Текст книги "Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек"
Автор книги: Люсьен Поластрон
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
Изъятия книг в библиотеках на оккупированных территориях начнутся сразу и в самой грубой форме, без всяких праздничных торжеств. В январе 1934 г. Альфреду Розенбергу поручено контролировать публикации, пропаганду и в скором времени грабеж, поскольку одно влечет за собой другое. Несмотря на двойную конкуренцию – с Геббельсом на первом плане в сфере пропаганды, а в сфере наживы с Герингом, который думал только о пополнении своих личных собраний, – эффективность его действий не подлежит сомнению. Einsatzstab Reichleiter Rosenberg (ERR)[38]38
Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга (нем.).
[Закрыть], созданный в 1939 г., получает разрешение инспектировать все библиотеки и другие культурные учреждения, проводить все конфискации, необходимые для выполнения планов партии. В отличие от Геринга, Розенберг считал произведения искусства не столь важными и распорядился, чтобы «все архивы и все научное оборудование, принадлежащие нашим идеологическим противникам, были отданы в мое распоряжение». Но эти прекрасные слова служат прикрытием для крайне грязных операций или же просто сумасбродств. Во многих случаях нелегко отделить цензуру от выгоды или зверства.
Тем более что существовал и четвертый мотив: геницид, который совершает в отношении гения (духа) народа, то же самое, что геноцид в отношении его плоти. Гитлеровцы осуществляют первый, а не второй, когда им нужна рабочая сила без памяти и без имени; к евреям они, как мы увидим, применят главным образом второй, что дает пищу для размышлений.
В Чехословакии в 1939 г. студенты получают приказ за сорок восемь часов найти постоянную физическую работу. Осенью 1942 г. еще один декрет предписывает университетским библиотекам передать оккупантам все имеющиеся у них старые издания и оригинальные тексты. С особым рвением разыскиваются произведения чешских писателей – как современных, так и прошлых веков, например реформатора XV в. Яна Гуса, Алоизия Ирасека, поэта Виктора Дика. Следует изъять не только произведения чешских и еврейских писателей, но также переводы любых английских, французских или русских авторов – и четыреста одиннадцать пострадавших учреждений внезапно оказываются с пустыми полками. Государственный министр и рейхскомиссар протектората К.Х. Франк сразу объявил: «Чехи пригодны лишь для физического труда на заводах или фермах». Как и поляки.
В Польше 13 декабря 1939 г. гауляйтер Вартгехау издает распоряжение, согласно которому каждая общественная или частная библиотека обязана заявить о своем существовании. Как только они прошли регистрацию, их собрания конфисковали и передали в Buchsammelstelle (пункт по сбору книг), где эксперты в течение дня сняли сливки, отобрав два миллиона изданий, которые предстояло отправить либо в Берлин, либо в Позен (немецкое название Познани), где было решено создать не польскую Государственную библиотеку. Остальное отправили на переработку как макулатуру. Так обстоит дело со 102 библиотеками в Кракове и Варшаве, с 38 тысячами прекрасных книг польского сейма; что же касается архивов епархии Пелилин, включающих в себя манускрипты XII в., они пошли на растопку печей сахарного завода. По сравнению с другими ограбленными странами Польша пострадала больше всех: около шестнадцати миллионов томов, от семидесяти до восьмидесяти процентов, исчезают из общественных библиотек, остальное свезено в одно хранилище, где теряет свою идентичность; половина типографий выведена из строя. В течение пяти лет запрету подвергается любая публикация (однако был найден способ издать тысячу двести названий подпольно): как с грубым простодушием объясняет «Верорднунгсблатт» от 5 ноября 1940 г., с целью наилучшим образом «удовлетворить примитивные потребности в развлечении и забавах, чтобы максимально возможно отвлечь внимание интеллектуальных кругов от заговоров и политических дебатов, которые могли бы способствовать развитию антинемецких настроений». Завершается эпоха надругательства еще хуже: варшавское восстание привело в действие Brandkommandos, солдат огня, чье назначение и специализация состояли в сжигании библиотек. Так в октябре 1944 г. уничтожили Красинскую со всеми ее книгами XV–XVIII вв., размещенными на пяти подземных этажах после изъятия из первоначальных хранилищ, а также собрание Рапперсвил, богатейший фонд по истории страны, который эмигранты ревностно собирали в Швейцарии вплоть до благословенного дня 1918 г., когда ставшая независимой Польша смогла дать ему приют на родине. Сходным образом отряды поджигателей в январе 1945 г. сожгли дотла «Библиотеку Публичну» и ее 300 тысяч книг. Тем временем библиотекари «Народовой» (Национальной) трудолюбиво перевезли в надежное место 170 тысяч изданий – по распоряжению и под руководством немецких офицеров, которые перед уходом подожгли ее.
