Текст книги "Король-ворон(ЛП)"

Автор книги: Maggie Stiefvater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Насекомые заползали к нему в ноздри, шевелили волосы, роились вокруг. По спине Гэнси текли ручейки пота. Музыка приглушенно мерцала в отдалении. Ученики превратились в бесплотные тени, ходившие мимо и вокруг него, слегка задевая его. Сейчас у него подогнутся колени. Он не станет противиться и даст себе упасть.

Он не мог заново переживать свою смерть здесь. Только не сейчас, не тогда, когда память об этом будет слишком свежа во время мероприятия по сбору средств. "Вы слышали? Гэнси-третий слетел с катушек на праздновании Дня ворона. Миссис Гэнси, вы могли бы прокомментировать состояние вашего сына?" Он не мог отвлекать внимание на себя.

Но время соскальзывало; он соскальзывал. В его сердце пульсировала черная-черная кровь.

– Гэнсимэн.

Поначалу Гэнси не разобрал слов. Перед ним стоял Генри Ченг – сплошь модная прическа, улыбка и внимательный взгляд. Он забрал у Гэнси из рук его вОрона и сунул ему в ладонь что-то холодное. Холодное и становившееся все холоднее с каждым мгновением.

– Когда-то ты угостил меня кофе, – сказал Генри. – Когда я сходил с ума. Считай, что мы квиты.

В руке у Гэнси был пластиковый стаканчик воды со льдом. Вряд ли он мог спасти положение, но что-то все-таки его спасло: шокирующая разница температур, обыденный стук болтавшихся в стакане кубиков льда, взгляд глаза в глаза. Вокруг них все еще беспорядочно бродили ученики, но теперь они были просто учениками. Музыка снова стала обычным школьным оркестром, исполнявшим новую композицию в необыкновенно жаркий день.

– Вот и хорошо, – произнес Генри. – Сегодня вечером у нас вечеринка в тогах, Ричард, в Литчфилд-хаус. Можешь прихватить с собой своих парней и эту твою детку-подружку.

А затем он ушел; на том месте, где он только что стоял, снова порхали вОроны.

Глава 13

Поначалу Адам решил, что ему что-то попало в глаз. Это началось, когда он еще стоял в чрезмерно жарком зале театра. Не столько какое-то раздражение, сколько ощущение переутомления, когда слишком долго таращишься на экран компьютера. Он вполне мог бы прожить с этим ощущением до конца дня, если бы оно не усугублялось. В довершение ко всему картинка перед глазами стала слегка размытой. Не слишком тревожное состояние само по себе, но в сочетании с тем, что он слишком явно чувствовал собственный глаз, оно уже требовало внимания.

Вместо того чтобы вернуться в один из учебных корпусов, он сбежал вниз по лестнице к боковой двери театра. Под сценой были туалеты, и именно туда он и направился, пробираясь мимо многоножек из сложенных друг на друга старых стульев, причудливых силуэтов фанерных деревьев и бездонных океанов черных занавесей, покрывавших все вокруг. Коридор был темным и узким, стены – ужасали облупившейся зеленой краской. Закрыв глаз рукой, Адам обнаружил, что все вокруг выглядело искаженным и пугающим. Ему снова вспомнился вид собственной дергающейся руки.

С Кэйбсуотером надо бы поработать, подумалось ему, и выяснить, что происходит с тем деревом.

Свет в туалете был выключен. Для него это не было препятствием – выключатель был сразу за дверью, но Адаму не очень хотелось шарить рукой в темноте, чтобы найти его. С колотящимся сердцем замерев на пороге, он оглянулся назад. В коридоре, под умирающим светом флуоресцентных ламп, было темно и пусто. Тени, казалось, были неотделимы от занавеса на сцене. Между предметами пролегли длинные полосы черноты.

«Включи свет», – подумал Адам.

По-прежнему прикрывая глаз одной рукой, другую он протянул в темноту. Он действовал быстро, его пальцы тянулись сквозь холод, сквозь темень, касаясь чего-то…

Нет, это была всего лишь одна из вьющихся ветвей Кэйбсуотера, но существовавшая лишь в его голове. Его рука скользнула мимо нее и зажгла свет.

В туалете было пусто.

