Текст книги "Русский Сюжетъ"

Автор книги: Людмила Третьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Однажды Фанни уговорила Николу поехать охотиться на волков, он давно обещал ей это. Но, может, дело было и не в самой охоте. Наступила зима, которая сделала мраморные громады Петербурга изящными и невесомыми. Снег, снег – разве русские понимают, какое это чудо?

«Я страшно люблю снег, – признавалась Фанни. – При виде его мне хочется кататься в нем, есть его, гладить, как самую дорогую для меня вещь. Мне кажется, что даже сама смерть под этим ослепительно-белым саваном не лишена поэзии».

Она представила, как хорошо теперь где-нибудь на воле, за городом... Охотничий костюм у нее был такой же, как и у Николы: высокие сапоги, которые она еле-еле натянула, подбитый мехом полушубок. Волосы Фанни подобрала под шапку. Компания, которая была приглашена на охоту, ее приняла за английского принца, гостя великого князя.

Ночевали в крестьянской избе. От хозяев Никола узнал, что здесь водится рысь, и тут же загорелся отправиться в лес. Сыскали провожатого и, прикорнув час-другой, поднялись еще затемно.

Отъехав в санях от деревни верст восемь, охотники пешком пошли по глубокому снегу. Фанни" то и дело проваливалась в снег, но старалась не отставать. Шли довольно быстро, и она жалела, что у нее нет времени полюбоваться этой сказкой – сказкой русского леса, бледно-голубого до самых верхушек заснеженных деревьев в предрассветном мареве.

Вдруг провожатый молча показал Николе на узкие вмятины, тянувшиеся по снегу. Это были следы рыси. Скоро они исчезли. По знаку егеря охотники остановились и стали внимательно осматривать деревья вокруг. Фанни первая заметила серый ком, приткнувшийся между ветвей со сбитым снегом.

Никола выхватил ружье, прицелился. После второго выстрела рысь, таща за собой с дерева снежный шлейф, упала в сугроб.

– Молодец! – сказал Никола. – Будем считать, что это твой первый трофей.

Но егерь уже торопил – в Павловске была приготовлена охота на волков и туда надо было поспеть до ранних сумерек. Гикали ямщики, хрипели лошади. Тройки неслись в сплошной белой пелене. Семьдесят пять верст до Павловска проскакали за три часа и успели вовремя.

Фанни стояла рядом с великим князем у опушки леса, когда мужики из ближней деревни с криками и шумом выгнали на них поочередно пять волков. Каждый из них бежал широким наметом, пружинисто выгибал спину и нырял в снег, пытаясь уберечься от пули. Это удалось только одному – раненный охотниками зверь скрылся в чаще.

Неизвестно почему, Фанни порадовалась за него. А четырех убитых волков крестьяне подтащили к ногам великого князя. Сорвав ветку с сосны, он передал ее Фанни:

– Положи ее сверху. Так полагается. Чтоб и дальше везло...

* * *

Почти каждый любовный дуэт – это, помимо упоения друг другом, еще и соперничество характеров. Поначалу, когда от страсти кружится голова, разница в привычках, взглядах не так заметна. Но потом она дает себя знать, да так, что может заглушить мелодию любви. Кому-то из влюбленных, а лучше двоим, надо чем-то поступиться. Если этого не происходит, начинается то, что зачастую называют разочарованием, концом любви. На самом деле люди, устав держать свой характер в узде, просто становятся сами собой.

Читателю, наверно, уже понятно, что Никола не относился к тем людям, которые способны изменить своей натуре ради любимого человека. Вздора, эгоизма в великом князе было предостаточно. К тому же он с молодых ногтей уверовал в собственную исключительность. Это ли не почва для конфликтов с самолюбивой и достаточно прямой по характеру американкой? И уж если они как-то поладили, то лишь потому, что Фанни признала над собой полную власть августейшего покровителя.

