Текст книги "«Рим, конечно Рим», или «Итальянское танго»"
Автор книги: Людмила Бояджиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Часть вторая
ПОДАРИ МНЕ СВОЙ СОН
Джованни Курбе был, как говорили о нем в криминальном отделе, «продуктом франко-итальянского производства». В общении и делах он умело использовал свое происхождение полукровки, ссылаясь, в зависимости от обстоятельств, на специфику французской или итальянской крови. Так, случаи рукоприкладства с подследственными Джованни оправдывал итальянским темпераментом, а блистая в общении с дамами преувеличенной галантностью, застенчиво напоминал: «Я же француз, мадам».
Паола Гватичелли дель Форте была именно из той породы женщин, которая превращала грубоватого, неравнодушного к своей внешности инспектора в образец деликатности и шарма. Он сумел предугадать это, отправляясь с визитом в графское поместье: тщательно побрился, воспользовался одеколоном, пренебрегаемым в повседневной жизни, и даже надел костюм, предназначенный для торжественных церемоний и встреч с высшим начальством.
Аристократические имена, означавшие принадлежность не просто к верхам общества, а к их лучшей, антикварно-исторической его части, внушали Курбе благоговение. Он отдавал себе отчет в этом пристрастии, так же, как и в неприязни к толстосумам-парвеню. Чтобы выбраться наверх, надо иметь острые когти и не бояться вывозиться в дерьме, которое и являлось основным рабочим материалом криминального отдела. «Начальник ассенизационной службы», шутил про себя Джованни, чистивший город от проституток, убийц, наркоманов и их могущественных покровителей.
Аристократизм пронизывал Паолу с головы до ног – от гладко зачесанных черных с проседью волос, разделенных прямым пробором, до мягких, широких туфель из какой-то особо нежной кожи, удобных, но все же врезавшихся в отечную, вздувшуюся на щиколотках плоть. Маленькая, полная женщина в темном платье держалась очень прямо, несмотря на одолевавшие её хворобы и жесточайшую душевную боль.
Тяжелые шторы на окнах гостиной были опущены. Лампы в матовых абажурах создавали полумрак. И в этом печально-живописном освещении, скрывавшем унизительные физиологические подробности (приземистая фигура Паолы и её печальное лицо с блестевшими в темных тяжелых веках умными глазами казались инспектору прекрасными, исполненными подлинного достоинства и трагизма.
Почтенная матрона коротко и точно отвечала на вопросы Курбе. Лишь коснувшись темы брака Риты, инспектор понял, что Паола ступила на зыбкую почву, теряя объективность.
– Я не была горячей сторонницей этого брака… С тех пор, как мы пережили потерю сына, судьба дочери стала беспокоить нас вдвойне… Рита рассталась с первым мужем, считая, что он женился на ней из корысти… Щепетильных наследниц большого состояния иногда волнуют подобные нюансы брачных отношений. Рита сочла разумным взять псевдоним, скрывая свое подлинное имя от новых коллег и друзей. Она начла новую жизнь и, как я слышала, отличалась высоким профессионализмом и трудоспособностью… Ваш кофе стынет, инспектор, – заметила Паола, кивнув на застывшую в руке сосредоточенно слушавшего Курбе чашку.
– Меня увлек ваш рассказ, синьоре дель Форте… Маргарита, по отзывам её сослуживцев, была чрезвычайно деловой и ответственной женщиной. Те два года, что она проработала секретарем и литературным редактором в студии Вествуда, стали временем расцвета его телевизионной карьеры. Мне кажется почти неизбежным, что эти два молодых человека увлеклись друг другом. О легкомыслии Вествуда ходило множество слухов, но в конце концов ему, видимо, не удалось испытать настоящего чувства. Очевидно, ваша дочь сумела разбудить…
– Молю Господа, что ей не пришлось до последней минуты сомневаться в этом. – Паола подняла глаза, не давая скатиться навернувшимся слезам, но они все равно хлынули по щекам, подобно лавине, которую невозможно остановить.
Паола закрыла лицо носовым платком, сдерживая беззвучные рыдания. Плечи её вздрагивали.
