Текст книги "Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек"

Автор книги: Люсьен Поластрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Кто владеет книгами, владеет миром. Лю Бан, сын крестьянина и основатель династии Хань, был в этом абсолютно убежден. Он живо послал верного человека изъять из императорской библиотеки все книги династии Цинь, которые, как он думал, ему понадобятся (к сожалению, дисциплинированный солдат взял только то, о чем его в точности попросили). В 207 г. до н. э., во время последних сражений между Лю Баном, будущим Хань Гаоцзу, и его соперником Сяном Ю, тот велел поджечь столицу. Она горела три месяца. Все очень старые книги погибли – и принадлежавшие императору, и бывшие во владении министров, и спрятанные, и те, которые только что достали. Потери, возможно, превзошли объемы книг, уничтоженных по распоряжению 213 г. до н. э., и в любом случае добавились к ним. Понадобились долгие годы и длительное правление императора By, который сам был библиофилом, чтобы «книги нагромоздились, словно горы» (и чтобы Сыма Цянь смог, как раз в это время, излить свои «Шичжи»)[14]14
  «Записки историка» или «Исторические записки», как пишут разные переводчики.


[Закрыть]. Собирателей книг поощряют приносить произведения на переписку, как это потом делали для многих династий, которые занимали престол с пустыми полками. Поэтому, неизбежным образом, появилось множество апокрифов и даже фальшивки, поскольку предлагаемое вознаграждение было особенно привлекательным, а библиотекари не слишком требовательными. Несчастья подобного рода постигали библиотеки так часто, что искусство изготовления подделок развилось очень рано, и их авторы достигли вершин мастерства при династии Мин, когда издания династии Юань могли свободно выдавать за принадлежащие к временам династии Сун. Книги с предисловиями и колофонами уродовали без зазрения совести, чтобы сделать безупречную подделку.

Что представляла собой частная библиотека во II в. до н. э., для нас уже не секрет благодаря маркизу Де Дай, который предположительно приходился сыном канцлеру Ли Цану и был похоронен в Мавандуи вместе с теми книгами, которые он считал важнейшими. И тридцатью восемью единицами оружия, поскольку он был военачальником (все это можно увидеть в музее провинции Хунань в городе Чанша). Эти книги представляют собой рукописи на шелке, свернутые в лаковых шкатулках с отделениями, и в целом составляют около ста тысяч иероглифов. Там есть два экземпляра «Дао дэ цзин», изложенного в порядке, отличном от известного до тех пор; в начале одного из этих экземпляров находились четыре мифических отрывка, которые считали утраченными в большом пожаре 213 г.: «Четыре классических текста желтого императора», представляющие собой даосистские руководства по поведению, предназначенные для правителя, своего рода тайный Лао-цзы. Было также найдено множество произведений, богатых поучениями: «Анекдоты и речи времен Весны и Осени», а также «Дипломатические послания полководцев сражающихся государств». Трактат «Движение пяти планет» описывал в целях гадания орбиты Юпитера, Сатурна и Венеры со времен семидесятилетия Цинь Шихуанди. Кроме того, были обнаружены «Исследование о лошадях», медицинские книги, содержащие замечательные иллюстрации на тему гимнастики, в одежде и с открытым торсом, и, наконец, три карты: государства Шу, гарнизонов и план города со стенами и домами. В целом это был карманный справочник и квинтэссенция необходимых дворянину тех лет знаний: история, стратегия, астрономия, сведения о лошадях и хорошей физической форме, а для здоровья духа – два Лао-цзы.

«Тушу» – карты и письменные произведения. Это выражение всегда служило для обозначения китайской публичной библиотеки, «тушугуань» (а для частной библиотеки использовали слово «цангшу», первое значение которого – прятать книги, что часто было необходимо). Не случайно и то, что «тушу» – это еще и название схемы, изображающей изменение мира в архаической философии. Долгое время под понятием «библиотека» подразумевались и книги, и место, а также и архив.

