Текст книги "Война"
Автор книги: Людвиг Ренн
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
I
Я ехал на фронт с большим эшелоном выздоравливающих. Куда нас везли? Путь лежал через Мец. Значит, наш полк находился снова на южной части фронта. Мы выгрузились почти сразу за Мецем и направились маршем в поросшую лесом долину. День был пасмурный и ветреный, в лесу сумрачно.
Часа через два вдали показалась гора с небольшим перелеском на вершине. Мы обогнули гору слева. Здесь, на склоне горы, раскинулась деревня.
Остановились перед большим загородным домом с садом. Несколько человек из нашего полка вышли нам навстречу и стояли, глядя на нас издали.
Меня, Хензеля и еще кого-то определили снова в третью роту.
Я вошел доложить о прибытии в ротную канцелярию. За небольшим столом, спиной ко мне, сидел лейтенант.
– Унтер-офицер Ренн с четырнадцатью выздоравливающими прибыл!
Лейтенант повернулся ко мне.
– Здравствуй! – Он протянул мне руку. Я неуверенно пожал ее, глядя на него во все глаза. Неужто это и в самом деле вольноопределяющийся Ламм?
– Разве уж я так изменился, что ты не узнаешь меня?
– Узнаю, господин лейтенант!
– Мы что – при исполнении служебных обязанностей? Что это ты меня господином лейтенантом величаешь? – засмеялся он.
Я был совсем обескуражен: как твердо звучал теперь голос Ламма! Малый раздался вширь и вообще стал совсем другим – спокойным, уверенным в себе.
Мы стали подыматься в гору к нашей квартире.
Полк стоял далеко от линии фронта, в Арденнах, занимаясь строевой и военной подготовкой, – готовился к ожидавшемуся весной наступлению французов.
На этот раз командование войсками готовило к контрудару целую армию, в ее состав входили и мы.
Состав же роты сменился полностью. Я знал только двоих-троих, да и тех едва-едва. В моем отделении было несколько бледных, худосочных юношей, очень неловких в строю. К ним прежде всего относился Бранд, у которого всегда был беспомощный вид. Самым сильным был Хензель. Он все делал очень спокойно и уверенно, но тоже не больше того, что от него требовалось. Казалось, ему даже доставляло удовольствие не делать ничего сверх заданного. Еще был среди них ефрейтор Хартенштейн – длинный, смуглолицый, выносливый; он был неразговорчив и грубоват, но прилежен. И еще – Вейкерт, лучший стрелок в роте, непоседливый и порядком болтливый.
II
Был уже апрель, но еще довольно прохладно, когда пришел приказ выступать. Ожидалось, что французы начнут наступление.
Несколько дней мы шли по лесистой горной местности. Потом вышли на голую равнину, а около полудня добрались до городка – совсем крохотного, – меньше самой маленькой деревеньки. Наш взвод занял последний дом справа на другом конце городишка. Солнце пригревало прямо как летом. Наше отделение разместилось на верхнем этаже дома в комнатушке с одним окном; под окном стояла невысокая скамейка, вроде скамеечки для ног. Мы с Хензелем уселись на нее. За окном была равнина, по ней петляла песчаная дорога, и у дороги стояли три покосившихся, еще голых фруктовых дерева. Дальше дорога терялась в степи, где не было уже ни деревьев, ни кустарников, ни холмов.
Командир взвода, стоя позади нас, смотрел поверх наших голов вдаль:
– Вот места для поэта!
Я поглядел на него с удивлением. Это был большой, сильный человек, еще не старый. Сегодня он казался усталым, лицо пошло красными пятнами. Он с тоской смотрел вдаль. Над степью стояло марево.
– Мне что-то неможется, – сказал он.
– Что с вами, господин фельдфебель?
– Не переношу переходов.
Он лег на пол, вид у него был совсем измученный. Меня удивило, что этот сильный малый, хороший гимнаст и бегун, не переносит длительных маршей.
Хензель потянул меня за рукав, и мы вышли из дома. Мы, прошли немного в глубь равнины и сели на припеке на небольшой пригорок.
– Куда вы запропастились? – к нам бежал Вейкерт. – Подан сигнал подъема по тревоге. Только что прибыло несколько человек с передовой – говорят, там дела плохи. Французы прорвали оборону и проникли глубоко в наши позиции.
