Текст книги "Меморист"

Автор книги: М. Дж. Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 42

Вторник, 29 апреля, 09.38

Как только отец Франциск выбежал из склепа за помощью, выражение ужаса на лице Меер сменилось полной сосредоточенностью. Нельзя было терять ни секунды, объясняя свои действия Себастьяну и Малахаю, поэтому пока они суетились вокруг распростертого на полу Джереми, Меер быстро выпрямилась и поспешила к девятой серебряной урне на верхней полке. Не раздумывая, она открыла ее и сунула руку внутрь. У нее не было времени изучать мумифицированные останки, которым было больше четырехсот лет, и размышлять над тем, что она оскверняет прах венценосной особы.

То, во что превратилось человеческое сердце, на ощупь было похоже на высохший плод, сморщенный и жесткий, но под ним пальцы Меер обнаружили нечто гладкое и холодное. Крошечное. Она не раздумывала, что это такое и как ей нужно с этим поступить. Не теряла времени, удивляясь, как это интуиция подсказала ей, что там что-то должно быть.

Спрятав находку в кармане джинсов, Меер вернулась к отцу и опустилась на корточки справа от Себастьяна, не зная, заметили ли он или Малахай то, что она сделала.

Через несколько минут в тесный склеп ворвались санитары и занялись спасением жизни Джереми Логана.

ГЛАВА 43

Вторник, 29 апреля, 09.45

Сидя в крошечной серебристо-черной машине, стоящей напротив церкви, Люсиан Гласс и Алекс Калфус наблюдали за разворачивающимися событиями: подъехала карета «Скорой помощи», к ней навстречу выбежал монах, санитары поспешно скрылись внутри.

Люсиану страшно хотелось броситься в церковь и самому посмотреть, что там произошло. Привыкший к активной деятельности, он мучился, вынужденный довольствоваться ролью стороннего наблюдателя, однако ему приходилось работать на чужой территории, и это было все, на что согласились австрийские власти. Глядя на суету у входа в церковь, Люсиан совершенно неожиданно поймал себя на том, что не на шутку встревожен. Пока Калфус пытался по телефону выяснить, что же произошло внутри, из церкви вышли санитары с носилками. Их сопровождали Себастьян и Малахай.

– Вы можете разглядеть, кто на носилках? Джереми или его дочь?

– Только не отсюда, – ответил Алекс, не отнимая телефон от уха.

Но тут двери церкви снова открылись, и вышла Меер, бледная, растрепанная.

Калфус захлопнул телефон.

– Джереми Логан упал в обморок. Предположительно, сердечный приступ.

Завывая сиреной, «Скорая помощь» умчалась. Полицейский помог Меер сесть в патрульную машину и тотчас же уехал следом, оставив Себастьяна и Малахая стоять на улице рядом с расстроенным монахом. Обменявшись с ним несколькими словами, они вместе направились от церкви.

На стоянке такси на углу Малахай и Себастьян встали за пожилой женщиной с большим букетом тюльпанов в руках. Через минуту у стоянки остановилось такси, женщина уехала, и тотчас же подъехала еще одна машина. Мужчины сели. Как только такси тронулось, Калфус поехал следом.

– Полагаю, сейчас они направляются в больницу.

– Думаю, вы правы. Но мне гораздо больше хочется узнать, что они искали в церкви. Вы не могли бы попросить кого-нибудь последить за Малахаем, и если он действительно поедет в больницу, мы вернемся сюда и переговорим с монахом.

– Ну, с этим не будет никаких проблем.

– Следующие мои два вопроса вот какие: кто тот человек в синем «Мерседесе» в конце квартала, наблюдавший за церковью вместе с нами, и присоединится ли он к процессии, направившейся в больницу? Прошу прощения, три вопроса. Если так оно и произойдет, то за кем именно он следит?

– Какой еще человек?

Люсиан нисколько не гордился тем, что он заметил мужчину, читавшего газету в машине, а Калфус не обратил на него внимания. На самом деле он предпочел бы, чтобы первым неизвестного заметил Калфус; в этом случае Гласс почувствовал бы больше уверенности в своем новом напарнике.

