Текст книги "Профессор по вызову (СИ)"
Автор книги: Лючия фон Беренготт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Глава 1
– Открывай, Птичкина. Это к тебе! – насмешливый голос подруги в телефоне заглушал стук в дверь моего номера.
– Что?! Как ты… – вскочив с неудобного дивана, я несколько секунд в изумлении переводила взгляд с телефона на дверь и обратно, совершенно ничего не понимая. – Что з-значит ко мне? – зашипела, вновь обретя голос. – Что ты еще придумала?!
Испуганно замолчав, я прижала телефон к груди – в дверь еще раз постучали, уже настойчивее и нетерпеливее, словно стоящий за дверью услышал меня и злился, почему ему до сих не открывают. Каким-то шестым чувством я вдруг поняла, что там мужчина – женщины так уверенно не стучат.
Что, чёрт возьми, происходит?! Я же просила этих дурёх не отвлекать меня и ничего такого не придумывать – сто раз сказала, что готовлюсь к важному докладу! Даже если я ради этого уехала в Турцию, «бросив лучших подруг развлекаться одних»! И даже если моя поездка выпала на День Святого Валентина, совмещенный с «пятницей-развратницей», будь она неладна!
Бочком-бочком, на самых цыпочках я подобралась ближе к выходу и прижалась к стене – так делают в фильмах, когда собираются выскочить из-за угла с пистолетом.
– Кого вы мне подослали?! – еле слышно зашептала в телефон, дергаясь от очередного недовольного стука в дверь, совсем близко от моей головы.
– Ну… – Леська вальяжно тянула слова, слова перекатывала на языке тягучую, приторную жевачку. – Мы же обещали скрасить тебе день всех влюбленных, раз уж ты решила умотать на свою дурацкую конфэрэнцию? Вот и получай подарочек – цельный стриптизер. За большую денюжку нанятый. Профессиональный – по-русски шпарит, как на родном. Может и трахнуть, если сильно попросишь… Мы ему заранее заплатили за полный пакет – стриптиз с эскортом…
– Вы с ума сошли… – простонала я, слабея и ощутимо бледнея. – Ненормальные… вас надо на опыты сдать…
Внезапно закружилась голова и пришлось буквально рухнуть спиной на стену, изо-всех сил стараясь не съехать по ней на пол. Я должна была предугадать, что эти три сорви-головы не оставят без внимания совпадение Валентина и пятницы…
Странно, что я отделалась ОДНИМ стриптизером, а не целым табуном во главе с каким-нибудь селебрити местного разлива, подрабатывающим после корпоративов. У Леськи, получившей от своего папочки-банкира неограниченный бюджет, фантазии хватило бы, а уж энергии устраивать подобные шалости – и подавно.
– Давай, давай, не ссы, – усмехнулась эта великосветская зараза. – Ты же не хочешь быть единственной женщиной, которая уедет из Турции не отдохнувшей? Вот и отдыхай за мой счет. А твоя конференция никуда не убежит. Да, и кстати, не пытайся прогнать нашего альфонсика – у него четкие инструкции работать номер до последнего, типа ты хочешь с ним поиграть в кошки-мышки. И твое истерическое «Убирайтесь отсюда, сэр!» он не примет.
– С Днем Святого Валентина, Птичкина! – заорали в трубку все мои ненормальные подруги вместе.
– Идите к черту! – зашипела я им в ответ, от злости, наверняка, уже вся зеленая.
Однако, со всем этим надо было что-то делать, потому что еще немного, и к незнакомцу, грозно тарабанящему в мою дверь, присоединятся соседи и портье.
Закончив проклинать идиоток-подруг, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, я, наконец, созрела для активных действий.
Итак. Прежде всего, выключить мобильник и звук на нем, а еще лучше – убрать мобильник подальше от себя – еще не хватало, чтобы эти дуры трезвонили и отвлекали меня от задуманного.
Сделано!
Зашвырнув выключенный телефон на диван, я быстро осмотрела себя. Теперь… поплотнее запахнуть на себе банный халат – чтобы не выглядеть так, словно надела его только для того, чтобы эротично сбросить. И растрепать волосы, как будто я только что встала с кровати. А заодно закрыть ими лицо, чтобы не узнал, если случайно встретит где-нибудь в лобби или на пляже…
Есть!
