Текст книги "Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек"

Автор книги: Люсьен Поластрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Люсьен Поластрон
КНИГИ В ОГНЕ
История бесконечного уничтожения библиотек

Мишелю Годару

Издано при финансовой поддержке

Федерального агентства по печати

и массовым коммуникациям в рамках

Федеральной целевой программы

«Культура России».

Издательство благодарит за поддержку

Министерство культуры Франции —

Национальный центр книги.

Ouvrage publié avec le concours

du Ministère français chargé de la culture —

Centre national du livre.

Я хотел бы поблагодарить здесь всех тех, кто своей эрудицией, своим терпением, своими указаниями или поощрениями способствовали продвижению этой работы, в особенности Алена Арро, Ибргима Ашрафа, Хосе Луиса де Балле, Пьера Барру, Марию-Хесус Бекерриль и Гонзалес-Мата, Джереми Блэка, Доротею Боурс, Марка Буле, Александра Букианти, Михелу Буссотти, Джулию Каприччио, Жерара Катали-Прету, Маргарет Конноли, Жерара Конта, Фабриса Коста, Роже Дарробе, ЖанМарка Дрейфюса, Надью Элисса-Мондегер, Маргарет ван Эсс, Мари Гуастала, Хай Чженя, Жана-Франсуа Фуко, Марка Галише, Валери Хокинс, Ханса ван дер Хёвена, Гиссу Жахангири, Маргарету Хорпес-Фриман, Жана Пьера Лафосса, Изабель Ландри-Дерон, Агнес Маккин, Анни и Пьера Манена, Феликса де Мареса Ойенса, Мадиха Массуда, Мацубара Хидеичи, Жака Мава, Изи Моргенштерн, Карен Мюллер, Созана Новейра, Магду эль Новиэми, Даниэля и Мэй Ортиз, Уяна Чжяочжиа, Поля Очаковского-Лорана, Изабель Плескофф, Патрика Рамбо, Жан-Ноэля Робера, Люсьена Скотти, Раймонда Джошуэ Шекеля, Вальтера Зоммерфельда, Талько, Алена Терсёра, Ван Ренфана, Ханса Ведлера, Аннет Вивёрка, By Чжянмина, Шарлотту Ю Дансин, Чжена Буйюна. Тем не менее автор единолично выполнил эту работу и берет на себя ответственность за ошибки, могущие скрываться в этом тексте, который, забираясь в самые дальние уголки чердака истории, рискует сам оказаться под придирчивой лупой специалистов. И с еще большим удовольствием, чем их снисходительность, будут приняты их возможные поправки.

1. Предисловие

Первая палка имела только один конец.

Пьер Бриссе

Пополнять свою библиотеку – вот мания, которой подвластны сильные мира сего и те, кто пытаются проникнуть в тайны мироздания. Во всех случаях эта мания заставляет хранить и накапливать книги, всё больше и больше, и так до бесконечности, составлять «параллельно», как сказал поэт, квинтэссенцию или полное собрание всего, что было произнесено, изучено и рассказано. Хотя бы и только для того, чтобы увидеть, сколько всего получилось.

Объем, однако, не имеет большого значения: в одних сообществах библиотека из нескольких сотен манускриптов уже будет большой, в то время как запасы других библиотек исчисляются миллионами наименований. Так, монахи Патмоса в XIII в. так же гордились своими тремястами тридцатью томами, как Библиотека Конгресса своим собранием в конце второго тысячелетия, когда оно перевалило за отметку в сто тысяч наименований. Неоднократно возникали даже всеобъемлющие библиотеки из одной книги, которые, как мы увидим, было труднее всего уничтожить.

Государства, словно толпа дилетантов, ни слова не говоря против, с помпой возвели в традицию сооружение библиотек – это непременное занятие могущественных, хотя порой и недалеких, людей. Представьте себе Прометея, играющего гаммы под аккомпанемент мучений Сизифа: оказывается, что подобные подвиги заключают в себе и навлекают на себя свою собственную кару: на это могут уйти целые поколения и целые состояния, поскольку по мере того, как дело продвигается, возрастает и трудность классификации и хранения – а также и чтения, так как книга спрятана в библиотеке столь же надежно, как дерево в лесу; возрастает также риск увидеть свое собрание погибшим от воды, огня, червей, войн и землетрясений. И особенно – причем гораздо чаще, чем мы можем себе представить, – от неприкрытого намерения сделать так, как будто этих книжных собраний никогда не было.