В Словении все библиотеки подвергаются чистке, а использование словенского языка приравнивается к акту саботажа. В Белграде Национальная библиотека снесена с лица земли, сотни тысяч печатных изданий и сербских рукописей обращены в пепел. Афины теряют большую часть книг университета, собрания трех американских колледжей пущены на отопление. Наименьший ущерб понесли Нидерланды: оккупанты ограничились отбором нежелательных книг, которые были заперты в «зале ядов» – невольная дань уважения Шатобриану.
Германизация, организованная столь очевидным образом, напоминает самый грубый вандализм, примером чему может служить имение-музей Ясная Поляна, где родился и жил Лев Толстой. Солдаты провели там полтора месяца и, похоже, занимались лишь тем, что уничтожали книги и рукописи: они осквернили даже останки автора «Анны Карениной», вытащив их из могилы. Такой же профанации подверглись дома Пушкина и Чехова, а также многих музыкантов. Когда один из служителей музея Толстого предложил принести дрова для печки, чтобы сберечь несколько книг, некий офицер по имени Шварц ответил ему: «Нам дерево для топки не нужно, мы сожжем все, что имеет отношение к вашему Толстому». Видимо, немцы слишком почитали русские книги, поэтому избавлялись от них сразу. Или посылали их начальству в случае очевидной коммерческой ценности, как свидетельствует оберштурмфюрер доктор Форстер: «В Царском Селе (во дворце) императора Александра… изъята библиотека, содержащая от 6 до 7 тысяч изданий на французском и более 5 тысяч русских книг и рукописей… Мы собрали богатую жатву в библиотеке Академии наук Украины, где находилось сокровище из редчайших манускриптов персидской, абиссинской и китайской литературы, летописи России и Украины, первые книги, выпущенные первым русским печатником Иваном Федоровым… В Харькове несколько тысяч ценных изданий в роскошных переплетах были конфискованы в библиотеке Короленко и отправлены в Берлин. Все прочее уничтожено». Солдатня устилает энциклопедиями в несколько слоев грязную главную улицу, чтобы могли проехать военные машины. Лубочная картинка, место которой между монголами в Багдаде в 1258-м и австрийскими телегами в 1785 г.
646 тысяч томов, сожженных в Смоленске и в других местах, кажутся мелочью в сравнении с четырьмя миллионами в Киеве. Перед угрозой немецкого наступления Сталин решил применить на Украине политику выжженной земли: все, что нельзя вывезти, должно быть уничтожено. Впрочем, быстрое продвижение войск вермахта помешало осуществить эту масштабную задачу. Через два года Гитлер издает точно такой же приказ: и вот вывозят, к примеру, автопортрет Рембрандта, но не 19 200 местных библиотек. На сей раз распоряжение исполняется с безупречной неукоснительностью. Все-таки 28 апреля 1995 г. Германия вернула около семисот ценных изданий. Вроде бы мало? Однако к концу сороковых годов, возможно, больше и не осталось: помимо дополнительного ущерба от союзнических бомб, следует учитывать уничтожение награбленных книг, которые были привезены в Берлин. В некотором смысле ничто не пропадает.