Кивнув, довольная своим неподобающим внешним видом, я прикинула в голове свои следующие шаги – глянуть в глазок, убедиться, что там именно стриптизер, а не какая-нибудь припозднившаяся горничная, и принять вид полу-спящей, ничего не соображающей клуши поздне-среднего возраста. После чего открыть дверь и подслеповато, с сонно-одуревшим видом уставившись на этого развратника, пробормотать по-турецки – «бей, вы ошиблись номером… я никого не жду…» И быстренько захлопнуть перед его носом дверь.
И пусть он реально думает, что ошибся, пусть ищет правильный номер, куда-то там звонит и всё прочее… Я же за это время успею быстренько собрать вещи – благо основную сумку ещё не распаковывала – и дать отсюда дёру. Добегу до консьержки и попрошу ее куда-нибудь меня переселить – благо не сезон, и гостиница стоит полупустая.
Отличный план, похвалила я себя, расплываясь в довольной улыбке! И фиг я еще когда-нибудь кому-нибудь скажу, в каком номере остановилась!
В дверь снова затарабанили, но уже морально готовая дать нахалу отпор, я не испугалась. Снова глубоко вдохнула и выдохнула, развернулась… и прижалась обеими ладонями к двери.
Стараясь не дышать и не издавать ни единого шороха, заглянула в глазок…
И обмерла. Отпрянула даже, икая от волнения.
Как?! Как они узнали про мой самый главный эротический фетиш?!
Как догадались прислать мне стриптизера, который умеет выглядеть… настоящим профессором?!
* * *
Начнем с того, что таких «профессоров» в реальной жизни я никогда не видела. Разве что в кино. Мечтала, конечно – особенно перед тем, как начинался новый предмет, рядом с названием которого стояла мужская фамилия. Представляла себе, как захожу в класс, а там… он. Высокий, стройный, явно подкачанный, в элегантном костюме-тройке и строгих роговых очках. Сидит себе, закинув нога на ногу, в удобном профессорском кресле и провожает всех студентов высокомерно-равнодушным взглядом поверх очков.
И тут в аудиторию захожу я. Обыкновенная такая студенточка – в меру красивая, в меру скромная, в джинсиках, туго обтягивающих задницу. И он такой ррраз! и в стойку при виде меня! Мгновенно подбирается, выпрямляется в своем профессорском кресле, впивается в меня страстным, горящим взглядом, сжимая подлокотники кресла до побелевших костяшек…
Чувствуя его взгляд, я медленно поворачиваюсь… ахаю… и мои колени слабеют от жара в его черных глазах. И всю лекцию, которую он вымучивает, думая только обо мне, я плавлюсь под этим жаром, а мурашки меня уже устали бегать по моим рукам и ногам…
Чем все это должно закончиться, я тоже очень хорошо продумывала – уже ночью, под теплым и уютным одеялком. Вариантов было несколько, и все они были в разы интереснее, чем то, что любят придумывать сценаристы Порнхаба.
Вот, например, у меня температура, и я валяюсь в этой самой кровати, в окружении верных подруг. И вдруг, в разгар моего самого горячечного бреда, в комнату нашего общежития врывается… ОН. В том самом костюме-тройке и строгих очках. Я, конечно, ничего этого не вижу, потому что мечусь в бреду.
Приказывая подругам удалиться, мой идеальный профессор присаживается рядом со мной на кровати.
– Так вот, почему тебя не было на лекции, Птичкина… – хриплым от волнения голосом тянет он. – А я ведь… не могу без тебя. Думал, у меня это так, увлечение мимолетное – пройдет, забудется, как безумный сон… А потом ты не пришла на лекцию… и я вдруг понял. Понял, что не могу и дня без тебя прожить!
Профессор хватает меня своей прохладной рукой за запястье, и я во сне дергаюсь, чувствуя его присутствие. И начинаю говорить – конечно же, в полном бреду.
– Профессор… я… я вас хочу… так сильно хочу…
Именно «хочу», а не «люблю» – потому что именно эта фраза должна зажечь его так, чтобы окончательно потерял свой оточенный годами исследований разум. О, как мне нужно, чтобы он потерял разум, этот идеальный профессор!
Конечно, спящих девушек совращать нехорошо, но для кульминации эротического сна это именно то, что доктор прописал. Совершенно обезумев, зарычав аки дикий зверь, профессор набрасывается на меня, целуя во все места сразу… срывает мое уютное одеялко и заменяет его собственным обнаженным телом. Причем обнажается он в один момент, потому что терпения мысленно расстегивать все эти жилетки и накрахмаленные рубашечки с миллионом пуговиц у меня обычно не хватало.
