Текст книги "Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек"
Автор книги: Люсьен Поластрон
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
12. Вместо послесловия: возвращение в Александрию
Благодаря писателю Лоренсу Дарреллу и его «Александрийскому квартету» Александрия навсегда останется символом учености и широкого взгляда на вещи.
Из современного путеводителя
Принимая посетителей, профессор Эль-Аббади как бы невзначай выводит их на балкон: отсюда открывается вид на гавань, куда приплыли корабли Цезаря. Здесь он отдал приказ сжечь город, в котором погибла Великая Библиотека. За несколько минут беседы на балконе любой гость неизбежно подхватывает «александрийский вирус».
Историк-энтузиаст Эль-Аббади посвятил легендарной библиотеке всю жизнь: в ноябре 1972 г., на международном симпозиуме, он как бы между делом «бросил» идею о том, что библиотеку необходимо воссоздать. Ректор университета Лотфи Девидар поймал его на слове, и проект, с помощью третьего участника этой истории, Фуада Эльми, был запущен. Хорошо зная, как чудовищно некомпетентно египетское правительство, троица решила обойтись без помощи Каира. Дело казалось им совсем простым: университет владел дорогим участком земли, на котором «бездельничали» военные, Эльми назначили управляющим, научный мир был в восторге.
К несчастью, судьба не благоволила к проекту. Новый ректор университета переориентировал его на создание культурного центра, Эльми схлестнулся с президентом Садатом из-за строительства АЭС, лишился места и умер, разочарованный и опечаленный доктор Эль-Аббади отправился преподавать в Бейрут. В 1984 г. вновь назначенный ректор Каирского университета предложил Эль-Аббади реформировать комитет, и при «платоническом», но весьма активном содействии тогдашнего директора ЮНЕСКО Мохтара Мбоу (организация всячески поощряла проекты в странах «третьего мира», потому-то ей всегда катастрофически не хватало средств) в 1988 г. был объявлен конкурс архитектурных проектов и запущен сбор средств в международном масштабе, для чего будущую библиотеку назвали «государственной». И вот тут-то под не самую реалистичную, но благородную идею была заложена мина замедленного действия.
Первым чек на 20 миллионов долларов прислал правитель из Арабских Эмиратов принц Фейсал. Узнав об этом, Саддам Хусейн немедленно подписал чек на 21 миллион. Их примеру последовали другие, деньги потекли рекой, был выбран роскошный, грандиозный проект, и затея приобрела слишком серьезный оборот для утонченных эллинистов. Один из членов комитета Мохсен Захран стал реальным руководителем и «закрыл крышкой» строительный объект, ставший к тому времени национальным, да что там – международным. В 1993 г. случилось непоправимое: в одну злосчастную ночь бульдозер начал сбрасывать руины дворца Птолемеев в озеро Мареотис[99]99
Мареотис, или Мариут, – маленькое озеро в Египте, отделенное от Средиземного моря полоской суши, на которой стоит Александрия. (Примеч. перев.).
[Закрыть]. Французский археолог Жан-Ив Амперёр и архитектор и меценат Мохаммед Авад сделали все, чтобы взбудоражить общественное мнение, но святотатство свершилось: огромный читальный зал будущей библиотеки должен был находиться на пятнадцать метров ниже уровня моря, так что все постройки былых времен погибли. В последний момент польские археологи наспех провели раскопки и достали два великолепных мозаичных фрагмента. Теперь они выставлены в цокольном этаже библиотеки, в специально оборудованном для них музее.
Александрия всегда была и остается неисчерпаемым источником самых фантастических домыслов. Многие свято верят, что новая библиотека питается телом древней. Прелестная идея, но большинство исторических домыслов помещает Мусейон западнее, недалеко от пересечения улиц Наби Даниеля и Хорейи. Имей археологи нормальные условия для работы, они раскрыли бы тайну. Увы: любой руководитель вынужден проводить массу времени в чиновничьих кабинетах, пытаясь добиться права спокойно работать на раскопе. С какой стати печально знаменитые египетские бюрократы и подрядчики стали бы делать то, на что оказался не способен центр науки и истории? Впрочем, Розеттский камень[100]100
Базальтовая плита с параллельным текстом 196 г. до н. э. на греческом и древнеегипетском языках. Найдена в 1799 г. близ города Розетта (ныне г. Рашид, Египет). Дешифровка Ф. Шампольоном иероглифического текста Розеттского камня положила начало чтению древнеегипетских иероглифов. (Примеч. перев.).
