Текст книги "Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек"

Автор книги: Люсьен Поластрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

8. Новые библиокласты

Бумага суть, и в бумагу обратитесь.

Вальтер Меринг

Соединенные Штаты утверждают, что никогда до дня «9/11» они не подвергались нападению на собственной территории. Ложь: британцы сделали это в 1812 г. Американский Конгресс и его Библиотека, только что приобретшая в Лондоне первую партию книг (740 названий), устраиваются в Вашингтоне, округ Колумбия. 24 августа 1814 г. британская армия вторжения сжигает Капитолий и 3 тысячи книг юной библиотеки.

Великий московский пожар 15 сентября 1812 г. устроили, говорят, уголовники по наущению городского головы, а это был не кто иной, как Растопчин, отец будущей графини де Сегюр. Эта акция, готовившаяся долго и загодя, призвана была устрашить ворчунов[34]34
  Прозвище Старой гвардии. (Примеч. перев.)


[Закрыть] и не оставила ничего от великого, изумительного деревянного города. Вследствие такого радикального образа действий от Наполеона ускользнули многочисленные библиотеки: самая ценная из них принадлежала Дмитрию Бутурлину (1763–1829), которого часто путают с его тезкой и родственником, адъютантом царя. Граф Бутурлин в отчаяние не впал, тем более что состояние его почти не пострадало, и вскоре приобрел во Флоренции второе блестящее собрание с многими итальянскими изданиями большой ценности, которые между 1839 и 1841 г. были приобретены Бодлианской библиотекой.

Успехи науки, достигнутые в XIX в., пошли на пользу артиллерии и авиации. Бомбардировки с большой высоты или со значительного расстояния позволили наконец избежать неоправданного риска поджигать вражеские города собственноручно. Правила игры меняются, мир внезапно обретает величину.

Книги о войнах

Для многих городов, которые имели несчастье – надо признать, довольно обычное – пребывать на одном месте с интервалом в несколько лет, франко-германские войны оказались двойным бедствием. Во всяком случае, именно так думали жители Арраса, Страсбурга, Лувена и многих других населенных пунктов.

Франция Наполеона III могла успокоиться – Страсбург был готов к атаке пруссаков в 1870 г. Город с его красивыми и прочными укреплениями «будет защищаться до последнего солдата, последней галеты, последнего патрона», провозгласил префект и барон Прон 10 августа, в тот день, когда последний поезд отбыл в Париж перед полным закрытием зоны. К несчастью, никто не предвидел дальнобойность вражеской артиллерии, которая начала спокойно разрушать город из Хаусбергена. Обстрел продолжится целый месяц, и, приняв 193722 снаряда, Страсбург будет вынужден сдаться. Ночью 24 августа, в годовщину Варфоломеевской ночи, бомбардировка не прекратилась. Именно в эту ночь заполыхала библиотека, насчитывающая 400 тысяч книг. В дымящейся груде оказывается собрание картезианского монастыря Мольшейм, реквизированное в 1792 г.: 4133 тома, 486 рукописей, в числе которых толстый альбом ин-фолио с 344 картинами, «Hortus deliciarum»[35]35
  «Сад утех» (лат.).


[Закрыть] аббатисы Геррады Ландсбергской (XII в.); пепел от сотен рукописей смешивается с пеплом от тысяч инкунабул, в частности актов процесса Гуттенберга против наследников его бывшего партнера Дритцена: эти документы могли пролить немного света на извилистый жизненный путь отца европейского книгопечатания.

Одна франко-немецкая библиотека ушла в прошлое. Однако в 1943–1944 гг. Страсбург вновь подвергается бомбардировке. В предыдущий раз понадобился месяц бесконечных обстрелов днем и ночью, чтобы убить 362 жителя; авиация позволила добиться результата в 1239 человек всего за три налета. Горожане предпочтут забыть об этом великолепном достижении: бомбы были окрашены в цвета наших британских союзников. И едва оккупанты убрались, в регионе поспешили сжечь книги, которыми немцы заменили тысячи французских изданий. Художник Томи Унгерер, в те годы лицеист в Кольмаре, стал одним из немногих, кто об этом говорит: «Словно в некоем дежа-вю все немецкое было с радостью брошено в костер, великолепная библиотека, пополненная еще в эпоху кайзера, обращена в пепел. Гёте, Шиллер, даже гипсовые бюсты греческих и римских философов – все было уничтожено».

