Текст книги "Избранная проза"
Автор книги: Мацуо Басё
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Бремя новых жильцов
Пришло, стала лачуга моя
Приютом для кукол.
УХОДЯ, набросал на листке бумаги восемь «лицевых строф» и прикрепил его к столбу хижины.156
Настал последний седьмой день третьей луны,157 тускло светится рассветное небо, луна еще видна, но сияние ее уже не такое яркое, вдали смутно вырисовывается вершина Фудзи, взглянув на которую, я невольно устремляюсь мыслями к вишням УЭНО и Яна-ка158 – право, когда же снова?.. – и сердце сжимается от безотчетной тоски. Мои близкие, собравшиеся еще с прошлого вечера, проводили меня до лодки. В местечке, название которому Сэндзю, поднялся я на борт, думы о предстоящем пути в три тысячи ри159 тяжестью легли на сердце, и, стоя на этом призрачном распутье, я проливал слезы.
Расстаемся с весной.
Плачут птицы, и даже у рыб
Слезы из глаз160.
Для этих строк я впервые открыл свою дорожную тушечницу, а ведь еще не было сделано и шага по лежащему передо мною пути. Люди стояли на берегу и смотрели мне вслед, пока лодка моя не исчезла вдали.
В нынешнем году, то есть во втором году Гэнроку, вдруг придумал я отправиться паломником по дальним дорогам Муцу и Дэва, и хотя беспрестанно сокрушался о том, что волосы мои побелеют под небом чужбины, все-таки решился, влекомый легкомысленной надеждой увидеть пределы, которые доселе видывать не приходилось, хотя молва о них давно уже долетала до моего слуха, а там, ежели повезет, целым и невредимым вернуться домой; решившись же, пустился в путь и вот добрел до постоялого двора, расположенного в местечке под названием Сока. Более всего страдал я от ноши, обременявшей мои костлявые плечи. Выходя, я не собирался брать с собой никаких вещей, однако же разве мог я обойтись без бумажного платья для защиты от ночных холодов, легкого халата, плаща и зонтика на случай дождя, тушечницы и кисти? К этому добавились еще и прощальные дары, от которых нельзя было отказаться... Конечно же, все эти вещи доставят мне немало мучении в пути, но пришлось смириться.
Поклонились святилищу Ясима в местечке Муро – Пещера. Вот что рассказал мой спутник, Сора161: «Здешнее божество именуется Девой Цветения Цветов на деревьях – Ко-но-хана-но-сакуя-бимэ, и едино оно с божеством горы Фудзи. Когда Дева Цветов, выполняя данный ею обет162, была заточена в пещеру, выхода не имеющую, и предана огню, из чрева ее появился бог Хоходэми-но микото, после чего место это и стали называть Муро – Пещера. По этой же причине появилось множество песен, воспевающих дым над святилищем Ясима в Муро. Рассказывают также, что в здешних местах запрещено есть рыбу под названием коносиро163».
На тридцатый день остановились на ночлег у подножия горы Никко. Хозяин сказал: «Меня называют Будда Годзаэмон. Люди прозвали меня так потому, что прямодушие полагаю я незыблемой основой всего своего существования. Надеюсь, что ничто не помешает вам на эту ночь устроить свое ложе из трав в моем доме и насладиться покоем». Присмотрелся я к хозяину повнимательнее, любопытствуя, что еще за Будда, явившись в наш полный скверны мир, на нашу покрытую пылью землю, хочет помочь каким-то нищим монахам-паломникам, и оказалось, что он невежествен и темен, только и есть у него, что прямодушие. Воистину, он принадлежит к тем, близким к человеколюбию людям, которые тверды, настойчивы и скупы на слова164, более же всего достойна уважения его душевная чистота, коей в полной мере он наделен от рождения.
На первый день месяца Зайца поднимаемся на священную гору165. Когда-то в древности эту гору называли Футара – гора Двойного Запустения, но когда великий учитель Кукай основал здесь монастырь166, он изволил изменить ее название на Никко – гора Солнечного света. Верно, прозрел он грядущее, удаленное от него на тысячу лет: ныне свет, от этой горы исходящий, озаряет просторы небес, благодать достигает самых отдаленных уголков земли, и все четыре сословия пребывают в мире и покое. Но вот, кое-какие обстоятельства вынуждают меня отложить кисть.
