Текст книги "Темный покровитель (ЛП)"
Автор книги: М. Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
Последнее я произношу с сарказмом, все еще не веря, что у Сальваторе есть хоть какая-то реальная причина думать, что Братва хочет причинить мне вред, только желание заставить меня думать, что ему нужно меня спасти. Но вместо того, чтобы резко ответить, Сальваторе замолкает и, кажется, на мгновение задумывается, потянувшись за вином и макая кусок хлеба в оливковое масло с травами, которое принес официант.
– Почему ты так считаешь? – Он с любопытством смотрит на меня. – Что было бы безопаснее покинуть страну.
– Если эта угроза от Братвы реальна, то не лучше ли увезти меня как можно дальше от них? – Я убеждаюсь, что он слышит сомнение в моем голосе, что я не очень-то верю во все это. – Они узнают, что ты отвез меня домой. Где я нахожусь. И, возможно, на твой особняк им будет сложно напасть, но именно это они и будут планировать. – Я пожимаю плечами. – Но, конечно, я уверена, что тебе лучше знать. – Мой тон до тошноты приятен, но в нем нет и намека на настоящую привязанность.
К моему удивлению, Сальваторе, похоже, все еще размышляет.
– Возможно, ты права, – медленно произносит он. – Мой инстинкт подсказывал мне, что нужно поместить тебя за высоким забором и толстыми стенами, с усиленной охраной, и просто сделать так, чтобы к тебе невозможно было подобраться. Но, возможно, лучше было бы отвезти тебе в другое место, пока я не разберусь с этим.
Черт. Я понимаю, что ненароком дала Сальваторе повод увести меня еще дальше от Петра. Я хотела с ним поспорить, но поспорила слишком хорошо.
Однако он меня слушает. Я не могу не почувствовать, как смягчаюсь, хотя бы немного. Впервые Сальваторе не отмахивается от моего мнения и не игнорирует его. Кажется, он действительно принимает мои мысли во внимание. Если бы Петр действительно хотел вернуть меня, разве он не попытался бы снова? Разве он не потребовал бы меня обратно у Сальваторе? Я прикусываю губу, гадая, может, он так и сделал, а я просто не знаю об этом. Не удивлюсь, если Сальваторе просто не сказал мне об этом.
– А Петр пытался с тобой встретиться? – Неожиданно спрашиваю я, когда нам уносят первое блюдо и приносят второе – салат "Капрезе" с тонко нарезанными кружочками моцареллы, свежими помидорами и базиликом, искусно разложенными на узорчатой фарфоровой тарелке. – Он пытался выторговать меня обратно?
В выражении лица Сальваторе мелькает что-то похожее на сочувствие, и в ответ я чувствую укол гнева. Мне не нужна жалость. Я не хочу, чтобы он жалел меня. Он медленно качает головой.
– Сообщения от Братвы… это угрозы насилия, Джиа. Петр не торгуется за твое возвращение. Если ты им и нужна, то не для брака. Петр не намерен больше брать твою руку.
Моя грудь болезненно сжалась.
– Я тебе не верю. – Мой голос дрогнул, и я стиснула зубы, ненавидя это. Я не хочу, чтобы Сальваторе видел мою боль, мою слабость. Я хочу, чтобы он сожалел о своем поступке, но не хочу, чтобы он видел, как хрупко сейчас мое сердце. – Ты бы не сказал мне, даже если бы он это сделал. Ты не хочешь, чтобы я надеялась, что он придет за мной. Ты хочешь, чтобы я поверила в твою ложь о нем, и о Братве…
Сальваторе проводит рукой по волосам.
– Мы можем обойтись, не разговаривая об этом, хотя бы за одним ужином, Джиа? Мы зашли в тупик. Я знаю правду, и о Братве, и о том, почему я женился на тебе, а не позволил Петру заполучить тебя. Ты отказываешься мне верить, и я действительно не знаю, какие доказательства могли бы тебя переубедить, если только не отдать тебя им в руки и не позволить тебе испытать их жестокость на собственном опыте. А этого я, разумеется, делать не намерен. Я женился на тебе, чтобы избавить тебя от того, каким будет твое будущее с ними.
