Текст книги "Дамский негодник"

Автор книги: Людмила Милевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13

– Выходит, Карапет Ашотович почти год сотрудничает с этой Анфисой? – спросила Далила.

Людмила презрительно фыркнула:

– Да как с ней сотрудничать, если она в бизнесе ни бум-бум. Просто овца. Анфиса откуда-то из глубинки, а тут нужны связи. Да и глупая еще она. Девчонка совсем, не шиша в жизни не понимает. Карачка платил ей проценты какие-то с дела, она и рада была.

Самсонова осторожно осведомилась:

– А чем занимается эта Анфиса?

Людмила презрительно фыркнула:

– А фиг ее знает. Очень она мне нужна. Я ее ни разу не видела.

– Разве невеста Рубена не была на похоронах своего жениха? – удивилась Далила.

– Была. Там-то все о ней и узнали. Эта невеста свалилась на нас, словно снег на голову.

– Да-а? А как думаешь, что заставило Рубена скрывать невесту от лучшего друга?

– Вот уж не знаю, – пожала плечами Людмила и, горько усмехнувшись, предположила: – Рубен был так себе внешне, а Карачка мой кобель и симпатяга. Может, поэтому Рубеша и не спешил показывать свою красотку-Анфису. На похоронах она, конечно, была. Там с ней Карапет и познакомился, да меня на тех похоронах не было. Я с Маришей на даче у мамы застряла. Отец приболел, пришлось за ним ухаживать.

– А Миша Калоев с Мариной были на тех похоронах? – спросила Далила.

Людмила потрясла головой:

– Нет, Марина сама не пошла, и Мише идти запретила.

– Почему?

– Я же говорила, она враждовала с Рубеном.

В беседе с подругой Самсонова надеялась развеять страшную версию, но полученной информации хватило как раз на то, чтобы утвердиться в возникших ранее подозрениях: муж Людмилы – убийца Анфисы Пекаловой. И даже хуже: если до этой беседы были лишь голые подозрения, жидко замешенные на любви, то теперь вырисовывался и материальный мотив.

Далиле стало очевидно: о том, что Анфиса любовница Миши Калоева, Людмила не знает, как не знает о том, что и Карапет состоял с девушкой в связи.

Сделанное открытие лишило Самсонову равновесия.

– Что с тобой? – удивилась Людмила, взглянув подруге в лицо. – Ты какая-то стала зелененькая.

– Ой, Люсь, что-то мне плохо, – артистично простонала Далила. – Я, наверно, лучше пойду.

– Да куда ты такая пойдешь? – всполошилась Людмила. – Никуда я тебя не пущу! Говори, что у тебя болит?

– Ничего не болит. Просто слабость. Кажется, я сегодня не ела, – пролепетала Далила, ругая себя за отсутствие изобретательности.

Маневр не удался. Людмила легко отразила ее неуклюжий ход, строго постановив:

– Сейчас я тебя накормлю.

Пришлось Самсоновой отправляться в столовую нахваливать плов.

Впрочем, плов действительно был ароматным и вкусным – Людмила, под стать своему Карапету, мастерица во всем. Далила ела, нахваливала и размышляла.

«Совершенно очевидно просматривается трезвый расчет Сасуняна, – раскладывала она по полочкам полученную информацию. – Как только Карапет Ашотович выяснил, кому досталась доля Рубена, он кинулся утешать невесту покойного. Такие, как Сасунян, утешают женщин в постели. Туда он Анфису и уложил.

Похоже, Пекалова не из тех, кто слишком сопротивляется.

Но зачем он передал ее Михаилу?

Или не передавал? Или Анфиса сама к Михаилу ушла?

Возможно. Сасунян к победам привык. В поражении на любовном фронте он вряд ли признается».

– Как там Галка? – вплелся в мысли Далилы вопрос. – Ты ее видела?

– Да.

– Что «да»? – рассердилась Людмила. – Как она? Почему не заходит?

– Что?

– Да она не слышит меня! О чем это ты так сильно задумалась?

– Так, ни о чем, – встрепенулась Далила и отмахнулась: – У Галки полный порядок.