Нацистский план «Книга» представляет собой машину, от которой ничто не ускользнет. Крупные парижские библиотеки были обобраны в мгновение ока. В 1875 г. русские в Париже собрали значительную коллекцию: Тургенев оказал такую большую помощь, что после смерти писателя библиотека взяла его имя. Разбогатев до сотни тысяч томов, она в 1938-м добилась у города разрешения поместиться в частном особняке – в доме 11 на улице де ла Бюшри. Через два года оккупационная армия предлагает купить эти книги, но получает отказ. В отместку немцы забирают все. В конце войны в Польше обнаружится большая часть коллекции, на которую наложит лапу уже Красная армия. С другой стороны, богатая библиотека, основанная в Париже поляками в 1838 г., премило устроилась пятнадцать лет спустя на Орлеанской набережной. Едва появившись в Париже, этот дом захватило гестапо, и в июне 1940-го ящики с книгами, архивами и картами, собираемыми на протяжении многих лет, отправились в Познань. В пятидесятых годах удалось произвести частичную реституцию – примерно сорок пять тысяч. Одновременно некоторое количество книг, совершивших путешествие из Варшавы в Москву и обратно, с согласия библиотеки на Орлеанской набережной было оставлено в Польше, чтобы вновь заполнить опустошенные библиотеки этой страны.
Наконец, украинское собрание также стало объектом вожделения рейха: Гитлер уже успел составить свой русский план. Симон Петлюра, бывший председатель директории Украинской республики в изгнании, был убит в Париже в 1926 г. евреем-анархистом, вероятно, с целью отомстить за погибших во время погромов на Украине, быть может, также вследствие некой темной франко-советской махинации. Эмигранты основали тогда библиотеку, быстро составленную на основе примерно двадцати тысяч рукописей из архивов исчезнувшего государства. Гестапо явилось в этот мировой украинский центр за границей в декабре 1941 г. и взяло его unter deutschem Schütz., под немецкую защиту, а в следующем месяце отправило все фонды за Рейн. Однако люди из ERR сочли их лишенными практического интереса, и они, судя по всему, были предоставлены своей судьбе, разрознены, частично складированы в Ратиборе, забыты. Но время от времени кто-нибудь из исследователей находит одно из этих изданий в больших хранилищах Киева, Минска или Москвы. Украинская библиотека Симона Петлюры функционирует по-прежнему на улице Палестин и может показать пятьдесят семь сохранившихся книг. Помимо трех этих крупных собраний парижские русские (Суварин, Буканов, Осоргин и т. д.) потеряли сотни библиотек, чья судьба остается неизвестной, равно как судьба семидесяти одного ящика с книгами из Чешской библиотеки и ста сорока четырех ящиков из International Institute of Social History (Международный институт социальной истории) на улице Мишле.
Поскольку Национальная библиотека Франции отправила большую часть ценнейших своих коллекций в бордоские замки, Париж мог спать спокойно. Немецкое управление по защите библиотек, Bibliotheksschutz, на самый буржуазный манер устроилось в особняке Лувуа, напротив Национальной библиотеки, чтобы наилучшим образом осуществлять возложенную на него задачу цензуры и грабежа, не только на улице Ришелье, но во всех частных и общественных собраниях. Были изданы и навязаны даже букинистам на набережных списки запретных изданий (список Бернхарда, 143 названия и 700 тысяч конфискованных экземпляров, затем 1-й, 2-й и 3-й списки Отто, составленные с помощью – несомненно, вынужденной – издательских домов Ашетт и Филипаччи, около 3 тысяч названий). Попутно выясняется, что среди запрещенных книг фигурируют все переводы «Майн кампф», конечно, с целью побудить читателей к изучению немецкого языка. За исключением некоторых знаменитых писателей, погубивших свою репутацию, книжная Франция вышла из периода оккупации относительно невредимой. Для сравнения можно рассмотреть гораздо более бурную историю еврейских библиотек.
Если бы Генрих Гейне родился столетием позже, возможно, он переиначил бы свою знаменитую фразу: «Там, где сжигают людей, в конечном счете сжигают и книги». Тогда бы он избежал превращения своей формулы в общее место. Еврей, распутник, приятель молодого Маркса – у него быстро отняли бы свободу самовыражения. Антологии нацистской эпохи, вынужденные публиковать его сверхпопулярные lieder (песни), сопровождали их пометой «сочинение неизвестного автора».