Курбе не решался произнести слова сочувствия, выбирая наиболее подходящую форму. Но женщина внезапно затихла и, выпрямившись в кресле, решительно посмотрела ему в глаза:
– Вы понимаете, синьор Курбе, что должна была почувствовать, понять, пережить моя дочь за пару секунд… Тех последних секунд, когда увидела пистолет в руке любимого мужа, – направленный на неё пистолет!.. Беременная, счастливая, едущая в гости с обожающим её мужчиной… – Паола вновь прижала платок к глазам. – Она одела нарядное платье, украшенное бисером… Я видела в морге… Рита всегда избегала вычурные вещи, она считала себя некрасивой… Надеюсь, она умерла с уверенностью, что любима. Пресвятая дева Мария, это единственное, что я просила бы для моей дочери, иллюзии… Как вы думаете, инспектор, она ведь приняла все это за шутку: его сумасшедший взгляд, направленное на неё дуло?
Курбе, поперхнувшись кофе, закашлялся. «Какая ужасная фантазия, что за мучительный бред!» – подумал он, торопясь переубедить эту женщину.
– Сеньора дель Форте, вы разрываете свое сердце невероятным, жестоким вымыслом! Вествуд не убийца. Он ранен сам и очень страдает от потери жены и ребенка. Поверьте, он на грани безумия. Врачи поддерживают его сильными транквилизаторами… Умоляю вас, подумайте, взгляните на вещи трезво. Мы располагаем неопровержимыми данными, свидетельствующими о виновности в убийстве некой Кристины Лариной, гражданки России… Все время своего пребывания в Риме эта девушка преследовала Вествуда любовными домогательствами. Известие о намерении Вествуда жениться на Рите взбесило ее… Вернее, когда Ларина устроила публичный скандал на балу во дворце Тинтури, обвиняя Вествуда в измене, он был уже мужем вашей дочки. Только считал нужным не разглашать данный факт.
– Да. Невзирая на траур по мужу, я благословила этот брак – Рита уже была беременна. Мы не устраивали празднества – скромная церемония, узаконивающая их отношения перед Богом и людьми… У меня не было выбора. Дочь просто светилась счастьем….
– Откуда же тогда эти мысли… эти фантазии… Вы заметили в поведении Вествуда что-то неладное? – мягко задал вопрос Курбе, понимая, что имеет дело отнюдь не с истеричкой, способной очернить неугодного зятя. Нет, эта женщина все основательно продумала, прежде чем поделиться своими выводами с посторонним, тем более, с лицом, представлявшим правосудие.
– Все было очень пристойно. Очень мило… – Спокойно согласилась Паола. – Не знай я о репутации Вествуда, о Ларе Арман, с которой у него продолжались отношения… Да, и к тому же «голубой принц»… Алчность, это страшное чувство. Страшнее чумы и СПИДа. Она разъедает совесть, ум. Она превращает человека в зверя.
– Мне известно, сеньора, что легендарный камень хранился в сокровищнице дель Форте из поколения в поколение, переходя по наследству мужчинам этого рода. Лишив отцовского благословения Леонардо, синьор дель Форте отрекся от сына и переписал завещание – камень предназначался Рите, а затем, в случае её гибели, – членам её новой семьи.
– Ах, уважаемый инспектор, если бы вы знали, как мало волновали Риту деньги и материальные блага! К своему наследству она относилась пренебрежительно, имени, дающего положение в обществе, чуралась, а в отношении «голубого принца» была непреклонна. Рита настаивала, чтобы камень оставался в этом доме. «Лишь мой сын, похоронив меня, решит, где держать свой фамильный талисман. Но это будет очень нескоро, «– говорила она, смеясь… Словно накликая беду…
– По преданию, этот камень оберегает своего владельца от дурных сил. По этой причине продать «голубого принца», насколько мне известно, нельзя, – проявил Курбе свою осведомленность. Недаром же о чуть не до утра читал «Популярную историю аристократических родов Италии».