III
Мы миновали равнину и добрались до жидкого перелеска. Впереди не прекращалась канонада. По небу неслись серые облака. Пронизывающий ветер налетал порывами. Мы свернули с дороги в худосочный сосновый лес. Разбили там на ночь палатки и легли спать. Ветер усилился. Я лежал возле щели между двумя скрепленными плащ-палатками. Сквозь щель свистел ветер и время от времени заносил в палатку капли дождя вперемешку с хлопьями снега. Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, и все-таки мерзли… Двинут ли нас завтра на передовую?
Утром, окоченевшие, выползли мы из палаток. От полевой кухни валил Пар и смешивался с клочьями тумана. Привязанные к соснам лошади беспокойно перебирали ногами.
Кофе лишь самую малость согрел нас. Впереди гремели пушки. Мы чувствовали себя на удивление весело, снова забрались в палатки, немного поболтали, но от усталости скоро примолкли и уснули.
– Снять палатки! Приготовиться к выступлению!
Мы быстро сняли палатки, пристегнули их, мокрые, к ранцам. Все стояли, съежившись, руки в карманах. Крупными хлопьями падал снег.
– Смотри, Альбин, сейчас начнется! – сказал кто-то.
Но никто не засмеялся.
– Ну и решето же из тебя сделают!
Трое, прижавшись друг к другу спинами, присели и снова встали.
– Может, перекинемся в картишки, Макс? Снежок – прямо благодать.
Нашлись и такие, что, усевшись на поваленное дерево, принялись играть растрепанными картами. На карты падали хлопья снега.
Другие сложили из хвороста костер. Плотный, белый дым тонул в снежной пурге. Впереди неумолчно гремела, перекатывалась канонада. У одного из костров пели.
Текли часы. Снег прекратился.
К вечеру мы снялись с места. Зачем понадобилось сворачивать палатки и шесть часов торчать тут – этого не понимал никто.
Вступили в поросшую лесом долину и зашагали дальше вниз по ручью. Долина расширилась. Лес отступил. Справа показалась большая деревня. По длинному деревянному мосту мы перешли через заболоченный ручей.
Сс-шш! – просвистело и – бах! – рядом с мостом в болото.
Быть может, этой ночью мы сменим тех, кто впереди.
Перед нами высились густо поросшие лесом горы. Мы слышали стрельбу, но ничего не было видно.
Вошли в высокий сосновый лес.
– Разбить палатки!
Уже смеркалось. Принялись соскребать ногами мокрый снег с желтых листьев на земле.
Мое отделение вместе со вторым установило одну широкую, низкую палатку, оставшиеся же плащ-палатки мы расстелили внутри и забрались под этот кров. Покачивались, поскрипывая, деревья. На палатку, с легким шуршаньем, валил хлопьями снег. Временами в опавшую листву с деревьев падали капли. Издалека долетали и другие звуки – скрип колес на дороге и разрывы снарядов – то ближе, то дальше.
Рамм! – взорвалось вблизи. Рамм! – дальше, справа. Посыпались осколки.
– Сволочи! Мне угодило в спину! – выругался Вейкерт.
– Нет ли у кого-нибудь гинденбургской горелки?
У тощего Бранда была горелка в кармане, и он зажег фитиль. Осколок задел Вейкерта рикошетом в спину, но царапина почти не кровоточила, и перевязки не потребовалось.
– Да, с этим в тыл не отправят, – сказал он. – Но дырку в мундире я все-таки заработал. Он снова натянул мундир и лег спать. Мы погасили свет.
Рамм! – это где-то тут, впереди.
Потом, после паузы, снова – рамм! – немного сбоку.
Меня потянуло ко сну. Еще раза два я слышал разрывы.
Врамм! – в палатке произошло движение.
– Что случилось?
– Зажгите свет!
– Дьявол! – ругался кто-то и стонал.
Вспыхнул огонек спички. Все оглянулись.
– Что с тобой, Альбин?
– В ногу угодило. Ну же, разрежьте сапог!
Один лежал, не обращая ни на что внимания, и только подергивал правой ногой. Его ранило в голову, и он уже ничего не сознавал. Хензель побежал за санитарами.
Утром мы остались в палатках, так как снаружи был ледяной холод, а полевая кухня еще не пришла. Артиллерийские залпы раскатывались, не прекращаясь. «Сегодня мы, похоже, и вправду выйдем на передовую», – подумал я. Мне стало не по себе.
