Текст книги "Синто. Героев нет. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Любовь Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 68 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

  Когда мы подошли к комнате Ронана, я отослала ребят, пообещав, что вызову их, и не буду ходить одна.

  Брат, уже одевшийся и бодрый, открыл дверь.

  – Ну, здравствуй, братец, – радостно сказала я, повисая у него на шее.

  Ронан меня обнял, но что-то было не так. Я отстранилась и посмотрела ему в лицо. Он отвел взгляд.

  – Ронан...

  Он отстранился и вообще отвернулся от меня.

  – Да что происходит? – я расстроилась и разозлилась. Мне нужна поддержка самого родного и близкого человека, вместо этого он отворачивается.

  – Что происходит?! Ты дралась на этой кошмарной дуэли...

  Меня как будто между глаз здоровенным кулаком ударили.

  – И что? Ты теперь отказываешься от своей монструозной сестры-убийцы? – спросила я мертвым голосом.

  Ронан тут же развернулся ко мне и схватил за плечи.

  – Да ты!.. Да как ты... могла такое подумать?!

  – Ронан, мне и так плохо, а тут еще ты со своими заморочками, – сказала я тихо, гнев испарился. – Просто обними меня.

  Хвала Судьбе, брат тут же молча крепко обнял меня и поцеловал в макушку. Мы постояли так какое-то время. Ронан сжимал меня так крепко, что я еле дышала, это странным образом успокаивало меня. Наверное, если мне попадется действительно сильный мужчина, я смогу стать среднестатистической послушной женой.

  – Прости меня, я просто не могу смотреть тебе в глаза.

  – Почему? – удивилась я.

  Тут Ронан отстранился и посмотрел мне в лицо; я действительно не понимала, почему ему стыдно.

  – Ты выполнила приказ, который я не смог, и ...

  – Ронан, ты знаешь о решении нашего отца?

  Он совсем сник.

  – Да.

  – И что ты об этом думаешь?

  – Я думаю, что не справился и подвел всех, отца и тебя в первую очередь.

  – Дело не только в тебе, у меня изменились эгофайлы, я 'охранник', и я слишком активна для роли домашней жены.

  – Но какой из тебя дипломат?

  – Никакой. Я военный летчик, – о своей второй миссии я решила пока промолчать, вдруг помещение прослушивается.

  – Но мы – семья послов...

  – Вот ты и будешь сохранять и продолжать профессию семьи, а я обеспечивать ее рост и силу.

  – Как?

  – Отец придумает, – сказала я с легким сарказмом.

  – Да уж...

  – Ронан, – я собиралась задать очень важный вопрос, – ты готов принять меня в качестве старшей, в качестве некста?

  Ронан задумался. Что ж, по крайней мере, я получу взвешенный ответ.

  – Я всегда знал, что ты сильнее, но ты иногда вела себя так легкомысленно... Ты любишь выставлять напоказ свое мастерство гейши, это сбивает с толку.

  Я лукаво улыбнулась.

  – Вот-вот, я об этом и говорю; ты подчеркиваешь свою слабость, даже не пытаешься выглядеть умной и сильной. Невозможно понять, какова ты на самом деле. Похоже, что ты даже меня провела своей игрой.

  Я удивленно подняла бровь.

  – Я был уверен, что ты будешь в истерике от решения отца.

  – Братец, разве я когда-нибудь была в истерике? – спросила я с укором.

  Он улыбнулся.

  – Нет, не была, но, тем не менее, я думал, что тебя это по-настоящему расстроит, а ты отнеслась к этому легко.

  – И все же, Ронан, каково твое отношение к этому? – мне не нравилось, что брат уводит разговор в сторону.

  – Я... расстроен.

  – Чем именно?

  – Чем? – он разозлился. – Ара-Лин, тебе так хочется это услышать? Да, я никчемный слюнтяй, не способный вгрызаться в жизнь зубами. Я слабак, ослушавшийся отца. Ты не представляешь, как он на меня посмотрел после той дуэли, я их измолол, но не убил... Я сын гейши, а не Синоби, и им я и останусь.

  Последняя фраза была явно лишняя – ненавижу, когда сравнивают наших матерей.

  – Вот значит как, Ронан? Умываешь руки? Или как там говорили предки? Ты же совсем недавно готовился стать некстом, а теперь всего лишь сын гейши? Сын гейши, а не Второй Викен? Да? – я разозлилась.

  – Да не об этом речь! Я умер для него, понимаешь? – он кричал, в его голосе слышались слезы. – Он мне больше не доверит ни-че-го!

  – Ронан, о чем ты говоришь? – сказала я мягко как ребенку, теперь я поняла почему отец так срочно отправил меня к брату, положение надо спасать. Я взяла брата за руку, он был слегка шокирован такой сменой эмоций. – Отец волнуется о тебе. Да, он был расстроен, возможно, взбешен, когда ты его ослушался, но он уже успокоился, ведь ты его естественнорожденный сын, он никогда не откажется от тебя, – я говорила мягко, поглаживая его по руке.

  – И это говоришь мне ты, чью жизнь он подверг опасности, вспомни, ведь он заставил тебя убить. Неужели ты простила его?

  – Ронан, мы мало общались с отцом, мы с тобой всегда воспринимали его несколько схематично, как умного, но жесткого руководителя. Но ведь он еще и наш отец, и как бы то ни было, у него есть отцовские чувства, хоть он и не выставляет их на показ.

  Брат был безмерно удивлен моей речью, но чаша весов колебалась, нужен еще один камешек.

  – Он просил прощения за свой приказ, – тихо сказала я. Брови Ронана поползли вверх. Я повторила: – Да, он просил прощения и направил меня к тебе, дав охрану. Первым он к тебе не обратится, потому что виноват ты, а ты отгородился от него стеной. Пойми же, он простил тебя.