– Ни продать, ни украсть, – сказала Паола. – Конечно, цена бриллианта очень велика, что делает его предметом вожделения для проходимцев и безбожников. Но только подаренный или перешедший по наследству, «голубой принц» обладает магической силой. Вор или человек, рискнувший купить этот камень, обречен. Несчастья затравят его, как охотники зайца. – Глаза Паолы гневно сверкнули. Конечно же, она ждала возмездия, и не столько от судебных инстанций, сколько от фамильной реликвии.
– Прекрасная легенда, сеньора делла Форте. Воспитывающая честность и бескорыстие… Однако, в эпоху торжествующего цинизма и лицемерия, порождающих жестокость, предания о вере и чести сильно обесценились. Курбе смущенно пожал плечами, будто признавал свою вину в деградации нравственных устоев общества.
– Я рада, что нашла в вашем лице союзника. – Графиня слегка понизила голос и властно посмотрела на собеседника. – Вы уже почти согласились со мной, сеньор Курбе, что Элмер Вествуд, циник и лицемер по своей человеческой природе, был способен на жестокость… Он мог превратиться в зверя под влиянием обстоятельств и он сделал это… Он уничтожил наследников «голубого принца» и завладел камнем!
– Не хотите ли вы сказать, что бриллиант пропал из вашей сокровищницы? – поинтересовался Курбе, сдерживая дрожь нетерпения: чутье ищейки подсказывало, что он вышел на верный след.
– За пять дней до Рождества Рита с супругом приезжали сюда, чтобы поздравить. Они принесли извинения по поводу того, что не смогут провести праздничную ночь со мной… Их пригласили к себе какие-то очень важные для карьеры Элмера друзья… – Паола взяла четки, стараясь вернуть сдержанность и самообладание. – Я способна понять это. И даже то, что Рита попросила у меня «голубого принца». Она сказала, что с этого дня камень «будет жить дома, оберегая их очаг и будущего ребенка»… – Слезы вновь покатились по щекам Паолы. Четки не помогли, – она с силой сжала агатовые нити в ладони.
– Ваша дочь решила хранить бриллиант дома?! Где же он сейчас, в квартире Вествуда? – подскочил Курбе, не ожидавший такого поворота событий.
– Разумеется, нет. Рита отнесла камень в сейф банка «Грамо», где мы всегда хранили наши бумаги. Директор банка подтвердил это. Перед Рождеством, когда я справлялась о визите дочери. Да, да, перед самым Рождеством.
Курбе едва удержался, чтобы не кинуться к телефону немедля. Но он постарался сохранить спокойствие.
– Кто может извлечь «голубого принца» из вашего фамильного сейфа? спросил он Паолу, уже представляя себе ответ.
– Теперь я. Конечно же, я. Или… тот, кому могла перепоручить полномочия сама Рита. – Паола значительно посмотрела в глаза инспектора. Легкая улыбка искривила её бледные губы.
Курбе торопливо раскланялся и с ощущением холода в животе покинул старинное поместье, дотошно описанное в главе «История провинции Андрия».
Инспектор мчался в Рим, прокручивая в голове возможные варианты ожидавших его в банке известий. Мысленно он чертыхнулся, проклиная свою доверчивость, когда директор банка «Грамо» положил перед ним доверенность сеньоры Маргариты Гватичелли дель Форте, в соответствии с которой сделанный сеньорой вклад был вручен её наследнику, вдовцу Элмеру Вествуду. Два дня назад. «Вполне возможно, что эту русскую девчонку кто-то здорово подставил», – подумал инспектор, вспоминая упорное молчание Лариной на последних допросах.
Отделение женской тюрьмы Мантеллатэ, где содержали заключенных в ходе предварительного следствия, произвело на Кристину хорошее впечатление. Однажды ей приходилось навещать бабушку в московской районной больнице и это печальное место надолго запечатлелось в её памяти. Многоместные палаты, набитые дурно пахнущими, измученными старухами, койки в коридорах, где мимо распростертых под капельницами страдалицами сновали люди в пальто и злые санитарки, выносящие судно. Все находящиеся здесь боялись пуще всего другого пропустить серию телефильма с участием Вероники Кастро, а также сквозняков. Поэтому в холле, где находился телевизор, собирались на полчаса раньше, а окна и форточки накрепко задраивали. Богатые плакали, а здесь задыхались, изнемогая от вони и беспомощности, бедные.