Библиография китайских книг, которую попытались составить эксперты династии Хань за несколько лет до нашей эры, включала еще шестьсот семьдесят семь наименований. Уцелевших из скольких? Этого мы не знаем. В десять или в сто раз больше, в зависимости от пристрастий пишущего. У марксистов 1970-х гг. встречаются и абсолютно негационистские утверждения, в особенности в (очень необычном на сегодняшний день) журнале, озаглавленном «Tel Quel»: уважаемый в целом ученый Джозеф Нидхэм говорит, что Шихуанди не уничтожил ни одной книги; само собой разумеется, практически говорит он, что то были лишь пересуды. Надо напомнить, что первый император династии Цинь был кумиром Мао Цзэдуна. И что бесчинства этого последнего также были непредставимы и неизвестны во всем остальном мире.

Из списка династии Хань до наших дней дошло сорок одно произведение, и еще шестьдесят пять оказалось так или иначе возможно восстановить по другим источникам, остальное навсегда превратилось в дым.

Хотя первые систематические каталоги и утрачены, долгое время была принята классификация по семи разделам, или тезисам: разное, классические сочинения, философия, поэзия, военное дело, астрономия и математика, оккультные науки. Но что толку, мог бы сказать философ: во время восстания при узурпаторе Ван Мане в 23 г. город Шанган был разрушен и убытки оценивались в 13 269 юаней. «Это вторая гуманитарная катастрофа в истории», – утверждает Ню Хон.

При династии Хань столицей стал восточный город Лоян. Туда со всех концов стекались образованные люди со столькими мешками книг, «что их невозможно было сосчитать». Зародился значительный императорский архив. Вы ищете Сутру в сорока двух частях? Она хранится в четырнадцатом отсеке каменного зала террасы Орхидей. Другие разделы каталога находились в павильоне Единорога, или в павильоне Небесного блаженства. Очень неуместное в 190 г. название – в этом году генерал и его наемники сворачивали двор и всё разорили: «все документы и литературные произведения порезали и разбросали», книги на шелке, в зависимости от их размера, служили занавесками, крышами палаток, упаковкой; самые маленькие странички превращали в веревочки. Тем не менее удалось собрать семьдесят возов книг, из которых только половина доехала до Шангана, чтобы сгореть там во время беспорядков в 208 г.

Ню Хон составил опись всех разрушений основных библиотек в докладе, который он подал императору Вэнь Суи в 583 г.: он насчитал пять таких разрушений, но «он забыл одно»[15]15
  Как сказал By Гуанцин, который всего насчитал четырнадцать. Эндимион Уилкинсон, в свою очередь, утверждает, что абсолютная гибель настигала библиотеки «по меньшей мере двенадцать раз».


[Закрыть]. После уничтожения при Цинь Шихуанди и последовавшей за этим гибели его столицы Сянань (что уже составляет два раза) было побоище в Шантане в 23 г., три других катастрофы, которые он включает в счет, были бедствие 190 г., разграбление Лояна в 311 г. Сенгню, при котором удалось спасти десять процентов книг (3014 свитков), и спонтанное аутодафе, учиненное императором Юанем династии Лян. Между прочим, в докладе 583 г. предвосхищается сразу формула цензуры и узаконенный налог: вкратце, недопустимо, как говорит Ню Хон, чтобы книга была в частной библиотеке, но не в библиотеке императора.

Возродиться и исчезнуть. Библиотека императора не подвержена бедствиям и все более и более совершенствуется. Перед дворцом Ян в правление императора Суи (589–618) расположился зал Текстов. Тамошние «окна, подушки на сиденьях, обивки кресел – все было изысканной красоты. Все три галереи выходили в одну комнату. С дверей спадали парчовые занавеси, над которыми располагались две фигурки крылатых бессмертных. За дверями снаружи и в земле был распределен механизм. Когда император отправлялся в зал Текстов, люди во дворце держали курильницы для благовоний. По дороге император наступал на механизм, и тогда крылатые бессмертные опускались, поднимали занавесь и поднимались обратно. Створки входной двери и дверцы книжных шкафов открывались сами. Когда император выходил, занавеси падали обратно и двери закрывались».

