не исчезла. Она катилась вниз со скалы в потоке мелких камушков, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, скребя копытцами по камню. Она не звала на помощь, а просто пыталась спастись сама. На их глазах она упала прямо в озерцо с прозрачной водой – такой прозрачной, что они могли видеть, насколько глубоко она погрузилась.

Не теряя ни секунды, Ронан прыгнул за ней.

Глава 23

На часах было 6:21.

Ронан ударился о воду с такой силой, что из глаз посыпались искры. Вода была теплой, как кровь, и стоило ему подумать об этом, как он тут же вспомнил этот водоем. Он снился ему раньше.

Это была кислота.

Тепло выделялось потому, что кислота поедала его. Под конец его сна от него ничего не оставалось, кроме костей – обглоданных добела костей, одетых в школьную форму, как Ноа.

Ронан немедленно вложил всю свою силу в мысленный приказ и выбросил его в сторону Кэйбсуотера.

Не кислота, – подумал он. – Пусть это будет не кислота.

Но кожа продолжала гореть.

– Не кислота, – произнес он вслух, обращаясь к водоему. Глаза сильно защипало. Жидкость вливалась ему в рот, затекала в нос. Он чувствовал, как она пузырится у него под ногтями. Сиротка находилась где-то под ним, и она пробыла в этой странной воде на несколько секунд дольше него. Сколько у него времени? Он не мог как следует вспомнить свой сон, чтобы рассчитать шансы. Поэтому выдохнул слова прямо в кислоту:

– Защити меня.

Кэйбсуотер вспучился вокруг него, содрогаясь, морщась, пытаясь выполнить его желание. Ронан видел, как Сиротка погружается на дно прямо под ним. Она закрыла глаза руками; она не знала, что он прыгнул следом за ней. Наверное, и не ждала помощи. Девочка-сирота, мальчик-сирота.

Ронан изо всех сил потянулся к ней. Он хорошо плавал, но не там, где нет воздуха. И не в кислоте.

Жидкость бурлила и скребла его кожу.

Он схватился за свитер Сиротки, и тут ее глаза широко распахнулись в изумлении. Ее губы зашевелились: «Кера?» Она схватила его за руку. Несколько секунд они продолжали погружаться, но девочка была отнюдь не глупа и принялась отчаянно грести свободной рукой, отталкиваясь ногами от каменистых стен.

Он чувствовал, что до поверхности придется плыть не один километр.

– Кэйбсуотер! – позвал Ронан. Слова пузырями вырывались у него изо рта. Мозг отказывался искать решение. – Кэйбсуотер, воздух.

Обычно Кэйбсуотер защищал его. Кэйбсуотер знал, насколько хрупким было его человеческое тело. Но сейчас лес его не слушал – или же слушал, но ничего не мог сделать, чтобы помочь.

Жидкость кипела вокруг них.

Он вот-вот умрет, но в голове у него была лишь одна мысль: если он умрет, оборвется и жизнь Мэтью.

Внезапно что-то ударило его по ногам. Прижало его руки. Сдавило грудь. Он перестал дышать. Ему лишь хватило времени, чтобы ухватиться за Сиротку покрепче, а затем все потонуло во тьме.

И тут он вылетел на поверхность, будто что-то вытолкнуло его снизу. Озерцо отрыгнуло его и выплюнуло прямо на каменистый берег. Сиротка выскользнула из его рук. Оба выкашливали из легких жидкость, розоватую от крови из мелких язв на языке. Руки Ронана и Сиротки были облеплены листьями. Так много листьев.

Все еще одурманенный, Ронан оглянулся через плечо и увидел, что озерцо заполнено ветками и кустарником. Растения медленно выпускали новые усики и побеги. То, что оказалось под поверхностью жидкости, уже растворялось в кислоте.

Вот что спасло их. Их выбросили ветви.

Адам скрючился с другой стороны озерца, низко опустив голову, словно собирался молиться или бежать. Его ладони были прижаты к камню по обе стороны от его тела, костяшки побелели от напряжения. На земле меж его ладоней были разложены несколько мелких камешков, формируя узор, понятный ему одному. Один из побегов, выраставших из озерца, обвивался вокруг его щиколоток и запястий.