Почему? Потому что, как считали древние китайцы и чехословацкие нацисты, образованным народом нельзя управлять; потому что завоеванная страна должна изменить свою историю или свою веру, как это произошло с ацтеками; потому что, как проповедуют милленаристы всех эпох, только неграмотные могут спасти мир; потому что сама природа подобных собраний ставит под угрозу новую власть – вспомним отношение к даосизму монголов, или шиизм, или Реформацию. Ко всем этим обстоятельствам иногда добавлялось саморазрушение с целью уберечься от неприятностей: это часто случалось в Китае при императорах и в эпоху «культурной революции». Но под этими причинами всегда скрывается еще одна, более потаенная: книга – слепок человека, и сжечь ее – все равно что совершить убийство. И подчас одно не бывает без другого. Помимо француза Жерара Хаддада, исследовавшего еврейские книги, единственным, кто заинтересовался этим явлением уподобления книги человеку и их общей печальной судьбой, был социолог из университета Беркли Лео Лёвенталь. В эссе «Calibans Erbe» («Наследие Калибана») Лёвенталь перечисляет несколько известных на 1983 г. библиотечных катастроф и очерчивает психоаналитический портрет человечества, срочная необходимость создания которого, по его мнению, определяется повторением этих катастроф – а «календарь содержит много дат». В противном случае «дальнейшее следование тем же путем вернет нас в Ничто». Но он не продолжил начатого дела, и эта работа нам еще предстоит.

Не все из тысяч больших и малых книжных собраний, упоминаемых и обозреваемых в данном исследовании, были сожжены, загажены или утоплены в воде. Они также могли быть захвачены или рассеяны, целиком или том за томом, – в силу глупости, алчности или нужды, что означало конец эфемерного бытия и оставляло после себя целый народ сирот-книжников, семью интеллигентов со «стертыми границами», как сказал другой поэт. Причем в данном случае даже без овеянного славой апофеоза жестокости, который открывает дорогу в вечность.

Напротив, чем крупнее организация, тем более вероятно, что она скрывает в себе ненасытного вампира или скупщика краденого, разжиревшего на быстро забытых грабежах. «Богатая библиотека» означает «мертвая библиотека», ее часто стоило бы переименовать в музей колониальных трофеев и гнусных завоеваний. Вот наудачу выбранный пример: французское государство разжилось легендарными и дармовыми книгами в Хюэ, Дуньхуане и Лёвене, в Египте, в Испании и Италии при Наполеоне, в Северной Африке, даже в Париже в 1940 г. Не будем больше об этом, в последнее время оно несколько успокоилось. Но однажды придется возвращать взятое.

Везде, где развалилось ученое сообщество, на его существование указывают фрагментарные свидетельства: например, эта надпись на истертом камне в Тимгаде, четыре неполных рукописи – все, что уцелело из мудрости народа майя, два обрывка фраз из Карфагена, – если только это не скептическая строчка человека почти неизвестного или, напротив, не изобилие патетических и подчас неоднозначных комментариев, которые в конце концов затемняют то, что в действительности произошло.

Концепция полного собрания идей – основополагающий миф, вполне способный занять место того или иного бога. Так, Талмуд сообщает, что до сотворения мира существовала огромная библиотека. Коран также подтверждает ее существование и то, что она пребудет вечно.

Более того: она существовала до того, как Создатель создал самого себя, если верить Ведам.

Библиотека присутствует в образах еще докнижной эпохи. Библиотека Брахмы и библиотека Одина описываются как ряд чаш с молоком, вливаемых с целью сделать из абсолютно нормального доселе человека «поэта и ученого». Вавилоняне утверждали, что можно читать небо: зодиак выстраивается в книги откровения, а неподвижные звезды представляют собой комментарии на их полях, если только все не обстоит с точностью до наоборот. А Берос, жрец и прорицатель, изобретший солнечные часы, в своей истории цивилизации «согласно древним источникам», которую он писал при Александре Македонском, свидетельствует, что до потопа столица мира называлась не иначе как Всекнижие.