О, благодать!
Сквозь нежную зелень, первую зелень -
Солнечный свет.
Вершина горы Курогами – Черные пряди тянута дымкой, на ней еще белеет снег.
Обривши главу,
Платье сменил на горе
Черные пряди167.
Сора
Сора принадлежит к роду Мукаи, раньше его называли Согоро. Поселившись в тени моей банановой пальмы, он, не жалея сил, собирал для меня хворост и черпал воду. Теперь же, радуясь возможности полюбоваться вместе со мною видами Мацусима и Кисаката и, одновременно, желая по мере сил облегчить мне дорожные тяготы, он на рассвете того дня, когда решено было двинуться в путь, обрил себе главу, облачился в черное платье монаха и взял себе новое имя – Сого, что значит – Проникший в основы. Потому-то он и сочинил стихотворение о горе Черные пряди. Особенная крепость ощущается в словах «платье сменил».
Если подняться в горы чуть больше, чем на двадцать те, то увидишь водопад. Поток воды, возникнув на миг на вершине грота, с высоты сто сяку стремительно низвергается на изумрудное ложе из громоздящихся камней и скал. Поскольку водопадом принято любоваться, укрывшись в находящейся позади пещере, то и называют его Урами-но таки – Водопад, На Который Глядят Сзади.
Ненадолго
За водопадом укрылся – так начинаю
Летний пост.168
В Насу, в местечке, которое зовется Куробанэ, живет один мой знакомец, и, предпочтя самый короткий путь, мы двинулись прямо через поля и луга. Пока шли по направлению к видневшейся вдалеке деревне, пошел дождь и смерклось. Остановились на ночь в крестьянском доме, а утром снова побрели по полям. По пути нам попались пасущиеся на лугу лошади. Заметив неподалеку косившего траву человека, я стал умолять его одолжить нам лошадь, и он, даром что грубый мужик, оказался не лишенным чуткости. «Не знаю, как и быть, – сказал он, – но боюсь, что не знакомым со здешними местами путникам недолго и заблудиться в этих бесконечных лугах. Возьмите же лошадь, а когда доедете до цели, отправьте ее назад»,– с этими словами он дал нам лошадь. Двое ребятишек побежали за ней по пятам. Девочку звали Касанэ. Это непривычное слуху имя звучало так нежно, что Сора сказал:
Касанэ -
Такое имя под стать
Нежной гвоздике.
Наконец мы добрались до человеческого жилья и, привязав мешочек с монетами к седлу, отправили лошадь обратно.
В Куробанэ мы навестили человека из монастыря Дзёбодзи, управляющего при местном властителе. Велика была радость хозяина при виде неожиданных гостей, в нескончаемых беседах потекли дни и ночи, брат хозяина, имя которому Тосуй, тоже навещал нас, не пропуская ни единого утра, ни единого вечера, иногда он зазывал нас к себе, иногда нас приглашали другие его родственники, так день проходил за днем. Однажды отправились мы побродить по окрестностям, посмотрели на то место, где когда-то гоняли собак169, потом, раздвигая мелкий тростник Насу, прошли к древнему погребению Тамамо-но маэ170. Оттуда двинулись к святилищу бога Ха-тимана171. Мне рассказали, что именно к этому божеству обращался Ёити, когда, готовясь пустить стрелу в веер, воззвал: «Особо уповаю на тебя, о бог-защитник родного края, покровитель рода моего, истинно всемогущий бог Хатиман»172, и благоговением исполнилась душа. Когда стемнело, мы вернулись в дом Тосуя.
Неподалеку есть храм секты монахов-заклинателей Комёдзи. Туда тоже были мы приглашены и ПОсетили молельню Эн-но гёдзя173.
Летние горы.
Чудотворным гэта174 поклонившись,
Отправляемся в путь.
В той же провинции есть храм Унгандзи, а позади него в горах сохранились следы кельи преподобного Бутгё.