И тут до Ронана дошло: это не растения спасли им жизнь. Это был Адам Пэрриш.

– Пэрриш, – произнес Линч.

Адам поднял голову. Его взгляд был пустым. Он весь дрожал.

Сиротка, шатаясь, побрела вдоль края озерца, стараясь держаться подальше от жидкости. Добравшись до Адама, она поспешно сбросила камешки в кислоту, хватая их большим и указательным пальцем. Ветви прекратили рост. Адам вздрогнул и сел на пятки. Его взгляд был отсутствующим и больным. Его правая рука слегка подергивалась, так, что им было неприятно смотреть на нее. Сиротка взяла его за левую руку и поцеловала ладонь (Адам лишь закрыл глаза), а затем повернулась к Ронану:

– Подальше! Его надо увести подальше!

– Подальше от чего? – переспросил Ронан, осторожно пробираясь к ним по берегу озерца. Он поднял голову, глядя на окружавшие их скалы и пытаясь придумать, как им выбраться отсюда.

– От Кэйбсуотера, – уточнила Сиротка. – Что-то происходит. Ой!

Жидкость между поврежденных и потонувших в озерце листьев стремительно чернела. Это был ночной кошмар.

– Вставай, Пэрриш, – Ронан схватил Адама за руку. – Надо уходить.

Адам открыл глаза. Одно веко осталось закрытым.

– Не забывай, – напомнил он, – она должна пойти с нами.

Глава 24

На часах было 6:21.

К телефону в доме на Фокс-уэй давно никто не подходил. Пользуясь мобильником Гэнси, Блу послушно пыталась дозвониться домой каждые сорок пять минут, как и просила мать, но трубку никто не брал. Поначалу ей это не показалось странным; если кто-то из ясновидящих консультировал по телефону клиента издалека, все прочие звонки переводились на голосовую почту. Но было странно, что это продолжалось так долго. Блу предприняла еще одну попытку, потом еще одну.

– Надо ехать, – сказала она Гэнси.

Он не спорил. К чести Генри Ченга следовало отметить, что и он не протестовал, хоть и был пьян до очередного приступа филантропии и предпочел бы, чтобы они остались. Вместо этого он, кажется, сразу понял, что это что-то личное, и влезать в это не следует. Он принял у них простыни, пожелал им спокойной ночи и на прощание умолял Блу, чтобы она поехала с ним в Венесуэлу.

В машине они вдруг поняли, что на часах Гэнси застыло время 6:21.

Что-то было не так.

В доме номер 300 по Фокс-уэй она сразу пошла к парадной двери. Несмотря на поздний час (а действительно ли поздний? На часах было то 6:20, то 6:21, то снова 6:20 и снова 6:21), дверь была незаперта. Гэнси рядом с ней был насторожен и одновременно напряжен.

Они закрыли за собой дверь.

Что-то было не так.

Поскольку в доме было темно, Блу не сразу могла понять, что конкретно было не так, но она была абсолютно в этом уверена. Она застыла на месте, не в состоянии пошевелиться, пока не определит, что именно беспокоило ее. Наверное, подумалось ей, именно так чувствуют себя ясновидящие.

У нее дрожали руки.

Что же было не так? В доме вроде бы темнее, чем обычно, неяркий свет из кухни не мог развеять ночь. Возможно, было чуть прохладнее, чем обычно, но это могут быть просто нервы. Было тише, чем всегда, она не слышала ни бормотания телевизора, ни звяканья посуды, но это, возможно, потому, что уже поздно. Мигнула лампочка – нет, это просто свет фар с улицы отразился от стеклянного циферблата часов, стоявших на столике в коридоре. На часах было 6:21.

Она не могла пошевелиться.

Невероятно – вот так застыть на месте от ужаса и только ужаса, но она продолжала стоять. Она сказала себе, что ей уже доводилось ползать по таинственным пещерам, стоять под снопами искр, изрыгаемыми драконом из ночного кошмара, и находиться рядом с отчаявшимся бандитом с оружием, так что ее собственный дом, в котором явно не было никакой опасности, не должен так парализовать ее.

Но она не могла пошевелиться, и Гэнси тоже не двигался. Он рассеянно прижал левое ухо пальцем, глядя перед собой стекленеющими глазами. Блу уже видела у него такой взгляд совсем недавно – во время панической атаки в пещере.

