Текст книги "Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек"

Автор книги: Люсьен Поластрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Лучшие библиотеки Южной Америки не только уцелели, но и сам расчет Помбаля обернулся против его страны: изгнание иезуитов привело к подъему креольской власти и маршу за независимость Бразилии в 1822 г.

Помимо всего прочего, это был крах образовательной системы и просвещенного волюнтаризма, которые – кто знает – могли бы дать континенту шанс произвести на свет чуть больше поэтов и чуть меньше диктаторов и торговцев наркотиками.

От Средних веков до революций

Бог мира, обрати народы, которые предаются войне, этой язве всех язв, к книгам, святилищам вечной истины.

Ричард Бери

Средние века и как из них выйти

«Библиотека есть истинное сокровище монастыря, который без нее – словно кухня без кастрюль». Однако многим поколениям и безумным перипетиям придется сменить друг друга, чтобы появилась эта формулировка, которая, впрочем, очень скоро приведет к повсеместному грабежу.

Ибо на протяжении многих столетий до тысячного года большие библиотеки на Западе – это несколько запертых в сундуке кодексов, которые не слишком затрудняют нынешнего исследователя: когда слово «библиотека»[27]27
  Помимо здания и собрания, «библиотека» в отдельные периоды означает также книжные каталоги и порой описания, как в случае с Фотием. Более того, Роже Шартье обратил внимание, что Филипп Лаббе Старший в своей книге «Bibliotheca bibliothecarum curis secundis auctior» (Paris, 1664) перечисляет авторов таких «библиотек».


[Закрыть] появляется в описи, под ним часто понимается только «библия». Но стоит монастырскому собранию обогатиться, параллельно с более заметным внешним благосостоянием, как галопом несется беда в обличье гуннов, сарацинов или викингов; аббатство в Туре за пятьдесят лет разоряют по меньшей мере шесть раз. Поэтому от избытка предосторожности наличную горстку часто прячут, опасаясь ее потерять, как это случилось с папской библиотекой X в., которую столь надежно упрятали в специально построенной Turris carteleria, что никто и никогда больше к этим книгам не прикасался. В конечном счете они истлели.

Сын Карла Великого жил в Тулузе вплоть до смерти своего отца, который сделал его королем Аквитанским в трехлетием возрасте. Став Людовиком I в 814 г., он начал с того, что сжег библиотеку отцовского императорского двора в Ахене, которая, естественно, состояла из уникумов – рукописей, имевшихся в единственном экземпляре, из-за чего потомство лишилось целого пласта франко-германской литературы. Помимо многочисленных текстов, сотворенных поэтами и учеными, которых собрал вокруг себя Карл Великий, Людовик очистил резиденцию от вольготно существовавших там проституток, а затем принудил своих бойких сестер принять постриг и затвориться в монастыре. Более набожного монарха-пуританина нельзя было представить, поэтому он получил прозвище Благочестивый. Без него мрачные века, называемые «Средними», могли бы завершиться чуть раньше.