– Мне так не показалось.

– Да, Семенова в последнее время странная, совсем на себя не похожа, – машинально согласилась Далила, собираясь отдаться своим прежним мыслям.

Но как бы не так: Людмила немедленно подхватила:

– Вот именно, Галка в последнее время странная. Она тебе говорила про Голос?

Самсонова удивилась:

– Про какой еще голос?

– Ну, как же, второй год ей звонит незнакомый мужчина. Сначала в трубку дышал, потом заговорил. Галка уши мне все протрещала, что у нее телефонный роман, а потом вдруг как отрезало. Расспрашиваю ее, Галка отмалчивается, а ведь раньше о нем болтала без умолку. А теперь она и вовсе пропала. Я думаю, это связано.

– Связано с чем? – удивилась Далила.

Людмила всплеснула руками:

– Ты меня что, совсем, подруга, не слушаешь? Семенова стала реже ко мне забегать, потому что я выпытываю у нее про Голос.

– А ты не выпытывай.

– Я так не могу. У Галки девочка подрастает, ребенку срочно нужен отец. Кстати, а ты почему одна до сих пор? Почти два года прошло, как вы разбежались с Матвеем. Пора бы уже.

Далила опешила:

– Ты о чем?

– Ну, заладила! – рассердилась Людмила. – «С чем» да «о чем»! Спрашиваю открытым текстом: почему замуж не выходишь? Ты что, по-прежнему любишь Матвея?

– С чего ты взяла?

– Не я взяла, а Галка.

– Ну, Семенова! Сплетница! Я ей задам, – возмутилась Далила.

Людмила осадила подругу:

– Да погоди ты, задаст она, быстрая. Семенова испереживалась вся за тебя. Я, кстати, тоже переживаю. Как вспомню, какая красивая пара вы были с Матвеем… Ах! Знаешь, – подмигнула она, – сейчас уже в прошлом, скажу: и я ведь была в него влюблена. Честное слово!

Самсонова рассмеялась:

– Нашла чем удивить. Все девчонки были тогда влюблены в моего Матвея.

– Точно. Даже наша первая раскрасавица, Машка Степанова, помнишь? И та была в него влюблена, а он глазами на всех-то постреливал, но гулял только с тобой. Удивляюсь, как ты его подцепила? Это сейчас ты расцвела, а тогда была худющая, аж страшно смотреть. А ну, Далька, колись, чем ты красавца взяла?

– Ребеночка родила, – отмахнулась Далила и, хмурясь, добавила: – Сдуру, в четырнадцать лет. До сих пор за глупость свою расплачиваюсь.

– Да-а, – простонала Людмила, – здорово ты тогда всех удивила. Учителя в один голос взвыли: «В тихом омуте черти водятся!» Но Матвей тебя сильно любил. Он и сейчас тебя любит. Галка твердит: «Стоит Дальке пальцем его поманить, Матвейчик с радостью прибежит».

Далила пожала плечами:

– Возможно, она и права.

– Что ж не манишь? Вижу, ты его тоже любишь.

– Я? Матвея? – поразилась Далила.

Изумленно уставившись на подругу, она сердито спросила:

– С чего ты взяла? Я его ненавижу, предателя.

– А тогда почему фамилию не меняешь? Ты же Петрова была. Если Матвей тебе ненавистен, зачем его фамилию сохранила?

– Из корыстных соображений, – вяло пояснила Далила. – Во-первых, не хочу быть с сыном на разных фамилиях.

– Ладно, – согласилась Людмила, – ответ принимается. А во-вторых?

– А во-вторых, дверь менять не хочу.

Подруга опешила:

– Какую дверь?

– Дверь офиса моего, – усмехнулась Далила.

– А какое отношение дверь имеет к Матвею?

– Самое прямое. На ней барельеф дорогой: девушка состригает волосы у спящего гиганта. А под барельефом табличка: «Далила – героиня библейской легенды – очаровала Самсона и, выведав, что тайна его силы в длинных волосах, обрезала их, когда он спал. Обессиленный таким образом Самсон был взят в плен врагами.