– Этот мужчина подъехал сразу же после нас, – объяснил Люсиан, – просто поискал свободное место у тротуара, поставил на него машину и остался сидеть в ней. Он сделал два телефонных звонка, сверился с часами и стал читать газету. Каждые три минуты мужчина смотрел на часы, словно кого-то ждал, но я уверен, что ждал он только того из тех четверых, вошедших в церковь, за кем следил.

ГЛАВА 44

Вторник, 29 апреля, 09.49

Монах остался стоять на улице, провожая отъезжающую «Скорую помощь» и полицейскую машину. На мужчину в неприметном сером костюме он обратил внимание только тогда, когда тот подошел к нему вплотную.

– Прошу прощения, святой отец, – сказал мужчина по-немецки, предъявляя значок и удостоверение.

Взглянув на серебряный щит, говоривший о принадлежности мужчины к полиции, монах кивнул.

– Я бы хотел поговорить о том, что здесь только что произошло.

– Я уже ответил на вопросы полиции, – испуганно промолвил отец Франциск, сбитый с толку тем, скольких официальных лиц привлекло это незначительное происшествие.

– Да, знаю. Я очень сожалею, что вынужден вас беспокоить, но я из отдела по охране произведений искусств, и мне также нужно подготовить доклад о случившемся, поскольку речь идет о памятнике национальной культуры.

Покорно вздохнув, монах повторил рассказ о том, что видел.

– У одного мужчины в часовне случился сердечный приступ.

– А что они делали в церкви до ее открытия?

– Как и все остальные, они пришли обратиться к Господу и посмотреть склеп.

– Если не возражаете, мне бы тоже хотелось взглянуть на склеп.

– Но в чем дело? Человеку просто стало плохо. Не было ни ссоры, ни несчастного случая, и к часовне это не имеет никакого отношения.

– Не сомневаюсь в этом. А теперь, если для вас это не составит особого труда, вы не могли бы показать, где все это произошло? Я отниму у вас буквально несколько минут.

Монах неохотно, сомневаясь, что у него есть выбор, проводил полицейского через главное святилище церкви к нефу, в часовню Лореты, мимо строгого скелета, охраняющего вход, и, наконец, во внутреннюю комнату.

Подобно многим уроженцам Вены, в том числе и сотрудникам полиции, за одного из которых он сейчас себя выдавал, Пауль Пертцлер совершенно не был знаком с туристическими достопримечательностями своего родного города и понятия не имел, почему эта часовня представляет такой интерес.

– Вы можете объяснить, что я сейчас перед собой вижу? И при этом, пожалуйста, обратите внимание, все ли находится на своих местах. Не торопитесь, святой отец, подумайте.

– Этот склеп принадлежал императорской семье. Здесь покоятся останки ее членов. – Остановившись, монах подошел к полкам, внимательно посмотрел на одну урну, взял ее и передвинул ее чуть левее и на полдюйма назад.

– В этих урнах находится прах членов императорской семьи?

– Нет, их сердца.

– Сердца? – повторил Пертцлер, уставившись на маленькие серебряные урны. – И давно сюда складывают сердца?

– С начала XVII века.

– А когда здесь было похоронено последнее сердце? Если оно было похоронено? Как вы сами это называете?

– Последнее сердце было помещеносюда в 1878 году.

– И сколько их здесь?

– Всего здесь пятьдесят четыре сердца.

Пауль сделал пометку. Затем он кое-что вспомнил.

– А сердце Бетховена тоже здесь?

Монах удивился, но ответил уверенно:

– Нет. Здесь только сердца членов императорской семьи.

– Однако мой вопрос вас чем-то поразил. Чем же?

– Странно, что вы спросили про Бетховена. Один из спутников мистера Логана тоже спрашивал про него.

– Кто? Который из спутников? Что он спросил?

– Мужчина из Америки спросил, есть ли данные о том, что Бетховен имел какое-то отношение к этой часовне.

– Ну и как, имел?

