Текст книги "Русский Сюжетъ"

Автор книги: Людмила Третьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Так отчего же после всей замечательной дневной кутерьмы такие приступы страха? Запись из дневника: «Что со мной происходит, не могу понять. Голова горит, мысли путаются, хочу чего-то и сам не знак) чего. Что за притча? Кровь так и кипит, сил, кажется, так много, что я, как наполеоновский офицер, могу проскакать сто верст в сутки и помнить все, что видел по дороге». И еще: «Силы падают, и голова не в состоянии работать. Одна мысль погоняет другую, одна мешает другой. В мозгах Содом и Гоморра. Это, наконец, черт знает что такое...»

Это не «черт знает что такое», а смятение, недовольство тем, как складывается жизнь. Все есть – и ничего нет. Нет «ее» – того главного стержня, вблизи которого всякое деяние обрело бы смысл и необходимость. И где «ее» искать?.. Но мысли о том, что покой и счастье связаны с любимой женщиной, семьей, детьми, уже не оставляли Николу.

Иногда он оставался ночевать в еще не готовых, пахнущих сырой штукатуркой, помещениях. В громадном здании, угрюмую тишину которого нарушали лишь ненароком треснувшая доска да легкий шорох мусора, переносимого сквозняком по длинным коридорам, нервы его напрягались, сон не шел. Сейчас в доме пусто, одиноко, но через некоторое время все изменится. Он, конечно, женится, когда найдет себе пару по душе. У него, конечно, будут дети. Они начнут пищать и гомонить, а потом с топотом носиться по комнатам, где сейчас лежат штабелями кирпичи, мешки с песком и паклей. Неужто здесь будет идти обыкновенная семейная жизнь? Забыв о зимнем саде и зверинце, Никола размышлял о ней: незнакомой женщине, которая родит ему детей, которых он – это уж точно! – не доверит попечению бессердечных баронов. А кому же? Он начинал в подробностях думать об этом и незаметно засыпал, совершенно успокоенный, как будто у него уже были жена и детишки, а дело оставалось только за воспитателями.

Фанни

Когда мужчина оставляет дом и пускается в странствия, его называют человеком любознательным, неравнодушным к красоте мира. Женщина же в подобной ситуации вызывает подозрения: а не искательница ли она приключений? Люди зачастую судят категорично: не сомнения, это наверняка авантюристка, ибо добродетельная особа едва ли покинет родные стены ради мира, полного опасности, соблазна и темных страстей.

Так кем же была мисс Фанни Лир – та самая, которую родители Николы считали первопричиной семейного несчастья.

...Фанни Лир, она же Хэтти Эш, она же мисс Блэкфорд, в донесениях российской полиции значилась как «североамериканская гражданка 23 лет». Великий князь Николай Константинович был того же возраста, но его жизненный опыт не выдерживал никакого сравнения с тем, что уже имелся за плечами мисс Фанни.

В возрасте шестнадцати лет эта дочь священника из Филадельфии сбежала с неким господином, который, как истый джентльмен, сочетался с ней законным браком. Однако, оказавшись хроническим алкоголиком, он скоро умер, оставив юной супруге крошку-дочь и фамилию Блэкфорд. Ребенка надо было кормить. О возвращении в дом отца-священника не могло быть и речи, потому Фанни – будем называть молодую вдову ее будущим сценическим псевдонимом – некоторое время подрабатывала старым, как мир, способом, «до тех пор, пока позор», как выразился один моралист, «не заставил ее скрыться во Франции».

Здесь молоденькой американке удалось устроиться на одну из тех крошечных сцен при парижских кабаре, которых было пруд пруди. Если к славной мордашке прилагалась стройная фигура и хоть мало-мальски различимый голос, дело это считалось достаточным.

Начинающая артистка, энергичная и оборотистая, быстро обзавелась поклонниками, переходя от менее ко все более богатым. Несмотря на то, что из-за франко-прусской войны в Париже было не так весело, как в прежние времена, Фанни сколотила кое-какой капиталец и даже выписала к себе мать из Филадельфии растить дочку. Ее клиентами были теперь люди высшего разряда. Обзаведясь статусом дорогой куртизанки, Фанни выезжала и на «европейские гастроли», кружа головы нуворишам и даже членам королевских семейств.