Вечером ранило несколько человек из четвертого взвода. Когда унтер-офицер санитарной службы делал им перевязку, его тоже ранило осколком в ногу. Он, ковыляя, подошел к Ламму. Тот спокойно стоял, скрестив руки на груди. Унтер-офицер сказал с добродушной усмешкой в глазах:
– Теперь уж и меня самого, господин лейтенант, – в ногу!
Я невольно тоже улыбнулся.
Часам к шести вечера по заболоченному лугу к нам прибыла запряженная четверкой полевая кухня без первой повозки. Откинули крышку.
– Пищу получать!
Мы выстроились в длинную очередь.
Я уже наполнил котелок, когда появился связной:
– Приказ из батальона: роте выступать немедленно – вот в этом направлении!
– Закрыть котел! – распорядился Ламм.
– Но пища же не сохранится до завтра, господин лейтенант! – сказал один из поваров. – Нам придется все вылить!
– Выливайте! – холодно сказал Ламм.
Я хотел проглотить хоть ложку из своего котелка. Но обжегся. Тогда я вылил все на землю. Мы поспешно собрали свои вещи и построились.
– Сюда, через заросли ольшаника! – нетерпеливо подгонял нас Ламм.
Мы продирались сквозь густые ветки кустарника. Впереди был бугристый пологий луг и справа на холме – лес. Две роты нашего батальона уже растянулись впереди по лугу, как гусеницы. Слева шла вперед галопом батарея. Ездовые верхами настегивали лошадей.
На возвышении стоял генерал с несколькими офицерами и смотрел в бинокль.
– Это не зря! – сказал я своему командиру взвода, который шел рядом. – Здесь же собраны те части, что для контрудара!
Взводный глянул на меня пустыми глазами:
– Вернемся ли мы?
– Вернемся, – сказал я и посмотрел вперед. Но заметил при этом, что он неотрывно смотрит мне в лицо. «Каждый должен сам справиться со своим страхом, – подумал я. – Ничем я тебе не могу помочь. Не тащиться же мне из-за тебя обратно».
Спустились в галечниковый карьер. Ламм собрал командиров взводов:
– Атакуем завтра на рассвете. Поэтому с наступлением темноты продвинемся на исходную позицию.
Командиры взводов молча разошлись.
Ждали, когда стемнеет. Хензель лежал возле меня на спине на краю карьера. Солнце еще светило, но уже не грело. Над нами один за другим пролетели на небольшой высоте два немецких аэроплана. Под желтыми крыльями отчетливо были видны черные кресты.
Наконец солнце скрылось за соснами, и стало постепенно темнеть.
– Взводам приготовиться! Первый взвод, за мной! – сказал Ламм и медленно пошел вперед. Сразу за карьером лес поредел. Здесь начиналась широкая и глубокая траншея. Мы спустились в нее и стали медленно продвигаться вперед. Перед нами шла четвертая рота, и она, похоже, наткнулась на какое-то препятствие. С разных сторон раздавалась стрельба.
– Я ранен, господин лейтенант! – сказал вдруг наш взводный. На этот раз я не слышал выстрела.
– Куда ранило? – спросил Ламм.
– В ногу. – Взводный прислонился к стене траншеи.
– Скорой поправки! Первый взвод примет унтер-офицер Зандер!
Рота перед нами вдруг тронулась вперед. Быстро повернули за угол. Траншея вела круто вниз в долину. Там, внизу, ударило орудие, потом еще и еще – всякий раз через равномерные промежутки времени. Неожиданно наткнулись на завал из разбитых балок и земли. Ламм выбрался наверх справа. Метрах в трехстах перед нами что-то пылало ярким пламенем. Равномерно били как раз сюда.
Миновав завал, мы снова опрометью кинулись в траншею. Впереди бегом скрывался от нас хвост четвертой роты. Горело всего в ста метрах от нас. Ламм побежал.
Еще снаряд.
– Расступись! – крикнул кто-то. Цепочка людей бежала на нас – должно быть, раздатчики пищи – и прижала Ламма к стене. Один из них впопыхах ударил меня на бегу в грудь. Их было человек десять. Мы побежали дальше.
Брамм! – совсем рядом, впереди.
Здесь траншея стала мельче. Все вокруг почернело от гари. Я передвигался неуверенно. Горел обоз.
Проскочили мимо.
Разрыв снаряда позади нас.
Наверх по другому откосу!
