Текст книги "Король-ворон(ЛП)"

Автор книги: Maggie Stiefvater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Генри переступил с ноги на ногу, высматривая какие-нибудь машины на дороге, но кругом было пусто, невзирая на его недавний комментарий насчет возобновления движения. Он посмотрел на свои часы. Как и на часах Адама, минутная стрелка подергивалась, застряв на одной отметке, но уже не так интенсивно, как раньше.

– Я просто не понимаю, – повторил он. – В чем тогда смысл магии, если ее нельзя применить в этом случае?

– В каком случае?

Генри вытянул руку над телом Гэнси:

– В случае его смерти. Вы говорили, что вы – его чародеи. Сделайте что-нибудь.

– Я – не чародей.

– Ты только что убила его поцелуем! – возразил он и показал на Ронана. – Этот только что сновидел все то дерьмо, что валяется вокруг машины! А тот – спасся в школьном дворе, когда на него с крыши посыпалась черепица!

Слова Генри внезапно привлекли внимание Адама. Его голос, пронизанный скорбью, стал острым как бритва: – Это совсем другое.

– Ничего не другое! Это тоже нарушение правил!

– Одно дело – нарушить законы физики при помощи магии! – огрызнулся Адам. – И совсем другое – воскресить кого-нибудь из мертвых!

Но Генри не сдавался:

– Почему? Ведь он уже однажды воскрес.

С этим не поспоришь.

– Но для этого требуется жертва, – сказала Блу. – Тогда это была смерть Ноа.

– Значит, найдите другую жертву, – наседал Генри.

– Может, ты хочешь попробовать? – прорычал Адам.

Блу понимала, почему он так зол. В данной ситуации любая, даже самая крохотная надежда была невыносимой.

Воцарилась тишина. Генри снова посмотрел на дорогу и сказал:

– Будьте чародеями.

– Заткнись! – внезапно взорвался Ронан. – Заткнись! С меня довольно. Просто оставьте его в покое!

Генри отступил на шаг, настолько яростной была боль Ронана. Они все умолкли. Но Блу никак не могла отвести взгляд от дергавшейся стрелки на часах Генри. С каждой секундой, проходившей с момента поцелуя, стрелка дергалась все менее интенсивно, и Блу с ужасом ждала минуты, когда время вернется к своему обычному течению. Это будет означать, что Гэнси и в самом деле мертв.

Минутная стрелка дрогнула. И еще раз. И еще.

Блу уже устала жить во времени, в котором не было Гэнси.

Адам, все еще сидевший в траве, поднял голову и негромко спросил:

– А как насчет Кэйбсуотера?

– А что насчет него? – спросил Ронан. – У него уже не осталось сил, чтобы что-то сделать.

– Я знаю, – ответил Адам. – Но если мы попросим – Кэйбсуотер мог бы умереть за него.

Глава 67

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Кэйбсуотере.

Кэйбсуотер не был лесом. Он был чем-то, что по чистой случайности выглядело как лес, в данный момент времени. Это была особая магия, очень древняя и одновременно очень юная. Он существовал всегда, и всегда познавал самого себя. Он всегда был живым и ожидал момента, чтобы ожить снова.

Он никогда раньше не умирал намеренно.

Но его никогда об этом и не просили.

«Прошу тебя, – произнес Грейуорен. – Amabo te».

Это было невозможно. Не в той форме, которую он представлял. Жизнь за жизнь – хорошая жертва, гениальная основа для фантастической и очень особой магии, но Кэйбсуотер был не совсем смертен, а вот мальчик, которого люди хотели оживить – да. Это не означало, что Кэйбсуотер просто умрет, а он – просто воскреснет. Если они хотят, чтобы у них что-то получилось, Кэйбсуотер должен обратить некую важнейшую часть себя в человека, но даже сам Кэйбсуотер не был уверен, что это возможно.