Кстати, в те несколько недель, которые предшествовали этому роковому событию, Ной закопал все принадлежавшие ему письменные произведения, «древнейшие, древние и недавние», поскольку думал, что их вес потопит ковчег. Не легли ли они потом в основу вавилонских библиотек? Об этом нашептывала молва, но египетские священники, напротив, утверждали, что наводнение растворило их навсегда, поскольку они были сделаны из необожженной глины. Так оказались преданы забвению книги, написанные Адамом после грехопадения: «De nominibus animatium» («О наименовании животных»), опись всего, что двигалось в райском саду, а также восхитительная поэма о сотворении Евы и многие другие чудесные произведения, которые века пламенного воображения приписывают этому многообещающему автору. Так были утрачены важнейшие тексты Каина, Сифа, Еноха, Мафусаила… Известно, что после этой катастрофы потомки Ноя возвели осадную башню, дабы штурмовать небо и восстановить это самое первое великое собрание, которое его хозяин, должно быть, лучше смог устроить в их хранилище, чем известное количество тупых животных.

Каково создание, таково и сожжение. В основополагающем мифе всемирной библиотеки, который приравнивает человека к небесам, трагедия ее разрушения запечатлевается в памяти сильнее, чем достигнутые масштабы и долгие перипетии ее обогащения.

Мы проследим, век за веком, изменчивое лицо варварства, проходящее, не минуя самых низких гнусностей, все стадии от чистой злобы до расчетливого легкомыслия. И к концу рискуем обнаружить, что лицо это достаточно близко напоминает наше собственное. Слишком близко. Слишком похоже.

2. У колыбели библиотек

Было время северной зари, невидимой в залах ожидания словарей.

Бенжамен Пере

Когда глина могла говорить

Большая библиотека, которая считается самой древней в мире, склонна сопротивляться времени лучше, чем ее младшие сестры: ее и сегодня можно увидеть, ощутить ее вес, прочесть значительное количество из ее книг – и все это благодаря прочности ее текстов, доверенных непосредственно строительному материалу: самые первые письменные документы, еще до того как в 2500-х гг. до н. э. возникло желание их сохранить, спас каменщик из Урука, стремясь побыстрее возвести свои стены.

В местах добычи глины между Тигром и Евфратом на ней выдавливали знаки шумеро-аккадского языка, вульгарно обозначаемого как «клинопись», которые служили письменностью для доброй дюжины разнообразных языков. Табличка высушивалась на солнце, что делало ее хрупкой, или в печи, после того как в них начали делать достаточно искусные дымоходы, чтобы таблички не трескались. Табличка становилась долговечной, если только кто-нибудь в ожесточении не разбивал ее на мелкие осколки, что, конечно же, случалось. Но бывало и так, что целые стеллажи с книгами обрушивались друг на друга с течением времени и что их прогнившее дерево оставляло после себя только письменные документы, которые эти стеллажи содержали, предлагая таким образом какому-нибудь удачливому археологу от начала и до конца восстановить их первоначальное расположение. Что же до пожаров, ответственных за исчезновение большинства библиотек в истории, то здесь они могли лишь превратить ту или иную страницу в стекло, сохранив ее навечно.

Уже шумеры рассортировывали свои тексты и архивы по ивовым корзинам, кожаным мешкам и деревянным ящикам, снабженным этикеткой, естественно, тоже из обожженной глины. В музее штата Филадельфия хранится табличка со списком из шестидесяти двух наименований литературных произведений, датируемая 2000 г. до н. э. Позже в Вавилоне династия Хаммурапи оказалась падка на тексты, написанные в других городах-государствах. Это было, если можно так выразиться, предначертано: первая крупная государственная энциклопедическая библиотека могла появиться только в Месопотамии. И именно так и случилось, но это стало известно не так давно.