Помню, рассказывал он мне, как однажды, взяв уголек от соснового факела, написал на скале:
Шириной и длиной -
В два аршина она, не более-
Моя келья из трав.
Да и этого слишком много,
И когда бы не лили дожди...
Мне захотелось взглянуть на остатки этой кельи, но едва я взял в руки посох и приготовился двинуться к монастырю Унгандзи, нашлось немало людей, которые загорелись желанием пойти туда же, одни пригласили других, и в конце концов собралось шумное общество молодых людей, так что мы и не заметили, как добрались до подножья гор. Обступившие нас склоны казались неприступно дикими, горные теснины уходили вдаль, вокруг чернели сосны и криптомерии, зеленел напитанный влагой мох, и хотя стояла уже четвертая луна, все еще было холодно. Когда знаменитые десять видов Унгандзи175 остались позади, мы перешли через мост и вошли в ворота.
Очень скоро мы уже карабкались вверх по склону горы за монастырем в поисках места, где когда-то была келья Буттё, и вдруг обнаружили ее рядом с маленькой каменной пещерой на самом верху утеса. Право, мы словно увидели Заставу смерти наставника Мяо176 или хижину на утесе Фаюня177!
Дятел, и тот178
Эту хижину не разрушит...
Летняя роща.
Такие случайно пришедшие в голову строки оставил я на столбе.
Из Куробанэ мы направились к Смертоносному Камню – Сэссёсэки179. Управляющий дал нам лошадь. Человек, который вел ее под уздцы, попросил: «Напишите мне стихи». «Что за изысканная просьба», – подумал я и тут же сочинил:
Наискосок
Через поле веди коня,
Кукушка.
Смертоносный Камень находится у подножья горы, там, где бьют горячие ключи. Ядовитые газы, источаемые камнем, еще не утратили своей силы, земля вокруг сплошь покрыта мертвыми пчелами и бабочками, так что невозможно разглядеть даже, какого цвета песок.
Ива у ручья180 находится в селении, которое называется Асино, ее и теперь можно найти на меже, разделяющей поля. Правитель этих земель, чиновник налогового ведомства, неоднократно писал мне: «Как хотел бы я показать тебе эту иву», а я все думал: «Ах, когда же?» – и вот сегодня наконец стою в ее тени.
Поля клочок
Возделан. Вокруг ни души.
Ах, эта ива...
Прошло немало безотчетно-томительных дней, но вот наконец мы добрались до заставы Сиракапа, впереди лежал ясный путь, и чувства наши обрели долгожданный покой. Недаром здесь когда-то искали возможности отправить письмецо в столицу...181 Застава же эта одна из знаменитых трех застав', и человек, к изящным занятиям склонный, не может равнодушно пройти мимо. Ветер осени свищет в ушах183, вспоминаются алые листья кленов184, и покрытые молодой листвой деревья кажутся особенно прекрасными. Рядом со сверкающими белизной цветами унохана185 пышно цветет белый терн, право, вряд ли и снежный пейзаж был пленительнее186. Невольно вспоминается запечатленный кистью Киёсукэ случай, происшедший некогда с одним человеком, который, переезжая через эту заставу, переоделся в нарядное платье187.
Украшу хоть шляпу
Цветком унохана в честь
Знаменитой заставы.
Сора
Мы продвигались все дальше, и скоро переправились через реку Абукума. Слева – высокие горы Аидзунэ, справа – горная гряда, за которой лежат земли Иваки, Сома, Михару-но сё, Хитати, Симоцукэ. Когда мы проходили по Болоту Отражений – Кагэну-ма, небо было затянуто тучами, и на дороге ничто не отражалось188.
На станции Сукагава мы навестили Токю189, и он задержал нас на несколько дней. Прежде всею он спросил: «С чем прошли вы через заставу Сиракава?» И мы принялись рассказывать: «Измученные долгой дорогой, мы испытывали сильнейшую усталость и телесную, и душевную, к тому же заворожили нас окрестные виды, думы о прошлом истерзали сердце, и мысли наши были слишком неповоротливы. Но поскольку упускать такой случай показалось тем более обидным, то вот...
Вот первая встреча
С поэзией Севера – песня.