И все же первую скрипку в этом дуэте играла хрупкая, плохо говорящая по-русски женщина. Ей удалось найти общий язык со своим непредсказуемым возлюбленным, мало того, Николай Константинович теперь не мог помыслить жизни без нее.

Если бы родители Николы взглянули на «ужасную» связь сына другими глазами, то поняли бы, что им надо радоваться: сын в надежных руках. Фанни была не только очаровательной женщиной, но и человеком, много повидавшим и, как говорится, с головой – случай совсем не рядовой. Им бы оценить это и воспринять как указующий перст судьбы!

Обычно опытность молодой особы вызывает подозрение: неизвестно, в каких передрягах она ее приобрела. Но подле вздорного, противоречивого русского принца могла удержаться лишь та женщина, которая хорошо знала мужскую психологию. Кто сказал, что сильный пол любит властвовать? Ему вполне достаточно быть уверенным в своей власти. Вдаваться в то, насколько это соответствует действительности, у него обычно не хватает ни времени, ни способности реально взглянуть на вещи.

Фанни знала, что Никола упрям как мул. Всякое препирательство с ним приводило только к ссорам. «Да, ваша светлость!», «Ну, конечно, Николай, ты прав», то и дело говорила она. Впоследствии Фанни писала, что привыкла во всем уступать этому взрослому ребенку, но это было не совсем так: она соглашалась с ним лишь на словах. Ей никогда не изменяла уверенность, что любой спорный вопрос она в конце концов может решить по-своему.

И что же? Николе вполне достаточно было знать: его слово – закон. Ему и в голову не приходило, что в своей частной жизни он уже давно следует порядку, заведенному его подругой. Из дворца как-то незаметно исчезли прежние приятели князя, которые раньше то усаживали его за карточный стол, то увозили в злачные места. Конечно, время от времени Никола принимался за старое, но всегда, словно опомнившись, возвращался к Фанни, вроде как даже побаиваясь ее. От прежнего бесшабашного кутилы мало что осталось. Служба, приемы в Зимнем дворце, на которых ему, хоть умри, полагалось быть, и дом – такова была его теперешняя жизнь.

Этой благой перемене, безусловно, способствовал и давнишний интерес Николы к краю, где ему довелось воевать. Он всерьез увлекся ориенталистикой, и Фанни всячески поощряла занятие, способное направить мысли ее друга в правильное русло.

Никола действительно вспоминал Восток. Как драгоценность он берег привезенную из пустыни пушку, которую начальство подарило ему за блестящее проведение разведывательной операции. Стены древнего Хорезма, изящные дворцы и минареты, пленившие Николу своей неповторимой оригинальностью, Амударья и Сырдарья, катившие свои воды сквозь выжженные пески, – обо всем этом он мог говорить часами. Но ему хотелось найти практическое применение этой своей новой страсти, умозрительная любовь его никогда не привлекала. Не довольствуясь словесными восторгами и воспоминаниями, Никола решил заняться делом всерьез.

Для начала князь нашел наставника, ученого-востоковеда, под руководством которого читал научные труды, делал выписки. Его. библиотека пополнялась редкими книгами о Средней Азии. Он стал принимать участие в работе Русского географического общества. Энтузиазм члена императорской семьи оказался не напрасным: была снаряжена экспедиция по изучению вопросов судоходства в Средней Азии. К великому удовольствию Николы, его назначили начальником этого предприятия. В нем клокотали нетерпение и восторг. Фанни терпеливо выслушала целый цикл лекций о природных ресурсах этого края. Ах, сколько возможностей использовать их на благо империи! Именно так – экономически – можно крепко привязать Среднюю Азию к России.

У Николы горели глаза. Фанни в нужных местах поддакивала и восхищалась. Когда мужчина увлечен делом, женщина может быть спокойной. «Я почти все время проводила во дворце великого князя, – писала она. – Мы часто обедали вместе, катались в санях по Петербургу и окрестностям, играли на бильярде и вообще вели тихую и спокойную жизнь».