Разум мальчишки-чародея скользил среди изорванных мыслей Кэйбсуотера, пытаясь понять, что было возможным, проецируя свои собственные образы, чтобы помочь Кэйбсуотеру понять цель воскрешения. Он не осознавал, что это куда более сложная для понимания концепция, чем сам Кэйбсуотер; Кэйбсуотер всегда умирал и оживал; когда все времена сливались воедино, воскрешение означало всего лишь перенесение сознания из одной минуты в другую. Кэйбсуотер мог легко представить, что значит жить вечно; но вот воскрешение человеческого тела, имеющего конкретный срок жизни – это очень трудно понять.

Кэйбсуотер изо всех сил старался показать чародею реальность, хотя при такой изношенности силовой линии было непросто передать нюансы. Те жалкие обрывки его способностей общаться с людьми сейчас действовали лишь потому, что с чародеем была дочь ясновидящей – как и всегда, она присутствовала здесь в какой-то форме, усиливая способности и Кэйбсуотера, и чародея.

Кэйбсуотер пытался дать им понять, что он – сама суть творения. Создания. Выстраивания. Он не мог развоплотить сам себя ради этой жертвы, потому что это противоречило его природе. Он не мог умереть, чтобы вернуть человека обратно таким же, как раньше. Было бы куда проще создать копию только что умершего человека, но им не нужна была копия. Они хотели получить обратно того, кого только что потеряли. Невозможно воскресить его без изменений; его физическое тело было бесповоротно мертво.

Но, возможно, Кэйбсуотеру удастся трансформировать его в нечто новое.

Ему просто нужно вспомнить, какие они, люди.

Кэйбсуотер посылал чародею вспышки образов и нашептывал их дочери ясновидящей. Она направила свою магию зеркала в сторону деревьев, еще остававшихся в Кэйбсуотере, и прошептала «прошу вас», и тогда tir e'elintes узнали в ней свою.

А затем Кэйбсуотер принялся за работу.

Люди были такими запутанными и сложными существами.

Когда он принялся разматывать жизненные нити, лишенный всех своих сновиденных вещей, оставшиеся деревья все вместе начали петь. Когда-то, давным-давно, они пели песни, подаренные им Грейуореном. Это была плачущая восходящая мелодия, исполненная одновременно и горя, и радости. И по мере того, как Кэйбсуотер снимал все наносное, оставляя лишь самую суть своей магии, деревья начали падать, одно за другим.

Печаль дочери ясновидящей пронзила лес, и Кэйбсуотер принял и ее тоже, и вдохнул ее в жизнь, которую сейчас создавал.

Еще одно дерево рухнуло, и еще одно, и еще, а Кэйбсуотер снова и снова возвращался к людям, пришедшим к нему с этой просьбой. Ему нужно было вспомнить, какие они. Ему нужно было не забыть уменьшиться до человеческих размеров.

По мере того, как лес уменьшался, отчаяние и изумление Грейуорена потоками полились сквозь Кэйбсуотер. Деревья успокаивающе напевали ему песню о возможностях, и о силе, и о снах, а затем Кэйбсуотер собрал его изумление и вложил в жизнь, которую создавал сейчас.

Наконец, томительное сожаление чародея оплело оставшиеся деревья. Кто он без всего этого? Обычный человек, человек, человек. Кэйбсуотер в последний раз прижался листьями к его щеке, а затем они унесли эту человечность и вложили ее в жизнь, которую Кэйбсуотер создавал сейчас.

Он почти оформился как человек. Этого должно быть достаточно. Ничто в этом мире не идеально.

Дорогу Королю-ворону!

Последнее дерево рухнуло, и лес исчез, и воцарилась полная тишина.

Блу коснулась лица Гэнси и прошептала:

– Проснись.

ЭПИЛОГ

Июньские вечера в Сингерз-Фоллс были очаровательны. Мир, раскрашенный множеством сочных, темных оттенков зелени. Деревья, везде были деревья. Адам вел маленький лоснящийся «БМВ», пропитанный запахом Ронана, по извилистой дороге обратно в Генриетту. Из аудиоплеера гремели ужасные техно-треки Ронана, но Адам не выключал их. Мир казался ему необъятным.