– Да, – с гордостью ответил монах. – Через одного из своих ближайших друзей – своего ученика и главного благодетеля эрцгерцога Рудольфа, младшего сына императора Австро-Венгрии Леопольда II. Эрцгерцог выделил Бетховену комнаты в императорском дворце, чтобы репетировать и выступать. Но мало кто помнит, что эрцгерцог был также священником, имел сан архиепископа, и поскольку эта церковь входила во дворец Хотбург, он служил здесь мессу. А Бетховен, проводивший много времени во дворце, исполнял здесь отрывки из «Торжественной мессы» на протяжении тех двух лет, что работал над ней. Когда в 1823 году произведение наконец было завершено, Бетховен посвятил его Рудольфу и написал на партитуре следующие слова: «От моего сердца – вашему сердцу».

– Опять сердц а .

– Много сердец, – повторил монах, едва заметно улыбнувшись.

– А теперь вернемся к этому помещению и урнам. Вы уверены, что здесь ничего не пропало, все на своих местах?

– Ничего не пропало. Все на своих местах.

– В таком случае, почему вы, войдя сюда, передвинули одну урну?

– Она была чуть смещена.

– Возможно ли, чтобы ее трогал один из спутников Логана?

– Не думаю.

– А вы можете проверить? Можете заглянуть внутрь?

Отец Франциск нахмурился.

– Мумифицированные сердца считаются священными.

– Я все понимаю. Но мне бы хотелось, чтобы вы заглянули внутрь.

Монах колебался.

– Святой отец, это необходимо.

Осенив себя крестным знамением, монах подошел к полке, снял крышку с девятого кубка и всмотрелся внутрь.

Подойдя к нему сзади, Пертцлер заглянул через плечо: в серебряном сосуде лежало высохшее, сморщенное сердце. Чем Логан и его дочь занимались в этом склепе? Здесь есть что-то такое, что он упускает из вида?

ГЛАВА 45

Вторник, 29 апреля, 10.14

Меер шла от лифта по длинному коридору, сверяясь с номерами на дверях палат, делая над собой усилие, чтобы не заглядывать внутрь. Ей не хотелось подсматривать за незнакомыми людьми, беспомощно страдавшими на больничных койках, не в силах закрыть дверь, если медсестра оставила ее открытой. Она сознавала, что если случайно заглянет в палату, страх и отчаяние больных будут преследовать ее на протяжении многих дней, потому что ей были слишком хорошо знакомы их переживания. Хотя Меер тогда было всего девять лет, долгие недели, которые она провела совершенно неподвижно в кровати, не в силах защититься от любопытных взоров тех, кто проходил мимо, навсегда отпечатались у нее в памяти.

Дверь в палату номер 315 была приоткрыта, и в щель была видна женщина-врач, стоявшая у кровати, в которой лежал отец Меер. Врач стояла спиной, поэтому Меер не могла видеть ее лицо, но голос ее звучал серьезно – слишком серьезно для ситуации, сымпровизированной Джереми Логаном, имея в запасе считаные секунды.

– Прошу прощения, – окликнула от двери Меер.

Врач обернулась, не скрывая раздражения, и что-то недовольно произнесла по-немецки. Девушка не поняла ни слова.

Усевшись в кровати, Джереми обратился по-немецки к врачу, затем к дочери.

– Заходи, моя милая. Это доктор Линтелл. Доктор Линтелл, познакомьтесь с моей дочерью.

Врач улыбнулась.

– Здравствуйте, – сказала она, протягивая руку.

Пожав ей руку, Меер спросила:

– Как мой отец?

Несмотря на то что она знала, что с отцом ничего не случилось, ей нужно было продолжать разыгрывать спектакль.

– Нам нужно сделать еще несколько анализов.

Удивленная, но стараясь не показывать это, Меер повернулась к отцу.

– Анализов? Зачем?

Джереми усмехнулся.

– Хотя доктор Линтелл и считает, что всему виной была обычная усталость, наложившаяся на переживания последних дней, она хочет еще немного меня помучить.

Меер ничего не понимала. Они с отцом договорились симулировать сердечный приступ в ходе переговоров шепотом, продолжавшихся не больше минуты, после того как Меер догадалась – поразительно, она просто прониклась абсолютной уверенностью, что в склепе спрятан ключ, причем она точно знала, где он находится. Меер попросила отца любым способом отвлечь внимание монаха, чтобы она смогла найти этот ключ. Отец шепнул в ответ: «Приступ паники», и она его поняла. Ему уже приходилось поступать так в прошлом, и он не раз рассказывал об этом своей маленькой дочери перед сном… Ей доставляло огромное удовольствие снова и снова слушать, как папа обманул восточногерманского пограничника, симулировав сердечный приступ, и ему тогда был поставлен диагноз: «Приступ паники». И все это не вызвало никаких подозрений.