Скудные монастырские библиотеки – если они вообще имелись, ибо многие конгрегации полагали, что вера не нуждается в чтении, пусть даже и священных текстов, – развивались чрезвычайно медленно, посредством ручного копирования рукописей в скрипториях, изначально бывшего специализацией бенедиктинцев. В этих мастерских по работе над текстом (еще очень далекой от арабской каллиграфии и просвещенной эпохи «китайского искусства письма») копиист с механическим тщанием выводит тростниковым или гусиным пером миллионы линий, которые превратятся в книгу, когда миниатюрист создаст свои картинки с помощью алхимических ингредиентов. Хотя такой человек, как Алкуин, получивший образование в Англии, часто повторял монахам обители Святого Мартина в Туре, что «достойнее переписывать книги, чем ухаживать за виноградниками», братья, понятное дело, не прониклись этим уникальным в своем роде убеждением (тем не менее библиотека аббатства стала одной из самых прославленных собраний своего времени, пока ее не сожгли в 905 г.). Иными словами, каллиграф – отнюдь не интеллектуал, не библиофил – и даже не эстет. К числу слоганов принадлежит, как в «Виварии» Кассиодора, фраза: «Сатана получает столько же ран, сколько монах начертает божественных слов» (в эту же эпоху буддист копирует свои сутры ради того, чтобы испытать мгновенное духовное просветление). Нечего удивляться, что монастырские библиотеки используются плохо или вовсе не используются, не содержатся в должном порядке, не охраняются от грабителей всякого толка. К примеру, в Монте-Кассино, этом «Синае Средневековья», с XI в. функционирует активный скрипторий, который наряду с Писанием издает греческих и латинских поэтов, однако когда Боккаччо с понятным трепетом библиомана просит разрешения посетить священное место, ему отвечают: «Ступайте, там открыто». В самом деле, настолько открыто, что между пюпитрами растет трава и дождь заливает книги с давно оторванными переплетами.

К счастью, знание не замедлит сменить гнездо. Постепенно собрания книг, подобранных в учебных целях, скапливаются в соборах, предвестниках университетов: Парижской Богоматери под руководством Пьера Абеляра, Хильдесхейме, Барселоне, Дареме, где в 1200 г. имеется 570 томов (Сорбонна в 1332 г. насчитывает 1720). Книги сначала хранятся в армариях, но число их растет, и возникает необходимость создания отдельного зала, где работают днем, поскольку свечи категорически запрещены. Фонды большей частью включают в себя антологии или компиляции всякого рода, библии, сочинения отцов церкви и жития святых, иногда краткие исторические своды. Вскоре появляются частные собрания, затем печатни. Каталоги становятся все более разнообразными.

Большие западные собрания возникают в XV и XVI вв. у принцев и королей, иногда в домах их советников. Часто это зародыши будущих национальных библиотек. Но прежде они в полной мере испытают превратности бедственной эпохи, когда дилетантизм, волюнтаристские решения и борьба всех со всеми покончат с самыми благородными и внешне неуязвимыми достижениями.

Англия, одна из самых продвинутых в сфере библиофильства стран, превзошла других неразберихой и варварством по отношению к книгам. Второе очевидным образом порождает первое.

Споттисвуд в своей книге «History of the Church and State of Scotland» («История шотландской церкви и государства») говорит, что английский король Эдуард I, разбив сэра Уильяма Уоллеса в 1298 г., сделал все, чтобы «искоренить шотландцев», населявших страну, и для этого «упразднил старинные законы, заставил заменить церковные установления английскими, разрушил древние памятники, воздвигнутые римлянами или их потомками, сжег все письменные акты, равно как знаменитую библиотеку Рестеннот, где среди прочих сочинений хранились книги, привезенные королем Фергусом Вторым из Рима», города, который он опустошил в 400 г.; архив этот был помещен в монастырь на «острове Ионы» с единственной деревней, которая называлась Содор с тех времен, когда там во множестве скрывались друиды, жрицы и спасшиеся после гибели Атлантиды.

Ричард Онджервилл Бери, епископ Дарема, стал основателем нового колледжа в Оксфорде, которому затем отдал свою поразительную личную библиотеку с пятью бенедиктинцами в придачу – для управления. Коллекционером он был всегда, а дипломатические поручения Эдуарда III позволили ему посетить многие книжные лавки, скриптории и архивы Европы с целью удовлетворить свою страсть к изданиям любого обличья и любой тематики: об этом рассказано с педантизмом, равным лишь воодушевлению, в его собственном сочинении «Филобиблон» («Любовь к книгам»). Про Бери с некоторым преувеличением говорили, что у него больше книг, чем во всей Англии. Уильям Чамбр свидетельствует, что епископ завалил книгами свои замки и штабеля их загромождали его спальню до такой степени, что мешали свободно передвигаться. Когда он скончался в 1345 г., библиотека в пятнадцать тысяч изданий (в тысячу пятьсот, поправляют некоторые зануды) была продана, но вырученных денег не хватило, чтобы покрыть непомерные долги, сделанные для ее приобретения, и колледж начал свою деятельность с пустыми книжными полками.