Конечно же, там было пусто. Конечно же, пусто. Конечно же, пусто.

Две старые кабинки из зеленой фанеры, даже и близко не соответствовавшие ни критериям удобства, ни санитарным нормам. Писсуар. Умывальник с кольцом ржавого налета вокруг сливного отверстия. Зеркало.

Адам встал перед зеркалом, все еще прикрывая глаз рукой, рассматривая свое худощавое, мрачное лицо. Излом практически бесцветной брови, не прикрытой ладонью, выражал беспокойство. Опустив руку, Адам снова взглянул на свое отражение. Покраснения вокруг левого глаза не было. Он не слезился. Он был…

Адам прищурился. Он что, слегка косоглазый? Кажется, так это называется, когда глаза не направлены в одну сторону?

Он моргнул.

Нет, все в порядке. Просто оптический обман, вызванный этим зябким зеленым освещением. Адам наклонился ближе к зеркалу, чтобы проверить, нет ли красноты в уголке глаза.

Глаз все-таки косил.

Адам моргнул – и глаз снова стал нормальным. Он моргнул снова – и глаз опять косил. Это было похоже на плохой сон, который еще не стал кошмаром, не совсем – тебе просто снилось, что ты пытаешься натянуть носки и внезапно обнаруживаешь, что они не налезают тебе на ноги.

Пока он смотрел на себя в зеркало, его левый глаз медленно повернулся и уставился вниз, в пол, отдельно от правого глаза.

Картинка перед глазами расплылась и снова вернулась в фокус, когда правый глаз перехватил контроль над зрением. Дыхание Адама стало прерывистым. Он уже лишился одного уха. Он не может лишиться еще и глаза. Неужели это из-за отца? Могло ли это быть запоздалым последствием того удара по голове?

Глаз медленно покачивался в глазнице, как мраморный шарик, опущенный в стакан с водой. Адам ощутил холодок ужаса в животе.

Ему вдруг показалось, что в зеркале тень одной из кабинок изменилась.

Он обернулся, чтобы посмотреть. Ничего.

Ничего.

«Кэйбсуотер, ты со мной?»

Он снова повернулся к зеркалу. Теперь его левый глаз медленно проворачивался вокруг своей оси – то горизонтально, то вертикально.

У Адама едва не остановилось сердце.

Глаз взглянул на него.

Адам отшатнулся от зеркала, заслонив глаз рукой. Он врезался плечом в противоположную стену и замер, судорожно хватая воздух ртом, перепуганный до смерти, до смерти, до смерти, ведь кто мог бы ему помочь в такой ситуации и к кому он мог бы обратиться?

Тень над одной из кабинок и впрямь менялась. Она из квадратной становилась треугольной, потому что – о, Господи! – дверца кабинки открывалась.

Длинный проход, ведший наружу, был похож на переплетение коридоров в комнате страха. Из двери кабинки выплеснулась чернота.

Адам произнес:

– Кэйбсуотер, ты мне нужен.

Тьма разлилась по полу.

Адам думал лишь о том, как не дать ей коснуться его. Одна только мысль о прикосновении этой тьмы к его коже была хуже, чем вид его бесполезного глаза.

– Кэйбсуотер. Защити меня. Кэйбсуотер!

Раздался треск, словно от выстрела – Адам отшатнулся в сторону, когда треснуло зеркало. По ту сторону зеркала, в каком-то неизвестном мире, ярко светило солнце. Листья прижимались к стеклу с другой стороны, словно это было не зеркало, а окно. Лес нашептывал и шуршал в глухом ухе Адама, убеждая его помочь установить связь между ними.

Благодарность горячей волной разлилась по телу – такая же невыносимая, как и страх. Если с ним сейчас что-нибудь случится, по крайней мере, он будет не один.

"Вода, – подсказывал Кэйбсуотер. – Водаводавода".

Подобравшись к умывальнику, Адам повернул кран. В раковину хлынула вода, пахнувшая дождем и галькой. Он сунул руку под струю воды, затыкая сливное отверстие. Чернильная тьма почти достигла его туфель, истекая из кабинки будто кровь из раны.