Географическое положение Лувена (Лёвена как столицы фламандского Брабанта) в 26 километрах к востоку от Брюсселя сделало его одновременно одним из университетских центров Европы с XV в. и неизбежной целью больших военных конфликтов. Основанный в 1426 г. университет видел в своих стенах Эразма, Юста Липция и Меркатора. Везалий изучает здесь арабскую науку и создает современную медицину, написав свой труд по анатомии. Подобно Эразму, Янсений преподает тут на протяжении двадцати восьми лет, здесь отпечатан и его «Августин», наделавший большого шума. Но по-настоящему библиотека начинает развиваться с 1636 г.: архиепископ Малина Яак Бунен дает ей ежегодное содержание и назначает первого служителя; в 1723 г. она переезжает в новое помещение, примыкающее к Суконному залу; помимо престижных даров, ее фонды будут регулярно пополняться после того, как в 1759 г. она получит привилегию обязательного депонирования книг. Директория закрывает университет в 1795 г., а Национальная библиотека в Париже без спешки отбирает пять тысяч лучших изданий; в 1798 г. происходит повторный грабеж, в 1807-м происходят публичные продажи. Однако в 1826 г. учебное заведение открывается вновь и, затеяв реорганизацию библиотеки, пополняет ее: в результате обретший в 1835 г. прежнее наименование Католический университет быстро доводит число своих книг от 60 до 250 тысяч. Вследствие чего за несколько часов 25 августа 1914 г. будут разом уничтожены 300 тысяч томов.

Тогда Лувен капитулировал, и немецкая армия под командованием генерала фон Бёна ночью пересекала город: у нее были более важные дела дальше. Из одного окна раздался выстрел. Возможно, это был вовсе не франтирёр, а немецкий резервист, открывший огонь по ошибке, – об этом спорят до сих пор. Но закон войны суров: любой дом, из которого стреляют после капитуляции, должен быть снесен и его обитатели подлежат смерти. Волнение, всеобщая паника: тысяча пятьсот домов сожжены, двести человек расстреляны, остальное население уведено в плен. Город превращен в груду полыхающих углей. С целью преподать урок солдаты начала с залы, в которой хранились около тысячи инкунабул и сотни рукописей. Оригинальный экземпляр «Фабрики» Везалия о структуре человеческого тела теряется под рухнувшими стенами, смешавшись с «огромной кучей сожженной бумаги… включая хартию об основании 1426 года… мы сумели извлечь из еще теплого пепла только медные застежки старого издания ин-фолио», рассказывает один из очевидцев. Подобный акт «отражал ярость немцев перед сопротивлением чистой идеи», согласно дерзкому предположению Анри Бергсона, а Вильгельм II, «современный Нерон», по определению одной из почтовых открыток, послал Вудро Вильсону следующую лаконичную телеграмму: «Лувен был справедливо наказан».

Как бы там ни было, учебное заведение начнет восставать из небытия с 1928 г. благодаря новшеству под названием «международная помощь». Серьезные усилия предпринимают немцы, которые в рамках Версальского договора предоставили от 350 до 400 тысяч томов, помощь оказывают Англия и Япония: например, император Хирохито посылает ценные издания из японских фондов, в частности рукопись XI в. и инкунабулы, отпечатанные задолго до Гуттенберга. Особенно много сделали Соединенные Штаты, подарившие основную часть книг и восстановившие здание. «Furore teutonico diruta, dono americano restituta», – приказал выгравировать на балюстраде фасада архитектор-янки Уитни Уоррен: разрушена тевтонским безумием, восстановлена американским даром. Но неужели старый кардинал Мерсье безропотно принял эту чудовищную глупость? Разразился громкий скандал. Добрые чувства смешались с дурными: в самом деле, будущее и неизбежное сотрудничество с университетами Германии весьма затруднительно для учебного заведения, выставившего напоказ столь резкий эпиграф. Но кто же громче всех защищает эту вполне понятную точку зрения? К несчастью, Леон Дегрель, уже рексист[36]36
  Рексизм – фашистское движение в Бельгии в 1935–1944 гг. (Примеч. перев.)