– Сюда! – услышали мы голос командира нашего батальона за траншеей.
Выкарабкались из траншеи.
– Окопайтесь здесь на ночь, насколько возможно!
Здесь было два земляных углубления, глубиной разве что по колено, но достаточно широких, чтобы вместить два взвода.
– Первый и второй взвод, сюда! Оставьте место для меня, моих связных и личного состава санитарной службы! – приказал Ламм.
Появился Зандер.
– Тебе командовать взводом, – сказал я.
– Сейчас в атаку? – спросил он испуганно.
– Нет, завтра на рассвете. Тебе надо сейчас расставить отделения по местам.
Он беспомощно смотрел на меня. Я видел, что он ничего не соображает от страха.
– Хочешь, я займусь этим?
Он продолжал тупо глядеть на меня.
– Я сам распоряжусь, – сказал я.
Примерно через полчаса все мы, сбившись плотно, завернувшись в плащ-палатки, шинели и одеяла, лежали в открытой яме. Над головой – черное небо. То тут, то там загоралась звезда и снова меркла.
Воздух был влажен и словно бы пуст от холода. Хензель лежал рядом со мной, я слышал его дыхание. Он, верно, еще не спал. Неужто он не боится? Он был не такой, как я, как все другие, кого я знал. Да и Ламм тоже, кажется, не испытывал никакого страха! Что они – совсем из другого теста, почему им не ведом страх?
Рамм! – ударил вблизи снаряд.
Выше по склону еще один!
В спину мне впивался какой-то камень. Он причинял мне беспокойство, и к тому же я мерз. Может, если совсем промерзнешь, наступит успокоение и появится равнодушие ко всему? Завтра утром… Если хотя бы знать, как выглядит местность, где нам предстоит идти в атаку!
Брамм!
IV
– Господин лейтенант, ротам приготовиться к бою!
Непроглядная тьма. Все встали, никого не пришлось будить. Молча надели шинели, пристегнули скатка.
– Второй, взвод готов!
– Тебе докладывать! – сказал я Зандеру.
Стоим. Пришел командир батальона.
– Третья рота готова?
– Так точно, господин майор!
– Второй батальон идет в атаку. Мы сзади в боевой готовности… Этот день может оказаться трудным.
Мы сместились несколько вправо на темный крутой склон.
– Окопаться здесь! Нас могут накрыть артиллерийским огнем.
Мы распределились по склону. Там уже были выкопаны окопчики, примерно сантиметров в тридцать глубиной.
– Хензель, давай соединим наши окопы!
Мы отстегнули лопатки и расширили окоп. Перед крутым склоном была небольшая возвышенность, поросшая молодым сосняком. Позади нас – ровное пространство шириной в дорогу. Там переносили вправо пулеметы. А за этой полосой, по-видимому, крутой спуск в низину. Дальше в сумерках ничего нельзя было разглядеть.
Справа несколько залпов из пехотных орудий. Я увидел сквозь деревья посыпавшиеся на землю гроздья сигнальных ракет.
Затарахтели пулеметы!
Треск ружейного огня!
Рамм! Рамм! Рамм! Рамм! – позади нас в низину.
Рамм! Рапп! Рапп! Браммс, крэк, рамм! – дождь искр на земле.
Я бросил лопатку и прыгнул в окоп. Хензель уже сжался в комок слева от меня. Ноги у нас еле умещались в окопе.
Кто-то закричал.
Кто-то пробежал мимо.
Разрывы снарядов сместились выше по холму.
Я приподнял голову.
За деревьями снова рассыпался дождь осветительных ракет.
Брамм! – совсем рядом. От грохота у меня зазвенело в ушах.
Я втянул голову в плечи.
Тут я услышал какой-то странный звук – вроде бы лопнуло что-то, но на обычный разрыв снаряда не похоже.
– Ренн! – позвал Хензель.
– Да, чего тебе?
– Хотел только узнать, как ты.
Мощный разрыв совсем близко.
Я увидел, как на склоне поднялось черно-бурое облако и поплыло в сторону. Прямое попадание!
Мимо бежали люди.
Разрывы снова сместились выше и стали реже.
Кто-то подошел, заглянул в окоп. Это был Ламм.
– Хотел только поглядеть, как вы тут.
В сумерках промелькнула перед глазами его бледная улыбка.