«Не дай этому коснуться тебя…»

Он вскарабкался на край умывальника, когда тьма достигла стены. Она взберется по ней наверх, Адам знал это. Но затем вода наконец-то наполнила раковину и хлынула через край на пол. Она смыла чернь – беззвучно, бесцветно – и унесла ее прочь к сливному отверстию. После нее остался лишь самый обыкновенный светлый бетон.

Даже после ухода тьмы Адам оставил воду течь еще с минуту – и промочил ноги. Затем он соскочил с умывальника на пол, набрал воды в ладони и плеснул эту пахнувшую землей воду себе в лицо, на левый глаз. Еще и еще, опять и опять, снова и снова, пока ощущение усталости в глазу не прошло. Пока он не перестал чувствовать его. Теперь, когда он снова заглянул в зеркало, это был просто его глаз. Просто его лицо. Никакого солнца в отражении, никакого застывшего зрачка. На ресницах Адама повисли капли рек Кэйбсуотера. Кэйбсуотер глухо ворчал и постанывал, пропуская свои ветви сквозь Адама, вспыхивая пятнами света в глубине его глаз, вминаясь камнями в его ладони.

Кэйбсуотер долго медлил, прежде чем прийти к нему на помощь. Всего лишь несколько недель назад на него лавиной посыпалась черепица с крыши, и Кэйбсуотер мгновенно примчался спасать его. Если бы это случилось сегодня, он уже был бы мертв.

Лес шепотом говорил с ним на своем языке, состоявшем в равной степени из образов и слов, и теперь Адаму стало ясно, почему тот едва не опоздал.

Что-то атаковало их обоих одновременно.

Глава 14

Как уже отметила Мора, отстранение от школьных занятий не приравнивалось к каникулам, поэтому Блу, как обычно, отправилась на свою рабочую смену у Нино. Несмотря на палящее солнце снаружи, в ресторане было полутемно – эффект грозовых облаков, темнеющих на западе. Невнятные серые тени под столиками. Трудно понять, достаточно ли внутри темно, чтобы зажечь лампы, висевшие над каждым столиком. Впрочем, с этим решением можно было повременить, ведь в ресторане все равно не было посетителей.

Поскольку ей особо нечем было заняться, кроме как выметать остатки пармезана из углов, Блу стала думать о приглашении Гэнси пойти с ним на вечеринку в тогах сегодня вечером. К ее удивлению, мать всячески поощряла ее согласиться. Блу заявила, что вечеринка в тогах в стиле Эгленби противоречила всем ее моральным принципам. Мора парировала: «Мальчики из частной школы? Обрывки ткани вместо одежды? По-моему, это как раз и есть твои нынешние принципы».

Шурх-шурх. Блу яростно мела пол. Она чувствовала, что вот-вот начнет заниматься самоосмыслением, и не была уверена, что ей это нравится.

На кухне над чем-то рассмеялся менеджер смены. До нее донеслись диссонирующие тяжелые звуки музыки с вкраплениями электрогитары – похоже, он показывал поварам видео на своем телефоне. По ресторану разнесся громкий звон колокольчика, когда открылась входная дверь. К изумлению Блу, в ресторан вошел Адам и бросил усталый беглый взгляд на пустые столы. Его школьная форма была испачкана, что было совершенно на него непохоже: измятые, покрытые грязью брюки, белая футболка в мокрых, грязных пятнах.

– Разве мы не договорились, что я перезвоню тебе попозже? – поинтересовалась Блу, разглядывая его форму. Обычно она была в безупречном состоянии. – У тебя все хорошо?

Адам опустился на стул и осторожно дотронулся до левого века:

– Я вспомнил, что после школы у меня силовая тренировка и открытия, и я не хотел пропустить твой звонок. Э-э… факультативы по физкультуре и научным исследованиям.

Блу, продолжая подметать пол, приблизилась к его столику:

– Ты не сказал, все ли у тебя в порядке.

Он раздраженно попытался отряхнуть одно из мокрых пятен на рукаве футболки:

– Кэйбсуотер. С ним что-то случилось. Не знаю. Мне надо поработать с ним. И мне, наверное, понадобится наблюдатель. Что ты делаешь сегодня вечером?

– Мама говорит, что я иду на вечеринку в тогах. А ты пойдешь?