[Закрыть] и яростный нацистский коллаборационист в будущем. Певец «Католического действа» к тому же ничего не смыслит в латыни: он клеймит солецизм в надписи (предлагая аблятив «teutoniса», хотя слово «furor» мужского рода) и на основании этого делает вывод, что кардиналу ее не показали, иначе тот внес бы поправку. Тем временем каменную балюстраду ночью разбивают: после ремонта она водружена на свое место без слишком уж простоватой надписи.

Большая библиотека Лувена – умиротворенная, дополненная, благоустроенная – являет собой символ западного братства ученых и насчитывает добрый миллион изданий. Каковые полностью уничтожены в ночь на 16 мая 1940 г. немецкими артиллеристами. Похоже, башня Зала, возвышающаяся над библиотекой и так сильно напоминающая колокольню Гиральду в Севилье, служила им ориентиром для стрельбы. В полшестого утра уже не осталось ни одной целой книги. На сей раз вермахт с поразительным лицемерием снял с себя ответственность: после расследования виновными признаны британцы, как, разумеется, и в 1914 г. Бельгия была нейтральной страной, но располагалась в худшем для нейтралитета месте в мире, поэтому ее собрания понесли ужасающий урон, хотя недавние события в Польше ясно предвещали беду и позволили принять некоторые меры предосторожности; только Королевская библиотека осталась почти нетронутой – в отличие от библиотек в Сен-Троне, Ганде или Турне (из 75 тысяч столетних изданий уничтожены 71 546).

Аррас: бенедиктинцы в Сен-Ваасте роскошным образом разместили свои фонды, дополнив их книгами из других окрестных аббатств – например, августинцев с горы Сент-Элуа, а также Аррасской академии. В июле 1915 г. под бомбардировками погибло 50 тысяч изданий, но большинство рукописей было вовремя эвакуировано. Однако едва восстановленное и реконструированное хранилище вновь пострадало в 1940 г. Список разрушительных для библиотек бомбардировок впечатляет, хотя названия городов сплошь и рядом повторяются: муниципальная библиотека в Туре – 200 тысяч уничтоженных книг, Бове – 42 тысячи, Дуэ – 110 тысяч, Шартр – 23 тысячи и т. д. В последнем из названных городов находилось сокровище из 2 тысяч манускриптов, в том числе «Гептатейон», или учебник семи свободных искусств, в котором Тьерри Шартрский (1100–1150) первым ввел в романский мир некое подобие науки (пришедшей из арабского мира); эту библиотеку поместили в надежное убежище, но оккупанты, желая выставить себя в лучшем свете, приказали вернуть ее на привычное место в мэрию; тогда случайная бомба – возможно, английская – 26 мая 1944 г. уничтожила этот архив. Поскольку некоторые страницы только обуглились от пекла, сегодня их пытаются обновить по методике, успешно примененной в Геркулануме, чтобы восстановить тексты, доселе никогда не издававшиеся.

В одной только Франции девятнадцать муниципальных библиотек и две университетские потеряли два миллиона томов. В пустой библиотеке Лана с «обрушенным порталом» 12 июня 1940 г. капитан Эрнст Юнгер среди разбросанных повсюду рукописей и книг с автографами совершает безмятежную прогулку эрудита: «Я копошился в этом спокойном месте, словно пчела на высохшем цветке клевера, пока не стемнело… подобным сокровищам нет цены, их оставляют лишь тогда, когда признают свое полное поражение. Добавлю вот еще что: держа в руках эти листы, я почти не думал о том, что они стоят миллионы, – конечно же, потому, что был в этом городе, наверное, единственным человеком, понимавшим их истинную стоимость». Довольно двусмысленным образом стальной поэт признается, что хотел унести в надежное место «документы и эльзевиры», но все же отказался от своего намерения: «И я оставил их там, где они были, без запоров и замков».