Как говорят, сгорало все больше и больше: 2655 наименований книг на 48 169 свитках при Суандзоне (712–756), который вдруг приказал, чтобы его дворец назывался местом, «где собираются мудрые» вместо «бессмертные».

А на самом деле – все более и более смертные: восстания и нашествие уйгуров, тибетцев, монголов не могли не нанести существенного ущерба. Многочисленны были и намеренные и подготовленные истребления. Хубилай 11 августа 1258 г. приказал «послать эмиссаров, чтобы они повсюду разыскивали и отбирали тексты нижеозначенных книг, равно как и формы для их печати; в двухмесячный срок их привезут в Янджинг (Пекин), где их сложат в кучу и уничтожат огнем». В данном случае он действовал по приказу своего брата Монгке, хотя и другой его брат Хулагу с впечатляющей синхронностью еще хуже повел себя в Багдаде. Став императором, Хубилай продолжил это начинание и уничтожил все канонические книги даосизма, кроме «Дао де Цзин» (не потому ли, что этот основополагающий текст мало доступен среднему читателю?). За период со 2 декабря 1281 г. и вплоть до начала 1282 г. всякое издание, даже частное, и деревянные печатные формы, позволявшие вновь напечатать 7000 томов этих сводов, были сожжены, включая те, что хранились на недавно завоеванном юге страны. То, против чего «Чжуанцзы» заранее выступало, говоря, что это бесполезно: этой книги больше нет на земле. «Книги – это не более, чем слова, даже если это точные слова. Что в словах точно, так это идеи».

По крайней мере два императора намеренно уничтожили свои впечатляющие книжные собрания. Юань Ди в 554 г., когда столица была окружена, поджег сто сорок тысяч свитков, которыми он так гордился, и угрожал сам броситься в огонь, а его удерживали за рукав. Он разбил о колонну свои мечи с украшенными золотом и драгоценными камнями гардами, вопя: «Этой ночью одновременно с военной гибнет и гражданская культура». Позже о нем скажут, что в своих книгах он любил их количество, тем самым любил их недостаточно. Тем не менее он питал такое пристрастие к литературе, что, когда он болел, у его изголовья сменялись пять чтецов. Всякий раз, как он засыпал, они пропускали страницы. Последний император из южной династии Тан, Худжу, оказавшись в таком же осадном положении, приказал лучше сжечь свои десять тысяч книг, чем дать ими воспользоваться завоевателю, которым был Тайцзу из династии Сун. Поскольку знание – сила. Когда китайская принцесса, выданная замуж за тибетского царя, видимо, для того, чтобы вынести смертную скуку Лхасы, попросила императора Хуанцзона прислать ей «Пять классических текстов», при дворе нашелся недовольный, который воспротивился этому, поскольку «знание «Пяти классических текстов» сделает наших врагов слишком сильными».

Но богатства знания не замедлили сами собой выйти из сокровищницы Сынов неба и распространиться по большой территории, как только китайцы мало-помалу изобрели книгопечатание.

Остатки самого старого из отпечатанных на бумаге с деревянных форм текстов датируются до 751 г., но нерукописные книги начали производить и воспроизводить в существенных объемах только к концу следующего века. Некий чиновник в 883 г. сообщает о целом квартале книжных лавок, где он мог выбрать книги по гаданию по земле, толкованию снов и словари, отпечатанные при помощи клише величиной со страницу, в которых местами скрывались плохо отпечатавшиеся или нечитаемые фрагменты. Зато в 950 г. с публикации двух полных конкурирующих между собой версий конфуцианского канона, в Лояне и в Сычуани, начинаются масштабные проекты по изданию качественных книг. Начиная с этого времени с огромным энтузиазмом, не лишенным связи с родовой травмой, вызванной сожжением книг при великом основателе, расцветают частные библиотеки. Их развитие часто вызывало зависть императора, а порой и простую и прямую конфискацию. Поэтому, как правило, китайские коллекционеры в то время всегда очень берегли свои книги. Если они их и одалживали, то только надежным друзьям, и те должны были еще принести кувшин вина, чтобы взять самый ничтожный томик. И еще один, когда они его возвращали.