Среди тех, кто пользовался услугами мисс Лир, были и русские, приезжавшие в Париж и на европейские курорты – пожить вольной жизнью и с толком истратить деньги. В том и другом никакого удержу они не знали. Фанни, имея богатый опыт, убедилась в этом. Не в пример скупым немцам и французам, которые даже в пылу страсти всегда себе на уме, в поклонниках из России Фанни углядывала невероятную расточительность, способность совершенно не думать о завтрашнем дне и вкушать парижские удовольствия на всю катушку. Они походили на детей, которые каким-то случаем удрали от строгих маменек, – как тут ни воспользоваться моментом? Их легко можно было подбить на любые проказы.

Фанни это нравилось. К тому же ее русские ухажеры выказывали рыцарское отношение к даме и великолепную, если только вдрызг не напивались, воспитанность. Даже люди суровых занятий, как, например, Федор Трепов, обер-полицмейстер императорского Петербурга, оставили у нее самые лучшие воспоминания. Генералу было крепко за пятьдесят, а энергии и веселости у него не поубавилось. В перерывах между романтическими похождениями он развлекал Фанни рассказами о России. И однажды услышал от нее:

– Похоже, вы полагаете, что я ничего не знаю о вашей стране. Напрасно! Книги еще девчонкой притягивали меня. Я читала взахлеб. А среди героев ваш Петр Великий мне нравился больше других. Трудиться, как простой работник, сделать полунищую бродяжку своей женой – ах, в этом есть что-то необыкновенное. Я читала, мой друг, и о ледяном доме царицы Анны. А дикое великолепие великой и жестокой Екатерины! Какая удивительная женщина... Россия! «Вот куда я поеду», – говорила я своей матери, когда была еще совсем маленькой.

– Так в чем же дело, дарлинг? – говорил удивленный ее познаниями Трепов. – Со своей стороны я могу гарантировать вам полную безопасность. Но тех, кто посягнет на ваше внимание и сердце, – непременно в острог.

Трепов целовал Фанни в шею.

– Что есть острог? – спрашивала она.

– А вот приедете – узнаете... Тьфу-тьфу, шутка, кажется, вышла неудачной.

Трепов покинул Париж. Мечта же Фанни увидеть наконец Россию, крепко в ней засела. Те из ее подруг, которые смело отправлялись туда на гастроли и в надежде на знакомства с богатыми мужчинами, слали письма, из которых следовало, что в своих расчетах они не ошиблись.

Зимой 1873 года, устроив дочь с матерью в хорошем пансионе, Фанни прихватила с собой служанку Жозефину и отправилась в страну своих мечтаний. Ей повезло: зима была в разгаре. Русские равнины, до самого горизонта затянутые белым покровом, приводили Фанни в восхищение. Она неотрывно смотрела в окно вагона.

На железнодорожной станции в Вержболово, когда до Петербурга, казалось, рукой подать, начались неприятности. Багаж путешественниц таможенники внимательнейшим образом досмотрели, в результате чего книги, состоявшие главным образом из романов, были отобраны.

Но самое плохое заключалось в том, что в паспорте Фанни обнаружили какие-то упущения. Полицейский чин уведомил, что мисс Лир придется оставаться в Вержболово, пока ее бумаги не пройдут надлежащей проверки. «Сколько это займет времени?» – спрашивала расстроенная Фанни. Никто не мог дать определенного ответа. Пришлось воспользоваться отведенной им с Жозефиной комнатой в крохотной пристанционной гостинице. Здесь из всех углов нещадно дуло. К тому же оказалось, что «известные удобства» находятся на изрядном расстоянии вне гостиницы, что привело путешественниц сначала в панику, а затем, во всяком случае для Фанни, явилось поводом для смеха и шуток.

Она, несмотря на придирки таможни, на непредвиденную задержку в пути, все-таки не думала унывать. Как-никак они уже в России. Она приехала сюда за открытиями и впечатлениями, а вовсе не для того, чтобы злиться на въедливых чиновников, по ее верной догадке, агентов тайной полиции.