Разумеется, в какой-то момент я «просыпаюсь» и для приличия поохав и повозмущавшись, беру инициативу в свои руки. И не только… кхм… в руки.
В любом случае, фантазия моя всегда заканчивалась к обоюдному удовольствию – и моему, и моего воображаемого партнера.
Излишне говорить, что в реальной жизни всё было гораздо печальнее. Уже ко второму курсу на факультете антропологии я начала подозревать, что даже просто не очень страшных и не очень старых мужчин в мире науки можно по пальцам пересчитать, не говоря уже о симпатичных и подтянутых – тех, о которых я мечтала еще со школьной скамьи. Самым привлекательным был преподаватель курса «Введение в социологию», и то до той минуты, пока не вышел из-за кафедры и не оказался ростом мне по плечо.
К четвертому курсу мне стало окончательно понятно, что о «секси-профессоре» можно только мечтать, потому что таких просто не бывает в природе. Ну вот не дает Господь мужчинам в одинаковой пропорции айкью и красивого подбородка – перевес либо туда, либо сюда, причем часто перевес значительный!
Убедившись, что ждать своего «профессора на белом коне» бесполезно, я решила повзрослеть и стать «как все». То бишь, начала встречаться со студентом-однокурсником, а точнее одногруппником. И тут же поняла, что высокий айкью у мужчины мне нужен не только для антуража и прожигающего взгляда поверх очков.
Мне в принципе в мужчинах нужен высокий айкью. Очень высокий. И уж точно выше, чем у моего Радика, который прославился тем, что проиграл в карты свой лэптоп, когда поехал к цыганам в табор собирать материал на курсовую по теме «Традиции и обычаи современных ромалов».
– Я не понимаю, что ты ко мне всё время придираешься… – вздыхал мой парень, когда я в очередной раз пеняла ему на его непроходимую тупость. – Ценить должна – по мне пол универа сохнет, между прочим…
И в этом он был прав. Я ведь не просто так остановила свой выбор на Радике – решила, что раз уж не могу найти себе умного и красивого, найду просто красивого. Именно решила – потому что меня небеса тоже внешностью не обделили, и выбирать я могла кого душенька пожелает – хоть в строй всех выстраивай и пальчиком тыкай.
Продержался Радик недолго, удовлетворив все мои потребности в любви и преклонении. До самого сокровенного, однако же, не добрался – помешала моя новая компания из трех циничных, высмеивающих всё живое ведьм. Именно так – ведьм. По-другому наши хрупкие университетские самцы их не называли.
Познакомилась я с Лесей, Таней и Сабриной на вечеринке в честь закрытия летней сессии четвертого курса.
– Это твой дурик? – насмешливо спросила у меня Таня, кивая головой на Радика, который как раз в эту секунду пытался вытянуть из банки маринованный корнишон. Ругался, не пролезая своей пятерней внутрь, и в упор не замечал лежащую рядом маленькую вилку, которая прекрасно сделала бы эту работу за него.
– Ага… – отвлеченно ответила я, расширенным взглядом наблюдая за его страданиями. И тут же представила себе, как этими же пальцами врастопырку он пытается залезть мне в «самое сокровенное». Передернулась, отставила в сторону стакан с «отверткой» и пошла вызвать Радика на серьезный разговор о том, что «проблема не в тебе, а во мне»…
А вот с Лесей, Таней и Сабриной мы сдружились намертво. Так крепко, что не расстались даже когда универ закончился и мы все пошли по разным дорожкам. Леся и Сабрина устроились работать к Лесиному папе в банк, Таня выскочила замуж за какого-то нефтяника, по полгода проводившего время за полярным кругом, и тут же, не тратя время, родила. Я же решила, что в мир, к безнадежно тупым самцам мне как-то не хочется, и осталась в академии. А точнее, поступила в магистратуру.
И вот уже год, как наша общая учеба закончилась, а мы все еще дружили. И все еще устраивали пятничные гулянки, или, как мы сами их называем «ведьминские сходки». О да, вот уже более двух лет как я стала официальным членом эксклюзивного «ведьминского клуба».