Он ехал обратно в трейлерный городок.

Время пришло.

Дорога от Барнса до трейлерного городка занимала полчаса, так что у него была масса времени, чтобы передумать и вместо этого отправиться в свою квартиру при общине святой Агнес или на фабрику Монмут.

Но он проехал Генриетту и направил машину по длинной ухабистой дороге прямо к трейлерам. Из-под колес летела пыль, курившаяся за автомобилем плотным облаком. В какой-то момент за машиной погнались собаки, но когда он подъехал к своему старому дому, их и след простыл.

Ему не надо было задавать себе вопрос, действительно ли он собирается это сделать.

Ведь он приехал сюда, не так ли?

Адам поднялся по шатким ступенькам. Эти ступеньки, когда-то покрашенные, а сейчас облезшие и растрескавшиеся, покрытые идеально круглыми дырочками, оставленными пчелами-плотниками, не слишком отличались от лестницы, ведшей к его квартирке при общине святой Агнес. Просто здесь ступенек было меньше.

Стоя на крыльце, он долго изучал дверь, решая, надо ли стучать. Всего лишь несколько месяцев назад он еще жил здесь, неслышно приходя и уходя, но ему казалось, что с тех пор минули годы. Он словно стал выше с момента своего последнего прихода сюда, хотя вряд ли он мог так сильно вырасти с прошлого лета.

Это место уже не было его настоящим домом, поэтому он постучал.

Он подождал, сунув руки в карманы своих тщательно выглаженных свободных брюк цвета хаки, рассматривая начищенные мыски туфель, а затем снова перевел взгляд на дверь.

Дверь открылась. На пороге стоял его отец, глядя ему в глаза. Адам подумал, что может проявить чуть больше благосклонности к прошлой версии себя – той, которая боялась оказаться такой же, как этот человек. Ибо, несмотря на то, что Роберт и Адам Пэрриши с первого взгляда были совсем непохожи друг на друга, во взгляде Роберта Пэрриша было что-то необщительное и замкнутое, напомнившее Адаму его самого. В его сдвинутых к переносице бровях он тоже увидел некую схожесть; форма складки между ними напоминала о постоянном различии между представлениями о жизни и жизненными реалиями.

Адам не был Робертом, но мог бы быть им, поэтому он простил эту прошлую версию себя за страх перед тем, что это возможно.

Роберт Пэрриш уставился на своего сына. За его спиной, в тускло освещенной комнате, Адам увидел мать, глядевшую на «БМВ» поверх его плеча.

– Пригласи меня в дом, – сказал Адам.

Его отец заколебался, раздувая ноздри, но все же отступил вглубь трейлера и махнул рукой в снисходительном жесте, делая вид, будто присягает на верность королю-самозванцу.

Адам вошел внутрь. Он уже успел забыть, как здесь было тесно. Он забыл, что кухня по размеру была такой же, как и гостиная, и родительская спальня, а по другую сторону спальни располагалась крохотная комнатка Адама. Он не мог винить их за то, что они выделили ему этот угол с такой досадой; в этом доме больше не было другого места, где они могли бы не смотреть друг на друга. Он уже забыл, как клаустрофобия гнала его прочь из дома ничуть не меньше, чем страх.

– Как мило, что ты зашел, – сказала его мать.

Он уже забыл, как она тоже выгоняла его. Ее слова были более изворотливым видом насилия, которое гораздо быстрее стиралось из его памяти, чем удары, нанесенные отцом, и совершенно незаметно вонзалось Адаму между ребер. У него была конкретная причина, почему он научился прятаться один, а не вместе с ней.

– Я не видел тебя сегодня на церемонии выпуска, – ровным тоном произнес Адам.

– Я чувствовала, что мне там вряд ли обрадуются, – ответила она.

– Я приглашал тебя.