Голос Адама сочился презрением:

– Я не пойду к Генри Ченгу, нет.

Генри Ченг. Теперь ей стало чуть понятнее. На диаграмме Венна, где в одном из кружков было написано «вечеринка в тогах», а в другом – «Генри Ченг», Гэнси, вероятно, очутился бы в точке их пересечения. У Блу снова возникли те самые смешанные чувства.

– Что у вас с Генри Ченгом за проблемы? Кстати, хочешь пиццу? Кто-то ошибся с заказом, и у нас есть лишние.

– Ты же его видела. У меня нет на это времени. И – да, пожалуйста.

Она принесла ему пиццу и села напротив, пока он старался поглощать еду как можно сдержаннее. На самом деле, пока он не появился в дверях, она и забыла, что они договорились обсудить Гэнси и Глендауэра. С момента обсуждения этого вопроса в кругу семьи дома, в ванне, у нее так и не возникло никаких новых идей.

– Должна сказать, я не представляю, чем помочь Гэнси, кроме как найти Глендауэра, – призналась она, – и я не знаю, где искать дальше.

– У меня не было времени, чтобы подумать над этим сегодня, – ответил Адам, – поскольку я…

Он указал на свою помятую форму, хоть Блу и не могла определить, имеет ли он в виду Кэйбсуотер или школу.

– Так что идей у меня нет, но у меня есть вопрос. Как ты думаешь, может, Гэнси должен приказать Глендауэру появиться?

От этого вопроса внутри у Блу все перевернулось. Нет, она уже думала о силе приказа Гэнси; но его необъяснимо повелительный голос был настолько похож на его обыкновенный властный тон, что порой ей трудно было убедить себя, что ей это не показалось. А когда она и вправду признавала, что в этом что-то было… например, когда он растворил трех фальшивых Блу явно магическим способом во время их последнего похода в Кэйбсуотер… ей все равно было трудно расценивать это как магию. Это знание казалось вторичным и вполне нормальным. Но когда она принялась размышлять над этим явлением более пристально, стараясь удержать в голове всю его полноту, она осознала, что это было похоже на появления и исчезновения Ноа, или же на то, как Аврора вышла к ним, пройдя сквозь камень. Ее разум радостно позволял ей верить, что в этом не было никакого волшебства; это можно было просто списать на тот факт, что Гэнси – это Гэнси.

– Не знаю, – сказала она. – Если бы он мог это сделать, то, наверное, уже бы попробовал?

– Вообще-то, – начал было Адам, но тут же умолк. Выражение его лица изменилось. – Ты идешь сегодня на вечеринку?

– Похоже на то, – она слишком поздно поняла, что вопрос означал куда больше, чем сами слова. – Как я уже говорила, мама сказала мне, что я пойду, так что…

– С Гэнси.

– Да, наверное. И с Ронаном, если он пойдет, конечно.

– Ронан не пойдет к Генри.

– Ну, тогда да, видимо, с Гэнси, – осторожно произнесла Блу.

Адам нахмурился, глядя на свою руку, лежавшую на краю стола. Он явно что-то обдумывал, тщательно подбирая слова, проверяя их, прежде чем произнести.

– Знаешь, когда я впервые встретил Гэнси, я не мог понять, почему он дружит с таким, как Ронан. Гэнси всегда ходил на занятия, всегда выполнял задания, всегда был любимчиком учителей. И тут Ронан – как вечный, непрекращающийся инфаркт. Я знал, что мне не следует жаловаться, потому что я пришел в их компанию не первым. Первым был Ронан. Но как-то раз он вытворил какую-то очередную дерьмовую глупость, которую я даже не помню, и я просто не мог это стерпеть. Я спросил Гэнси, почему он продолжает дружить с ним, если Ронан постоянно ведет себя как последний урод. И, помнится, Гэнси ответил, что Ронан всегда говорит правду, а правда – самая важная вещь на свете.

Было совсем нетрудно представить, как Гэнси произносит нечто подобное.

Адам поднял глаза на Блу и, не моргая, уставился на нее. Снаружи ветер швырял листья в оконные стекла.

– И поэтому я хочу знать, почему вы оба не можете сказать мне правду о вас двоих.