Единственным разногласием оставались огромные траты Николы. На коллекции, причем самые разные: живописи, фарфора, орденов и медалей, оружия – и так уже была истрачена уйма денег. Узнав о какой-нибудь редкости, как правило, сумасшедшей цены, великий князь нервничал и негодовал, что не располагает достаточной суммой. Подумать, стоит ли так тратиться на эту вещь, просчитать, а что будет завтра, было не в его правилах. Будь он обыкновенным человеком, и тогда бы в азарте, не задумываясь, истратил бы последний рубль. Ну что с ним было делать?

Фанни с огорчением видела: Никола уподоблялся игроку, ставившему на последнее. С его неумением сказать себе в последний момент «нет» это было опасно. Поняв, что в лице подруги он сторонника этим безумствам не найдет, Никола перестал посвящать ее в свои денежные дела. А они, если учесть устройство дворца и большие коллекции, шли не блестяще.

«Я теряла возможность следить за ним, – признавалась Фанни. – Ему уже не доставало его обычных доходов, и он принялся за экономию: вместо 40 лошадей стал держать только 14 и однажды вздумал продать всю свою коллекцию золотых медалей, драгоценных, по семейным воспоминаниям, за целое столетие». Тут уж Фанни, у которой был особый интерес к истории России, по-настоящему взбунтовалась. Она ведь столько раз любовалась этими медалями с изображениями его предков – и каких предков! Но ничего не помогло. «Как я его ни стыдила, он все-таки продал их за 3000 рублей, чтобы купить картину, приписанную кисти К. Дольчи».

Так, среди радостей и размолвок, шла жизнь. И Фанни боялась любых перемен – неважно, хороших или плохих – суеверно считая, что за всякое счастье следует платить. Ей нравилось ее нынешнее положение и то, как относится к ней Никола. Он часто расспрашивал, что пишет мать Фанни из Парижа, как растет маленькая Алиса, и даже настоял, чтобы они приехали погостить к ним.

Фанни чувствовала, что Никола готовится к важному для него шагу, что-то прикидывает, решает про себя. «Что он еще придумал?» – терялась она в догадках. И вот однажды Никола, подавая ей бумагу, исписанную хорошо знакомым ей почерком, сказал:

– Прочти и реши: подпишешь ты это или нет.

 «Клянусь всем, что есть для меня священнейшего в мире, никогда, нигде и ни с кем не говорить и не видеться без дозволения моего августейшего повелителя. Обязуюсь верно, как благородная американка, соблюдать это клятвенное обещание и объявляю себя душою и телом рабою русского великого князя. Фанни Лир».

Ну можно ли придумать что-либо более мальчишеское и нелепое: «Никогда, нигде и ни с кем не говорить»! Фанни хотела было рассмеяться, но вовремя одернула себя. За всей этой словесной ерундой она прочитала то, о чем просила его душа: «Будь верна мне».

Фанни поняла: он хочет взять ее в жены. Не торопясь подошла к небольшому столику, за которым часто писала письма в Париж. Сейчас она должна подписать отречение от всего, что было раньше: от беспутной жизни и грешных мыслей, от всего, что составляло вечный интерес самой предосудительной профессии в мире, женщины, привыкшей к свободе и самостоятельности. Обменять это на рабство! Ведь Никола правильно сказал: жена та же рабыня, принадлежащая не себе, а только дому, мужу, детям. Без согласия жить так, а не иначе, подумала она, не стоит и затевать комедию под названием «Я вышла замуж».

И Фанни подписала бумагу с такой легкостью, словно это был счет из модного магазина. Ведь все, по существу, уже случилось: она давно принадлежит Николе.

– Дай руку! Нет, не левую, правую... Это кольцо с моим именем и числом, когда мы встретились.

– Сколько уже прошло? – Фанни и вправду не помнила, как долго длится их связь. К чему это?

