Текст книги "Машка, или Ключи от счастья"

Автор книги: Людмила Сурская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Помоги. Я умоляю, помоги.

У него зашлось сердце.

– Маш, успокойся. Завтра сколько надо, столько и возьмут той крови. Это обыкновенная рядовая операция для кардиохирургов. Я сам в прошлом кардиолог. Сейчас посмотрел его карту…страшного ничего нет. Поверь. Детка, я понимаю, ты устала, но надо взять себя в руки. – Она молчала. Он не понимая, что его не слушают, продолжал:– Успокойся, пожалуйста, – погладил её по голове. На другое пока ума, от навалившегося на него за несколько часов груза, не хватило. Вот познакомься, – насильно развернул он её к матери. Это мама моя. Она смотрела твоего…,– запнулся он, поправляясь, – нашего малыша. Оперировать будет мой отчим Владимир Семёнович.

Машка кивнула головой, плохо соображая, не понимая совсем того, о чём он с ней говорил.

– Помоги, прошу, помоги, дай кровь, – вцепилась она в него, зацикленная именно на ней.

Он вцепился в её плечики, тряханул.

– Машенька.

А она опять умоляюще о своём. С именем Тарана в её голове была связана сейчас только кровь.

– Я сделаю всё, чтобы ты не запросил. Для тебя это не опасно. А я умею быть благодарной…

Пугаясь, он огляделся вокруг себя, словно ища помощи. Мать и хирурги отвернулись. Его взгляд вернулся к Маше, и он сделал попытку ещё раз достучаться до неё:

– Маша…

А в ответ тоже:

– Заплачу, сколько захочешь, – слабо повторила она.

Кирилл запаниковал.

– Машка, – встряхнул он её опять за плечи, пытаясь объяснить…

Но девушка перебив и не теряя времени, боясь, что он исчезнет, говорила о своём:

– Мне ничего от тебя не надо. Ничего. Только кровь, – торопилась она сказать всё, чтоб опять не ушёл. – Не люби, презирай меня, но спаси его…

Основное содержание этой речи, дошло до него не сразу.

– Мышонок, очнись, – проныл он дрожащим голосом, попробовав притянуть её к себе. – Беды не будет. Вообще-то потери бывают, но очень редко.

– Умоляю, помоги, – упала она ему в ноги, ужом выскользнув из его рук и думая только о своём.

Кирилл покраснел и растерялся. Ещё бы! Пульс стучал невообразимыми толчками.

– Сделайте же ей что-нибудь, пусть поспит, – попросил он упавшим голосом, по ходу недобро зыркнув на мать. – Вы, что не видите в каком она состоянии…

Конечно, видели, но не очень пропитывались этим. Татьяна Анатольевна, сконфуженно отвернувшись, махнула стоящей на страже медсестре, та выскочила за уколом. Не выпуская Машу из рук, он сердито предупредил:

– Я тоже здесь заночую. А ну-ка пошли, мышонок, – отнёс он её на притулившуюся в уголке сиротливо кровать.

Татьяна Анатольевна, не смотря на попытку задержать её мужем, прошла следом.

– Тебе чего здесь делать, мы проконтролируем? – опять недовольно сморщилась она.

Кирилл осёк:

– Я вижу, как вы контролируете. Сам разберусь со своим семейством.

Татьяна Анатольевна выгнула насмешкой брови:

– Про семейство прямо сейчас придумал?

– Жизнь придумала. И это только моё дело. Понятно?

Она давно не обижалась. Привыкла. В последние годы сын, если встречались, был резким и грубым. Теперь же он готов был принести в жертву свою свободу, ради какой-то девчонки. Держа руки в карманах белого халата, она недовольно покачала головой и потрясённым тоном протянула:

– Ну-ну…

Что они там говорят, о чём говорят, Маша не слышала. Она безучастно смотрела в одну точку.

– Давай детка ручку, – забрал он в свои лапищи безвольную руку ища вену.

– Я сама, – подсунулась медсестра. – У вас руки дрожат. Не попадёте, расковыряете…

Кирилл отступил понимая, что она права.

– Задрожат тут… Коли уже, – поторопил он замешкавшуюся сестру. И целуя в висок Маше:– Сейчас ты поспишь, чуток, а я рядом посижу. Любовь моя, как же ты измучилась.

Посидев, около Маши и подождав пока она уснёт, он опять подошёл к кроватке мальчика.

– Кирюша, прав Владимир Семёнович, он на тебя похож, – улыбнулась Татьяна Анатольевна, наклонившемуся над кроваткой, сыну. Сердце смягчилось.