В животе у Блу снова все перевернулось. Вы оба. Гэнси и она. Она и Гэнси. Блу десятки раз представляла себе этот разговор. Множество вариантов и перетасовок – как она поднимет эту тему в разговоре, как он отреагирует, как это закончится. Она могла это сделать. Она была готова.

Нет, все-таки не готова.

– О нас? – только и спросила она. Неубедительно.

На лице его было написано еще большее презрение, чем при упоминании имени Генри Ченга. Если такое вообще возможно.

– Знаешь, что самое обидное? То, что ты такого мнения обо мне. Ты даже не дала мне возможности показать, что я могу примириться с этой мыслью. Ты была так уверена в том, что я сойду с ума от ревности. Вот таким ты видишь меня?

Он был не так уж и неправ. Но когда они впервые решили не говорить ему, он был куда более уязвим. Говорить об этом вслух было бы неспортивно, поэтому она попыталась зайти с другой стороны: – Ты… тогда все было… иначе.

– «Тогда»? Сколько же это продолжается?

– «Продолжается» – не совсем правильное выражение, – возразила Блу. Отношения, втиснутые в узкие рамки брошенных тайком взглядов и секретных телефонных звонков, были настолько далеки от того, чего ей хотелось на самом деле, что она упрямо отказывалась называть это романом. – Это же не прием на новую работу, типа, «дата выхода на работу такая-то». Я не могу точно сказать, сколько это продолжается.

– Ты сама только что сказала «продолжается», – отметил Адам.

Эмоции Блу взмыли на гребне волны, разделявшей сочувствие и разочарование: – Не будь таким невыносимым. Мне очень жаль. Это вообще не должно было стать чем-то серьезным, но потом вдруг стало, и я не знала, как сказать. Я не хотела рисковать и портить нашу дружбу.

– Поэтому, хоть я и вполне мог бы с этим справиться, где-то в глубине души ты решила, что я начну до того лезть из кожи вон, соревнуясь с Гэнси, что лучше просто соврать?

– Я не врала.

– О, да, Ронан. Недоговаривать – все равно что лгать, – отрезал Адам. На губах у него застыла полуулыбка, но так обычно улыбались люди, которых что-то взбесило, а не рассмешило.

У двери ресторана остановилась парочка, чтобы заглянуть в висевшее снаружи меню. Блу и Адам раздраженно молчали, пока молодые люди не ушли, и ресторан по-прежнему остался пустым. Адам раскрыл ладони, словно ждал, что она сейчас положит в них какое-нибудь удовлетворительное объяснение.

Та часть Блу, которая старалась быть справедливой, прекрасно понимала, что она виновата, поэтому сейчас она просто обязана сгладить его вполне обоснованную обиду. Но ее гордость подсказывала, что лучше показать ему, насколько трудно было с ним общаться в то время, когда она и Гэнси впервые поняли, что у них есть чувства друг к другу. С некоторым усилием она выбрала золотую середину: – Это было не настолько плановым, как ты думаешь.

Адам отверг золотую середину:

– Но я же видел, как вы пытаетесь это скрыть. Самое безумное то, что… вообще-то, вот он я, рядом с вами. Я вижу вас каждый день. Ты думаешь, я не замечал? Он мой лучший друг. Ты думаешь, я не знаю его?

– Тогда почему бы тебе не поговорить об этом с ним? Он тоже часть этого, знаешь ли.

Он развел руками, словно тоже удивлялся тому, куда внезапно повернул этот разговор:

– Потому что я пришел поговорить с тобой о том, как спасти его от смерти. И тут я узнаю, что вы собираетесь на вечеринку вдвоем, и просто поверить не могу, насколько ты безответственна.

Блу тоже развела руками. У нее это получилось куда менее элегантно, чем у Адама – больше выглядело как сжатие кулаков, но задом наперед.

– Безответственна? Что, прости?

– Он знает о твоем проклятии?

У нее вспыхнули щеки:

– О, только не начинай.

– Тебе не кажется, что это важно – когда парень, которому суждено умереть до конца года, встречается с девушкой, которой суждено убить свою истинную любовь поцелуем?

Она была так зла, что могла лишь покачать головой. Он слегка приподнял бровь в ответ, что повысило температуру крови Блу еще на один градус.