Ваши враги – ваши желания и привычки, которые зачастую лишают вас последней надежды на счастье. Как с ними справиться, знаю я,психоаналитик Далила Самсонова». Последнее – жирным шрифтом. Ну, как?

– Отпадно, – оценила Людмила.

– Сама видишь, как выгодно я использовала удачное наложение имени на фамилию. Как тут менять?

– Да, такую фамилию и я, пожалуй, оставила бы. Но дело ведь не только в фамилии. Матвейчик любовь твоя первая…

– Которая не стала последней, – поспешила закончить мысль подруги Далила.

– Да ладно тебе, – отмахнулась Людмила. – Столько лет душа в душу прожили, сына ты ему родила. А что такое эта его Ирина? Тьфу! Сколько лет он знает ее? Галка сказала, что женился Матвей только из мести, тебе назло. Ты ему с Иркиным мужем с этим, как его…

– С Козыревым, – подсказала Далила.

Людмила вдохновенно продолжила:

– Да, ты ему с Козыревым изменила, Ирка тебя сдала, вот Матвей на ней и женился[2]2
  Подробнее об этой истории можно прочитать в книге Л. Милевской «Мужской гарем».


[Закрыть]. И Ирка не любит Матвея, и он не любит ее. Она своему Козыреву отомстила, Матвей тебе отомстил, и оба опомнились, а у них уже брак, ребеночек. Что, разве я не права?

Далила грустно кивнула:

– Кое в чем, похоже, права.

– Вот и скорей Матвея прощай. Хватит, помучила, и сходитесь. Он хороший мужик, такого не грех и простить. Я вон своего кобеля прощаю, и ничего. Живу ради дочки, да еще за него и борюсь, всяких баб отгоняю. Ох, будь он неладен, – ругнулась Людмила и, жалобно глядя подруге в глаза, с надеждой спросила: – Далька, как думаешь, на этот раз у меня получится вернуть Кару в семью? Бросит он эту свою Марину?

– А стоит ли его возвращать? – смущенно спросила Далила и скаламбурила: – Жизнь с твоим Карой становится слишком похожа на кару божью.

– А что делать, если люблю? И знаешь, иногда даже счастлива.

Далила ласково попросила:

– Люсь, а давай спецкурсик пройдем, а? Честное слово, я с тобой поработаю, и всю любовь к Карачке снимет, словно рукой.

– Зачем это? – отшатнулась Людмила. – Да я лишь благодаря любви этой и могу еще как-то его выносить! Если б не эта любовь, точно прибила бы кобеля!

– Да зачем его прибивать? Разведись.

– Умная ты, «разведись»! Развестись проще всего, а кто нас с Маринкой будет кормить? На мою зарплату не пошикуешь, а я привыкла жить в комфорте, в достатке. Нет, ты мне Карачку сохрани, а я уж как-нибудь с ним помучаюсь. Лет десять осталось.

– Почему – лет десять? – поразилась Далила.

Людмила с надеждой призналась:

– Через десять лет ему стукнет полтинник. Уж к этому возрасту, думаю, угомонится, зараза. А нет, так я импотенцию на него нашлю. В пятьдесят импотенция не такая уж редкость.

Самсонова предупредила:

– Смотри, Люська, импотенты злые-презлые.

– Ничего. Я как-нибудь потерплю. Все лучше, чем от разных нехороших болезней лечиться. Одним СПИДом еще не болела, а так уже от всего лечилась, благодаря ему, кобелю.

– Ты-то потерпишь, да потерпит ли он? – скептически осведомилась Далила.

Людмила насторожилась:

– А что?

– Ранняя импотенция частенько ведет к гомосексуализму, что в наше время даже и модно.

– Да ты что! – всплеснула руками Людмила и, нервно дернув свой нос, поразилась: – Ну, ты погляди! Никакого сладу нет с этими мужиками! А еще говорят: или забор забей, или кобеля убей. Выходит, теперь уж и забор забивать бесполезно. Этот кобель и хозяина трахнет. Да-а, осталось одно: убить кобеля!