В 1850 г. молодой и энергичный Генри Остин Лейярд практически случайно наткнулся на место, где когда-то была Ниневия, – курган Куюнджик, «овечка», перед Моссулом. Французский консул Поль-Эмиль Ботта обломал себе на ее поисках все зубы, если только не все ногти; Лейярд же насмехается в своих «Мемуарах» над ним и над его слишком осторожной манерой вести поиски. Искатель приключений, спонсируемый Британским музеем, без церемоний вскрывает половину из семидесяти одного зала дворца Сеннахерима, «дворца, равных которому нет», присваивает тысячами бронзовые статуэтки, вазы, оружие и изделия из слоновой кости, но особенно – гигантские рельефные стенные плитки и человекоголовых быков. Попутно он видит, по его рассказам, что «на полах комнат лежат маленькие прямоугольные таблички из сырой глины темного цвета»; в некоторых местах его ботинки даже погружаются на тридцать – пятьдесят сантиметров в то, что он принимает за осколки сосудов. Даже специалисты по Ассирии на тот момент были убеждены, что эти дыры в глине «сделаны исключительно для того, чтобы, по капризу художников, служить своеобразным украшением стен дворца». Три года спустя к юго-западу от телля отряды археологов являют свету «комнату львиной охоты», украшенную известнейшими ныне барельефами, ценность которых в глазах британцев гораздо выше, чем ценность груд хаотично разбросанной гончарной глины, которые они вновь топчут с лихорадочным треском. На этот раз ею заполнены два зала: мы находимся во дворце внука Сеннахерима, по имени Ашшурбанипал. Он тогда был совершенно неизвестен: его имя не упоминалось в античности. Теперь он стал знаменитым благодаря своей гиргинакку, библиотеке на шумерском языке.

Ашшурбанипал, царствовавший начиная с декабря 669 г. до н. э., приказал собрать в Ниневии наиболее значительную из когда-либо учреждавшихся библиотек, разослав переписчиков во все уголки империи: в Ашшур, Ниппур, Аккад, Вавилон, – а также отыскать все древние тексты, которые еще существовали, так что они были собраны, пересмотрены и скопированы заново – часто его собственной рукой, – а затем размещены в его дворце, благодаря чему он мог наконец сказать: «Я, Ашшурбанипал, стяжал мудрость Набу, овладел искусством письма на табличках… Я разрешил древнюю тайну деления и умножения, которая не была ясна… Прочел изысканные тексты шумеров и туманные слова аккадцев, расшифровал надписи на камне, сделанные до Потопа». О клинописной палеографии он очень мило сообщает, что слова ее «невнятны, трудноразличимы и запутанны».

Отдельные пластинки, относящиеся к тысяче двумстам различным текстам, показывают, что представляла собой царская библиотека двадцать пять веков назад: с нашей точки зрения, в ней было больше неотесанной поэзии, чем законов. Мольбы, записи обрядов, описания гаданий, словари шумерского языка, эпические повествования, среди которых «Сказание о Гильгамеше», рассказ о сотворении мира, миф о первом человеке Адапе (который, возможно, иначе остался бы нам неизвестен), руководства и научные трактаты, народные сказки, такие, как «Бедняк из Ниппура», – предшественники «Тысяча и одной ночи». Вследствие исчезновения Ашшурбанипала и полей его интеллектуального наследия, источники начиная с 631 г. до н. э. умалчивают о судьбе этого первого страстного книголюба, его смерти и разрушении его владений. Известно только, что Ниневия была стерта с лица земли союзными силами вавилонян, скифов и мидян в 612 г. до н. э., то есть всего через сорок лет после его смерти, и считается, что найденные таблички упали с верхнего этажа вместе с полками во время пожара во дворце. Эти богатства также приводят к убеждению, что речь идет о малой толике царской библиотеки, собрания которой были размещены по залам, посвященным каждый своей теме. Но у «овечки» дело идет быстрее: 30 000 табличек, изъятых между 1849 и 1854 г., сгребли лопатой, и все вместе составило 100 кубометров, что эквивалентно 500 нашим книгам по 500 страниц ин-кварто; их бросают вперемешку на дно ящиков и корзин, чтобы доставить в Басру, а затем в Лондон, где некий Генри Ролинсон должен сложить кусочки мозаики; то, что он там находит, заставляет неожиданно назначить его ответственным за исследование Ниневии. Раздосадованный Лейярд бросает археологию; тогда государство, признательное за золотое дно, которым ему обязаны музеи, делает его министром, послом и дворянином[1]1
  Утверждается, что отдельные черты этой интересной, хотя и не безупречного достоинства, личности послужили источником вдохновения для кинообраза Индианы Джонса. (Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, примеч. автора.)