– Два года и четыре месяца. Сегодня у меня обручение с единственной, любимой мной женщиной. Я написал императору, просил дать разрешение на наше венчание...

То, что затеял Никола, приходило в совершеннейшее противоречие со строгими правилами императорского дома России. А там черным по белому было написано то, о чем известно сегодня каждому человеку, хоть немного интересующемуся русской историей: невесты и женихи для молодого поколения царской семьи должны выбираться исключительно из европейских королевских семейств. Если от этого правила в силу каких-то особых обстоятельств делалось отступление, то лишь в пользу знатных дворян. Но и тогда брак считался морганатическим, неравнородным. Фанни Лир с ее всем известной репутацией дамы полусвета никогда, ни при каких условиях не могла стать женой великого князя.

Отстаивая право выбора, Никола захотел невозможного. Узнав о его планах, отец Константин Николаевич не раз про себя чертыхнулся. Далась ему это американка! Уж если он так к ней присох, жил бы жил с нею, не тужил – зачем все эти бредовые обращения к императору, совершенно ясно, каким будет ответ. Глупый мальчишка! Брал бы пример со своего отца: надоела одна, так вот тебе другая, чем не семья?! Аночка в третий раз беременна и обещает дочку. Он счастлив: младенец в доме – ангел в доме. Живи и Господа благодари! И все тихо и спокойно, даже законная жена, кажется, смирилась.

Однако тишина в Павловске была затишьем перед бурей. Известие о желании Николы узаконить отношения с американкой выбило Александру Иосифовну из колеи. Под предлогом того, что собирается ехать на европейский курорт, она тут же объявилась в Мраморном дворце.

Для Константина Николаевича наступили тяжелые дни: жена использовала любую возможность, чтобы подтолкнуть его к решительным действиям.

– Ты знаешь, что, когда Никола возил эту дрянь в Европу, он не постыдился явиться с ней к Оле. Бог мой, наша дочь, королева, принимала у себя во дворце потаскуху.

– Санни, умоляю, выбирай выражения...

– А я настаиваю: потаскуха и дрянь. Разумеется, кое-кто предпочитает именно таких особ порядочным женщинам.

Камушек был брошен в огород великого князя, но тот сдержался и примирительно сказал:

– Санни, дорогая, умоляю тебя не волноваться. Я вот совершенно спокоен – государь никогда не даст своего согласия. Брат, конечно, любит Николу, но всегда помнит, кто он. И этим все сказано. Ты же знаешь, какой разнос учинил он сыну-наследнику. Помнишь, тот решил жениться на княжне Мещерской? Бедняга в ногах валялся, от трона отказывался... И что же! Отец его образумил: долг, мол, и все прочее... Княжну отослали в Париж, Александру срочно представили подходящую невесту. Ну поплакал, смирился, женился. ,И ничего – счастлив. Уже троих деток успел народить. И наш, дай Бог...

– Нет! – замахала руками Александра Иосифовна. – Не успокаивай меня. Я знаю, что у тебя в голове: конституция и Кузнецова. Более тебя ничего не волнует!

Ни я, ни дети. Что государь не позволит, я и без тебя это знаю. Но американка заставит его жениться тайно. Тайно!

– Так что ж, моя милая, мне-то прикажешь делать? Удавить, что ли, ее собственными руками? Я на такие злодейства не способен, – засмеялся великий князь.

– Придумай что-нибудь! Ты же сочиняешь какие-то проекты, бумаги умные пишешь. А на родного сына у тебя времени не хватает?

– Что придумать-то? На войну его уже отправляли. Так она закончилась. Прикажете начать новую-с? – Константин Николаевич картинно развел руками. Супруга зарыдала в голос. Он представил, что сейчас начнется истерика, набежит прислуга, врачи со своими каплями.

– Санни, умоляю... Ну обещаю тебе, я что-нибудь придумаю.

