Текст книги "Война"
Автор книги: Людвиг Ренн
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Мы стояли утром вокруг полевой кухни и пили кофе. Я показал Экольду на дом над каменоломней.
– Его что – вчера сожгли? Еще только накануне ночью мы его обыскивали. Жутковато было.
– Вы, надеюсь, не ночевали там? – воскликнул Экольд.
– Нет, а почему ты спрашиваешь?
– Так вы же побывали в разбойничьем притоне! Там, сказывают, нашли часть амуниции двух гусар. А коней они выгнали на луг. Но их опознали по свежим клеймам.
– А что сделали с этими людьми?
– Что – расстреляли, а усадьбу сожгли.
Вот так это все мне и представлялось ночью. Но чтобы все так-таки и сошлось, казалось невероятным. Мне как-то не верилось – может, не про эту именно усадьбу шла речь?
На ту сторону саперы перевезли нас на пароме из двух понтонов. Они перевозили всю ночь, но и сейчас еще гребли что надо.
Пленные французы в голубоватой форме стояли на том берегу и безучастно смотрели вокруг.
Мы построились и зашагали по берегу Мааса. На железнодорожном полотне и в садах сооружены были укрепления с бойницами. С нашего берега этого, понятно, видно не было.
Солнце припекало нам спину. На дороге валялись французские ранцы, кепи, гамаши.
– Тут кто-то даже свой мундир потерял! – сказал Цише.
– А там винтовка валяется, – сказал унтер-офицер Пферль. – Им бы только ноги унести. Такое войско скоро перестанет быть боеспособным.
Чем выше подымались мы в гору, тем больше валялось повсюду вещей: шинели, брюки, башмаки, винтовки, штыки и помятые синие походные фляги. Вот это была победа!
– Тут валяются пачки патронов, – сказал лейтенант. – Подберите их и выкиньте в первый же ручей. Не то проклятые бельгийцы подберут и будут нас поодиночке подстреливать.
– Господин лейтенант, может, и винтовки сломать? – спросил Эрнст.
Мы попытались отбить у винтовок приклады. Но дерево оказалось слишком крепким. Потом попробовали сбить мушки. Но и они сидели чертовски прочно.
Справа, в лощине, стояли четыре брошенных орудия, а на дороге – повозка с боеприпасами и перед ней, в спутанной упряжи, – три павшие лошади.
Мы все лезли в гору и такого нагляделись, что аж в жар кидало. И еще я видел то, что могло бы меня радовать: брошенные снаряды, груды винтовок, одеял. Но радоваться я уже не мог. Исподтишка подкрадывались воспоминания о том, что было вчера. Так ли это было, как грезилось мне в мечтах о моем первом сражении? Разве не жаждал я геройства? Вынесу, мол, офицера из-под огня или заколю какого-нибудь чернявого в смертельной схватке? Почему выпало мне на долю пережить нечто мерзкое? Сперва драпанул, пусть всего лишь за дом, но ведь это было первое, что я сделал на поле боя! А потом выставил себя на посмешище – стал палить в стену каменоломни! Как же могло так получиться? Ну разве мог враг сидеть за стеной каменоломни!
Мне не хотелось больше об этом думать. Хотелось все забыть. Но оно снова всплывало в памяти, и с каждым разом мне становилось все более тошно.
Мы проходили через выгоревшую почти дотла деревню. Кое-где в сожженных домах еще тлели балки. Оттуда несло гарью. Ребенком я видел пожар в соседней деревне. Там горел скот. Но здесь было другое. Тут горели люди.
– Там кто-то лежит внутри, – сказал Цише.
Я оглянулся, но мы уже прошли мимо.
Вдруг вечером совсем рядом раздался пушечный выстрел. Головная колонна остановилась. Лейтенант Фабиан – он шел в то время пешком – побежал вперед посмотреть. Через несколько минут он вернулся.
– Проклятые бельгийцы стреляли из дома в голову нашей колонны. Убит лейтенант и еще трое. Они так хорошо забаррикадировались, что пришлось подкатить пушку и бить по дому прямой наводкой.
Мы шли и весь следующий день. Снова горящие деревни, и снова бельгийцы стреляли оттуда по нашим. Снова тлеющие, перекрытия, рухнувшие крыши, смрад от сгоревших трупов. Меня с души воротило от этой страны. Я уже не питал злобы к бельгийцам – во всяком случае к большинству из них, но я стал их бояться и бояться войны, этой гнусной бойни, порождающей ненависть к людям. А что ждет нас во Франции?