– Отец вам сказал, что у него уже были такие приступы, да? – спросила врача Меер.

Доктор Линтелл кивнула.

– И много еще нужно сделать анализов?

– На самом деле нам нужно проверить кое-какие другие симптомы.

Врач говорила резко. Не холодно, но не произнося ни одного лишнего слова. Меер не могла определить, то ли это черта немецкого характера, то ли принцип общения с родственниками больного.

Впрочем, существовала еще и третья возможность.

– Папа, у тебя действительно что-то серьезное?

Отец непринужденно рассмеялся, показывая, что все находится под контролем. Этого смеха Меер недоставало больше всего с двенадцати лет, с тех самых пор, как отец стал жить отдельно. Смеха и облегчения, которое она испытывала, купаясь в нем.

– Нет, моя милая. Ничего серьезного у меня нет. Все эти анализы – это чистая формальность, не так ли, доктор Линтелл?

Врач что-то строго сказала ему по-немецки. Он ответил, но тоже по-немецки.

Всю свою жизнь Меер ненавидела секреты. Мать не раз ловила ее, как она подслушивала телефонные разговоры по параллельному аппарату, пряталась за дверями, всегда стараясь понять, что от нее скрывают. А скрывали от нее очень много. Ее собственный рассудок упорно отказывался раскрыть свои тайны: образы и звуки, окутанные покрывалом тумана, воспоминания, до которых никак нельзя дотянуться.

Сначала Меер пыталась списать все на свое воображение, но отец определенно выглядел каким-то обессилевшим, словно последний час вытянул из него всю энергию. После ухода доктора Линтелл Меер хотела было снова спросить у него, как он себя чувствует, но тут появились Себастьян и Малахай.

– Ну, как вы себя чувствуете? – спросил Себастьян. – Что случилось в склепе?

– Тебя уже осмотрел врач, – сказал Малахай. – И каков прогноз?

Джереми объяснил, что Меер нужно было время, чтобы заглянуть в одну из урн, поэтому он симулировал сердечный приступ, отвлекая от нее внимание.

– Но даже так я должен остаться в больнице и сдать кое-какие анализы. Я уже в таком возрасте, что меня не выпустят, не убедившись, что со мной все в порядке. А пока что нам нужно разобраться с тем, что обнаружила Меер, понять, что это означает и куда двигаться дальше.

Меер понимала, почему отец обратился к Малахаю, оставив без внимания слова Себастьяна. Бросив на него взгляд, она увидела, что он смотрит на нее. Их взгляды встретились, и снова Меер ощутила это противоречивое чувство: ее одновременно тянуло к Себастьяну и отталкивало от него. Его присутствие рядом пугало ее. Девушка повернулась к Малахаю.

– Что вы сказали?

– Я спросил, что ты нашла в урне. – Его черные, словно эбонит, глаза горели нетерпеливым ожиданием.

Сунув руку в карман, Меер достала то, что извлекла из девятого серебряного кубка в склепе с сердцами. Это был кусок потемневшего металла длиной не больше дюйма, вероятно, серебра, покрытый черными точками. Молодая женщина осмотрела маленькую трубку с отверстием наверху и одной полосой сбоку. Никаких других отметин не было. Металл казался холодным, и этот холод разливался от кончиков пальцев по рукам и через плечи вниз по спине. Меер поежилась, и маленькая трубка задрожала у нее на ладони.

– Что это? – спросил Себастьян.

– Спускаясь в склеп, ты знала, что там должен быть ключ? – спросил Малахай.

– Нет. Я понятия об этом не имела.

– У тебя есть какие-нибудь мысли относительно того, что это может быть? – продолжал Малахай.

Меер покачала головой.

– Нам нужно разгадать назначение этого ключа, но мы не сможем это сделать, оставаясь здесь, – сказал Джереми. – Себастьян, вы сегодня свободны? Вы сможете нам помочь?

– У нас сегодня репетиция перед концертом, который состоится в четверг, но она начнется только в семь вечера.