– Да? Верно? – мигом успокоившись, прошептала Александра Иосифовна. Подняв на мужа глаза с набрякшими веками, она представила, какой несчастной, измученной выглядит сейчас и как должно быть тронуто этим сердце мужа. Тот и впрямь взглянул на нее с жалостью: «Господи ты, Боже мой, и что только делает время...»

Александр II не дал согласия на брак. Однако мать Николы как в воду глядела: невзирая ни на что, сын был полон решимости обвенчаться с Фанни. Сам того не ведая, делу помог князь-отец. Он настаивал на том, чтобы сын сопровождал его на выставку в Вене. Расчет Константина Николаевича был весьма банален: этот веселый город на время выставки и вовсе станет вселенским Вавилоном, куда съедутся самые красивые женщины. Веселье, вино, любовь – есть отчего закружиться голове! Уж если война не помогла, то, может быть, иные мужские забавы отвлекут Николу от прилипчивой американки.

На удивление отца, сын легко согласился на это путешествие. Удача, как казалось Николе, сама шла в руки. План был таков: Фанни незаметно исчезнет из Петербурга, в Вене они встретятся и обвенчаются в православном храме.

.. .Вена! Через сорок лет этот город будет присутствовать в точно таких же, сугубо сердечных, сугубо тайных намерениях другого великого князя – Михаила Александровича. В 1912 году он устремится туда с дамой сердца, Натальей Вульферт, не получив от брата, Николая II, разрешения на брак с ней. По следам влюбленных пустятся агенты с предписанием действовать решительно, вплоть до ареста беглецов. Однако великий князь действовал осторожно и вместе с тем не мешкая. Когда агенты напали на его след, он уже был обвенчан православным священником. Заключенное по всем правилам супружество не подлежало расторжению Святейшим синодом. Царской семье ничего не осталась делать, как признать свершившийся факт.

Николаю Константиновичу и Фанни повезло меньше. Им, можно даже сказать, совсем не повезло. Осталось неясным, что именно подразумевали те, кто писал о событиях в Вене под словом «скандал». Но итогом его стало крушение самых заветных чаяний влюбленных.

Агенты, от самого Петербурга не спускавшие глаз ни с великого князя, ни с ехавшей отдельно от него Фанни, рассекретили их планы. Князь-отец был в ярости. Подступы к православной церкви перегородили чины в штатском.

Не пробивать же Николе себе невестой дорогу к алтарю в рукопашной схватке!.. Венчание не состоялось.

Должно быть, Константин Николаевич и Александра Иосифовна в душе торжествовали победу. Им казалось, что их родительский долг выполнен: Никола спасен. Разве они желают сыну зла? Ими движет забота о его счастье. Для этого надо лишь избавиться от домогательств ненавистной американки.

Беда в том, что никому, даже отцу с матерью не дано знать, какие меры, принятые из самых благих побуждений, спасают их дитя от невзгод, а какие, напротив, навлекают на его голову еще большие несчастья. Родители Николы были уверены, что воюют с семейным позором, с интриганкой, губящей сына. А они воевали с первой любовью Николы – пусть совсем не такой, как им хотелось, однако это была такая любовь, такая привязанность, какие ему не придется познать ни с одной женщиной. Ну, поскучает, погорюет Никола, думали они, и успокоится. А вышло по-другому. ..

Хоть история, как известно, не признает «ежели да кабы», теперь, когда мы знаем, что произошло с Николой дальше, впору вздохнуть: женись он на Фанни да отправься с ней в свадебное путешествие, глядишь, и обошел бы его стороной тот печальный апрельский день, когда жизнь переломилась на две неравные части.

Но не случилось. А день этот стремительно приближался.

...Между тем как ни разочарованы были жених и невеста по возвращении в Петербург, венская неудача не представлялась им концом света. Зная характер Николы, можно предположить, что вмешательство в его личную жизнь полиции, которая действовала явно по воле родителей, привела его в ярость. Что ж, посмотрим, кто кого! Дерзкий отпрыск императорского дома не собирался уступать обстоятельствам, даже самым безысходным. Таким Никола родился, таким он и умрет. Все, что произойдет с ним дальше, будет тому неопровержимым доказательством. . .