Мы приближались к французской границе. Горящая деревня. Вдруг рядом со мной рушится кровля. У моих ног взметнулись вверх искры, и обдало таким жаром, что мы припустились бегом.
Потом мы вступили в небольшой лес. Фабиан изучал карту. По другому краю леса проходит французская граница.
Мы выходим из леса. Перед нами – залитая солнечным сиянием – раскинулась деревня. Мы входим в нее. На крылечках стоят люди; у них вполне дружелюбные лица. Итак, это Франция.
Ле МонСправа, невдалеке, виднелся прямоугольник тощего елового леса. Все остальное кругом – бурая земля в лучах солнца да прямо перед глазами, в пыли – походная колонна. Так было с самого утра.
Порой мы останавливались. Затем шли дальше.
Вдали урчали пушки.
Пот не лился – только увлажнял пыльное лицо. Винтовка давила на плечо. Руки набрякли.
У дороги стоял дом, двери и окна его были распахнуты. Видна разворошенная постель. На столе – посуда, стаканы. Перед крыльцом – разбитые бутылки, стулья. Жители бежали от нас.
Мы вошли в лес. Дорога прямая, как стрела. Слева, грохоча, промчалась на рысях артиллерия. Справа остановилась колонна с боеприпасами. Мы ковыляли посредине, едва передвигая натруженные ноги.
Артиллерия остановилась, а колонна с боеприпасами тронулась вперед. Оттуда прискакал офицер связи и стал пробиваться дальше. Артиллерия открыла огонь. Мы шли всё вперед.
Солнце скрылось за деревьями. Лес затянуло черной рваной пеленой тумана. Снова рысью промчалась артиллерия, оглушая грохотом металла. Лошади в сумраке казались движущимися глыбами.
Впереди внезапно остановились. Мы натолкнулись на передних и тоже стали. Присесть в темноте на землю не получалось – так зажало нас между лошадьми и повозками.
– Попить есть? – спросил Сокровище, еле ворочая языком.
Я отстегнул фляжку, подал ему. Потом и сам попил. Вода была теплая и какая-то вязкая.
Мы стояли. Кое-кто все же лег или сел. Потом мы двинулись дальше.
Внезапно я налетел на идущего впереди. Опять остановка. Мы опускались на землю, вставали, снова шли.
В лицо мне дохнуло прохладой. Впереди мерцающий красный свет, а вокруг непроглядная тьма. Стена леса раздвинулась. Мы наткнулись на железнодорожные рельсы. Слева показался дом. За ним мы свернули на луг.
– Господа командиры взводов! – тихо позвал лейтенант.
– Господа, мы остановимся на ночлег вблизи расположения французов. Перед нами лишь отдельные посты. Спать будем с винтовкой в руках, огня не зажигать и никакого шума!
Между тем подоспела походная кухня. Наверху, заслоненная подносом, стояла керосиновая лампа.
Нам передали под нашу охрану пленного. Он сидел на круглой куче соломы и как зачарованный поглядывал на походную кухню. Ему было, пожалуй, за тридцать, и уже каждый в роте знал, что у него трое детей, и живет он под Парижем, и что французам осточертело все время бежать. Я подумал: типичный городской обыватель: все знает и ничего не понимает. И вдруг ощутил жгучую ненависть ко всем болтунам – в том числе и к нашим, к тем, кто его обхаживал, лишь бы с ним потрепаться. Он сидел на куче соломы, все это ему нравилось.
Ко мне подошел лейтенант:
– Вам нужно установить связь с соседним полком. Мне необходимо знать, где находятся ближайшие посты.
Я пошел с Цише и Ламмом. Стлался легкий туман, и было сыро. Справа высился лес. На стороне французов, слева, он редел. Где-то неподалеку прогремел винтовочный выстрел. Должно быть, стрелял кто-то из наших часовых.
Мы заметили неподалеку освещенные окна. Оттуда доносился шум. Подойдя ближе, мы увидели перед домом вынесенные оттуда стулья и стол. За столом играли в скат. Из дома неслись громкие голоса.
– Где ближайшая сторожевая застава? – спросил я.
– Здесь, в доме, – буркнул один, продолжая играть.
Я вошел в дом и столкнулся с капитаном.
– Я прислан для установления связи. Требуется выяснить, где расположены ближайшие посты.