На мгновение она допустила мысль, что они были последними людьми, оставшимися в живых в этом мире. Сейчас она зайдет в гостиную и найдет там лишь мертвые тела.

Прежде чем она сумела совладать с собой, из груди у нее вырвался короткий всхлип.

Будь благоразумной!

Рука Гэнси неуклюже скользнула в ее руку. Его ладонь была мокрой от пота, но она не придала этому значения – у нее тоже вспотели руки. Они оба были напуганы до полусмерти.

Прислушавшись, она поняла, что дом был вовсе не так молчалив. Под покровом тишины она различала какое-то потрескивание и гудение, как от электроники, работающей на разных частотах.

Гэнси бросил на нее быстрый взгляд. Она крепко, с благодарностью сжала его пальцы. А затем они одновременно разжали руки. Возможно, им понадобятся обе свободные руки, чтобы защищаться.

Шевелись, Блу.

Они начали осторожно продвигаться вперед, останавливаясь всякий раз, когда половицы под ногами начинали скрипеть. Оба боялись издать даже малейший звук, пока не станет ясно, что там, дальше.

Просто – страшно.

У подножия лестницы Блу опустила руку на поручень и прислушалась. Гудение, которое ей слышалось ранее, стало громче; звук диссонировал и жил своей жизнью. Жужжащая, бессловесная песня, протяжный жутковатый напев, постепенно переходивший от одной ноты к другой в странном подобии гаммы.

За спиной у них раздался стук, заставивший Гэнси вздрогнуть. Но Блу обрадовалась этому звуку, потому что он был ей знаком. Это был стук гигантских сабо ее кузины по неровному полу. Блу с облегчением повернулась и увидела Орлу, такую приятно знакомую в этих дурацких брюках-клеш. Взгляд Орлы был направлен куда-то поверх головы Блу.

– Орла, – выдохнула Блу, и кузина обратила взгляд к ней.

А затем она начала кричать.

Не соображая, что делает, Блу закрыла уши руками, как ребенок, и отшатнулась, едва не сбив Гэнси с ног. Орла прижала руки к груди и издала повторный высокий и резкий вопль. Блу никогда раньше не слышала таких звуков от своей кузины. Какая-то часть ее рванулась прочь, только бы не думать и не видеть – это не лицо Орлы, не ее крик, это не тело Блу, это не она наблюдает за этим, это все сон, это все ненастоящее.

Орла умолкла.

Но ее глаза… Она по-прежнему смотрела куда-то поверх Блу, в пустоту. Смотрела на что-то внутри себя. Ее плечи поднимались и опускались в страхе.

И, словно этого было мало, откуда-то из глубин дома по-прежнему доносился странный гул.

– Орла, – прошептал Гэнси. – Орла, ты слышишь меня?

Орла не ответила. Она смотрела в мир, который был невидим для Блу.

Блу не хотела говорить очевидное, но все равно сказала:

– Думаю, нам нужно узнать, что это за звук.

Гэнси мрачно кивнул. Оставив Орлу невидимо страдать, они стали пробираться вглубь дома. В конце коридора брезжил свет, обещавший безопасность и определенность. Но между ними и кухней лежала тьма, сочившаяся из дверей комнаты для гаданий. И хотя сердце Блу уверяло, что в комнате было абсолютно темно, глаза подсказывали, что на столе стояли три свечи. Три горящие свечи. Но это не имело значения. Они никак не влияли на темень.

Странный многоголосый гул вытекал из комнаты для гаданий. Оттуда же доносилось едва слышное шарканье, словно кто-то подметал пол метлой.

Гэнси неуверенно коснулся ее пальцев.

Сделай шаг.

Она сделала шаг.

Войди внутрь.

Они вошли.

На полу комнаты для гаданий извивался Ноа, изламывая тело под немыслимыми углами. Где-то неизвестно где он умирал. Всегда умирал. И хотя Блу уже много раз видела, как он снова и снова переживает свою смерть, ей по-прежнему было тяжело это видеть. Его лицо, смотревшее в потолок, его раскрытый в бессмысленной боли рот.

Гэнси натужно, прерывисто дышал.

