Текст книги "Бегущая против волны"

Автор книги: Людмила Толмачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Валерий Иванович, мы уезжаем. У меня к вам просьба – передайте Сергею Владимировичу эти ключи, когда он приедет с работы.

– Хорошо, но…

– Долго объяснять. Но вы и так поймете. Лучше нам уехать вот так, внезапно, чем пускаться в разборки и взаимные оскорбления. Все это было огромной ошибкой, понимаете? А вам я желаю здоровья и долгих лет. Вы замечательный человек, каких мало. До свиданья. Не поминайте лихом.

Номера мобильных телефонов были заменены, городской телефон отключен, на сигнал домофона они не реагировали. Одним словом, перешли на осадное положение. Но чтобы не искушать судьбу, через три дня Ирина отправила дочь рейсовым автобусом в Порошино, а сама временно устроилась у Эльвиры. Неврев был в отпуске – укатил с сыном рыбачить на какие-то лесные озера.

– Неужели ты такая наивная, Ирка? – наливая в чашки крепкий чай, возбужденно говорила Эльвира. – Ведь Дубец на то и Дубец, что не спустит на тормозах это дело. Рано или поздно придется выяснять отношения.

– Я ничего ему не должна. А за кормежку я отработала – гувернанткой и сиделкой. Так что с меня взятки гладки.

– Не знаешь ты таких, как Дубец. Он принадлежит к породе тех волкодавов, которые просто так не упускают добычу. Поговаривают – он и с женой по-своему разделался.

– Как это?

– Это, конечно, слухи и предположения, но больно много совпадений. Охранника его, того, что с ней убежал, избили до полусмерти. Какие-то негры или пуэрториканцы из гетто. А ее ограбили. И что-то там еще из криминального – точно не знаю. Короче, устроил им «сладкую жизнь».

– Неужели и мне будет мстить? – побледнела Ирина.

– Не знаю. У тебя все-таки другая ситуация. Ты его не обманывала, не взяла ни одной вещи…

– Кроме двух чемоданов. Но нам не во что было складывать тряпки.

– Это ерунда. Можешь переслать ему эти долбаные чемоданы.

– Ох, Элька, в какое дерьмо я вляпалась!

– И я, дура, тебя в него подталкивала. Идиотка!

– Ты ни при чем. У меня у самой котелок должен варить. Я тебе не рассказывала, как впервые его увидела, при каких обстоятельствах?

– Нет.

– Вот когда мне стоило задуматься и сообразить, что такому человеку нельзя доверять. Видела бы ты эту сцену! Входит в фойе пансионата Дубец, оглядывается на отставшую жену и сквозь зубы злобно шипит на нее: «Чего ты телишься?» Слово «корова» не прозвучало, но витало в воздухе. А я после этого еще уши развесила, слушая его бредни о чуткости души. Сонар! Представляешь, чем он купил меня – этим романтическим, неизвестным мне словом.

– А что это?

– Локатор.

– Господи, какие мы дуры! Как папуасы, падкие на всякие побрякушки, в том числе и словесные.

– Вот-вот.

– Ничего, Ируня, правда на твоей стороне. Все будет о'кей.

– Как думаешь, возьмут меня обратно на ту же должность? – вдруг сменила тему Ирина, в задумчивости помешивая ложкой горячий чай.

– Не знаю… Но ты все же попробуй. В понедельник с утра и позвони шефу.

– Но я так нехорошо ушла. И все этот Дубец. Меня не отпускали – как раз запарка с отчетами была, а этот хам заявился к начальству и наговорил черт знает чего. Мне об этом секретарша потом рассказала. Боже мой, где были мои мозги в то время? Почему я эти выходки воспринимала как чуть ли не проявление мужской доблести?

– Ира, перестань казнить себя! Так можно с ума съехать. Вот что я тебе скажу. Дубец – нормальный продукт нашего времени, а не исключение из правил. Нынче каждый второй бизнесмен, если не первый, имеет такие замашки. И потом, чисто мужские черты характера, а именно: стремление к лидерству и успеху, применение силы и прочая, ты почему-то воспринимаешь так болезненно. А это нор-маль-но! Поняла?

– Нет. То есть понимать-то я понимаю, но не принимаю. Прежде всего надо быть человеком.

– Ох, идеалистка ты, Ируня. Да еще в квадрате. Тебя, видно, не переделать. А не боишься, что останешься со своей философией одна? Ведь в природе нет таких мужиков, о каком ты мечтаешь.