– Мне это неизвестно. Узнайте в соседней комнате.
В соседней комнате сидело и стояло много народа, среди них младший фельдфебель; все пили красное вино.
– Я связной. Должен выяснить, где расположены ближайшие посты.
– Наши посты стоят примерно в четырехстах метрах отсюда, вероятно, примыкают к вашим постам. Проверьте сами. – И он продолжил свой рассказ. Собравшиеся смеялись. Я вышел.
– Мы сейчас пойдем вперед к постам. – Возможно, минут десять назад я бы не принял решения так быстро. Мне понравилось, как бодро южные немцы чувствуют себя на войне. Почему же мы все такие угрюмые?
– Шшш, – зашипел Цише и показал вперед и влево. Вспышка – и выстрел прокатился по долине.
Мы подкрались ближе. Там стояли двое.
– В кого вы стреляли?
– Что-то там впереди движется.
Я пытался что-нибудь рассмотреть. В низине горел небольшой костер.
– Что это, французские посты?
– Да, они, видно, очень устали и не смогли продвинуться дальше. Должно быть, разожгли костер, ведь у них нет походной кухни.
Теперь немного левее я увидел сквозь туман еще одно мерцание, покрупнее, но менее отчетливое… Над нами просвистела пуля. Мы повернули назад к дороге. Что-то большое темное двигалось нам навстречу. Оно протяжно мычало.
– Может, подоим корову? – шепнул Ламм.
– Нельзя. Вы что, не слышите, как она мычит?! У нее молоко перегорело. Давно не доена. Только тронете за вымя, она вас, знаете, как лягнет!
– Так что – неужто ничего нельзя сделать?
– Нет, не сегодня-завтра она подохнет. Тут гибнет так весь скот, ведь люди-то бежали.
Я отрапортовал лейтенанту Фабиану.
Тьма-тьмущая, туман и дождь. Рота храпит. Вонь нестерпимая. Я ощупью разыскивал себе место. Вот, похоже, Сокровище. Рядом – свободно, но там, на плащ-палатке, скопилась лужица воды. Верно, Сокровище накрыл палаткой солому, чтобы не намокла. Я протиснулся туда. Под плащ-палаткой лежала моя шинель. Я надел ее и завернулся в плащ-палатку. В правую руку взял винтовку. На чем это мы лежим, почему такая вонища?
Дождь капал мне на веки. Где-то рядом мычала корова. Прогремел выстрел. Капли дождя мешали мне. До сих пор нам везло – дождя не было.
Я повернулся на бок. Теперь дождь капал мне в ухо. Я прикрыл ухо кепи. Ух, какая вонь.
Я проснулся от рева. Корова чуть было не наступила на нас. Бедное животное, страдая от боли, искало помощи у людей.
Один за другим прогремело несколько выстрелов.
Хмурое утро, густой туман. Я немного поворочался. На руку мне потекла вода. Было совсем тихо, и я снова заснул.
Опять проснулся. Различил в тумане Цише: он возился со своей плащ-палаткой. Я поднялся. В складках моей плащ-палатки скопилась вода. Шагов за восемь уже ничего не было видно. От сырости наши вещи стали жесткими и холодными. Поодаль лежала дохлая корова.
– Мы спали во французских отхожих канавах, – буднично сообщил Цише.
В походной кухне мы получили кофе. Пленный француз все еще восседал на своей куче соломы. Нам сидеть не хотелось, и мы ходили взад и вперед.
В одном из домов Цише отыскал для нас местечко. Я сел в углу на пол и заснул.
Загрохотало. Я вскочил. Все суетились.
– В ружье! – слышалось снаружи.
Две шрапнели разорвались над соседним домом. Лошади рванули в сторону, и постромки перепутались. Мы хватали винтовки и вещи.
– Всем взводам развернуться в цепь! – закричал лейтенант.
Ламм побледнел, вид у него был жалкий.
Мы развернулись в цепь вправо, по ярко-зеленому лугу. Меж облаков проглянуло солнце. Внизу, в долине, еще стелился туман.
Шруп! Шруп! – прошелестело над нами.
– Ложись! – закричал младший фельдфебель Эрнст. Мы бросились в мокрую траву. Слева стояло дерево.
Наш командир отделения унтер-офицер Пферль залег за его толстым стволом.
Фтт! Фтт! – повизгивали над нами шрапнели.