Несомненно, именно Генрих VIII более всего способствовал утверждению скверной репутации своей колоритной страны. Как известно, из-за невозможности развестись по собственной воле и некоторых других причин он превратил Англию в религиозно эксцентрическое королевство, где суверен одновременно является папой. Роспуск орденов и закрытие восьмисот монастырей с конфискацией всего имущества, последовавшие за этим решением, были делом неплохим, однако печальным следствием стало уничтожение богатых библиотек: считается, что тогда погибло около трехсот тысяч книг. Разумеется, самые прославленные рукописи нашли дорогу в королевское собрание, и некоторые эксперты-посредники также смогли удовлетворить свои интересы, но все прочее пошло на практические нужды – зажигать лампы, вытирать обувь и очищать ночные горшки. Когда антиквар Джон Лиланд произвел чистку в пользу короля и «сохранил многих хороших авторов», остальное досталось наемникам, которые старались как можно быстрее избавиться от книг и отдавали их за любую цену: известно, что один торговец сумел приобрести две прекрасно подобранные библиотеки за 40 шиллингов и, не сделав даже попытки их перепродать, счел более выгодным сделать запас «waste paper», иными словами, подтирки всякого сорта. И, как он говорил, конца этим книгам не было.

Эдуард VI показал себя достойным наследником своего прославленного отца, приказав в 1550 г. королевским сбирам уничтожать рукописи с цветными вставками «old learning» («старого учения»). Очевидно, о степени зловредности старой культуры судили по количеству миниатюр и окрашенных буквиц. Иными словами, истреблению подлежали почти все книги богатых библиотек – например, Вестминстерской, которую следовало очистить от суеверий, легенд и всяких там требников, как гласит распоряжение, написанное королевской рукой. Другая рука добавила в постскриптуме, что нужно «срывать с переплетов все золотые застежки и передавать их сэру Энтони Очеру», который, видимо, был назначен исполнителем указа. По этому поводу один из хронистов презрительно замечает: «Нажива тогда удовольствовалась легчайшей вуалью, и придворные самым приметным образом обнаружили свою суть». Из Оксфордской библиотеки книги вывозили телегами без разбора и с таким рвением, что исчезли даже трактаты по математике, хотя они явно не были созданы в монастырях; столь же бесцеремонно обошлись и с собранием, подаренным университету Хемфри герцогом Глостерским и братом короля Генриха V, которое в свое время считалось лучшим в стране (в зависимости от авторов – от 281 до 600 книг, но самых роскошных). Даже полки были проданы, поскольку на них больше нечего было ставить, как утверждали одни, а по словам других, чтобы стереть даже память о книгах, противоречащих тому, что на изысканном английском называют «новым учением».

Мэтью Паркер, архиепископ Кентерберийский, Уильям Сесил, советник королевы Елизаветы, и другие известные эрудиты, подобные Коттону и Бодли, взяли на себя инициативу выкупить у торговцев избежавшие костра остатки этих собраний, и та малая часть (не больше двух книг из сотни), что им удалось найти, столетием позже составит знаменитые коллекции, ядро трех крупнейших современных библиотек: «Корпуса Кристи» в Кембридже, Бодлианской в Оксфорде и Британской.