Хотите составить себе представление о классической китайской библиотеке? Это сад изысканности и меланхолии. Посмотрите на семерых коллекционеров из Ханчжоу, каждый из которых обладал значительной библиотекой и которые, хотя и не составляли организованной группы, встречались вечерами, как правило, сопровождаемыми достаточно обильными возлияниями, на берегах Западного озера, к которому спускались их виллы, обменивались уникальными сочинениями и сведениями, а очень редко и стихами собственного сочинения. Из этих дилетантов нам немного известен Ван Сян (1721–1770), который имел несчастье выиграть императорский конкурс, в результате чего ему пришлось принять пост в департаменте исполнения наказаний с конторой в Пекине. Но он не замедлил сослаться на преклонный возраст своих родителей и свой долг по отношению ним, чтобы окончательно вернуться в Ханчжоу и к своим книгам. Дни протекали без скуки за сверкой, расстановкой знаков препинания и комментированием уверенной кистью тысяч произведений, содержавшихся у него в Чжэньцитане, павильоне Выдающейся добродетели. Так же было и с его друзьями, By Чжуо, Чжао Ю и другими. Чжао Ю был самым старшим и самым авторитетным: он по материнской линии происходил из рода Чи, который обладал некогда обширной и многопредметной (что само по себе было редкостью в конце правления династии Мин) библиотекой, сгоревшей в 1597 г., что только воодушевило Чи Чэнгье немедленно создать еще одну, еще более восхитительную, библиотеку, чтобы оставить ее своим потомкам вместе со страстью к книгам и трактатом по частному библиотечному делу, первым в Китае подобным произведением. К сожалению, политические превратности вызвали гибель рода, а также рассеяли книги, и Чжао Ю рассказывал, как он в восемнадцать лет совершил паломничество к руинам тех мест, где его прадед за сто лет до того наслаждался своим драгоценным собранием: табличка над входом все еще была на своем месте и на ней рукой великого каллиграфа и художника Дон Чичана были начертаны два иероглифа Куантин, или беседка Отшельника. Он увез ее в Ханчжоу и приказал построить вторую библиотеку для того только, чтобы увенчать этой табличкой ее дверь. После его смерти Чуан Циван посвятил ему двустишие: «Кто имеет детей, тот не умрет, кто образован, тот не сгниет» (йоу ци бу сы, йоу вен бу сю). Все эти прекрасные собрания, кроме коллекции Ван Сяна, принадлежавшей четырем поколениям после него, незаметно рассеялись и исчезли после смерти их владельцев. Между тем они могли бы внести свой вклад или попытаться это сделать, так как дар еще должен был быть принят, в своеобразное учреждение императора Чанлона под названием «Шику цуаньшу»: среди девяти частных жертвователей, допущенных к этому из сотен добивавшихся этой опасной чести по всему Китаю, пятеро были из кружка друзей из Ханчжоу. Они вложили в предприятие императора около 1905 старинных произведений и в компенсацию получили каждый по энциклопедии. Это не был мелкий сувенир: энциклопедия под названием «Тушу Жишен», составленная в 1726 г. при императоре Канхи и напечатанная в 64 экземплярах при Йончжене, состояла из ста тысяч иероглифов и 5020 книг, сшитых вручную.