Между тем бросающаяся в глаза параллель между Холокостом и аутодафе в конечном счете будет разомкнута самым любопытным образом.
В первое время, начиная с 1932 г., под зловещим импульсом ползучего расизма люди, ощущая нависшую над ними угрозу, сжигают свои библиотеки до появления соответствующих распоряжений. Впрочем, они почти сразу обнаруживают, какое это тяжелое и медленное занятие – даже при помощи калорифера; некоторые из таких любителей бросают книги с мостов в реку, забывают их в лесу или же отправляют посылки по вымышленному адресу. Еще до начала погромов евреи лучше, чем коммунисты, космополиты и вольнодумцы, сознают, что чтение предает их. Действительно, книгу на иврите относительно легко опознают даже полицейские (хотя в сомнительных случаях они порой прихватывают и Гомера). Библиофильский зуд рейха не замедлит породить саркастические замечания эрудитов: «Наци украли у нас не только материальные ценности, но также нашу репутацию Народа Книги!» – пишет в 1939 г. в своем дневнике некий Хаим Арон Каплан.
До 1939 г. Польша насчитывала 251 еврейскую библиотеку, в которых имелось 1650 тысяч томов, иными словами, больше половины всей европейской иудаики и гебраики.
Наряду с крупными специальными учреждениями, как Большая синагога в Варшаве или два архива в Вильнюсе – Штрашун (по имени основателя) и Идишер, – значительное количество рукописей и печатных изданий на древнееврейском было собрано в Публичной и Национальной библиотеках, в частности в собрании Раппервил. Как мы уже знаем, их сожгли, и пламя уничтожило, разумеется, все книги без разбора. Зато Brandkommandos (пожарные отряды) прекрасно знали, что делают, когда поджигали синагоги в Бедзине и Познани, вместе с их книгами, как в Люблине: «Для нас было особой честью уничтожить талмудическую академию… мы выкинули гигантскую библиотеку на улицу и перевезли на рыночную площадь, чтобы развести там костер, который горел двадцать часов. Евреи Люблина окружили его со всех сторон и горько плакали, почти оглушив нас своими воплями. Мы пригласили военный оркестр, и музыка вкупе с радостным гомоном солдат подавила рыдания евреев». В другом месте солдаты с надеждой ждут, когда какой-нибудь раввин попытается спасти свою бессмертную Тору, чтобы застрелить его и бросить их вместе в костер. В вильнюсском Штрашуне хранитель, внук основателя, предпочитает покончить с собой, но не принимать участия в инвентаризации перед вывозом, и приходится извлечь из тюрьмы двух ученых, чтобы заменить его. Критерий отбора очень прост, однако требует подобия экспертизы: все книги на древнееврейском, напечатанные после 1800 г., подлежат переработке – кроме тех, что посвящены истории и сущности иудаизма.
Однако излишняя эффективность ведет к пресыщению. Свитков Торы во Франкфурте слишком много, они достигают высоты трех метров в подвале института; предполагается пустить пергамент на переплеты. Эти инструкции, в свою очередь, не ведут к библиофильству: однажды пять ящиков с редкими книгами были уничтожены, чтобы освободить место в вагоне для свиней, закупленных на черном рынке.
Хотя итальянские фашисты устроили замечательное аутодафе еврейских книг в 1938 г. в Турине, на пьяцца Карлина, антисемитизм не был их сильной стороной. И только после их падения, 16 октября 1943 г., из римского гетто забирают 1041 человека с целью – это распоряжение в первый и последний раз появляется в письменном виде – ликвидировать в Освенциме. Папа тем временем закрывает глаза, вероятно, для молитвы.