Слева, впереди, метрах в десяти от нас, над лугом повисло облачко дыма: шрапнельный снаряд разрывается довольно далеко от нас и только выплевывает на луг осколки.
Вот и еще один для нас! Что-то прожужжало над нами. Живот и бедро у меня уже насквозь промокли в траве.
Впереди справа снова облачко! Оно превращается в кольцо дыма. Горбина луга мешает заглянуть в долину, где, должно быть, залегли французы.
Четвертая шрапнель разрывается еще дальше справа! И еще одна слева – и уже ближе! Если они так будут шпарить то слева, то справа…
Так! Меня слегка ударило в грудь. Третья пуговица мундира чуть вмята. Я» шарю в траве.
Справа еще разрыв! А вот и осколок. Еще горячий. Еще шрапнель много правее. Я прячу осколок в правый карман кителя. Что будет дальше?
Теперь слева. Совсем уж близко. Кто-то заскулил. Сейчас попадет сюда.
Брамм! Я ощущаю волну горячего воздуха. Но я цел. Смотрю налево. Альберт глядит на меня.
– Я ранен в левую ногу. Мне отходить назад? Шрапнель справа.
– Погоди, пока не увидим, где ляжет следующая. Еще разрыв справа! Теперь все должно решиться.
Я смотрю влево.
Так, позади нас!
– Лучше оставайся пока здесь.
Я оборачиваюсь. По дороге позади нас везут орудия. Там угодило прямо в лошадей. Люди мечутся в суматохе. Меж тем огонь передвинулся назад и вправо.
Снова облако слева впереди. Так же, как вначале. Чувство страха растет.
Впереди второй разрыв!
Третий!
Четвертый!
Теперь ближе! Один!
Два!
Три!
– Взвод Эрнста! Вперед! Марш, марш! – орет младший фельдфебель.
Я вскакиваю и бегу. Ограда из колючей проволоки. Заношу ногу. Второй ногой зацепился. Переваливаюсь. Вырван клок штанины. Мы подбегаем к крутому склону.
– Ложись! – орет Эрнст.
Я осматриваюсь. Куда теперь ложатся снаряды? Из долины со свистом летят пули.
– Прямо впереди в кустах французы! Прицел девятьсот – огонь! – орет Эрнст.
Внизу кусты еще в тумане. Но здесь уже светит солнце. В кустах ничего не заметно. Я целюсь в самый густой куст и стреляю. Кругом трещат выстрелы.
Надо мной жужжит! Пролетело.
Пока целюсь, считаю.
Три!
Четыре!
– Унтер-офицер Пферль! – кричит Эрнст. – Вперед! Черт побери! Пферль все еще лежит за деревом и не двигается.
Раз! Снова недолет.
– Унтер-офицер Пферль! – орет Эрнст во все горло. Два!
– Отделениями вперед! – орет Эрнст.
Три!
– Отделение Ламма! – кричит слева от меня вольноопределяющийся. – Встать, вперед, бегом марш!
Мы бежим, Ламм впереди. Перед нами виднеется на каменистом пригорке узкая полоска кустарника.
– Занять позицию! – кричит Ламм. – Прицел восемьсот!
Мы залегли за камни. Да он молодец – этот наш вольноопределяющийся! А в гарнизоне его не произвели даже в ефрейторы – ни одной команды не мог подать.
– По отступающим французам! – кричит Ламм. – Прицел тысяча! Огонь!
А ведь и правда! Из кустов вылезают французы и небольшими группами ползут назад. Мы торопливо стреляем. Но, кажется, ни в кого не угодили.
Французы скрываются в лесу. Мы прекращаем огонь. Я осматриваюсь. То отделение, что было справа, уже продвинулось дальше вперед. Рядом со мной лежит Цише. Где Сокровище?
– Вперед, марш! – командует Ламм.
Мы двинулись к долине. Слева шла каменистая дорога, и на ней валялись трое убитых, а кто-то возился с ранеными. Сокровища среди них не было.
В долине мы встретили вторую роту и соединились с ней. Дорога проходила через лесистые участки. Наступил вечер, за ним – ночь.
Капитан второй роты отпустил нас, и мы пошли разыскивать свою. Нам встречались разные части, и мы спрашивали их из темноты:
– Третья рота?
И вдруг услышали:
– Людвиг?
Это был Сокровище.
Я остановился и очень спокойно спросил:
– Где ты торчал все время?