На большом столе для гаданий, прямо над Ноа, сидела Калла, глядя в пустоту. Ее руки лежали поверх разбросанных по столешнице карт таро. Рядом стоял телефон; она гадала кому-то по телефону.

Диссонирующий гул стал громче, перекрывая все остальные звуки.

И исходил он от Каллы.

– Ты боишься? – шепотом спросил Ноа,

Блу и Гэнси вздрогнули. Они не заметили, как Ноа перестал дергаться, и теперь он лежал на спине, поджав колени к груди, глядя на них. В выражении его лица крылась какая-то нелепая насмешка, немного непохожая на обычного Ноа. Они видели, как под прозрачными губами скалится в улыбке его череп.

Блу и Гэнси переглянулись.

Это существо, бывшее Ноа, внезапно подняло голову, словно услышало чье-то приближение. Он начал напевать себе под нос. И напев этот был немузыкальным.

Каждая клеточка тела Блу пылала, посылая ей одно предупреждение за другим.

Затем Ноа раздвоился и снова сросся в одно целое.

Блу не знала, как еще описать это. Сначала был один Ноа, потом рядом с ним появился второй Ноа, в зеркальном отражении, а потом – снова один Ноа. Она не могла понять, что это было – дефект в Ноа или дефект в том, как она видела и воспринимала его.

– Мы все должны бояться, – произнес Ноа едва слышно. Его голос едва пробивался сквозь гудение. – Когда играешь со временем…

Внезапно он оказался рядом с ними, глаза в глаза, по крайней мере, его лицо было на уровне их лиц, а через мгновение он снова стоял в нескольких шагах от них. Он снова натянул поверх своих останков какую-то часть себя – маску, похожую на мальчика, когда-то бывшего Ноа. Он опирался руками о колени, словно после пробежки, и при каждом выдохе из его рта вырывался этот странный жужжащий звук.

Дыхание Блу и Гэнси мерцающим облачком повисло в воздухе перед ними, словно это они были мертвы. Ноа тянул с них энергию. Много энергии.

– Блу, уходи, – задушенно произнес Ноа, стараясь удержать это жуткое гудение под контролем. – Гэнси… уходи. Это буду уже не я!

Он оттек вправо, потом вернулся обратно. Твердые предметы не должны так себя вести. Его рот искривила ухмылка, совершенно не вязавшаяся с его сдвинутыми к переносице бровями, и тут же исчезла. На его лице отразилась борьба – но лишь на долю секунды.

– Мы не уйдем, – ответила Блу, однако начала визуализировать вокруг себя защитный покров. Она не могла запретить тому, что вселилось в Ноа, и дальше тянуть силы с Гэнси и Каллы, но, по крайней мере, могла отрезать от него свой собственный источник энергии.

– Пожалуйста! – прошипел Ноа. – Развоплотитель, развоплотитель.

– Ноа, – позвал Гэнси, – ты же сильнее этого.

Лицо Ноа почернело. В долю секунды, достаточную для одного удара пульса – от белой кости до чернильной тьмы. Они видели только его сверкающие зубы. Он ахнул или хохотнул – они не могли понять.

– ВЫ ВСЕ УМРЕТЕ!

– Убирайся прочь из него! – рявкнула Блу.

Гэнси трясся от холода:

– Ноа, ты можешь. У тебя получится.

Ноа поднял руки перед собой, развернув ладони одну к другой, будто исполнял какой-то зловещий танец. Сначала это были руки Ноа – а через мгновение от них остались лишь едва заметные штрихи.

– Нет ничего невозможного, – произнес Ноа глубоким низким голосом. Его руки снова обратились в пульсирующие рисованные линии, рваные и бесполезные. Блу смотрела ему между ребер и не видела там ничего, кроме тьмы.

– Нет ничего невозможного. Я иду за ним. Я иду за ним. Я иду за ним.

Единственным, что позволяло Блу сохранить хладнокровие, единственным, что держало ее рядом с этим созданием, было знание о том, что она была свидетелем преступления. Ноа пугал их не специально. Это было что-то внутри Ноа, что-то, действовавшее через Ноа, без его позволения.

Жужжащий голос все не умолкал:

– Я иду за ним – Блу! – Я иду за ним – Прошу тебя! Уходи! – Я иду за ним…

– Я не брошу тебя, – настаивала Блу. – Я не боюсь.