За два дня до этого ERR завершила работу в синагоге: в библиотеках школы раввинов и, главное, общины, чья репутация порождает самые фантастические ожидания тем сильнее, что сокровища ее не каталогизированы; последовательно сменявшие друг друга хранители едва успевали записывать приобретения. Однако благодаря исследованию, проведенному в 1934 г. Исаией Зонном, все уверены, что этот фонд восходит к первой поре христианства и эпохе цезарей, что он значительно пополнился в Средние века и после изгнания евреев из Испании и Сицилии, что в нем широко представлен золотой век римских и венецианских издателей XVI в., среди прочего – Талмуд в восемнадцати томах Даниеля Бомберга. Мечта любой библиотеки. Впрочем, люди из ERR находятся здесь уже месяц и, судя по всему, пребывают в возбужденном состоянии; есть один лейтенант, который «с осторожностью и тщанием кружевницы осматривает, трогает, ласкает папирус и инкунабулы, перелистывает рукописи и редкие книги, проглядывает пергаментные свитки и палимпсесты. Дозированная легкость прикосновения, выверенная осмотрительность жестов непосредственно связаны с ценностью издания. Большинство этих сочинений созданы на основе алфавитов, рожденных в незапамятные времена. Но едва открывается какая-нибудь страница, взор офицера становится пристальным и воспламеняется, как это случается с особо тренированными читателями, которые умеют сразу найти нужное им место, содержащий некое откровение пассаж. В этих аристократических руках книги заговорили, словно их подвергли жестокой и утонченной, изысканно садистской пытке. Позднее стало известно, что этот офицер СС – выдающийся специалист в сфере семитской палеографии и филологии». 11 октября он открыто звонит во фрахтовую компанию Отто и Розони, затем, повесив трубку, говорит секретарше хранилища, что архив конфискован: если хоть одной книги недосчитаются, она заплатит за это жизнью. Председатель общины Уго Фоа тут же ринулся в министерства, чтобы предотвратить катастрофу. Тщетно. 14 октября два вагона немецких железных дорог подходят по трамвайным путям и увозят все, что можно туда погрузить, а именно: более десяти тысяч изданий, тщательно обернутых и переложенных крафт-бумагой. Пока немцы с бесконечными предосторожностями укладывают книги в вагоны, facchini (грузчики) итальянского предприятия, которым поручено сносить их со второго этажа, выбрасывают некоторое количество в окно заднего фасада людям, собравшимся внизу. «Мы вернемся, чтобы забрать все остальное», – предупреждают офицеры ERR, когда состав трогается. Но они не вернулись. Через двое суток произошла Judenrazzia (облава на евреев), словно бы специально скоординированная во времени, как отмечают историки.
Эти книги станут объектом величайшей заботы, особенно когда на Франкфурт начнут сыпаться бомбы; поэтому добрую половину собрания позднее удастся вернуть в Рим (зато после облавы уцелели только пятнадцать человек). Древнееврейские книги не только перестали уничтожать – они становятся для нацистов лакомой добычей: примерно четыреста тысяч были собраны в новой библиотеке в Познани, где создана кафедра по «еврейскому вопросу». Подчиненная штаб-квартире Рейхбезопасности, или RSHA в Берлине, библиотека украла, свезла в одно место и потеряла почти три миллиона изданий по иудаизму и другим объектам гитлеровских треволнений, тому же франкмасонству. Так произошло, например, с сокровищами каббалистики, которые Адольф Эйхман захватил в 1938 г. в Вене, где Израильское общество культуры (Israelitische Kultursgemeinde) в двадцатые годы собрало треть всех известных инкунабул на древнееврейском: в марте 1939 г. в Берлин перевозят, в частности, 625 бесценных для исследователя, но также и для библиофила рукописей (шесть были найдены и возвращены венской еврейской общине в 1950-м, седьмую совсем недавно конфисковала американская таможня после продажи на аукционе: «Сефер Йецира», или «Книгу обучения» XIV в. Ср. депешу АР 17/11/2003). В 1939 г. все, что не было отправлено в Берлин, пошло на переработку – от 200 до 300 тысяч томов.