На следующее утро, напрасно пытаясь согреться в постели от такого холода, Фанни услышала мелодичный колокольный звон. Взобравшись на подоконник и растворив форточку, просунула туда голову и чуть правее места их заточения увидела странное сооружение. Без окон, оштукатуренное и побеленное, над крышей оно имело узкую, такую же белую надстройку удивительной формы в виде луковицы куполом наверху. На его лазурном фоне, несмотря на серое мглистое небо, отчетливо были видны разбросанные здесь и там золотые звезды. Все это венчал высокий узорчатый и тоже золотой крест.

– Какая красота! Жозефина, одевайся скорее, надо пойти посмотреть! – Фанни спрыгнула на пол и стала одеваться.

– Ни за что! – отрезала та. – Я думаю, мисс, мы найдем смерть в этой холодной могиле. Как я глупа, что дала вам себя уговорить! Вы американка – ваше неведение извинительно. Но в моей французской семье часто говорили о дедушке, который вернулся из России тощий, как шест, и к тому же заикой – он был контужен и едва там не умер от морозов. Ему еще повезло. Почему я забыла об этом?

Но Фанни уже выскочила из их кельи. У дверей она не без удивления обнаружила человека-в пенсне, который понимал по-французски и объяснил ей, что удивившее ее здание называется «церковь». Американке показалось, что на улице было теплее, чем у них в доме. Она направилась к широко распахнутым дверям, куда, степенно поднимаясь по ступеням, друг за другом входили люди, одетые преимущественно в темную одежду.

Фанни с детства увлекалась рассказами о великом русском царе Петре I, трудившемся, как простой работник, о легендарном ледяном доме Анны Иоанновны, о снежных равнинах России и бешеных тройках, несущихся по льду Невы. «Вот куда я поеду, когда вырасту», – говорила она матери. И это время настало.

Внутреннее убранство церкви, таинственное мерцание свечей в блестящих шандалах, которое бросало отсвет на строгие и грустные лики святых, головокружительная высота потолка, незаметная снаружи, а здесь уходившая, казалось, в саму бесконечность – все поразило Фанни. Она долго простояла в сторонке за рядами чужих спин, то и дело сгибавшихся в поклоне. Откуда-то спереди, от массы икон особенно ярко освещенных свечами, долетал сильный и звучный мужской голос. Слов Фанни не понимала, но догадывалась, что они были важны и значительны. Пение, ладное и мелодичное, совсем очаровало ее.

Из церкви она выходила вместе со всеми. И неожиданно около себя увидела того же господина в пенсне. Они пошли к ее жилищу вместе. Оказалось, что тот хорошо осведомлен о задержке путешественниц. «Нет ли у вас кого-нибудь в Петербурге? – спросил он Фанни. – Это бы убыстрило дело». – «Правда? – воскликнула та и хлопнула себя по лбу ладонью. – О, я знаю некоторых. Вот, к примеру, господин Трепов! Он, кажется, по полицейской части». – «Как вы сказали?! – изумился господин в пенсне. – Господин Трепов? Ну вот что, советую вам срочно ему телеграфировать. Срочно!» – И с интересом посмотрел на Фанни.

Откуда путешественнице было знать, что ее давний парижский знакомый стал генерал-губернатором Петербурга. Ответная телеграмма от Трепова тут же решила дело.

Путешественницам было объявлено, что на ближайшем поезде они могут продолжить свое путешествие.

Первый день на берегах Невы... Вот как описала его сама Фанни. «В 10 часов мы были в Петербурге. Громоздкая карета, вероятно, служившая еще во времена Екатерины, доставила нас в Hotel de France, где мы поместились весьма комфортно.

Отогревшись у камина и освежив себя прекрасной ванной, я позавтракала с большим аппетитом, причем нашла, что здесь самый лучший в свете хлеб, изготовленный немцами, получившими, как известно, при Петре исключительное право быть булочниками и аптекарями. Отослав два письма моим знакомым, я получила ответ, что один из них заедет за мной в полночь и чтобы я к тому времени принарядилась...