– Я продвигался с отделением правее вас, – засмеялся он.
– А где унтер-офицер Пферль? – спросил Эрнст.
– Не могу знать, господин фельдфебель.
– Теперь вы будете командовать первым отделением. А если он вернется, то больше его не получит!
Кто-то потянул меня за рукав. Это был Ламм. Я отошел с ним в сторонку. Может, он обижен, что я теперь его начальник?
– Прости, – сказал он, – что командовал сегодня вместо тебя.
– Пошел ты! – воскликнул я. – Получилось же очень здорово! Кстати, ты всегда с намерением говоришь мне «ты»? – При этом я немного смутился.
– Нет, это я нечаянно, но мне очень хотелось бы так тебя называть.
– Ламм! – позвал Фабиан.
– Слушаю, господин лейтенант!
– Ах, вот вы где! Если говорить честно, то я считал вас ни к чему не пригодным человеком со всех точек зрения! Не обижайтесь на мою откровенность! Известно ли вам, что я только что представил вас к Железному кресту? Но это между нами, не правда ли? Ренн тоже будет молчать! – И он чуть не бегом бросился от нас, чтобы мы не заметили, как он расчувствовался.
ЛюньиНесколько дней мы не получали хлеба. И в обед, и в ужин ели мясо в жидком горячем отваре. Разве было кому время почистить овощи, когда вечером в темноте мы вползали в амбар и подымались по тревоге еще до наступления дня? Как-то раз в одном городишке мы даже провели ночь на мостовой, которая и должна была послужить местом нашего ночного отдохновения, только нам забыли сообщить об этом. Ночь была лунная, лежать на камнях – холодно. Рядом со мной примостился чернобородый лейтенант; он стонал и разговаривал сам с собой, как в бреду.
Занялась ранняя заря. Прохладным утром мы шагали по вьющейся лесной дороге, наконец-то совсем не похожей на эти прямые, как стрелы, не обсаженные деревьями военные дороги Наполеона! Лейтенант тоже взбодрился. Вообще-то он здорово осунулся, и лицо стало серым, может, от грязи.
К полудню мы расквартировались. Одежду и белье развесили на солнце и вымылись у колодца. Сегодня можно было даже ноги вымыть, а ведь мы не скидывали сапог недели две, как не больше. Очень довольные, уселись мы за круглым столом покинутого дома. Цише принялся варить кофе.
– Тревога! – закричали снаружи.
Мы бросились к мундирам и сапогам. Через десять минут рота стояла на улице готовая к маршу. Где-то впереди грохотали орудия.
– Господину лейтенанту известно что-нибудь? – спросил Эрнст.
– Мне известно не больше, чем вам.
Так мы простояли целый час в полуденном зное.
Потом, с частыми остановками, двинулись вперед.
Свечерело, и уже наступила ночь, когда мы вступили в какую-то деревню. Рота остановилась там на ночлег, а наш взвод был выдвинут, в сторожевую охрану.
– Вы с отделением займете первый пост на лесной дороге, примерно метрах в пятистах впереди нас.
Мы двинулись. Ночь была темной. Я считал шаги. На трехсот шестидесятом увидел справа у самой дороги небольшую возвышенность. Там, по луговому склону, были разбросаны межевые камни. Слева начиналось хлебное поле.
На дороге, в нескольких шагах впереди нас, я поставил двух часовых. А куда остальных? В хлебах их не будет видно, но зато легко можно захватить врасплох. А если нападут на нас, им надо будет отойти вправо на возвышенность. Итак, лучше сразу расположиться здесь.
– А как нам сюда еду доставят? – спросил кто-то.
Я послал его с котелками обратно и сел на ранец.
Вчера луна взошла около трех утра, сегодня, стало быть, около четырех. Да еще облаками небо затянуло. Здесь, на юру, было прохладно и влажно. Слева в лицо задувало тихим ветерком.
Ко мне подсел Ламм:
– Ты знаешь, где французы?
– Нет. – На этом наша беседа оборвалась.
Вскоре за спиной у меня загремели котелками. Принесли, еду и кофе. Я принялся хлебать. Бульону было хоть отбавляй и телятина.
– Почему мы никогда не получаем хлеба? – спросил кто-то.
– Потому что продвигаемся так быстро, что пекари за нами не поспевают, – ответил Цише.
На этом разговор снова увял. Все, кроме Ламма, улеглись спать. Молча сидели мы рядом.