Ноа испустил дикий, восторженный гоблинский смех. И рявкнул уже совершенно другим, высоким голосом: – Скоро будешь бояться!

И бросился на нее.

Блу успела увидеть, как Гэнси ринулся на перехват, когда когти Ноа вонзились ей в лицо.

Комната для гаданий внезапно вспыхнула светом, как совсем недавно тьмой. Боль и яркий свет, холод и жар…

Он выковыривал ей глаз.

– Ноа! – взвизгнула она.

Мир вокруг превратился в линии и загогулины.

Она схватилась руками за лицо, но ничего не изменилось. Когти вцепились в нее мертвыми крючьями, пальцы вонзались в плоть. В левом глазу все белое; в правом – все черное. Пальцы были скользкими; щека горела.

Из тела Ноа вырывался ослепительный свет, будто вспышка на солнце.

Внезапно кто-то схватил ее за плечи и оторвал от него. Ее окутало теплом и запахом мяты. Гэнси сжал ее так крепко, что она ощущала дрожь его тела. Гудение было повсюду. Она чувствовала вибрирующий звук на своем пылающем лице, пока Гэнси пытался извернуться, чтобы заслонить ее собой от жужжащей ярости, заключенной в останках Ноа.

– О, Господи! Блу, мне нужна твоя энергия, – сказал ей Гэнси прямо на ухо, и она услышала страх в его голосе. – Сейчас.

Каждый удар сердца сопровождался взрывом боли, но она позволила ему сжать ее пальцы. Гэнси крепко вцепился в ее руку. Она убрала щиты, скрывавшие ее энергию.

Гэнси громко, отчетливо и уверенно произнес:

– Будь. Ноа.

В комнате воцарилась тишина.

Глава 25

На часах было 6:21.

Чуть менее чем в девятистах пятидесяти километрах вдоль силовой линии над темными холодными водами Чарльз-ривер мельтешили миллионы крошечных огней. Обжигающе-холодный ноябрьский воздух проникал через балконную дверь дома Колина Гринмантла в Бэк Бэй. Он не оставлял эту дверь открытой, но, тем не менее, она была приоткрыта. Совсем чуть-чуть.

Они заползли внутрь.

Колин Гринмантл стоял на первом этаже дома, в коричневой с золотом комнате без окон, которую он отвел под свою коллекцию. Витрины с сокровищами были так красивы – стекло и сталь, тюль и золото, одинаково инородные обрамления столь же инородных предметов. Дубовый пол под витринами был сделан из досок, привезенных со старой фермы в Пенсильвании. Гринмантлы всегда предпочитали владеть вещами, когда-то принадлежавшими кому-то другому. Определить истинные размеры комнаты было невозможно, поскольку единственным источником света в ней была подсветка вокруг каждого необычного артефакта. Крошечные лампочки сияли в темноте, как корабли в ночном море.

Гринмантл стоял перед старинным зеркалом. В верхней планке резной рамы, покрытой орнаментом из листьев растения «медвежья лапа» и лебедей, поедавших друг друга, были встроены часы в медном корпусе. Циферблат показывал 6:21. Предположительно, если в зеркало смотрелся кто-то, у кого в семье недавно случилась смерть, его отражение в зеркале покрывалось слезами. Отражение Гринмантла было сухим, но ему казалось, что он все равно выглядит довольно несчастным. В одной руке он держал бутылку «Каберне-Совиньона»; этикетка на бутылке обещала дивный букет с вишневыми и графитовыми нотками. В другой руке у него была пара сережек, которые он купил для своей жены, Пайпер. Одет он был в изысканный пиджак и трусы-семейки. Он не ждал гостей сегодня.

Но они все равно пришли, потихоньку пробираясь вдоль лепнины под потолком библиотеки на втором этаже, наползая друг на друга.

Гринмантл глотнул вина прямо из бутылки. Когда он выбирал вино на кухне, то решил, что пить из бутылки куда низменнее в эстетическом плане и сильнее отдает отчаянием, чем если ходить по дому с бокалом, и так оно и было. Жаль, что в доме больше никого не было, и поэтому никто не мог оценить, насколько эстетически жалким и отчаявшимся он выглядел сейчас.