Он встретился со взглядом матери.

– Неужели я таким был.

Она примирительно улыбнулась.

– Покрепче только. Слабенький он, болезнь не давала набраться сил. Вот сколько держала его в руках, а нигде не шевельнулось, что это внук. Хотя говорят кровь, кровь чует. Может ошибка?

Устало обрезал:

– Мать, не сочиняй кино.

Отодвинув вопрос с Машей на потом, она по-бабьи запричитала о ребёнке:

– Ах ты маленький бедняжка. Болячка привязалась. Надо же такому случиться… Бедный ребёнок, бедный ребёнок! – повторяла она срывающимся голосом.

Кирилл же, глядящий настороженно, аж опустил руки, посматривая с удивлением на неё: "Что это правда, крик души или цирк?" Но в следующую минуту понял, что его сын принят и то заговорила кровь, а мать ведёт себя сейчас ни как доктор наук, а как бабушка. На её глазах он заметил слёзы. Конечно, он достоин лучшей судьбы. Но чувственный эгоизм отступил. Ей было жаль и внука, и сына. Она на всё мешающее этому решила закрыть глаза.

Мать причитала. Кирилл прислушивался. На него, ни с того ни с сего, нашло какое-то странное волнение.

– Ничего, после операции всё изменится, пойдёт мужик наш на поправку, – сказал очень серьёзно, взяв под локоть жену, желая успокоить Владимир Семёнович.

И тут Таран запаниковал:

– Владимир Семёнович, – развернулся Кирилл с побелевшим лицом к отчиму, – спасите малого. Не помогли отцу, сделайте всё возможное и невозможное для малыша. Хотите на колени встану. Прощение вот прошу. Помогите…

У матери перехватило дыхание. Изумлённый отчим разволновался, но старался держаться. Они были столько лет в ссоре…

– Так дела парень не делаются, ты ещё в истерику не впадай. Маша на грани срыва… Девчонке поддержка нужна, – обнял Кирилла отчим и заверил его:– Обойдётся всё, я думаю. Случай-то рядовой. Правда, заоблачных надежд я тебе не даю… Сам бывший врач, всё понимаешь, риск всегда присутствует…

При виде сына Кирилл содрогнулся. Ни кровинки в лице и провода… Он горой навис над ребёнком, на глазах навернулись слёзы: "За мои грехи страдает. Маша беременная была, а я идиот доводил. Башку мне в самый раз оторвать. Господи пощади его, накажи меня паскудного. Из-за меня малец мается".

– Ручки малюсенькие, пальчики крошечные, – пробовал Таран погладить сынишку. – Вся ладошка с одну фалангу моего пальца.

Отчим похлопал по плечу.

– Ничего, завтра подремонтируем моторчик, и будет расти, и драть папку за космы.

– Надо поговорить с ребятами, – вспомнил о брате и друзьях Маши Кирилл, – они волнуются.

– Надо так идём, поговорим.

Поговорить было в самый раз. В приёмной действительно уже доходили до точки кипения, в нетерпении ребята. Таран ушёл и пропал. Непонятно с чего засуетившиеся медики молчали. Они несказанно обрадовались появлению в окружение врачей Тарана.

– Что? – метнулась Юлька. – Это нельзя больше терпеть!

– Сейчас мы покончим с нетерпением… Познакомьтесь, – слегка вздохнув, представил им своих спутников он.

Макс и Саша не в силах скрыть удивление молчали.

– Ооо! – издала Юла протяжное. – Ты нас не разыгрываешь, обормот? – ущипнула его осмелев она.

– Не то время. Хотя что-нибудь этакое у меня большое желание с тобой сделать, за твоё молчание, присутствует во мне. Но так и быть отложу разборки на потом. – Скорчил маску он на Юлиане. – Страшного ничего нет. Обычная плановая операция. Сделают всё, как надо. Машу усыпили. – При этом все вскинули на него тревожные глаза, а он продолжал:– Поспит, успокоится. Я отработаю в клубе и заночую тут, а вам думаю здесь уже больше делать нечего. Лучше поехать домой.

– Кирилл, – окликнул, предупреждая, уходя Владимир Семёнович. – Спиртного ни-ни.

– Я понял, не маленький, – бодро промолвил в ответ тот.

Холл опустел. Убралась даже Юлька. Они остались вдвоём Кирилл и Александр. Молча и сосредоточено сверля противника глазами, стояли друг против друга. Постепенно взгляды обоих потеплели.

