Текст книги "Война"

Автор книги: Людвиг Ренн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Битва на Маасе

На возвышенности показалась наша рота, впереди на коне – капитан.

– С добрым утром! – крикнул он. – Сегодня мы заработаем железные кресты или падем смертью храбрых!

Мы встали в голове нашего взвода. Сокровище поглядывал на меня; он был бледный и грязный.

– Как это вы очутились тут? – спросил я.

– Нас подняли ночью по тревоге, – спокойно ответил он.

Мы шли по свекольному полю. Ботва была мокрой от дождя и доходила до колен. Ноги разъезжались на скользкой свекле. Мы подошли к деревне и остановились у сарая, в котором провели ночь. Начало проглядывать солнце. Над головой у нас уже сияло синее небо.

Подскакал капитан, спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему конюху.

– Мы атакуем, – крикнул он. – Первый и второй взвод наступают, третий остается здесь в моем распоряжении!

«Где же мы переправимся через реку?» – подумал я.

– Первый взвод – рассыпаться в цепь, – скомандовал Фабиан.

Мы пошли вперед и развернулись. Мне пришлось обойти слева зловещий двор. Впереди над туманом уже четко проступал залитый солнцем горный хребет на том берегу. Справа затрещали выстрелы. Мы пришли на полого спускающийся в долину выгон, огороженный колючей проволокой. Справа от нас Фабиан уже поднялся по крутому склону. Луг был усыпан Талькой, а кое-где торчали глыбы камней. Мы перелезли через колючую изгородь.

Здесь, на краю каменного карьера, росла группа высоких, раскидистых деревьев, а за ними в глубине каменоломни мы увидели какое-то строение и еще несколько домов справа и слева. У дороги слева, за лугом, стояла фабрика с красной трубой, а еще дальше были видны воды Мааса. Там, за рекой, в тумане, позолоченный утренним солнцем, вздымался противоположный берег – с домами, садами, горными хребтами и обсаженной деревьями криво идущей вверх улицей.

Оттуда просвистело несколько пуль.

– Туман редеет, – сказал Цише.

– Здесь мы разделимся, – сказал я. – Я с этими пойду направо, а вы ступайте налево вокруг каменоломни.

Я поймал взгляд унтер-офицера Цахе. Он пошел туда, куда я велел. Я этому подивился. Мы с вольноопределяющимся Ламмом, Цише и Сокровищем побежали по узкой тропке вниз к полосе кустарника. Над головой у нас просвистела пуля. Солнце стояло как раз за нашей спиной, и французам, на той стороне, должно было слепить глаза. Тропка спускалась вниз все круче и привела на пологий луг. Мы пошли по дороге между каменоломней и строениями справа. Противоположный берег мирно покоился, озаренный солнечным сиянием.

Вот оно! Мы рванули обратно. Из каменоломни раздался бешеный треск ружейной пальбы. Пули свистят совсем рядом. Я срываю винтовку и принимаюсь палить по каменоломне.

– Это оттуда, из дома! – кричит Цише.

В верхнем этаже строения на нашу сторону выходят два окна. Все наши выстрелы попадают не в окна, а в стену. По выходит, там в окнах должны быть дырки в стеклах, раз оттуда палят.

– Сюда, за дом! – кричу я и бегу в узкий проход между домом и скалой, к которой пристроен крольчатник. Прибежали и остальные. Стрельба прекращается. Я выглядываю.

– Обормоты мы! Стреляли-то с того берега, а мы, тупицы, повернулись к ним спиной и лупим в стену, где хлопают их попадания!

Все потупились. Теперь я знал, что могу на них положиться. Но что делать дальше? Переправиться через реку мы не можем. И где остальные ребята из взвода?

Дом в каменоломне одной стеной смотрел в нашу сторону. За ним, чуть правее, у дороги стояло другое строение, а еще дальше – фабрика с красной трубой. На дорогу между этими домами вышел солдат и осмотрелся вокруг. Потом вышли еще трое и стали позади него. Загремели выстрелы. Солдаты залегли на дороге. Они вели себя еще глупее нас. Крикнуть им? Но они же не услышат! У меня защемило в груди. Солдаты все лежат. Трещат, хлопают выстрелы.