[Закрыть] нашли не ученые, а наполеоновские саперы, нашли – и остановили строительство военного объекта.
Этот базальтовый монолит так и остался бы еще одним примером всеобщего раболепства перед «кусающимся» подоходным налогом[101]101
Франции в этом плане нечем похвалиться после неожиданного сокращения кредитов на археологию и охрану памятников в 2002 г.
[Закрыть], если бы не знаменовал собой зловещую судьбу зарождающегося архива.
Проблема книг более чем естественна для любой библиотеки. На первых порах она решалась худшим из всех – поточным – методом: принимались любые дары. Саудовская Аравия от чистого сердца преподнесла в дар восемьсот экземпляров Корана. В тот же самый период произошла совершенно немыслимая вещь – было распродано почти десять тысяч принадлежавших университету книг. В тридцатых годах библиотека располагалась в Литтории, старинном итальянском колледже: ректор 90-х захотел разместить там своих сотрудников, число которых росло с неимоверной скоростью. По Александрии мгновенно разнесся слух о тоннах разнообразнейших изданий, продающихся по 3 фунта за штуку (1 доллар), вне зависимости от формата, года издания и состояния. Библиотека Центра александрийских исследований обогатилась некоторым количеством книг XVIII и XIX вв. о путешествиях с экслибрисом основателя университета короля Фуада I – и это при том, что они последними узнали о нежданной удаче и другие заграбастали куда более редкие издания. Мы не поместили этот случай полного «выпалывания» в соответствующую главу только потому, что университет предложил новой Александрийской библиотеке деньги, которые та отвергла.
Оставим в покое все эти почти забытые перипетии, тем более что неприятные последствия без труда может разъяснить бывший вице-президент Всемирного банка Исмаил Серагельдин, являвшийся в 2003 г. директором Александрийской библиотеки. У Исмаила Серагельдина были умные квалифицированные советники, он искусно совмещал несовместимое и избегал ненужных случайностей. Его упрекали за то, что в каталоге библиотеки не было ни «Сатанинских стихов», ни «Магомета» Максима Родинсона, ни «Awlad haratina» (за эту оригинальную версию «Сына Медины» Нагиб Махфруз получил удар кинжалом в шею; правда, ее переводы на английский и французский имеются), ни «Улемы» Хайдара Хайдара, ни «Пира для морских водорослей». Эта книга в семьсот страниц увидела свет в 1983 г. и была переиздана в 1992-м, а в 2000-м какой-то имам проклял ее – даже не читая! – что вызвало массовые уличные выступления студентов Аль-Азхара. Проблема для библиотеки состояла в том, что министр культуры и президент республики проявили в этом деле (так посчитали в Париже) чудовищную трусость[102]102
Новым примером такого поведения стал запрет, наложенный министром культуры на дюжину книг, и арест и помещение в тюрьму одного из авторов в день открытия Международной книжной ярмарки в Каире 24 января 2001 г. Тарик Хасан Гордон, «Right group upset over banned books». Middle-East Jimes, vol. XIX, № 7, 17–23 февраля 2001.
[Закрыть]. Этот случай напоминает события тысячелетней давности в Кордове и поведение тамошних улемов. Порой возникает ощущение, что древние бесчинства могут со дня на день повториться в Европе. Достаточно, чтобы один из священников объявил Махфуза отступником, и тогда каждый верующий обязан будет предать его смерти. Весьма интересное подробное исследование, осуществленное под руководством Мустафы аль-Ахнафа, объясняет, как пережить все это, по крайней мере в каирском обществе.