Италии досталась редкая привилегия получать бомбы и от немцев, и от союзников, что, впрочем, нисколько не повлияло на результат: исчезло более двух миллионов печатных изданий и тридцать девять тысяч рукописей. Например, в 1944 г. во Флоренции полностью погибла «Коломбария», библиотека Академии наук и искусств. Но эта гора пепла – ничто в сравнении с Великобританией, где речь идет о двадцати миллионах книг, сожженных во время блицев или уничтоженных водой из пожарных шлангов, причем более четверти приходится на один только декабрь 1940 г. и на книжный квартал Лондона, откуда даже знаменитый пожар 1666 г. не смог изгнать библиотеки: Патерностер-Роу. Сто пятьдесят тысяч томов погибло в Ковентри; ценность этих изданий была столь впечатляющей в глазах общественности, что название красивого исторического города близ Стрэтфорда-на-Эйвоне породило ужасный, хотя и эфемерный, неологизм coventrated: тамошнюю библиотеку «ковентрировали». Адольф Гитлер был уверен, что эти ковровые бомбардировки неизбежно принудят англичан к покаянию. Он плохо их знал. Даже в самый разгар блица библиотеки не прекращали работу. Одна старая дама, рассказывает лондонский библиотекарь, приходит вечером в смятении, поскольку не может найти взятую книгу: «Должно быть, я вымела ее с обломками потолка».

Однако несвязные идеи Гитлера вскоре были подхвачены к большому для него ущербу. Черчилль, не зная, что еще сделать, выступает за жестокие и «сверхразруши-тельные» бомбардировки; его чаяния исполнятся благодаря принятому в феврале 1942 г. решению «подавить моральный дух вражеского гражданского населения, и, в частности, рабочих промышленных предприятий». Пламя горящего Дрездена видно за 70 километров; 10 тысяч тонн зажигательных бомб, сброшенных на Гамбург в час ночи 27 июля 1943 г. до такой степени повысило температуру на высоте в 2 тысячи метров, что через двадцать минут Королевской авиации пришлось завершить налет. Ей уже оказывали помощь американские летчики, чей значительный вклад выразился в том, что рейд впервые получил собственное имя: операция «Гоморра».

На улицах температура превысила тысячу градусов. По Цельсию.

Десять миллионов томов из общественных библиотек сгорели в результате бомбардировок, иными словами, с учетом сопоставимых потерь в частных собраниях, это составляет четверть или треть всех книг, имевшихся в стране. Из ста тридцати одного города, подвергшегося бомбардировке, тридцать являлись особой целью и вынесли двойной удар, в силу чего потеряли целиком или частично свои разнообразные библиотеки двадцать семь из них, в том числе Дрезден, Лейпциг, Дармштадт, Берлин, Франкфурт, Гамбург, Мюнхен, Мюнстер, Штутгарт и Кассель. Составленный ЮНЕСКО список из двадцати четырех городов не полон: нужно добавить Бреслау, Гёттинген и Йену, названные Джонсоном. И еще Баден, где «Бадише Ландесбиблиотек» 3 сентября 1944 г. потеряла триста пятьдесят тысяч своих книг, поскольку бюрократы не разрешили перевезти их в убежище, как сообщает Хильда Штуббингс в эссе, посвященном библиотекам под бомбами. Но говорится ли в этом сочинении о той же стране? Среди уничтоженных книгохранилищ Германии упомянут только Баден (помимо аутодафе в Берлине в 1933 г.), а упор сделан на чрезвычайно эффективные усилия персонала немецких библиотек по спасению своих коллекций.