А дальше случилось то, что выделяется на фоне многих трагических событий в старой России. Выделяется какой-то недосказанностью и недоказанностью. Одним словом, скверное дело случилось с Николой. Скверное, темное и, ничего не скажешь, беспрецедентное в трехсотлетней истории русского императорского дома. В царском семействе люди были разные, чего только ни творили: и благое, и порочное. Но и среди них наш герой умудрился занять совершенно особое место.

* * *

10 апреля 1874 года в дневнике великого князя Константина Николаевича появились следующие строки: «...Санни меня призвала к себе, чтобы показать, что на одной из наших свадебных икон отодрано и украдено бриллиантовое сияние и что с другой пробовали то же самое, но безуспешно и только отогнули... Просто ужас!»

Как иначе скажешь о событии хмурого дня, имевшего для семьи столь ужасные последствия? Поначалу князь сам внимательно осмотрел искореженный оклад иконы. Он словно надеялся, что все это лишь страшный сон. Увы, оклад иконы Богородицы, которой отец Николай I когда-то благословил новобрачных, неизвестные злоумышленники по углам отогнули. На месте нескольких крупных бриллиантов, которыми были выложены лучи, расходившиеся от Божественного лика, зияла пустота. Правда, иные камни остались на месте, хотя было видно, что и до них старались добраться. Видимо, похитителей что-то спугнуло.

Константин Николаевич, едва придя в себя, стал действовать немедленно. По его приказанию для расследования обстоятельств кражи и обнаружения вора приехал петербургский градоначальник Ф.Ф.Трепов. Во дворце тотчас появились полицейские чины и люди в штатском. Место преступления было обследовано, а прислуга допрошена. Помимо того, весь механизм сыска заработал вне дворца повсеместно и расторопно, как это умели делать в особых случаях. Трепов заверил великого князя, что в самое ближайшее время, благо, меры приняты по горячим следам, он сможет назвать имя преступника.

Через два дня, 12 апреля, градоначальник доложил, что к похищению бриллиантов причастен старший сын супругов, великий князь Николай Константинович. «Как вы смеете...» – еле слышно прошептал князь-отец и медленно опустился в кресло.

Утром того же дня Никола предупредил Фанни, чтобы она не ждала его к обеду: он останется в полку до вечера. Воспользовавшись этим, Фанни сказала, что проведет день у себя на Михайловской и будет ждать его там, а потом они вместе отправятся в театр.

Могла ли она подумать, что они последние минуты проводят вместе, что завтра для них не существует?

Спустя много лет, восстанавливая в памяти события того злосчастного дня, разлучившего ее с Николой навсегда, Фанни писала, как великий князь, уже прощаясь, вдруг взглянул на нее и сказал:

– Зачем ты так разрядилась?

На Фанни были черная бархатная юбка с воланами из валансьенских кружев и белая нарядная блуза. Этот вопрос очень удивил ее: Никола знал толк в дамских туалетах, требовал, чтобы она одевалась у дорогих портных и не стояла за ценой.

– Но, друг мой, это совсем не новый наряд!

– Все равно, если что случится со мной, во всем обвинят тебя. Хотя ты и не виновата ни в чем!

– Что ты хочешь этим сказать, Николай? Что произошло?

Никола, словно спохватившись, отогнал от себя какую-то мучительную мысль, обнял ее, поцеловал.

– Ты всегда будешь любить меня?

– Да, да, всегда! И он ушел.

...Время уже близилось к началу спектакля. Фанни поехала в театр одна, не дождавшись Николы и решив, что тот явится туда прямо из полка. Акт шел за актом, его не было.