В назначенный час он повез меня на тройке в Restaurant Vert, что на Мойке.

Войдя в голубой кабинет, я услыхала нестройный шум голосов и, очутившись затем в обширном зале, остановилась, смущенная и ослепленная блеском оружия, орденов, бряцающих сабель, аксельбантов и эполетов, которые в каком-то хаосе запестрели передо мною. Слышала, как во сне, что меня представляют князьям, графам, баронам, машинально отвечала на их приветствия и, только выпив первую рюмку водки и закусив по русскому обычаю, начала отдавать себе отчет в окружающем...»

Начало было многообещающим. Роскошь, которая скрывалась за стенами великолепных особняков, изобретательное разнообразие времяпрепровождения вселили в Фанни уверенность, что она правильно сделала, рискнув приехать сюда, в страну больших морозов и больших фамильных состояний.

Скоро Фанни нашла себе квартиру за пять тысяч серебром в год. Немалая сумма! Ею оплачивался не только простор и комфортность апартаментов, но и престижность самого места. Дом, в который переехала Фанни, стоял на Михайловской площади – аристократической и романтичной. Напротив нарядный дворец великого князя Михаила, чуть левее – театр, где почти постоянно дает представление французская труппа и который часто посещается императорской семьей.

Что ни день, то новые развлечения. И какие! Фанни наконец-то попала к цыганам, о которых в Париже так много слышала. «Пение их сначала поражает своею дикою странностью, – вспоминала она о том вечере, – а потом хватает за сердце и овладевает всем существом. Нежные мотивы вызывают слезы, веселые – восторг; вам хочется петь, плясать, и нет такого флегматика, у которого не зашевелились бы ноги. Когда же сами цыгане пустились в пляс, я просто обезумела от восторга и, сорвав со своей руки бриллиантовый браслет, бросила им».

По Невскому, освещенному одной лишь луной, летящая тройка доставила Фанни домой. Ее кавалер, гвардейский полковник, весь вечер отчаянно ухаживавший за ней, хотел познакомить ее с Царским Селом, резиденцией государя.

– Это будет праздник для вас, мадам! Сегодня вы увидите, как умеют чествовать красивых женщин гвардейцы Его Величества.

– Как это сегодня? – удивилась Фанни.

– Да видите ли, – хохотнул полковник, – сегодня давно уже наступило.

Крышечка часов в его руке резво отскочила. Взглянув на циферблат и сказав: «Ого!», кавалер поднес их к уху Фанни. И тут же раздался мелодичный звон. Отогнув край шляпки, Фанни, улыбаясь, считала:

– Отин, тфа, три, четыре!.. Ви видет? Я умейт говорьийт!

– Браво, мадам! Больше мы с вами по-французски ни слова – только на русском. Так что же Царское? К вечеру я за вами заеду.

– Согласна!

Полковник поцеловал обтянутую лайковой перчаткой руку Фанни и откланялся.

Праздник в Царском удался на славу. Ночное пиршество проходило в большой богатой квартире, наполненной ароматом цветов. Сквозь высокие стекла гляделись заснеженные ветви деревьев старинного парка, а в вазонах тут и там стояли букеты. Тепло и холод, тишина спящего маленького городка и бравурная мелодия, которую внесли за собой явившиеся после десерта гвардейские музыканты, эти контрасты ударяли по нервам Фанни. Она была возбуждена и, танцуя, переходя из рук одного гвардейца к другому, чувствовала себя вовлеченной в какой-то праздничный вихрь, выбраться из которого ей теперь не хотелось. А ведь кое-кто отговаривал ее от этой поездки, уверял, что нет печальнее страны, чем Россия. Вот лишний довод в пользу того, что никогда не надо доверять чужим мнениям.

Фанни научили пить на брудершафт. Она была провозглашена «королевой бала». После этого ее подняли на стуле над головами офицеров и их подруг, опустили, снова подняли, несмотря на протестующие возгласы «королевы». Веселье поутихло только тогда, когда сугробы за окном стали голубыми. Лица у всех были бледные и утомленные.