– Что ты болтаешь? – испугалась Далила.

Людмила, зло сощурив глаза, задумчиво уставилась в пол:

– Что думаю, то и болтаю. Иной раз так разозлит, что и бога попросишь: «Хоть бы сдох родной муженек!» Здоровье и молодость ему отдала, а теперь он к другой уйдет, а я нищей останусь.

Сердце Далилы сжалось: «Похоже, Люська близка к отчаянию».

Глава 14

Домой Далила вернулась в ужаснейшем настроении. Сбрасывая на ходу туфли, она устремилась в свой кабинет. Не присаживаясь к столу, стоя, торопливо набросала схему, созревшую по дороге, и ахнула. Растерянно, почти вслепую нащупала кресло руками, осела в него и призадумалась: «Как теперь быть?»

Выходило нечто ужасное. Смерть Рубена явилась для Сасуняна большим горем. Мало того, что друг погиб и Сасунян лишился помощника, к тому же появилась нахлебница: Анфиса Пекалова.

Пришлось Карапету Ашотовичу за Пекаловой приударить. И все бы пошло хорошо, но Анфиса (скорее всего случайно) познакомилась с Михаилом и влюбилась в него. Любовь оказалась взаимной.

Михаил Калоев, может, и в самом деле был ленив, но определенной хваткой он, видимо, обладал. Иначе как бы ему удавалось, не напрягаясь, удерживать свою фабрику в процветающем состоянии. Судя по всему, Михаил умел, образно выражаясь, держать руку на пульсе.

И вот такой Михаил полюбил провинциалку Анфису. Основательно полюбил: дом в курортной зоне тому доказательство. Следовательно, Калоев и присматривал за долей Анфисы в деле Карапета Ашотовича. Под неусыпным взглядом Калоева Сасуняну пришлось делиться с Анфисой по-честному.

В конце концов ему это надоело. Сасунян затеял игру. Он умеет быть душкой. К тому же Анфиса его променяла на Михаила, следовательно, испытывала перед Сасуняном чувство вины. Поэтому он легко втерся к Анфисе в доверие, наверняка «разбитое сердце» перед ней изображал, полное благородства. Известные речи: «Буду вечно любить, все простил, не в обиде, счастлив тем, что ты счастлива, живи и люби, я всегда рядом, мне и этого хватит».

Какая женщина не мечтает о верном и благородном паже? Он обожает ее, вздыхает, заботится, не требуя ничего взамен.

Разумеется, Анфиса доверяла Карапету Ашотовичу: благородный, солидный, умный и честный – отличный друг.

О том, что Пекалова считала Сасуняна единственным своим верным другом, свидетельствует завещание.

Далее, пользуясь расположением девушки, Карапет Ашотович начал настраивать Анфису против любовника. Наверняка это было непросто, но в конце концов он каким-то неведомым образом Пекалову убедил, что Михаил хочет ее убить.

Здесь Далила припомнила слова покойной Анфисы. «Есть у меня друг, – сказала девушка, – друг сначала не верил, а потом, когда я те грибочки ему дала, он поверил. На экспертизу грибочки отнес. А затем и мороженое, точнее, ту лужу, что от него осталась. И выяснилось, что и там, и там яд…»

Скорей всего Карапет Ашотович и был тем «сердобольным» другом, сам он и инсценировал отравление. Зачем? Видимо, Сасунян рассчитывал, что Анфиса по-женски будет делиться своими страхами с подругами и знакомыми. Это в последующем (когда понадобится Сасуняну) бросит тень на Михаила Калоева. Все будут знать, что Калоев травит любовницу.

Сразу припомнились другие слова Анфисы. Когда Далила спросила, что говорит отравитель-жених, чем он недоволен, почему травит невесту, Анфиса воскликнула:

– Я не сошла с ума об этом с ним говорить. Он не за тем меня травит, чтобы мне же потом каяться. Я травлюсь и делаю вид, что не вижу, не понимаю.

– Почему вы так глупо себя ведете? – поразилась тогда Самсонова.

И Анфиса ответила:

– Чтобы он одумался и меня пожалел.