Хотя систематическое и полное сжигание книг, принадлежащих одному человеку или общине, в Соединенном Королевстве случалось почаще, чем в Других местах, это не было ежедневной практикой. Зато сожжение книг с большой помпой рукой палача в определенные периоды является в Вестминстере рутинным делом и насчитывает сотни случаев. Причины бывают разные – политические, религиозные или нравственные. Обычно удовлетворяются символическим уничтожением одного экземпляра осужденного издания. Власти обрекают огню тексты всякого рода. Десятилетия спустя такое событие будет столь банальным, что Сэмюэл Пипс лишь мимоходом отмечает в своем дневнике: «Видел, как палач сжигает по указу Парламента два старых акта, один учреждающий республику, а второй не помню». В конечном счете подобная практика потихоньку прекращается в Лондоне в то самое время, когда парижане начинают с ней знакомиться: «Эмиль» Руссо и большая часть сочинений Вольтера станут наиболее знаменитыми ее жертвами.

Пляски смерти в эпоху Возрождения

С приходом новых времен произойдет свободное распространение новых идей – от самых уродливых гностических извращений до вполне умеренных заблуждений Реформации. Их совместное влияние на судьбу библиотек, пожалуй, превосходит жестокие меры инквизиции, действовавшей выборочно.

Богатейший человек мира, Козимо Медичи (1389–1464), вел поиск книг на манер античных императоров. Главный европейский банкир не удовлетворился приобретением таких превосходных собраний, как восемьсот изданий Никколо ди Никколи, которому заплатил дважды, поскольку покровительствовал этому знатоку, умершему в долгах. Он поручал своим агентам покупать книги во всех уголках христианского мира и даже – посредством переговоров с султаном Мехмедом II – на Востоке, а тем временем его библиотекарь Веспасиано да Вистиччи работал дома: однажды сорок пять копиистов за двадцать два месяца создали двести книг с роскошными переплетами и превосходной по исполнению каллиграфией. Джан Франческо Поджо Браччолини также внес свой вклад в «Марчиану» князя, названную так по своему местоположению в монастыре Святого Марка. Поджо является выдающейся фигурой эпохи Возрождения: прославленный каллиграф, которому мы обязаны «гуманистической» формой букв, поскольку он буквально «гуманизировал» иссохшую каролингскую скоропись; человек прогрессивных взглядов, который был также опасным соперником в поиске старинных манускриптов – он сумел переправить на родину значительное число текстов Цицерона, Лукреция, Лактанция и Квинтилиана, выуживая их в английских, французских, немецких и итальянских монастырях, где, по его утверждению, понятия не имели, какими сокровищами владеют. Часто он делал своим элегантным пером копии, которые читаются гораздо лучше, чем дряхлые оригиналы. Ему присуща была хищная алчность, сравнимая только с его же хитростью и апломбом: по случаю проводимых повсеместно соборов он появлялся в отдаленных монастырях в качестве посланца Его святейшества, осматривал библиотеки и выманивал у доброго отца аббата манускрипты сногсшибательной стоимости – например, трактат Витрувия «Об архитектуре» в десяти томах, который, возможно, уже ступил на тропу небытия в Санкт-Галлене. Поджо без стеснения говорил, что Германия – это «тюрьма, где римских классиков держат в плену тевтонские варвары», но демонстрировал поразительную небрежность по отношению к добытым рукописям. И он сам, и другие антиквары сходного пошиба, едва сделав копию, теряют столько же рукописей, сколько находят: так исчезли многие страницы Цицерона, Катулла, Плиния, Тацита и даже знаменитый «Пир Тримальхиона», обнаруженный Поджо в 1423 г. в Кёльне, чуть не пропал, когда его купил Никколо ди Никколи, посеявший затем единственную копию, – если бы она не всплыла в 1650 г. в далматинском Трау, мы имели бы весьма смутное представление о «Сатириконе».