Со своей стороны, Розенберг получил 29 января 1940 г. прямое указание фюрера создать после войны поблизости от Шимзее в Баварии нацистский университет, Die Hohe Schule, в котором по зрелом размышлении предполагается создать следующие факультеты: иудаизма, франкмасонства, коммунизма, расовой биологии и проч. Времени все же хватило, чтобы 26 мая 1941 г. во Франкфурте появилось важнейшее подразделение: Институт изучения еврейства, Erforschung der Judenfrage, которому предстояло «провести критическое исследование духовных основ и тактических приемов нашего идеологического противника». Благодаря ERR украденные собрания стали основой его библиотеки, насчитывавшей в 1943 г. 550 тысяч изданий (и это только половина уже захваченного, но еще не привезенного), «которые прежде никогда не были собраны вместе». В частности, семьсот ящиков с книгами конфискованы во Всемирном израильском союзе, расположенном на улице Лабрюйер в Париже; вернется только часть. Пять собраний парижских Ротшильдов[39]39
Коллекция Эдуарда Ротшильда, шесть тысяч томов, Гитри тысячи; Мориса – шесть тысяч, Робера – десять тысяч; сюда же относятся три тысячи изданий, которые хранились в семейном охотничьем павильоне в Арменвилье. И сверх того семьсот шестьдесят ящиков со столетними архивами банка.
[Закрыть] соседствуют с фондами из магазина Липшютца[40]40
Двадцать тысяч изданий. Жозе Корти свидетельствует: «Немецкая армия и недели не пробыла в Париже, как ее транспортные службы устремились на площадь Одеон, чтобы забрать все книги, как если бы ограбление этого старинного магазина являлось одной из главных целей затеянной Гитлером войны. Правда, Липшютц был евреем и владел сокровищами гебраики».
[Закрыть], раввинических школ и других хранилищ из Амстердама (Розентальская и Сефардская, 45 тысяч названий), Салоник, Киева, Вильнюса и Риги.
Виши тоже хочет принять участие в разделе добычи, однако Берлин возражает, что Германия, освободившая Европу от еврейского господства, имеет право на «небольшое возмещение» в форме грабежа; впрочем, имущество евреев и нажито было нечестным путем: «К примеру, немецкое происхождение еврейских богатств неопровержимо доказано историей в том, что касается семейства Ротшильдов».
Это выражено с предельной ясностью: «Следовательно, захват еврейских культурных ценностей представляет собой всего лишь репрессивную и относительно мало-значимую меру против евреев, наших врагов на протяжении многих десятилетий».
ERR работает быстро – всего за две недели опустошает полки парижских библиотек, общественных и частных. Леон Блюм «любит красивые книги, необычные мысли, общество культурных людей, он ведет изысканную жизнь в своей прекрасной квартире»; однако в его «прекрасной библиотеке» вдруг не остается ничего. Как и у Жана Зея, 10 января 1941 г., или Жюля Моша, Жюля Ромена, Марка Блока, Тристана Бернара, Жюльена Бенда и Анри Мастеро, если ограничиться самыми известными именами. ERR работает хорошо: рубрикация елико возможно сохраняется. Так, в Израильском союзе десятки тысяч изданий, прежде чем оказаться в ящиках, метр за метром фотографируются на полках.
Иоганн Похл оправдал ожидания. Этот эксперт, получивший специальное образование в Иерусалиме, рыщет по Европе, чтобы лично отобрать лучшие книги в еврейских библиотеках для Института изучения еврейства; он плачется, что другие офицеры, стоит ему отвернуться, хватаются лишь за красивые переплеты. Вот он в Вильнюсе, где только 20 тысяч изданий из трехсот синагог привлекают его внимание; остальные 80 тысяч идут на переработку. А вот в Салониках, гнезде библиофилов и издателей с той поры, как дон Гедалия в 1513 г. основал здесь свой дом по выпуску книг на древнееврейском и на ладино[41]41
Испанский еврейский. (Примеч. перев.)
[Закрыть]. Почти пять веков этот город был потаенным Иерусалимом, с согласия османских султанов. Несмотря на семь грандиозных пожаров, уничтоживших легендарные собрания, издатели во множестве имеют древние Пятикнижия, Хаггадот и Махзорим, рукописные свитки с миниатюрами, а также иудео-испанские романы и другие сборники «Комплас»[42]42
Сефардские стихи и песни, приуроченные к праздникам. (Примеч. перев.)
[Закрыть] времен первопечатников. Герр доктор Похл одаряет инструкциями и доверием мудро подобранную команду, куда входят поэт, полицейский и армянский переводчик. Добыча: еще десять тысяч первоклассных экземпляров; направление: Франкфурт.