– Саш, – подошёл первым Таран, решив попробовать объясниться. – Я не знал о ребёнке. Как увидел тебя с ней в ресторане щека к щеке, башку заклинило. Тормоз. Никогда себя ревнивым не считал, даже не подозревал, что на такое способен. А тут, как зонтом накрыло. Глаза закрою, вы перед глазами, счастливые, улыбающиеся. Год с довеском такой свистопляски выходит, сам себе организовал.

Саша, пробивая застывшее горло, прокашлялся.

– Это на данный момент не так уж и важно. Лишь бы ребёнок выжил, иначе мы Машенцию не спасём. Сам видишь, ребёнок для неё всё сейчас. Или в "дурку" попадёт, или в петлю. Ты же видел её… Раз уж остаёшься, присмотри за сестрой, очень прошу. Надо, я заплачу тебе за всё?

Кирилл, соглашаясь со всем кивнул, а на "заплачу" не обижаясь улыбнулся и ничего не сказал. Не пылить же, в самом деле, на Машкиного брата.

– Не волнуйся, всё будет под контролем.

У Александра не было возражений на этот счёт. Голова болела о другом о чём он тут же и поделился:

– Не знаю прям, что и делать, – продолжал поражённый Саша, почувствовав родственную душу. – Родителей может вызвать? Но что будет с ними, даже предположить боюсь, ведь они не знают, что Машка родила. Боюсь как бы Юлиана не проговорилась своим родителям. Те непременно сообщат нашим, тогда скандала не избежать, – пояснил он. – Плохо, что не знаю чем помочь ей, сам растерялся. Маленькая сестрёночка и вдруг такой снежный ком. Одиночество. Тяжёлая беременность. Больной ребёнок. Операция на сердце… Может, аппаратуру, какую надо купить или лекарства для отделения, я денег дам. Только скажите.

– Родители где? – спросил Кирилл вместо ответа, вопросительно посмотрев на Машиного брата.

– В Европе, уже второй год. Они ничего о Машке не знают. Она просила, я дурак согласился. Наезжали, но прокатило. Машка, то на сохранении лежала, а я врал, что в тур умчалась, то рожала. Пронесло. А сейчас нагрянут, даже не соображу, что и предпринимать, кроватки, коляски, ползунки, куда это спрячешь?

– Вот и не беспокой их, всё обойдётся. Приедут, увидят здорового внука…

– И в обморок упадут, – брякнул Саша и поморщился.

– Устаканится всё, – сделал попытку утешить его Кирилл.

– Твои бы слова, да Богу в уши, как говорят. Спасибо, что не отказал. Не бойся, мы не будем принудительно тебя женить на сестре. За это можешь быть точно спокоен. Ребёнка вешать на тебя тоже не собираемся. Она так решила. Кровь твоя нужна только была, вот ведь, как получилось, взял пацан твою. За остальное, можешь не волноваться. Как жил, так и дальше будешь жить.

Кирилл, подбирая слова, переступил с ноги на ногу и почесал за ухом.

– Саш…

Но тот перебил:

– Подожди, всё уж сразу скажу. Я твои паспортные данные выкупил. Извини. Не хотелось в графе "отец" прочерк ставить. Жизнь пацану ломать. Но уверяю, это ничего не значит. Тебя никто, ни к чему не притянет… Она совершеннолетняя и это её жизнь и её выбор.

Таран кипел.

– Ты всё сказал? Вот и отлично. Теперь меня послушай. Я Машку люблю, как выяснилось до сумасшествия, а ребёнок вообще завёл мой холостой корабль в гавань, – признался он. – Кончай переживать. Утрясётся всё, поженимся, если она, конечно, простит мою дурь. А за сына, я тебе вообще в ножки поклониться должен. Пришлось бы дундуку усыновлять своего ребёнка. Надо было и фамилию мою вписать…

Александр не хотел да улыбнулся. Всё-таки не один и в беде рядом такое мощное плечо Тарана.

– Ну, уж это ты сам, если решишься на такой официальный зигзаг. Машка тебя безумно любит. Ругался, не помогло. Когда вы только успели сойтись. Превратив портрет в реальность… Непонятно совсем, тем более, что она абсолютно не продвинутая в этом вопросе.

– В Сибири.

– Теперь понятно чего её туда понесло. А то кедр, омуль, Байкал, турпутёвка… Ясно теперь какая это была путёвка и что за тур.

Смущённый Таран принялся оправдываться:

– Я занимал отдельный "номер" и она была со мной.