– Я еще в состоянии контролировать себя, благодарю, – огрызнулась она.

– В любых обстоятельствах? Ты не упадешь на него и случайно не коснешься его губами, не попадешь в ситуацию, когда тебя вынудят к этому обманом, или в Кэйбсуотере вдруг нарушится магия – ты можешь это гарантировать наверняка? Не думаю.

Вот теперь она определенно сорвалась с гребня волны – и нырнула прямо в кипящий гнев: – Знаешь что? Я живу с этим намного дольше, чем ты, и не думаю, что ты имеешь право приходить сюда и рассказывать мне, как себя вести…

– Я имею полное право, когда это касается моего лучшего друга.

– Он и мой лучший друг тоже!

– Если бы это было так, ты бы не вела себя так эгоистично.

– А если бы он был твоим другом, ты бы радовался, что он нашел себе кого-то.

– Да как я мог радоваться, если я вообще не должен был узнать об этом?

Блу встала:

– Потрясающе, как ловко ты перевел акценты с него на себя.

Адам тоже поднялся на ноги:

– Даже смешно, потому что я хотел сказать то же самое.

Они смотрели друг на друга, кипя от злости. Блу чувствовала, как в груди бурлят ядовитые слова, похожие на черную смолу с того дерева. Она не станет произносить их. Не станет. Адам плотно сжал губы, словно хотел ответить какой-то колкостью, но в итоге просто сгреб со стола свои ключи и вышел из ресторана.

Снаружи пророкотал гром. Солнца уже не было видно; ветер затянул облаками все небо. Ночь, похоже, будет бурная.

Глава 15

За много лет до этого дня одна ясновидящая сказала Море Сарджент, что она была «категоричным, но одаренным медиумом с необыкновенным талантом в области принятия неудачных решений». Они обе стояли на обочине у съезда с шоссе І-64, примерно в двадцати милях от Чарльстона в Западной Вирджинии. У обеих на плечах были рюкзаки, обе голосовали, выставив большие пальцы в сторону дороги. Мора пришла сюда с запада. Другая ясновидящая – с юга. Они еще не были знакомы. Пока не были.

– Я восприму это как комплимент, – сказала Мора.

– Возмутительно, – фыркнула ясновидящая, но так, что это запросто можно было счесть еще одним комплиментом. Она была жестче Моры, более неумолимая, уже закаленная кровью. Море она сразу понравилась.

– Куда направляешься? – спросила ее Мора. На горизонте показалась машина. Обе женщины выставили большие пальцы, пытаясь заставить ее остановиться. Они еще не потеряли устремления; на дворе стояло зеленое, подернутое рябью лето, когда все казалось возможным.

– На восток, наверное. А ты?

– Туда же. Ноги буквально несут меня туда.

– А мои ноги бегут бегом, – ответила ясновидящая, сморщившись. – Как далеко на восток?

– Узнаю, когда доберусь туда, – задумчиво проговорила Мора. – Мы могли бы путешествовать вместе. Откроем магазинчик, когда приедем.

Ясновидящая многозначительно подняла бровь:

– И будем показывать трюки по очереди?

– Продолжать обучение.

Обе рассмеялись и сразу поняли, что поладят. Приближалась еще одна машина. Женщины снова выставили большие пальцы; машина проехала мимо.

День продолжался.

– Что это? – спросила ясновидящая.

У съезда в конце дороги возник мираж, но стоило им присмотреться – и они увидели живого человека, ведшего себя как мираж. Прямо по разделительной полосе к ним шагала женщина, держа в руке битком набитую сумку в форме бабочки. Высокий рост, на ногах – старомодные сапоги со шнуровкой, голенища которых исчезали где-то под подолом ее необычного платья. Волосы легким белокурым облачком обрамляли белокожее лицо. Кроме черных глаз, она вся была настолько же светлой, насколько ясновидящая рядом с Морой была темной.

И Мора, и стоявшая рядом ясновидящая наблюдали, как женщина продолжает идти по центру дороги, совершенно не беспокоясь о том, что по этой дороге могут ездить машины.

