Текст книги "Меморист"

Автор книги: М. Дж. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 8

Вена, Австрия

Пятница, 25 апреля, 10.30

Через два часа, после того как Пауль Пертцлер получил задание по телефону, номер которого был известен лишь немногим избранным, он направлялся к одному из двух свободных столиков в кафе «Моцарт» на Альбертинаплатц. Проходя мимо молодой женщины, сидящей в одиночестве за чашечкой кофе, он задержал взгляд на ее восхитительной фигуре. По крайней мере, на той ее части, которая была ему видна от талии и выше. Сам Пертцлер отличался неказистой внешностью: среднего роста, жидкие русые волосы, темно-карие глаза и кожа в красных пятнах, – и женщина даже не подняла на него взгляд, что было просто замечательно, поскольку это дало ему возможность подольше полюбоваться ложбинкой между грудями, видневшейся в вырезе черного свитера. Он был настолько поглощен созерцанием этих прелестей, что не заметил, как у него из-под мышки выскользнула газета.

– Прошу прощения… – Мужчина, подобравший газету, был в синей джинсовой куртке и солнцезащитных очках с зеркальными стеклами. – Вы выронили газету.

Пертцлер с огорчением поблагодарил его, взял газету и продолжил путь к свободному столику. Заказав пиво, он закурил и уставился в окно. Рингштрассе всегда запружена народом независимо от сезона, времени суток и погоды. И сегодняшний день не был исключением. На противоположной стороне улицы находилось здание городской ратуши, занимающее целый квартал. Это был замечательный образчик старой архитектуры, поражающий своим величием до тех пор, пока глаз не замечал, какой же он грязный. Целое столетие сажи и копоти. Вена отчаянно стремится цепляться за прошлое, даже когда оно оказывается токсичным. Вторая мировая война завершилась больше шестидесяти лет назад, однако до сих пор то и дело всплывают тайны о причастности Вены к тем страшным событиям, обнажающие все новые преступления нацистов.

Когда из кафе выходил мужчина в джинсовой куртке, Пертцлер лишь мельком взглянул на него, но когда из-за столика поднялась молодая женщина в свитере с глубоким вырезом, он проследил за каждым ее шагом. Через несколько минут после ее ухода Пауль взглянул на часы, бросил на стол несколько монет и встал.

Войдя в парк Ратхаус, он не спеша прогулялся по ухоженному саду, в котором были представлены самые разнообразные виды растений. Пертцлер задержался, чтобы полюбоваться японской пагодой, а затем очень старым китайским гинкго, изобразив большой интерес, хотя на самом деле для него это дерево было самым обыкновенным кленом. Но перед тем как развернуть зажатую под мышкой газету, ему нужно было убедиться в том, что за ним не следят.

К проводным линиям связи слишком просто подключиться, разговоры по сотовому телефону слишком легко перехватить, электронная почта достаточно надежна, но оставляет следы, доски объявлений действуют неплохо, но Пертцлер предпочитал старые, проверенные способы. Он проработал в своем ремесле вот уже двадцать пять лет только по одной причине – он был необычайно осторожен и никогда не давал никому повода обратить на него внимание. Именно так ему удавалось добиваться успеха. И это дело не станет исключением. Заказчик платит тройной гонорар за то, чтобы все было сделано быстро и как нужно. А тройной гонорар – это в три раза лучше.

Удостоверившись в том, что за ним никто не следит, Пертцлер сел на скамейку, развернул свежий номер «Интернэшнл геральд трибьюн» и пробежал взглядом первую страницу.

РЕДКОЕ ПИСЬМО БЕТХОВЕНА ОБНАРУЖЕНО ЧЕРЕЗ ДВЕСТИ ЛЕТ

Сюзен Эссекс – Вена, Австрия

Эксперт художественного салона «Доротеум» обнаружил в потайном отделении антикварной шкатулки письмо на двух страницах, предположительно написанное Людвигом ван Бетховеном. Если подлинность письма будет установлена, стоимость находки может составить свыше семисот пятидесяти тысяч евро.