– Ну и пусть. Не нужен мне никто.

– Ну-ну. Свежо предание. Посмотрю я на тебя этак через годик. Волчицей завоешь от одиночества. Вот что я тебе посоветую. Если он приползет на четырех конечностях и будет просить прощения – прощай! На то мы и бабы, чтобы всю жизнь прощать мужикам их бесконечные грехи.

– Ага. А они на то и мужики, чтобы всю жизнь грешить, да?

– А ты как думала? Такой уж у природы расклад. У природы нет не только плохой погоды, но и плохих мужиков. Все они, конечно, засранцы, но они нам нужны. Так же, как и мы им.

– Надо же. Прям Спиноза какой-то, Аристотель в юбке. И давно ты разработала такую доктрину?

– Давно. Думаешь, мой Неврев идеал? Такой же засранец, как и все. Я ведь сор из избы не люблю выносить, но если тебе все порассказать, что было в нашей жизни, то…

– Тебе при жизни памятник надо поставить?

– А что ты ерничаешь? Я и на медаль согласна.

– Просто я уже слышала нечто подобное. Помнишь, про Августу рассказывала? К сожалению, памятник не ей, живой, а ему поставили, на могилу.

– Умер? Во цвете лет?

– Да. Инсульт.

– Вот! Что и требовалось доказать! Мало они живут, а мы им еще кровь портим своим бабским максимализмом. Ни продыху, ни роздыху бедолагам.

– Ой, сейчас заплачу. Так трогательно, не могу! Его сейчас целый кортеж шлюх купает в бассейне, приводит в чувство после стресса. Так что не бойся, не пропадет Дубец. На то он и Дубец. Тебя цитирую, заметь.

– Ха-ха-ха! Ладно, Ирка. Давай лучше я тебе в чай ликера подолью, а? Сразу настроение повернется на сто восемьдесят градусов.

– На сорок пять, ты хочешь сказать?

– Почему?

– Ну ликер-то, скорее всего, сорок пять градусов?

– А, черт его знает, может, и сорок пять! Нам ведь что ни пить, лишь бы напиться. Давай, за нас! Ну и за них, чтоб им пусто было!

Эльвира помогла захмелевшей подруге выбраться из такси, которое остановилось напротив дома Шамариных. Машина уехала, а они еще топтались на месте, «ориентируясь на местности».

– Пойдем в направлении того плаката.

– Пойдем.

– Опсики! Ни хрена себе! Ирка, это же ты!

– Где?

– На плакате. Вот это да! Семь на восемь физиономия, не меньше. Это когда ж тебя повесили-то?

– Меня?

– Да разуй шары-то! Вон туда смотри, наверх. Видишь?

– Ой.

– Это он! Я же говорила! Надо прощать.

– Кого?

– Дубца, кого же еще? Это он тебя здесь повесил.

– Как это «повесил»?

– Ну, на плакате. Рекламном щите. Погоди, как правильно будет – повесил или повешал?

– Не помню.

– А! Какая, хрен, разница? Главное, что он засуетился. Ну пошли, лапа моя, баиньки. А то мы прямо под этим щитом и уснем. Во будет картинка: наверху портрет, а внизу – оригинал, в зюзю кривой.

Первой проснулась Эльвира. Она повернула голову и увидела на соседней кровати крепко спавшую Ирину. «Да уж», – неопределенно сказала Эльвира севшим голосом и тяжело поднялась с постели.

Поправив съехавшую с Ирины простыню, она пошла в ванную.

После душа и чашки кофе Эльвира почувствовала себя полностью вернувшейся к жизни. Она даже вышла на лоджию, чтобы сделать пару-тройку физических упражнений – такой огромный прилив энергии на нее накатил. Вышла, раздвинула застекленные рамы и ахнула от изумления. На нее с огромного придорожного плаката смотрела улыбающаяся Ирина.

– Ирка! Вставай, соня! Пошли на лоджию! А я думала, что мне это приснилось. Надо же! Да вставай же, кому говорю!

– Отстань. Я хочу спать.

– Ну, погоди!

Эльвира сбегала на кухню за водой, вернулась и окатила Ирину холодными брызгами. Та вскочила, ошарашенно крутя головой и раскрыв в немом крике рот.

– Ну! Проснулась? Пошли на лоджию, там тебя ждет чудо чудное, диво дивное.

– Иди к черту! – к Ирине вернулся дар речи. – Я уже три ночи подряд не сплю, думала, хоть сегодня оторвусь по полной, так нет. Ходят тут всякие, как слон в посудной лавке, стучат копытами. Ну чего ты привязалась?