[Закрыть].

Асархаддон, отец Ашшурбанипала, писал в июле 672 г. до н. э.: «Этот дворец состарится и превратится в руины; воссоздайте эти руины, и подобно тому, как я поместил свое имя рядом с именем моего отца, породившего меня, сделай так же ты, тот, который будет править после меня, сохрани известность моего имени, возроди мои надписи, воссоздай жертвенники, поставь мое имя рядом со своим». Цитировавший его Иоахим Менан в 1880 г. добавлял по поводу этих фантастических открытий: «Невозможно предвидеть, что нам в этом отношении готовит будущее». Это, однако, было несложно: еще больше грабежей, бомбежек и нелепых разрушений, как мы вскоре увидим.

Гиргинакку «царя всего, царя Ассирии» могла включать, как считают некоторые исследователи, полмиллиона табличек и около пяти тысяч наименований. Предполагается, что, ввиду прочности, свойственной книгам этого типа, большая часть их до сих пор захоронена в холмах Куюнджика, подвергаясь опасности прямых и косвенных повреждений, наносимых периодическими войнами в Персидском заливе. Западных хранителей музеев это приводит в отчаяние: им теперь официально запрещено приобретать похищенные древности. А что такое ассиро-вавилонская табличка в отрыве от своего контекста, от, возможно, других частей той же книги, лишенная исторической и научной информации, которая могла бы сопровождать ее обнаружение археологом, если не кучка пыли в витрине техасского или еще какого-нибудь коллекционера?

На расстоянии тысячи километров и три века спустя обычай использования глины для письма уже вышел из употребления. Душа другой библиотеки, на этот раз действительно превратившейся в дым, иногда вечерами витает над террасами дворцов Дария I и Ксеркса в Персеполисе. Один из их темных залов носил имя «оплота текстов»; говорят, что там хранились выгравированные на свинце и олове архивы ахеменидских царей. Кроме того, в зале № 33 здания, которое, по преданию, занимало казначейство, под метровым слоем осколков и обломков кедрового каркаса обгоревшей кровли археологи обнаружили слой толщиной от 45 до 75 сантиметров, состоящий из грубо сделанных круглых бляшек с печатями и изображениями лиц: это были ярлыки. При их изготовлении горсть сырой глины обжимали ладонью на шнурке, обвязанном вокруг ценного предмета. После этого на глине ставили печатью клеймо царя-владельца. От жестокого пожара, опустошившего эти места, это все запеклось, и предметы, помеченные этими ярлыками – согласно Джорджу Кэмерону, это были свитки с текстами, – исчезли. А предполагается, что там должны были находиться единственные две уникальные рукописи жреца Зороастра, «книга книг Персии». Легенда – не сколько преувеличивая – утверждает, что в этом экземпляре содержалось двадцать раз по сто тысяч строк, написанных золотыми буквами на пяти тысячах двухстах коровьих кожах, и добавляет, что он избежал пожара, чтобы быть сожженным в Александрии почти три века спустя. Но такая отсрочка гибели должна была оставить следы. Как и в беотийских Фивах и в Тире, это плачевное бедствие было организовано по приказу Александра Македонского в 330 г. до н. э. Но там это был несчастный случай, нашептывает его призрак, тогда как все авторы начиная с Ариана единодушно обвиняют его без возможности обжалования. Решение разрушить дворец в Персеполисе вместе со всем его содержимым так плохо согласуется с образом легендарного завоевателя, что это оставляет место для сомнений, прежде всего среди льстецов.

Заклинания, мечты, расчеты и легенды человечества неотделимы от материала, на котором они написаны. А этот материал с течением времени, без предвидения последствий, меняется в сторону все большей тонкости и легкости. И с каждым изменением он становится более уязвимым.

3. Эра папируса

Если бы Гомера спросили, на какое небо попала душа Сарпедона, где находится душа Геркулеса, Гомер был бы в большом замешательстве, он ответил бы гармоничными стихами.