– Ты повел себя по-уродски.

– По-уродски себя вел вовсе не я.

Она смотрела мимо него, сразу же приняв отсутствующий вид при первом признаке активного конфликта.

– Чего тебе надо, Адам? – спросил отец. Он все еще пялился на одежду Адама, словно считал, что измениться могло только это. – Не думаю, что ты пришел проситься обратно, раз уж ты теперь весь из себя такой крутой с дипломом и водишь «бимер» своего дружка.

– Я пришел узнать, есть ли хоть малейшая возможность установить нормальные отношения с родителями, прежде чем я уеду в университет, – ответил Адам.

Отец пожевал губами. Трудно было сказать, что именно его шокировало – смысл заявления Адама или же сам факт того, что Адам подал голос. В этой комнате такие слова звучали нечасто. Адам поразился, насколько долго он считал это нормой. Он помнил, как соседи отворачивались от его покрытого синяками лица. Он по глупости считал, что они ничего не говорят, поскольку думают, что он это заслужил. Но теперь он гадал, сколько еще людей, живущих по соседству, скрючивались на полу рядом с диванами, или прятались в своих комнатах, или плакали у крошечного крыльца под проливным дождем. Внезапно он ощутил непреодолимое желание спасти всех этих адамов, живущих на глазах у всех и все же невидимых, хоть и не был уверен, что они послушают его. Подобный порыв был присущ скорее Гэнси или Блу, и он, удерживая эту крошечную искорку героизма в своем сознании, понял, что он может представить, как спасает кого-то другого, только потому, что уже спасся сам.

– Это из-за тебя разрушились наши отношения, – ответил его отец. – Как правильно сказала твоя мать, это ты вел себя как урод.

Теперь он казался Адаму не устрашающим, а обиженным. Вся его поза, его понурые плечи и опущенный подбородок говорили о том, что он больше не посмеет ударить Адама – как никогда не осмелился бы поднять руку на своего босса. В последний раз, когда он поднимал ее на сына, то напоролся на острую колючку, до крови расцарапавшую его, и Адам все еще видел в нем отголоски неверия и недоумения, оставшиеся с того вечера. Адам был другим. Даже не имея силы Кэйбсуотера, он чувствовал, как она мерцает холодком в его глазах, и даже не пытался замаскировать ее. Чародей.

– Отношения испортились задолго до этого, папа, – сказал Адам. – Ты в курсе, что я ничего не слышу этим ухом? Когда я говорил это в прошлый раз в зале суда, ты все время перебивал меня.

Его отец издал пренебрежительный смешок, но Адам перебил его:

– Гэнси отвез меня в больницу. Это должен был сделать ты, папа. То есть, этого вообще не должно было случиться, но если бы это на самом деле был несчастный случай, именно ты должен был быть со мной в палате неотложки.

Даже сейчас, произнося эти слова, он едва верил, что действительно произносит их. Огрызался ли он когда-нибудь в ответ на нападки отца, будучи уверенным в своей правоте? И был ли способен все время смотреть ему в глаза? Он сам едва верил в то, что перестал бояться: его отец был совсем не страшным, если ты сам не испытывал страх заранее.

Отец лишь самодовольно фыркнул и сунул руки в карманы.

– Я оглох на одно ухо, папа, и это сделал ты.

Теперь Роберт Пэрриш смотрел в пол, и Адам понял, что тот поверил ему. Возможно, это было единственным, что Адам действительно хотел получить от этой встречи: увидеть, как его отец отводит глаза. Уверенность в том, что он осознал, что натворил.

– И чего ты хочешь от нас? – спросил старший Пэрриш.