Дверь открыл заспанный швейцар. Сбрасывая шубку на руки горничной Лизы, Фанни предупредила, чтобы та ее не будила, что урок русского языка, назначенный на сегодня, отменяется. Проспала она до трех часов дня и появилась в гостиной под неодобрительные взоры Жозефины. Рядом с ней сидела давняя знакомая, «царица полусвета» мадемуазель Мабель и, взглянув на Фанни, расхохоталась:

– Ого! Вы заметно устали, дорогая! Это вам не Париж. А я приехала пригласить вас на маскарад.

– Нет, нет! – в ужасе замахала руками Фанни. – Я устала до смерти. Мне бы сутки или двое вовсе не вылезать из дому. И зачем я только согласилась ехать в Царское Село? Да еще и маскарад – эта толчея, ссоры...

– А вот и нет! – Мабель словно веером обмахнулась нарядным конвертом. – Ты думаешь, это как в парижской опере? Беспорядок и адский шум? Здесь маскарады самые лучшие на свете! Вот увидишь, все очень-очень пристойно. А офицеры? Elles sont charmantes! – Они обворожительны. Это следствие родовитости, богатства, et aussi de la bonne e’ducation. Да-да, хорошего воспитания. Говорю тебе: разницы с придворным балом никакой. Неужели не любопытно? – игриво поведя плечами, Мабель добавила: – к тому же, дорогая, совсем неизвестно, где ждет нас самая большая удача!

...Вечером в маскараде, войдя с Жозефиной в зал, она увидела несколько офицеров, стоявших отдельной группой, и узнала среди них тех, с кем весело кутила прошлую ночь. Правда, сейчас среди них она заметила молодого красавца, превышавшего всех своим ростом.

Подойдя к ним и, неузнанная ими под маской, Фанни пустилась болтать о разных пустяках. Но начались танцы, и сразу несколько человек, в шутку сердясь и оспаривая свое право, предложили ей руку.

– Нет, – отвечала Фанни, – простите господа, но мне придется всем вам отказать. Пожалуй, я согласилась бы на тур вальса вот с этим незнакомцем.

Тот, поклонившись, предложил ей руку. Во время танца она сказала, что приехала в Россию недавно. Офицер поинтересовался, когда именно. Спрашивал, с кем она тут знакома, видела ли государя или кого-нибудь из императорской семьи. Фанни отвечала, что за три недели многого не узнаешь. Но, часто находясь среди военных и находя их форму самой красивой в мире, она, к собственному удивлению, стала отлично разбираться в мундирах, чинах, орденах.

– Например, про вас я могу сказать, что вы, судя по аксельбантам, флигель-адъютант.

– Да, точно так оно и есть, – подхватил красавец. – Наш государь в награду за большие деньги, которые пожертвовал в Крымскую кампанию мой отец, московский купец, произвел меня в свои адъютанты. Но сам я – увы! – бедняк. Где мои деньги? Я прокутил их с красивыми женщинами.

Фанни, смеясь, выразила ему сочувствие: ну есть ли совесть у дам, разоривших такого милого молодого человека?

Наконец ей захотелось отдохнуть, но кавалер повел ее не туда, где сосредоточилось большинство публики, а куда-то наверх по узкой железной лестнице. Они оказались за кулисами. Пока шли по узкому коридору, Фанни заметила, как все, кто встречался им по пути, прижимаясь к стене, почтительно раскланивались.

Наконец спутник Фанни нажал на золоченую ручку двери, которая отличалась от других и была выкрашена в цвет слоновой кости. Они оказались в ложе, обитой бархатом того же цвета, что и мягкая мебель, находившаяся здесь. Но главное, ей бросились в глаза изображения двуглавых орлов, вытесненных на спинках кресел и диванчиков по бокам ложи. Фанни уже не сомневалась, что ее спутник совсем не тот, за кого себя выдает. Безо всякой робости она сказала:

– Я вижу, вы обманули меня. Это бессовестно. Думаете, что имеете дело с какой-нибудь глупышкой? Я догадываюсь, кто вы. Правда, мне никогда не приходилось видеть великих князей, но...