«Сажающих рис».
К этой строфе была сочинена вторая, затем и третья, и в конце концов образовалось целых три свитка190.
Рядом с постоялым двором в тени большого каштана жил удалившийся от мира монах. Место это показалось мне очень тихим и уединенным, – наверное, так же было в тех далеких горах, где собирали конские каштаны «тоги»191, и я записал на первом попавшемся листке бумаги:
«Слово „каштан“ – пишется знаками западное" и „дерево“. Полагая, что связано оно с Чистой землей на Западе, Просветленный Гёги всю жизнь свою из этого дерева делал себе посохи и столбы для хижины.
Люди этою мира
Пройдут мимо, цветов не заметив.
Каштан у стрехи».
Если выйти из дома Токю и пройти около пяти ри, то там, за постоялым двором Хивада, Асака. Совсем недалеко от дороги. Место вокруг болотистое. Приближалось время срезать водяной рис кацуми, поэтому я стал расспрашивать людей: «А какую траву называют ханакацуми192?» – но не нашлось ни одного, кто бы это знал. Пока мы ходили по болотам, твердя: «Кацуми, кацуми», солнце опустилось за края гор. От Двух сосен – Нихонмацу повернули направо и, взглянув на каменную пещеру Куродзука193, заночевали в Фукусима.
Когда рассвело, мы отправились на поиски селения Синобу, желая посмотреть на камень Со Смятенным Узором194. Расположенное у подножья горы селение оказалось совсем маленьким, а сам камень наполовину ушел в землю. Какой-то деревенский мальчишка, подойдя, рассказал нам следующее: «В старину камень находился на вершине вон той горы, но жители деревни, рассердившись на прохожих, которые рвали зеленые злаки, чтобы испытать их на камне, сбросили его в долину, и он упал передом вниз». Что ж, похоже на правду.
Сажая ростки,
Руки, привыкшие красить ткань,
Так же проворно снуют...
Миновав переправу Лунный круг – Цуки-но ва, мы оказались у постоялого двора, название которому – Над стремниной – Сэ-но уэ. Место, где когда-то стоял дом правителя Сато19^, находится на расстоянии одного с половиной ри отсюда, если, повернув налево, идти вдоль края юр. Узнав, что это где-то на равнине Сабано, неподалеку от селения Иидзука, мы пошли туда, влекомые желанием непременно отыскать то, что осталось от этого славного жилища, и в конце концов оказались у Круглой горы – Маруяма. Здесь-то и находилась когда-то усадьба правителя Сато, Местные жители показали нам место у подножья, где можно было различить остатки главных ворот. Слушая то, что они рассказывали, я проливал слезы, к тому же рядом в старом храме сохранились погребальные камни всех домочадцев. Особенно тронули меня таблички с именами двух невесток196. «Даром, что женщины, слава об их отваге разнеслась по всему миру!» – подумал я, и рукава мои увлажнились. Вот вам и Камень Льющихся слез197, не так уж он далеко! Когда я вошел в храм и спросил чаю, оказалось, что в этом храме как драгоценные реликвии хранятся большой меч Ёсицунэ и дорожный сундучок Бэнкэя198.
Меч, сундучок -
В дни пятой луны поставьте и их
Рядом с бумажным змеем.
А было это в первый день пятой луны. В ту ночь заночевали в Иидзука. Там есть горячие ключи, поэтому мы сначала побывали в купальне, потом завели речь о ночлеге, и попали в очень бедный дом с обстановкой просто-таки нищенской, циновки лежали там прямо на земляном полу. Фонарей тоже не оказалось, воспользовавшись скудным светом от тлевших в очаге углей, мы кое-как устроили себе ложе и сразу же легли. Ночью гремел гром, все время лил дождь, крыша протекала прямо над тем местом, где мы лежали, блохи и комары кусались нещадно, так что уснуть не удалось. В довершение всего у меня начался приступ давно мучившей меня хронической болезни199, и я едва не испустил дух. Но вот наконец рассвело, и мы снова тронулись в путь. После дурно проведенной ночи я чувствовал себя неважно, поэтому мы наняли лошадей и поехали до станции Кори верхом. Хоть и тревожился я, не зная, позволит ли мне недуг одолеть лежащий впереди далекий путь, но все-таки постепенно сумел укрепить свой дух, да и в самом деле, коль скоро решился я пуститься в скитания по глухой провинции смиренным паломником, коль скоро отказался от мирской тщеты и постиг бренность суетных устремлений, то, даже если и суждено мне встретить смерть в пути, значит такова воля небес, – черпая бодрость в таких мыслях, я верно и свободно продвигался вперед, и скоро мы миновали Датэ-но Оокидо.