Палимпсест стал в Средние века своего рода ужасным прокатным станом для классических текстов, которые, казалось, вышли из моды в те времена, когда пергамент стоил дорого: многие авторы «ухнули вниз» и, возможно, все еще прячутся под нудными рассуждениями какого-нибудь отца церкви, которые сегодня наводят полную скуку, но почитаются за свою несомненную древность. Прогресс обязывает: в XVI в., вследствие неизменного легкомыслия гуманистов, «множество прекрасных рукописей безвозвратно пропали в печатнях». Ремесло это было новым, и кому могло прийти в голову, что следует возвращать владельцу то, что мы именуем «копией»? Тема для исследования молодым выпускникам Национальной школы Хартий – проверить, у всех ли книг, изданных до 1501 г., сохранилась рукопись, с которой они были напечатаны.

Козимо Медичи был не только библиофилом или читателем: сознавая философские последствия крушения старого – и христианского – мира в Константинополе, он с помощью Марсилио Фичино воссоздал Академию Платона и ввел в университете Флоренции преподавание классического греческого языка, забытого на протяжении семи столетий. Флоренция тогда узнала или услышала много толков о «Bibliotheca privata Cosmi» («Частная библиотека Козимо»), находившейся во дворце, и о «Bibliotheca publica gentis Mediceae» («Публичная библиотека рода Медичи») – именно ее обычно называли «Марчиана» или «Публичная». Поджо завещал ей большую часть своих находок. Точно так же поступил Пико делла Мирандола с многими принадлежавшими ему книгами, но волею злосчастной судьбы они оказались в Венеции, где в XVII в. были уничтожены пожаром.

Внук Козимо Лоренцо Великолепный выказал себя достойным такого наследства: этот тонкий литератор и поэт (писавший на тосканском, а не на латинском, что было новшеством) продолжал пополнять собрания деда. Он мог бы увлечься грандиозной новинкой, которую впоследствии назовут инкунабулой, однако этого не произошло. «Те, кто обладает редкими и дорогими манускриптами прошлых веков с их изумительной каллиграфией, смотрят с презрением на их грубые и уродливые воспроизведения, полученные механическим путем»; никто, кроме владельцев, не посмеет оспорить утверждение, что Библия Гуттенберга – одна из самых посредственных книг. Впрочем, Флоренция обзавелась собственной печатней только в 1477 г., гораздо позже Майнца и даже Неаполя. Итак, Лоренцо каждый год расходует десятки тысяч дукатов на приобретение книг; он дважды посылает «знаменитого Жана Ласкариса на Восток с единственной целью – отыскать старинные рукописи. Из второго путешествия Ласкарис привез двести греческих текстов, и восемьдесят из них были доселе никому не известны». Перед кончиной Великолепный только и сказал своим друзьям Пико и Полициано: «Я бы хотел, чтобы смерть оставила мне больше времени и позволила пополнить ваши библиотеки». Говорящему это сорок три года. Он не знает, что впустил в город демона.

Лоренцо обессмертил платоновский кружок своего деда, куда входил и Пико делла Мирандола. Именно он подал злосчастную мысль назначить Савонаролу приором монастыря Святого Марка. Едва взойдя на кафедру, неуправляемый доминиканец принялся яростно обличать Церковь, падение нравов и изумленных Медичи, а также всю «банду римского Содома» и, в то время как Лоренцо был на смертном одре, стал для флорентийцев подлинным гуру благодаря одному французскому королю, который очутился здесь, преследуя собственные химеры (Карл VIII в 1494 г.). Последних Медичи изгнали и разграбили все их имущество, включая великолепные библиотеки. Опустошение дворцов в это время дело привычное – власти с этим мирятся, а порой, как в данном случае, сами к этому подстрекают. Заметим, что на двенадцатом и последнем Латеранском соборе было решено покончить с обычаем, позволяющим народу брать любую приглянувшуюся вещь в доме вновь избранного папы, который навсегда переселялся в Рим: пройдохи взяли за моду распространять ложные слухи об избрании, чтобы поживиться при грабеже.

Синьория не упустила свой шанс и наложила лапу на книги, которыми толпа пренебрегла по невежеству или за недостатком времени. Добычу свою она имела наглость продать за 3 тысячи дукатов самому монастырю Святого Марка, и тот залез в долги, ибо казна его состояла из 2 тысяч золотых на всё про всё.