– Надо туда, к ним! – сказал я.

Сокровище, весь белый, поглядел на меня.

– Как ты это сделаешь? – спросил Цише.

– Кюветом проберусь.

– Кювет слишком мелкий, – сухо сказал Цише.

– Да ведь нужно! – сказал я и все никак не мог решиться.

Вдруг один из лежащих вскочил и побежал по дороге.

– Сюда! – крикнул ему наш вольноопределяющийся.

Тот все бежал, заслонив левой рукой лицо, прикрываясь от выстрелов. Неожиданно из укрытия выбежал Цише.

– Сюда! – заорал он что было мочи и остановился.

Цише! Я хотел вернуть его, но он вдруг как-то странно дернулся и кинулся назад.

Солдат приковылял за ним. Это был Леман.

– Мне угодило в ногу, – сказал он.

– Садись-ка на чурбан, – сказал Цише и стал перед ним на колени. – А что те?

– Лежат там на дороге. Цахе убит. Гандов-Эмиль хотел, чтобы я взял его с собой, но он не мог бежать, а они все время палят из окон фабрики.

– Из фабрики? – Я посмотрел туда. Что – снова ошибка? Вряд ли. Быть может, там неприятель? Исключено! За спиной у них была бы река и без переправы. Стало быть, проклятые бельгийцы! А если еще больше наших спустятся сюда?! Но не могут же они не увидеть убитых на дороге!

– Ренн!

Я вздрогнул от неожиданности.

– Что будем делать? – спросил Ламм.

«Разве я вел себя трусливо?» – подумал я вдруг. И посмотрел на бедро Лемана, на его рану. Может, нам надо было оставаться там и стрелять? А мы драпанули за дом! И вот Ламму пришлось мне напомнить, что идет бой и у меня должны быть обязанности. А что нужно сейчас делать?

– Нужно проникнуть в это здание, – сказал я. – Мы же ничего не знаем о действиях другой части роты. Может, нам удастся посмотреть из окон – узнать, что там, по ту сторону. Цише, у тебя кровь течет из уха! Перевязать тебя?

Он ухмыльнулся, покачал головой:

– Чепуха! – И стал бинтовать Леману бедро. Разорванная штанина болталась.

Сокровище стоял у крольчатника; он просунул сквозь решетку палец, и белый кролик обнюхивал его.

Я вскочил. Шаги! Сверху с откоса сбегает офицер, следом за ним человек тридцать. Что, если они нас увидят, – как мы тут прячемся за домом?

– Нам надо за ними, вперед! – поспешно сказал я. Цише уже закончил перевязку.

– Не оставляйте меня здесь одного! – взмолился Леман.

– У нас сейчас дела поважнее!

Тот взвод уже перед зданием в каменоломне. Мы выбегаем. Леман ковыляет за нами. Хлопают выстрелы! Взвод залег на дороге. Один-другой хотят повернуть назад.

– Туда! – кричу я и показываю на угол дома в каменоломне. Воз с сеном кособоко загораживает вход.

– Они стреляют из дома! – кричит кто-то. Опять бельгийцы! Я вскидываю винтовку и стреляю. Рядом со мной тоже стреляют. Некоторые бегут вслед за мной к зданию в каменоломне. Леман тоже. Я опять спускаю курок. Щелчок! Проклятие! Овечка! В стволе уже ни одного патрона. Кругом трещат выстрелы.

– Возьми меня с собой, друг! – просит кто-то. – Подхвати под мышку!

Я перебрасываю винтовку в левую руку и обхватываю его. Может, больно ему, но что поделаешь! Он тяжелый! Шагнул левой ногой и опять осел. Палят прямо в стену. Между домом и телегой только узкий проход. Что-то резануло по моему кепи. Голова гудит. Я волоку его. Он стонет. Мы уже миновали первое окно. Он начинает выскальзывать у меня из рук. Нога его обмякла. Я вцепляюсь в его мундир. Он сидит на нем плотно. Не за что ухватить. Кто-то мчится за угол мимо нас, без винтовки.