И именно поэтому я сейчас стою у дверей моего гостиничного номер и плыву, наблюдая за тем, как высокий, статный красавец с идеально-подстриженной, короткой бородой хмурится поверх строгих, в черной оправе очков, расстегивая верхнюю пуговицу жилетки (жилетки, мать его! я за всю свою учебу ни у кого из профессуры жилетки не видела!) – и заносит руку, чтобы снова нетерпеливо постучать в дверь. Единственное, что было не «по коду» – это волосы красавца, явно длинные и собранные в пучок на затылке, но вкупе с бородой и общим образом эдакого стимпанковского ректора магической академии, это было даже к месту.
Забыв о всех своих целомудренных планах, рывком я дернула за ручку двери и распахнула ее раньше, чем стриптизер-профессор успел до нее дотронуться.
Замерев с поднятой рукой, он уставился на меня строгим взглядом поверх дорогих очков – точь в точь как в моих снах! И спросил на чистом русском языке, мельком глянув на лист бумаги, прикрепленный к папке, которую держал в руках:
– Птичкина?
Кровь отлила от моего лица – ему и фамилию мою сказали… Вот стервы… Но откуда же они прознали про мой самый главный фетиш?! Вроде, никому не признавалась… Разве что по пьянке? Чёерт, теперь ведь и не отвертишься! Надо было гнать его, как и задумала – а теперь я попала, попала… Боже, какой от него запах…
Играя в нетерпение, «профессор» повторил вопрос:
– Студентка магистратуры Маргарита Птичкина? Это вы?
Всё ещё не в состоянии говорить, я кивнула.
– Тогда я к вам. Нам надо кое-что обсудить по поводу вашего… предстоящего доклада на конференции. Извольте уделить мне несколько минут, – и сделав решительный шаг вперёд, красавец заставил меня отступить, чем и воспользовался, войдя в комнату и плотно закрыв за собой дверь.
Обдав меня ароматом совершенно умопомрачительного одеколона, остановился в метре от еще не расстеленной кровати, внимательно огляделся и полуобернулся ко мне.
– Жарковато тут у вас, – произнес, стреляя взглядом по моим голым под коротким халатом ногам. – Позволите снять пиджак?
Глава 2
– Не могу, Аркадий Семёныч, да пойми ты… Всё уже распределено – и по времени, и по тематике… Ну НЕКУДА мне вставить твою Пташкину!
– Птичкину. Максимушка, ради меня… Надо мне, понимаешь? Надо! Позарез.
«Максимушка», а точнее, доктор социологических наук, востоковед с мировым именем Максим Георгиевич Багинский, очень тяжело вздохнул.
Вот уже битых двадцать минут он терпеливо выслушивал мольбы бывшего руководителя, Аркадия Семеновича Шапошникова, готовящегося к получению профессорского титула, которому «позарез» нужно было, чтобы кто-нибудь из взращенных им магистрантов, выступил у него, Багинского, в конференц-панели.
Не хватало заслуг старому лису, понимаешь ли. Отказать могут – и уже не в первый раз, между прочим. В прошлом году, помнится, аспирантка Шапошникова свинтила перед самыми экзаменами, опозорив своего «папу», в позапрошлом был какой-то скандал по подозрению в плагиате… Подозрение, конечно же, сняли – не такой глупец был Аркадий Семеныч, чтобы заниматься открытым плагиатом – но, как говориться в старом анекдоте, ложечки нашлись, а осадочек осталось…
В этом же году ему приспичило перед самой подачей блеснуть выступлением своей юной магистрантки в панели самого Багинского, звезды международного масштаба по всему, что касается антропологии Средневекового Востока. Мол, это должно придать недостающего веса его заявлению.
Возможно, старик и прав – заслуги учеников воспринимаются в академии как свои. Так что может и помочь… Вот только места в чёртовой панели больше не было! Чтоб ему провалиться этому Шапошникову…
Да и не по его, Багинского, уровню это – допускать в свою команду каких-то там магистранток первого года обучения, да еще и из другого вуза! А ну как опозорит его эта Пчёлкина… тьфу-ты, Птичкина? А у него, между прочим, у самого профессорская комиссия на носу – ему лишние проколы тоже не нужны.
– Ладно… – решил он, после десятиминутного раздумья. – Пойду, опрошу твою студентку, проверю, с чем она на конференцию заявилась, и если мои ребята будут не против, посмотрю, куда ее можно впихнуть. Но, Аркаша… учти – если она хоть в чем-то вызовет у меня сомнения… если хоть где-то я уловлю изъян… или не дай боже, плагиат… будет выступать так, как и собиралась – в общей панели магистрантов. А то и вообще сниму ее с конференции – у меня связей много, ты знаешь.