Он никак не ожидал, что на Сашу это произведёт совсем не то впечатление, которое бы ему хотелось. Тот вспылил:

– Чёрте что. Я понимаю, мужик, надо… Мне тоже надо, но я любовниц оплачиваю. Покупаю баб на худой конец. У меня в голове не укладывается, что кто-то мог трахать мою сестру.

Кирилл выкинул ладони вперёд, словно останавливая его гнев.

– Стоп, стоп…, я её не трогал, она сама захотела.

Немного успокаиваясь, Саша всё же огрызнулся:

– Мне только не рассказывай про это "сама".

– Ну может ты и прав, но я, её люблю. Ты разницу улавливаешь. Любовниц своих я тоже чёрном теле не держу, но Машуня, это другое.

Вымученный Саша махнул рукой.

– Разбирайтесь сами, ваша жизнь и ваш малец.

Кирилл протянул ему ладонь.

– Спасибо.

Тот помедлив ответил на рукопожатие тем самым закрепив дружбу.

– До завтра. Хотя дать бы тебе между глаз для верности, – проворчал он прощаясь.

– Ты просто Сашок не встретил ещё свою половинку.

– Пошёл ты, – отмахнулся Саша, шагнув в лифт. – У меня из-за вас пол головы седые.

Да и как тут с такой сестрой не поседеешь. Не одно, так другое. Утром Машка не смогла спустить ноги на пол, что-то мешало. Голова, оторванная от подушки, гудела. На придвинутой к кровати раскладушке спал Кирилл.

Разбуженный Таран потянулся.

– Осторожно, ты меня раздавишь, – пошутил он, поймав её не послушные ноги.

Машка села и закрыв глаза, потёрла веки, потом виски, но ничего не изменилось, Таран лежал опершись на локоть перед ней… И он не просто смотрел на неё, а открыв рот своим безумно красивым голосом, которого ей не спутать ни с чьим другим проговорил:

– Мышонок, прости меня. Я бревно, тормоз, колбаса и всё что хочешь. Приревновал тебя к Саше. Обалдел совсем…

– Ты дашь кровь, да? Я не ошибаюсь? – не слушая и перебив его, начала она с того, на чём закончили вчера.

"Видно для неё это сейчас важнее. Пусть так и будет. Сосредоточимся на ребёнке", – решил он.

– Зачем же я малышка здесь, – отпихнув раскладушку, подсел он к ней.

– Спасибо, – расплакалась она, уткнувшись ему в плечо.

– Надо вставать, – поцеловал он её руки, поняв, что полез рано с разговором о себе и своём прощении. – Врачи сейчас приходить будут. Я тебе горячего чая детка приготовлю. У тебя что-то болит? – спросил он, заметив, как она кривится от боли.

Она смутилась, но прошептала:

– Так. Грудь ломит.

Он деятельно хлопнул себя по лбу.

– Вчера тебя усыпили, надо молоко сцедить, – говоря это, Кирилл думал о том, что мать права, непонятно как при таких выбросах нервных клеток у неё вообще оно сохранилось.

Помедлив, спросила полушёпотом:

– Что со мной было?

Он объяснил:

– Усталость, я попросил ввести тебе успокоительного.

Она пожаловалась:

– Голова тяжёлая. Беспокойство в груди. Что с ребёнком?

Таран поспешил заверить и объяснить.

– Нормально всё. К операции готовят. Примешь душ, и голова пройдёт. Сейчас я тебе помогу, – заторопился он, вспомнив слова матери и отчима о пользе грудного молока.

Наскоро собрав постель и нырнув в одежду, Кирилл занялся Машей. Но напоролся на её:

– Отвернись.

Кирилл уже понял, что сейчас не лучшее время для споров и разборок.

– Хорошо, я не буду тебе мешать. Пойду, посмотрю ребёнка и приготовлю завтрак.

На это она не возражала. Через двадцать минут, он отвёл её в душ. Пропуская мимо себя в открытую дверь, напутствовал:

– Мойся детка. Я покараулю дверь, не мучайся там с придумкой, чем бы закрыть, – услышав, как Машка пытается пристроить швабру, добавил. – Не дёргайся. Я не буду смотреть.

– Точно? – уточнила она.

– Видишь, стою спиной, – успокоил он.

Машка молча ковырялась в своих вещах, потом спросила:

– Почему здесь нет запоров нигде?

Он, вспомнив, как это было в годы его работы тут, принялся рассказывать.