Помещения Мантелаттэ регулярно проветривали, а в камере с Кристины оказалась всего лишь одна соседка – пожилая арабка, говорившая по-итальянски совсем плохо. Кровати располагались как полки в вагоне СВ и были застелены темно-голубым чистым бельем. Такого же цвета «джнсовый» костюм был выдан и Кристине вместо её кружевного платья. И полукеды, совершенно новые, вкупе с синими хлопчатобумажными носками. Унитаз скрывала обложенная кафелем стена, а на зарешеченное окно можно было опустить пластиковые жалюзи.
Насмотревшаяся ужасающих фильмов, Кристина по дороге сюда измышляла способы самоубийства, в том случае, если в перенаселенной камере на неё нападут садистки-лесбиянки. Очутившись в компании арабской бабки, она не могла поверить в свое счастье: старуха, плачущая и стонущая по ночам, сама дрожала от страха, забившись в угол. После десяти дней допросов Кристина поняла, что следствие движется к завершению. Ее вина практически доказана. Предстоял суд, а после суда, увы, «санатория не жди, такой житухи, как здесь, не будет», объяснил ей помощник Курбе. Кристина надеялась на заступничество российского посольства, но в случае столь серьезного преступления, как убийство беременной женщины, представительницы аристократического рода, рассчитывать на смягчающие обстоятельства ей не приходилось.
Следствие выработало версию «предумышленного убийства из ревности», в соответствии с которой Кристина, находясь в крайне взвинченном состоянии, хотела отомстить изменившему ей любовнику. К делу были приобщены свидетельства скандала на балу и даже заснятая там любителем видеопленка, показания коллег Кристины, утверждавших, что последнюю неделю перед Рождеством она вела себя очень странно, напоминая умалишенную. Даже честный отчет Эудженио о времени, проведенном Кристиной у них в доме, и о некоторой задержке её в пути подтверждал версию: да, именно так и произошло преступление. Кристина, позвонив Элмеру, узнала, куда направлялись супруги, и, оставив на автоответчике многозначительный текст, направилась по следам Вествудов. Очевидно, она знала заранее из общения с Вествудом (связь с которым подтвердила прислуга его дома) излюбленные трассы журналиста по огромному городу и могла правильно рассчитать встречу. Переодевшись в костюм Санта-Клауса, девушка остановила машину, а затем выстрелила в Риту. Бывший любовник, пытавшийся оказать сопротивление, также получил пулю. Поскольку Элмер Вествуд в своих показаниях категорически утверждал, что нападавший на них человек не произнес ни единого слова, и показался ему совершенно незнакомым, следствию предстояло лишь гадать о подробностях разыгравшейся драмы. Вествуд же с очевидностью выгораживал бывшую любовницу, чувствуя себя виновным в измене.
Совершив преступление, обвиняемая вернулась к оставленному в переулке «фиату» и, сунув балахон и шапку карнавального костюма в багажник, поспешила в дом Коручи, где по предварительной договоренности собиралась провести праздничный вечер. Как ни упорствовали Джено и Ненси, отстаивая невиновность Кристины, они не могли не признать, что девушка запоздала минут на сорок к назначенному сроку и выглядела чрезвычайно взволнованной. Сообщение по телевизору о нападении на Вествуда повергло её в отчаяние. Кристина уехала, а последовавший за ней Эудженио потерял «фиат» из виду на загородном шоссе, ведущем к имению Антонелли. О связи Кристины и Антонелли было известно давно, да она и не скрывала ни от кого этого факта.
Полицейские тут же направились к Антонелли и, предъявив девушке найденную и опознанную ею сумочку, арестовали преступницу. Хотя обвиняемая категорически отказывалась от того, что обнаруженный в багажнике машины костюм принадлежит ей, эта вещь сыграла роковую роль в ходе следствия. Пятна крови на белом мехе, оторачивающем рукава, принадлежали Вествуду. Очевидно, пострадавший пытался оттолкнуть руку убийцы окровавленными пальцами, защищая жену. Жуткое преступление, означавшее самые высокие меры наказания.