Еще один экземпляр этого памятника за такую же заслугу был подарен и библиотеке Тяньиге, основанной в 1561 г. в Нинбо. Отойдя от дел, мандарин Фан Чин (1505–1585) пожелал построить отдельное здание для своего собрания из 70 000 произведений, в основу которого легла коллекция Ванжуанлоу рода Фэн, восходившая, в свою очередь, к 1086 г. Эта образцовая библиотека представляла собой уникальный случай: здание в Нинбо сохранилось до наших дней, вновь заполненное за государственный счет после несчастий, которые оно перенесло. Тяньиге тем не менее и в прошлом оказывалось всевозможное внимание. Под двадцать восемь шкафов из кедра, с книгами из мягкой бумаги, были задвинуты блоки из йинши, или ангидрита, камня, впитывающего влагу. С другой стороны, Фан Чин выбрал библиотеке такое имя, поскольку «тяньи» – что может также значить «первая под небом» – обращение к воде в Книге перемен. Поскольку основатель также потребовал построить здание из кирпичей и всякое отопление или освещение там были запрещены, Тяньиге действительно избежала пожаров. Секрет долговечности этого собрания – один из самых любопытных: Фан Чин предложил своим наследникам выбрать гору серебра, то есть 10 000 таэлей, или библиотеку без гроша денег и разрешения ее продавать. Его старший сын, Фан Дачон, говоривший первым, без колебаний предпочел Тяньиге. Затем его завещание было таким же, равно как и завещание его сына, и так несколько поколений. Кроме того, все наследники один за другим скрупулезно соблюдали и другое предписание основателя: «Никто, кроме членов нашего рода, не должен туда входить, и ни одна книга не должна оттуда выноситься». Но все это должно было хорошенько повеселить воров, которые без малейшего стеснения проделали дыру в стене три века спустя, когда Нинбо заняли «длинноволосые воины» во время Тайпинского восстания. И в 1862 г. значительное количество невосполнимых сочинений было продано на вес в две мастерских в Фэнхуа и Таньгао, где их переработали в обыкновенную бумагу, чтобы заворачивать мясо на рынке. Еще один вор имел обыкновение проникать в павильон ночью и охапками вывозить оттуда книги на небольшой лодке. На следующий день их обнаруживали у шанхайских книготорговцев, которые заказывали ему их по заглавиям для западных коллекционеров. Он делал так, пока это не взволновало Чжана Юаньчжи, директора «Commercial Press», и тот не создал фонд для переноса собрания в Ханфенлу, хранилище редких книг в большой библиотеке Донфан на востоке, где очень скоро, в 1932 г., все было уничтожено японскими бомбами.

«Современные библиотеки обязаны своей печальной участью не только войнам и пожарам. Люди без достаточных средств не могут собирать книги, а тем, кому это удается, приходится видеть, как они рассеиваются, поскольку их средств недостаточно, чтобы их сохранить. Что есть сейчас, может исчезнуть завтра. К югу от Янцзы было бесчисленное множество огромных библиотек. Но сколько из них сохранилось до наших дней? Едва ли три или четыре». Так писал уже Хуан Цонхи, известный ученый начала эпохи Цин, который обладал более чем тридцатью тысячами книг и почти все их прочитал.