– Да о чем, речь, Максимушка! – зашелся благодарными причитаниями Шапошников. – Мне ее выступления по боку, если ты не возьмешь ее к себе! Да я и сам позже прогоню ее – зачем мне с ней возиться, если ее труды мне не на пользу?
В душе неприятно кольнуло – он всегда терпеть не мог вот такое, потребительное отношение со стороны «старой гвардии» к новичкам. Сам-то был, что называется, «среднего» поколения, не обласканного ни советским наукпромом, ни вседозволенностью девяностых. Знал, каково это – ночами просиживать сторожем на складе, строча в замызганных тетрадках «заготовки» на завтра, утром, сломя голову бежать на пары, а вечером подрабатывать репетитором у избалованных деток новых мажоров. Спал в метро, питался исключительно дешевыми пельменями и макаронами «по-флотски» – только с сосисками, а не фаршем. И как только его желудок выдержал? Как только мозги не поехали от такой собачей жизни?
Наверняка, потому что не знал тогда, как шатко его положение «младшего научного сотрудника». Думал, наивный, что руководитель реально заинтересован в том, чтобы взрастить из него ученого, себе на смену. На голом идеализме держался, не иначе…
Сегодняшней молодежи, конечно, несравнимо легче. И тебе стипендии, на которые прожить худо-бедно можно и тебе гранты за хорошие оценки, и социалка при университетах неплохая… Еще и родители помогают, оправившиеся от разрухи смутных девяностых.
И всё же, по старой памяти обидно становилось, когда кто-то ради науки готов днями и ночами архивной пылью дышать, а кому-то хочется сверху на сесть и ножки свесить, приписав себе чужие заслуги.
Особенно, когда этот кто-то – твой бывший руководитель и почти, можно сказать, друг, с которым и на бруденшафт пили, и в шахматы долгими ночами рубились, осушив не одну бутылку армянского коньяка.
Максим решил закончить неприятный разговор.
– Хорошо. В каком, говоришь, она номере остановилась?
– Сейчас-сейчас… – заторопился Аркадий Семёныч. – Сейчас найду, она мне присылала для бухгалтерии… Вот! Номер тридцать шестой. Легко запомнить, но можешь уточнить у портье, на каком это этаже…
– Хорошо. Завтра, с утра пораньше, зайду, как соберусь в аудиторию…
– Нет-нет, что ты! – испуганно перебил его бывший руководитель. – Сейчас иди! А вдруг она с утра куда-нибудь на море умотает! Анталия всё же… Да и подготовиться ей нужно, если ты ее возьмешь.
Максим вздохнул еще глубже – плакали его планы пойти в бар и присмотреть себе какую-нибудь скучающую красотку на ночь. Возись теперь целый вечер с этой… как ее… Птушкиной?
* * *
Выбрался он позднее, чем рассчитывал – отвечал на очередное слезливое послание из деканата, в котором его просили не так сильно лютовать с первокурсниками. Финансирование, мол, могут урезать на кафедру – в министерстве, видите ли, не любят, когда так резко падает успеваемость.
И так раздраженный после Шапошникова, Багинский ответил, что деканату следует проводить среди первокурсников разъяснительную работу, чтобы хотя бы пересказывали своими словами то, что они скатывают с Википедии – вместо того, чтобы требовать от него, ученого с мировым именем, снисхождения к подобным курсовым.
Отправил, и тут же пожалел об этом – всё же надо быть более дипломатичным. Деканат власти над ним, конечно, не имеет, но по мелкому гадить эти ребята мастаки. «Перепутают», к примеру, номера аудиторий, отправив студентов на другой конец университета и испортив ему половину лекции. Или «потеряют» уже проставленные оценки. Или еще чего…
Настроение испортилось окончательно.
– Не повезло тебе сегодня, Птичкина… – пробормотал Багинский, хмуро разглядывая себя в зеркало и подбирая с подзеркальника карточку-ключ. – Не твой сегодня день.
Уже почти вышел за дверь, но вернулся – решил переодеться в парадный пиджак, наодеколониться и опрокинуть в себя рюмку хорошего коньяку. Почему-то уверился в том, что девчонка его быстро разочарует, а это значит, что времени на вечернюю прогулку в бар останется уйма. Так чего вечеру пропадать зря?