Видимо, Сасунян и убедил Анфису молчать. С одной стороны, он ее убеждал помалкивать про отравление, ни в коем случае не упрекать Михаила, но с другой стороны, советовал бросить его. Сасунян отлично знал, что впустую дает советы, он знал, что Анфиса скорее умрет, чем бросит своего Михаила.

Согласитесь, такая преданная любовь не может не раздражать, если она направлена не на вас. Особенно когда на вашем любовном фронте одни поражения: жена сохраняет брак лишь из-за денег, любовница охладела и презирает, и даже провинциалка-Анфиса и та предпочла не его. У Михаила же все наоборот: и жена при нем, и любовница, и с работой напрягаться совсем не приходится – удача во всем.

У Сасуняна были причины ненавидеть лучшего друга. Когда стало очевидно, что план его удался, что Анфиса усомнилась в чувствах Калоева, что она нервничает и уже на пределе, тогда-то Сасунян и заспешил. Он выбрал удобный момент, убил девушку и подставил лучшего друга.

Слабохарактерный Михаил Калоев скорей всего паникер. Когда он, по обыкновению, в пятницу поздно вечером приехал к любовнице, собираясь там заночевать, Анфиса уже была зверски убита. Увидев истерзанное тело Пекаловой, Калоев испугался до мандража и, паникуя, решил спешно бежать – иначе посадят. Поэтому он и провел ночь на фабрике: срочно приводил в порядок дела.

Тут-то и позвонил ему Сасунян. Чем уж он его припугнул, не известно, но Калоев окончательно понял: в смерти Анфисы обвинят не кого-нибудь, а только его. В ужасе Михаил вызвал свою Марину: он привык рассчитывать на поддержку жены. А Марина Калоева позвонила Карапету Ашотовичу, она привыкла рассчитывать на него, друга всех женщин.

Сасуняну же только того и надо. Он нацелился одним махом и от компаньонши Анфисы избавиться, и от соперника Михаила, и возлюбленную Марину Калоеву заполучить. Он, Карапет Ашотович, верный друг и поклонник Калоевой, опять оказался у нее под рукой. И не сложно представить, как отнесется женщина к мужу, узнав, что тот ей изменял, дом любовнице в элитном курортном районе купил, а потом забил девушку до смерти.

Судя по всему, Михаил все это себе представил. Одиноко сидя в своем кабинете на фабрике, он такое «кино» в голове прокрутил, что как-то сама собой отпала надобность в жизни. Михаил приговорил себя к смертной казни. Увидев же из окна своего кабинета в дверях проходной Сасуняна и супругу Марину, он с перепугу приговор свой немедленно привел в исполнение: застрелился.

Про измену мужа Марина Калоева скорей всего узнала лишь после его смерти. Тогда же узнала она и о том, как страшно погибла Анфиса.

Вот тут-то и просчитался хитрец Сасунян.

Во-первых, Марина догадалась, кто познакомил ее мужа с Анфисой, невестой Рубена. Ведь Рубен друг и компаньон Сасуняна, а вовсе не Михаила.

Во-вторых, она отлично изучила своего мужа, поэтому не могла поверить в то, во что охотно поверили все. Скорей всего Марина убеждена, что Михаила убил тот, кто убил Анфису. А кому выгодна смерть Анфисы?

Возможно, Марина подозревает Карапета Ашотовича. Этим и объясняется ее холодность.

Этим и объясняется сонливость Марины, которая так раздражает Людмилу. На самом деле подобная сонливость вовсе не говорит о циничном равнодушии вдовы, это признак крайнего нервного истощения. В один миг Марина все потеряла: мужа, друга, поклонника… Даже иллюзии. Жизнь ее изменилась круто и неожиданно. Она не знает теперь на кого положиться. Ей страшно. Сасунян, тот, кого она считала другом и верным любовником, оказался врагом и убийцей.