– Ха-ха-ха! Ты взгляни на себя в зеркало, Моська! Слон-то уже и душ принял, и кофейку выпил, и даже на зарядку вышел, а тут на тебе! Картина Репина «Не ждали»! Пошли на лоджию! Пошли, пошли!

Ирина нехотя поплелась за Эльвирой, зевая и потягиваясь. Но при виде собственного, гипертрофических размеров портрета она вздрогнула, и сон слетел в одно мгновение.

– Неужели это Дубец…

– А кто же еще? Не Анатолий же твой, – хмыкнула Эльвира.

– Надо же. «Прости…» написал. Значит, не такой уж пьяный был, когда сукой обозвал. Все запомнил. Нет, Элька, слишком продуманный он. Уж лучше такой, как мой Анатолий. Пусть страстями живет, ошибается, грешит, но от всего сердца. Понимаешь?

– Понимаю. Ладно, чего мы тут? Пошли на кухню. Я хоть яичницу с помидорами пожарю, что ли. Иди умойся. А лучше – в душ.

Они уютно расположились за кухонным столом, на котором дымились горячая глазунья и черный кофе, золотились поджаренные гренки с алычовым повидлом.

– Честно сознаюсь: нисколько не жалею, что не поехала с Невревым на озера, – промурлыкала Эльвира, с неизменным аппетитом поглощая глазунью. – С тобой интереснее. Событие за событием.

– Батюшки, велики события.

– А что? Сначала твой развод по-итальянски, потом напились до положения риз, теперь этот плакат. Какие-никакие, а все же события.

– Бедная, бедная Лиза. Как скудна на события твоя жизнь, – со спокойной иронией отозвалась Ирина. – Но это со стороны интересно за ними наблюдать, другое дело – быть их главным участником. Ничего хорошего, скажу тебе. Какой замечательной была моя жизнь два года назад – спокойная, размеренная, без этих идиотских выходок.

– Ладно. Что будем делать? День-то длинный. Надо как-то его убить.

– Я сейчас позвоню насчет работы, а там видно будет.

– Не спеши.

– То есть?

– Пусть события развернутся полным фронтом.

– Ты намекаешь на наше перемирие?

– Вот именно.

– Ни за что!

– Никогда не говори «ни за что»! Чтобы потом не было мучительно стыдно.

– Элька, откуда ты все знаешь о жизни?

– Я старше тебя.

– На целый месяц? – ехидно уточнила Ирина.

– Не играет значения.

– Ну-ну.

– Может, рванем в твое Порошино? Купальный-то сезон еще в разгаре.

– А что? Идея. Я уже по Аленке скучаю. Да и с родителями давно не виделась.

– Прямо сейчас и рванем. По пути заедем ко мне за купальником и зубной щеткой.

– О'кей!

Полина Юрьевна с Аленой собирали в саду малину.

– Мама! – негромко позвала Ирина.

Пожилая женщина повернулась, близоруко сощурилась из-под ладони, охнула и заспешила к дочери. Ирина с болью в сердце заметила, что мать постарела за этот год – волосы побелели, на лице появились морщинки, походка отяжелела.

– Доча, наконец-то! – заплакала мать. – Мне как Аленка порассказала про ваш побег, так я спать перестала. Хорошо, что приехала, а то мы с отцом переживаем, уже сами решили к тебе ехать.

– А я не одна, с подругой.

– Ну и ладно. Всем места хватит.

– Мам, – подбежала Алена, – ты на чем приехала, на автобусе?

Ее глаза смотрели мимо, куда-то на калитку, ведущую во двор, как будто ждали еще кого-то, и тут же разочарованно погасли, когда мать ответила:

– На чем же еще? Мы с Эльвирой приехали. У нее муж с сыном на озерах рыбачат – она одна осталась. Вот мы вдвоем и прикатили. Поживем у вас немного. Пойдемте во двор. Она там на крылечке сидит.

Через час все сидели во дворе за столом. Дмитрий Ильич как раз на обед приехал.

– Я вот что думаю, Ира, – начал отец серьезный разговор, когда приступили к чаю. – На работу тебе надо устраиваться. Лучше одной жить да быть независимой, чем вот так – на чужих хлебах, неизвестно кем, приживалкой какой-то.

– Я сама, папа, к такому выводу пришла. Больше я ни в какие авантюры не пущусь.