Позади чьи-то быстрые шаги. Это Эрнст. Я отрапортовал.
– В случае нападения неприятеля, – сказал он, – я вряд ли смогу прийти вам здесь на помощь: ведь наш фронт проходит несколько левее.
– А справа где расположены соседние посты? – спросил я.
– Я послал туда патруль, но они не обнаружили других подразделений. Мы здесь справа словно в пустоте висим.
– Известно ли господину фельдфебелю что-нибудь о французах?
– Нет, ничего не известно. Я пойду сейчас ко второму посту, он где-то за полем, на дороге. Спокойного вам дозора.
Мы снова сели. Здесь мы были предоставлены самим себе.
В полной тишине раздавались порой лишь шаги часового да храп позади меня.
Я хотел поглядеть на часы, но не мог различить стрелок. Ламм глянул на свои, светящиеся.
– Двенадцать почти что.
– Тогда тебе с Цинге заступать на пост.
Он разбудил Цише. Те двое улеглись спать. Я всматривался во мрак. Вот так – почти два часа просидел я с вольноопределяющимся, и не нашлось у нас, о чем стоило бы поговорить.
Я встал и прошел немного вправо. Постоял там малость. А толку что? И я пошел обратно и опять сел. Хоть бы мысли пришли какие путные! И курить здесь не положено. Я снова встал. У меня были еще две сигареты. Где бы тут закурить украдкой? В хлебах? Нет, вот те двое могут заметить.
Наконец прошли и эти два часа. Я разбудил очередных часовых и разъяснил им обстановку. А когда вернулся, вижу – Ламм опять сидит возле моего ранца.
– Разве ты не устал? – спросил я.
– Я всегда жутко ненавидел военщину, – сказал он, весь погруженный в свои мысли. – Но ведь это же нелепость, чтобы происходило что-то, в чем не было бы никакого смысла!
– Какой же должен быть в военщине смысл? – спросил я без особого интереса.
– На это я тебе тоже не сумею ответить. Но может ли наша судьба пойти когда-нибудь по иному пути?
– Стало быть, ты считаешь, что в жизни все идет к какой-то точно намеченной цели?
– Да, что-то в этом роде.
Вскоре он встал и улегся спать. Я же вначале был очень возбужден. А потом почувствовал большую усталость. Голова так и валилась на грудь…
Чтоб не заснуть, я встал и принялся ходить взад и вперед.
Никак, топот копыт?
Я прислушался.
– Ренн! – тихо окликнул меня часовой.
– Да, я слышу.
Я растолкал уснувших, чтобы быстрей их поднять.
– Занять пригорок! В ружье! Без команды не стрелять!
А сам бросился к часовым. Всадники были уже довольно близко.
– Вы двое оставайтесь в хлебах – мы возьмем их под перекрестный огонь! На дорогу не выходить! Я брошу туда ранцы – вспугнуть лошадей.
Я побежал назад и приволок на дорогу два-три ранца и одеяла – это выглядело жутковато. Потом залег с часовыми на пригорке. Топот все ближе – похоже, конников десять.
– Стой! Кто идет! – крикнул я.
– Гусарский патруль, – засмеялся кто-то.
– Осторожней! – крикнул я. – На дороге ранцы!
Они перешли на шаг, впереди ехал унтер-офицер.
– Французов не видно, господин унтер-офицер?
– Нет, впереди пустые деревни, даже мышей нет…
Мы взбодрились и болтали, перебивая друг друга. Я попросил Цише подежурить за меня и завернулся в одеяло и плащ-палатку.
Когда я проснулся, было уже светло.
За нами прислали нарочного:
– Постам вернуться на заставу.
Мы отошли. Расположились на жнивье с копнами хлеба. По дороге двигались войска. В походной кухне мы получили кофе и могли отдохнуть еще часика два. Я улегся в копну и выставил ноги на солнце.
Я проснулся. Жара меня разморила, одолела лень. Впереди непрерывно рокотали орудия.
Мы выступили. На дороге было много заторов. Артиллерия обогнала нас и остановилась. Мы топали в неподвижном, вонючем от пота облаке пыли. При малейшей задержке все ложились – так было тяжко. Гром орудий стал слышен отчетливей. Артиллерия снова проскакала вперед. Перед нами образовалось свободное пространство.