Когда остались позади замки Сироиси и Абумидзури и мы оказались в уезде Касадзима, то сразу же спросили у людей, где находится могила То-но тюдзё Санэкаты200. «Вон видите, справа вдали у подножья гор виднеются две деревеньки, – ответили нам, – их называют Минова и Касима. Там-то вы и найдете и само святилище бога-покровителя путников, и знаменитые „сухие стебли травы“»201. Мы чувствовали себя совершенно разбитыми, ибо дороги из-за летних ливней были скверными, а потому, взглянув на святилище издалека, не задерживаясь, двинулись дальше. Подумав, что в период летних дождей весьма кстати оказаться в Минова – Круг Плаща или в Касадзима – Остров Дорожной Шляпы, я сложил:
Остров Дорожной Шляпы,
Где он? Размокли дороги
В пору Пятой луны.
Заночевали в Иванума.
Сосна Такэкума202 и в самом деле приводит в изумление. Ясно, что дерево не утратило своего прежнего вида – раздваивается от самых корней. И уж конечно, сразу вспоминается монах Ноин203. Кажется, в те давние времена человек, который был назначен правителем в страну Митиноку, приказал срубить эту сосну и сделать из нее сваи для моста через реку Наторигава204, во всяком случае, не зря же Ноин сказал: «Не осталось и следа». Вот так одни поколения срубали сосну, другие ее снова сажали, однако ныне она выглядит так, как подобает выглядеть тысячелетней сосне, и радует взоры своим благолепием.
Сосной Такэкума
Предстань перед взором путников,
Поздняя вишня.
Такое стихотворение я получил на прощанье от человека по имени Кёхаку205.
Ещё глядя на вишни,
Помышлял о сосне, вот она, предо мной.
Третья луна позади.206
Переправившись через реку Наторигава, оказались в Сэндае. Сегодня как раз устилают крыши листьями ириса207. Подыскав место для ночлега, решили остаться в Сэндае на несколько дней. Здесь живет художник, которого зовут Каэмон. Прознав, что ему не вовсе чужды возвышенные чувства, мы свели с ним знакомство. Он сообщил, что сумел разыскать многие воспетые поэтами места, о которых в наши дни почти никто ничего не знает, и целый день водил нас по окрестностям. В Миягино буйно разрослись хаги, невольно напоминая о том, как прекрасно здесь должно быть осенью. В Тамата, Ёконо и на Холме Азалий – Цуцудзигаока как раз цвел подбел – асэби. Были мы и в сосновом лесу, куда не проникали даже солнечные лучи, наверное, именно это место и называется Коносита – Под Деревьями! Видно, столь же обильная роса выпадала и в старину, не зря поэт сказал: «Челядинец, постой...»208. Осмотрели храм Якуси и святилище Небесного Бога209, а тут вскоре и день преклонился к вечеру. Каэмон еще и набросал на бумаге острова Мацусима и Сиогама, а также другие достойные внимания места, и рисунок преподнес нам. Кроме того, он подарил нам на прощанье две пары плетеных сандалий-варадзи с темно-синими шнурками. Вот в подобных-то мелочах и выявляется истинная сущность таких чудаков любителей прекрасного.
Ирисы.
Ими привяжем к ногам сандалии,
Чем не шнурки?210
Поглядывая на рисунок, подаренный нам Каэмо-ром, мы продвигались вдоль гор по Северной узкой тропе211, там растет десятиволоконная осока212. Говорят, что и теперь каждый год из этой осоки плетут циновки и подносят их местному правителю.