– И правильно. Мне он, если честно, сразу не понравился. Хоть и видел его всего раз.

– Да и мне тоже, – поддакнула Полина Юрьевна. – Какой-то чужой, недобрый.

– Ну почему, бабуля, недобрый-то? – возмутилась Алена. – Да он задарил нас с мамой с головы до ног. К каждому празднику – какой-нибудь подарок или вообще без всякого повода. Просто ему нравилось, как мы охаем и ахаем от восторга. Помнишь, мама, тот прикол на День музеев? Приехал с кучей подарков, а когда мы спросили – по какому поводу подарки, он достал отрывной календарь, такой же, как у тебя, бабуля, висит, полистал его и говорит: «Как же вы могли пропустить такой праздник? Сегодня же всемирный День музеев!»

Алена звонко рассмеялась. Ее поддержала только бабушка тихим смешком. Ирина опустила глаза, отец неодобрительно крякнул, а Эльвира сделала вид, что пытается прочесть название карамельки в пестрой обертке.

После обеда Ирина с Эльвирой пошли прогуляться по селу.

– Ужасно люблю деревню, – восхищалась на каждом шагу Эльвира. – Посмотри на тот палисадник. Хорош! Правда? Чего только там нет! И лилии, и душистый горошек, и ноготки, и эти… как их… беленькие такие шарики…

– Гипсофила.

– Ира, ну перестань хмуриться. Из-за чего ты расстроилась? Что отец прямо, без обиняков высказался? Правильно он сказал. Честно. То, что думал. Они же любят тебя, дитя свое неразумное, и хотят, чтобы ты была счастлива.

– Да я не об этом. Я о дочери своей. Вот уж кто дитя неразумное. Видела, как дед реагировал на ее похвальбу?

– Господи! Да что тут постыдного? Все дети любят подарки. И Аленка твоя тоже. Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее. Переключись лучше на свое Порошино. Ведь ты должна сейчас переживать особые, ностальгические чувства. Здесь, как говорится, моя деревня, здесь мой дом родной… Ну? Что ты сейчас чувствуешь?

– Ничего. Я все еще переживаю встречу с родителями.

– Ну и дура. Будь легче, Ирка! Если из-за всего переживать, сердце не выдержит. Лучше покажи мне свою школу. Где ты провела десять лучших лет своей жизни, а?

– Вон за тем поворотом ее будет видно.

– Здорово! Вот бы сейчас встретить твою первую любовь. Боже, как мне нравится такая романтика!

– Элька, остынь! Что на тебя напало? Все мои однокашники давно в городе живут. А здесь доживают свой век одни старики.

– Так не бывает. Если здесь одни старики, то село не имело бы такого цветущего вида. Вон, к примеру, в джип садятся двое импозантных мужчин. А один, мачистый такой, даже уставился на тебя и рот раскрыл.

– Где?

– Направо.

– Ой, это же Гришка Селиванов. Гриша! Привет! Не узнаешь?

Мужчина, о котором говорила глазастая Эльвира, что-то сказал своему товарищу, сидящему за рулем автомобиля, и с широкой улыбкой пошел им навстречу.

– Иринка! Какими ветрами? К родителям прикатила? Мы с Витей Рузаевым тоже предков навестили. Да вон он бежит, ра-адостный такой. Морда пока еще не красная. Но все впереди.

– Здравствуй, Ира, – немного смущенно поздоровался Виктор, подходя к ним. – К родителям приехала?

– Ага. Я каждый год приезжаю, а вас что-то ни разу не встречала.

– Я, например, в отпуск по путевкам езжу, по Турциям да Испаниям, – объяснил разговорчивый Григорий, – а сюда только по выходным. Особо не разгуляешься – то крышу с батей чиним, то огород копаем, то водку пьем. А это родственница твоя?

– Знакомьтесь – это моя однокурсница и близкая подруга Эльвира, Эля.

– Очень приятно. Григорий. Гриша, – подал он руку и с интересом заглянул в Эльвирины искрящиеся глаза.

– Виктор, – чуть склонил голову его друг, но руки не подал.

– Вот я и говорю, – как бы продолжая начатый разговор, сказал Григорий. – Выходной в самом разгаре, а у Вити ни в одном глазу…

– Да кончай ты прикалываться, – смущенно засмеялся Виктор, – а то подумают, что мы алкаши законченные.

– А кто пьет? Покажи! Нет, я жду! – смешно спародировал известного актера Григорий. – Вот что, девчата, если хотите попробовать настоящей ухи, поехали на озеро. Дважды приглашать не будем.