Осталось повернуть за дом! Готово!

Я ставлю винтовку к стене, обхватываю раненого обеими руками и сажаю, прислонив к задней стене дома рядом еще с одним, у которого из носа толстой струей течет кровь.

– Туда! – слышу я чей-то взволнованный возглас и оборачиваюсь.

– Вы что – рехнулись? Сидеть здесь!

Это унтер-офицер из другой части. Я струхнул. Но он смотрел на меня с мольбой.

– Мы выставим здесь посты! – Я хотел сказать это, как положено по субординации, но получилось резко. – Эй, Цише! Наблюдай за той стороной! Если кто покажется в окне – стреляй!

Унтер-офицер собрался с духом:

– Мы тоже выставим посты.

Я осмотрелся вокруг. Солнце освещало двор. На ногах держалось человек десять. И столько же лежало раненых на земле, и на стоявших повсюду повозках, и на разбросанных кругом инструментах. Здесь была кузница.

У моих ног, уставясь в небо, лежал Зандер. Он еще раньше спустился сюда с Цахе.

Я стал на колени возле него.

– Куда тебя?

Он поглядел на меня – лицо совсем черное.

– В живот, – сказал он и снова уставился в небо.

– Я могу тебе помочь?

Он чуть заметно покачал головой.

Я встал. Мой взгляд задержался на кронах деревьев над каменоломней – они отсюда были хорошо видны… Да, оттуда началось все то, что случилось потом. Там, наверху, я еще не трусил! Тогда еще нет. Да не трусость же это! А разве не трусость, потерять голову от двух-трех выстрелов? Прежде я палил по каменоломне, а теперь по дому! Хотя должен был бы знать, что опять впустую это. И от страха не заметил даже, что у меня в стволе нет патрона! А вот теперь передо мной лежит какой-то лейтенант, убитый. Он не струсил, погиб честно. И лежит мертвый! И так мне вдруг скверно стало!

Я выманил оттуда своих людей, а зачем? Чтобы не казаться трусом! Чтобы не казаться! Не казаться! Будто во мне не сидел страх, будто я не трусил! Мысли хлестали меня. Ведь я драпанул. А нас учили: отступать нельзя. И прятаться за дом тоже. И тут, – как обухом по голове: останься мы впереди, – нас бы убили, а для чего? Вовсе без пользы. Я только зря пожертвовал бы Сокровищем и остальными. Я за все, стало быть, в ответе, как ни поступи.

Я увидел, что Сокровище осматривает что-то на фляжке Ламма. И только тут до меня дошло, что уже какое-то время бьет артиллерия. Что-то прошелестело над долиной, загремело и тяжело раскатилось вширь, отдаваясь неумолчным гулом из каменоломни; трудно было понять – шло ли это с нашей или с французской стороны.

Я подошел к своим.

– Слушай, – засмеялся Сокровище, – у меня пробило штаны на заду, а Ламму процарапало фляжку.

Я вспомнил, что ведь и мое кепи зацепило что-то. Я снял его. С правой стороны был вырван кусок канта.

Сокровище пощупал порванное место и рассмеялся.

– А ты погляди на мой зад! – сказал он.

Ах, подумал я, ты, видать, даже не понимаешь, что здесь происходит, счастливчик!

– Где Леман? – спросил я.

– Там, позади тачки.

Я отошел от них. Нужно что-то делать! Но если впереди лежат раненые, посылать ли туда других, чтобы было еще больше раненых?

Артиллерийские снаряды шелестели над головой, глухо шмякались и рвались.

Время от времени рассыпались ружейные выстрелы или строчил пулемет. Неожиданно бабахнуло над нами по каменоломне и с силой рвануло. Я невольно пригнулся. Один из незнакомых, мне солдат схватился за руку. Рукав у него был разорван. Кто-то занялся им.

– Это шрапнель, – сказал незнакомый унтер.