Информация поступила в корпункт от источника, пожелавшего не называть себя. Нам не удалось связаться с Джереми Логаном, куратором отдела иудейского искусства, обнаружившим реликвию, но представитель художественного салона подтвердил факт ее существования.

Эксперты сходятся в том, что поскольку шкатулка принадлежала Антонии Брентано, близкой подруге Бетховена и, возможно, его «бессмертной возлюбленной», письмо с большой долей вероятности является подлинным.

Шкатулка с играми, подаренная великим композитором Брентано, будет выставлена на торги на следующей неделе, однако она будет продаваться без письма. По оценкам, стоимость шкатулки предположительно составит сто тысяч евро.

Миллионы тех, кто прочитает эту статью, почерпнут из нее одну и ту же информацию, однако в том варианте, который сейчас держал перед собой Пауль, было подчеркнуто несколько десятков букв. Расшифровав это закодированное послание, он узнает все необходимое о новом задании, полученном от неизвестного заказчика. Правда, заказчик назвал свое имя, но Пертцлер не сомневался, что оно не настоящее, в отличие от древнего письма, которое ему поручили выкрасть.

ГЛАВА 9

Я начался не тогда, когда родился, и не тогда, когда был зачат. Я рос, развиваясь, на протяжении бесчисленных мириад тысячелетий. Все опыты всех этих жизней и бесчисленное множество других жизней пошли на созидание душевного и духовного содержания моего «я»… О, сколько еще раз мне предстоит родиться заново!

Джек Лондон «Смирительная рубашка» («Межзвездный скиталец»)

Вена, Австрия

Суббота, 26 апреля, 07.30

У самого начала ленты транспортера в ожидании багажа застыли мужчина и женщина, поглощенные напряженным разговором.

– Что ж, в таком случае, когда мы получим доступ в концертный зал?

Говорившим был очень высокий мужчина с золотыми часами «Ролекс» на руке, в синей куртке с блестящими золотыми пуговицами, белой рубашке, джинсах и ковбойских сапогах под крокодилью кожу. Его голос с протяжным техасским акцентом был наполнен беспокойством, а взгляд постоянно метался вокруг, словно оценивая всех, кто находился рядом, как потенциальную угрозу.

– Мы условились отправиться туда завтра…

Акцент женщины был не таким выраженным, как у ее спутника, и хотя она также была одета буднично, ее наряд был далеко не такой дорогой, как одежда ее спутника. Не договорив, она шагнула к транспортеру, чтобы взять чемодан. Вывалившийся вперед серебряный крестик на тонкой цепочке качнулся, поймав на себе луч света. К тому времени, как Том Пакстон, опомнившись, поспешил на помощь, женщина уже сняла тяжелый чемодан с ленты и поставила его на пол.

На багажной бирке вокруг стилизованного земного шара было выведено золотыми буквами «Глобальная служба безопасности». А ниже – имя женщины, Керри Нельсон, название странички в Интернете, номер телефона и адрес в Хьюстоне, штат Техас.

– Завтра? Ты это серьезно? – Том провел рукой по выгоревшим на солнце волосам, еще раз оглядываясь вокруг. – Чем вызвана такая задержка? Концерт состоится через пять дней. Ты же читала отчеты об этом здании. Для службы безопасности это же сущий кошмар! Мы не можем ждать.