– А когда? – опешила Ирина.

– Сегодня вечером. Поставим палатки, все приготовим, а на зорьке – в лодку и закинем невод.

– Невод?

– Да шутим мы так, Ира. Удочки, конечно.

– Ну не знаю. У нас даже одежды подходящей нет.

– Неужели у Полины Юрьевны ничего не найдется? – вступила в разговор Эльвира. – Какие-нибудь старые брюки и свитера.

– Да найдется, я думаю, – беспечно махнул рукой Григорий. – Короче, так. В десять вечера мы подъедем к вашему дому. С собой, кроме одежды, ничего не берите. Мы все приготовим сами. Лады?

– Ох, Гришка! Каким был… – засмеялась Ирина.

– Таким я и остался. Орел, одним словом. Ну, до вечера! – подмигнул он Эльвире и увлек нерасторопного Виктора за собой.

Виктор вел машину по заброшенной лесной дороге, чудом ориентируясь в темноте, без конца лавируя между кустами и деревьями. Пассажиров то и дело подбрасывало на ухабах.

– Эй, шеф, не дрова везешь, кричали буратины, – схватился за ушибленный локоть Григорий, после того как машину тряхнуло особенно сильно.

– Да я и так торможу каждые пять метров, – с досадой ответил Виктор и чертыхнулся.

– Ребята, куда вы нас везете, интересно узнать? – лукаво спросила Ирина. – На Черные Камни?

– Ага. Клев там будет такой, что клиент обо всем забудет, – подхватил шутку Григорий.

– А купаться там можно? – игриво поинтересовалась Эльвира, посматривая на Григория не в меру накрашенными глазами.

– А как же! Первым делом мы поставим палатки и разведем костер, а потом уж и окунемся.

– Мы как раз купальники захватили, – уточнила Эльвира, взбудораженная ночным приключением.

– А вот это уже лишнее, – на полном серьезе отозвался Григорий, повернувшись к Эльвире. – Купаться надо голыми, иначе налимов распугаем.

– Как это? – удивилась она.

– Налим же видит в темноте. Если купальник яркий, он спрячется, и никакими приманками его не достать.

– А у меня как раз черный купальник.

– Да? Это еще хуже.

– Почему?

– От черного налим впадает в депрессию и тогда уже…

Он не закончил, так как Ирина и Виктор, до сих пор сдерживавшие смех, не вытерпели и захохотали так, что распугали, наверное, все живое в лесу.

– Значит, разыграли меня? – ничуть не обиделась Эльвира. – Ладно. Мы тоже умеем.

– Элли, милая, не обращайте на меня внимания, – искренне умолял Григорий. – Я с детства этими налимами напуганный, а с инвалида какой спрос?

Эльвира, разомлевшая от такого ласкового обращения, лишь слабо махнула рукой.

Джип остановился в десяти метрах от берега. Даже в темноте можно было понять, что места здесь дикие и глухие, но необычайно красивые. Пока женщины любовались лунной дорожкой на ровной озерной глади, мужчины разгрузили багажник и начали устанавливать палатки.

– Вот в этой палатке есть москитная сетка, так что уступаем ее вам, леди, – сообщил Григорий, вбивая стальной колышек в землю.

– А как же вы? – сочувственно поинтересовалась Эльвира.

– А нас комары не едят. Мы с Витюхой так проспиртованы, что хоть в Кунсткамере нас показывай, не испортимся.

– Кончай, травить, Селиван! – прикрикнул на друга молчаливый Виктор. – Лучше костром займись.

– Эличка, не желаете пройтись со мной туда-сюда в поисках валежника? – пригласил Григорий стоявшую рядом Эльвиру.

– Охотно.

Они углубились в чащу, освещая путь мощным фонарем. Ирина подошла к Виктору, возившемуся со второй палаткой.

– Тебе помочь?

– Вот тут надо подержать. Ага. Слегка натяни. Так.

Он вбил колышек. Вскоре палатка стояла как вкопанная. Ирина помогла Виктору разобрать вещи: одеяла, спальные мешки, складную походную мебель, посуду. Послышался веселый смех Эльвиры. Парочка возвращалась с охапками сухих веток.

Через десять минут большой костер, потрескивая и выбрасывая искры, озарил своим желто-оранжевым пламенем всю округу. Женщины сидели на стульях возле походного стола, резали хлеб и колбасу, в то время как мужчины снимали с джипа дюралевую лодку и прочее рыболовное снаряжение.