«Я сидела в театре во всех своих бриллиантах и с нетерпением ждала конца спектакля. Когда занавес упал, вернулась домой и стала поджидать Николая», – писала впоследствии Фанни. Ее мучили тревожные мысли, заставлявшие то и дело подходить к окну. Там были ночь и тишина. Город погрузился в сон.

«Пробила полночь, а его все еще не было. Три, четыре, он все не приходил. Стало светать. Я надела шляпу и пошла к нему. На улицах ни души; всюду тихо, спокойно, как на кладбище. Когда я шла по Цепному мосту, внезапно блеснувшее солнце позолотило спящий город». Фанни надеялась, что вместе с ночной тьмой уйдет и ее тревога, все станет на свои места.

Однако, когда она подошла ко дворцу Николая, эта надежда рухнула. Решетчатые ворота стояли распахнутыми настежь, словно кто-то спешил покинуть дом и было недосуг прикрыть их. Вставив в замочную скважину ключ, Фанни попробовала открыть входную дверь и поняла, что ее заперли изнутри. Прежде она принялась бы изо всех сил стучать, но ощущение свершившейся беды уже овладело ею. Стало вдруг совершенно ясно: все, что она сейчас бы ни сделала, бесполезно. Какая-то злая сила вмешалась в их с Николой жизнь, и она, Фанни, не принималась ею в расчет. На всякий случай Фанни решила обойти дом и, завернув за угол, чуть не вскрикнула от испуга: дворник, что работал у Николы, вырос как из-под земли. Поминутно озираясь, он сказал, что их высочество арестован и увезен в Мраморный дворец.

В полном смятении Фанни поехала домой. Еще издали она заметила у своего подъезда двух мужчин в штатском. Увидев, как решительно их подопечная направляется к ним, шпики отошли подальше.

 

Ужасная история с похищением бриллиантов взволновала Александра II. Изо всех племянников император больше всего любил именно Николу, решившегося на преступление. Существует версия, что он, во время следствия отпиравшийся от содеянного, в беседе с дядей наедине, во всем признался.

Дома Фанни не могла найти себе места. Она металась по квартире, не отвечая на вопросы испуганных Жозефины и горничной. Ей казалось, надо что-то предпринимать, куда-то поехать, попытаться узнать, что произошло. Однако немного погодя Фанни приняла иное решение: она останется дома, Никола найдет возможность известить ее о случившемся.

Фанни оказалась права. В тот день неизвестные люди дважды передавали ей записки от великого князя, обе были написаны на листках, вырванных из книги. В первой, ничего не объясняя, он написал о своей надежде на лучшее, во второй было сказано: «Не тревожься и не бойся ничего; у тебя сделают обыск, но будь спокойна и не теряй мужества...» Однако почерк Николы выдавал большое волнение. Фанни слишком хорошо знала великого князя, чтобы не понять: он в большой опасности.

* * *

Темная история о похищении бриллиантов так и осталось загадкой.

Главной уликой против великого князя были показания его адъютанта капитана Евгения Варнаховского. Он утверждал, будто Николай Константинович действительно просил его заложить бриллианты, о происхождении которых ему не было известно, что он по дружбе и сделал. И вправду, один из украденных камней позже обнаружили в петербургском ломбарде. Мнение, что вором был все-таки сам Варнаховский, существует и поныне.

Как же вел себя великий князь? Он начисто отрицал свою вину и клялся на Библии, что не имеет к краже бриллиантов никакого отношения. Отец присутствовал, по его выражению, на «страшных сценах» допроса, ждал, что Никола покается, и был поражен: «Никакого раскаяния, никакого сознания... Ожесточение и ни одной слезы. За-клина-ли всем, что у него еще осталось святого, облегчить предстоящую ему участь чистосердечным раскаянием... Ничего не помогло!»

«Совершенная нераскаянность» сына приводила Константина Николаевича в отчаяние. Судя по его дневниковым записям, он не подвергал сомнению его виновность. А когда Никола стал обвинять своего адъютанта, князь-отец воспринял это как совершение еще двух преступлений в придачу к содеянному: святотатственное лжесвидетельство и оговор невиновного...