– Господин унтер-офицер! – сказал я. – Может, нам занять этот дом? Мы же торчим тут без всякой пользы.

– А если там есть кто, как на той стороне?

– Из соседнего дома не стреляли – это просто померещилось.

Он покачал головой.

– Вот тому солдату пулей оцарапало нос, а он говорит, что его задело, когда он уже бежал назад.

– Так точно, господин унтер-офицер, возможная вещь. Тут еще кто-то говорил, что их обстреляли из фабрики, от которой нас заслоняет соседний дом. Если мы займем дом, то сможем, думается мне, все оглядеть и о раненых лучше позаботиться.

– Хорошо, – сказал унтер-офицер.

Я позвал Цише, Ламма, Сокровище. Цише поднял с земли какую-то железяку, подошел к двери и попытался ее отворить.

– Надо бы сперва проникнуть в кузницу, – сказал он.

Двери кузницы подались под сильными ударами сапог.

Цише принес топор и сбил замок. Мне было немного не по себе. Я взял винтовку и прицелился. Солдаты чужого унтер-офицера стояли в сторонке и только смотрели на нас.

Еще удар. Дверь распахнулась. Ламм бросился внутрь. Мне стало стыдно, и я пошел за ним. Мы оказались в коридоре, который вел через весь дом к передней двери; слева была узенькая лестница. Первая дверь справа была на запоре. Мы отворили следующую дверь и вступили в пустую кухню. Цише осмотрел плиту.

– В доме живут. Вон еще жар не остыл.

В нижнем этаже не было ни души. Мы поднялись по лестнице. Я отворил первую дверь.

Женщина лежала на широкой кровати и смотрела на меня старыми, пустыми глазами. Другая сидела рядом; она тоже уставилась на меня.

– Не надо нас бояться, мать, – сказал я.

Той, что сидела возле кровати, было, пожалуй, не больше двадцати; она начала быстро что-то выкрикивать.

– Вы знаете французский? – спросил я Ламма.

Он, запинаясь, выдавил из себя несколько слов.

Она ответила и с мольбой протянула к нам руки.

– Что она говорит?

– Старуха при смерти. Она просит дать ей спокойно умереть.

– Объясните ей, что нам ничего не надо, – мы только займем окно.

Из угловой комнаты виден был лишь угол фабрики. Сокровище высунулся из окна:

– Там горит.

Дома напротив горели от попадания снарядов. Справа, где находилась остальная часть нашей роты, все закрывала каменоломня. Я оставил своих людей наверху, а сам снова спустился вниз. В плите кто-то развел огонь и поставил кофейник. Вносили раненых. Во дворе, прислонившись к стене, очень бледный, сидел Леман. Рядом лежал Зандер, глядя в небо. Возле него образовалась лужа крови. Солнце светило ему в глаза. Верно, сильно слепило.

Я пошел звать остальных, чтобы помогли лучше уложить раненых. Спустился снова во двор и вижу – кто-то бежит по дороге.

– Сюда! – крикнул я.

– Ренн! – обрадованно крикнул тот и забежал во двор. Это был Экольд, ординарец лейтенанта. – Господин лейтенант спрашивает, как идут здесь дела. Там на дороге лежат убитые. Это кто?

Я рассказал ему.

– Знаешь, – сказал он, – у нас тоже не больно-то хороши дела. Нашего капитана убило, стреляли в спину из дома. Мы, скажу тебе, здорово обозлились. Только сперва даже подойти к этому дому не могли – такая оттуда шла пальба, – лежали внизу. Но потом сверху спустились, взяли его штурмом и поставили их всех к стенке.

– Скажи-ка, разве они не стреляли, когда ты сюда бежал?

– Да, два-три выстрела. После того как наша артиллерия стала бить по ним, они уже не так часто стреляют!

Он побежал дальше. Мы осторожно подняли Зандера и понесли в кузницу. Он не издал ни звука. Лемана посадили рядом.

Между тем артиллерийский огонь усилился и неумолчно гремел в долине.