Я поднялся и заглянул в соседний окоп, откуда донесся тогда этот странный звук. Там кто-то скулил под темным одеялом.
– Что с тобой?
Ответа не последовало. И только тут я заметил большую рваную дыру в одеяле.
Я приподнял его и увидел лицо Зандера и какое-то красное месиво… Я не хотел в это вглядываться… он умирал…
Мне надо было позаботиться о взводе.
Вейкерт сидел в своем окопе; вид его был страшен.
– Ты был здесь один?
– Нет, здесь был еще Эльснер.
– Что с ним?
– Ему разворотило череп. Все наружу.
– Он жив еще?
– Не знаю. Он так и пошел. Жуть!
Вейкерт смотрел на меня остановившимся взглядом.
Чуть поодаль кого-то перевязывали. В том отделении все были либо ранены, либо убиты.
Я оглянулся. Снова посыпались гроздья сигнальных ракет.
– В окопы! – крикнул я и бросился к своему окопу. Хензеля там не было.
Навстречу мне бежали люди.
Один держал багровую руку вверх, как факел.
Брамм! Крапп! Раммс! Пахх!
Мимо прошли два офицера. Один из них – наш полковник. Он шел, не сгибаясь. Другой боязливо озирался.
Рамм! Лап! Раммс! Карр!
Атака, похоже, не удалась!
Кругом летели осколки.
Я вжался в окоп.
Куда подевался Хензель?
Все грохотало и грохотало вокруг – то ближе, то дальше.
Серые облака разрывов проплывали над головами.
И все сильнее становился запах пороха.
Что-то ударило меня в левое колено и упало на землю.
Я схватил это и тут же отдернул руку, обжегшись.
Кто-то с криком пробежал мимо. Но не Хензель.
Осколок не причинил мне вреда – меня спасли складки сукна на колене, они смягчили удар. Значит, нужно накрыться одеялом, собрав его складками.
Я накрылся одеялом Хензеля и стал рассматривать попавший в меня осколок. Он был величиной с лезвие кинжала и с рваными краями.
Тут я услышал глухой гул, он нарастал.
Аапп!
Верно, это был тяжелый, неразорвавшийся снаряд.
Ра-ум-пах-пах!
Земля колыхнулась.
Нет, это был очень тяжелый снаряд, который разорвался уже на земле.
Крики сразу со всех сторон.
Ударило по моему одеялу.
Осколок был не больше ластика.
Запах пороха все сильней.
Я взглянул на часы. Уже целый час без передышки вели они огонь. Неужто так будет весь день? А что если… Да, пора бы уж это усвоить раз и навсегда!
Фьюуую!
Комья земли посыпались на мое одеяло.
Если ранят, тогда можно убраться отсюда. Нет… так не годится. Нужно выстоять!
Враммс! Я сжался.
И чего я испугался! Если меня… Но где же Хензель?
Вроде стало утихать.
Я выпрямился.
Еще несколько снарядов разорвалось в низине. Стало совсем светло. Похоже, собиралось проглянуть солнце.
– Вы не видели Хензеля? – спросил я Бранда.
– Нет.
Я замолчал, парализованный страхом.
– Иди-ка сюда! – крикнул Хартенштейн. – Мы там обнаружили склад продуктов с сельтерской водой и сухарями. Сухари, правда, немножко заплесневели.
Он протянул мне мешочек с сухарями.
– Ты Хензеля не видел?
– Не…
Я взял сухарь и бутылку сельтерской.
Подошел Ламм:
– В четвертой роте большие потери. Командир батальона и командир второй роты ранены.
– А что атака?
– Захлебнулась, почти все командиры убиты. В темноте они забрали слишком далеко вправо, почти вдоль французской линии. Но точных сведений пока нет. Оставшиеся в живых залегли в воронках от снарядов прямо перед французскими позициями.
– Внимание! – крикнул я. – Снова начинается! – Я опять увидел сыпавшиеся на землю гроздья сигнальных ракет.
Мы укрылись в окопах.
Над нами гудели снаряды; жужжа, градом сыпались осколки. Тяжелите снаряды разрывались, сотрясая землю, разбрасывая комья глины. Я лежал, втиснувшись в окоп, и грыз сухарь.
Может, санитары знают, что с Хензелем?
Огонь на сей раз показался мне слабее предыдущего. В десять минут первого он утих.
Я поднялся из окопа одновременно с Ламмом.