Джереми был озадачен.

– У меня нет билетов на этот концерт?

Объяснив, в чем дело, Себастьян повернулся к Малахаю.

– Если вы тоже захотите пойти на концерт, думаю, я смогу достать еще одну контрамарку. Я буду очень рад принять вас в качестве своего гостя. Мы будем исполнять «Героическую» симфонию Бетховена.

– С удовольствием, – обрадовался Малахай.

Меер больше не слушала. Услышав фамилию великого композитора, она вспомнила, что сегодня утром видела его могилу. И могилу Марго.

– Ты что-то вспоминаешь? – встревожился Малахай.

Меер уловила в его голосе надежду, смешанную с отчаянием, – лейтмотив всего своего детства. Столько лет Малахай и ее собственный отец пытались разрушить то, что они считали плотиной, не позволяющей прошлому Меер выплеснуться в настоящее.

– Вы работали с тысячами детей, – сказала она Малахаю. – Разве они не предоставили вам достаточную возможность найти доказательства, которые вам так нужны?

– «Инструмент памяти» позволил бы решить эту проблему с совершенно другой стороны.

– Если такая вещь действительно существует, то как она может действовать? – спросил Себастьян. – Вы полагаете, звуков музыки будет достаточно, для того чтобы вернуть воспоминания; о прошлой жизни?

– Так утверждается в легендах, – ответил Малахай. – Или мелодия, или колебания воздуха, возникающие при игре на флейте.

– А если существует реальный физический способ воздействовать на время, применим ли он к недавнему прошлому или же все ограничено одним только далеким прошлым?

Хоть Малахай и не понял, о чем спрашивает Себастьян, Меер все прекрасно поняла. Себастьян хотел узнать, сможет ли флейта помочь его сыну Николасу. Она почувствовала это по тому, как изменился его голос, по прозвучавшему в словах отчаянию. Себастьян жадно собирал любую информацию, способную предоставить хотя бы и возможную помощь сыну. Меер страстно захотелось внести в это и свою лепту, но ей был уже тридцать один год, а она до сих пор никак не могла помочь себе самой.

Она снова поежилась, и на этот раз холод был подобен вихрю эмоций, заморозивших ей сердце. Рот наполнился металлическим привкусом. Силуэты отца, Малахая и Себастьяна начали дрожать и расплываться, словно материя потеряла возможность находиться в твердой форме. «Нет, только не здесь, только не сейчас», – подумала Меер, пытаясь не пустить в свое сознание новые образы, но они нахлынули слишком быстро и неудержимо.

ГЛАВА 46

Вена, Австрия

18 октября 1814 года

Поймав на себе взгляд Марго, русский царь, находившийся в противоположном конце салона, одарил ее обезоруживающей улыбкой. Перед ним стояли двое, но Александр возвышался над ними, поэтому, хотя они и были уверены в том, что полностью владеют его вниманием, он также успевал переглядываться с Марго.

Несмотря на гомон голосов и восхитительную музыку в исполнении струнного квартета, в сердце Марго звучала печальная нота, не затихавшая никогда, где бы она ни находилась, чем бы ни занималась и кто бы с ней ни заигрывал.

Чем прекраснее было мгновение, тем острее Марго сознавала, что Каспара нет рядом, и тем безнадежнее казалось ей ее начинание. Сколько она еще может ждать? День за днем Марго навещала Бетховена и становилась свидетелем его бесплодных попыток раскрыть мелодию флейты, а тем временем больной Каспар вынужден был оставаться в каком-то убогом монастыре на другом конце света. Насколько тяжела его болезнь? Доживет ли он до того, как Марго сможет собрать деньги, чтобы снарядить экспедицию? Сколько времени уйдет на его поиски? Марго вздохнула, глубоко и безутешно, и медленно выпустила воздух, жалея о том, что не может дать волю своим чувствам и расплакаться, а вместо этого вынуждена стоять прямо и держать себя в руках. Если бы можно было перестать любить мужа, она бы на это пошла. Прожила хотя бы один день без тревоги, без страха о том, что произойдет, если она потерпит неудачу. Но Марго не могла. Не могла не любить Каспара. Не могла расстаться с надеждой его спасти.