И еще раз Карапет Ашотович просчитался: слишком приручил он свою жертву, Анфису. Перестарался. Не смог Сасунян своей низкой душонкой предугадать высокого порыва, на который оказалась способна Пекалова. Совершая благородный поступок, оставляя Сасуняну наследство, девушка невольно за себя отомстила. Ведь Карапет Ашотович попадет под подозрение сразу же, как только откроется, что он наследник Анфисы. Наследство – отличный мотив для убийства.

Вот такая история.

Глава 15

Случилось то, чего боялась Далила: ночью она плохо спала. Долго вообще не могла уснуть, лишь закрывала глаза, видела заплаканное лицо Анфисы, молящей о помощи.

«Девушка была напугана, а я ей не помогла, – ругала себя Далила, – а ведь она звала меня. Прояви я сочувствие, и Анфиса была бы жива».

Как и предполагала Далила, на следующий день она в своем кабинете дремала – оказалась не в той форме, которой требовали сложные пациенты. И Куськина мать к ним в придачу.

Однако в этот раз Генриетта Карловна была необычайно скромна, молчалива и даже задумчива. Самсонова добросовестно пыталась ее разговорить, выводя на тему «Он, Изверг, сосед», но Куськина вдруг заявила:

– Ах, Далила Максимовна, не стоит пока обо мне.

Самсонова ушам своим не поверила.

– Почему? – поразилась она.

– Потому что я прежде решила отплатить вам добром за добро, – с патетикой воскликнула Куськина, придушивая в объятиях свою несчастную собачонку.

Впрочем, безразличная ко всему собачонка на смертельность объятий не обратила внимания, она мертвецки спала. А вот подремывающая Самсонова мигом проснулась. Она уставилась на Генриетту Карловну и настороженно осведомилась:

– Каким образом вы собираетесь отплатить за мое добро?

Куськина с гордостью возвестила:

– Заметив, что вас интересует гибель Анфисы, я провела тщательное расследование.

– И что же?

– Девчонку убила женщина.

– Женщина?! – поразилась Далила.

Генриетта Карловна погладила собачонку и царственным кивком подтвердила:

– Именно.

– И как же вам удалось это узнать?

– Помните, я вам рассказывала про этот ужасный случай? Ах, я даже краснею, когда говорю про него.

– Про какой, простите, случай вы мне рассказывали, – спросила Самсонова, с трепетом осознавая, что ужасного случая-то как раз и не помнит.

А помнить должна бы: Куськину мать трудно в краску вогнать.

Генриетта Карловна разобиделась.

– Ну, Далила Максимовна, ну как же могли вы забыть? – с укором вопросила она, нервно тиская свою сонную собачонку. – Согласитесь, не каждый день с благородными дамами такие конфузы случаются.

В этом месте собачонка проснулась, с презрением глянула на хозяйку и погрузилась в безразличную дрему опять. Самсонова с трудом скрыла улыбку.

– Не каждый день с благородными дамами конфузы случаются, – на всякий случай подтвердила она, имея надежду в процессе узнать, что за конфуз постиг Генриетту Карловну.

Та же вводить ее в курс дела не спешила: более того, она начала делиться нахлынувшими вдруг впечатлениями.

– Ах, лицо даже горит! До сих пор хожу как в тумане! А как тогда, утром, мне было стыдно! – закатывая глаза, призналась Куськина и страстно чмокнула в закудрявленный лоб свою собачонку. – Стыдно и противно до мозга костей! – неистово заключила она.

Самсоновой, и как «инженеру человеческих душ», и как обычной женщине, стало понятно: вспоминает об этом стыде Куськина с тем озорным удовольствием, с которым приличные дамы совершают постыдное, но очень приятное.

– Так что же с вами случилось? – спросила она, рассчитывая на откровенность, на которую Генриетта Карловна никогда не скупилась.

– Ах, Далила Максимовна, – игриво погрозила пальцем Куськина мать, – вы настоящая женщина!

Самсонова не отпиралась.

– Очень на это надеюсь, – сказала она, – но хотелось бы знать, что дало тому подтверждение. Что навело вас на эту очевидную мысль?

Генриетта Карловна капризно пожаловалась:

– Только настоящая женщина умеет по-дружески мстить. Признайтесь, я вам надоела?