– Наша команда живет там последние четыре недели, так что не осталось никаких сюрпризов…

– Да если бы у нас было сто человек и сто дней, этого все равно не было бы достаточно! И мне сейчас наплевать на нашу команду. Я хочу побывать на месте сам. – Его голос стал резким. – К нам прикованы взгляды всех, кто занимается нашим ремеслом… за нами внимательно следят инвесторы. Террористы пускают слюнки по поводу этого концерта. Главы государственных служб безопасности со всего мира, сотни важных персон и экспертов…

– Что вы от меня хотите? Вы думаете, я собираюсь повести вас в венский зоопарк? – Керри говорила как мать, пытающаяся унять истерику двухлетнего ребенка. – Сегодня мы работаем. Просто мы не поедем в концертный зал. Нас уже ждет водитель. Он отвезет нас в гостиницу, где мы встретимся с главой службы безопасности конференции, затем с сотрудниками службы безопасности концертного холла, которые приедут к нам, и, наконец, мы встретимся с главой управления полиции…

Она увидела, как на ленту вывалился чемодан Тома.

На этот раз он заметил движение своей спутницы и опередил ее, первым схватив свой багаж.

– Ну, хорошо, пошли.

Они направились к таможне, и Том продолжал всматриваться в толпу, хотя он и понимал, что им следует опасаться только самых умных и хитрых – а умные и хитрые никогда не выделяются в толпе.

ГЛАВА 10

Суббота, 26 апреля, 08.17

Устроившись на заднем сиденье такси, которое везло ее в гостиницу, Меер испытывала одновременно усталость и нервное возбуждение. Перелет через океан прошел без происшествий, но она так и не смогла заснуть. Несмотря на серьезные опасения, Меер внезапно собралась отправиться в Вену, не потому что верила, как полагал Малахай, что вид шкатулки с играми пробудит воспоминания из прошлой жизни, а потому что надеялась, что ее вид прольет луч света на воспоминания из жизни настоящей. Быть может, прикоснувшись к этой реликвии, осмотрев ее, она получит хоть какое-то представление о том, где и когда могла ее видеть.

За окном не было ничего достойного внимания до тех пор, пока машина не въехала в центральную часть города, и там справа потянулись сплошные ряды старинных зданий, а слева заблестела буро-зеленоватая лента Дуная.

Приехав в гостиницу, Меер выяснила, что ее номер будет готов только к официальному расчетному часу – к часу дня. Оставив вещи в вестибюле, она вышла на улицу и попросила швейцара вызвать такси. Назвав водителю адрес своего отца, Меер поймала себя на том, как по-чужому прозвучало это название. Отец жил в Вене вот уже двадцать лет, но она никогда не навещала его здесь, встречаясь с ним в Нью-Йорке один-два раза в год, когда он приезжал туда по делам. За ужином отец расспрашивал ее о личной жизни, пытаясь выяснить ее внутреннее состояние, а она ограничивалась общими словами о работе и знакомых, торопясь сменить тему и заставить отца рассказать о последних приключениях в охоте за сокровищами. Меер обожала эти рассказы. Она слушала их с самого детства. Маленькой девочкой Меер Логан больше всего на свете хотела отправиться вместе с отцом на поиски сокровищ, пугаясь и в то же время восторгаясь мыслью о том, что в нее будут стрелять, за ней будут гоняться сторожевые собаки и ее арестуют за контрабанду.

Всего через несколько минут после того, как такси отъехало от гостиницы «Захер», дорога стала тряской, и Меер выглянула в окно.

– Булыжник, – на сносном английском объяснил водитель. – Я сразу узнаю туристов. Как только мы начинаем прыгать на этих улицах, они удивляются. Мы въехали в Шпиттльберг, самую древнюю часть города.

Как ни странно, этот неровный ритм подействовал на Меер успокаивающе, как и двух– и трехэтажные дома, обступившие вплотную узкие улочки. Все выкрашенные в яркие цвета, почти на всех подоконниках горшки с цветами. Этот квартал напомнил Меер более старый, более облагороженный вариант нью-йоркского Гринвич-Вилледж. Проехав еще несколько ярдов, водитель остановил машину на левой стороне улицы у дома номер 83 по Киртхенгассе, бледно-голубого трехэтажного здания с темно-зелеными ставнями. Именно здесь жил отец Меер.