– Пять лет назад одному пациенту после операции стало плохо в душе. Хорошо хоть заметили, куда пошёл, и что его долго нет. Пока вытащили замок…

Маша, перекрикивая потоки воды, поинтересовалась:

– Обошлось?

– Тогда да. Но с тех пор все места пользования без запоров.

По тому, как забарабанили крепкие струи о пол. Понял – моется. Покупавшись, появилась перед ним. Смущаясь, выдавила из себя:

– Спасибо. Я всё.

Он отметил ожившие глаза на её бесцветном лице.

– Легче стало? – обнял он её. – Позавтракаем, детка. Поторопимся, я соорудил тебе кое-что.

Он сам расставил на столе чашки, разложил по тарелкам омлет с колбасой. Сам не ел и не пил. Но и Машка, выпив чай, не притронулась к еде. Так и сидела, глядя в одну точку.

– Ешь девочка, – обнял он её сзади, вложив вилку в руку, – тебе Пашку кормить. Я тебя расчесать попробую и феном волосы подсушу, да?

Не откликнулась, но вдруг подняла глаза.

– А он выживет, – закапали слёзы, как горох в тарелку. – Что если это последний мой денёк.

Таран засуетился, но тут же взял себя в руки.

– Выживет, не сомневайся, – прижал он к себе девчонку. – Вырастит здоровый и красивый. И будет за девчонками бегать, мамку свою не слушаться, хулиганить, и пойдёт по его попе гулять отцовский ремень.

Она всхлипнула, прошлась ладонью по щекам собирая слёзы и прошептала, повернувшись к нему лицом:

– Он очень похож на тебя.

Кирилл осмелился поцеловать её в глаза.

– Так уж заведено в нашем роду. Сын повторяет отца.

Она вдруг обхватила его шею руками и забормотала:

– Как я хочу, чтоб он поправился. Он же такой малюсенький, что ещё ничего не понимает, но уже столько выстрадал, пропуская через себя боль. Он же не виноват ни в чём… Не виноват… За что его Бог вместе со мной наказывает…

Сердце его скакало. Вот ведь жил себе не тужил и вдруг такое…

– Не переживай, эту кочку мы перескочим, – с присущей ему трезвостью заявил он.

Смущённая Машка, опустила руки себе на колени и впервые за последние месяцы улыбнулась: "Конечно, всё будет хорошо! Как она смеет думать иначе".

Чтоб не обижать его, Маша всё-таки поела. Собрав посуду, она сама, не смотря на его возражения, помыла её.

Кирилл ушёл вместе с хирургами в операционную, оставив Машку на руках Юли. Строго настрого наказав:– "Следи в оба. Если что скажешь сестре. Сделают укол. Они в курсе". И потянулись долгие тревожные часы. Пробегающие мимо врачи и сёстры отказывались вступать в беседу и что-либо сообщать. Только через три часа вышла Татьяна Анатольевна, с ходу успокаивая обомлевшую от страха Машу:– "Обошлось пока, не дрожи, конец операции уже не за горами". Чтоб чем-то отвлечь Машу, организовала переезд её в послеоперационную палату. Испугавшаяся сначала Маша, что её положат отдельно от сына, после объяснений Татьяны Анатольевны, успокоилась. Действительно таская скопившийся за время пребывания здесь скарб, забыли о времени. Так тяжело ждать. Хотя пока ждёшь, всегда остаётся надежда. И всё равно ждать невыносимо трудно. По усталым, но улыбающимся лицам появившихся из операционной врачей Юля поняла, что действительно всё обошлось.

– Две недели и пойдёшь домой, – похлопал Машу по плечу хирург. Главное забудешь, что такое больницы. Много значит человеческий мотор. Маленькая деталь в нём не тянет и всё, человек чахнет.

– Доктор, скажите, а что могло спровоцировать такое несчастье? – не утерпела Юля.

– Это один создатель знает. Мог грипп, нервы и мало ль от чего, такие нарушения случаются.

У Кирилла ходили желваки. Он знал, что сынишка страдает из-за него. Именно это хочет заострить противная Юлиана. Но та, чтоб успокоить его, как раз вывела совсем на другое:

– Она действительно переболела и очень сильно. Даже угроза выкидыша была.

Юля видела, как Таран вздохнул отведя глаза.

– Разрешите, мы пойдём, отдохнём, и вы все успокойтесь, – прошли к себе хирурги.