Даже самые глубокие подвалы не могут спасти книги, если обстрел ведется зажигательными бомбами. В Дрездене англо-американские бомбардировки 13 и 15 февраля 1945 г. полностью уничтожили центр города, семьдесят процентов его промышленного потенциала и стали причиной гибели тридцати пяти тысяч человек. Не могли спастись и три крупные библиотеки: «Зэксише Ландесбиблиотек» провинции Саксония, муниципальная «Штадтбиблиотек» и библиотека Ферайн фюр Ердкунде, Географического общества. В дыме от сожженных страниц испарились призраки тысяч инкунабул, в том числе одна из первых иллюстрированных книг, отпечатанных в Париже Жеаном Бономом, «Разрушение Трои» Жака Милле (1484 г.). А также единственный уцелевший экземпляр «Пантагрюэля» издания 1533 г., опубликованного Франсуа Жюстом.

Помимо ущерба, нанесенного библиотекам муниципальным и университетской, город Лейпциг потерял также шестьдесят тысяч изданий Музея книги после воздушной атаки в декабре 1943 г. Нет сомнения, что следовало бы посвятить хотя бы один параграф каждому из этих разбомбленных учреждений. Но автоматическая концентрация одних и тех же событий, произошедших за столь малое количество лет, в конечном счете невольно порождает сомнения в их значимости. К чему читать или заниматься самообразованием, если мир летит в пропасть, как показалось многим по ходу этой последней (или Второй) мировой войны? Вот что пишет по этому поводу Клод Симон в «Дорогах Фландрии»: «…я в ответ заметил, что, если содержание тысяч книг этой неоценимой библиотеки оказалось совершенно бессильным помешать той самой бомбардировке, которая ее уничтожила, мне не совсем понятно, какой ущерб наносит человечеству исчезновение под фосфорными бомбами этих тысяч книжонок и бумажонок, не представляющих ни малейшей пользы. Согласно детальному списку надежных ценностей, предметы первой необходимости, которые нужны нам сейчас гораздо больше, чем вся знаменитая библиотека Лейпцига, суть следующие: носки, кальсоны, шерстяные свитера, мыло, сигареты, колбаса, шоколад, сахар, консервы, гале…» Люсьен Делленбах в послесловии сразу же возражает, что, «если книги оказываются смехотворными перед хаотической силой элементарного, к чему писать «Дороги Фландрии» и рассказывать о них?». Вальтер Меринг также приходит в отчаяние: во время аншлюса, «среди завываний демонов, брызгающих на меня слюной из каждого переулка», он бежал из Вены, бросив свою библиотеку. «И вот я удалился, чтобы не обратиться в соляной столп, оставив за спиной защитную стену из тысячи томов, построенную для меня моим отцом. Каждое из этих сочинений содержало анафему, провозглашенную этой белой магией, благодаря которой он, просвещенный человек, атеист, верующий в прогресс, полагал себя огражденным от возврата к царству демонов и мрака». Зато Юнгер, со своей стороны, демонстрирует непоколебимость: «Киршхорст, 9 апреля 1944 года. Подумал о громадном множестве книг, уничтоженных бомбардировками. Старинные книги станут редкостью… Это могло бы даже иметь свои выгоды – например, возвратить умы к самому существенному… В целом же ход коллективного существования приведет к широкому развитию публичных библиотек».

Лавина железа и огня весом в полтора миллиона тонн, которую союзники обрушили на немецкие города, стала запретной темой для двух последующих поколений. Легко понять, почему так случилось во Франции или в среде британских интеллектуалов, но то же самое произошло в Германии, как подчеркнул незадолго до своей безвременной гибели Винфрид Георг Зебальд в эссе, которое наделало шума за Рейном: «Война в воздухе и литература». Отказ от амнезии ставит проблему и словно бы открывает клапан – к лучшему или к худшему; свидетельством может служить «Пожар» Йорга Фридриха.