Памятный камень Кувшин находится возле замка Тага в селении Исикава.
Камень этот имеет в высоту что-то около шести с лишним сяку, а в поперечнике – около трех сяку. Отодвинув рукой мох, можно заметить чуть видные письмена. Они означают расстояние до всех четырех границ провинции. Еще там написано: «Замок сей был построен в первом году эры Дзинки213 господином Оно Адзумандо, начальником Управления Охраны и надзирателем местных земель. В шестом году эры Тэмпё-Ходзи214 он был перестроен господином Эми Асакари, советником, военным правителем земель Токайдо и Тосандо. Первый день двенадцатой луны». То есть этот камень относится скорее всего ко времени правления государя Сёму.
Хотя и дошли до наших времен многие возникшие еще в глубокой древности «изголовья песен»215, все же – горы рушились, реки меняли русла, прокладывались новые дороги, камни врастали в землю, деревья старели, на смену им подрастали новые – так шло время, одно поколение уступало место другому, и весьма трудно теперь различить их следы, однако вот перед нашим взором несомненная память, оставшаяся от тысячелетий и донесшая до нас думы и чаяния древних людей. Вот и награда паломнику, вот ради чего стоило задержаться в этом мире – забыв о мытарствах долгого пути, я стоял, проливая слезы.
После этого мы побывали у реки Тамагава в Иода, и в Оки-но иси. На горе Суэ-но Мацуяма216 стоит монастырь, он называется Массёдзан217. Между соснами повсюду виднеются могилы, и печаль моя еще более умножилась: «Вот он каков, конец клятв „станем птиц неразлучной четою, будем раздвоенной веткой расти“218, а тут как раз из бухты Сиогама-но ура219 донесся звон вечернего колокола. Пасмурное небо пятой луны чуть посветлело, в тусклом лунном слете казалось, что остров Магаки-га сима совсем близко. Цепочкой тянулись к берегу рыбачьи лодки, прислушиваясь к голосам рыбаков, делящих рыбу, я понял чувства того человека, который сказал когда-то: „с печалью гляжу, как спускают на воду лодку...“220, еще большая грусть овладела душой. Вечером слепой монах, перебирая струны лютни-бива, пел то, что называют обычно „дзёрури221 северных провинций“. Это было не Хэйкэ222 , и не Ковакамаи223, а какой-то громкий деревенский напев, звучавший весьма назойливо, ибо исполнитель находился совсем рядом с нашими изголовьями, но поскольку он не забывал о местных традициях, мелодия показалась нам не лишенной своеобразной прелести.
Рано утром отправились в святилище Сиогама-дзиндзя поклониться местному божеству. Здешний правитель позаботился о том, чтобы святилище было восстановлено в прежнем виде, и оно радовало глаз толстыми столбами, ярко крашенными стропилами, высокой – в девять дзин224 – каменной лестницей, утреннее солнце играло на изгороди, покрытой алым лаком. Я исполнился благоговения: подумать только, сколь прекрасны обычаи нашей страны, что даже на самом краю глухой провинции, у самых пределов «Пыльного обиталища»225 чудесным образом пребывают божества! Перед алтарем – древний храмовый фонарь. На железной дверце написано: «Третий год Бундзи, дар Идзуми Сабуро»226. Перед глазами словно встает пятисотлетнее прошлое, и есть какая-то неизъяснимая прелесть в этом удивительном ощущении. Идзуми Сабуро – муж великой доблести, помнящий о своем долге, преданный и почтительный сын. Слава его достигла наших дней, и всякий сочтет за честь последовать его примеру. Истинно, как говаривали в старину: «Человек должен упорно продвигаться вперед по Пути, указанному Буддой, и исполнять свой долг. Слава же найдет его сама».
Солнце близилось к зениту. Наняв лодку, мы переправились на Максима – Сосновые острова. Проплыв около двух с небольшим ри, пристали к песчаному берегу Одзима.