Царь Александр, один из богатейших людей на свете, снова бросил взгляд в ее сторону. В его внимательных серых глазах горело приглашение. Марго выдержала взгляд русского монарха.

Раз Ротшильды не разрешили майору Арчеру Уэллсу выкупить флейту без разгаданной мелодии, быть может, царь соблазнится магической силой инструмента и приобретет его таким, какой он есть. Сейчас. Не когда-нибудь в будущем. Когда, возможно, будет уже слишком поздно. Марго постаралась побороть нарастающую панику. Вести двойную игру было очень опасно, однако горе пересилило страх. Сейчас не время идти на попятную; она слишком долго готовила эту встречу.

Очаровательный особняк Марго был полон умных и влиятельных людей. Еда была отменной, музыка – восхитительной. Все вокруг было напускное. Нити, на которых держались учтивые, любезные маски, готовы были вот-вот порваться. У каждого, кто приехал в Вену, была четкая цель – как теперь, когда Наполеон в ссылке, максимально выгодно использовать передел Европы в собственных интересах. В свое время триумфатор захватил неисчислимые богатства, и вот теперь, когда он был побежден, эти люди спорили, как разделить между собой награбленное. Несмотря на высокопарные рассуждения о благе всех народов, державы-победители были полностью сосредоточены на решении своих собственных задач. Так что даже здесь, на этом вечере, считавшемся вроде бы чисто светским развлечением, на первый план вышли сугубо практические проблемы.

Марго снова посмотрела на царя, отвечая ему не заигрыванием – на что, как она знала, он рассчитывает, – а открытым, прямым взглядом. Молодая женщина не сомневалась, что лучший способ поддержать эту игру – вообще в нее не играть. Сила неожиданного. Еще один урок, преподанный, как и сотни других, Каспаром. Поэтому Марго с холодным безразличием выдержала взгляд царя, и по глазам Александра было понятно, что это равнодушие заинтриговало всемогущего правителя, привыкшего к всеобщей почтительности.

Взяв с подноса, которым обносил гостей ее слуга, два хрустальных бокала с шампанским, Марго прошла через весь зал и протянула один русскому императору, не только перебивая разговор, но и подчеркнуто игнорируя собеседников Александра. Красивый мужчина со светлыми золотисто-каштановыми волосами, монарх был в форме фельдмаршала [24]24
  Ошибка автора – Александр I никогда не носил мундир генерала-фельдмаршала, ибо не являлся им. По некоторым данным, знаки различия генерал-фельдмаршала иногда носил его сын, император Александр II.


[Закрыть]. Многочисленные ордена и медали и золотые эполеты на темно-зеленом мундире в свете свечей сверкали, словно женские драгоценные украшения. Любая другая на месте Марго в присутствии царя смутилась бы, но она хотела показать, что она не такая, как все.

Ей удалось без особого труда увести Александра от гостей. Он принял ее приглашение прогуляться в саду и, многозначительно улыбнувшись, предложил руку. Луна и фонари рассекали ночную темноту затейливыми узорами, оставляя под деревьями обольстительные тени; цветы наполняли воздух ароматом сладостных благовоний. Царь, у которого сложилась репутация донжуана, склонился к уху Марго и поблагодарил ее за то, что она спасла его от скучного политического спора.

– Не стоит благодарности, я весь вечер ждала возможности поговорить с вами.

Подобно большинству съехавшихся в Вену, они говорили по-французски.

– А, значит, у вас тоже есть ко мне какое-то дело. Надеюсь, политика тут ни при чем. С меня за один вечер достаточно.

– На самом деле это тоже политика, но не та, которую вы сейчас обсуждали.

Александр обворожительно улыбнулся.

– Как умно подмечено! Политика опочивальни мне никогда не надоедает.

– Мы наслышаны о вашем духовном браке. Это правда?

– Вы меня удивили. Это очень серьезная тема, а я полагал, что у нас с вами здесь фривольная беседа.

– Вы ничего не имеете против?

– Вовсе нет. Вы изучаете мистицизм?

– Мой муж увлекается этим, и я многое узнала от него. Он рассказывал мне о многих вещах, Ваше величество, и, в частности, о том, что два человека могут общаться между собой посредством молитвы, на каком бы большом расстоянии друг от друга они ни находились.