– Ой, как я давно не плавала на лодке, – томно протянула Эльвира.

– Можно организовать, – живо отозвался Григорий. – Представьте: вода, луна и тишина…

– Здесь еще «волна» подойдет, – усмехнулся Виктор.

– Ага. А еще «полна» и «без сна», – вступила в игру Ирина.

– «Умна», «смешна» и «больна»! Кто больше? – крикнула Эльвира.

– Надеюсь, это вы не о себе? – поддел ее Григорий.

– Да ну вас! – сделала обиженное лицо Эльвира. – Испортили такую игру. Это же буриме.

– Бури… что? – не унимался Григорий.

– Мэ-э-э! – почти по-козьи промекала Эльвира.

– Бросьте препираться, садитесь за стол. Все готово, – пригласила Ирина.

Мужчины, потирая от возбуждения руки, неуклюже уселись на небольшие стулья. Григорий первым делом взялся за бутылку водки.

– Эх, холодная! К ней бы ухи горяченькой, – разливая водку по стаканам, сожалел он.

– Надеюсь, пару рыбешек поймаете, – скептически хмыкнула Эльвира, все еще не простившая ему «буриме».

– Обижаешь, – перешел на «ты» Григорий. – Мы давеча десять кило вытащили, верно, Витя?

– А какая здесь рыба-то водится? Кроме налимов, конечно? – улыбнулась Ирина.

– Окунь. Самая главная здесь царь-рыба. До двух килограммов экземпляры попадаются, – ответил Виктор, опередив очередной прикол Григория.

– О-о! – воскликнула продвинутая в рыболовном деле Эльвира. – Такие крупные? А давайте на пари: если поймаете такую рыбину, то мы с Ирой приглашаем вас на рыбный пирог.

– Это когда? Послезавтра утром мы отчаливаем в город, – напомнил Григорий о краткости бытия.

– Завтра вечером можно. Ты как, Ируня, согласна?

– Вполне. А если будет не два килограмма, а, к примеру, кило восемьсот, что тогда?

– Ну, эта погрешность роли не играет, правда, мальчики? – перешла на высокие обертоны захмелевшая Эльвира.

– Заметано. А нельзя поменять качество на количество? – нашелся предприимчивый Григорий.

– Это как?

– Вместо одной рыбины – две по килограмму, а?

– Мы подумаем, – надменно отозвалась Эльвира, царственно кивнув Ирине.

Веселье продолжалось долго. Эльвира, уставшая хохотать над байками и шутками Григория, вдруг встала и предложила прогуляться к озеру.

– Попробуем воду, можно ли купаться, – позвала она Ирину.

– Ни в коем случае, Элли! С тобой пойду я, – встал Григорий. – Если тебя потащит к себе домой налим, Ире не справиться.

Они в обнимку, поддерживая друг друга, направились к воде.

– А чай вскипел? – поинтересовалась Ирина.

– Давно. Тебе с сахаром или со сгущенкой? – быстро откликнулся Виктор.

– С сахаром.

Он в отличие от своего друга был почти трезвым, разве что его карие глаза, большие и глубокие в свете костра, так и лучились ласковой грустью. Ирина старалась избегать его говорящего взгляда.

– М-м, какой аромат! – от удовольствия она закрыла глаза, обнимая ладонями чашку с чаем.

– Я туда листьев брусники и земляники бросил.

– Чудо! А сам почему не пьешь?

– И себе налью. Ты не устала на этом стуле сидеть? Погоди, я устрою тебе кресло.

Он вытащил из палатки надувной матрас и спальник, соорудил из них удобное сиденье, пригласил Ирину:

– Прошу!

Она уселась, вытянув затекшие ноги, и зажмурилась, упоенная неожиданным комфортом, душевной свободой, беззаботностью.

– Витя, расскажи о себе, – попросила она.

– О себе? – машинально переспросил он, думая о чем-то совершенно другом.

– Как ты жил все эти годы? У тебя семья?

– Да. То есть… Вот об этом как раз говорить не хочется.

– Хорошо. Расскажи о своей работе.

– Сейчас дела пошли в гору, поперло, как говорится. Тьфу, чтоб не сглазить. У меня небольшой бизнес – окна, двери, входные группы. Недавно заключил контракт со строительной фирмой, солидный контракт, если сравнивать с предыдущей мелочовкой. Так что…

Он замолчал, помешивая догоравшие в костре головешки. Ирина смотрела на бывшего одноклассника и не узнавала в этом большом и сильном мужчине того мальчишку, с которым проучилась все десять лет, – застенчивого, вихрастого, незаметного. Она вообще никого не замечала, кроме своего Кузнецова. Ах, Миша, Мишенька! У нее вдруг потекли слезы.