Вольтер

Египет

Служащий времен Нефериркара (2462–2426 до н. э.) приказал выгравировать в своей гробнице, что он был «переписчиком в книжном собрании». Если бы не эта надпись, можно было бы усомниться в самом существовании древних библиотек у фараонов. Греческие философы, которые посещали Египет гораздо позже, начиная с VI в. до н. э., не говорят о них ни слова, хотя они многому там учились – как Пифагор, так и Платон. Родился даже недобрый слух, будто один безымянный грек нашел там в совершенно готовом виде то, что впоследствии было названо «Илиадой» и «Одиссеей».

Хотя в Дендере, в Эснехе, в храме Исиды в Филах и находили нечто, что могло быть остатками библиотек, иногда с выгравированным на стене каталогом, но это были жреческие книжные собрания с ограниченной научной значимостью. «Пусть Твое величество войдет в библиотеки и пусть Твое величество сможет увидеть все священные слова», – предписывает стела Неферхотепу. И если в храме Гора в Идфу есть «книжный зал», то он был реконструирован лишь при представителе династии Птолемеев, иными словами, недавно. Что же до «хранилища документов фараона» в Амарне, то в нем содержатся только черепки обожженной глины – носители коротких текстов, таких, как переписка, в данном случае дипломатическая. Тексты ученых Египта не доверяли глине.

Одно из скоплений развалин представляется более многообещающим, чем другие, даже несмотря на то, что оно сообщает о себе еще меньше. Это «священная библиотека», о которой упоминает в I в. Диодор и которая, предположительно, размещалась в Рамессеуме в Фивах. На входе было обозначено предупреждение и девиз: «Дом забот о душе». В этом мавзолее Рамзеса II (1279–1213 до н. э.) все было организовано в соответствии с изначальным претенциозным планом, предписанным фараоном: собрание определенного количества основополагающих книг (в 325 г. Ямблик Сирийский писал о двадцати тысячах свитков), распределенных в пространстве, отведенном им среди плотно насыщенной символами архитектуры, где фигурируют ибисоголовый Тот, изобретатель букв, а также Саф, «мать письменности» и «председательница книжного зала». На сегодняшний день нет никаких сведений о работе и судьбе этого архива, который, скорее всего, был разрушен во время персидского завоевания, но для Шампольона в Египте не было ничего «более благородного и более чистого», чем это здание; он исследовал его вестибюли и обнаружил точное место, где, по его мнению, находились книги – поскольку он тоже упрямо их искал, – но отметил, что все «стерто с лица земли». Разумеется, в этих грудах камней не могло даже сохраниться ни малейшего кусочка папируса, но тем не менее никто не упускал возможности упомянуть значительное количество крайне ценных документов, выкопанных в других местах в Фивах. И таким образом утраченная библиотека Рамессеума, с ее фронтоном с многообещающей надписью, могла тревожить воображение писателей на протяжении тридцати трех веков. Промежуток времени, равный одному мгновению для этого места, которое фараон называл своим «дворцом тысячелетий».

Папирус – дар Нила, практически так выразился Геродот. Самому древнему его куску пятьдесят веков, и он до сих пор чист. А первый фрагмент папируса с иероглифами датируется 2400 г. до н. э. Благодаря этому материалу административные документы, декреты, переписка и прочие соглашения разрабатывались с настоящей одержимостью мельчайшими деталями. Умножались религиозные тексты и похоронные справочники, равно как и научные и медицинские трактаты. «Максимы Птахотепа», изложенные на папирусе Приссом, говорят об особенном уважении к книге и чтению: «Умным еще никто не рождался… Письменный документ полезнее, чем каменный дом…» Еще в период Древнего царства, и особенно начиная со времен Среднего царства, расцветала и подвергалась тщательной документации популярная и художественная литература. Ценимыми жанрами были сказка и роман: естественно, «Синуэ», но также и «Потерпевший кораблекрушение», «Два брата», «Велеречивый крестьянин» и выбивающийся из общего ряда «Рассказ о Неферкаре», в котором описывается, как детектив-любитель выслеживает фараона, лезущего ночью по шаткой лестнице в комнату своего военачальника. Тексты, вероятно, хранились в «книжной школе», расположенной в храме; или же библиотекой мог служить «дом жизни»: там молодое поколение обучали общественным искусствам (живописи, скульптуре), и там же совершались богослужения, имеющие своей целью защитить существование суверена. Как бы то ни было, не стоит представлять себе высокие стеллажи с полками: свитки размещались в узких стенных нишах или же в деревянных коробах с четырьмя ножками и выпуклой крышкой спереди, представленных на фресках Нового царства.