– Нотки пороха и запустения, – сказал он своему отражению, сделал еще глоток и подавился им. Слишком много пороха и запустения в одном глотке.

Глаза его отражения расширились; за спиной стояла его жена, обхватив пальцами его горло. Из ее идеально гладкой прически выбились несколько светлых волосков, и подсветка за ее спиной обратила их в бело-золотые огненные нити. Ее глаза были черными, одна бровь поднята, но в остальном она выглядела совершенно безмятежно, впиваясь пальцами в его кожу. Его шея посинела.

Он моргнул.

Ее не было в комнате.

Ее вообще здесь не было. Она оставила его. Ну, если по-честному, то это он оставил ее, но она сама напросилась. Именно она принялась совершать одно серьезное, бестактное и бесчеловечное преступление за другим в диких лесах Вирджинии, когда он решил, что готов собрать все свои игрушки и отправиться восвояси.

– Я одинок, – сказал Гринмантл зеркалу.

Но он не был одиноким. Они с жужжанием летели вниз по лестнице, присаживались на края картинных рам и, отталкиваясь от них, неслись на кухню.

Гринмантл отвернулся от зеркала и обвел взглядом свою коллекцию. Четырехрукие доспехи, чучело единорога размером с миниатюрную козу, меч, с которого на дно витрины непрерывно капала кровь. Лучшие его находки за почти двадцать лет коллекционирования. Ну, не то чтобы лучшие, подумал Гринмантл – всего лишь вещи, которые, как он считал, наверняка могли привлечь внимание Пайпер.

Ему показалось, что он услышал какой-то звук в соседней комнате. Какое-то гудение. Или царапанье. Нет, даже не царапанье, звук был слишком легким для этого.

– После стольких личных предательств у Колина Гринмантла на четвертом десятке случился нервный срыв, – вещал Гринмантл, игнорируя звук, – и это заставило многих думать, что он тихо и незаметно канет в забвение.

Он посмотрел на сережки, лежавшие у него на ладони. Он уже предпринимал попытки приобрести их два года назад, но именно столько времени потребовалось его поставщикам, чтобы срезать их с головы женщины где-то в Гамбии. По слухам, их носитель мог видеть сквозь стены. Некоторые стены. Не каменные. Не кирпичные. Гипсокартонные, к примеру. Да, сквозь гипсокартонные можно. У Гринмантла не были проколоты уши, так что он не примерял их. А поскольку Пайпер теперь вела новую криминальную жизнь, он, похоже, может так и не узнать, работают ли они.

– Впрочем, наблюдатели недооценили личную стойкость и силу духа Колина, – продолжал вещать Гринмантл. – Его способность восстанавливаться после эмоциональных травм.

Он повернулся к двери как раз в тот момент, когда в нее ворвались посетители.

Он моргнул.

Они не исчезли.

Он моргал снова и снова, а в дверь все вливалось и вливалось нечто. Это был не предмет воображения и не отражение в проклятом зеркале. Его разуму потребовалось всего мгновение, чтобы переварить звук и картинку и понять, что это не единственный посетитель. Их было много. Они лились сквозь дверь, падали и налетали друг на друга.

Только после того, как один из них отделился от роя и подлетел к нему, Гринмантл понял, что это насекомые. Когда черная оса села ему на запястье, он приказал себе не убивать ее. Она ужалила его.

– Вот сука! – возмутился он и замахнулся на нее бутылкой.

К первой осе присоединилась вторая. Гринмантл встряхнул рукой, сбрасывая их, но тут на него полетела третья. Четвертая, пятая – целая комната, заполненная ими. Они налетели на него. Он был одет в изысканный пиджак, трусы-семейки и роящуюся оболочку из ос.

Он завертелся на месте и выронил серьги. В зеркале по его отраженному лицу текли слезы, и он видел вовсе не ос, а Пайпер. Ее руки и улыбка обвивались вокруг него.

– Мы закончили, – произнесла она одними губами.

Свет погас.

На часах было 6:22.