Когда бледная молодая женщина уже почти добралась до них, из-за угла вынырнул старый кадиллак. У женщины было достаточно времени, чтобы отпрыгнуть, но она не стала это делать. Вместо этого она остановилась и подтянула молнию на своей сумке. Взвизгнули тормоза. Машина замерла в нескольких сантиметрах от ног женщины.

Персефона окинула Мору и Каллу внимательным взглядом.

– Кажется, вы уже знаете, – сказала она им, – что эта леди подвезет нас.

–

Со дня той встречи в Западной Вирджинии прошло уже двадцать лет, и Мора все еще оставалась категоричной, но одаренной ясновидящей, умеющей мастерски принимать неудачные решения. Впрочем, за эти годы она привыкла быть членом их неразлучной триады, где все решения принимались сообща. Когда-то они считали, что это никогда не изменится.

Без Персефоны стало намного труднее видеть все отчетливо.

– Что-нибудь почувствовала? – спросил мистер Грэй.

– Надо объехать еще раз, – ответила Мора. Они развернулись, чтобы снова проехать через Генриетту, когда огни магазинов мигнули в такт пульсации невидимой силовой линии. Дождь перестал, но уже стемнело, и мистер Грэй включил фары, прежде чем снова взять Мору за руку и переплести пальцы. Он вел машину, пока Мора пыталась зафиксировать все усиливавшееся предчувствие чего-то срочного и важного. Это предчувствие возникло у нее сегодня утром, сразу же, как она проснулась. Зловещее ощущение, словно после пробуждения от плохого сна. Однако чувство не исчезло в течение дня, а лишь стало более целенаправленным, сфокусировавшись на Блу, Фокс-уэй и наползавшей на них тьме, по ощущениям напоминавшей обморок.

А еще у нее болел глаз.

Она достаточно долго занималась этим, чтобы понимать, что с глазом у нее все в порядке. А вот с чьим-то другим глазом где-то в другом времени было все не слишком хорошо, и Мора всего лишь настроилась на эту волну. Это раздражало ее, но необязательно требовало вмешательства. Вот предчувствие – требовало. Проблема с преследованием плохих предчувствий заключалась в трудностях распознавания. Ведет ли это предчувствие к проблеме, которую тебе доведется решать, или же проблеме, которая возникнет по твоей вине? Было бы куда легче, если бы их было трое, как раньше. Обычно Мора начинала какой-нибудь проект, Калла придавала ему материальную форму, а Персефона отправляла в эфир. Теперь, когда они остались вдвоем, это работало иначе.

– Мне кажется, надо объехать еще раз, – сказала Мора мистеру Грэю. Она чувствовала, что он над чем-то задумался, пока вел машину. Поэзия и герои, романтика и смерть. Какое-то стихотворение о фениксе. Из всех ее решений он, пожалуй, был наихудшим, но она не могла перестать принимать его снова и снова.

– Ничего если я буду говорить? – осведомился он. – Или это все испортит?

– Я все равно ничего не ощущаю. Можешь говорить. О чем ты думаешь? О птицах, возрождающихся из пепла?

Он бросил на нее оценивающий взгляд и кивнул; она коварно улыбнулась. Это был дешевый фокус для новичков, самое простое из всего, что она умела – извлечь текущую мысль из незащищенного и благожелательно настроенного мозга, но ей было приятно, что он оценил ее мастерство.

– Я все думаю об Адаме Пэррише и его кучке бравых парней, – признался мистер Грэй. – И об этом опасном мире, где они бродят.

– Странная формулировка. Я бы сказала – Ричард Гэнси и его кучка бравых парней.

Он склонил голову, словно признавая ее мнение, хоть и не разделял его:

– Я просто размышлял, грозит ли им опасность и насколько серьезная. Отъезд Колина Гринмантла из Генриетты не сделал этот город безопаснее; наоборот – это усиливает риск.

– Потому что он не давал другим сунуться сюда.

– Именно.

– И теперь ты считаешь, что другие придут сюда, хотя здесь никто ничего не продает? Почему ты решил, что они все еще будут заинтересованы в этом?

Мистер Грэй указал на гудевший и мерцающий фонарь, когда они проезжали мимо здания суда. Над зданием мелькнули три тени, хотя в небе не было ничего, что могло бы их отбросить, и Мора это видела.