По дороге сюда Адам уже думал об этом. Чего он хотел на самом деле – так это чтобы его просто предоставили самому себе. Чтобы вмешиваться в его жизнь не мог не только его отец, который и так уже не мог вмешиваться, но и сама мысль об отце, которая была гораздо более сильным инструментом вмешательства. Адам ответил: – Каждый раз, как я не могу разобрать, из какого угла комнаты меня зовут, и каждый раз, как я бьюсь головой о стенку душевой кабинки, и каждый раз, когда машинально начинаю засовывать наушники в оба уха, я думаю о тебе. Как думаешь, может ли у нас быть будущее, когда у меня будут и другие поводы вспомнить тебя?

По их лицам он видел, что ответ на этот вопрос вряд ли будет положительным в ближайшее время, но это ничего. Он вообще ни на что не надеялся, когда ехал сюда, так что не был разочарован их реакцией.

– Я не знаю, – наконец, ответил Роберт. – Ты вырос человеком, который мне не нравится, и я не боюсь сказать это вслух.

– Это справедливо, – заметил Адам. Он тоже не испытывал к отцу особой любви. Гэнси бы сказал «я ценю твою честность», и Адам взял этот инструмент демонстрации вежливой власти на вооружение. – Я ценю твою честность.

На лице его отца было отчетливо написано то, что Адам только что идеально подчеркнул его точку зрения.

– Я бы хотела, чтобы ты позванивал иногда, – заговорила его мать. – Я бы хотела знать, чем ты занимаешься.

Она подняла голову, и свет, проникавший в окно, отразился в ее очках идеальным квадратиком. Мысли Адама метнулись вдоль временного потока, показывая ему то, что могли бы показать одновременно и логика, и его шестое чувство, следовавшие по единому каналу. Он уже видел, как стучит в дверь, а мать стоит за ней и не отвечает. Он видел, как стучит, а она стоит за трейлером, затаив дыхание, пока он не уедет. Он даже видел, как звонит, и телефон издает гудок за гудком, а она просто держит его в руках и не отвечает. Но при этом он видел, как она открывает университетскую брошюру. Как вырезает заметку с его именем из газеты. Как клеит на дверцу холодильника его фотографию, где он одет в модный пиджак, элегантные брюки и демонстрирует легкую улыбку.

В какой-то момент она уже отпустила его и не хотела, чтобы он возвращался. Она просто хотела посмотреть, что будет дальше.

И это тоже неплохо. Уже что-то. Он может с этим примириться. Вообще-то, наверное, только это ему и оставалось.

Он легонько, задумчиво стукнул по шкафчику, стоявшему рядом, а затем вытащил ключи от «БМВ»:

– Я так и сделаю.

Он подождал еще мгновение, давая им возможность заполнить молчание и превзойти его ожидания.

Они этого не сделали. Адам выставил планку на ту высоту, до которой они могли допрыгнуть, но перепрыгнуть ее было им не по силам.

– Я сам найду выход, – сказал он.

И он нашел.

–

На другом конце Генриетты Гэнси, Блу и Генри как раз выбирались из Свиньи. Генри вылез последним, поскольку ехал на заднем сиденье; он выдавливался из-за спинки пассажирского сиденья так, будто рвался на свет божий из утробы матери. Закрыв дверцу, он нахмурился, глядя на нее.

– Хлопни посильнее, – посоветовал Гэнси.

Генри снова закрыл ее.

– Хлопни, – повторил Гэнси.

Генри с грохотом захлопнул дверцу.

– Как грубо, – сказал он.

Они приехали сюда, в эту отдаленную местность, из-за Ронана. В то утро он дал им довольно расплывчатые указания – похоже, им предстояло рыться в каком-нибудь старье в поисках спрятанного там подарка для Блу в честь окончания школы. Она закончила школу несколько недель назад, и Ронан тонко намекнул, что ее ждет подарок, но отказался показать, где он находится, пока Гэнси и Генри также не получили свои дипломы. «Вы должны пользоваться им все вместе», – произнес он зловещим тоном. Они просили, чтобы он приехал – и на выпускной, и на сегодняшнюю «охоту за сокровищами», но он лишь ответил, что оба этих места таят в себе слишком много негативных воспоминаний для него, поэтому он увидится с ними «по ту сторону».