Процесс получил широкую огласку в прессе. Целую неделю известия о страшном происшествии не сходят с первых полос.
Кристина, загнанная в угол неопровержимыми уликами, решила рассказать допрашивавшему её инспектору Курбе все. Вначале она строго придерживалась любовной линии взаимоотношений с Вествудом, скрывая факты, связанные с «голубым принцем». Угрозы Рино Бронзато свести с ней счеты в случае утечки информации не казались Кристине пустячными. Инспектор, к тому же, не спрашивал её о камне и она старалась обходить эту тему. Но когда, наконец, обвинение было сформулировано и делу предстояло незамедлительно последовать в суд, Кристина пришла в отчаяние: спасение ждать неоткуда, впереди пожизненное заключение.
На очной ставке с Антонелли Стефано сказал: «Я верю в невиновность этой синьорины» и значительно кивнул ей. Кристина решила, что покровитель каким-то образом сумеет спасти её от ложного обвинения – проведет собственное расследование, найдет настоящего убийцу. Но следствие подошло к концу, а Стефано так и не сумел помочь ей. Тогда Кристина решила рассказать инспектору про «Карат», про загадочный чемоданчик и диадему, про встречу с Рино, его угрозы и странного Санту. По крайней мере, ей удастся задержаться в этой тюрьме, а там, скорее всего, выяснится правда или её прикончат люди Рино. Как в фильмах про «Спрута».
Адвокат Кристины, назначенный ей прокуратурой, производил впечатление мягкосердечного, но беспомощного человека. Его сутулая фигура и бледное лицо с поблескивающими очками вместо глаз выражали капитуляцию. Кристина понимала, что в данном случае адвокат Бернудо, в самом деле, бессилен: с одной стороны – неоспоримые улики, с другой – вероятно, догадки об участии в деле таких сил, с которыми лучше не сталкиваться. Адвокат вначале делал ставку на отсутствие орудия преступления, неумение подзащитной пользоваться огнестрельным оружием, а затем перешел к обороне с точки зрения её психической невменяемости в момент совершения преступления.
– Горячая любовь и пылкость переживаний, обманутая любовь, затмевающая разум страсть. Эти мотивы вполне доступны пониманию итальянской публики… Вот только беременность погибшей подняла такую бурю негодования! Но мы должны попытаться добиться смягчения приговора. Вы молоды, хороши собой, у вас отличная деловая репутация. Постарайтесь тронуть сердца рассказом о своей первой, бескорыстной и страстной любви, – давал адвокат Кристине свои последние наставления перед судом.
Чувствуя себя героиней кинофильма о всесильной итальянской мафии и сдерживая напрасную ярость, Кристина задала вопрос в лоб:
– А вам не кажется, сеньор Бернудо, что за всей этой хорошо сфабрикованной историей стоят влиятельные силы и дело заключается совсем не в бешеной страсти и ревности?
– Не понимаю вас? – бледный человек удивленно поднял брови.
– Ведь вы на самом деле не верите в мою виновность. Вы сами видели на следственном эксперименте, что я первый раз в жизни прикоснулась к пистолету…
– Женщины – хорошие актрисы, – робко заметил он.
– Так вот, сеньор адвокат, я знаю гораздо больше, чем сочла необходимым сообщить следствию. И если вы не решитесь поддержать меня, выслушав мой рассказ и подать требование на возобновление следствия, завтра на суде я вынуждена буду изложить все самостоятельно… Уверяю вас – это весьма интересная история, способная заинтересовать многих.
Кристине показалось, что в маленьких глазах за очками метнулся страх. «Он догадывается об истинном виновнике, он боится правды, а значит, победа возможна!» – возликовала она.
– Синьорина Ларина вправе строить любые предположения и излагать их мне или полицейским чинам, ведущим следствие. Юная дама может иметь фантазии. Я подчеркиваю, – фантазии. Но она должна отдавать себе отчет в том, сколь губительными могут оказаться последствия её неразумных, подсказанных отчаянием, шагов.