Глава 26

О Пайпер Гринмантл можно было говорить что угодно, но она никогда не бросала начатое дело, даже если ситуация оборачивалась не так, как она себе представляла. Она продолжала ходить на пилатес даже после того, как занятия перестали приносить ей удовольствие; не пропускала ни одного собрания книжного клуба даже после того, как обнаружила, что читает намного быстрее, чем все остальные члены клуба; и каждые две недели делала наращивание ресниц даже после того, как ближайший салон закрыли за нарушение санитарных норм.

Так что, отправившись на поиски волшебного спящего существа, похороненного в гробнице где-то неподалеку от арендованного ею дома, она не остановилась, пока не нашла его.

Развоплотитель.

Это было первое, что произнесло существо, когда проснулось. Лишь через мгновение она догадалась, что оно отвечало на ее вопрос – «Что за хрень?»

В защиту Пайпер следует сказать, что спящий оказался совсем не таким, как она его представляла. Она ожидала увидеть человека – а вместо этого обнаружила черную, как смерть, шестилапую тварь, которую она могла бы назвать шершнем, если бы поначалу не решила, что шершни отвратительны, а потом – что шершень ну никак не может быть 27 сантиметров в длину.

– Это демон, – сказала Нив, ставшая одной из опор их невероятной треноги. Полноватая женщина с тихим голосом, хорошенькими ручками и ужасной прической. Пайпер вроде бы знала, что Нив была ясновидящей и работала на телевидении, но не могла вспомнить, как и когда ей это стало известно.

Нив, казалось, была совсем не рада тому, что они нашли демона, но Пайпер в тот момент буквально умирала, поэтому не могла разбрасываться друзьями. Не вдаваясь во все эти вежливые формальности, она сказала демону:

– Я разбудила тебя. Ты одаришь меня своей милостью? Исцели мое тело.

Я одарю тебя.

И он одарил. Воздух в темной гробнице заколебался, а затем Пайпер перестала истекать кровью. Она ожидала, что на этом все и закончится, но тут выяснилось, что сама по себе милость была разовой, а вот количество желаний не ограничивалось.

И только посмотрите, чего ей удалось достичь. Они выбрались из той пещеры, солнце, можно сказать, светило, и Пайпер только что убила своего трусливого сволочного супруга. Сквозь нее струилась магия, и она чувствовала себя довольно-таки крутой телкой. Рядом с ней водопад обрушивался вверх, вода текла в обратном направлении, судорожными толчками выплескиваясь в небо. Ближайшее к Пайпер дерево сбрасывало кору, облезавшую со ствола мокрой слипшейся массой.

– Почему я так странно чувствую воздух? – спросила Пайпер. – Он словно царапает меня. Он все время будет вот так дергаться?

– Мне кажется, он уже утихает, – негромко ответила Нив. – Чем больше времени пройдет с момента смерти твоего мужа, тем больше все вокруг нормализуется. Это как остаточные толчки после землетрясения. Лес пытается избавиться от демона, который, похоже, использует тот же источник энергии, проходящий сквозь лес. Лес реагирует на то, что его использовали для убийства. Я чувствую, что это место – воплощение процесса творения, поэтому любое действие, противоположное творению, приведет к таким вот потрясениям призрачного мира.

– Нам всем приходится делать то, чего нам не хочется, – возразила Пайпер. – Тем более, мы же не собираемся убивать множество людей. Я просто хотела доказать своему отцу, что я серьезно настроена помириться с ним.

– А сейчас чего ты хочешь? – прошелестел демон. Он цеплялся лапками за рельефную древесную кору, сгорбив спинку, как это делают шершни на холоде или под дождем. Его подрагивавшие усики были направлены на нее, и он все еще гудел в тон осиному рою, которого уже не существовало. Солнце над ними вздрогнуло. Пайпер решила, что, наверное, сейчас вовсе не день. С дерева сошел еще один кусок коры.

– Ты причиняешь вред окружающей среде? – Пайпер всегда старалась не загрязнять природу, но теперь ей казалось, что она совершенно зря провела двадцать лет, сортируя отходы для повторной переработки, раз уж сейчас намеревалась уничтожить целую экосистему.

Я – естественный продукт этой среды.

На землю рядом с Пайпер упала ветка. Листья на ней почернели и сочились густой желтой жидкостью. Воздух продолжал дрожать.