Воспользовавшись ситуацией и оттеснив Юльку к лифту, Кирилл выпроваживал её домой. Он с помощью лица, языка и рук объяснял ей, что самое время ей это сделать. – Что должно случиться, случилось, нечего тут торчать.

Но та со всем старанием упиралась.

– Не командуй, она моя подруга.

Рассерженный же голос Тарана доносил до его ушей:

– Подруга не мать и не муж, топай отсюда.

Та сразу ухватившись за это, взяла слово в оборот:

– Муж, объелся груш. – Наткнувшись на стену, взяла задний ход. – Дай хоть с полчасика побуду.

Почувствовав слабинку, Кирилл мигом напустил на себя грозный вид.

– Ни баба, а рулетка. Не нарывайся окороком на проблему.

Она не осталась в долгу:

– Вредина.

Выдыхаясь он готов был вышвырнуть её или упрашивать. Остановился на вторым. Всё-таки подруга Маши.

– Александр, звонит каждые полчаса, ты под ноги валишься кулём, иди не мучайся.

Юлька враз сменила тон. Она почти пропела:

– У Саши сегодня важная встреча, отменить которую или перенести нельзя, потому и беспокоится, не ворчи собственник, – погладила она его руку, подлизываясь. – Принимаю заказы на завтра, чего вашему величеству хочется?

– Поесть вези. Как ты поняла, я с Машей остаюсь. В палате имеется СВЧ печь можно разогреть. С остальным, я справлюсь сам. Нужна будет помощь, я позвоню. Без толку толкаться тут нечего.

Чмокнув его в щёку. Услышав от Тарана. – Без кошачьих лизаний не можешь. И сморщив носик от смеха, по ходу буркнув ему. – Ты прелесть! Юлька умчалась. А удовлетворённый проделанной работой, Таран отправился в реанимацию, где уже сидела на коленях у кроватки сына Маша. Обернувшись на стук двери, метнувшись по-кошачьи, схватила Кирилла за ноги.

– Спасибо, что не отказал, – горячим шёпотом лились из неё слова. – Всю жизнь молиться за тебя буду. Ты не бойся, мне ничего от тебя не надо. Я его себе рожала. Не хотела тебе жизнь усложнять. Извини, пожалуйста, так получилось.

У Кирилла разорвало грудь. Она ещё за него, Тарана, волнуется. "Усложнила жизнь…"

– Машенька, дорогая, – поднял он её, – всё, мышонок, проехали. Скажи, что я козёл, осёл, чучело огородное и забудем это недоразумение. Давай пойдём, поесть надо. У меня у самого мушки перед глазами бегают от голода. А тебе Пашку кормить завтра надо будет.

Она постояла, упершись лбом в его грудь. Кажется, пришла в себя, потому как сказала:

– Кирюша, если тебе надо куда идти, ты иди, не мучай себя.

– Сегодня я буду с тобой, не беспокойся, ребята отработают без меня. Мы обсудили это с ними. – Он притиснул её к себе и поцеловал в лоб. – Манюня, ты большая девочка, возьми себя в руки, не могу я тебе колоть уколы постоянно. Ребёнку грудь нужна, – попросил умоляюще он, нежа её лицо в ладонях. Не удержавшись, рванул, прижимая со всей силушки к своей вздымающейся груди. Его губы ласково погладили щёку, пощипали уголки рта, но жёстко целуя губы. Отпуская, не ощутил никакой ответной реакции её тела. "Неужели Машка охладела ко мне, через пережитое, не мудрено после такого. Или это просто усталость и переживание за сына? А может быть женская месть за обиду. Нет, Машуня не такая…"– гадал он. Покормив девчонку и заправившись сам. Перебрался с ней на диван. Пристроив голову Маши к себе на грудь, он гладил волосы не жалея поцелуев от макушки и до ушка. Рассказывая всякие глупости и гоня чепуху. Машка, на удивление сидела тихо, закрыв глаза и не сопротивляясь, слушала.

– Умница, хорошая девочка, пойдём спать, день кончился, звёздочки в окно подмигивают, а месяц, позёвывая, колыбельную поёт, – поднял он её на руки направляясь в сторону кровати.

В её широко открытых глазах полоскался испуг. Её огромные глазищи смотрели на него, не мигая.

– Я рядом лягу, – поспешил с объяснениями он. – Кровать широкая, поместимся. Ты к стенке под одеяло. Я с краю и поверх. День тяжелый был. Давай отдохнём. Устал немножко. С малышом всё в полном порядке. Я проверил.