Савонарола черпал из этих фондов и дарил прелатам, которые его поддерживали, роскошные издания Овидия, Тибулла, Катулла и Марциала, освобождая тем самым монастырь от «скверны заразных книг». Не он ли постоянно твердил в своих проповедях, что самого Платона следует отправить «в топку дьявола»? Вскоре, когда популярность его стала падать, он перешел от слов к делу. По его приказу была сформирована милиция из отпрысков магистратов, которым поручалось изымать сначала из отцовских, а затем и из всех других домов «постыдные вещи»: произведения искусства, украшения, благовония и зеркала, «бесчестные книги вроде «Моргайте» и прочих…». Он именовал Анафемой эту культурную революцию, приведшую к bruciamento delle vanita, сожжению суетного. Во время карнавала 1497 г. на площади Синьории соорудили «помост в форме пирамиды; у основания сложили маски, накладные бороды, костюмы шутов и другие дьявольские новшества; сверху навалили книги латинских и итальянских поэтов, «Морганте» Пульчи, сочинения Боккаччо, Петрарки и им подобных». Затем картины с видами прославленных флорентийских красот. Какой-то изумленный венецианский торговец предлагает за все это 20 тысяч экю. Вместо ответа с него быстро пишут портрет, который и бросают в общую кучу. «Полая внутренность пирамиды была заполнена горючими материалами; после мессы, причастия и шествия дети поджигают ее и приветствуют взметнувшееся ввысь пламя своими святыми радостными песнопениями, которым вторят трубы Синьории и колокола палаццо Веккьо». Через год все повторилось.

Но Савонарола так и не попал в рай. Он сам был отлучен от церкви, повешен и сожжен, его проповеди выброшены на свалку, и все это произошло под звуки тех же труб, под тот же колокольный звон, перед толпой тех же зевак 23 мая 1498 г.

Тридцать два ящика: эту небольшую часть библиотек Медичи, сохранившуюся в монастыре Святого Марка, в 1508 г. выкупил и перевез в более надежный Рим Джованни, сын Лоренцо, который пять лет спустя станет папой Львом X. Он назначил цену всего в 2652 дуката, и монастырь понес убытки (внимательный читатель сразу должен заметить, что семья в третий раз платит за книги Никколи, если те еще находились в собрании). Самый благодушный из всех пап признавался: «Коль скоро Господь даровал нам Святой престол, воспользуемся им на радость себе!» Он был также бесстыдным охотником за книгами – полагал, что все духовные лица обязаны добывать их для него, и рассылал своих агентов, порой самых настоящих жуликов, «от берегов океана до границ Азии». Именно благодаря ему Флоренция имеет сейчас пять первых книг Тита Ливия. Когда их выкрали из французского монастыря Корби, все пришли в страшное волнение ввиду значимости открытия: эти тексты считались окончательно утраченными. Добыча незаметно переходила из рук в руки, пока не добралась до папы, который заплатил собственнику неслыханную сумму в 500 дукатов. Затем, вместо того чтобы вернуть рукописи, он послал приору Корби заказанную им копию издания «в красивом переплете» вкупе с отпущением грехов и письмо с просьбой признать, что «это мелкое происшествие принесло тому больше выгоды, чем ущерба». Пока Его святейшество использовал все средства, доступные понтифику, с целью обогатить личную библиотеку, Ватиканская увеличилась всего лишь с 3650 до 4700 томов. Впрочем, следует отметить, что во время разграбления Рима в 1527 г. она «понесла чувствительный урон, и все усилия по ее пополнению частично пропали втуне». С именем этого папы-библиофила, однако, связана одна из самых враждебных чтению мер. 4 мая 1515 г. Латеранский собор постановил, что с целью искоренить «заблуждения слишком многочисленные в прошлом и еще более опасные в будущем» надлежит сжигать любое издание, способное поколебать веру. Столь туманная формулировка всех удовлетворила – ни один автор или название не были упомянуты. Зато в булле 1520 г. «Exurge, Domine» («Восстанови, Господи») это будет сделано, и в Индекс попадет Лютер. Венецианский Совет десяти откажется утвердить эту буллу и разрешит читать ее в церквах лишь после того, как за последним прихожанином закроют двери.