Младший фельдфебель Пёнер из второго взвода медленно приблизился к Ламму и опустился на колени. Он прижимал руки к груди.
– Господин лейтенант! – простонал он. – … Я… граната в грудь… я…
– Молчите, – сказал Ламм. – Вам не следует извиняться. – Ренн, отведите господина фельдфебеля в санитарный блиндаж!
Я взял его под руку и отвел к нижнему крутому откосу. Там я спустился ниже и помог спуститься ему. Он едва волочил ноги.
Я посадил его у входа. Здесь он все-таки был защищен.
– Никто не видел Хензеля?
– Да он здесь. Только… – зашептал санитар, – разговаривайте с ним поменьше! Ему оторвало половину зада.
– Это опасно?
– Кость, кажется, цела, но рана очень большая.
Я прошел в туннель. Хензель лежал на деревянных нарах лицом вниз.
– Хензель! – негромко позвал я.
Он повернул голову и посмотрел в мою сторону.
– Хорошо, что ты пришел. Но лучше уходи. Ты там нужен, и ты выдержишь.
У меня сдавило горло, и я не смог ничего ему ответить.
Я вышел, был яркий день. На склоне еще уцелело несколько берез.
Меня позвал Ламм. Около него уже стояли двое.
– Мы должны заново сформировать роту. Мы лишились трех командиров взводов и одной трети роты. Унтер-офицер Ренн примет первый и второй взводы, которые понесли наибольшие потери, – это будет новый взвод Ренна. Третий взвод остается за младшим фельдфебелем Трепте, четвертый примет унтер-офицер Лангеноль. Есть одно затруднение: унтер-офицер Буш по службе старше Ренна, но он только сейчас прибыл на фронт. В такой обстановке дать ему взвод я не могу. Он войдет в взвод Трепте. Я сам поговорю с ним. А вас должен предостеречь: никому не дозволяется плохо отзываться о Буше!
Я заново перестроил мои отделения и взял с собой в освободившийся рядом окоп связными взвода Израеля и Вольфа, чтобы они были под рукой для передачи донесений.
Снова начался артиллерийский обстрел.
Едкий запах гари от снарядов, грохот, летящие во все стороны комья грязи!
Через полчаса поутихло. Кругом валялись саперные лопатки, стальные каски, противогазы, поясные ремни, винтовки, ручные гранаты, ранцы, окровавленные клочья бинтов. В одном окопе осколок угодил кому-то прямо в висевшую на поясном ремне ручную гранату, и она разорвала ему живот. Другой из того же окопа бегал вокруг и кричал, как помешанный. Я велел увести его, так как он в беспамятстве мог убежать, куда угодно.
Снова завыли и засвистели снаряды.
Кто-то бежал, громко крича.
Я выглянул. Это был лейтенант Хорнунг.
– Есть здесь еще место? Там творится что-то ужасное!
– Вон рядом есть, господин лейтенант! – крикнул я.
В моем окопе место было, но мне не хотелось, чтобы он сидел возле меня.
Он укрылся в соседнем окопе и вскрикивал при каждом разрыве.
Обстрел продолжался недолго.
– Израель, ты слышал? – медлительно, как всегда, растягивая слова, произнес Вольф. – Слышал, как вопил лейтенант из второй? Такого даже наш брат себе не позволит, хотя на нас нет такой ответственности перед другими!
– Ах, заткнись! – сказал Израель.
Солнце уже садилось. И тут я опять увидел сигнальные ракеты.
Я побежал назад.
Все трещало, громыхало и сотрясалось.
З-з-з-з! – пронеслось у меня прямо над головой и угодило в низину.
Рамм! Карр! Враммс!
Я пригнулся еще ниже.
В ушах звенело.
Что-то ударило меня по каске.
Я накрылся одеялом.
Прамм! Харп! Кётш! Рум-рум-па! Ра! Хэртш! Парр!
Боже милостивый, это чудовищно!
Я сжался в комок. Если достанет – ничего не почувствуешь… никакой боли… просто – конец! Так что же тут плохого?
– Кто это здесь спит?
– Унтер-офицер Ренн, господин лейтенант! Он проспал весь обстрел, – сказал Израель.
– И он мог еще при этом спать? – сказал Ламм. Из-под одеяла мне ничего не было видно. Но я слышал, как шептались еще и другие и как все удивлялись.
Я лежал, не двигаясь, пока они не ушли. Потом откинул одеяло.