Известны тридцать текстов на демотическом языке, найденные в двух глиняных кувшинах под развалинами дома в Фивах, и два десятка ритуальных и магических книг в украшенном изображением шакала коробе, датируемые XIII династией и найденные в могиле под Рамессеумом. Но сколько сотен тысяч книг было предано гибели по чистой небрежности! Вот, например, собрание древних литературных произведений, составленное современником Рамзеса II, которое прошло через руки пяти аккуратных наследников, пока последний, плотник, не стал вырывать листы – особенно из ценной «Книги снов», – чтобы использовать оборотную сторону под свою деловую переписку. Или еще очаровательный случай, произошедший в 1778 г. с сорока или пятьюдесятью греческими книгами и документами, случайно выкопанными в Эль-Гизе феллахами, которые их сожгли, дабы насладиться их опьяняющим ароматом. Последний из этих свитков у них изъяли в обмен на вряд ли больше, чем кусочек ладана, и отправили его в Рим кардиналу Борджиа. Этот свиток долго ошибочно считали единственным эллинским папирусом из Египта, он содержит список портовых рабочих 192–193 гг. до н. э.

Если никакая из библиотек фараонов не сохранилась лучше, то это потому, что их существование потеряло смысл, после того как их славные заказчики канули в небытие вместе со своими лодками. Кроме того, они могли при нескольких сменах власти подвергаться ритуальному уничтожению, предписанному для всех произведений, находившихся в собственности жрецов Амона, приказом Аменхотепа IV, когда тот стал Эхнатоном и поселился в Амарне. Известно, что жрецы Фив отплатили ему тем же после его смерти и что все свитки, хранившиеся в его храмах и дворцах, были в одночасье уничтожены, возможно, вслед за его собственным телом. Поскольку в те дни уже было верно, что книги моего врага – мои враги.

И хотя внутренние войны и щадили древнеегипетские собрания книг, их в одночасье стерло с лица земли персидское завоевание под предводительством царя Камбиса в 525 г. до н. э., когда его действительно никто не ждал: неожиданно, как пишет Геродот, «оказалось совершенно очевидно, что Камбис стал жертвой жестокого безумства». Завоеватели бичевали жрецов, разбивали статуи, сносили храмы и сжигали любые следы культуры в этих местах, не сохраняя при себе ничего, кроме золота, которое совершенно не тревожит память.

Книжная долина, которую представлял собой мифический Египет, была свидетельницей рождения элитарных и анонимных библиотек, а также искусства их истребления, как через разрушение, которому подвержены все предметы, так и путем величественного сокрытия. Этот акт погребения своих сокровищ вместе со своим трупом, с отнятием таким образом этих сокровищ у сообщества читателей, будет одним из самых частых в истории, а наиболее известен случай китайского императора Тайцзона, который в VII в. заставил мудрейшего из своих министров хитростью собрать самые прекрасные из существовавших письменных произведений, среди которых было «Предисловие к павильону орхидей» великолепного каллиграфа Ван Сижи, чтобы забрать их с собой в могилу. Многие будут поступать так же. Так, первый историк монголов Рашид Аль-дин, до того как его казнили в Тебризе в 1318 г., сотнями собирал редкие манускрипты и надлежащим образом располагал их в своей гробнице: там насчитывается более тысячи произведений лучших авторов, среди которых Якут аль-Мусташими и даже Ибн-Мукла, основоположники арабской каллиграфии.

Постольку поскольку эти шедевры время от времени извлекаются и прочитываются, в этих эгоистичных действиях, стирающих их с лица земли, можно, конечно, усмотреть и достаточно удовлетворительный способ консервации.