Офицер, улыбаясь, перебил ее:

– Не приходилось видеть? Так смотрите – он перед вами. На мне нет маски, а вот на вас есть. Так кто же из нас истинный обманщик? Впрочем, маскарад – это и есть обман. Жаль, я не вправе требовать, чтобы вы показали мне свое лицо. А мне так хотелось бы знать – красивы вы или дурны.

Фанни медленно сняла маску. Тихо сказала:

– Судите сами, Ваше Высочество...

Он молча смотрел на нее. Но и Фанни, не смущаясь, разглядывала собеседника так же пристально, как и он ее. Она всегда держалась того мнения, что черты и выражение лица рассказывают о человеке многое. Надо только уметь читать.

Овальное, с высокими скулами лицо. Мягкие, шелковистые волосы, остриженные под гребенку и зачесанные назад, открывали ослепительной белизны широкий лоб. Черты лица великого князя были крупны и четки, казались высеченными уверенным, безошибочным резцом. Быть может, лишь рот слишком крупный с пухлыми губами мешал сходству этого лица с античной маской. Но такая неправильность шла на пользу – ведь от красоты классической, безукоризненной всегда веет холодом.

Фанни особо обратила внимание на глаза великого князя. Небольшие, углубленные в орбитах, странного зеленовато-желтого цвета, сейчас они светились проницательностью и умом. Фанни чувствовала себя под испытующим взглядом этого совсем еще молодого человека неуютно. Ей не хотелось бы, чтобы кто-то знал о ней больше, чем ей того хотелось. И она резко сказала:

– Ну что же, довольно ли вы насмотрелись на меня?

– Нет. На вас нельзя насмотреться досыта.

Это прозвучало просто, почти буднично, безо всякой аффектации. И потому произвело впечатление. Привыкшая к комплиментам разного рода, Фанни по-настоящему обрадовалась. Подтверждение твоей красоты никогда не бывает лишним. К тому же она все-таки не забывала, что, помимо всяких романтических мечтаний, ее привела в Россию мысль обзавестись богатым и, что немаловажно, титулованным любовником. Неужели рыбка сама плывет в сети? Ей даже не требовалось пускать в ход весь свой арсенал обольщения. Молодой человек оказался не из тех, кто что-либо откладывает назавтра.

– Едем к вам...

– Слишком поздно. Кухарка спит. Я не смогу угостить вас ужином.

Конечно, он мог бы пригласить Фанни в ресторан, но совершенно ясно, что ему хотелось поскорее остаться с ней наедине.

– Ну и пусть себе спит! Мы ее будить не будем. Я отошлю моего адъютанта за хлебом, вином, дичью и фруктами. Что нам мешает вместе поужинать?

Новый кавалер был напорист. Фанни не без удивления почувствовала себя в его власти, хотя и понимала, что делает ошибку: не стоило так быстро сдаваться.

Но вот они уже в карете великого князя и рядом Жозефина, недовольная тем, что этот поздний гость явно помешает им быстро улечься на покой.

...Швейцар, бросив на входивших короткий взгляд, склонился в низком поклоне. Поднялись наверх. Зажгли свечи в большой гостиной – Фанни в иные моменты предпочитала их теплый свет сиянью новомодных газовых ламп. Стали ждать адъютанта с провизией. Жозефина под предлогом усталости удалилась к себе. Великий князь стал внимательно рассматривать фотографии, которые Фанни расставила всюду и везде, книги в изящных, на гнутых ножках шкафчиках, стоявших по углам. Он пригибался, чтобы разглядеть названия на корешках и спросил:

– Вы что же, любите читать?

– Да, очень! А разве это удивительно?

– Я мог бы вам ответить, что ничего удивительного в том нет, но не хочу. Вы опять поймаете меня на вранье... Конечно, есть. Я не встречал женщин вашего круга, у кого видел бы книги, кроме записной, конечно, с адресами поклонников и отметками о том, сколько им удалось из них выудить.

– У меня такое тоже есть... – с вызовом сказала Фанни, пристраиваясь в углу маленького диванчика.