Логан позвонила. На двери висел венок из высушенных лавровых листьев, и девушка, дожидаясь, когда отец ей откроет, принялась их считать. Дойдя до двенадцати, она позвонила снова. На двадцати двух она заключила, что его нет дома.

Поскольку Меер решила лететь в Вену только вчера и заказала билет в самую последнюю минуту, у нее не было времени, чтобы предупредить о своем приезде. Вчера вечером в ожидании посадки она позвонила отцу домой, попала на автоответчик и оставила сообщение, что если самолет приземлится по расписанию, она сначала отправится в гостиницу и только потом часов в одиннадцать заглянет к нему в гости. Конечно, она приехала слишком рано, но неужели отец отлучился из дома перед самым ее предполагаемым визитом? Впрочем, у него могло быть какое-то неотложное дело, которое он не успел перенести, потому что получил ее сообщение в самый последний момент. Но разве в этом случае отец не оставил бы ей записку… или не позвонил бы на сотовый? Вот только в спешке Меер забыла подключить европейский роуминг, так что проверить это было нельзя.

Быть может, отец не услышал звонок, потому что был в душе и вышел оттуда только что. Твердо решив, что это будет последний раз, молодая женщина снова нажала кнопку, слушая фальшивую мелодию – вот здесь вместо бемоля должен быть диез.

В детстве Меер изобрела язык, состоящий из музыкальных звуков; целые мысли и предложения можно было выразить последовательностью нот. Живя внутри звуков, она привыкла к тому, что все окружающие остаются снаружи, но ее отец научился говорить на этом языке, установившем между ними особую связь. «Теперь мне придется переводить ему мелодию звонка», – мысленно улыбнулась Меер.

Когда трель закончилась, девушка приложила ухо к двери. Где-то в глубине дома играла музыка, но звука шагов по-прежнему не было. Меер взглянула на часы: без десяти девять.

Ее внимание отвлекло жужжание пчелы. Неторопливое и обстоятельное, оно было по-своему мелодичным. Пчела покружила вокруг красной бегонии, на мгновение присела на цветок лаванды и, наконец, залетела в дом в открытое окно.

Окно открыто?Почему она это не заметила? Перегнувшись через горшки с цветами, Меер просунула голову внутрь и крикнула.

Ответа не последовало.

Меер устала, ее терпение было на исходе. «В конце концов, это ведь дом моего отца, так что я не вторгаюсь в чужое жилище», – подумала она, забираясь на подоконник и спрыгивая на пол. После яркого солнечного света ее глазам потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к полумраку внутри. На полу рядом с диваном возвышалась груда книг, дверь шкафа была распахнута настежь. Разрываясь между звуками музыки и запахом кофе, Меер остановилась на музыке и в конце концов оказалась в отцовской библиотеке. Полки от пола до потолка были заставлены таким огромным количеством книг, что у девушки мелькнула мысль: если они свалятся на нее все сразу, то раздавят своим весом.

На письменном столе была рассыпана большая стопка бумаг, выдвинутый ящик зиял широко раскрытым в крике ртом. Отец всегда отличался неаккуратностью, но это было уже слишком. К этому времени звучащая на заднем плане музыка уже проникла в сознание Меер, и она правой рукой машинально нажимала нужные ноты. Быть может, ничего плохого не случилось, и ее лишь заворожили печальные звуки симфонии. Просто поразительно, как человек откликается на мажоры и миноры на уровне, выходящем за границы сознания. В Куполе памяти один из разделов был посвящен теории Юнга о коллективном подсознании применительно к музыкальной памяти. Почему племя африканских бушменов, никогда не слышавших звуки скрипки, начинает плакать, услышав симфонию, призванную навевать грусть? Почему пятнадцатилетняя французская девушка, ни разу в жизни не бывавшая в Индии, без каких-либо дополнительных разъяснений впадает в состояние глубокой медитации, впервые услышав ситар? Или почему ребенок слышит призрачную музыку, которую, кроме него, больше никто не слышит, и ему становится так страшно, что он пытается от нее убежать? Снова и снова. Пытается убежать до сих пор.