– И какое же это было бы будущее? – Я деликатно откусываю кусочек салата, подношу его к губам и запиваю вином. Я смотрю, как глаза Сальваторе переходят на мой рот, и сопротивляюсь желанию застонать от вкуса, который перекатывается на моем языке. Насыщенный, соленый и сладкий одновременно, это лучшая еда, которую я когда-либо пробовала. Мне не терпится узнать, что ждет нас дальше, но я не собираюсь сообщать об этом Сальваторе. Я не хочу, чтобы он знал, что мне все это нравится.
– Я не собираюсь вдаваться в подробности, Джиа, – резко говорит Сальваторе. – Я отказываюсь сидеть здесь, за ужином, который должен был стать приятным вечером для нас обоих, и рассказывать тебе страшные истории о жестокости Братвы. О том, что твоя предполагаемая любовь могла сделать с тобой. О том, что они сделали бы с тобой сейчас, попади ты им в руки. О том, что они сделают из тебя показательный пример, чтобы причинить мне боль. – Он поджимает губы, и я вижу, как в его глазах на мгновение вспыхивает настоящий гнев. От этого у меня в животе все сжалось, а по венам пробежал холодок.
Я не верю ему. Не верю. Все мои чувства по поводу этого брака основаны на идее, что Сальваторе украл меня для себя, потому что жаждал дочери своего лучшего друга. Что угроза Братвы раздута, а то и вовсе является ложью, чтобы прикрыть то, что он сделал. Что без его вмешательства брачный договор прошел бы без проблем, и сейчас я была бы счастливой женой, влюбленной в пентхаус Петра, пока мы вместе постигали бы все секреты супружеского счастья.
Но либо Сальваторе – лучший лжец в мире, либо он действительно верит в то, что говорит. Возможно, я невинна и немного наивна, меня оберегал отец, но я не глупа. В его лице и голосе нет фальши. Его выражение жесткое, холодное, голос резкий, глаза полны гнева при мысли о том, что может со мной случиться. И от одной мысли, что это правда, что он действительно верит в то, что мне угрожала договоренность, у меня лед стынет в жилах.
Что, если это правда?
Эта мысль ужасна. Я откладываю вилку и тяжело сглатываю, вытирая губы салфеткой и пытаясь скрыть от Сальваторе, о чем я думаю. Если то, что говорит Сальваторе, правда, если Братва причинила бы мне вред, если они хотят причинить мне вред сейчас, если все это было уловкой, тогда весь мой мир сдвинется с мертвой точки. Если все это правда, значит, Петр никогда меня не любил. Все наши романтические вечера вместе, шепот, обещания и фантазии были ложью. Если это правда, то мой отец был дураком, заключившим договор, а не хитрым дипломатом. А если это правда, то Сальваторе действительно спас меня от ужасного будущего, а не увел и не разрушил мою жизнь.
Я не готова с этим смириться. Не могу. Одна мысль о том, что все так резко изменилось, заставляет меня вздрагивать, и меня охватывает паническое чувство. Я только-только оправилась от горя, вызванного потерей отца. Я не могу смириться с тем, что мой мир снова будет так основательно разрушен.
Я должна держаться за то, во что верила все это время.
Напротив меня Сальваторе медленно выдыхает.
– Я хочу укрыть тебя от всех этих неприятностей, Джиа, – наконец говорит он. – Я хочу сделать так, чтобы ты могла просто быть счастливой, не опасаясь осложнений, связанных с Братвой, и не зная о наших текущих переговорах. – Он поднимает руку, прежде чем я успеваю что-то сказать, и его глаза сужаются. – Не говори, что ты не можешь быть счастлива из-за всех тех мерзких способов, которыми я разрушил твою жизнь. Я слышал эту речь достаточно, чтобы запомнить ее, Джиа, так что, думаю, мы можем признать, что я услышал тебя и понял твою позицию, даже если я с ней не согласен.