Гость подошел, сел рядом. Взял ее руку, и она утонула в его большой теплой ладони.

– Настоящая птичья лапка... – Помолчал и добавил: – не обижайтесь, Фанни. У каждого своя жизнь и свои грехи. Где их больше, где меньше – пусть судит Бог. Я сразу признал в вас умную женщину. Вы не похожи на ваших подруг. Извините. Эдакие пошлые напомаженные куклы. Знаете, сколько я их видел? Так что кое в чем разбираюсь... Ну так что, вы все дуетесь? Нехорошо. Знаете, у нас есть поговорка: повинную голову меч не сечет.

Чтобы сменить тему разговора, Фанни сказала:

– Где же ваш посыльный? Похоже, мы умрем с голоду.

– Да не бойтесь, сейчас он войдет. И вправду, дверь тотчас отворилась.

– А как вы угадали? – с изумлением спросила Фанни.

– У меня слух хороший, охотничий. Как-нибудь мы с вами съездим пострелять. Сами убедитесь.

Адъютант, поставив корзину, тотчас исчез, а Фанни принялась хозяйничать. Чтобы не беспокоить прислугу, она решила обойтись тем, что было в гостиной: нашла чистые салфетки, один-единственный стакан, из которого и пили. Маленький ножичек заменял вилки. «Смотрите, Фанни, не разрежьте себе рот до ушей», – шутливо предупреждал гость. «Сами не разрежьте», – отвечала она. И они от души смеялись.

.. .Утром Фанни открыла глаза. В белой рубашке с распахнутым воротом великий князь склонился над ней. «Николя!» – промолвила Фанни. Он закрутил головой: «Нет! Мы же договорились: Ни-ко-лай... Повтори-ка. Так будет по-русски!»

Он обещал зайти к ней в пять часов того же дня. «Я была счастлива и трепетала от радости, как брошенная собачка, отыскавшая, наконец, себе господина», – вспоминала Фанни.

Из донесения агента, наблюдавшего за квартирой № 3 дома Жербина на Михайловской площади:

«В доме известно, что Блэкфорд ушла с великим князем Николаем Константиновичем и что Его Высочество бывает у нее постоянно».

Что-то заставило Фанни по-иному отнестись к событию прошедшей ночи, к этой начавшейся связи, в чем ничего нового для нее, имевшей дело со многими мужчинами, казалось бы, и не было. Она распорядилась, чтобы купили провизии и приготовили хороший обед. Сама же никуда не собралась, а в каком-то забытье ходила меж высоких окон, поглядывая на площадь. Так шел за часом час. Когда же Мабель приехала ее проведать, Фанни слушала последние новости рассеянно и, боясь, что подруга засидится, все жаловалась на головную боль.

В пять часов Николай, как обещал, появился.

– Собирайся, сейчас мы поедем ко мне в Мраморный, – сказал он таким тоном, что возражать было бесполезно.

Фанни опасалась ненароком встретиться с кем-нибудь из семейства своего сиятельного знакомого. Но Николай заверил ее, что в Мраморном он живет в своей квартире с отдельным входом.

...Вот он, знаменитый Мраморный дворец, который Фанни показывали как достопримечательность Петербурга, она видела его лишь из окон экипажа. Теперь ей предстояло заглянуть вовнутрь этой гигантской шкатулки с драгоценностями. И она не устояла перед искушением побродить по его залам, тем более, что слуга Николая доложил ему, что Их Высочество великий князь Константин Николаевич отбыли в инспекционную поездку.

Пройдя сквозь незаметную дверь, которая соединяла квартиру Николая с апартаментами его отца, Фанни не могла прийти в себя от изумления. Коридоры, увешанные картинами и с мраморными изваяниями вдоль стен, были такой ширины, что в них можно было устраивать танцы.

– Моя прабабка подарила этот дворец своему внуку Константину, – рассказывал Николай. – Он палил в этих коридорах из пушек, конечно, холостыми.

– Крези, – вполголоса произнесла Фанни.