Была ночь. Надо мной поблескивали звезды. Должно быть, было холодно. Но мне было тепло и хорошо.
Мимо несли раненых. Я встал, все еще удивляясь тому, что мог заснуть.
Я услышал, как горячо говорил о чем-то Израель, и пошел к нему.
– Пока ты спал, я распорядился, – сказал он, – чтобы отделения сообщили о дневных потерях. – Вдруг он негромко рассмеялся: – Как ты можешь спать под такой грохот? Мы все стояли у твоего окопа, и рота решила, что тебя ничего не берет.
V
Около полудня Ламм вызвал командиров взводов.
– Выдвинутые вперед части полка сейчас будут сняты. Тогда мы окажемся на переднем крае. Взводам Трепте и Лангеноля занять этот крутой склон. Взвод Ренна расположится в промежутке между нашей нынешней позицией и соседней дивизией. Здесь человек, который вас проводит.
Мы выступили. Было совершенно темно. Сначала пошли вправо. Затем повернули назад в низину и зашагали напрямик, то лесом, то густым кустарником среди обломанных сучьев и воронок от снарядов. Дальше была узкая полоса луга, а еще дальше – невысокий сосновый лес. У меня возникло ощущение, будто мы то и дело меняем направление. Снова показался луг.
Наш проводник остановился и начал осматриваться по сторонам. Я видел только отдельные темные пятна, но не мог различить, что это.
– Нужно искать, – сказал проводник.
Мы двинулись дальше в тьму. На земле лежало что-то черное. Проводник нагнулся.
– Это мертвый француз, но не тот мертвяк, что валяется возле наших окопов.
Неожиданно прямо перед нами выросли березы. Земля здесь была светлая и совершенно искореженная.
– Осторожно! Тут полно гранат!
Там стояло орудие с передком, перед ним валялись убитые лошади.
Мы свернули налево, в траншею.
– Здесь блиндаж.
Я вошел. В блиндаже сидел лейтенант и с ним еще семь человек.
– Вы сменяете мою роту? Хочется надеяться, что вы окажетесь крепче меня. Вот что осталось от моей. Все, что я могу вам передать, – это пять легких пулеметов.
– У нас почти никто не обучен стрельбе из пулемета, господин лейтенант!
– А у нас вообще не было ни одного. Еще вот что: соседняя дивизия со сторожевой заставой находится в окопе приблизительно в стапятидесяти метрах справа, позади нас. Вам нужно связаться с ней. – Тут он как-то странно ухмыльнулся. – Желаю, чтобы вам больше повезло, чем нам. И смотрите, осторожнее выставляйте часовых днем, чтобы вас не обстреляли ненароком!
Он ушел и с ним семеро из его роты.
Я послал Израеля к Ламму доложить, что смена произведена. Затем выставил двух часовых и вызвал обученных стрельбе из пулемета. Их оказалось всего четверо, и все они умели обращаться только с тяжелыми пулеметами. Я выделил на каждый из трех пулеметов одного начальника пулемета и трех человек расчета. После этого у меня осталось еще три отделения под командой Хартенштейна, Вейкерта и Зендига.
– Где мы разместимся? – спросил Хартенштейн.
Блиндаж лейтенанта вмещал всего от десяти до двенадцати человек. В нем я разместил отделение Хартенштейна и осмотрелся еще раз. Окоп, в котором мы находились, был предназначен для большого орудия. В нем, накренившись, стояло тяжелое орудие со сломанным колесом.
Мы обнаружили еще один вход в блиндаж. Но перекрытие блиндажа было разбито, кругом валялись развороченные бревна.
– Здесь еще один орудийный окоп, – сказал Зендиг.
В нем оказалось два блиндажа. Мы с Вейкертом вошли в один из них. Кто-то зажег свет. Перед нами в углу, привалившись к стене, лежал человек. Вейкерт отпрянул назад. На полу – еще один, совсем скрюченный. Вейкерт с ужасом глядел на них, его люди тоже застыли.
– Не будь идиотом! – сказал я. – Надо вытащить их отсюда.
Один из солдат, иронически улыбаясь, сделал шаг вперед, чтобы взять лежавшего на полу. Я хотел помочь ему. Но Вейкерт сказал:
– Трупный запах все равно останется!
– Прекрасно, – сказал я, – тогда сами ищите себе укрытие! – И направился к выходу.