«Трагическая увертюра» Иоганна Брамса зазвучала самыми зловещими нотами.

– Папа? – громко окликнула Меер, удивленная тем, что в ее голосе прозвучало столько страха.

Ответом ей стала только музыка. Меланхоличные кларнеты уступили место быстрому и громкому финалу.

– …Wien Philharmonics geleitet von Simon Posner [9]9
  Венский филармонический оркестр под руководством Симона Познера (нем.).


[Закрыть].

Меер стремительно обернулась, но у нее за спиной никого не было.

– Die Zeit ist neun dreißig [10]10
  Местное время девять часов тридцать минут… (нем.)


[Закрыть]…

Только теперь до нее дошло, что это голос диктора радио, доносящийся из колонок стереосистемы, примостившихся на книжных полках. Но почему радио включено, когда дома никого нет? Должен же быть кто-нибудь, кому можно позвонить и узнать, где отец. Или, быть может, лучше просто вернуться в гостиницу и дождаться, когда он сам позвонит.

Выйдя в коридор, Меер повернула не вправо, а влево. За распахнутой дверью открылась спальня, где на первый взгляд все было в порядке. Быть может, она напрасно встревожилась. Теперь по радио передавали сюиту из балета «Жар-птица» Стравинского. Задержавшись, Меер слушала жизнерадостную мелодию двадцать секунд, минуту, и тут, когда она, наконец, несколько успокоилась, до нее дошел аромат. Вербена. Сколько себя помнила Меер, таким одеколоном пользовался ее отец. Причем сейчас это было не тонкое дуновение, а плотное облако запаха. Переступив через порог, Меер увидела на туалетном столике лужицу золотистой жидкости и осколки флакона. Определенно, здесь что-то случилось.

Развернувшись, Меер направилась, как она полагала, в сторону гостиной и входной двери, но вместо этого оказалась на кухне, где ее внимание привлек звук равномерно падающих капель. Меер не могла объяснить, почему ей показалось так важно закрыть кран, перед тем как выйти из дома. По пути к раковине она споткнулась и опустила взгляд, ожидая увидеть ножку стула, но это была туфля. Меер наклонилась, чтобы убрать туфлю с дороги. Вот только туфля оказалась надетой на ногу. Под столом кто-то лежал. Отец?

Девушка сглотнула готовый сорваться крик. Ее дыхание выплескивалось судорожным хрипом. Опустившись на четвереньки, она заглянула под стол.

Нет, это был не отец, а какая-то незнакомая женщина. Лет шестидесяти. Коротко остриженные седые вьющиеся волосы, обрамляющие миловидное лицо. Одним взглядом Меер вобрала так много: большой багровый кровоподтек на правой щеке женщины, зигзаг засохшей крови, начинающийся в уголке губ, левая нога, судя по всему, сломанная, вывернутая под неестественным углом. Неужели эта женщина неловко упала? Но тогда почему она заползла под стол? Нет. Судя по тому, как у женщины были задраны рубашка и брюки, ее сюда затащили. На руке блеснули золотые часы.

– Не волнуйтесь, сейчас я вызову помощь… – сказала незнакомке Меер, в то же время мысленно обрабатывая безжизненную бледность лица, немигающие глаза и застывшую позу.

Быстро протянув руку, Меер схватила женщину за запястье. Ее кожа оказалась холодной. Такой же закоченевшей, какой несколько минут назад была сама Меер. Нет, холоднее. Неужели женщина мертва?

Раздался звонок в дверь, и в сознание Меер ворвалась фальшивая мелодия. Затем послышался крик: «Эй, есть кто-нибудь дома?» Мужской голос, низкий, с немецким акцентом.