Похл делает своим лозунгом «Judenforschung ohne Juden» мечту Розенберга: еврейские исследования без евреев. Благодаря их усилиям в Познани, Берлине и Франкфурте собрана самая грандиозная из когда-либо существовавших коллекция древнееврейских текстов и материалов по истории еврейского мира. Созданная посредством конфискаций и истребления владельцев, не каталогизированная должным образом и толком не размещенная, эта нечеловеческая библиотека окажется совершенно бесполезной и вскоре будет частично уничтожена бомбардировками, заново разграблена. Какую философскую тайну, чуть ли не философский камень, надеялись обнаружить ее ревностные организаторы? Похоже, никто не изучал двусмысленный аспект библиофильских устремлений национал-социализма, возможно основанных на некой игре воображения и, конечно, на недоразумении, которое чувствуется в словах Розенберга о «нашем идеологическом противнике». С другой стороны, разве нельзя представить, как столь систематическое погружение в богатую еврейскую культуру в конечном счете приводит к прямо противоположному эффекту – перелому в настроениях изначально враждебного к ней «студента»?
Когда OMGUS[43]43
Office of Military Government for Germany (US) – Управление Военного командования для Германии (США).
[Закрыть], иными словами, Эйзенхауэр и его солдаты заняли Франкфурт, три миллиона украденных нацистами книг были собраны в Оффенбахе, на складах компании «Фарбен», знаменитого концерна, который не только изобрел газ циклон Б, но также окрылил начинающего канцлера Гитлера. Капитан Сеймур Дж. Помренс и его команда отменно справились с реституцией: к концу 1946 г. две трети изданий вернулись к владельцам. Остальное принадлежало библиотекам, включенным в Институт Розенберга, и вокруг этих книг стали кружить многочисленные американские делегации: все знали, что претензий никто не предъявит. Некий профессор Джером Майкл без околичностей писал в Государственный департамент: «Европа перестала быть центром еврейской культуры и духовности, и маловероятно, чтобы она когда-либо вернула себе эту роль». JCRF, Американский фонд восстановления еврейской культуры, оказывал умеренное сопротивление. «Каждый раз, когда нам встречается владелец хотя бы шести книг, – пишет генеральный секретарь фонда Ханна Арендт, – мы делаем все возможное, чтобы найти либо его самого, либо наследников». В целом сто пятьдесят тысяч осиротевших изданий направились в американские библиотеки, главным образом в Библиотеку Конгресса, которая уже в начале 1946 г. прислала одного из своих сотрудников со специальным заданием во Франкфурт.
Но отрешимся от этой гонки за еврейскими библиотеками во имя некоего непостижимого озарения. В Париже действительность выглядела куда более грязной, и Жан Кассу писал: «Еврей – это наименование, которое дают объекту агрессии и грабежа. Еврей тот, кому предназначено быть обворованным, растерзанным, поджаренным. У нас бандиты называют таких лохами или Фрайерами. Но нашим бандитам никогда не приходило в голову создавать огромную идеологическую систему и определять ею судьбу целой нации». Известен факт, что параллельно с грандиозными изъятиями ERR, которая в конечном счете превратилась в своеобразный пылесос произведений искусства для Геринга, в январе 1942 г. создано подразделение, грабящее даже бедняков: M-Акция, или «Мебель-Акция», призванная забирать имущество «евреев, которые уже бежали или собираются уезжать», в Голландии, Бельгии, Люксембурге и Франции. Руководит всем этим некий барон Курт фон Бер, который очень рано стал позором семьи; он держал антикварный магазин на проспекте Токио, а теперь носит фантастические мундиры и на два года бронирует каждый вечер столик «У Максима». Настоящий «военный мародер», по свидетельству узника Марселя Лоба, которого заставили сортировать книги; барон хвастался, что опустошил 69619 квартир (38 тысяч в Париже), в которых не осталось даже листка бумаги или начатой бутылки молока.