Не все подобные сочинения одинаково интересны, но они стали фактом жизни мусульманского мира и даже ислама. Доктор Серагельдин признает, что всемирная библиотека не имеет права отвергнуть ни одну книгу; как опровергнуть положения какого-то труда или исследования, если нет возможности прочесть его в подлиннике? Исмаил Серагельдин объясняет, что единицы хранения, способные вызвать неадекватную реакцию, выдаются только в особом хранилище по специальному запросу и после предъявления удостоверения личности. За исключением рукописей и редких книг (6500 экземпляров перекочевали в новую библиотеку из муниципальной), все остальные книги находятся в свободном доступе: читальный зал здесь огромный, фонды пока немногочисленны (250 000 томов и 8 миллионов единиц иностранной прессы). Исмаил Серагельдин – тонкий, прелестный и честнейший человек, так что в его словах сомневаться не приходится. Его назначение на должность совпало с выходом специального закона «№ 1 от 2001 г.», за которым последовал указ № 76, подчиняющий Александрийскую библиотеку непосредственно главе государства, что защищает ее от всех министров и чиновников и позволяет беспрепятственно исполнять роль очага интеллектуального, культурного и многоязычного влияния. Замечательный факт, но как быть с угрозой, исходящей от улицы?
Автор «Пирамид» и «Эпистолы судеб» Гамаль Гитани «купается» в цензуре: по его собственным словам, он, с одной стороны, открыто борется с ней в своем литературном журнале, а с другой, отвечает за нее как назначенный главный редактор. Не слишком ревностный мусульманин, Гамаль Гитани повесил у себя в кабинете яркое олеографическое изображение Хусейна, сына Али, дважды нарушив запрет. Он с безмятежным спокойствием разоблачает обскурантизм, проникший во все сферы жизни страны: власть коррумпирована на всех уровнях, начиная с самого верха (2 миллиарда долларов американской ренты ежегодно достаются Египту, чтобы он держался в стороне от региональных усобиц), она щедро подкармливает средства массовой информации (издатель, очень быстро став богатым, ради сохранения теплого местечка не задумываясь «придержит» развитие собственной газеты) и манипулирует простыми людьми, насаждая повсеместную «духовную цензуру». В хвалебной статье о новой Александрийской библиотеке, создание которой стало «назидательным образцом успеха», Гитани утверждает, что она способна помочь стране положительным примером открытости ко всем идеям и учениям. Несколько обезоруживающий оптимизм Гитани идет еще дальше: он утверждает, что Интернет контролировать никому не под силу и Сеть за десять лет уничтожит цензуру.
Нужно ли видеть в этом какой-то знак? Квартал по соседству с Александрийской библиотекой называется Рушди[103]103
Речь идет о Рушди Баше (или Рошди Баше), бывшем премьер-министре страны. Его имя происходит от слова rashada, что означает «быть на верном пути». В самом корне этого слова заложена идея безмятежной беспристрастности.
[Закрыть].
Новая Александрийская библиотека избавилась от гнета управленцев, руководствовавшихся сталинскими методами работы. Теперь здесь царит дух Возрождения, так удастся ли ей выполнить свое предназначение, несмотря на тяжелые вериги на ногах? В силу целого ряда обстоятельств, библиотека стоимостью в двести миллионов евро не обременена книгами и читателями, что вполне естественно для такого молодого учреждения. Возможно ли было построить библиотеку за меньшие деньги ради того, чтобы сразу приобрести собрание полезных книг? Пример Национальной библиотеки Франции доказывает, что недостаточно четко проработанный культурный проект неизбежно превращается в систему, для которой рационально лишь движение вперед. Супруга главы египетского государства, от которой целиком и полностью зависит Александрийская библиотека, считает более разумным тратить денежные гранты на издание книг для детей и создание десяти тысяч небольших библиотек в деревнях, где уровень неграмотности достигает пятидесяти процентов. Для воссоздания легендарного Мусейона необходимо не только заставить полки книгами, вместо того чтобы устраивать концерты и выставки, но и определить, какие ученые должны здесь работать. Большинству сегодняшних (да и завтрашних) исследователей нет нужды ходить в библиотеку: у них есть компьютеры.
Конечно, многие филологи с превеликим удовольствием провели бы месяц-другой в этом изысканном месте с великолепной акустикой[104]104
Проблема одна – две тысячи стульев: скрип почти невыносим, но, думается, выход можно найти.
[Закрыть] и безупречным светом за изучением трудов по египтологии, папирологии, истории средиземноморских цивилизаций, истории философии и истории вероучений, в том числе – ислама[105]105
Необходимо будет нанять высокопрофессионального хранителя. Престижный пост поможет побороть искушение деньгами: на Западе люди получают в тысячу раз больше своих египетских коллег.