Это был голос не ее отца.

ГЛАВА 11

Женева, Швейцария

Суббота, 26 апреля, 10.00

– Я очень признателен вам за то, что вы принесли оригинал письма, – сказал доктор Карл Сметтеринг, склоняясь над столом и всматриваясь в корявые, неразборчивые буквы, выведенные слегка выцветшими черными чернилами на пергаменте.

– Качество копии было близким к идеалу, – с сожалением промолвил Джереми Логан.

– Но все же это была копия. Раньше вас это никогда не беспокоило, что же произошло на этот раз?

– А вы разве не слышали о том, как месяц назад на аукционе «Сотбис» в Лондоне всего за несколько дней до торгов оригинал был подменен копией? Поддельный автограф был продан за несколько тысяч. Так и не удалось установить, как такое могло произойти, но с тех пор все мы стали более осторожны. А тут еще вчера информация об этом письме просочилась в «Трибьюн»…

– Можете не говорить. Как это могло случиться?

– Конфиденциальная информация, способная стать газетной сенсацией, продается за очень хорошие деньги. Я занес данные в компьютер нашего салона, защищенный паролем, но, по-видимому, кому-то удалось взломать защиту и получить доступ к моему заключению. Такое уже случалось прежде, но я рассчитывал, что с новой системой защиты такого больше не произойдет.

– Технологии… – Карл буквально выплюнул это слово.

– Да, но неприкосновенность наших тайн является священной. Мы обязаны ценить доверие, оказанное нам клиентами.

– Что ж, я очень сожалею, но работать с копией – это все равно что смотреть на репродукцию, а не на саму картину. Ответы, разыскиваемые мной, таятся в нюансах, – поместив письмо под микроскоп, эксперт стал рассматривать букву за буквой. – Мне нужно увидеть не только почерк, но и то, как чернила держат линию, как впитываются в бумагу, какой нажим оказывало перо, есть ли на бумаге царапины, подтеки. Это ключи, Джереми, ключи к разгадке.

– Я все понимаю. Но все же везти оригинал было большим риском.

Вот почему Джереми поехал на машине, а не полетел самолетом; он не повез бы документ, не имея оружия.

– Для ученого вы всегда отличались завидным мужеством. Но в чем тут дело? Определенно, письмо Бетховена к Антонии Брентано является волнующей находкой, и все же одним только этим вашу реакцию не объяснить. Тут есть нечто большее.

– Вы сами все поймете, когда прочитаете письмо.

– Ради него можно пойти на убийство?

– Мы с вами знаем, ради каких пустяков люди идут на убийство.

Отодвинув микроскоп, Сметтеринг прочитал текст письма. Закончив, он бросил взгляд на Джереми, покачал головой и вздохнул, словно ему на плечи возложили тяжкую ношу. Ничего не сказав, эксперт снова склонился над текстом, теперь читая его не слева направо, как оно было написано, а справа налево, и не сверху вниз, а снизу вверх. Для него было очень важно взглянуть на слова, вырванные из контекста, потому что иногда какие-то особенности становятся более заметны, если увидеть их в новом ракурсе.

Джереми принялся расхаживать по комнате, оглядывая обстановку. За все те годы, что он навещал «мастера», как он называл Карла Сметтеринга, в этом чистом и просторном помещении ничего не изменилось. Ни новой картины, ни цветка. На письменном столе из светлого дерева были всего два предмета: черный микроскоп и стройная черная настольная лампа, обеспечивающая шесть уровней яркости; все остальные инструменты, необходимые в ремесле, лежали в ящиках.

Сметтеринг работал уже полчаса, но до сих пор не выдал заключения. Джереми в который раз поражался, какое же терпение требуется эксперту. Он взглянул на часы. Наверное, Меер уже пришла к нему домой, и Рут готовит ей поесть. Может быть, ему следует выйти в коридор и позвонить домой, чтобы…

– Это выдающаяся находка, поздравляю, – прервал его мысли Сметтеринг.