Тем временем в Японии Тихоокеанская война (официальное название Второй мировой войны, обретающее прямо-таки бурлескный характер в английском варианте: Pacific war, или «мирная война») превратила в пыль неисчислимое количество библиотек и книг, горящих как пакля, если они выпущены до 1800 г. Самолеты свободного мира совершили четыре тысячи рейдов на Токио за полтора года; восемь публичных библиотек были стерты с лица земли вместе со своими зданиями, три четверти повреждены, причем наибольший ущерб понесла самая крупная из них – «Хибиа Паблик Лайбрери»; расположенная между дворцом и «Императорским отелем» библиотека, открывшаяся в эпоху Мейдзи, получила привилегию переезда, который осуществлялся сначала на грузовиках, потом на тачках и, наконец, в мешках, но этого оказалось недостаточно: последние 200 тысяч томов исчезли за несколько часов. Погибли также 40 тысяч томов в университете Васеда, 69 тысяч в Министерстве иностранных дел, 15 528 в Бюро патентов, 46 695 в библиотеке Кабинета министров и все книги – в Министерстве сельского хозяйства и морских угодий. Когда враги-американцы высадились в 1945 г., в стране осталось не более пяти миллионов книг. Сотрудничая в деле восстановления библиотек и образовательной системы, оккупанты поразились сложности письма и настоятельно предложили романизировать японский язык; в конечном счете их попросили убраться.

Нацизм, Холокост

Если описанные выше катастрофы можно рассматривать как побочные явления «главного события» с его неконтролируемым потоком бомб и снарядов, которые падали в конечном счете с анонимных небес, словно подарки Деда Мороза, то сознательный ущерб, нанесенный нацизмом, имеет совсем иной масштаб и зловещий смысл.

В количественном отношении можно даже говорить о равенстве с противоположным лагерем, если принять цифру в семь миллионов томов, погибших в Советском Союзе согласно данным одного исследования 1958 г., однако к этому пункту еще придется вернуться. Что же касается качественных показателей уничтожения, его непосредственным источником служат бредни Гитлера 1925 г. и решения, принятые в 1933-м, когда была объявлена война «интеллектуальному нигилизму» посредством сожжения книг, на основе чего, как предполагалось, возникнет новое человечество. Имелся и прецедент: в 1817 г. в Йене студенты-пангерманисты организовали в замке Вартбург грандиозное книжное аутодафе. Однако было и знаменательное отличие: речь шла о фальшивых книгах, склеенных из старых тетрадей, на первой странице которых опозоренные названия вписывались от руки.

Гитлер назначен канцлером 30 января 1933 г. Начиная со 2 февраля запрещается любая публикация, содержащая неправильную информацию. Нет ничего проще, как вычеркнуть заодно и «неправильных» людей. Немедленно начинается подготовка к сожжению 10 мая; книгами занимаются библиотекари, а «Лига борьбы за немецкую культуру» передает студенческим ассоциациям инструкции, призванные избавить страну от «иудейско-азиатского яда». В доверительных беседах с Германом Раушнингом фюрер подтвердит: «Мы варвары и желаем быть варварами. Это почетное наименование». Гитлер лжет: из всей Европы будут аккуратно вывезены многочисленные библиотеки (352 тысячи тщательно отобранных книг только в еврейской и славянской общинах Парижа) – в полном противоречии с тупой пропагандой, кульминацией которой стали театральные аутодафе.

И вот 10 мая 1933 г. в 22 часа на Оперную площадь Берлина «торжественно вступила делегация студентов, перед которыми шествовал оркестр штурмовиков… студенты были в праздничных одеяниях своих корпораций, с факелами в руках. Пожарные облили дрова керосином и подожгли. Тут стали подвозить книги на грузовиках, и студенты встали в цепь, чтобы бросать их в огонь» («Тан» от 12 мая 1933 г.). «Иллюстрасьон»: «При каждой новой пачке книг, бросаемых в костер, раздается громкий голос, который называет имя осужденного автора и выносит приговор:

Первый герольд:

– Против материализма и классовой борьбы, за единство народа и идеальную концепцию жизни я предаю огню сочинения Маркса и Каутского.

Второй герольд:

– Против морального разложения, за чистоту нравов, семейные и государственные ценности я предаю огню сочинения Генриха Манна, Эрнста Глезера и Эриха Кестнера.