Когда мы снова подымались по лестнице, где-то наверху вдруг раздался грохот и треск. Молодая женщина выбежала из комнаты, что-то крича. Мы бросились в угловую. Там пробило потолок, свисала дранка, сыпалась штукатурка. Стекло в окне было разбито, стол засыпан кусками извести и белой пылью.

Вошел Ламм.

– С женщинами там все в порядке. Только умирающая сидит в постели и непременно хочет одеться. Вид у нее – страшно смотреть.

Мы молчали. Грохот артиллерии заглушал все. Я вглядывался в тот берег. Там стоял дым и чад, – то ли от разрывов снарядов, то ли от пожаров – ничего не разберешь.

А нам что здесь делать? Я сел на стул. На душе у меня было скверно.

Мало-помалу я встряхнулся. Надо что-то Предпринять! Я спустился вниз посмотреть на раненых. Леман совсем сник; он тревожно всхрапывал – бледный, с открытым ртом. Зандер все так же неподвижно смотрел в небо.

Он умирает, подумал я и хотел помолиться. Но не мог.

Я вышел во двор и выглянул из-за угла. Там, на дороге, лежали убитые. Может, среди них есть просто раненые? Еще можно бы помочь. Но у меня уже не хватало духу. Слепящее солнце, гром канонады – мученье!

Я снова прокрался наверх и уселся на стул. Ламм стоял у окна и наблюдал. Страшно долог был этот день!

– Оттуда кто-то идет! – вдруг сказал Ламм. – Младший фельдфебель Эрнст с людьми.

Я встал. Да, в самом деле! Не далеко же они ушли! Чудо, что им еще не всыпали!

Я сбежал вниз. Эрнст как раз входил с двумя отделениями во двор.

– Где дом, занятый франтирерами?

Он немного кичился своей образованностью.

Я показал ему.

– Мы займем фабрику! Ведите нас!

Я принес винтовку и топор.

– Господин фельдфебель, не плохо бы гуськом, сперва за следующий дом.

Я забежал за телегу и огородик в узкий проход между скалой и домом. Задний флигель фабрики был примерно в сотне шагов от меня. Я нажал на дверную ручку. Дверь была на запоре. Я поставил винтовку к стене и обухом топора ударил по железному замку. Тут подбежал Эрнст с остальными.

– Осторожно! – крикнул я и замахнулся для второго удара: в узком проходе места было маловато. Я бил обеими руками. Ну и грохот. Дверная ручка отвалилась, загремев о камни.

Я замахнулся для нового удара. В ушах резко отдался звук выстрела. Пуля, должно быть, ударила где-то сзади, близко от меня.

– Чертовы собаки! – выкрикнул Эрнст.

Еще выстрел. И за спиной у меня какой-то шум. Теперь я уже бил слабее.

– Да расщепи ты дверь! – крикнул кто-то.

Я повернул топор. Выстрелы загрохотали чаще. Кто-то пальнул у самой моей головы, так что зазвенело в ушах. Я бил. Топор входил хорошо, но дверь была слишком крепкая. Я расщеплял топором дерево. Трещали выстрелы!

– Туда! – крикнул Эрнст, выбежал из прохода и бросился к фабрике, за ним еще кто-то. Я не обернулся и продолжал лупить в дверь. Стрельба все гуще. Мне казалось, что шпарят шрапнелью.

– Дай-ка сюда! – сказал кто-то у меня за спиной. Я отдал ему топор. Теперь пули сюда не залетали. Эрнста не было видно.

– Вышибать надо! – крикнул подбежавший.

Мы уперлись в дверь, которая уже дала трещину. Дверь с треском распахнулась. Я схватил винтовку и вбежал внутрь. Мужчина и женщина стояли в коридоре, подняв вверх руки и загораживая проход.

– Прочь! – крикнул я, отпихнул локтем мужчину, взбежал по лестнице и распахнул дверь. Двое детей стояли в комнате, их била дрожь. Мне было не до них. Еще кто-то вбежал следом за мной. Я бросился к окну. Вот она – фабрика, но полускрытая за фруктовыми деревьями. Слева за травянистым валом лежали наши и стреляли по фабрике. Верно, там был Эрнст.