Китайская литература представляла собой большой конгломерат со сплошными черными дырами, организм, необратимо и очень сильно искалеченный. К масштабным кампаниям по уничтожению прибавились миллионы крупных и мелких случаев самоцензуры, негласного искажения текстов и намеренных упущений, в результате которых корпус китайских текстов навсегда остался хромым. Все династии, даже самые мирные, держались на «веньцзыю», или запрете пагубных текстов, истреблении их и фальсификации в целях пропаганды. Уян Сю не любил произведения Вудая и велел их уничтожить, мандарин Гао Юань истреблял книги по истории, которые он объявил ненужными, поскольку в них рассказывается о прошедших событиях, избавлялись также от анонимных текстов, поскольку они вызывали мало доверия, каждое правление беззастенчиво меняло то, что ему не нравилось в «еши» (хронологии) предшествующих времен, и не было даже печатника, который не практиковал бы «чуймао циучи» – «подуй на волоски, чтобы обнаружить недостатки». Никто никогда не был достаточно аккуратен. В Цинлонжене во времена династии Юань жил известный книголюб по имени Чжуансу: перед его восхищенным взглядом громоздились друг над другом по меньшей мере 80 000 свитков: романы, стихотворения, история, – все было тщательно разделено на десять разделов. Но в 1346 г., когда очередной император призвал жертвовать книги, наследники Чжуансу предпочли сжечь библиотеку из страха, что ее содержимое могло навлечь на них беду. Во времена династии Цин многие известные образованные люди посвятили свою жизнь не представлявшим опасности занятиям, таким, как археология или «научное изучение классиков», как называлось влиятельное движение, существовавшее с 1736 по 1820 г. и несомненно поглотившее существенную часть умственной энергии, которая могла бы быть посвящена подготовке страны ко входу в современный мир и немало способствовала ее «спячке» в XIX в. Люди предпочитали не выражать собственное мнение и даже избегали писать что бы то ни было, дабы не рисковать начертать запрещенный иероглиф. Истина в Китае никогда не бывала неприкрытой, особенно если она могла не понравиться господину. Шутили, что «цинг фенг бу ши ци» – свежий ветер («цинг») напрасно листает книгу, он не может прочесть написанные в ней слова. Это следовало понимать так: люди из династии Цин – идиоты[16]16
  В 1936 г. в Шанхае ученый Чэнь Денюань написал о возведении и разрушении китайских библиотек 524 страницы, которые ждут своего переводчика. Среди прочих их достоинств – то, что они знакомят с произошедшим позднее, при Мао.


[Закрыть]. Интеллектуалов, противостоявших этому коллективному отклонению китайского общества, можно пересчитать по пальцам одной руки. Жан-Франсуа Биллетер напоминает о Ли Чжи (1525–1602), ниспровергателе традиций и борце с лицемерием, который, не уважая ничего и даже литературу, написал такие недозволенные слова: «Народ управляет собой сам и не признает, чтобы им управляли согласно каким-то другим принципам, кроме его собственных… Начиная с рождения, каждый человек на правах собственности обладает определенной манерой действий, и никому не нужно, чтобы пришел Конфуций и дал ему ее… Проповедники добра пользуются добродетелями и обрядами, чтобы управлять умами». Что же тогда остается скептику? Конечно же, книги: «Все те, кто предается учению, ищут внутри самих себя основание жизни и смерти, разгадку своей судьбы… сорока могла бы угнездиться у них в голове, и они этого даже не заметят». Ли Чжи с исключительной дальновидностью остроумно назвал два своих главных произведения «Книга для сожжения» и «Книга на выброс». Он не замедлил покончить с собой, когда власти после упорного сопротивления бросили его в тюрьму. Известность Ли Чжи «дает представление о степени вырождения, которой достигли мышление и нравы того времени», – вынесли заключение при следующей династии, при которой названия этих двух книг были попросту буквально проведены в жизнь.

Императору Цяньлуну действительно удалось проявить еще более грандиозную низость, чем его предшественникам, одновременно прослыв среди своих современников и потомков пламенным защитником китайской литературы. В 1772 г., на тридцать седьмом году правления, он повелел собрать по частным и общественным архивам, по доброй воле или силой, все редкие книги Китая, как рукописные, как и печатные, чтобы составить из них одну огромную коллекцию под названием «Общая сумма книг», «цуаныну», из четырех отделов, или «шику». Эти четыре части отвечали традиционной классификации и получили бы шелковые переплеты соответствующего цвета: канонические произведения (зеленый), исторические произведения (красный), философские (синий), разное и художественная литература (серый). Так под единым названием вновь собиралась абсолютная библиотека, столь прекрасная, сколь и исчерпывающая: было изъято 79337 свитков, порученных 286 каллиграфам, чтобы скопировать их для вечного хранения. Печатные копии не были бы достаточно хороши.