Мы пытались подтянуться. Но пространство все увеличивалось. Лейтенант ехал верхом впереди. В руке он держал ореховый прутик и постегивал коня. Но, перейдя на быстрый аллюр, конь тут же начинал спотыкаться, а потом опять тащился еле-еле. В конце концов лейтенант спешился и передал поводья денщику.
Мы взобрались на гору. Перед нами в зное простирались луга. Ни дерева, ни дома. Только далеко-далеко, в дымке, мнилось мне, висели облачка от шрапнелей. Хоть бы воды раздобыть, фляжки снова наполнить!
Кое-кто уже сидел или лежал у обочины дороги: руки и лица распухли, головы прикрыты грязными носовыми платками. Все больше становилось таких, кто не мог идти дальше.
Наконец мы прибыли в деревню и стали на отдых. Скинули мундиры, помылись у колодца.
– В ружье! С вещами! – закричал лейтенант.
Я торопливо напялил на себя рубашку и мундир и подпоясался кое-как.
– Что случилось, господин лейтенант? – спросил Эрнст.
– Французы у нас за спиной. Смотрите туда!
Дорогу, по которой мы прошли, поливали шрапнелью.
Отставшие мчались в поле.
Мы зашагали назад, наискось пересекая луг.
Тст! Тст! – дважды просвистела над нами шрапнель. Слева от нас, впереди стояли две походные кухни. Внезапно над лугом поднялось черное облако.
Храмм! – страшно громыхнуло следом.
И тут же рядом поднялось еще одно облако.
– Это гранаты, – сказал лейтенант. – Вашему взводу рассыпаться в цепь! Где залегли французы, я сам не знаю.
Мы выполнили команду. Я со своим отделением оказался на левом фланге.
Стали подыматься вверх по склону луга. Впереди – синее небо. Пули свистели над самой головой.
– Вперед, марш, марш! – командовал Эрнст.
Я пробежал несколько шагов, увидел, что люди уже больше не могут, и умерил свою прыть. Слева показалась полоска молодого ельника. Там пули ударялись о стволы деревьев. Мы крались мимо.
– Они сидят там, на деревьях! – крикнул кто-то.
Все вскинули винтовки, и пошла бессмысленная пальба по верхушкам деревьев. Двое-трое стреляли с колена, другие – лежа.
– Там же никого нет! – крикнул я.
Они продолжали палить.
– Прекратить огонь! – заорал я.
– Прекратить огонь! – заорал Ламм.
Послушались.
– Да вы поглядите туда! – в бешенстве кричал я. – Никого же там нет – на деревьях! Постыдились бы так терять голову! Вперед, марш!
Встали, пошли вперед.
Из-за этой задержки взвод разбрелся. Со мной осталась теперь, пожалуй, его левая половина. Эрнст с другой половиной взвода исчез.
Зз! Зз! – все ближе свистели пули.
Шш-прамм! – рвались гранаты у нас за спиной. Пригнулись, вот-вот достигнем высотки.
Справа на возвышенности стояло орудие. Канониры подтаскивали снаряды, вели огонь.
Брамм! Брамм! Кругом черные облака разрывов. Одного из наших отнесло назад.
Впереди кто-то крикнул:
– Не лезьте! Мы и так тут лежим друг за другом в три ряда!
Зз! Зз! Пренг, памм! Раммсс! – гремело, шипело, жужжало вокруг. Французы, должно быть, залегли возле самой высотки.
– Ложись! – зарывал я и плюхнулся на землю. Справа и впереди сплошь лежали вповалку. А что слева – я видеть не мог. Там был откос. Но вроде слева было поспокойнее.
– Перебегайте влево! – крикнул я сквозь этот грохот. Приподнялся и, пригнувшись, стал передвигаться влево. Цише – впереди меня. Остальные лежали.
– Всем влево! – скомандовал я.
Подтягивались – один, другой… Через несколько шагов мы выбрались из-под бешеного огня. Я повел их еще чуть левее. Потом мы повернули вперед. Там был совершенно пустой луг, справа деревня, она горела. Похоже, мы подошли к французам с фланга. Впереди, в долине, змеился среди ив ручей.
Зз! Зз! – вдруг зашипело впереди. Те, что залегли там, на высоком берегу ручья, казались отсюда мишенями на фоне неба.
– Занять позицию! Там, на берегу, стрелки. Прицел шестьсот! Огонь!
Я прицелился. Мишени на том берегу находились в прорези прицела, прямо как на учебном плацу.
Пули ложились передо мной в траву!