Подойдя к Джереми, он похлопал его по спине, увлекая от письменного стола к дивану.

– Письмо подлинное? – спросил Джереми.

– У меня нет в этом никаких сомнений, – взяв со столика две рюмки, Карл щедро плеснул в них бренди и передал одну Логану. – Понимаю, что сейчас еще утро, но мы должны отметить этот успех.

Взяв рюмку, Джереми поблагодарил друга.

– Хотя на самом деле все не так просто, да? – продолжал Сметтеринг. – Бетховен открыто признается в своей причастности к краже и мошенничеству.

– То есть я стану тем человеком, кто всему миру представит Бетховена преступником.

– Конечно, найдутся истовые поклонники композитора, готовые уничтожить вас, лишь бы не дать вам осквернить репутацию их кумира.

Джереми пожал плечами.

– Вас это ничуть не беспокоит? А напрасно. Мы имеем дело с Бетховеном, обожествленным гением. Ваши откровения станут пороховой бочкой.

За окном на лужайке малиновка села на поилку для птиц, и это движение отвлекло Логана. Наблюдая за тем, как птичка опускает клюв и пьет, оставляя на поверхности воды расходящиеся круги, он увидел в стекле отражение человека, вошедшего в комнату, и тотчас же услышал сердитый крик Сметтеринга.

Джереми резко обернулся.

Неизвестный в черной маске направлял Карлу в грудь револьвер с коротким стволом.

– Стой на месте! – рявкнул он, обращаясь к Джереми. – Не отходи от окна!

Охотясь за старинными книгами, Джереми всегда носил с собой «глок-17А» австрийского производства, но тот сейчас остался в бардачке его запертой машины, стоящей на улице. Ну почему он не захватил пистолет с собой? Ему нужно было что-то предпринять. И срочно. Джереми оценил расстояние до стола, прикидывая, успеет ли он добежать до нападавшего и выбить револьвер у него из руки, не ставя под угрозу жизнь Сметтеринга.

И тут – о чудо! – он услышал в коридоре приближающиеся шаги. Они звучали уже совсем близко. Незнакомец, державший Карла под прицелом, похоже, этого не замечал. Быть может, это станет тем отвлекающим действием, которое было так нужно Джереми. Как только нападающий повернется, чтобы увидеть вошедшего, можно будет наброситься на него и выбить револьвер.

– Здесь нет ничего ценного, – запинаясь, пробормотал Сметтеринг. Как показалось Джереми, лгал он совсем неубедительно. – Разве что вот эти книги… вон там… та стопка… первые издания. Можете их взять.

Человек в маске взглянул на пергамент, лежащий на столе.

– А это что?

Сметтеринг молчал.

С силой воткнув дуло револьвера пожилому ученому в грудь, нападавший повторил:

– А это что такое?

Не обращая внимания на револьвер, Сметтеринг накрыл письмо Бетховена рукой.

Шаги раздавались уже совсем близко. Кто бы это ни был, он был уже у самой двери.

– Карл, отдайте ему письмо, – сказал Джереми.

Его друг был стар и слаб, и он за него боялся.

Ученый не убирал руку с письма.

– Карл! Пусть берет!

Но Сметтеринг не отдавал письмо.

Наконец шаги подошли к двери. Затаив дыхание, Джереми ждал, готовый выкрикнуть предостережение; хотелось надеяться, что оно окажется также призывом о помощи. У него бешено колотилось сердце. Открылась дверь… проклятие! Джереми выругал себя за то, что не предусмотрел такую возможность. Второй мужчина также был в маске и держал в руке пистолет, направленный на Джереми. Тем временем тот нападавший, что стоял у стола, надавив револьвером, заставил Карла поднять руку. Последним, что успел увидеть Джереми, было письмо Бетховена, зигзагом молнии мелькнувшее по столу.