– Да уж, он был большой чудак. Ты представляешь, какой дым и грохот стояли тут? Маленькая жена князя, говорят, пряталась от страха в мраморные вазы. Когда прабабка узнала об этих маневрах, она отняла у внука дворец, но потом, правда, поостынув, вернула. А! – вот она и сама.

Сквозь широко распахнутые белые с позолотой двери Николай и Фанни вошли в зал, где на самом видном месте красовался портрет Екатерины Великой.

– О! – в восхищении остановившись перед ним, произнесла Фании. – Настоящая императрица твоя прабабушка: какой у нее взгляд! Меня мороз дерет по коже. Она смотрит с такой ласковой улыбкой, а сама, побьюсь об заклад, думает: ну и простушку же подцепил где-то мой правнук. Верно, Ваше Императорское Высочество?

– Милая моя, тот, кого любит Их Высочество, не может быть простушкой. Она уже – избранница.

И тут прямо перед портретом Екатерины Николай вынул из внутреннего кармана мундира браслет. Изящная золотая лоза обхватила запястье Фанни, холодя кожу. Виноградные кисти были набраны из разной величины бриллиантов. Она принялась рассматривать их прихотливую игру, но Николай вставил ключ в крохотный замок браслета и, повернув его, подвесил к своим брелокам.

– Я запер на ключ ваше сердце для других, – очень серьезно сказал он. – Дайте мне честное слово, что оно будет принадлежать мне и только мне.

– Я слишком легкомысленная для честного слова.

– Ваша правда, слово – дело ненадежное. Вот возьмите собаку: клятв она не дает, но и не предает. А люди... Сколько хотите. – И он с брезгливостью махнул рукой.

Фанни уже заметила, как внезапны перемены настроения у ее нового покровителя. Он то становился похож на довольного мальчишку, тогда глаза его светлели и лучились, то лицо делалась высокомерным и оттого неприятным.

– Ваше сравнение, – сказала она, – делает вам честь как охотнику, любителю собак, но, согласитесь, в данной ситуации оно довольно грубо.

Фанни решила ничего не спускать своему покровителю. И сейчас ее слова подействовали отрезвляюще.

– Вернемся ко мне, – извинившись, примирительно сказал Николай. – Обед, должно быть, уже готов.

В небольшой комнате, стены которой украшали оружие и персидские ковры, стол был сервирован массивным, простой формы серебром с инициалами «Н.К.». На посуде тонкого фарфора стояли клейма с двуглавыми орлами. Фанни не переставала удивляться: им двоим прислуживали пять лакеев. Блюда, однако, ей показались невкусными. Зато вина были превосходны. Первый раз в жизни она попробовала венгерского, после которого она не могла подняться со стула. Это выглядело очень забавно. Великий князь до слез смеялся над ней, а Фанни грозила ему пальцем.

* * *

Мадемуазель Мабель часто навещала квартиру на Михайловской площади. Появившись здесь в очередной раз, она затараторила:

– Что я тебе говорила? Каков твой приятель? Он у вас бывает? А сейчас не явится? Хорошо, et au moins on causera, по крайней мере поболтаем... Ну, как и что – выкладывай...

Фанни поняла, что Мабель знает про Романова, но ей не очень-то хотелось откровенничать. Она отделалась общими фразами, сказав, что великий князь заинтересовал ее. Что будет дальше – совершенно неизвестно. Словом, этому знакомству она не придает никакого значения.

Мабель хитро погрозила пальчиком:

– Скрываешь? Le prince Nicolas – красавчик. Но знаешь, это не та карта, на которую стоит ставить. У него дурной характер. Чтобы здесь, в России, нам не попасть впросак, надо иметь массу здравого смысла. Осторожность! А ты – сумасбродка. Берегись! Не вздумай прилепиться к нему. Ну и что же, что он Романов! Надо поступать по-умному, если не хочешь остаться в дурах.

– Et comment? А как? Ты знаешь? – насмешливо спросила Фанни.

– Масса знакомых, масса кавалеров. Выбери. Это главное. Несколько кавалеров – несколько кошельков. Один ушел, другой пришел. Если делать все по-умному, они никогда не столкнутся лбами.