– Пайпер, – Нив осторожно взяла ее за руку. Вид у нее был достаточно безмятежный для женщины, одетой в поношенное тряпье и стоявшей рядом с водопадом, вода в котором текла не вниз, а вверх. – Я знаю: когда ты кинулась в гробницу спящего и оттолкнула меня, чтобы спящий одарил тебя и только тебя, ты надеялась избавиться от меня и начать новую жизнь, где ты и только ты одна принимаешь решения и пользуешься милостью демона. А меня ты, вероятно, хотела бросить в пещере, чтобы я в лучшем случае бродила там вечно, а в худшем – умерла. В тот момент, признаю, я рассердилась на тебя, и я не горжусь теми чувствами. Теперь я понимаю, что у тебя были проблемы с доверием, и ты совсем меня не знала. Но если ты хочешь…

Пайпер пропустила большую часть этой реплики, поскольку рассматривала форму ногтей Нив. Они были на зависть совершенны, эти маленькие кератиновые пластинки. Пайпер обломала свои ногти, когда выбиралась из обрушившейся пещеры.

– … но есть более разумные способы добиться твоих целей. Очень важно, чтобы ты прислушалась ко мне, у меня значительно больше опыта в магии.

Это привлекло внимание Пайпер:

– Ладно. Я просто отключилась там, но что теперь? И давай-ка без этих нотаций про чувства.

– Я не думаю, что брать демона в партнеры разумно. Они скорей отнимают, чем дают. И берут больше, чем предлагают.

Пайпер повернулась к демону. Было трудно сказать, слушал ли он их вообще. У шершней нет век, поэтому, возможно, он сейчас просто спал.

– Много ли леса придется умертвить, чтобы я смогла вернуть себе свою жизнь?

Теперь, когда я проснулся, я развоплощу все это в любом случае. Со временем.

– Ну что ж, – хмыкнула Пайпер. Она испытывала некоторое облегчение от того, что это ужасное решение приходится принимать не ей лично. – Значит, решено. Надо пользоваться моментом, пока еще светит солнце. Эй… а ты куда собралась? Ты разве не хочешь стать… – она прислушалась, и демон проник в ее мысли. – …знаменитой?

Нив моргнула:

– Я хочу, чтоб меня уважали.

– Это одно и то же, – уточнила Пайпер. – Ну, пока не уходи. Я невежливо с тобой обошлась, потому что в тот момент умирала, поэтому и была довольно груба. Всего чуть-чуть. Но я хочу исправиться.

Нив не выразила по этому поводу особого энтузиазма, как надеялась Пайпер, но, по крайней мере, не попыталась убежать. Это хорошо; Пайпер не очень-то хотелось оставаться здесь один на один с демоном. Не потому что ей было страшно, но потому что она чувствовала себя куда лучше, когда у нее были зрители. Она как-то проходила тест в интернете, где было сказано, что она – особый вид экстраверта и останется такой на всю жизнь.

– Мы начнем все с самого начала, мы обе, – заверила Пайпер ясновидящую.

Демон склонил головку, покачивая усиками. У шершней не может быть таких больших глаз, подумала Пайпер. Они были похожи на огромные коричнево-черные солнечные очки-авиаторы. В этих глазах она видела мрачное мерцание возможностей жизни и смерти.

А что теперь?

– Пора снова позвонить папе, – ответила Пайпер.

Глава 27

На часах было уже не 6:21.

Была либо поздняя ночь, либо очень раннее утро.

Когда Адам и Ронан примчались в клинику неотложной помощи Маунтин-Вью, то обнаружили маленькую приемную и одиноко сидящего в ней Гэнси. Над головой бренчала какая-то музыка и безжизненно светили флуоресцентные лампы – такой девственно-белый свет. Штаны Гэнси были в крови, он сидел на стуле, низко опустив голову и обхватив ее руками, будто спал или горевал. На стене напротив него висела картина – один из пейзажей Генриетты. С картины капала вода. Похоже, теперь их мир выглядел именно так. В какое-нибудь другое время Адам непременно попытался бы разгадать, что все это значило, но сегодня его мозг уже был перегружен информацией. Рука у него перестала дергаться, когда Кэйбсуотер восстановил часть своей силы, но Адам отнюдь не тешил себя иллюзиями насчет их дальнейшей безопасности.