О китайской литературе Цяньлун сказал: «Я приказал, чтобы эти сочинения смогли мирно спуститься по реке времени. Но если когда-нибудь среди них окажутся книги авторов, живших при династии Мин, противниках нашего рода, их нужно отложить, чтобы уничтожить огнем». Это предприятие очень быстро выродилось в огромную инквизиторскую операцию: посланники верховного государя обходили все дома по всей империи в поисках книг, которые могли ему не понравиться, равно как и тех, которые могли быть ему приятны, применяя все более и более неоднозначные критерии: начав с «любой литературы, созданной с конца правления южной династии Сун», приказ затем предписал изымать «пянмю» – неправильные книги; уже только стиль каллиграфии, например, мог считаться таковым: в числе прочих так уничтожили «Шуфа Джингьян» авторства Ван Сихоу. 11 июня 1778 г. в Пекине был устроен гигантский костер из многочисленных экземпляров изъятых книг и деревянных клише, с которых они были напечатаны, до того сваленных в Комиссии военных архивов. Один мемуарист писал с дерзкой горечью, что при цене на дрова в 2,7 таэлей за тысячу катти, или китайских фунтов, дворец только что сэкономил 98,6 таэлей. Так сжигали книги двадцать четыре раза вплоть до 1782 г., и уничтожили таким образом все экземпляры по крайней мере 13 000 древних книг, среди которых было несколько редчайших изданий, пожертвованных на национальное предприятие самыми знаменитыми коллекционерами из самых лучших побуждений. Или, быть может, чтобы угодить государю, даже и зная о его цензорских намерениях.

«Из всех книг, когда-либо существовавших в череде веков во всей вселенной, здесь есть каждая», – писал Его высочество в предисловии к «Шику цуаньшу», своим красивым благородным почерком и не без той крайне свойственной императорам приподнятости, которую также называют легкомыслием или бесстыдной наглостью. Воображение владыки и паранойя исполнителей его воли – если только не наоборот – соединились, чтобы проделать огромную лакуну в библиографии своей страны: в 1782 г. «Джиншу мулу», или «Index expurgatorius», состряпанный в результате этой огромной издательской кампании, сообщал о 345 вымаранных цензурой книгах и 2320 уничтоженных полностью. Только пятая часть этих последних смогла распространиться – иногда даже во Франции – и дожить до наших дней. Все остальное утрачено.

Что же до «Шику цуаньшу», создание которой было официальной целью всего предприятия, то просто чудо, что это нескладное и чудовищное собрание не исчезло полностью. Цяньлун заказал для себя четыре его экземпляра и затем еще три, чтобы отослать в благодарность в те провинции, которые больше всего участвовали в его создании: именно так один оказался в Ханчжоу, в специальном почти современном здании под названием Вэньланге на берегу Западного озера. Эти библиотеки с публичным доступом не могли не сгореть во время потрясений, вызванных Тайпинским восстанием, для участников которого это было своего рода призвание, поскольку их подпитывало вырожденное христианство. Первые четыре списка были размещены в специально построенных павильонах, подражавших Тяньиге в Нинбо, в разных резиденциях монарха, среди которых оказался и Летний дворец, прославившийся своим разграблением.

Франция и Англия в 1860 г. не находили взаимопонимания ни в чем, кроме признания, что китайцы годятся разве что на роль пушечного мяса для закрывания амбразур. Надо сказать, что в стране, дремавшей на горах золота, серебра и вдобавок на миллионах уникальных древних книг, нужен был разумный предлог, чтобы всем этим воспользоваться.