Он делает паузу, пока официант приносит следующее блюдо – болоньезе из телятины в элегантной белой сервировочной чаше, и выкладывает его на тарелку для каждого из нас. Наливает вино нового урожая, и Сальваторе ждет, пока сервер отойдет, а затем смотрит на меня и тянется за своим вином.
– И что же нам остается? – Тихо спрашиваю я. – Ты говоришь, что понимаешь, но это ничего не меняет. Я все еще твоя жена, а не его. Я все еще заперта в твоем особняке, а не живу в пентхаусе Братвы. Я все еще… – Я начинаю говорить "девственница", но мои щеки слегка разгораются, когда я задаюсь вопросом, насколько это правда. С технической точки зрения я девственница, но после некоторых вещей, которые Сальваторе заставил меня почувствовать, и некоторых мыслей, которые у меня были, я не чувствую себя девственницей.
Сальваторе долго смотрит на меня. Он тоже отложил вилку, как будто разговор испортил ему аппетит, и я чувствую легкое чувство вины. Несмотря на все разногласия в нашем коротком браке, кажется, что он пытался сделать что-то хорошее. Как будто этот ужин действительно был запланирован, чтобы дать нам возможность поговорить на нейтральной территории. Я думаю о платье и украшениях, которые он прислал сегодня, о тщательно подобранной еде, все это я воспринимаю как более высокомерный способ выбора вещей для меня. Или, наоборот, он пытается меня избаловать. Чтобы исправить ситуацию. Дизайнерская одежда, драгоценности, пятизвездочная еда, приготовленная личным шеф-поваром. Можно взглянуть на это с другой стороны – более приятной. Но, возможно, это слишком большая честь для него. Не позволяй ему слишком смягчить тебя, предупреждаю я себя. Это не изменит того, что он сделал.
– И что же нас ждет? – Осторожно повторяет Сальваторе и тянется за вилкой, пока я откусываю кусочек. Лапша мягкая, как масло, телятина сочная и идеально приправленная, соус полон вкуса. Все это восхитительно, и я тянусь за вином, стараясь не позволить себе слишком размякнуть. Это может быть идеальная ночь, если я захочу. Но есть искушение смириться с обстоятельствами. Мне не нравится быть несчастной. Я не хочу злиться.
– Возможно, ты права насчет медового месяца, – продолжает он. – Возможно, это было бы хорошо, если бы мы уехали. В конце концов, не то, чтобы у меня не было возможности разобраться со всем здесь, даже на расстоянии. Было бы хорошо, если бы между тобой и Братвой было пространство. И, возможно, некоторое время, проведенное наедине, в другом месте, поможет нам наладить отношения.
Инстинкт подсказывает мне, что мы никогда не будем в "лучших отношениях", не тогда, когда он так полностью разрушил мою жизнь. Но, накручивая на вилку очередной кусочек болоньезе, я задумываюсь, так ли это на самом деле.
Он выслушал меня. Он мог бы вообще отказаться от этой идеи просто потому, что ее предложила я. Он мог бы счесть меня глупой и избалованной, желающей медового месяца в браке, против которого я выступала. Но вместо этого он воспринял меня всерьез. Может, все не так уж плохо?
Я отгоняю эту мысль, как только она приходит мне в голову. Сейчас я не могу позволить себе смягчиться по отношению к Сальваторе. Потому что у меня есть только два варианта. Либо он говорит мне правду, и все, что произошло с тех пор, как мой отец устроил мне свадьбу, было ложью, не намеренной со стороны отца, а со стороны Петра, либо Сальваторе лжет, чтобы заставить меня чувствовать себя именно так, как я чувствую сейчас. Чтобы я доверилась ему, поверила, что все это: сегодняшняя ночь, возможность медового месяца, его готовность обдумать мои слова – правда.