В 1523 г. папа Климент VII, который был племянником Лоренцо Великолепного, приказал вернуть коллекцию Медичи во Флоренцию и поручил Микеланджело построить для нее здание, но тот лишь сделал рисунок. «Лаурентина», открывшаяся для публики в 1571 г., содержала приобретения Козимо и его внука: невзирая на все перипетии, осталось 10 500 изданий, в том числе 700 предшествующих тысячному году, в частности один Вергилий IV или V в., старейшая копия Библии, оригинал «Пандектов» Юстиниана (533 г.), «Кодекс Амиатинус», самая древняя копия Вульгаты… И другие сходные названия, заставляющие грезить о неизвестных сокровищах, которые погибли в ноябре 1494 г.

Однако первая из больших гуманистических библиотек находилась не в Италии, а в Венгрии, и была она столь роскошной, что стала вдохновляющим примером для Медичи.

Когда Матиаша Корвина в пятнадцать лет избрали королем Венгрии, он уже имел значительное собрание прекрасных и полезных книг. Наставником его был канцлер Иоганн Витец, о котором крупнейший книготорговец эпохи Веспасиано да Вистицци сказал: «Мало есть книг на латинском языке, коими он бы не владел». Из одного письма 1471 г. мы узнаем, что у Матиаша был постоянный агент Бландий, «miniator noster», «наш миниатюрист», который занимался в Италии розыском и покупкой всякого рода чудес. В своем дворце в Буде, в восточном крыле, выходившем окнами на Дунай, монарх приказал сделать роспись на потолке на астральную тему – расположение звезд на момент своего вступления на престол Богемии в 1469 г. Под этими благословенными сводами множатся богатства: основой коллекции является собрание предшественника, Сигизмунда Люксембургского, который стал германским императором и лично посещал гуманистов, в том числе поистине вездесущего Поджо Браччолини. К этим книгам добавляются те, что были конфискованы у попавших в опалу канцлеров, а также библиотека второй супруги Матиаша, Беатрисы Арагонской, принцессы Неаполитанской. Коллекция отличается хорошим вкусом: король пожелал только, чтобы в ней можно было найти главные творения человеческого духа. Библиотекарь Марцио Галеотто отмечает, что треть изданий предшествует 1470 г., страницы украшены на «флорентийский манер» простыми белыми завитушками; остальное, напротив, в высшей степени роскошно – свидетельством тому двести шестнадцать сохранившихся книг. Монарх ценит талант, например, гениального и прославленного иллюстратора Аттаванте дельи Аттаванти, и, поскольку он регулярно переписывается с Марсилио Фичино, греческих изданий не меньше, чем латинских и древнееврейских. Число их не поражает воображения: как полагают сейчас, около трех тысяч, но «сколько томов, столько и сокровищ», кажется, будто находишься «не в библиотеке, но, если можно так выразиться, в лоне Юпитера». Венгрия хорошо управляется; после внезапной смерти короля в 1490 г. подготовленный заранее указ предписывает его сыну Яношу располагать лишь своими личными книгами – в былые времена тот уже начал расхищать библиотеку с целью наживы. Хотя корвиновская библиотека больше не является гуманистическим центром, каким была при жизни своего основателя, ее все же хотят сохранить в целости: она официально становится национальной библиотекой, первой в Европе. Возможно, таковой она осталась бы навсегда, но турецкие войска уничтожили ее. Дело в том, что отец Матиаша некогда совершал успешные набеги на Османскую империю; за это унижение следовало расплатиться.