– Ира, ты чего? – растерялся Виктор, заметив ее мокрые щеки.

Он достал из кармана платок, подошел, промокнул слезы, сел рядом на стул.

– Так. Детство вспомнила, наших ребят, – она подняла глаза, полные слез, на Виктора. – Мишу Кузнецова.

Они помолчали. Вдруг Виктор кашлянул и тихо заговорил:

– Мы с Гришкой были недавно у него, оградку подправили. Ее дождями подмыло – покосилась. Надо бы и памятник подновить, фундамент кое-где покрошился. Думаю, на той неделе приедем, сделаем. Отец-то у него умер, некому этим заниматься.

– Умер?

– Скоро год будет.

Они снова замолчали. Ирина теперь уже спокойно, с тихой печалью вспоминала день похорон Миши Кузнецова, ее первой школьной любви. Было это в конце лета, когда они догуливали каникулы перед одиннадцатым классом. Он утонул, купаясь с ребятами в самом глубоком месте озера, где, как говорили, были не то омуты, не то воронки. Искали его долго, почти двое суток. Мать с отцом поседели за эти сутки. Их отпаивали валерьянкой, кололи уколы. Единственный сын, краса и гордость школы, умный, талантливый, добрый. «Какая пара!» – восхищались учителя на школьных вечерах, глядя на них с Мишей. Ему прочили большое будущее, а ей – счастливую семейную жизнь.

Ирина грустно улыбнулась одними губами, посмотрела на Виктора. Он как будто ждал ее взгляда. Так ждет верный пес – не мигая, терпеливо, боясь пропустить ответный взгляд.

– Ира, а как твои дела? Я видел твою дочку. Красавица.

– Спасибо. Но одной красотой жив не будешь.

– Что-нибудь не так? – осторожно спросил он.

– Все не так, Витя. Кувырком и наперекосяк. С мужем разошлась. У него теперь новая семья, маленький сын. Пробовала и я заново устроить судьбу, но не вышло. Не с теми меня жизнь сводит. Не везет, одним словом.

– Не знаю, уместно ли мое признание, – вдруг решился он на главные слова, которые Ирина давно прочитала в его глазах, – но я должен это сказать, иначе… Ира, я ведь всю жизнь любил только тебя.

– Я знаю, – как можно мягче сказала она. – Я замечала это, но…

– Понимаю. Ты любила Мишу. Но это не спасало меня от страданий. Черт возьми, ну и помучила ты меня!

– Прости меня.

– За что? Ира! За самое лучшее в моей жизни?

От переизбытка чувств он вскочил, начал ходить возле костра, сунув руки в карманы, нахохлившись.

– Ты знаешь, я даже поэзию полюбил благодаря тебе.

– Да?

– Хочешь, прочту самое заветное? – слегка иронизируя над собой, спросил он, но посмотрел с надеждой.

– Конечно, хочу.

В ночной тиши сокровенной, пронзительной болью звучало тютчевское:

 
Когда на то нет божьего согласья,
Как ни страдай она, любя, —
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя…
 

Ирина повторила про себя самую сильную строку четверостишья: «Душа, увы, не выстрадает счастья». И в самом деле не выстрадает. Но станет мудрее, тоньше, возвышеннее, ибо «выстрадает себя».

– Ребята! – раздался звонкий голос Эльвиры. – Айда купаться! Вода как чай.

Григорий с Эльвирой, будто дети, взявшись за руки, радостно блестя глазами и шумно дыша, подошли к догорающему костру.

– Не вода, а сплошной кайф, – подтвердил Григорий.

– Вы что, купались? – удивилась Ирина.

– Ага. Чего и вам желаем. Кончайте киснуть и бегом в воду, не пожалеете.

– А дно песчаное? – не поддавалась на уговоры Ирина.

– Песчаней не бывает. Как на Лазурном берегу.

– Может, окунемся? – неуверенно спросила Ирина.

– А пошли! – вдруг встрепенулся Виктор. – Давно по ночам не плавал.

– Только никакого плаванья, – строго сказала Ирина. – У берега окунемся и все.

– Эх вы, окунята мелкие! «Окунемся и все», – передразнил Григорий. – Мы с Элли на Березовый мыс сплавали, и ничего.