[Закрыть]. Множество документов тихо ждут своего часа в пыли мечетей и монастырей по соседству с бесценными рукописями эпохи всех династий. Нужно только, чтобы нашелся Иосиф II и забрал их. В муниципальной библиотеке насчитывается 400 000 печатных изданий, из которых – 55490 томов на французском, английском, греческом и итальянском языках: все эти книги в космополитический период жизни города были частью научных собраний. До 1950 г. переплеты были кожаными, позже на смену пришел молескин. Хранящееся здесь знаменитое «Описание Египта» находится далеко не в лучшем состоянии, как и множество других изданий: большая часть государственных субсидий достается новорожденному мастодонту, а сотрудники муниципальной библиотеки вынуждены держать окна залов и хранилищ постоянно открытыми из-за отсутствия кондиционеров. 5000 манускриптов уже обрели пристанище в новой библиотеке и содержатся там при должном атмосферном и температурном режиме. Теперь нужно переместить оставшееся, в том числе весьма значительную подборку иностранных газет XIX и XX вв. Не стоит забывать, что старая муниципальная библиотека располагалась в резиденции еврейского барона Элая де Меначе.
Этот город «близ Египта» когда-то был средоточием знания: нет места лучше, чтобы переосмыслить историю и попытаться понять, куда движется человечество. Остается желать одного – чтобы Александрийская библиотека преодолела все трудности и однажды снова стала маяком для всех библиотек мира. А для этого пусть под ее сводами прозвучит диалог из «Письма Аристея»[106]106
Библиотекарь Птолемея Филандора, правившего в Египте в середине III в. до н. э. (Примеч. перев.).
[Закрыть], написанного во II в. до н. э.:
«– Я слышал, что книги иудеев тоже достойны стать частью вашего собрания, – сказал директор библиотеки.
– И что же вам мешает их туда поместить? – ответил глава государства».
Приложения
Великие писатели единодушны: delenda est bibliotheca!
Знание, которое я приобрел,
Всего лишь сухой трут.
Приди, огонь,
Пожри весь этот хлам.
Фридрих Георг Юнгер
Библиокластический настрой возник на заре письменности, и высказывали его сами сочинители. Платон, Сенека и Луций не скрывали недоверия к собирателям, Эразм, Корнелий Агриппа, Рабле и Монтень тоже не одобряли пагубной страсти. Лабрюйер насмешничает над выскочками, любителями богатых переплетов, один из которых устроил ему посещение «кожевенного цеха, которое он называет свой библиотекой».
С точки зрения философской многие литераторы были готовы аплодировать александрийскому пожару: забытые – такие, как Луи Леруа, написавший в 1575 г. трактат «О непостоянстве, или О переменчивости вещей», выдающиеся, вроде наших «просветителей», и Томас Браун, высказавший в своем «Эссе о повторяющихся ошибках» («Pseudoldoxia Epidemica», 1646 г.) множество прелестных и весьма разнообразных идей: «Царство истины не знает границ, оно простирается до самого ада, и демоны вынуждены поклоняться ему».
По степени искренности и убежденности они делятся на поджигателей и иерофантов, жрецов. Первые, и в их числе Сервантес, свято верят, что героем можно стать, только не читая книг, вторые хитрят и играют с огнем.
ПоджигателиНе заводите ни духовника, ни цирюльника, ни племянницы, ни экономки, а иначе проститесь с независимостью. Если же, не приведи Господь, в вашем доме нашлось место для всех для них, тщательно скрывайте место, где держите свои книги. Великий роман «Дон Кихот» увидел свет четыре столетия назад, но и сегодня сердце обливается кровью, когда читаешь главу VI, где вышеперечисленные персонажи устраивают подобие судилища, вероломно воспользовавшись заслуженным отдыхом идальго. «Священник попросил у племянницы ключи от комнаты, где хранились книги – виновники всего несчастья. В сопровождении экономки все направились в эту комнату. Там лежало на полках около сотни толстых и еще много маленьких томов в отличных переплетах»[107]107
Цит. по: Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. В переводе Н. Любимова. Л., 1962. (Примеч. перев.).