О да, пусть давно уже истерты эти слова, но все же повторю их еще раз: Мацусима – воистину самое прекрасное место страны Фусан227, и нам нечего стыдиться перед китайцами, имеющими озера Дун-тинху и Сиху. Море с юго-востока внедряется в сушу, образуя бухту длиной в три ри, приливы и отливы здесь не менее прекрасны, чем на реке Чжэцзян в Китае. Островов в заливе не перечесть – высокие устремляются к небу, низкие ползут по волнам. Некоторые громоздятся один на другой, соединяясь по два или по три, посмотришь налево – там-сям разбросаны отдельные островки, посмотришь направо – один за другим следуя, тянутся единой грядой. Вон тот островок взвалил другой на закорки, а вон еще один – прижимает соседний к груди – чем не отец с любимым сынком или дед с внуком? Ярко зеленеют сосны, ветки гнутся под порывами морского ветра, их причудливые изгибы как будто распрямляются сами. Эти необозримые дали столь прекрасны, что лишь нежной красавице их уподоблю228. Не иначе все эти острова сотворил бог гор Ооямадзуми в далекие времена стремительно-быстрых богов. Это чудесное творение божественных сил, и какой человек дерзнул бы взять кисть и описать словами подобную красоту?
Взморье Одзима, продолжая сушу, выдается далеко в море. На взморье сохранились следы отдельной кельи наставника в дзен УНГО и его камень для медитаций. Кроме того, в тени сосен я заметил случайно человека, отвратившегося от мира, он, очевидно, живет тут же рядом в уединенной хижине из трав, над которой как раз поднимался дымок от сжигаемой хвои и сосновых шишек, и хотя неведомо было мне, что это за человек, чувство невольной приязни влекло меня к его хижине, а между тем, в морской глади отразился лунный лик, и дневной пейзаж сменился вечерним. Вернувшись к берегу, мы поискали себе жилье, и в конце концов устроились на ночлег в двухэтажном домике с большими открывающимися окнами, право, есть ли миг отраднее, чем тот, когда странник преклоняет наконец голову на случайное ложе среди ветров и туч!
О, Мацусима!
Займи же обличье у журавля
Сегодня, кукушка.
Сора
Замкнув уста229, я пытался заснуть, но сон все не шел ко мне. Когда я покидал свою старую хижину, Содо230 сложил о Мацусима стихи. А Хара Антэки231 подарил мне японскую песню о Мацу-га урасима. Развязав свой дорожный мешок, я извлек оттуда и стихи, и песню – и провел в их обществе остаток ночи. Были в мешке еще и строфы Сампу и Дакуси232.
На одиннадцатый день посетили монастырь Дзуйгандзи. Когда-то в старину, тридцать два правления тому назад, Макабэ-но Хэйсиро, удалившись от мира, уехал в Китай, вернувшись же, основал этот монастырь. Впоследствии, благодаря добродетелям и споспешествованиям наставника УНГО, была обновлена233 черепица семи молелен, засверкали золотом стены и алтарная утварь, возникли величественные храмы, прекрасные, словно воплощение Земли Вечного Блаженства. И сжала сердце тоска – а где же та давняя келья старца Кэмбуцу?234
На двенадцатый день отправились в Хираидзуми, намереваясь посмотреть на известную сосну Сестринский зуб – Анэха-но мацу и мост Порванная нить – Одаэ-но хаси, но в этой местности прохожие редки, даже тропы ловцов фазанов да дровосеков трудно различимы, так что в конце концов мы сбились с пути и вышли к гавани, которую называют Иси-но маки. Вдали над морем виднелась гора Золотого цветка – Кинкадзан, та самая, о которой когда-то сказано было: «Цветок из золота расцвел чудесный...»235, – в заливе толпились сотни кораблей, на берегу теснились людские жилища, и дымок от очагов поднимался над крышами. Да, могли ли мы помыслить, что окажемся в таком месте! Стали искать дом для ночлега, но не нашлось ни одного человека, который согласился бы нас приютить. В конце концов пришлось заночевать в какой-то убогой хижине, когда же рассвело, снова двинулись по неведомым тропам. Мельком взглянув на Переправу Рукав Содэ-но ватари, Мискантовое Пастбище – Обути-но маки, Тростниковую Равнину – Мако-но-каяха-ра, пошли по длинной дамбе. Миновав унылое Длинное болото – Наганума, переночевали в местечке под названием Тоима и наконец достигли Хираидзуми. Всего же пройдено было более двадцати ри.