Легче поверить в то, что Сальваторе – эгоист, укравший меня ради собственных желаний, чем в то, что моего отца обманула Братва и что все его попытки поступить со мной правильно в конечном итоге только навредили бы мне. За это я и ухватилась, оттеснив на задворки сознания тот маленький голосок, который твердит об обратном.
Сальваторе доедает свою еду и откидывается на спинку стула, когда официант приходит, чтобы забрать тарелки.
– Ты со мной не споришь, – замечает он, и я заставляю себя улыбнуться, изобразить на губах насмешливый изгиб, которого, как я знаю, он сейчас от меня ждет. Я не хочу, чтобы он видел, как я переживаю.
– Зачем девушке спорить о медовом месяце? – Я наклоняю голову. – Я никогда раньше не выезжала за пределы страны. Я бы не отказалась. Роскошный отель… пятизвездочные блюда…
– Я понял, Джиа, – сухо говорит Сальваторе. – Тогда я спланирую поездку. Мы отправимся через два дня, если у тебя нет возражений? – Судя по тону его голоса, он ожидает, что я буду возражать, из принципа, но я не возражаю.
Поездка отдалит меня от Петра, это правда, но какая-то часть меня хочет уйти от всего этого. От горя, связанного с потерей отца, от шока, вызванного изменением моих брачных планов, от потери того, что я планировала на свою жизнь. Не думаю, что Сальваторе изменит свое мнение по этому поводу, раз уж он согласился, а если я буду спорить, он, скорее всего, скажет, что я специально веду спор и использует это, чтобы дискредитировать любые его аргументы в будущем. Так что я не вижу смысла пытаться.
Может быть, поездка в новое место поможет мне излечиться от всего этого. И если Петр действительно любит меня, рассуждаю я, ничто не помешает ему вернуть меня.
А если нет, то все это не имеет никакого значения.
– Мне нужно пройтись по магазинам. – Я вожусь с вилкой для десерта, пока официант приносит искусно сервированный кусок тирамису и ставит его между нами. – Мне нужна новая одежда для поездки. Новые бикини. Я полагаю, мы отправимся куда-нибудь в тропики?
Сальваторе усмехается, и на его обычно суровом лице появляется редкий момент юмора.
– Думаю, я бы тоже не отказался от солнца и тепла. Ранняя весна здесь не позволяет рассчитывать на комфортное тепло.
– Когда ты в последний раз брал отпуск? – Вопрос прозвучал прежде, чем я его осознала. Я не хотела спрашивать его о чем-то личном, чтобы показаться, будто мне не все равно. Но когда слова вырвались наружу, я поняла кое-что еще.
Мне на самом деле любопытно.
Я знаю этого человека всю свою жизнь, в том смысле, что он всегда был рядом, на задворках. Лучший друг моего отца, его голос, его правая рука. До смерти отца я часто видела Сальваторе на ужинах, где меня отпускали после десерта, прежде чем мужчины начинали говорить, когда он выходил из дома после встреч с моим отцом, на крестинах, свадьбах и похоронах, на всех мероприятиях, на которых должен был присутствовать мой отец и которые было уместно посетить и мне. За всю свою жизнь я тысячу раз случайно заговаривала с ним – здравствуйте, прощайте, как дела? Но до этого, до смерти отца, он никогда не был для меня кем-то значимым. Я никогда не думала о нем как о человеке, а только как об элементе жизни моего отца.
Как барный шкаф в гостиной или удобный диван.
Но потом мой отец умер, и он стал моим опекуном. А теперь он мой муж.
Он больше не молчаливая фигура. Он живой, дышащий, из плоти и крови мужчина. Мужчина, которому суждено разделить каждую интимную грань моей жизни.
А я понятия не имею, кто он такой.
Сальваторе обдумывает мой вопрос, как будто это что-то серьезное, а не то, что можно было бы назвать светской беседой.