Так что теперь они шли по грунтовой дороге к непроглядной стене плотно растущих деревьев. Стояла приятная теплая погода. Вокруг роились насекомые, уютно устраиваясь в складках рубашек ребят. Гэнси казалось, что он уже делал это когда-то, но не мог в точности сказать, так ли оно было. Теперь он знал, что ощущение соскальзывания времени, с которым он прожил так долго, возникло в результате второй его смерти, а не первой. Побочный продукт всякой всячины, собранной Кэйбсуотером, чтобы вновь подарить ему жизнь. Людям не положено проживать во всех временах сразу, но Гэнси все равно был вынужден это сделать.

Блу потянулась к нему, чтобы взять его за руку, и они принялись весело размахивать этими переплетенными руками на ходу. Они были свободны, свободны, свободны. Школа закончилась, и впереди их ждало лето. Гэнси написал заявление на академический отпуск и получил его, а Генри уже запланировал свой. Все сложилось так удачно, пока Блу месяцами искала наиболее дешевые способы пересечь всю страну после выпуска. Пункт назначения – жизнь. С компанией будет веселее. Лучше, когда они будут втроем. Персефона всегда говорила, что число три обладало наибольшей силой.

Они прошли сквозь ряд деревьев и оказались на гигантском поле, которые так часто встречаются в этой части Вирджинии. В траве уже виднелись пушистые «овечьи ушки; чертополох же еще не поднялся от земли и прятался в зарослях.

– О, Ронан, – произнес Гэнси, хотя Ронана здесь не было, и он не мог это услышать. Гэнси только что понял, куда их привели указания Ронана.

На поле стояло множество автомобилей. Почти все они были практически идентичными. И почти все они были слегка странными по некоторым определениям. И почти все они были белыми «мицубиси». Трава, растущая вокруг них, и пыльца, усыпавшая лобовые стекла, придавала этой картине некий апокалиптический вид.

– Я не хочу, чтобы мы отправлялись в наше великое американское путешествие на одной из этих тачек, – с отвращением заявил Генри. – Мне плевать, что это бесплатно, и мне плевать, если они волшебные.

– Согласен, – поддержал его Гэнси.

Блу, впрочем, все это не интересовало.

– Он сказал, что здесь есть одна машина, и мы сразу поймем, что она наша.

– Ты знала, что это будет машина? – удивился Гэнси. Он не сумел вытащить из Ронана ни единого, даже самого крошечного намека.

– Я сказала, что не собираюсь следовать его указаниям без какой-либо информации, – возразила Блу.

Они побрели сквозь высокую траву, в которой стрекотали цикады. Блу и Генри пристально разглядывали машины, сравнивали их. Гэнси тащился следом, вдыхая воздух этого летнего вечера полной грудью. И именно он первым обнаружил подарок, бродя по полю кругами: – Ребята, я нашел.

Да, эта машина определенно выделялась: это был старый «камаро» дикого оранжевого цвета, припаркованный в окружении новехоньких «мицубиси». Он был настолько идентичен Свинье, что становилось очевидно: перед ними еще один предмет, сновиденный Ронаном.

– Ронан, похоже, думает, что это забавно, – фыркнул Гэнси, когда Блу и Генри подошли к нему. Генри снял со своей руки клеща и выбросил его в поле, чтобы тот поискал себе другую жертву:

– Он хочет, чтобы вы водили одинаковые тачки? Это очень сентиментально со стороны человека, не имеющего души.

– Он сказал мне, что под капотом у нее нечто такое, что мне непременно понравится, – сообщила им Блу. Она обошла машину и поискала кнопку, открывавшую капот. Подняв его, она расхохоталась.

Они все заглянули внутрь, и Гэнси тоже рассмеялся. Внутри, под капотом этого «камаро», не было вообще ничего. Не было двигателя. Не было никаких механизмов и трубок. Лишь пустое пространство до самого дна, утопавшего в высокой траве, выросшей вокруг колес.