– Занять все окна! – крикнул я. – Чертовы деревья!

Я выбежал из комнаты. Дети, в страхе, бросились мне прямо под ноги. Я распахнул следующую дверь.

– Сюда! – крикнул я двоим, бежавшим за мной. – Стрелять в каждого, кто выглянет из фабрики! – До чего же они все неповоротливые!

Я сбежал вниз. Мужчина и женщина все еще стояли с поднятыми вверх руками и отупело смотрели на меня. Я кинулся к окнам, выходящим на фабрику. Здесь деревья не так мешали целиться. Из верхнего окна стреляли.

Я увидел, что там, на валу Эрнст встал и побежал к нам. Двое последовали за ним. Но там оставалось еще много – сколько, понять было трудно. Я бросился к двери.

– Проклятая сволочь! – кричал Эрнст. – Поймаем их, пощады не будет! – Он тяжело дышал и прямо задыхался от ярости.

Прибежали еще двое, у одного была прострелена каска. Он снял ее, По лбу и вдоль носа ко рту потекла, кровь. Он высунул язык и попытался ее слизнуть. – Посмотрите, что там у меня! – Он нагнул голову. Волосы слиплись от крови.

– Ничего, царапина, – сказал Эрнст.

– Да мне самому показалось, что не так уж страшно, – засмеялся тот.

– Господин фельдфебель! – сказал один. – Тут у них вроде погреб. – Он показал на люк в полу. Мужчина и женщина посмотрели туда, все еще не опуская рук.

Я потянул крышку люка за маленькое железное колечко. Вниз вела узкая лесенка.

Эрнст что-то сказал мужчине. Тот убежал и вернулся со свечой. Эрнст с одним из солдат полез вниз. Мне вспомнились раненые там, на валу. Внутри у меня все кипело от бессильной ярости.

Из погреба, злобно ощерившись, вылез человек в штатском. Скверное чувство подымалось во мне к нему.

Он повернулся и презрительно посмотрел на мужчину и женщину, стоявших с поднятыми руками. Ах, до чего все это гнусно! Почему никто не сказал им, чтобы они опустили руки?

Из люка показался Эрнст. Он сунул пачку патронов под нос ухмылявшемуся мужчине. Тот пожал плечами и что-то сказал. Эрнст переговаривался с обоими мужчинами. Тот, что вылез из погреба, отвечал с презрительной ухмылкой. Другой показывал руками на лоб и на сердце и снова и снова подымал руки вверх. Во мне рос страх.

– Не о чем толковать! – сказал вдруг Эрнст по-немецки. – Расстрелять их по закону военного времени!

Этого-то я и боялся, но вдруг как-то сразу обрел хладнокровие.

– Простите, господин фельдфебель, – сказал я и сам удивился, что говорю так спокойно. – Оно конечно, война все спишет, но, может, лучше сказать им: перетащите сюда раненых, и мы покончим с этим делом. На дороге, верно, еще лежат раненые. А бельгийцы не станут ведь стрелять в своих.

Эрнст поглядел на меня, раздумывая.

– Не заслужили они этого! – Он взглянул на мужчин, напряженно следивших за нашим разговором, но, видимо, не понимавших ни слова.

Эрнст отослал их за ранеными и поставил у двери солдата, приказав: при первой попытке смыться – стрелять.

Я подошел к женщине и велел ей опустить руки. Она опустила. Но тут кто-то вошел, и она, вся дрожа, снова подняла руки.

– Мерзавцы, – зарычал часовой у двери. – Осторожней! – орал он, вскидывая винтовку. Я выглянул из-за его спины. – Бандиты! – ругался он. – Волочат раненых по земле за ноги! Ну, теперь пусть поберегутся!

Дом был слишком мал для стольких людей. А снаружи ухала и грохотала канонада.

Бельгийцы внесли раненых в комнату направо, и снова вышли.