– Я никогда не был в отпуске, – наконец говорит он, и я поднимаю голову, сужая глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– Это простое утверждение. – Его рот подергивается, и в нем снова проскальзывает немного редкого юмора. Если бы я не знала лучше, то подумала бы, что я его забавляю.
– Мне не нравится, когда надо мной смеются, – фыркнула я, погружая кончик десертной вилки в сливочный, пористый кусочек тирамису на своей тарелке. – Забудь, что я спрашивала.
Сальваторе медленно выдохнул.
– Твой отец не был человеком, который брал отпуск. Вернее, не в том смысле, в каком ты, вероятно, думаешь об отпуске. Я говорил тебе, что раз в год мы вместе ездили на рыбалку на севере штата Нью-Йорк.
Я поднимаю бровь, стараясь не морщить нос.
– Это не отпуск.
Сальваторе тихо смеется, и я чувствую, как напряжение между нами понемногу рассеивается. Он откусывает от десерта, и я начинаю ощущать треск камина на другом конце комнаты, теплый, слабый свет, интимность момента. Посмотрите на нас, мрачно думаю я, не сводя взгляда с красивого взрослого мужчины напротив меня. Мы беседуем, как обычная пара. Ни малейшего намека на ссору.
– Как я и говорил. – Он откусывает еще кусочек. – Не твое представление об отпуске. Но Энцо никогда не любил уезжать от тебя далеко и надолго. И он волновался, когда брал тебя куда-то. Он боялся, что с тобой что-то случится. – Он колеблется, и я задаюсь вопросом, чего он не говорит.
Может, он думает об угрозе, которую, по его мнению, представляют Братва, о том, что, по его мнению, мой отец почти непреднамеренно передал меня в руки, и не говорит об этом, потому что не хочет снова со мной ссориться.
– Он думал, что, взяв меня в отпуск, подвергнет меня опасности? – Я нахмурилась, потянувшись за маленьким бокалом портвейна, который принес сервер. Я выпила за ужином больше вина, чем когда-либо в жизни, и в голове у меня немного помутилось. – В этом нет никакого смысла. – Я всегда удивлялась, почему мы всегда остаемся так близко к дому. Все мои друзья ездили со своими семьями в туры по Европе, в другие места в Штатах, часто отправлялись в летние поездки на Сицилию. Но мой отец никогда не ездил ни на одну из этих семейных встреч на высшем уровне и вообще никуда меня не брал. Я полагала, что он домосед, но знаю, что он мог позволить себе отвезти нас куда угодно.
Сальваторе медленно вздохнул, нахмурив брови, словно решая, что и как он хочет сказать.
– Ты многого не знаешь о своем отце, Джиа.
Я напряглась.
– Я прекрасно знала своего отца.
– Я не об этом. – Он поднимает руки, как бы отгоняя колючие слова, которые я могу бросить в его адрес. – Я не говорю, что твой отец был кем-то совершенно другим, или ты никогда не знала его по-настоящему, или пытаюсь как-то разрушить твою связь. Ясно?
Я чувствую небольшой румянец на высоких скулах. Возможно, это было немного не по правилам.
– Хорошо, – спокойно отвечаю я и вижу, как на лице Сальваторе мелькает удивление, причем так быстро, что я почти не успеваю его заметить, как оно исчезает.
– Насколько тебе известно, я никогда не был отцом, – добавляет он, криво усмехаясь, что вызывает во мне странный прилив ревности. Почему-то, хотя я знаю, что Сальваторе ложился в постель с другими женщинами, ему сорок с небольшим, черт возьми, мне не нравится слышать это или думать о реальности этого. Особенно когда он получает меня свободной и чистой, без того, чтобы мужчина когда-либо делал больше, чем просто прикасался ко мне. – Но я думаю, есть вещи, которые все отцы пытаются скрыть от своих детей. То, что они считают слабостью, возможно. Если бы у меня был ребенок, я бы хотел, чтобы он видел меня сильным. Непоколебимым. Кого-то, кто не подвержен слабостям других мужчин.