Сулейман Великолепный – «Тень Бога на земле», как ему угодно было именовать себя, – расширил владения Константинополя до невиданных прежде пределов: он захватил Белград, Ирак и остров Родос, устрашил Вену, а Венгрию превратил в османскую страну. Едва вступив в Буду и Пешт в 1526 г., он приказал поджечь город, сделав исключение для дворца. «Поскольку ему хотелось там поселиться, он счел неразумным сжигать его», – реалистично замечает один из сопровождавших его официальных летописцев. Остальное было предано солдатами огню и мечу, в частности библиотечное крыло – как все, что «принадлежало жалкому королю»; в общественном мнении и среди интеллектуалов XVI–XVII вв. султан приобрел очень скверную репутацию, от которой долго не мог избавиться. Ибо книги «были турками разорваны в клочки, по словам одних, использованы не по назначению, как говорят другие, после того как с переплетов сорвали серебряные застежки». Корвиновская библиотека? «Уничтожена азиатским варварством». Вместо экслибрисов король Матиаш повелел украсить корешки своим гербом. Считается, что примерно десятая часть уцелела при катастрофе и через некоторое время всплыла на рынках Константинополя. Эти книги легко было узнать. В настоящее время известно местоположение 216 «корвиновских» изданий, рассеянных по 48 библиотекам в 44 городах 14 стран.

Этой экзотической подлостью завершается сомнительная эпопея крестовых походов. Далее разборки идут уже между собой. На свет появляется Европа социальных, политических и религиозных потрясений. И вот, вместо того чтобы помериться силами с турками, немецко-испанское войско Карла V в мае 1527 г. сворачивает на Рим: в тогдашних дипломатических депешах описываются россыпи архивных документов, которые в конечном счете пойдут на подстилку лошадям; свинцовые печати на папских буллах из апостолической библиотеки расплавлены на пули, а протестантский герой Себастьан Шертлин фон Буртенбах с гордостью признается: «Мы опустошили Рим и сожгли большую часть города… уничтожили всю работу копиистов, все акты, письма и государственные документы».

Крестьянская война – Bauernkrieg – продолжалась всего два года, 1524 и 1525-й. Это восстание немецких мужиков и горожан было настоящей, хотя и преждевременной, революцией; как всегда, она привела к тому, что поверившие в нее бедняки были полностью истреблены, а богачи извлекли выгоду: принцы по этому случаю захватили церковное имущество и еще больше упрочили свою власть. (Во Франции крестьяне в Бове и Суассоне опередили немцев на сто с лишним лет: жаки вели себя, как «бешеные псы», и только «черная смерть» сумела их обуздать.) Несмотря на трагический исход, этот катарсис способствовал мощной чистке страны, параллельно с Реформацией: около тысячи укрепленных замков были сожжены и по меньшей мере столько же монастырей (семьдесят в одной только Тюрингии), многие сотни их библиотек уничтожены, если толпа осаждавших действовала без помех, или выкуплены за горстку монет, если имелось хоть какое-то военное прикрытие. Неграмотные крестьяне знали лишь то, что в этих непонятных книгах записаны их долги. Либо видели в них символ загадочного мира, который никогда не делится привилегиями и доходами. И вот в августинском монастыре Анхаузена они рвут в клочья 1200 томов стоимостью в 300 флоринов, в Сен-Базиене близ Фрайбурга «выбрасывают, раздирают и сжигают» библиотеку, в Эбрахе ущерб оценивается в 500 флоринов. В Кемптене аббат подает жалобу на тех, кто «повредил и вынес все акты, письма, книги и документы». В Майхингене восставшие собрали три груды книг: первую они поджигают, вторую бросают в реку, третья послужит, по их словам, для того чтобы подтирать задницу; то же самое происходит в Райнхардсбруне, где библиотека уничтожена полностью, и в Бамберге, и в Веттенхаузене…