Заставив его отвернуться, Машка переоделась, и, забравшись на кровать, спряталась под одеяло, прилепившись к стене. Твёрдо решив, что больше она ему надоедать и мешать не будет. Но Кирилл, пристроившись рядом, подсунул свою руку ей под голову, потихоньку подтягивая к себе. Так лёжа на его руке, она и задремала. Нежность переполняла его. Ему хотелось беречь её, помогать, заботиться о ней, быть хоть чем-то полезным. «Всё такая же покорная и молчаливая, только замученная и повзрослевшая», – прошёлся он губами по её виску. Молоденькая, хрупкая, а сколько уже пережила. Он же козёл был не вдалеке и не удосужился заглянуть в её жизнь. Упустил из жизни её беременность, она должно быть была смешная, рождение Пашки и его первые месяцы развития. Тешился с не греющими душу бабами, когда был дозареза нужен ей. Какими обидами это можно оправдать, если не эгоизмом. Впервые женщина влепила ему щелчок, вот и заело. Самобичевание прервал стук в дверь. ОН приподнял голову. Постучавшись, вошла мать.

– Как вы тут?

– Не додумайся ты разбудить, уже спали бы. – Осторожно высвободив руку, Кирилл поднялся. – Ты чего домой не ушла. Рабочий день давно кончился.

– Глупый вопрос. Владимир Семёнович тут. Ночь. Всякое может случиться. Сам знаешь, по любому события могут развиваться. Главное вовремя меры принять. Будем около малого до тех пор, пока опасность не минует. Пельмени хочешь?

– Откуда?

– Купили да наварили. Кирюша, там брат её пришёл, выйди, поговори. Так пельмени нести?

– Я вообще– то ел, но думаю, лишними они не будут, неси. Жаль, Маша спит, но будить не буду.

Саша мерил шагами коридор, с неудовольствием поглядывая на дверь палаты.

– Ну, как? – взял он Тарана за грудки, сразу же, как только тот появился у дверей.

– Не лезь на стену, всё путём. И Маша, и сын.

– Не врёшь?

Он развернул его к мелькающей в коридоре Татьяны Анатольевны.

– Видишь мать тут, отчим и хирурги. Все страхуют. Машка спит.

Саша, снимая напряжение, отёр ладонью застывшее лицо, возвращая его к жизни.

– На. Я вам еду принёс, – сунул он ему в руки пакеты. – Мозги разбегаются, может, что и пропустил.

– Ничего, завтра сам сгоняю, постираться надо. У неё пакет грязного нашёл. Я второй день без смены хожу. Заеду на обратном пути в супермаркет скуплюсь.

– Возьми ключ от квартиры, – протянул он Кириллу связку ключей. Вдруг Машке, что привезти надо или малому. Постирать опять же. Там хорошая машинка у неё с сушкой.

Кирилл оторопел от такого жеста.

– Я даже адреса не знаю. Никогда не был. Да, и что я там, в чужой квартире делать буду, она даже не Машина, – упирался Таран.

– Бери, она, как раз её и есть. У меня своя. Комнату её по дурацкому плакату с твоим изображением на стене узнаешь.

Кирилл ухмыляясь кивнул:

– Она рассказала. Я, честно говоря, не поверил.

Саша двинул ему в плечо:

– А, говоришь, чужая квартира, ты давно уже там прописался. Висит тот плакат на месте и даже мухами не засижен. Будь он не ладен. Надо же было прилепиться именно к её сапогу. Чушь какая-то.

– Из этой чуши Пашунчик получился, – улыбнулся Кирилл.

– Против этого не попляшешь. Адрес сейчас напишу и даже нарисую, как добраться.

– Пельмени хочешь, могу поделиться? – предложил Кирилл, заметив матушку, шествующую по коридору, с тарелкой.

– Обойдусь, вам тут труднее выкрутится, а я в ресторан заскочу, поужинаю. День сегодня чумной, запарился. Сплошные нервы и беготня. Ужинайте, я пошёл. До завтра. Если что, звони!

Редко видевшая сына, Татьяна Анатольевна, подставив кулачок под щёку, с грустью, смахивая слезу, наблюдала за Кириллом сейчас. Их ссора из-за её второго замужества затянулась. Бросил профессию, дом, ушёл неизвестно куда, вынырнул на сцене, что меньше всего ожидала. А что она такого сделала, просто хотела жить.

– Знаешь что, – потянулся, наевшись, он, – если уж ты тут, присмотри заодно за девчонкой.

– Куда посвистал?

– Помыться схожу, слово-то какое придумала, не дождёшься. Я на жёрдочку сел. Поняла?!