– Куда? – изумился Виктор. – На Березовый мыс? Ты рехнулся, Селиван! Ладно бы один, а то женщину заставил рисковать. Ну и му… Кхм! Чудак ты, Гришка, но на другую букву.

– А вы не оскорбляйте моего напарника! – заступилась за Григория Эльвира. – Заплыв прошел нормально. Без эксцессов. Правда, Гриша? На воде ни одного колыхания, тишь да гладь. А плаваю я отлично.

– Ладно, я сейчас, – вскочила Ирина. – Переоденусь в купальник.

– Зачем? – спросила Эльвира. – Кто в темноте разберет, в чем ты? Иди так.

– Ну уж нет, – отмахнулась от подруги Ирина и скрылась в палатке.

– Она и в детстве такой закомплексованной была? – поинтересовалась у мужчин Эльвира, усаживаясь за стол.

– Не замечали, – пожал плечами Григорий, наливая водку в Эльвирин стакан. – Если честно, Элли, меня в пору туманной юности влекли секс-бомбы типа Галки Строевой. Помнишь, Витя, Халю, Халю молодую, а? Третий номер и никакого силикона!

– Ира была скромной и сдержанной, – тихо произнес Виктор, никак не реагируя на сексуальные воспоминания друга.

– Гос-споди! – сарказму Эльвиры не было предела. – Зачем красивой женщине такие атавизмы? Вот она и страдает из-за них. Естественность и чувственность – вот что делает женщину истинной женщиной. Зачем подавлять в себе инстинкты какой-то пресловутой сдержанностью? Кому это нужно?

– Никому, – поддакнул Григорий, подавая Эльвире стакан с водкой.

– Я готова, – вышла из палатки Ирина. – Пошли?

Они осторожно огибали прибрежные валуны, пока не вышли на ровную площадку естественного пляжа.

– А где этот мыс? – спросила Ирина.

– Слева. Видишь, березы белеют?

– Так далеко? Ну и Эльвира! Не ожидала от нее. В самом деле – пьяному море по колено. Ну что, поплыли?

– На мыс?

– А ты поплыл бы?

– С тобой хоть на край света.

– Спасибо, но я не так кровожадна, как моя подруга.

Они отплыли от берега на небольшое расстояние. Ирина попробовала нащупать ногами дно, но ощутила лишь холодную, бездонную глубину и испугалась. Тихонько взвизгнув, она подплыла к Виктору, вцепилась в его плечо. Даже при лунном свете он увидел ее мертвенную бледность.

– Ира, ты чего? Кто тебя напугал? – с тревогой спросил он.

– Ты знаешь, я ведь тонула в море, в Турции. И теперь побаиваюсь глубины.

– Держись за меня, поплыли к берегу.

Они вышли из воды, обтерлись полотенцами, оделись.

– Наверное, днем здесь великолепный вид. Странно. До семнадцати лет прожила в этих краях и не знала о таком красивом уголке. А помнишь походы в лес, всем классом? С Валентиной Павловной нашей незабвенной.

– Помню.

– Ха-ха-ха, – вдруг весело рассмеялась Ирина. – Почему-то весь наш поход сводился к тому, чтобы рассесться на поляне, достать домашнюю провизию, которой по-хорошему хватило бы на три дня, и все подчистую съесть, а потом с чувством исполненного долга вернуться восвояси. А дома сердобольные родители еще и спросят: «Не устала? У тебя ничего не болит?»

Виктор тоже рассмеялся, да так заразительно, что на Ирину напал какой-то безудержный смех. Они долго смеялись, пока к ним не подошли Эльвира с Григорием.

– Во, ржут! – позавидовала Эльвира. – Хоть бы с нами поделились.

– Чем? Ржанием? – спросила сквозь смех Ирина.

– Это что получается – мы пили, а весело вам? – возмутился Григорий. – А ну, колитесь, над чем такая ржачка?

– Да мы вспомнили наши походы под руководством Валентины Павловны, – созналась Ирина.

– А-а-а. Это было здорово, – согласился Григорий. – Все с нетерпением ждали, когда Валентина объявит привал, чтобы с волчьим аппетитом налечь на припасы в рюкзаках. Никогда не ел ничего вкуснее, чем та наша еда в походах. А собственно, что там такого особенного было? Это ведь начало восьмидесятых, в магазинах шаром покати, жуткий дефицит. Ну яйца от домашних кур, у кого они были, конечно, ну материны пироги с картошкой и капустой, помидоры там, огурцы – вот и все.