– Мы сегодня еще ничего не ели! – пожаловался один.
– Просьба к господину лейтенанту – разрешить нам использовать второй НЗ!
– А у меня так его уже нет.
– Ничем не могу помочь. Почему ты воспользовался им раньше времени?
– Так жрать-то хочется! – недовольно проворчал кто-то.
– А я вам откуда возьму?
Я вышел и направился к Зендигу. Тот уже устроился в блиндаже вместе с пулеметчиками.
С момента смены прошло не меньше двух часов. Отделение Вейкерта беспокоило меня.
Вольф отнес мои вещи к Хартенштейну и устраивал для меня постель. Мне было непривычно, что меня обслуживают.
– Израель еще не вернулся?
– Нет.
– Нужно установить связь с соседом справа. Вольф, пойдешь со мной! Хартенштейн, ты на это время примешь взвод!
Мы взяли винтовки. Выйдя из блиндажа, я встретил Вейкерта.
– Я нашел еще один блиндаж.
Он показал мне его. Блиндаж находился слева, немного в стороне!
– Выставьте и здесь часового!
– Жутковато здесь, – сказал он. – А мне выделят пулемет?
– Нужно сперва все осмотреть днем. Я не могу еще раз перемещать людей, пока не буду уверен, что это необходимо.
Я пошел с Вольфом назад направо. Но только в нужном ли направлении мы шли?
Мы вышли на луг. Там лежал еще один убитый француз. Луг поднимался довольно круто вверх, и с каждым шагом воронок от снарядов становилось все больше.
Я зацепился правой ногой за проволоку. Как видно, это были остатки разбитого проволочного заграждения.
Перед нами наискосок белел земляной вал.
– Стой! Кто идет?
– Дозор для связи, третья рота!
Окликал часовой нашего полка; он стоял в глубоком окопе. Мы спустились в окоп. В нем лежало несколько человек. Один приподнялся:
– Откуда вы идете?
По его манере говорить я понял, что это офицер. Он задавал много вопросов. Мне было неясно, чего он хочет.
– Выходит – вы впереди нас? А мы считаем себя на переднем крае.
Он направил меня дальше направо.
Здесь блиндажей, похоже, не было вообще. В окопе было полно спящих. Мы выбрались из него и оказались в высоком лесу.
Внезапно я прирос к месту. Справа темнел какой-то предмет. Я видел его отчетливо. Это был вагон, но…
Я направился к нему, все еще не понимая, в чем дело. Я уже мог дотронуться до него рукой. И все же ничего не понимал… Я шагнул ближе. Пахнуло зловонием. И тут я увидел: из вагона свисали передние ноги и голова лошади. Кругом – поваленные деревья, сучья, балки, катушки проволоки, металлические брусья.
– Здесь, верно, была конная станция, – сказал Вольф. – А вон смотри…
Он показал рукой на дерево. На толстом суку висела лошадь невиданной худобы – кожа да кости. Что же это был за снаряд, который забросил туда лошадь целиком!
Шшш-кремм! – по руинам.
Мы поспешили дальше.
Сторожевую заставу соседней дивизии мы нашли в тридцати шагах от главной траншеи, в одном из окопов, ведущих вперед. Здесь, как мне показалось, царил полный хаос.
Они находились тут уже три дня, а начальник сторожевой заставы не знал ни нашего расположения, ни линии расположения своей дивизии.
Мы повернули назад, зашагали напрямик через поле, и уже вскоре увидели наш березовый лес.
Занималась заря. Перед блиндажом Хартенштейна стояли человек десять с двумя тяжелыми пулеметами.
Навстречу бежал взбудораженный Израель.
– Господин лейтенант выслал тебе целый взвод пулеметчиков, велел передать привет и сказать, что НЗ можно съесть.
– Да где же я всех размещу? У нас только один свободный блиндаж. Но в нем двое убитых.
– Мы их выкинем, – сказал сержант – начальник пулеметчиков.
– Господин лейтенант идет! – крикнул Израель.
– Здравствуй, Ренн! – сказал Ламм и подал мне руку. – Я должен срочно поговорить с тобой и сержантом Шацем.
Он повел нас вперед и стал осматривать местность, которая теперь начала вырисовываться в предрассветной мгле. Мы находились на небольшом возвышении в середине низины. Справа – широкая гора с двумя плоскими вершинами. Они отливали удивительным бело-голубым светом.