– Генриетта – одно из тех мест, которые выглядят сверхъестественно даже на расстоянии. Здесь постоянно будут вертеться люди, которые будут копаться в поисках причины или эффекта этой сверхъестественности.

– А это опасно для бравых парней, потому что эти люди в самом деле могут что-то найти? Кэйбсуотер?

Мистер Грэй снова склонил голову:

– Угу. И усадьба Линчей. И я не забываю свою роль во всем этом.

Мора тоже помнила.

– Ты не можешь повернуть все вспять.

– Не могу. Но…

Пауза, прозвучавшая именно в этот момент разговора, доказывала, что Серый выращивал себе новое сердце. Какая жалость, что семена упали на ту же выжженную почву, которая и уничтожила его сердце с самого начала. Как часто говаривала Калла, последствия бывают тяжелые.

– Что ты видишь в моем будущем? Я остаюсь здесь?

Когда она не ответила, он настойчиво переспросил:

– Я умру?

Она вытащила свою руку из его руки:

– Ты в самом деле хочешь знать?

– Simle þreora sum þinga gehwylce, ær his tid aga, to tweon weorþeð; adl oþþe yldo oþþe ecghete fægum fromweardum feorh oðþringeð, – он вздохнул, и этот вздох поведал Море намного больше о его психическом состоянии, чем англосаксонская поэзия без перевода. – Было проще отличить героя от негодяя, когда на кону лишь жизнь и смерть. Все, что между, усложняет задачу.

– Добро пожаловать в жизнь второй половины человечества, – парировала она. И с внезапной ясностью начертила в воздухе какой-то круглый знак. – У какой компании есть такой логотип?

– Дисней.

– Пфф.

– Тревон-Басс. Это недалеко отсюда.

– Рядом есть молочная ферма?

– Да, – ответил мистер Грэй. – Да, есть.

Он совершил безопасный, но незаконный разворот через встречную полосу. Несколько минут спустя они проехали блеклый бетонный монолит фабрики Тревон-Басс, затем свернули на проселочную дорогу и, наконец, на подъездную дорожку, отгороженную невысоким заборчиком. Мору переполняло ощущение правильности выбранного направления – будто тянешься за приятным воспоминанием и обнаруживаешь, что оно все еще там, где ты его оставил.

– Откуда ты знал, что здесь есть ферма? – спросила она.

– Я бывал тут раньше, – ответил мистер Грэй слегка зловещим тоном.

– Надеюсь, ты никого здесь не убил.

– Нет. Но я приставил здесь пистолет к голове кое-кого, совершенно в открытую.

На въезде на территорию их приветствовала едва заметная табличка с названием фермы. Дорога оканчивалась на засыпанной гравием площадке; фары их машины высветили амбар, чьими-то стараниями превращенный в стильный жилой дом.

– Здесь жили Гринмантлы, пока были в городе. А молочная ферма там, дальше, – уточнил мистер Грэй.

Мора уже открывала дверцу, собираясь выйти:

– Как думаешь, мы можем попасть внутрь?

– Я бы предложил очень краткий визит.

Боковая дверь была незаперта. Всеми своими органами чувств и сердцем Мора ощущала присутствие мистера Грэя у себя за спиной, когда они, напряженно оглядываясь, вошли в дом. Где-то поблизости мычали и фыркали коровы; по звуку казалось, что они куда крупнее, чем на самом деле.

Дом был погружен во тьму – сплошь тени, никаких углов. Мора закрыла глаза, привыкая к абсолютной темноте. Она не боялась ни темноты, ни того, что могло в ней скрываться. Страх не приличествовал ее профессии; а вот чувство правильности – еще как.

Она пыталась нащупать его.

Открыв глаза, она обошла какой-то темный предмет, вероятно, диван. В ней все громче заговорила уверенность, когда она обнаружила лестницу и стала подниматься по ней. Наверху оказалась кухня свободной планировки, слабо освещенная лилово-серым светом, проникавшим с улицы через гигантские новые окна, и сине-зеленым свечением электронных часов на панели микроволновки.

Находиться здесь было неприятно. Она не могла объяснить, что конкретно ей не нравится – само помещение или воспоминания мистера Грэя, накладывавшиеся на ее собственные. Она двинулась дальше.