[Закрыть]. Мастер Николас передает священнику каждый том, и тот комментирует, прикидывает и решает, племянница восклицает, что нужно сжечь все книги, а экономка швыряет их в окно. Пройдоха-священник не забывает о своих интересах, прибирая к рукам лучшие творения. «Отдайте-ка ее мне, кум, она радует мое сердце больше саржевой флорентийской сутаны». «В эту ночь экономка сожгла все выброшенные во двор книги, а также и те, что оставались в доме». Причем последние – не известно даже и сколько – без суда и следствия, поскольку «часто, очень часто доброе страдает из-за злого». На следующий день дверь в библиотеку заложили кирпичом и тщательно замуровали. А Дон Кихоту злые женщины сказали, что ночью прилетел волшебник на драконе и все унес – и комнату, и книги. Странствующему рыцарю оставалось одно – отправиться в странствие.
«Все книги убили меня, но одна позволит жить. Я был Призраком при жизни и обрел плоть в смерти».
Александр Арну (1884–1973)
«Песнь о смерти Дон Кихота»
XVIII в. «воспламенил» Жан-Жак Руссо в «Рассуждении о науках и искусствах», порадовавшись огню, сгубившему легендарную Александрийскую библиотеку, ибо «печатание книг привело к ужасным беспорядкам в Европе, и зло с каждым днем только усугубляется». Друг Руссо Дени Дидро идет по его стопам, оправдывая «китайских императоров». Великий мечтатель Луи-Себастьен Мерсье, лучше других ощутивший утопичность идеи, ринулся в пробитую культурную брешь. Сказочник, автор шестидесяти пьес для театра, сегодня Мерсье больше всего известен своими «Сценами парижской жизни» (1781 г.), где он выносит приговор королевскому собранию книг, ибо «разум здесь теряется среди множества никчемных книг, которые занимают столько места, что путают память Библиотекаря и тот не может расставить их по порядку. Каталог составляется вот уже скоро тридцать пять лет и лишь усиливает хаос». А вот еще цитата: «Устрица в раковине, мирно покоящаяся на своем камне, разумнее этого Доктора, который насочинял шесть тысяч страниц вздора и бахвалится тем, что объял всемирную науку… Хочется «принять» противоядие – почитать Монтеня – и бежать со всех ног». Десятью годами раньше Мерсье – ему тогда не было и тридцати – описал в книге «2440 год» скромный царский архив как «маленький кабинет, в котором было лишь несколько книг, показавшихся мне не очень толстыми». «Дело в том, – объясняют герою библиотекари будущего, – что мы собрали в долине все книги, которые сочли легкомысленными, или бесполезными, или опасными… получилась новая Вавилонская башня… из пятисот или шестисот тысяч словарей, ста тысяч томов книг по юриспруденции, ста тысяч стихотворных сборников, полутора миллионов путевых заметок и миллиарда романов. Мы предали огню всю эту ужасную массу, принеся искупительную жертву во имя истины, здравого смысла и безупречного вкуса». XXV в. удовольствуется исключительно «нужными» авторами – Гомером, Платоном, Вергилием, Плинием, Саллюстием, Шекспиром, Торквато Тассо и, конечно, Монтенем. Ну и Руссо, очищенным от поэтичных благоглупостей.
Так родился жанр.
ИерофантыСпустившись на одно деление на шкале Абсолютного, скажем, что философская идея уничтожения библиотеки сводится к литературному наслаждению.
Гастон Башляр справедливо замечает: «Чтобы вернуться к поэтической изначальности, нужно избавиться от книг и собирателей». Все поэты-символисты получили классическое образование. Они были провозвестниками морального раскрепощения, но сегодняшний фетишизм умаляет эмоциональную силу идеи, превращая ее в штамп и выхолащивая смысл, как это случилось с Монтальбаном.
Самые знаменитые иерофанты – Борхес, Брэдбери, Канетти, Кортасар, Эко, Франс, Жид, Гюго, Хаксли, Оруэлл, Швоб, Шекспир и Шоу. Приведем несколько отрывков в хронологическом порядке их выхода в свет.
Шекспир, наполнявший свои пьесы шумом и яростью, не был чужд риторики о сожженной библиотеке. Единственный способ разрушить дом Просперо, решает он, это уничтожить его бумажную стену.