Я поднялся по лестнице, чтобы взглянуть на другой берег Мааса. Мирно текла река в сиянии солнца. Верно, был уже полдень. Я вынул часы. Они стояли. Да, я же не спал прошлой ночью и потому забыл завести их.

Постояв, я опять спустился вниз. У человека из погреба была забинтована рука, и он ругался вполголоса. Теперь он уже не ухмылялся; стал серьезен, суров. В открытую дверь видны были убитые. Там лежал Цахе с восковым лицом и руками словно из дерева.

– Господин фельдфебель! – сказал я. – Можно мне опять наверх?

– Да, – сказал он, – вот, выпейте водки.

Я выпил. Меня удивило, что он такой приветливый; в гарнизоне он всегда держался очень важно.

На том берегу все оставалось без изменения. Я поднялся наверх. Цише и остальные радостно меня приветствовали. Я сел в углу на стул. Хорошо, что они ничего не замечали.

Все вокруг суетились, но до меня не доходило, что они там делают. Голова раскалывалась на части. В ушах шумело.

Не знаю, сколько времени просидел я так. Кто-то взял меня за руку. Сокровище повел меня к столу. Они зажарили клецки и подали к ним хлеб и кофе. Я ел молча, наклонившись вперед, чтобы не видели моего лица.

Я заметил, что Ламм часто поглядывает на меня, словно хочет ободрить. Я с недовольством взглянул на него. Но когда я увидел, сколько участия в его глазах, подо мной закачался пол. Я приник к столу и заплакал. Сокровище погладил меня по плечу. Хоть бы они не обращали на меня внимания!

Все еще в полузабытьи, я заметил, что вошел Сокровище. Верно, он выходил. Он принес свой ранец. Я был не в состоянии уследить за тем, что они там делали.

Потом он потянул меня за руку, уложил на пол, подсунул под голову ранец и укрыл своей шинелью. В голове лениво ворочались мысли: разве можно этак во время сражений? Но я уже был совсем далеко.

Я проснулся оттого, что Сокровище стоял возле меня на коленях и пытался влить мне в рот кофе.

– Как ты вымазался! – воскликнул я.

– Я тушил огонь наверху, – засмеялся он и ткнул большим пальцем в потолок.

Я встал и сел к столу. Я чувствовал себя как-то странно. Едва проснувшись, я уже вспомнил, что произошло, но теперь все воспринималось как-то по-другому. Все отодвинулось куда-то далеко. Сон освежил меня – мне стало необыкновенно легко.

Снаружи было тихо. Только в доме слышались разговоры и шаги.

Вскоре пришел приказ о сборе. Уже смеркалось. Дорога была забита людьми и повозками. Кое-где горели дома, – все больше на том берегу. Там, перед багрово зияющими провалами окон, проходили колонны – они казались непомерно огромными. Широко расползались стрелковые цепи, взбираясь на высотки. Мы одержали победу.

Рота собралась в саду и должна была ожидать там переправы. На дороге, оседлав стул и опираясь подбородком на его спинку, сидел генерал Хане, наш командир бригады, и взирал на пламя горящего дома.

Я уселся рядом с Ламмом на узкой луговой тропке у воды. Темнело. На той стороне на дорогу упал с крыши раскаленный, водосточный желоб. Влажный ветер относил искры через спокойно текущий Маас, странно серый, похожий на змею. Дальше у левой излучины отблески пожара превращали реку в огненный поток.

– Я думал, – сказал Ламм-,– что война делает человека жестче. А ты и вправду такой омерзительно мягкий? – Он встал, чуть пошатываясь, и улегся спать. Намеренно назвал он меня на «ты» или оговорился?

– А ты что – не ляжешь разве тоже спать? – спросил Сокровище. – Я забрал твой ранец с полевой кухни. Всем, кто был в дозоре, они подвезли вещи.

Мы ощупью пробрались к нашим местам. Лейтенант уже спал рядом с новым командиром отделения – унтер-офицером Пферлем. Я улегся между Цише и Сокровищем и заснул; было порядком сыро и прохладно.