...Невозможно даже представить себе, насколько члены царской семьи боялись произвести в обществе невыгодное впечатление. Как тщательно скрывали они все, что могло вызвать хоть малейшие толки! История с Николой, сколь ни старались не выносить сор из избы, обсуждалась во всех петербургских гостиных и обрастала невероятными слухами.

Желая, чтобы правда, пусть и горькая, прозвучала хотя бы для сановников из первых уст, Александр II вызвал к себе военного министра Д.А.Милютина. После аудиенции тот записал в дневнике: «Государь рассказал мне все, как было, подробности эти возмутительны». Резонанс от происшествия в Мраморном дворце был таков, что высшие должностные лица империи, такие, как П.А.Валуев, А.А.Половцов, С.Ю.Витте уделили ему внимание в своих воспоминаниях.

Положение складывалось отчаянное: член царствующей фамилии – уголовный преступник, вор.

Перед Александром II стояла задача, которую надо было решать незамедлительно: что делать с Николой? Публика явно ожидала приговора из Зимнего дворца, возвещавшего об особом наказании для особого преступника. Медлить с этим не стоило.

Наказание... Каким оно должно быть? Этот вопрос решался на «конференции», собрании всех членов семьи. Отдать Николу в солдаты? Александр II возразил, что негоже порочить это святое звание. Императрица Мария Александровна, раздраженная больше всех, требовала предать виновного публичному суду и отправить на каторгу. В таком случае престиж царской семьи сильно бы пострадал, с этим нельзя было не считаться. Нет, подобная мера – позорная для императорского дома.

И тогда отец виновного предложил объявить Николу сумасшедшим. Родня поддержала его, решив, что это спасительный выход из положения: только безумец мог пойти на такое преступление. Конечно, тут слово должны были сказать медики. Но их соответствующим образом проинструктировали, и великий князь-отец получил на руки заключение о «болезни» сына. «Мое страшное положение таково, что я этот результат принужден принять с благодарностью», – записал он в дневнике.

Николе было объявлено, по сути, два приговора. Первый – для публики – состоял в признании его безумным. Отсюда следовало, что отныне и навсегда он будет находиться под стражей, на принудительном лечении, в полной изоляции. Второй приговор, семейный, заключался в том, что Никола лишался всех званий и наград, вычеркивался из списков полка, в бумагах, касающихся императорского дома, запрещалось упоминать его имя, а наследство, которое ему принадлежало, передавалось младшим братьям. И главное: он навсегда высылался из Петербурга и навечно обязан был жить в том месте, где будет указано, под арестом.

По сути дела – это участь заживо похороненного. Ни мать, ни отец Николы не вступились за сына, как это сделало бы большинство родителей, оставляющих за собой право защитников, а не карателей своих детей. Да, виновен... Но и в этой ситуации те, кто испытывает любовь к своему чаду, будет молить о помиловании. Молодость, страсть – кто же не знает, на какие поступки они толкают! И беспристрастное осуждение по всей строгости закона – это дело судей, но не отца с матерью.

Оговоримся сразу: стопроцентно и безоговорочно его вина не была доказана. Никогда не существовало никакого обвинительного заключения. Показания самого великого князя – сплошное противоречие. Неоднозначны и оценки людей, пытавшихся разобраться в этом темном деле. Для одних виновность Николая Константиновича сомнению не подлежала. Другие выдвигали, помимо прочих, версию адской интриги, сплетенной против него и замешанной на вопросах престолонаследия. Как бы то ни было, выяснить истину никому не удалось. И все же подозреваемый был наказан. Родители великого князя безропотно подчинились приговору. Видимо, 'Никола не заблуждался относительно их равнодушия к его судьбе. «Случись такая пропажа в семье обыкновенных людей, – с горечью писала Фанни, – ее скрыли бы; здесь же, напротив, подняли на ноги полицию...»