Калибан
Последний роман Виктора Гюго «Девяносто третий год» увидел свет в 1874 г., его написание сопровождалось горестными событиями в личной жизни автора (смерть дочери Адели и двух сыновей) и национальными трагедиями («Страшный год»). Это беспорядочный, бессвязный рассказ о событиях 1793 г., в котором Вандея противопоставляется Парижской коммуне, он написан в судорожной манере, интрига его схематична, но образы несравненны: пушка, перекатывающаяся по трюму «Клеймора», невероятный разговор Марата с Робеспьером и Дантоном в бистро, длинное описание сеанса библиокластии, совершаемого тремя ребятишками, запертыми в библиотеке и обреченными сгореть вместе с ней. Они играючи уничтожают «…великолепное и редчайшее in quarto. «Евангелие от Варфоломея» вышло в 1682 году в Кёльне в типографии славного Блева, по-латыни Цезиуса, издателя Библии. «Варфоломей» появился на свет с помощью деревянных прессов и воловьих жил, отпечатали его не на голландской, а на чудесной арабской бумаге, которой так восхищался Эдризи и которая делается из шелка и хлопка и никогда не желтеет; переплели его в золоченую кожу и украсили серебряными застежками»[109]109
Цит по: В. Гюго. Полн. собр. соч. Т. 11. Перев. Н.М. Жарковой.
[Закрыть].
Подобный образчик дурного вкуса заслуживает наказания, но думать так – значит предавать автора. Дети видят первый эстамп лежащей на аналое книги: святой мученик несет в руках содранную с него кожу. «Первая вырванная страница подобна первой капле пролитой крови. Истребление уже неминуемо». Получив пинок ногой, огромный том упал с аналоя: «…безжалостная расправа так увлекла их внимание, что они даже не заметили прошмыгнувшей мимо мышки». Виктор Гюго свято верит: необходимо всегда защищать «часть против целого», в данном случае – Вандею против бесчеловечной Республики, обскурантизм должен быть уничтожен. Большой эстамп с изображением святого Варфоломея – предмет культа, столь противный сердцам протестантов, – становится для писателя символом. Картинка превращается в рой маленьких белых бумажек («– Бабоцьки!» – восклицает маленькая Жоржетта), которые кружатся в воздухе и улетают, подхваченные ветром. Гибель «Евангелия от Варфоломея» становится прологом к уничтожению в самоубийственном пожаре всей библиотеки заброшенного замка Ла-Турга: книг и самого зала, где в простенках между окнами на дубовых консолях стоят бюсты забытых ныне персонажей, отличившихся в изучении потерянных творений. «Огонь по своей природе расточитель: любой костер беспечно пускает на ветер целые алмазные россыпи… Потрескивание горящих балок сопровождалось гудением огня. Стекла в библиотечных шкафах лопались и со звоном падали на пол. Было ясно, что перекрытия замка сдают. Не в силах человека было предотвратить катастрофу»[110]110
Там же.
[Закрыть]. Дети рвут жизнеописание святых, огонь шуанов уничтожает бесполезный храм эрудиции – библиотеку, у которой нет читателя. Виктор Гюго удаляется «на высокой ноте», поприветствовав становление нового мира.
«До чего ужасно было наблюдать за этим в замочную скважину! Большие, средние, совсем маленькие, всех форм и цветов, они громоздились у четырех стен, от плинтуса до карниза, на каминной полке, столах и даже на полу!..» На двери этой библиотеки крупными буквами написано: «Вход воспрещен!» Библиотека в «Аббате Жюле» – «святая святых», закрытая на ключ, где хранится «Тот» сундук. И стул. Умирая, Жюль передает состояние главе епархии, тот слагает с себя сан и приказывает тому, кто унаследовал библиотеку, сжечь сундук. На похоронах не произошло ничего «сверхъестественного и комичного», все родственники и друзья сходятся вокруг костра. Не известно, предвидел аббат Жюль, что произойдет или нет. Роман Октава Мирбо увидел свет в 1888 г., но актуальности не утратил и доныне, хотя священников стало меньше.
Если Борхес пусть запоздало и в «завуалированной» форме, но все-таки заявил, что стал новеллистом после прочтения «Мнимых жизней» Марселя Швоба, то Андре Жид так никогда и не признал, что его неудобоваримые «Яства земные» – беззастенчивый плагиат тонкой «Книги Монеля».