– Идеальная экологически чистая машина, – констатировал Гэнси.

– Думаешь, она правда ездит? – одновременно с ним засомневался Генри.

Блу, подпрыгивая на месте, захлопала в ладоши; Генри сфотографировал ее, но она была слишком счастлива, чтобы скорчить ему рожу. Она оббежала машину и, открыв дверцу, села за руль. Ее едва было видно за приборной доской, но ее лицо озаряла широченная улыбка. Ронан будет очень жалеть, что пропустил такое зрелище, но Гэнси понимал, почему он это сделал.

Через мгновение с ревом ожил двигатель. Точнее, ожила сама машина. Кто знает, что в ней могло издавать этот звук. Блу издала забавный восторженный вопль.

Перед ними разворачивался целый год – волшебный, грандиозный и абсолютно непредсказуемый.

И это было чудесно.

– Как думаешь, а она вообще может сломаться? – прокричал Гэнси сквозь рев несуществующего двигателя.

Генри рассмеялся.

– Это будет прекрасное путешествие, – сказал он.

–

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была об этом месте: длинный гребень горы, стоявший на особенно мощном сегменте силовой линии. Много месяцев назад здесь находился Кэйбсуотер, населенный снами и цветущий волшебством. А теперь это был обычный лес в Вирджинии – зеленый терновник и раскидистые платаны, дубы и сосны – сплошь изящные стволы, поскольку им приходилось пробивать себе путь сквозь камни.

Ронан считал, что место достаточно прелестное, но, конечно, не Кэйбсуотер.

По одному из склонов счастливо носилась тощая девчонка с копытцами вместо ног, продираясь сквозь кустарник, что-то напевая и издавая отвратительные жующие звуки. В этом лесу ей было интересно все, а если ей что-то было интересно, значит, она должна была попробовать это на зуб. Адам говорил, что она очень похожа на Ронана. Ронану пришлось принять это как комплимент.

– Опал! – крикнул он, и она, услышав крик, выплюнула на землю грибы, которыми был набит ее рот. – Прекрати пинать балду!

Девочка поскакала к нему, но не стала останавливаться, когда добежала. Вместо этого она описала кривую дугу и принялась бешено носиться вокруг него. Любое другое поведение могло бы стать признаком добровольного послушания, а она делала все, чтобы избежать этого.

Где-то впереди Чейнсо прокричала:

– Кера!

Она кричала до тех пор, пока Ронан не подошел к ней. Естественно, она нашла что-то, чему здесь было не место. Ронан разбросал ногами старые листья. Это оказался металлический предмет такого вида, будто он лежал здесь уже сотни столетий. Колесо от «камаро» 1973 года выпуска. Оно было в точности таким же, как то древнее, невероятное колесо, которое они нашли на силовой линии несколько месяцев назад. Тогда Ронан решил, что где-то в будущем они разобьют «камаро» в поисках Глендауэра, и искривление времени на силовой линии просто отправило их в прошлое, а затем снова вернуло в будущее. На силовой линии все времена сливались воедино.

Впрочем, похоже, они еще не дошли до этого момента. На силовой линии их ждало множество новых приключений.

Волнующая и одновременно ужасающая перспектива.

– Отличная находка, засранка, – сказал он Чейнсо. – А теперь пошли домой.

–

Вернувшись в Барнс, Ронан подумал обо всем, что ему нравилось и не нравилось в Кэйбсуотере, и что бы он изменил, если бы проявлял его сейчас. Что дало бы ему более надежную защиту от будущих угроз, и что помогло бы ему установить связь с другими похожими местами на силовой линии. Что сделает его более точным отражением Ронана Линча.

Удерживая все эти детали в памяти, он забрался на крышу и посмотрел на небо.

А затем он закрыл глаза и приступил к сновидению.

КОНЕЦ

© Перевод на русский язык: Юлия Сирош, 2016 г.

http://justice-rainger.livejournal.com/