Третий герольд:

– Против мелких чувств и политического предательства по отношению к народу и государству я предаю огню сочинения Фридриха Вильгельма Форстера.

Четвертый герольд:

– Против духовного разложения, преувеличения и нездорового усложнения сексуальной жизни, за облагораживание человеческой души я предаю огню сочинения Зигмунда Фрейда.

Пятый герольд:

– Против фальсификации нашей истории и шельмования великих исторических фигур, за уважение к нашему прошлому я предаю огню сочинения Эмиля Людвига и Вернера Хегемана.

Шестой герольд:

– Против иностранных журналистов и их иудео-демократических устремлений, за созидательную работу и сотрудничество в деле национального возрождения я предаю огню сочинения Теодора Вульфа и Георга Бернхарда.

Седьмой герольд:

– Против предательства литераторов по отношению к солдатам великой войны, за воспитание народа на основе здоровых принципов я предаю огню сочинения Эриха Марии Ремарка.

Восьмой герольд:

– Против уродования немецкого языка, за сохранение этого драгоценного наследия нашего народа я предаю огню сочинения Альфреда Керра.

Девятый герольд:

– Против наглости и высокомерия, за уважение и почитание бессмертного немецкого духа я предаю огню сочинения Тухольского и Осецкого».

В числе 20–25 тысяч книг, брошенных в огонь тем вечером, были произведения некоторых других авторов, в частности Стефана Цвейга. Согласно «Иллюстрасьон», этот патетический текст, названный «Feuersprüche», «Речения огня», был написан самим Геббельсом, который явился на площадь в полночь и под крики «ура» провозгласил, что «прошли те времена, когда еврейская Asphaltlitteratur (тротуарная литература) заполняла библиотеки, а наука, найдя укрытие в своих доктринах, была оторвана от жизни!».

Интересно, что «Иллюстрасьон», с одной стороны, начиная с 20 мая посвящала этому событию целую страницу с фотографиями и, подчеркивая, что такие же акции произошли одновременно во многих больших городах, утверждала, что в Германии «отныне не существует свободы мысли», с другой – в номере от 1 июля отвела теме вторую полную страницу с заголовком «Что за книги сжигали в Германии?». В этой гораздо более детальной статье автор, допуская незначительные ошибки, сближает произошедшее с кострами испанской инквизиции и Савонаролы, комментирует с поразительной для простого репортера проницательностью сочинения осужденных авторов и в завершение впервые цитирует фразу из пьесы «дотационного» театра Ганса Йоста, которой суждено будет прославиться в слегка измененном виде: «Услышав слово культура, я хватаюсь за мой браунинг». Есть тут некая тайна: отчего вдруг в этом дорогом журнале, не отличающемся ни особой левизной, ни чрезмерным интеллектуализмом, публикуется настоящее аналитическое исследование, некое подобие крика тревоги, за подписью Ирен Шеврёз, чье имя – видимо, псевдоним – больше нигде не появится? Сравните для примера «Энтрансижан», который ограничивается вялой карикатурой на Гитлера в тоге и с лирой. «Нерон… из бумаги», – гласит подпись. За исключением таких видных фигур, как Ромен Роллан и Барбюс, немногих французских интеллектуалов в 1933 г. встревожило это движение, которое шумно демонстрировало свою окраску и, самое худшее, угрожало их авторским правам. Несомненно, уже начинало действовать пресловутое обольщение; и находится даже некий малоизвестный барон Робер Фабр-Люс, который с восторгом приветствует эти свежие ветры: «Аутодафе, представленные смехотворным образом как грех против разума, на мой взгляд, напротив, символизируют духовное возрождение для всего, что есть здорового, благородного и честного». А вот Зигмунд Фрейд позволил себе пошутить: «Только наши книги? Раньше их сожгли бы вместе с нами». Больше горечи в тоне Йозефа Рота: «Мы, немецкие писатели еврейского происхождения, в эти дни, когда дым от наших сожженных книг поднимается к небу, должны прежде всего признать свое поражение… Мы были в первых рядах тех, кто защищал Европу, и нас убивают первыми». Ужасная мысль, словно подвешенная в пустоте: через шесть лет Йозеф Рот умрет и не узнает, каким страшным образом исполнилось его предвидение.