В Париже это имущество свозилось в «лагерь Аустерлиц», пятиэтажное здание, расположенное по адресу: набережная Гар, 43 – четыреста узников из лагеря Дранси сортировали здесь рояли, драгоценности, посуду, игрушки и т. п. Здесь были «стенды всякого сорта, казалось, что находишься в Галери Лафайет»; время от времени «эти господа заходили выбрать подарок для любовницы, просили его красиво упаковать или же оставляли адрес для доставки. И часто случалось, что узники сгружали из грузовиков собственные вещи», как рассказывал один свидетель на процессе Эйхмана. Там, по всей вероятности, находились книжные собрания немецкого политика Норберта Маркса, Марка Блока и сына Эмиля Дюркхейма, возможно, рядом с «469 килограммами» из библиотеки Вальтера Беньямина, захваченной на улице Домбаль, когда писатель устремился в бегство навстречу смерти. Актер Робер Манюэль, который также был «библиотекарем» в Аустерлице, видел, как пришла и исчезла его замечательная коллекция театральных брошюр XIX в., наряду с библиотеками Гюстава Коэна, Фернана Вормса (весь каталог Лемера) и Рене Блюма; ему приходилось сортировать до 15 999 книг за неделю: самые красивые свозились в большой гараж по адресу: улица Ришелье, 104; там свой отбор производил издательский дом Вердье-Дюфур, все прочее отправлялось на переработку. Узники также прибегали к актам систематического саботажа: одна женщина рассказывает, что она разбивала молотком деку, чтобы навсегда испортить звучание рояля или фортепьяно; Робер Манюэль уничтожал по тому в каждом полном собрании сочинений и вырывал страницы в отдельных ценных книгах. Марсель Лоб, в свою очередь, крадет и прячет все, что кажется ему интересным с библиофильской или научной точки зрения, например важные бумаги из коллекции Кра (издателя), заметки и карточки профессора Асколи. Однако свое свидетельство он завершает тем, что все исчезло в огне, который положил конец «этому оригинальному предприятию», хотя и «до пожара наши склады… были ограблены сначала нацистами, а потом жителями квартала».
Бедные, большей частью ни на что не пригодные богатства, которые собрала «Мебель-Акция», в 26984 вагонах, образовавших 674 состава, отправились на обустройство оккупированных районов на востоке Германии. Зато культурным наследием по приказу фюрера целиком и полностью занималась ERR. Известно, что 12 февраля 1943 г. в Бельгии двадцать ящиков с книгами прибыли из сортировочного центра в Антверпене на специальный склад на улице Ливурн в Брюсселе. Из еврейских библиотек Парижа четыреста сорок два ящика были отправлены в рейх 8 августа 1944 г., согласно самому последнему рапорту фон Бера. Но всех поездов мира оказалось бы недостаточно: сотни тысяч изданий остались на перроне.
Едва закончилась война, как временное правительство Франции принимает в качестве одного из приоритетов решение вопроса об украденных книгах. «Подкомиссия» книги в Комиссии по возврату художественных ценностей (SCL) создана в ноябре 1944 г.; указ от 11 апреля 1945 г. устанавливает правила возмещения: вернуть наследникам ограбленных людей идентифицированные книги, остальное передать библиотекам, пострадавшим от войны и оккупации, особенно издания «профессионального» назначения. Быстрейшее восстановление фондов по видимости является благородной целью, однако принятые чиновниками меры выглядят торопливыми и довольно циничными. Все прекрасно знают, что владельцы в подавляющем большинстве не имели экслибрисов и, главное, что они не вернутся. Поэтому Управление по конфискованному имуществу в Страсбурге, например, которому досталось от немцев около миллиона изданий, «чьих владельцев никогда не удастся установить», запрашивает на столь же неуклюжем, сколь подобострастном французском, «каковы практические правила распределения или продажи этих книг?». Случай объективен: в одной папке Национального архива находят затесавшиеся туда показания о консьержке с улицы Эскуф в Париже, которая, подобно сотням других, забирает себе мебель из спальни жильцов, недавно арестованных гестапо. Соседке, которая считает, что нельзя так спешить, она отвечает: «Их судьба решена» (какой-то чиновник сделал помету синим карандашом на полученном им рапорте: «Проверить, не она ли донесла на них»).