Великолепие трех поколений236 краткий миг, за который успеет свариться похлебка237! Место, где некогда стояли главные ворота, мы обнаружили, не дойдя одного ри до Хираидзуми, Усадьба Хидэхира давно сравнялась с землей, о ней напоминает лишь возвышающийся среди полей и лугов холм, который когда-то имел название юра Золотого петуха – Кин-кэйдзан238. Сначала мы поднялись к Высокому замку – Такадата239, откуда нашим взорам открылась большая река, текущая с юга – Китакамигава. Другая река – Коромогава огибает замок Идзуми240 и под Высоким замком впадает в Китакамигава. Остатки усадьбы Ясухира241 находятся за заставой Коромогасэки, похоже, что она закрывала южные подступы к Хираидзуми, ограждая замок от нашествий разбойников. О да, отобрав преданнейших из преданных вассалов, Ёсицунэ укрылся с ними здесь, в Высоком замке, но миг славы так краток, все исчезает под буйными травами. «Страна распадается с каждым днем. // Но природа – она жива: //И горы стоят, и реки текут, // И буйно растет трава...» вспомнилось мне и, «присев на дорожную шляпу» я долго сидел, роняя слезы.
Летние травы.
Доблестных воинов сны
В них затерялись.
Цветы унохана -
Будто пряди седые Канэфусьг243
Белеют в листве.
Сора
Начинается церемония «открытия святынь» двух храмов244, о которой слухи давно уже волновали мое воображение. В Зале Сутр сохранились статуи трех военачальников245, а в Зале Света находятся усыпальницы трех поколений246 и три образа будд247. Семь сокровищ248 давно уже были бы разбросаны, драгоценные дверцы выломаны порывами ветра, позолоченные столбы сгнили бы от инея и снега, и в конце концов все развалилось бы и исчезло в буйных травах, когда 6 не окружили Залу со всех четырех сторон новыми стенами, и не покрыли бы все это черепичной крышей, дабы сберечь от ветра и дождя, так что стал он напоминанием об ушедших тысячелетиях.
Даже летние ливни
Его пощадили, не потускнел
Сияющий храм.
Устремляя мысленный взор свой далеко вперед к владениям рода Намбу250, заночевали в селении Ива-дэ. Отсюда мы собираемся идти к Огуросаки и Мид-зу-но одзима, и далее – от горячих источников На-руго к заставе Ситомаэ, затем перейдем в провинцию Дэва. По этой дороге путники ходят редко, поэтому стражу мы показались подозрительными, но в конце концов нам удалось благополучно миновать заставу. Поднявшись на высокую гору, обнаружили, что день преклонился к вечеру, и, приметив неподалеку домик сторожа, попросились к нему на ночлег, течение трех дней лил дождь и бушевал ветер, ПОЭТОМУ вынуждены были оставаться в этих и горах.
Блохи и вши.
Лошадь мочится прямо
У изголовья.
Хозяин сказал нам, что отсюда в Дэва надо идти через высокие горы, где легко сбиться с пути, поэтому лучше всего нанять проводника. «Ну что ж, раз так» согласились мы и попросили подыскать нам кого-нибудь, в результате доблестный молодец с мечом на боку и с дубовым посохом в руке повел нас через горы. Мы шли за ним, одолеваемые тревожными мыслями: «Ну, уж сегодня-то непременно попадем в беду». Хозяин оказался совершенно нрав: в высоких горах, густо поросших лесом, не было слышно даже птичьих голосов, внизу под деревьями царила кромешная тьма, ветер взметывал клубы пыли и песка до самых туч, мы пробирались сквозь заросли мелкого бамбука, переправлялись через ручьи, карабкались по скалам, покрывались холодным потом, и в конце концов вышли к Могами-но сё. По словам нашего проводника, на этой дороге можно ждать любых неприятностей. «Большая удача, – радовался он, прощаясь с нами, – что мне удалось провести вас так, что с вами ничего не случилось». Его слова заставили нас содрогнуться, хотя все уже было позади.