Я хмурюсь, пытаясь понять, о чем он говорит, пока он продолжает. Я никогда не считала своего отца слабым. И уж точно не вижу ничего слабого в Сальваторе.
– Твой отец очень любил твою мать. Это была редкая любовная пара. Он был безутешен, когда потерял ее, хотя и пытался это скрыть. И он так боялся потерять тебя. Он опекал тебя, оберегал, потому что ты была всем, что у него осталось от нее. И он не решался взять тебя с собой куда-либо, подвергнуть опасности. Автокатастрофа, авиакатастрофа. Враг, наметивший тебя в качестве мишени. Неудачное ограбление. Любая из обычных опасностей жизни и тех, что сопутствуют нам. Он хотел, чтобы ты была максимально защищена от них. А это означало, что ты должна была оставаться дома, где с тобой ничего не могло бы случиться.
Сальваторе делает глубокий вдох, и у меня возникает ощущение, что он пристально наблюдает за моим лицом, ища мою реакцию.
– Я думаю, может быть, пришло время изменить это. Сейчас опасность грозит как дома, так и в любом другом месте. И я думаю, что нам обоим будет полезно сменить обстановку.
Я не могу придумать, что сказать. Мне кажется, что я все еще впитываю все, что он мне только что сказал.
– Я не хотел тебя расстраивать, Джиа, – тихо говорит Сальваторе, и я поднимаю голову, встречаясь с его взглядом. Он выглядит на удивление обеспокоенным, как будто искренне переживает за меня. – Я не хочу, чтобы ты стала хуже думать об Энцо. Я бы никогда этого не хотел.
– Я и не думаю. – Я качаю головой, допивая портвейн и отставляя стакан в сторону. – Я никогда не смогу думать о нем хуже. Он был моим отцом, и он был хорошим отцом. Может, это был не совсем правильный способ справиться с проблемами, но я могу это понять. – Я прикусила губу. – Я не могу представить, каково это – любить кого-то так сильно. Надеюсь, я буду поступать по-другому. Но я не могу винить его за то, что он сделал.
Что-то отражается на лице Сальваторе – эмоция, которую я не могу прочесть, а может, я просто не узнаю ее. Он выпрямляется, выражение его лица разглаживается, и он кладет на стол свою полотняную салфетку.
– Если ты возьмешь с собой значительное количество охраны, то завтра можешь отправиться за покупками в город, – говорит он, его голос снова становится грубым и деловым. Все следы мягкости и интимности исчезли, мгновенная близость испарилась, и между нами снова четкое разграничение пространства. – Ты можешь попросить моего водителя отвезти тебя. Если хочешь, можешь встретиться со своими друзьями.
Я чувствую, как вздрагиваю от того, что мне указывают, что я могу делать, что мне дают инструкции и указания. Мне хочется огрызнуться, сказать ему, что я буду делать все, что захочу, но на самом деле я не могу. Если я откажусь от его правил, то просто не смогу уйти. И это тоже раздражает меня. Это вытесняет ту недолгую мягкость, которую я испытывала по отношению к нему, напоминая мне о дисбалансе сил между нами. Я ему не ровня, не партнер. Я – его долг. Его ответственность. Я могу быть его женой в глазах Бога и закона, но он не будет относиться ко мне иначе, чем как к еще одной вещи, которую нужно контролировать и сдерживать.
– Хорошо. – Я тоже бросаю салфетку на стол. – Водитель. Охрана. Как скажешь. – В моем голосе звучит сарказм, и я знаю, что он его слышит. Выражение его лица становится жестким, и он встает, чтобы отодвинуть для меня стул, когда я встаю.
Я чувствую, как исчезает момент возможности между нами, и комната вокруг нас становится холодной, когда я возвращаюсь в реальность.