У Самсоновой едва не сорвалось с губ: «Еще как надоели!»

Слава богу, Куськиной было не до нее. Она тут же с укоризной воскликнула:

– Вы хотите заставить меня второй раз рассказать ту гадость, которая со мной приключилась. Это жестоко! – с пафосом заключила она и прозаично добавила: – Но ради вас расскажу.

– Да нет же, я не хочу, – простонала Далила. – Вы можете всего лишь напомнить тот день, когда с вами, простите, приключилась та гадость.

– Гадость приключилась как раз в тот самый день, когда погибла Анфиса, но сразу вам рассказать я не могла. Мы долго не виделись. Не по вашей, не по вашей вине, – торопливо добавила Куськина.

Самсонова в счастье свое не поверила и мысленно поразилась: «Мы с ней долго не виделись? Неужели такое было? Когда? Что-то я не заметила».

Генриетта Карловна между тем со смаком продолжила:

– Но как он меня измотал, негодяй! Как измотал! Бессовестно мной, мерзавец, попользовался!

– Да о ком вы? – удивилась Далила. – Неужели об Изверге? Вы о своем ловеласе соседе?

Генриетта Карловна ошалела:

– Что? Совсем не помните? Ничего?

Впрочем, на смену осуждению явилось сочувствие. Куськина мать посетовала:

– У вас и без меня много дел, я сама виновата, не слишком подробно вам рассказала. Но все же достаточно, чтобы понять. А поняв, вы бы запомнили, – все же не удержалась от упрека она.

«Бог мой, – испугалась Далила, – она мне что-то рассказывала, и наверняка очень подробно. Иначе она не умеет. А я ничего не помню. Как такое возможно? Видимо, это было в тот день, когда мне приснился кошмар с Анфисой. Тогда я была сама не своя и Генриетту не слушала, а она пришла возбужденная. Так что же с ней приключилось?»

Далила с улыбкой заверила:

– Разумеется, я все помню. Разве это можно забыть?

– Ну, слава богу, – с облегчением рявкнула Куськина и с напором добавила: – Но, если вы, конечно, не против, я опять расскажу.

– Разумеется, для этого я здесь и сижу.

Генриетта Карловна затрясла головой:

– Да-да, вы лучший в Питере специалист. А у меня в связи с этим случаем возникли странные ощущения. Хотелось бы в них разобраться.

– Давайте разберемся, – согласилась Далила, приобретая суперрабочий вид.

Она придвинула к себе блокнот, водрузила на нос очки и приготовилась слушать.

Генриетта Карловна вдохновенно открыла рот, но тут же снова его закрыла. У Далилы в глазах появился вопрос, на который Куськина ответила незамедлительно:

– Чтобы потом не забыть, хочу сначала вам пересказать все приметы убийцы.

– Да-да, – закивала Далила. – Перескажите, пожалуйста.

И Куськина пересказала:

– Высокая, стройная, длинноногая женщина лет двадцати пяти тире тридцати. Что еще? Да, с пышным кобыльим хвостом на затылке. Волосы светлые. Подкатила к ограде на новеньком белом «Опеле», но была в фартуке и домашнем халате. Ворвалась в дом Анфисы как фурия, следом раздались страшные вопли. Утром мою соседку убитой нашли.

– Кто нашел? – севшим голосом спросила Далила.

– Домработница и нашла, – победоносно сообщила Генриетта Карловна и добавила почти радостно: – Я уверена, та, светловолосая, Анфиску и грохнула.

«Светловолосая, высокая, стройная, длинноногая, лет двадцати пяти тире тридцати, с пышным кобыльим хвостом», – пронеслось в голове у Далилы.

Это были приметы подруги Людмилы. Одна к одной. Даже марка машины совпала, белый новенький «Опель» – подарок мужа. И фартук. Дома Людмила ходит в халате с огромными бирюзовыми пуговицами. И в фартуке.

Самсонова оцепенела.

– А теперь я расскажу, как мне достались эти приметы, – воскликнула Генриетта Карловна, чрезвычайно довольная испугом Далилы.