Тридцать акций подобного типа проходят одна за другой в период между 10 мая и 21 июня, вследствие чего за границей были изданы три «Библиотеки сожженных книг», посвященные произведениям Вольтера, Эйнштейна, Фрейда, Маркса, Энгельса, Ремарка и т. п., равно как первые исследования гитлеризма и оппозиционные немецкие газеты. Сначала в Лондоне в марте 1934 г., под эгидой графини Оксфорд и Эсквит, затем в Париже, в прелестном квартале художественных мастерских под названием «Цветущий городок», в доме 65 на бульваре Араго. В день годовщины берлинского аутодафе под председательством Генриха Манна, Андре Жида, Ромена Роллана, Г. Дж. Уэллса и Лиона Фейхтвангера была торжественно открыта «Дойче Фрайхайтсбиблиотек» («Немецкая библиотека свободы»). Среди инициаторов мероприятия – блестящий красный пропагандист Вилли Мюнценберг и писатель Альфред Канторович; первый станет миллионером в Москве, второй уедет сражаться в Испанию. Абсурдность этой истории состоит в том, что сразу же по объявлении войны «декрет от 18 ноября 1939 г. о мерах по отношению к опасным личностям во имя национальной обороны» приведет к закрытию библиотеки: французская полиция конфискует 20 тысяч книг, из которых по меньшей мере 1400 всего через два месяца тайно переходят в НБ (остальное все еще разыскивают). Этот «дар префектуры полиции» носит порядковый номер 335052 в каталоге приобретенных печатных изданий; похоже, к той же категории относятся и другие, неустановленные собрания, забираемые повсеместно у тех, кто получает общую этикетку «большевик»: это коммунары, революционеры, марксисты, французские коммунисты.

Третья же «Фрайхайтсбиблиотек» находилась в Нью-Йорке, в Бруклинском еврейском центре: пятьсот человек слушают речь Эйнштейна в день открытия в декабре 1934 г., тогда как большая часть американской прессы демонстрирует «positive thinking», позитивное мышление: в конечном счете, оказавшись у власти, наци станут вести себя как взрослые люди. Впрочем, десять лет спустя миссия, призванная изучить положение с уничтоженными европейскими библиотеками и возможную роль США в восстановлении образовательной системы («a new problem for the civilized world», новая проблема для цивилизованного мира), пришла к выводу, что немцы действовали «в духе подавления и наказания». Словно жизнь – это продолжительный детский сад.

Один раз акт явного возмездия совершился над книгами: в Неаполе, ближе к концу войны. Итальянский партизан убил немецкого солдата на улице, идущей вдоль библиотеки Королевского общества. В следующее воскресенье, 19 сентября 1943 г., приходит несколько грузовиков Brandkommandos[37]37
  Отряды поджигателей (нем.).


[Закрыть], груженных бочками с керосином. Расчеты входят в библиотеку, спокойно поливают читальные залы и стеллажи от пола до потолка, затем бросают гранаты, отступая из зала в зал, и тем самым не дают приблизиться пожарным. За три дня двести тысяч сокровищ древней истории страны обращаются в пепел и дым.

Едва погасли костры 1933 г., как Геббельс с великой помпой открывает кампанию «Книга, орудие немецкого духа!». Порабощение публичных библиотек рейха является тем более полным, что многие из их замечательных директоров желают остаться на своем посту, чтобы продолжить дело служения книгам или собственные ученые исследования. Таким образом, самая примитивная пропагандистская литература опирается на прочные и вполне соглашательские структуры: именно она попытается заполнить обширную лакуну, которую оставила систематическая чистка от авторов, предназначенных огню. Лео Лёвенталь в 1983 г. будет иронизировать над тем, как «нацистский феникс возрождается из коммунистического и еврейского пепла».