Адвокат выразительно посмотрел на нее. Затем его глаза потухли, а на лице застыла обычная маска отстраненности.
– Благодарю за совет. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Отныне сумасбродная преступница будет действовать сама, – театрально заявила Кристина, чувствуя, как фальшиво звучит её героический пафос. Она панически боялась предстоящего судилища, и сильно сомневалась в том, что сумеет осуществить свои угрозы.
Днем Кристину отвели в душевую комнату и велели переодеться в темный костюм из её гардероба, опечатанного полицией. Кто-то из чиновников решил, что именно в таком виде менее, чем через сутки преступница должна предстать перед лицом правосудия.
Как неопытная актриса, ожидающая первого выхода на сцену, переодевшаяся Кристина нервно ходила взад и вперед, повторяя свою роль. Рассказ о «голубом принце» должен прозвучать коротко, точно, объективно. Но даже так все выглядело чертовски запутано и абсурдно. С чего, вообще, начать? Со знакомства с Эдиком или спины незнакомца, уносящего её чемоданчик в римском аэропорте?
Не раздеваясь, Кристина забралась под одеяло, понимая, что уснуть не сумеет. Арабка храпела, в кране капала вода, почти совпадая со сменой цифр на электронных часах, вмонтированных над дверью.
Дверь в камеру отворилась, ярко вспыхнул неоновый свет. Часы показывали 2.00.
– Заключенная Ларина, с вещами на выход! – объявила женщина-конвоир.
– Так рано? – удивилась Кристина, собирая в пластиковый пакет мыло и щетку.
Женщина промолчала. Выйдя на ярко освещенный тюремный двор, Кристина увидела темно-серую машину-фургон, в которой перевозили заключенных. «Ясно, подобные маршруты совершаются ночью, во избежание уличных происшествий. При Сталине у нас возили и днем в фургончиках «Хлеб» или «Гастрономия» со смешным поваром, нарисованным на боку». – Ощущая свою сопричастность со всеми несправедливо репрессированными жертвами, Кристина присела на жесткую скамью напротив полицейского.
Молодой парень откровенно пялился на её колени, открытые короткой юбкой, а скованные за спиной «браслетиками» руки не могли ничем помочь – ни поправить задравшуюся ткань, ни подколоть длинную прядь волос, выбившуюся из пучка и упавшую на лицо. Кристина смотрела исподлобья, как загнанный зверь. Ей так хотелось плюнуть в эту ухмыляющуюся харю. «Уверен, что сопровождает на праведный суд потаскуху и убийцу», – думала Кристи, и чтобы успокоить вскипавшую обиду, закрыла глаза. Она принялась размеренно и спокойно считать по-итальянски, сосредотачиваясь на цифрах, и дошла уже до ottocento ventidue (что значило восемьсот двадцать два), как раздались хлопки выстрелов.
Взвизгнув колесами, машина резко затормозила, заваливаясь на бок. В салоне погас свет, Кристина упала на пол, ударившись о что-то скулой. Дверь распахнулась: «Выходи!» – скомандовал мужской голос. Больно задев её ботинком по плечу, из машины с поднятыми руками выпрыгнул конвоир. Кто-то склонился над Кристиной, щелкнули раскрывшиеся наручники. Не дожидаясь приглашения, она выскочила в светлеющий дверной проем, чуть не сбив с ног мужчину в маске с коротеньким автоматом в руках. «Беги к зеленой машине! крикнул он ей. – Быстро!»
Не чувствуя ног, Кристина понеслась к темнеющему за кустами автомобилю. Ей вдогонку захлопали выстрелы. Ого! Нежный свист и запах паленых волос у щеки. Мимо. Не соображая ничего, она плюхнулась на сидение незапертой машины. Мотор работал, поджидая водителя.
Человек в маске короткими перебежками с автоматом наперевес приближался к машине. У полицейского фургона царила странная тишина.
– Ты здесь? – казалось, удивился он, увидев её в машине и открыл дверцу. – Выходи! Сядешь сзади.
Кристина собралась выполнить приказ, но прозвучал выстрел, её спаситель, не выпуская из рук оружия, осел на асфальт. Из открывшегося в беззвучном крике рта хлынула кровь. Кристина сорвала черную маску, заглядывая в лицо. На неё смотрели чужие, недоуменно выпученные мертвые глаза.
Не раздумывая ни секунды, девушка бросилась в машину и что есть силы нажала на газ. Мотор взревел, зеленый автомобиль рванулся вперед, в спасительную тьму узкой улицы. Где-то сбоку взвыли полицейские сирены: из переулка вынырнула и понеслась к месту перестрелки машина с синей мигалкой.
«Господи! Куда я мчусь? В Москву? В посольство?» – в панике спрашивала себя Кристина, и с удивлением поняла, что какая-то часть сознания, не поддавшаяся растерянности, вела машину к дому Антонелли. Она даже не знала, где сейчас находится Стефано, да и в городе ли вообще. Но её подсознание решило само – миновав центр города и спящие районы окраины, машина подъехала к «Заброшенной каменоломне» – пригородному имению Антонелли. Кристина заколебалась, не решаясь воспользоваться центральным въездом в парк, находящийся под охраной. Заметив брошенный на сидение черный аппарат с антенной и даже не будучи уверенной, что имеет дело с радиотелефоном, Кристина набрала номер кабинета Стефано. Издалека вразнобой в трубке запищали короткие сигналы. И вдруг, совсем рядом, раздался тревожный знакомый голос:
– Алло! Алло! Да не молчите же!
– Стефано, это я – Кристи! Я сбежала из тюрьмы. Помоги мне…
Снова зазвенела тишина, но теперь она была другой: человек у телефона растерянно притих, так что было слышно короткое тяжелое дыхание. Кристина поняла, что Антонелли не решается впустить её – ведь тем самым он станет сообщником преступления. Побег и перестрелка – дело нешуточное. Кем бы ни были её спасители, они действовали против закона. И что самое удивительное, Стефано, как оказалось, не имел к ним никакого отношения. Кристина растерялась: почему-то она была уверена, что её хотели освободить люди Антонелли. Да ведь больше-то некому! Но Стефано пребывал в явном недоумении…
– Ты одна? Отлично. Объезжай ограду слева. Там тебя встретит Гвидо. Только убедись, что за тобой не следят, – это звучало как приказ.
Узкая дорожка, петлявшая среди густых кустов, привела прямо к дому. Издали, мигая фонариком, подбежал Гвидо и сразу же распахнул дверцу подъехавшей машины.
– Скорее следуйте наверх по этой лестнице, синьорина. Хозяин ждет вас. А я займусь вашим автомобилем.
На ступенях полутемной лестницы гостью ждал Стефано. Молча взяв девушку за руку, он провел её какими-то темными переходами в маленькую комнату, служившую, по-видимому, чуланом. Старый хлам вдоль стен, скаты потолка свидетельствовали о том, что они находятся на чердаке.
– Ты не пострадала? – спросил Стефано, оглядывая дрожащую Кристину и кровавую ссадину на её скуле.
Из-под его халата виднелись пижамные брюки, но осунувшееся лицо не выглядело заспанным.
– В меня стреляли, но пуля пролетела рядом, совсем близко. Кристиyf дотронулась до опаленной пряди у виска. – Не знаю, кто хотел выручить меня/ Я думала, это твой человек, Стефано. Кажется, он убил полицейского и сам умер. Я видела, попали в спину… Но это совсем не знакомый мне мужчина! Я никогда не видела его! Не забуду теперь никогда эти мертвые глаза…
Она не смогла удержать рыданий, закрыв лицо ладонями. Но Стефано не прижал её по-дружески к груди, как бывало прежде. Напротив, он отступил вглубь комнаты и, опустившись на запыленный диван, потребовал:
– Прекрати истерику. Объясни толком, что случилось.
Кристина описала проишедшее, подтвердив ещё раз, что спасавший её мужчина умер.
– И ты прямиком полетела ко мне! – Стефано со стоном откинулся на спинку и закрыл глаза. Было не понятно, осуждал он или все же одобрял этот поступок.
– Я думала, что это ты прислал за мной… Нет, я ничего не думала, я просто убегала, еле живая от страха… И оказалась здесь… Ведь я привыкла считать тебя другом, Стефано… Но поздно сообразила, что поступаю подло, подвергая тебя опасности… Извини.
Ей захотелось на прощание подойти к Стефано, но она не решилась, отступая к двери. Только теперь Кристина заметила, как постарел Антонелли опущенные плечи, всклокоченные волосы, серое, изможденное лицо. Левую руку он прижимал к груди.
– Сядь и помолчи минутку… У меня из-за всех этих событий частенько барахлит сердце. Сейчас… сейчас я приду в себя. – Стефано сунул под язык таблетку и глубоко вздохнул.
– Друг мой, – обратился он к появившемуся в дверях Гвидо, позаботься, чтобы машина, на которой приехала наша гостья, исчезла. И запомни, – ни машины, ни самой синьорины ты не видел… Кто из прислуги в доме?
– В связи с вашим предстоящим отъездом все отпущены. Остались только охрана и кухарка. Охранники не заметили гостьи, кухарка спит. А никакой зеленой машины не было и нет. – Гвидо недоуменно развел руками. Его лицо осталось непроницаемым, будто старый слуга докладывал обеденное меню.
– Жди меня в кабинете, Гвидо. Я спущусь через десять минут. Надо будет решить кое-какие вопросы. Ты правильно поступил, старина.
Стефано обратился к Кристине:
– Мне известно, что следствие пришло к заключению о твоей виновности. Приговор суда, должного состояться завтра, был, увы, делом решенным… Конечно, я провел собственное расследование, нанял хорошего адвоката и готовил апелляцию… Хотя, честно говоря, многое осталось неясным… Стефано пристально посмотрел на девушку и тяжело перевел дыхание. – Ведь ты, наверно, не знаешь, детка… Два дня назад умер Элмер.
– Как это произошло? Как? Как Элмер… ушел из жизни?!
У Кристины ослабли ноги и она мягко опустилась на пол. С душераздирающей тоской девушка вновь почувствовала, насколько небезразличен был ей этот человек и как наивно, вопреки всему, верила она в какое-то иллюзорное их общее счастье.
– Смерть Элмера потрясла меня и спутала все карты. Ведь он уже был почти здоров, физически, конечно. Психологический срыв после гибели Риты и ребенка превратился в затяжную депрессию. Врачи продолжали держать его в больнице и накачивать транквилизаторами, хотя рана на ноге уже не вызывала никаких опасений. Но больничная палата действовала на Элмера удручающе, и он вернулся домой, где провел три дня в полном одиночестве… – Стефано стиснул зубы. – Я видел его за несколько часов до… до того момента… Парень выстрелил себе в висок. В предсмертной записке, которую нашли полицейские, было всего несколько слов: «Не могу смириться с этим кошмаром».
Кристина отчаянно замотала головой, захлебываясь слезами:
– Не могу! Не хочу больше выносить весь этот ужас… Я должна последовать примеру Элмера…
– Успокойся, девочка. Хотя положение, что и говорить, не из простых. Гибель Вествуда нарушила мои планы. Эта записка… Ты же понимаешь, что суд истолковал бы её не в твою пользу. Они наверняка решили бы, что Элмер знал о твоей вине, но, умолчав о ней, чувствовал свою вину в соучастии в преступлении… Бедная малышка…
Стефано печально посмотрел на Кристину, резко встряхнулся, поднял её и усадил рядом с собой на диван.
– Хватит ныть, попробуем побороться. Существуют же, в самом деле, ответы на все эти чертовы вопросы, а против Сатаны есть Господь. – Он провел ладонью по растрепанным волосам девушки. – Гвидо проводит тебя в потайную комнатку, где ты будешь в безопасности. Постарайся уснуть и ни о чем не тревожься. А я подумаю о том, как быть дальше.