Сочинение Швоба, вышедшее в 1894 г., призывало читателя (читательницу) забыть знания и правила: «Построй дом своими руками и сам же его и сожги… предай свои писания муке страстей… Ты сотрешь левой ногой след правой». Тремя годами позже Жид приказывает: «Ты должен сжечь в себе все книги, Натаниэль». И добавляет in fine: «А теперь выбрось мою книгу». Потенциальные покупатели приняли эту фразу за руководство к действию: за десять лет было продано всего пятьсот экземпляров «Яств», да и то с трудом, а книги Марселя Швоба шли нарасхват. Потом все изменилось. И может измениться снова.
В 1901 г. в пьесе «Цезарь и Клеопатра» Джордж Бернард Шоу раскрыл александрийскую тайну, получив наконец «признание» Юлия Цезаря:
«ЦЕЗАРЬ. – Теодот, я и сам писатель. И я скажу тебе: пусть лучше египтяне живут, а не отрешаются от жизни, зарывшись в книги…
ТЕОДОТ (Потину). – Я должен идти спасать библиотеку. (Поспешно выходит.)»[111]111
Цит по: Б. Шоу. Избранное в 2 т. М.: Художественная литература, 1956. Перев. М. Богословской и Св. Боброва.
[Закрыть]
В 1924 г. сюрреалисты опубликовали свой первый групповой манифест. Назывался он «Труп» и был, по сути дела, страстным панегириком на смерть Анатоля Франса. Они упрекали члена Французской академии не столько в его эстетской снисходительности к левому центру, сколько в том, что он тратил свой талант на пошлые сюжеты. Родившийся в семье книготорговца будущий нобелевский лауреат жил жизнью библиотечного ребенка; библиотека была, по сути, главной темой многих его произведений, от «Преступления Сильвестра Боннара» до «Восстания ангелов». Герой «Харчевни Королевы Гусиные Лапы» (1893 г.) алхимик Астарак собрал библиотеку, «в сравнении с которой королевская библиотека – лавчонка с книжным хламом…». «Ежели все эти строчки, выведенные на бессчетных листах бумаги и пергамента, вошли бы нерушимым строем в ваш мозг, сударь, вы узнали бы все, все бы могли, стали бы повелителем природы и гончаром вещей; вы держали бы весь мир у себя в щепоти, как держу я между большим и указательным пальцами понюшку табаку.
С этими словами он протянул табакерку доброму моему наставнику.
– Вы весьма любезны, – промолвил аббат Куаньяр»[112]112
Цит. по: Анатоль Франс. Собрание сочинений в 8 т. Т. 2. М., 1958. Перев. Н.М. Жарковой.
[Закрыть].
На последней странице этой поучительной сказки большой ребенок Анатоль Франс сводит счеты с матерью-кормилицей своего воображения:
«Густой дым столбом поднимался над замком. Дождь искр и пепла обрушился на меня, и я вскоре заметил, что одежда моя и руки покрылись копотью. С горестью подумал я о том, что сажа, наполнявшая воздух, – это все, что осталось от множества великолепных книг и бесценных манускриптов, доставлявших радость доброму моему наставнику… Я понял, что в эти минуты умерла и часть моего существа. Поднявшийся ветер раздувал пожарище, и пламя завывало, словно пасть прожорливого зверя… И тогда я с ужасом различил высокую темную фигуру г-на Астарака: пробираясь по краю крыши, алхимик кричал громовым голосом:
– Возношусь на крыльях огня в пределы божественной жизни!
Едва произнес он эти слова, как кровля рухнула с ужасающим грохотом, и гигантские языки пламени поглотили верного почитателя саламандр»[113]113
Там же.
[Закрыть].