6 октября французской армии удалось рассеять англичан и с форой в одну ночь проникнуть в Летний дворец. «Сон лихорадочного ювелира», – записал Эриссон. Этот человек, секретарь и переводчик генерала Монтобана, прямо с места события – так что военный министр впоследствии попытался запретить публикацию его рассказа – описывает разграбление двухсот зданий, где пять поколений императоров собирали свои богатства в изобилии, которого они не позволяли себе в городе. Впрочем, первыми исчезли бутылки старых бордоских вин.

«Один из двух завоевателей наполнил свои карманы, увидев это, второй наполнил свои чемоданы». Виктор Гюго негодует еще больше оттого, что этот эпизод пополнил его досье против Наполеона III: жалкий грабеж китайской «химеры» осуществила как раз нация, возглавляемая «коротышкой». Англичане потом грабили с большей методичностью и эффективностью: они на месте организовали продажу с аукциона, брали только табакерки, пиастры, жемчуг, нефрит и золотые сервизы. Французы же, как большие дети, наряжались в туалеты принцесс и дрались за крупные вещи, в особенности часы и механические игрушки, сделанные в Европе. Поскольку набег обещал быть чудовищным, генерал Кузен де Монтобан удалился в свою палатку. «Там и тут в парке группы людей бежали к павильонам, дворцам, пагодам, библиотекам, увы!..» – волновался Эриссон. Одним из этих павильонов как раз и было здание, построенное для полной копии «Шику цуаньшу», состоявшей из 3461 произведения и 168000 томов, небольшая часть которых превратилась в дым 6-го, а остальное – 18 октября, когда был убит корреспондент «Таймс», взятый в заложники китайскими властями: лорд Илджин решил тогда вернуться в Яньминьян и окончательно его разрушить. Этот извращенный вандализм удивляет лишь отчасти: илджинизм изобрел его отец, когда разорил Парфенон. Кроме того, его переводчиком был известный синолог Томас Фрэнсис Вэйд, о котором говорили, что ему самому удалось извлечь существенное количество книг из Летнего дворца. Монтобан не принимал участия в этой карательной экспедиции и вновь удалился в свою палатку: он считал политически более выгодным сжечь Запретный город.

Целой осталась только одна копия собрания «Шику». Это был «головной» экземпляр, хранившийся в Вэньюаньге, за императорским дворцом. Он в конце концов был уничтожен в Тайбэе приверженцами гоминьдана. Неполная копия обнаружилась в Китайском Туркестане, пройдя через руки Советской армии. Национальной библиотеке в Пекине в 1917 г. удалось заполучить копию, которая находилась во дворце Чэнде. Так что эта коллекция не разделила судьбу «Йонгли да дянь», другого сверхчеловеческого предприятия, которому предстояло погибнуть еще более жалким образом.

Император Йонгли, как только сел на трон в 1403 г., приказал Яо Гуаньсяо собрать комиссию из 2169 ученых мужей и составить великую энциклопедию всех китайских знаний. Работа над «Великим каноном Йонгли» продлилась четыре года, и в результате появилось 22 877 свитков и 7000 или 8000 основополагающих со времен «Анналов Весны и Осени» произведений. Ориентировочно 370 миллионов иероглифов на прекрасной бумаге, окаймленной красным шелком, написанные безупречным почерком черной лаковой тушью со знаками препинания и примечаниями, написанными киноварью, все переплетено в желтый узорчатый императорский шелк. И поскольку денег на печать уже не осталось, это существовало только в одном экземпляре. Который полностью сгорел в Нанкине при падении династии Мин. В 1567 г. была сделана копия, хотя и меньшая на 2422 свитка и значительно менее роскошная. Издатели Цяньлуна изъяли из нее еще 385 сочинений. Остальное поспешно купила императорская академия, Ханлин, или «Лес кистей», для своей уже многочисленной библиотеки, «квинтэссенции знания… самой старой и самой богатой в мире». А Ханлинюань, к несчастью для себя, располагался в северо-западном углу квартала дипломатических миссий, в нескольких метрах от посольства Англии, превратившегося в укрепленный лагерь при осаде Пекина в 1900 г.