Я спустил курок. Должен был попасть, если прицел выбран правильно. Жаркая перестрелка вокруг. Просвистело над правым ухом.
Я прицелился снова. Моя мишень стала вдруг расти. Я выстрелил.
– Они отходят! – закричал я.
Мы палили им вслед как осатанелые. Один за другим они исчезали вдали.
– Вперед, марш! – скомандовал я. – Нужно их догнать.
Мы перелезли через изгородь для скота и спустились к ручью. Там, в воде, ничком лежал солдат в красных штанах. На том берегу – раненые и убитые французы.
Я перепрыгнул через ручей. Сбоку от меня кто-то черпал рукой воду и пил.
Позади затрещали винтовочные выстрелы. Рядом со мной шагал горнист Киндер.
– Труби, – сказал я ему, – чтоб наши не стреляли своим в спину!
– Что трубить? – спросил он.
– Что хочешь!
Он сыграл вечернюю зорю. Справа раздался выстрел. Оттуда, по ниве, шагали навстречу нам французы.
– Справа! – крикнул я. – Прицел четыреста! Огонь!
Я плюхнулся на землю и стал палить как бешеный.
Французы были примерно в полутораста шагах от нас. Рядом тоже палили. Впереди один свалился в хлеба. Другой вскинул винтовку и, стоя, выстрелил в нас. Они шли из горящей деревни. Мы оказались у них с фланга.
Один за другим ныряли они в хлеба. Наверняка не во всех попало. Мало-помалу я поостыл и стал целиться точнее.
Из деревни справа вышел офицер; он шел в полный рост. И упал в хлеба. Больше никого не было видно.
Я встал и увидел, как позади нас у ручья немецкие солдаты, стоя, стреляли в раненых. Я бросился туда. Это были солдаты из четвертой роты.
– Что вы делаете! – закричал я.
– Эти собаки стреляли в нас сзади! – злобно сказал один.
– И Рёле, лейтенанта нашего, они закололи в деревне, когда он лежал там раненый!
Я вернулся к своим. Их осталось всего шесть человек, среди них двое из других рот. Надо ли нам еще лезть вперед?
Подошел капитан-командир четвертой роты.
– Вы должны занять высотку впереди!
Мы полезли наверх. Ноги у меня вдруг отяжелели, и заломило плечо от непрерывной стрельбы.
На высотке, с которой нас раньше обстреливали французы, лежал черномазый в белых шароварах.
Перед нами простирались хлебные ноля. Французский отряд сгрудился там вокруг чего-то.
– По французам! Огонь!
Они бросились врассыпную. Я полез в подсумок за патронами, чтобы перезарядить. Патронов не было. В другом подсумке тоже. А обе ленты, висевшие на шее, я выбросил еще раньше, все расстреляв. Итого, значит, двести сорок патронов я пустил в ход! Да, как тут не заболеть плечу!
Солнце скрылось справа за холмы. Но все еще парило.
Подошел посыльный.
– Вам приказ: вернуться в расположение батальона.
Мы перекинули винтовки через плечо. На лугу лежали раненые. Один ковылял, и Цише подхватил его под локоть.
Французский офицер – невысокий, толстый – лежал в траве и стонал. Я хотел поглядеть, куда он ранен, но француз отмахнулся. Все же я расстегнул на нем мундир. Из правого бедра, как из водопроводной трубы, хлестала кровь. Я вытащил перевязочный пакет из кармана и сделал перевязку. Правый рукав у меня при этом пропитался кровью почти до локтя. Верно, глупо было при такой потере крови бинтовать его. Кто-то сунул ему фляжку. Он отпихнул ее.
– Думаешь, мы тебя отравим? – сказал тот и приложил ему фляжку ко рту. Француз стал жадно пить.
Тем временем остальные уже подобрали многих наших раненых. Я взялся вместе с другими за плащ-палатку, в которой кто-то стонал.
Подошли к ручью. На берегу сидели французы и жестами умоляли нас взять их с собой. Один тыкал пальцем в свою сумку для хлеба и разводил руками – нечего, мол, есть.
– У нас у самих нет хлеба. И взять вас с собой мы не можем, разве не ясно.
Быстро темнело. А в деревне полыхали пожары. Мы шли деревней. Там, куда ни глянь, лежали убитые. Вот на немецком офицере лежит какой-то алжирец. Раненый, которого мы несли в плащ-палатке, стонал при каждом нашем шаге.