Телефон в руке пискнул сообщением. Багинский мельком глянул – Семёныч прислал номер этой своей… Птичкиной. Ухмыльнулся под нос – вот ведь старый лис… Как чувствовал, что бывший ученик может «забыть», куда идти. Теперь не отмажешься, не «забудешь»…
И вдруг пришло еще одно сообщение. Уже заходя в лифт, он снова глянул – картинка. И тоже от Шапошникова. Нахмурившись, ткнул пальцем, и картинка расползлась на весь экран.
На мгновение у него даже дыхание сперло – такая на присланной ему фотографии оказалась красавица. Длинные, темные волосы – такие гладкие, что в них, казалось, отражался свет от вспышки фотоаппарата. Томные, ореховые глаза с еле заметной «азиатчинкой», точеный носик с модным пирсингом, красиво очерченный подбородок… Бледные, ровные губы, строгое личико и горделивая осанка потомственной аристократки. Или дочери гор. Или… турчанки? Татарки? Кореянки? В общем, непонятно, сколько тут кровей было намешано, но явно не одна. Всё как он любил!
Шумно проглотив скопившуюся во рту слюну, Багинский толкнул пальцем сообщение наверх и прочитал следующее – уже словами.
«Это моя Птичкина».
Ехидство прямо сочилось сквозь эти слова – что, мол, теперь скажешь? Не передумал?
Непонятно почему, Максим Георгиевич тут же взревновал. Что значит – «моя» Птичкина? С какого перепугу она «твоя», старая ты колоша? Не ты ли только что собирался прогнать ее, если не удастся использовать ее выступление для своих целей? Небось сам облизывался, да не вышло? Дала тебе «аристократка» от ворот поворот?
– Мистер, вы выходите? – нетерпеливо обратились к нему по-английски. – Это самый нижний этаж.
В смешанных чувствах, Багинский дернулся и поднял от телефона голову, недоуменно уставившись на молодого турка, который ожидал за раскрытыми дверями лифта. А точнее, на его широкие, кустистые, как у Леонида Ильича Брежнева, брови и подкрашенные густой сурьмой глаза. Отпрянув в изумлении, опустил глаза ниже – черная кожаная жилетка с множеством заклепок, обтягивающие штаны, под ширинку которых явно засунули что-то для визуального эффекта… Поморщился даже – что это за ходячая пошлятина?
Так и не дождавшись от него ответа, турок нетерпеливо фыркнул, зашел в лифт и демонстративно нажал на кнопку пятого этажа. Скосил быстрый взгляд на всё ещё раскрытую картинку в руках у Багинского, и тот заметил, что глаза парня с интересом сверкнули. Поджав губы, он спрятал телефон в карман, однако интерес у турка уже погас – подняв телефон к уху, «бровястый» продолжил прерванную прибытием лифта беседу.
– Пятьдесят шесть, ты сказала? – уже по-турецки, не обращая более на Багинского внимания. Тот невольно прислушался, так как турецкий хорошо знал еще с бакалавриата. – Хорошо. Надеюсь, что на этот раз без ошибки… а то я тебе устрою, Нури… – парень вдруг расхохотался, запрокидывая голову и обнаруживая густую, черную шерсть от шеи и в низ. – Что, опять любительница игр пожестче? Это я могу… Живого места на заднице не оставлю! Отдеру так, что ходить завтра не сможет твоя цыпа… Ну всё, мне уже выходить… Гюле-гюле…[1]1
Гюле-гюле! – пока! (тур.)
[Закрыть]
Последнее было обращено как в телефон, так и к Багинскому, вместе с пренебрежительным взмахом руки в дешевых кольцах с лотков на набережной. Опомнившись, профессор покачал головой и поспешно нажал кнопку третьего этажа, пока лифт еще куда-нибудь не уехал.
Это ж надо, какие у людей странные вкусы… размышлял он, прислонившись спиной к стене. Парень явно был проститутом – а это значит, что его кто-то вызвал, заплатит ему деньги… Вот именно ему – с этими брежневскими бровями, густой шерстью по всему телу и в пошленьком садо-мазо костюмчике из девяностых. Какие странные у людей вкусы, однако…
Он снова поднял телефон и вперился глазами в фотографию удивительной и запретной для него красотки, к которой по воле судьбы сейчас направлялся. Интересно, вдруг подумалось ему… а какие у нее вкусы?