Прогуливаясь по запутанному лабиринту тропинок, они подошли к каменной скамье, окруженной кустами роз. Александр достал носовой платок и смахнул со скамьи опавшие лепестки. Они сели, и их тотчас же со всех сторон скрыли густые колючие заросли.

– Да, именно так обстоит дело у нас.

– Вас в этом браке трое? – спросила Марго, наперед зная ответ.

Вчера она долго общалась с двумя фрейлинами императрицы, расплатившись с ними фамильными драгоценностями, хотя ей самой сейчас очень были нужны деньги.

– Да. Мы поддерживаем друг друга сердцем и душой.

– Ваша духовная супруга сейчас здесь, в Вене?

– Это фрейлина моей супруги. Графиня Эдлинг. Быть может, вы с ней встречались?

– Пока что я не имела такого удовольствия, – ответила Марго, всматриваясь в глаза Александра, ища в них искру, чтобы понять, можно ли ей произнести остроту, уже готовую сорваться с ее уст, или же лучше воздержаться от шутки.

Выражение лица царя оставалось совершенно серьезным.

Значит, осведомители ее не обманули. Интерес Александра к мистике не имел под собой сексуальной подоплеки, а был обусловлен глубокими убеждениями. Как было всем известно, царь считал, что России было предопределено свыше низвергнуть Наполеона, а затем обеспечить безопасность европейских государств. Так что когда его страна действительно сыграла решающую роль в победе над французским императором, Александр воспринял это как подтверждение своих дальнейших притязаний. Именно с этой целью русский царь прибыл в Вену. Он не сомневался, что это предначертано ему судьбой. Однако попытки Александра аннексировать Польшу и отодвинуть границы России на несколько сотен миль дальше на запад серьезно беспокоили глав других государств, приехавших на конгресс, поскольку мистические верования царя делали его доводы еще более подозрительными.

Они умолкли. Вокруг жужжали ночные насекомые. Со стороны особняка доносились обрывки разговоров и приглушенные звуки камерного оркестра. На улице было прохладно, но Марго не стала прикрывать плечи шалью, так как ей было хорошо известно, что ее кожа сияет в лунном свете, а Александр, хотя и говорил о высокой философии, не отрывал взгляда от ее открытого декольте.

– Просто поразительно, вы настолько щедры со своей душой, что готовы поделиться ей с женщиной, отдавшей свою душу другому мужчине.

Александр рассмеялся.

– Вы имеете в виду знаменитого теософа Шиллинга?

Марго кивнула.

– На самом деле именно после знакомства с ним я решил присоединиться к этому союзу. Вы бы слышали, как красноречиво он объясняет превосходство духа над плотью. Из всех нас Шиллинг привносит в брак больше всех. На самом деле у нас есть и четвертый член, баронесса Круденер. Это моя когорта ангелов.

Все это было известно Марго, но она притворилась, что слушает с большим интересом. На самом деле об этом знали все. Духовный брак русского царя уже давно стал объектом насмешек.

– Я слышала, что Шиллинг дружен с поэтом Гете, – продолжала Марго. – Вы с ним тоже встречались?

– Нет, но я знаком с его трудами.

– Вам известно, что Гете верит в перевоплощение?

– Я тоже верю в перевоплощение.

– И эта проблема вас очень интересует?

– Разумеется. А вы верите в прошлые жизни?

– В это верит мой муж, Ваше величество.

– Ах да, совершенно верно. Путешественник и исследователь. Он пропал где-то в Индии, не так ли? Охотясь за какими-то сокровищами?

Марго рассказала царю о флейте, и он слушал ее, затаив дыхание. А она сама была так поглощена стремлением заворожить Александра своим предложением, что никто из них не заметил тень, мелькнувшую на тропинке.

– Значит, в настоящий момент эта реликвия принадлежит вам.

– Да, Ваше величество, – подтвердила Марго. – На самом деле ко мне уже обратился посредник, действующий от лица одного могущественного семейства, желающего выкупить у меня флейту.

– А почему бы вам сначала не показать ее мне? – предложил царь. – Я хочу посмотреть на нее, прежде чем вы продадите ее кому бы то ни было.