Мы часто забываем, что получивший известность в 1970 г. великолепный роман «Ауто-да-фе» был написан в конце 20-х совсем молодым человеком и назывался «Die Blendung» – «Ослепление» или «Помрачение». Время появления и название подчеркивают пронизывающий его насквозь экспрессионизм. Роман Элиаса Канетти входит в число самых страшных литературных вымыслов. Герой романа китаист Кен живет в Вене, у него так много книг, что он закладывает окна кирпичами, чтобы поставить дополнительные стеллажи. По мере того как вокруг Кена смыкается библиотека, растет и пугающая власть над ним его экономки Терезы, на которой он по непонятной причине женился. Роман тяготеет к гротеску, действие разворачивается медленно, а ледяной юмор автора так зыбок, что кончится все может только убийством, безумием, пожаром. Название книги содержит намек на разгадку, процитируем же три последние строчки романа: «Он устанавливает стремянку в центре комнаты, там, где она когда-то находилась. Взбирается на шестую ступеньку, наблюдает за огнем и ждет. Когда языки пламени наконец добираются до него, он начинает смеяться в полный голос, как никогда прежде не смеялся».
«Книга о будущем интересует нас в одном случае – если изложенные в ней пророчества выглядят осуществимыми». Так в 1946 г. высказался в своем романе «О дивный новый мир» Олдос Хаксли. Книга была издана в 1932-м, и жизнь успела подтвердить некоторые высказанные в ней рассуждения о тоталитаризме. Другие описанные в романе методы и события, конечно, абсолютно нереальны: никому не придет в голову, показывая детям книги, подвергать их электрошоку или травить «две тысячи фанатиков культуры серным дихлорэтилом».
Немыслим был бы и такой диалог:
«– А почему запрещен? – спросил Дикарь. Он так обрадовался человеку, читавшему Шекспира, что на время забыл обо всем прочем.
Главноуправитель пожал плечами.
– Потому что он – старье; вот главная причина. Старье нам не нужно.
– Но старое ведь бывает прекрасно.
– Тем более. Красота притягательна, и мы не хотим, чтобы людей притягивало старье. Надо, чтобы им нравилось новое»[114]114
Цит по: Антиутопия XX века. М.: Книжная палата, 1989. О. Хаксли. О дивный новый мир. Пер. О. Сороки.
[Закрыть].
Одного из учеников Хаксли в Итоне звали Блэр. Он не слишком усердствовал в учебе, уехал в Бирму, служил там в полиции, был клошаром в Париже, сражался на стороне республиканцев во время Гражданской войны в Испании, отличился в сражении при Теруэле и в конце концов стал литературным критиком в маленькой левой газетенке. Выбрав в качестве псевдонима название любимой реки – Оруэлл, – он начал зарабатывать деньги сатирой на коммунистическое государство. В 1944 г. вышел его роман «Скотный двор» («Ферма животных»). Пятью годами позже увидела свет знаменитая антиутопия «1984». В 1950 г. Джордж Оруэлл умер от туберкулеза. Роман-антиутопия «1984», разоблачающий атмосферу всеобщего страха и духовного подавления, царившую при нацистах в Германии и в сталинском СССР, пользовался неизменным успехом у многих поколений читателей, выражения «Большой Брат» и «новояз» вошли в обиходный язык. Герой романа живет в мире, где «охота на книги и их уничтожение весьма тщательно велись не только в пролетарских кварталах, но и повсюду в городе. Маловероятно, что где-нибудь, например в Океании, мог существовать хоть один экземпляр книги, отпечатанной до 1960 года». Его задача – открывать архивы по мере «надобностей момента. Вся История была подчищенным палимпсестом, который неоднократно переписывали, а потом переиздавали, даже не упоминая внесенные изменения». Очень жаль, что Джордж Оруэлл не дожил до девяноста лет и не написал послесловия к своему бестселлеру, учитывая потрясающие возможности, привнесенные в мир оцифровыванием и Интернетом.
«Сегодня книги не сжигают», – неосторожно восхищается автор предисловия к «451° по Фаренгейту». Конечно, сжигают повсюду в мире, и современное состояние знаний наводит на мысль, что пожары разгораются все чаще. Незамысловатый роман сделал Рея Брэдбери знаменитым и уже в 1953 г. стал культовой книгой интеллектуалов, задыхавшихся в реакционном пуританском воздухе Америки тех лет. «Жечь было наслаждением. Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь пожирает вещи, как они чернеют и меняются». Так начинается роман Брэдбери. Станет ли пожарный-пироман Монтаг мыслить иначе? «Зачем мне читать?» Многие наверняка знают наизусть отдельные куски этой книги:
