Текст книги "Новый американский молитвенник"

Автор книги: Люциус Шепард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Не знаю, стоит ли, – ответила Тереза.

– Давай, не стесняйся! Здесь же одни девочки! – Нэнси пихнула меня под локоть. – Вардлин, до конца вечера торжественно объявляю тебя девочкой. Ты как, выдержишь? – И налила Терезе еще текилы. – Пей до дна, Ти! А потом рассказывай.

Они обе выпили.

Когда Тереза поставила стакан, ее лицо горело.

– Ладно, – сказала она. – Слушайте. Первые месяцы в Сан-Франциско я перебивалась случайными заработками, денег все время не хватало. Одна знакомая девчонка рассказала мне, что подрабатывает, позируя для фотографа, который снимал голых женщин. Он с ней не спал, не лапал. Просто она для него позировала, и все. А еще она сказала, что для этой работы одного постоянного клиента достаточно. Короче, штука была в том, что клиенты платили одному греку, которому принадлежало целое здание, разделенное на студии, и эти студии он вместе с девушками сдавал клиентам. А потом клиенты давали девушкам чаевые. Так что если у девушки появлялся постоянный клиент, которому она нравилась, то у нее все было в порядке. Я отнесла этому греку несколько своих фотографий для его альбома, и скоро мне стали звонить. Это был кошмар. Я так стеснялась! Никому из клиентов я не пришлась по вкусу… А меня от них просто трясло. Поэтому второй раз мне никто не звонил. Грек сказал, что если и дальше так будет продолжаться, я ему больше не нужна, и тогда я решила поладить со следующим клиентом, кем бы он ни оказался. Через пару дней раздался звонок. Я пошла к греку, разделась и надела халат. Потом вошла в комнату с диваном, подиумом, специальными лампами и всякими другими штуками и стала ждать. Наконец вошел старый кореец. Не просто старый! Он был прозрачный от старости. На груди у него висел фотоаппарат, а в руках он держал хозяйственную сумку.

– А ты уверена, что мне надо все это знать? – спросил я.

– Закрой рот! – Нэнси шлепнула меня по руке. – Давай, девочка, рассказывай!

– Он поставил сумку на табурет, – сказала Тереза. – Потом сунул в нее руку и вытащил грушу. А потом заковылял ко мне и знаками показал, что я должна просто взять ее и держать. Он не говорил по-английски. Только представился. Звали его мистер Ким. Взяла, значит, я грушу и только начала стаскивать халат, как вдруг он… – И она взволнованно замахала руками. – Как будто говорил «нет, нет»! Подошел ко мне опять и усадил на подушки. Очень нежно, а руки у самого так и дрожали. И вид был такой извиняющийся. А потом поправляет на мне халат так, что тот сползает с плеча, но ничего не видно. Только маленькая складочка между грудей, и все. И начинает фотографировать, как я сижу и держу грушу. Милый такой.

– И это все, что ему было нужно? – спросил я. – Снимать девушек с грушами?

– У него в сумке и другие фрукты были. Яблоки и апельсины, бананы, виноград…

– О’кей, я все понял, – сказал я. – Бананы.

– Ничего ты не понял! И вообще, хочешь услышать, что случилось дальше, или нет?

Я попросил ее продолжать.

– Ну так не перебивай меня!

Я показал Нэнси свой пустой стакан из-под мартини, и она начала готовить ему замену. Из джукбокса раздалась незнакомая мне песня: резкий скрипучий голос выводил слова под неторопливый, вязкий ритм, все разговоры вокруг нас закружились в такт музыке, и сам я почувствовал себя частью этого кружения, как будто был не просто пьян, но еще и болтался в стакане с выпивкой, которую кто-то медленно помешивал.

– После этого мы стали встречаться три раза в неделю, – продолжала Тереза. – И каждый раз он мне платил. Очень щедро. И все же мы с ним были как будто друзья. Я подыгрывала ему в его игре. Он давал мне какой-нибудь фрукт, я притворялась, что вот-вот сниму халат, а он каждый раз меня останавливал. Но я заметила, что с каждым разом он делает это все медленнее, и поняла, что ему хочется увидеть мою грудь. Он предвкушал это событие. Вот почему у нас все шло так медленно. Он хотел сполна насладиться своими чувствами. Как только я это поняла, мне сразу стало легче. Я была не против показать ему свою грудь. О чем бы он там ни думал, глядя на меня, я верила, что я для него не просто кусок мяса, а женщина, чью грудь он хочет увидеть. В следующий раз, когда мы встретились, я спустила халат до пояса.

Тут как раз вернулся Джерри и сразу спросил, о чем это Тереза рассказывает. Нэнси ответила, что, если он будет себя хорошо вести, она расскажет ему позже, и подмигнула нам.

– Это было так странно, – продолжала Тереза. – С другими мужчинами в той же самой комнате все было просто ужасно. Я чувствовала себя страшной, замшелой каргой. Но мистер Ким… Он обращался со мной уважительно. Да, он платил мне деньги и все же уважал меня. Обходился со мной почти как с другом. А может, это и была дружба, по крайней мере до определенной степени. Я не знала, как лучше ему угодить, но если бы знала, обязательно сделала бы. Когда я открывала грудь и он смотрел на меня, в его лице не было ничего похотливого. Он как будто мечтал, вспоминая кого-то. Мне очень хотелось спросить, о чем он думает. Вспоминает свою жену или возлюбленную, которую не видел много лет. И я не спешила, а медленно следовала за ним. Семь месяцев прошло, прежде чем я начала позировать ему без одежды. Я ложилась на кушетку и видела… чуть не сказала – сны, – но это скорее было похоже на то, как если бы моя душа отделялась от тела и летала где-то сама по себе. Я словно переносилась в другое место, в другой мир. Слышала щелчки фотоаппарата, но комната словно исчезала. Иногда там, куда я переносилась в своих мыслях, оказывался и он. Причем он не всегда был старым и сморщенным. Но иногда его там не было, и я оставалась одна или чувствовала, как за мной наблюдает кто-то другой. Это была эротика, какой я никогда не знала раньше. После каждой нашей встречи я чувствовала себя такой утомленной и довольной, как будто мы с ним занимались любовью. Тогда я возвращалась к себе, бродила по комнате и думала о мистере Киме. Пыталась представить, где он живет, что делает. Я не знала о нем ровным счетом ничего, хотя и придумывала ему сотни разных биографий. Представляла его в кругу семьи. Одного. У постели больной жены. Я думала о нем постоянно. Не как о мужчине. Он был такой старый, сомневаюсь, что он был на что-нибудь способен. Но я думала о нем так… о том, в ком не видят мужчину, так тоже не думают. – Она пригубила новую порцию текилы, которую налила ей Нэнси, потом выпила залпом. – Мы встречались уже почти год. Как-то днем мы были в студии, и я вдруг поняла, чего он хочет. Мне все стало абсолютно ясно. Он протянул мне апельсин, но я не взяла его. Вместо этого сама подошла к сумке и вытащила из нее банан. Он протянул руку, как будто пытаясь меня остановить. Вид у него снова стал извиняющийся. Но я вернулась к кушетке и легла. Потом мысленно перенеслась в то воображаемое место, где уже столько раз бывала, – и ввела в себя банан. Я продолжала ласкать себя до тех пор, пока не кончила. Никогда раньше у меня не было такого мощного оргазма. Я как будто целый год только этого и ждала. Как будто и сама хотела того же, чего и он. Только потом я сообразила, что за все эти месяцы он ни разу не предложил мне банан. Время от времени он протягивал за ним руку, но потом останавливался, задумывался и выбирал что-нибудь другое. Он как будто напоминал мне о нем… и ждал, когда я возьму его сама.

Джерри Дерогатис, совсем сбитый с толку, хотел было заговорить, но Нэнси опять на него шикнула.

– Он всегда давал мне чаевые в запечатанном конверте, – продолжала Тереза. – И всегда заставлял меня открыть его при нем, – наверное, хотел убедиться, что я довольна. Обычно он давал мне двести долларов. Он клал деньги в конверт и запечатывал его еще дома. В тот раз конверт был очень толстый. Внутри оказалось десять тысяч. Я глазам своим не поверила. Теперь я могла снять приличную квартиру и купить одежду, чтобы устроиться на работу. Я хотела его обнять, но он позволил мне только пожать ему руку. И тут до меня дошло. Я поняла. Он положил эти деньги в конверт еще до того, как прийти в студию. Он знал, что я в тот день сделаю.

– Он соблазнил тебя, – сказал я.

– Вот именно, – кивнула Тереза. – Наверное, я понимала, что к этому все идет, просто не задумывалась. Меня слишком захватило происходящее. Те фантазии, которые оно пробуждало. Не знаю, какой смысл в этом видел он сам, но думаю, что чутье меня не обмануло: с моей помощью он заново переживал какие-то моменты своей прежней жизни.

– А по-моему, он просто псих долбанутый, – вставил Джерри.

Нэнси взглянула на него с глубокой жалостью.

– Может быть, и так, – ответила ему Тереза. – Может, он был обыкновенным грязным старикашкой. Но не тебе об этом судить, тебя-то ведь там не было. И даже если ты прав, какая разница. То, что я из всего этого вынесла, осталось со мной надолго.

– Ты про десять кусков? – спросил я и ухмыльнулся.

Нэнси снова шлепнула меня по руке:

– А ну-ка, веди себя прилично!

– Мистера Кима я больше не видела, – сказала Тереза. – Да я и не ожидала встретить его снова. Деньги были прощальным подарком. Я решила, что либо наша последняя встреча удовлетворила его полностью, либо он нашел другую девушку и начал с ней все с самого начала. А я после этого точно спятила и стала затевать с мужчинами игры. Сексуальные манипуляции. Как будто мистер Ким освободил что-то во мне. А может, это, наоборот, была травма. Мне казалось, что у меня разбито сердце, и хотелось кому-то отомстить. Как будто все, во что я верила, рухнуло в одночасье. Хотя внешне у меня все было в порядке. Еще при мистере Киме у меня были двое парней, но когда с ними все кончилось, я даже не огорчилась и не расстроилась. По-настоящему я была влюблена только в него. – Тереза сворачивала и разворачивала свою салфетку. – Немного погодя я стала выстраивать события в перспективе.

– Теперь все в прошлом, – сказал Нэнси.

– Думаешь? – Тереза перевела взгляд на меня. – А Вардлин, как мы с ним сходились? Все эти письма, звонки, препятствия, которые нас разделяли?

– По-твоему, я манипулировал тобой, как мистер Ким? – спросил я. – Или это ты мной манипулировала?

– Сама не знаю.

– Черт! – сказал я. – Вот теперь тоже буду мучиться, думать, что бы все это значило.

– Не заморачивайся, – сказала Тереза. – Я уже несколько лет над этим бьюсь, и все бесполезно.

– Во бля! – сказал Джерри, глубокомысленно кивая головой. – Нет, правда?

– Ну, как тебе история, Вардлин? – спросила Нэнси.

– Скажу то же, что Джерри, – ответил я. – Во бля.

– Нет, ты от меня так просто не отвертишься! Колись!

Я накрыл своей рукой руку Терезы и переплел наши пальцы.

– Кто знает, что у него на уме было? Хотя стремление к доминированию было тут, конечно, очень даже при чем. Он пользовался своей властью, и, может, единственным доступным ему способом. Но, как ни крути, все не так уж и ненормально. Просто кажется ненормальным, потому что он был старый, а она молодая, и ничего между ними быть не могло. Но таковы уж люди. И соблазнение вовсе не такая ужасная вещь. – Я выудил пачку «Кэмел» из нагрудного кармана Джерри и вытряхнул из нее сигарету. – Но для Терезы это было серьезное событие, можно не сомневаться. Оно едва не сломало ее, но в то же время придало ей сил. Не исключено, что оно расширило ее представления о том, что возможно между людьми. А может, и повлияло на ее отношения с мужчинами. Сделало ее более осторожной, но и подарило надежду.

Нэнси хмыкнула, точно забавляясь.

– Это как посмотреть.

– А ты как на это смотришь?

– Все мы падшие ангелы, без исключения, – сказала Нэнси с неподдельной искренностью. – И нам еще повезло, что мы дожили до этих дней.

Наша компания распалась на парочки. Народу в «Столовой горе» прибавилось, и Нэнси стало некогда. Джерри болтался у раздачи и смотрел, как она наливает заказанное клиентами спиртное. Трит и мисс Петуния по-прежнему сидели в кабинке. Она слегка отмякла и смеялась каким-то его словам. Мы с Терезой еще поговорили про ее историю.

– Что мне больше всего запомнилось, – сказала она, – так это то место, куда я улетала в мечтах. Во-первых, там было облачно. И все было такое расплывчатое. Серовато-синее какое-то. И только потом я поняла, что вокруг движутся настоящие облака, и разглядела колонны. Похожие на греческие. Какой-то храм. Вроде особняка Максфилда Пэрриша. [43]43
  Максфилд Пэрриш(1870–1966) – известный американский художник и иллюстратор, мастер сказочных сюжетов.


[Закрыть]А еще я слышала голоса. Они шептались. Но я не могла понять о чем. А может, это журчала вода в реке. Хотя наверняка большую часть всего этого я выдумала, когда вспоминала те ощущения позже.

– А сейчас ты тоже переносишься в какое-нибудь такое место? – спросил я.

– С тобой, ты хочешь сказать? Да, уношусь куда-то, но это место совсем другое.

– И чем оно отличается?

– Оно… неистовее того, наверное.

– Неистовее? В каком смысле?

И я тихонько подтолкнул ее локтем в бок, чтобы она не подумала, будто я всерьез.

Она начала обмахиваться ладонью, изображая приближение обморока.

– Там ужасно жарко.

– Жарче, чем ты ожидала, а?

– Чуть пожарче, чем я надеялась, – ответила она и тоже подпихнула меня в бок.

Около десяти тридцати Дейв Гиллери, младший помощник шерифа, рослый мягкотелый детина с армейской стрижкой, вошел в бар и сообщил Терезе, что к ее магазину подъехали какие-то люди на сером мини-вэне и нахулиганили там. Их видели, когда они уезжали. Мы поспешили туда и увидели, что на одной из витрин красуется выведенное огромными красными буквами слово «ВОЙНА», а на другой той же краской, но помельче, написано: «ОТСТУПНИКУ».

– Трит, – сказал я. – Вот дерьмо!

– Но мы же не знаем наверняка, что это был он, – сказала Тереза.

– Этот сукин сын при всех обозвал меня отступником и объявил мне войну. А теперь он, бля, падает на меня с неба и сидит себе, пока его гребаные подручные делают грязную работу. Кто еще, по-твоему, мог такое устроить?

– Вы кого-нибудь обвиняете?

У Гиллери был такой вид, будто ему не терпелось перейти к официальной части. Весь в хаки, слегка похожий на грушу, его макушка всего на пару дюймов возвышалась над мигалкой белоснежного патрульного автомобиля: какой-нибудь инопланетянин наверняка не сразу разобрался бы, кто тут пес, а кто хозяин.

– У нас нет доказательств, – сказала ему Тереза, потом повернулась ко мне: – Зачем ему это нужно? Неужели он не понимает, что подозрение сразу падет на него?

– Гордыня, – ответил я. – Ему хотелось посмотреть, как мы тут будем суетиться. Но на этот раз он просчитался.

– Ничего не делай! Они ведь ничего здесь не взорвали. А это я отмою.

– Не-ет, этот парень думает, что я салага. Что меня можно запугать. Да я этого говнюка выебу и высушу!

– Вардлин!

– Если вы кого-то подозреваете, – строго заявил Гиллери, – предоставьте мне с ним разобраться. Тебе такие проблемы ни к чему, Вардлин.

Они пытались меня удержать, но я вырвался и на всех парах понесся к «Столовой горе», чувствуя, как холодная решимость нарастает с каждым шагом, а улица постепенно превращается в художественную галерею, где каждая стеклянная витрина – это очередное полотно на все ту же набившую оскомину христианскую тему. Не сбавляя скорости, я распахнул дверь в бар, ворвался туда, где было темно, играла музыка и плавал сигаретный дым, и свернул к кабинке Трита. При виде меня он слегка вздрогнул, но тут же взял себя в руки и сказал:

– Мистер Стюарт.

– Не за тот конец кочерги ухватился, засранец, – сказал я. – Думал, будешь ссать мне в глаза, а я скажу «божья роса»?

– Прошу прощения? – переспросил Трит.

Мисс Петуния вытаращилась на меня.

– Не лезь в мою жизнь, мать тебя за ногу, – продолжал я. – Валяй, читай свои тупые проповеди безмозглой пастве. Но в жизнь мою не лезь, на хрен!

Трит повернулся боком, положил одну руку на спинку сиденья, – от него так и несло самоуверенностью.

– Я не знаю, в чем ваша проблема, мистер Стюарт. Но уверен, если вы успокоитесь, мы сможем во всем разобраться.

– Ах ты, козел вонючий, дурачком прикидываешься, да? – сказал я. – Да ты, видно, и впрямь дурак, коли за такое дело взялся. Я ведь преступник, ты что, забыл, что ли? Убийца чертов. Я за себя не отвечаю. Меня лучше не задевать.

Мисс Петуния издала печальный писк, а Трит, по-моему, уже собирался ответить, но я шлепнулся рядом с ним на сиденье и всем своим весом придавил его к стене. Он пытался сопротивляться, но я зажал его по всем правилам: одна его нога болталась в воздухе, колено давило на живот, одна рука в замке за спиной, и все рычага были у меня. От такого тесного физического контакта у меня подпрыгнуло сердце.

– Хочешь войны? – спросил я его. – Так давай прямо здесь и начнем.

Он снова попытался меня стряхнуть, но я навалился на него плечом и еще сильнее вдавил в стенку. Я почти лежал у него на груди, мое плечо утонуло в его подмышке, а мой рот оказался у самого его лица, которое он старательно отворачивал в сторону. Теперь он совсем не мог действовать руками. Я свободной рукой хлопнул его по бедру у самого паха и зарылся пальцами в туго обтянутую тканью плоть.

– Упс! Войне конец, – сказал я. – Как все просто-то оказалось, а?

Верхняя часть его тела извивалась, как змея, попавшаяся в петлю, когда я стиснул его факел.

– Щас оторву, – сказал я.

Он опустил глаза, и я почувствовал, как ему хочется сопротивляться. Я бросил беглый взгляд на Петунию. Та сидела ни жива ни мертва, на глазах выступили слезы.

– Для такого большого парня ты слишком уж податливый, – сказал я ему. – Подумай, может, война все-таки не для тебя?

Никакой реакции. Он смотрел туда, куда против его желания была повернута его голова: вниз и вбок, где к стене прилепился цветочный горшок с крохотным кактусом среди бледных камешков и песка.

– Что бы ты там себе ни выдумал, лучше завязывай с этим, и поскорее, – сказал я. – Я десять лет прожил в таком месте, где ты не протянул бы и десяти дней. Так что не жди, что я стану посылать к тебе адвокатов, ясно?

– Мне ясно одно, – сказал Трит, – вы мне угрожаете.

– Нет. Это ты мне угрожаешь. Это ты пришел и расселся в моем баре. Это ты послал своих подручных испоганить нам окна. Ты вторгаешься в чужую жизнь. А то, что ты называешь угрозой, с точки зрения нашего превосходного американского правосудия есть не что иное, как самозащита. Юридически и морально оправданная. Даже твоя маленькая черная книжица скажет тебе то же самое. Ты объявил мне войну на глазах миллионов зрителей. Это было неумно. Случись что со мной, и подозрение первым делом падет на тебя.

– Ничего с вами не случится, – ответил Трит.

Я его пихал, мял и тискал, как хотел, а он все переносил со спокойствием взрослого, стоически претерпевающего шалости ребенка. Я подумал: может, он и вправду псих, может, у него гормонов вырабатывается больше, чем положено, и потому он такой глупый и не может сообразить, что я и впрямь зол как черт, точнее, как зэк, а значит, способен на что угодно. Спиной я чувствовал, что сзади собрались люди и смотрят на нас, а еще я знал, что среди них Тереза и Нэнси.

– Монроу? – Мисс Петуния добавила к его имени еще один дрожащий слог. – Давай пойдем отсюда, пожалуйста!

– Классный план, Монро, – сказал я. – Думаю, тебе следует его принять.

– Это что, ваш бар? – спросил Трит. – Вы решаете, кто…

– Разговоры? – Я легонько постучал костяшками пальцев по его паху, и он затих. – Разве я просил тебя говорить?

– Это мой бар, – сказала Нэнси, подходя к нам и принимая позу с вывески. – Если вам от этого легче, можете считать, что это я вас выгнала.

Я выскользнул в проход и встал плечом к плечу с ней.

– Монроу, пожалуйста! – повторила мисс Петуния.

Тот сел прямо, одернул пиджак и кивнул.

– И не возвращайтесь, – сказала Нэнси, когда они встали. – И дружкам своим закажите, поняли?

Маска безмятежности ни на миг не соскользнула с лица Трита. У Ларри Кинга он был далеко не так спокоен и уравновешен. Мне было интересно, в чем тут дело: то ли с тех пор с ним произошло что-то серьезное и он так изменился, то ли он вообще такой, когда не взбудоражен телекамерами и светом прожекторов. Опустив голову и прижав сумочку к животу, мисс Петуния заспешила к выходу, а Трит, семеня, чтобы не наступать ей на пятки, двинулся следом. Кто-то из посетителей заулюлюкал, другие захлопали. Стеклянная дверь пропустила их наружу и захлопнулась.

– Господи, Вардлин! – Нэнси изо всех сил хлопнула меня по плечу. – Ты никак назад в тюрьму захотел?

– Я знаю, что делаю. Когда такой придурок к тебе цепляется…

– Мне можешь не рассказывать! Кое-кто другой ждет объяснений!

Я увидел у барной стойки Терезу, она сидела спиной ко мне. Нэнси подпихнула меня к ней:

– Не терпится дать показания – вон твой судья.

Когда я опустился на табурет рядом с Терезой, она глянула на меня искоса – как кнутом огрела – и произнесла:

– Ты таким в тюрьме был?

– Каким?

– «Каким?» – хрипло передразнила она меня. – Таким! Как ты вел себя только что.

– Я разозлился, понятно? – сказал я. – И прошу прощения.

– Это была не злость. Я знаю, как ты злишься. Когда ты злишься, то сразу начинаешь орать, а через тридцать секунд чувствуешь себя придурком.

– Слушай, но надо же было с ним разобраться.

– Нет, не надо!

– Нет, надо! Когда такой тип начинает к тебе цепляться, это надо пресечь в зародыше, иначе он с тебя не слезет до конца…

– До какого конца? Что ты хотел сказать? До конца срока? Или до конца жизни? Ты ведь уже не в тюрьме.

– Хватит мне мозги жбанить, – пробормотал я.

– И что это, по-твоему, значит?

Вертя в пальцах тонкую ножку бокала с мартини, я отвел глаза.

– Извини. Просто ты меня разозлила.

– И что, теперь ты и на меня так же наезжать будешь, раз ты такой злой? Сделаешь морду тяпкой и будешь гонять меня по улицам? – Она взяла бутылку «Куэрво», которую оставила на стойке Нэнси, и налила себе еще. – Ты ведь такой был в тюрьме, да?

– Иногда. Когда думал, что мне сойдет с рук.

– Значит, сегодня ты вел себя не необдуманно?

– Может быть, и нет… Я… Вот черт, да мне-то откуда знать?

– Что это было? Рефлекс? Привычка?

Ее лицо стало как стена, прочесть по нему, что она чувствует, было невозможно.

– Елки-палки, Тереза. Ну что ты привязалась?

– Я просто хочу понять, чего от тебя ждать, когда ты в следующий раз решишь подавить что-нибудь в зародыше. Не было нужды на него так нападать. Даже если это он приказал изгадить нам окно. Но мы и в этом не уверены. Не исключено, что это кто-то из его прихожан действует на свой страх и риск. Но даже если бы это был… – Она покачала головой и допила свою текилу. – Ничего ты в зародыше не уничтожил. Наоборот, ты его только спровоцировал.

– Ну и ладно. Больше не буду.

– И тебе можно верить? – Она налила себе еще.

– Будешь столько пить, завтра похмелье замучает, – сказал я.

– Не волнуйся! Какая бы я ни была пьяная, на людей бросаться не стану. – Но все же отодвинула стакан. Посмотрела сначала на меня, потом в зеркало, снова на меня. – Копы закрывают на тебя глаза из-за твоей книги. Позволяют тебе болтаться по барам и пить сколько душе угодно. Но если ты покалечишь кого-нибудь в драке, то им ничего не останется, кроме как упрятать тебя за решетку снова. И они так и сделают.

– Да не было бы никакой драки. Я знал это.

– Черта с два ты знал! Тоже мне, ясновидящий нашелся, пару минут с человеком у Ларри Кинга посидел и прямо в душу ему заглянул. Ты и теперь не знаешь, что у него в башке творится.

– Я же сказал: больше такое не повторится. Ну что мне, на колени встать?

– Не вредно было бы.

Я сделал вид, будто хочу встать на колени, но она меня остановила:

– Не надо. Ты тут и так уже весь вечер всех развлекаешь.

Я видел, что ее гнев понемногу остывает, но не мог подобрать слов, чтобы помочь ей успокоиться. Я и в самом деле вернулся к стилю поведения зоны; но хотя я сам это прекрасно видел и даже готов был признать, меня не отпускала мысль о том, что я правильно поступил, разобравшись с Тритом.

Нэнси бочком протиснулась за стойку.

– Вы меня разочаровываете, – сказала она. – Я-то надеялась на скандал с тасканием за волосы, для достойного завершения вечера. – И она приняла боксерскую стойку. – Будь я на ее месте, Вардлин, мы бы с тобой помахались как следует, и ты пошел бы спать в ванную.

– Это мы еще решим, – сказала Тереза.

Сказать мне больше было нечего, поэтому я развернулся на своем табурете и стал разглядывать посетителей. Все задиры, драчуны и беспробудные пьяницы ходили к Скотти, а в «Столовой горе» толпились сплошь ровесники Джерри Дерогатиса. Студенты, приехавшие домой на каникулы, и так далее. Они веселились; за одним из задних столиков четверо парней и трое девчонок, жутко фальшивя, подпевали музыкальному автомату, который выдавал «Беспомощного» Нила Янга. [44]44
  «Helpless» – песня Нила Янга 1969 г., наиболее известна в варианте с альбома «Déjà vu» (1970) квартета «Кросби, Стиллз, Нэш и Янг».


[Закрыть]Когда они дошли до строки про больших птиц, которые летят по небу, один из парней оперным жестом вскинул руку со стаканом, расплескав его содержимое, отчего две девчонки завизжали и вскочили, отряхивая юбки.

– Что-то старины Джерри не видно, – бросил я Нэнси через плечо. – Вы что, поцапались?

– Я его отшила. Мальчик еще не дозрел. – И она оперлась локтями о прилавок, а подбородок положила на сомкнутые ладони. – Похоже, хозяйку ждет сегодня одинокая ночь.

Тереза пошарила в поисках моей руки:

– Я устала. Пойдем домой.

– Допивать будешь? – спросил я ее.

– Кажется, ты не хотел, чтобы меня утром тошнило?

– Нет, но… – Я обхватил ее рукой за шею, притянул к себе и поцеловал в лоб. – Зато, может, сегодня вечером ты будешь покладистее.

– Я не сумасшедшая, – сказала она. – А вот тебе надо прекращать вести себя подобным образом, Вардлин. Раз и навсегда.

– Знаю.

– Жалко, что пришлось священника выгнать, – сказала Нэнси задумчиво. – Давненько уже я не занималась этим с человеком богобоязненным.