– Надолго ли? – ядовито заметила она.

– Навсегда.

Она сморщила в неудовольствии носик.

– Я должна в это поверить…

Его ответ был резким:

– Это уж как захочешь. Присмотришь за Машкой? – ещё раз спросил он.

Она не отняла кулачок от щеки.

– Куда от тебя денешься.

– Сразу бы так и сказала, а то завела воспитательную шарманку. Поздно спохватилась, у меня у самого есть, кого воспитывать.

Она опять не удержалась, чтоб не куснуть его:

– Одно другому не мешает. Хорошо если один. Ты уверен, что больше не объявятся?

– Уверен. Девки сейчас наглые, если что, сразу пузо вперёд и права качать. Это одна дурочка попалась, скрывала, что б мне жизнь не усложнить.

– Чудеса.

– Представляешь, два часа тому назад мне ещё доказывала, что я свободен и ничем ей не обязан. Ноги целовала за кровь для ребёнка. И ты хочешь, чтоб я от неё отказался…

– Действительно дурочка. Её об стенку головой не стукали. В наше время любовью одни только они и живут. Бежать бы ей от тебя надо. Замучаешь ты её. В кого уродился только ухарь такой.

Кирилл запил пельмени соком и гася смешинки воззрился на мать.

– И такое родная мать говорит. Ты ей ещё додумайся подсказать это.

Та отмахнулась.

– Иди, мойся балалайка.

Вернувшись, он застал мать, дремлющей в кресле. Тихонько постоял рядом, вглядываясь в родные черты. Постарела. Как он скучал по ней. Когда совсем уж было невмоготу, украдкой караулил её у института. Посмотрев, не объявляясь, уезжал. Обида за отца не отпускала. Это вот Пашка их примирил.

– Я прибыл, – прикоснулся губами он к её рукам, – иди, отдыхай.

Она потянулась. Сладко зевнула.

– Уже? Спит она. Даже не шелохнулась. Где ты раздобыл такую девочку?

– Тебе всё расскажи. Ребёнку что-то делали?

– Всё по плану. Ещё в двенадцать часов зайдут.

– Хорошо.

Раздевшись, заполз под одеяло к Маше, дрожащей у стены, несчастным котёнком.

– Вот глупышка, – чмокнул он в её тёплую щёчку.

Проснувшись с первым проблеском рассвета в объятиях Кирилла, Маше не хотелось даже шевелиться. Тепло и уютно лежалось ей убаюканной колыбелью его рук. Идиллию нарушила Татьяна Анатольевна, привёзшая кормить орущего малыша. Кирилл сел, протирая глаза.

– Что, уже утро?

Не обращая внимания на его потягивание, она направилась к Маше.

– Машенька, давай корми ребёнка, только понемножку начинай, не торопись. Вылезай из-за этого медведя. Выпусти её, – хлопнула она сына, не церемонясь по крутому плечу.

– С чего с утра шум такой и драки…,– пробовал, позёвывая, шутить Кирилл.

– На халатик, – командовала растерявшейся Машей Татьяна Анатольевна. Не бойся ты проводов этих, они не отпадут от него. Корми.

– В кресле не очень удобно. – Крутилась, никак не приспособясь Маша. – И пусть он отвернётся.

– Возвращайся на кровать. Кирилл отодвинься к стене и побыстрее, – приказала она сыну. – Видишь, малец есть хочет.

– Не смотри, – покраснела Машка, прося Тарана.

Татьяна Анатольевна перекривилась.

– Господи, что за родители тебе достались. Тебя состряпали, не стесняясь друг друга. А теперь краска на них напала, – ворчала она.

Кирилл тут же прицыкнул на неё, встав на защиту Маши.

– Мать, прикрути фитиль. Не трогай её.

Почувствовав руки матери и сосок, ребёнок затих. Открыв глаза, подивился на мир обиженными за боль глазёнками и горестно вздохнув, принялся сосать. Воспользовавшись занятостью Маши, Кирилл развернулся, наблюдая за ребёнком. Тот вцепившись ручонкой в её грудь, сосал раздувая щёки сосок. Машкина грудь, какую он не раз ласкал, принадлежала сейчас другому мужичку, и он должен смириться с тем, ведь то его сын. И он вместо Кирилла ласкал её сосок, почмокивая своими губками. Ну что ж, он не ревновал, но завидовал… Его-то Машенька ещё неизвестно когда допустит к себе. О том, что такого не случиться никогда, он думать не хотел.