  – Это все твои измышления, – сказал брат неуверенно.

  – Ронан, – я взяла его за обе руки и заглянула в глаза, – ты умный и добрый. Ты самый близкий и родной мне человек, ты мне очень нужен. Если ты считаешь, что будешь лучшим некстом, чем я, то я отрекусь.

  Братец грустно усмехнулся.

  – Нет, я не хочу быть некстом, я хочу быть послом на какой-нибудь тихушной планете типа Ласковой и копаться в своей любимой дополетной истории. А ты? Чего ты хочешь? Быть танцовщицей? Или военным летчиком и по совместительству шпионом?

  Пришел мой черед грустно усмехаться.

  – Я очень надеюсь, брат, что если мы все сделаем правильно, то ты будешь обычным послом, а я легкомысленной женщиной.

  Он удивился, я приложила пальцы к его губам, не давая задать вопрос.

  – Отец закрутил головоломную многоходовку, – я говорила одними губами, не было слышно ни звука. – Насколько я понимаю, он хочет подгрести Дезерт под себя и потом быть посредником в контрактах между Синто и Дезерт. – Я почти касалась брата носом, даже если в комнате есть видеожук, вряд ли он сможет снять достаточно для расшифровки.

  Ронан покачал головой, обдумывая мои слова. Я не была полностью уверена в том, что говорила, но это мог быть один из вариантов, подобное посредничество принесло бы огромные деньги, за это стоило побороться.

  – Что ж, сестричка, если ты не расстроена своим будущим статусом некста, я рад за тебя, – и он поцеловал меня в уголок рта, как обычно. – Мы одна семья.

  С меня как будто сняли тяжесть, я тут же села на колени к брату и обняла его, уткнувшись носом в шею.

  – Вот об этом я и говорил, сестренка, ты ведешь себя, ну точь-в-точь как глава рода, – смеясь, сказал Ронан.

  Я тоже улыбнулась, мне так часто приходится изображать стального бойца, что с братом я чересчур расслабляюсь.

   Мы еще какое-то время поболтали, как в старые добрые времена. Жизнь у Ронана была неплоха; к моему стыду, у меня вызвали зависть его трехкомнатные апартаменты. Штайне, как и Вольф, был единомышленником Соденберга и всячески его поддерживал. Братец быстро нашел общий язык с министром, и теперь они прекрасно справлялись. Программу действий разрабатывал Ронан, а Штайне ее подписывал и озвучивал. Министр был весьма неглуп, но ему не хватало специальных знаний, и о том, насколько большую роль играет Ронан, никто не распространялся.

  Дело в том, что при прежнем правительстве на Дезерт делали упор на производстве, если можно так выразиться, десантников и прочих 'скороспелых' солдат, то есть стремились зарабатывать не от качества, а от количества произведенного. Но десантники нужны, когда есть войны, в мирное время корабли и станции на абордаж не берут, и несколько выпусков осталось без работы. Это позволило Соденбергу в результате мягкого путча, который здесь зовется выборами, захватить власть. Программа Соденберга заключалась в том, чтобы уменьшить производство 'пушечного мяса' и увеличить долю солдат-инженеров: нетрудоустроенных переучили и нашли им работу, что дало новому президенту еще большую поддержку. И что интересно, в первые четыре года ему особо не мешали, и программы по подготовке летчиков, навигаторов и ремонтников были запущены. Но в последний год часть верхушки воспротивилась закрытию программ обучения десантников. Вопрос: почему? В безработице никто не заинтересован, значит, этим ретроградам пообещали, что десантники будут куплены. Вывод – в ближайшее время планируется хорошая заварушка. Где? И кто ее организует? Впрочем, для нас, синто, это неважно, даже если не мы будем объектом агрессии, нам все равно не выгодны войны, пусть даже и локальные. Значит, наша задача – поддержать Соденберга и не дать потенциальным агрессорам возможности обзавестись дешевым 'пушечным мясом'. Но если десантник готов к шестнадцати годам, то летчик – к девятнадцати, а навигатор – к двадцати. И если для того, чтобы подготовить десантника, нужны лишь тренировочный зал и спецбассейн, то для подготовки тех же летчиков нужны дорогие имитаторы. У государства возрастают расходы, вот Ронан и вывихивает мозги, пытаясь сделать что-то с 'Тришкиным кафтаном'. Я долго смеялась, когда он объяснил, что это такое, хотя, по большому счету, смешного мало.

  Нашу беседу прервало официальное объявление обо мне, включающее запись дуэли. Ронан был слегка шокирован моей скоростью, я, как ни странно, тоже – не так уж часто я смотрела записи своих боев. Потом выступил Соденберг и сказал, что мне присвоен какой-то там статус, со мной должны всячески сотрудничать, и у меня есть право 'на защиту своей чести и достоинства'. Как объяснил Ронан, это право на защиту, по сути, – право на убийство. От нашего легкого настроения не осталось и следа, я засобиралась. Перед прощанием я сообразила попросить у братца какой-нибудь еды, чтобы не есть лишний раз синтетику. У него нашелся сухой паек, я была очень рада, что смогу спокойно пропустить обед.

  Когда мы вернулись в учебку Вольфа, то отца уже не застали, вместо него нас ждал видеоприказ для Каса и Пола о том, что они поступают в мое полное распоряжение. Ребята никак своего отношения к этому не выразили, а Вольф уже нашел, куда их расселить. Остаток дня до ужина я потратила, изучая информацию по поставленным задачам, вроде бы все казалось не так уж страшно. Но после разговора с Вольфом я схватилась за голову. Он посвятил меня в тонкости политической жизни, и в связи с этим дал кучу уточняющей информации по четырнадцати учебкам Дезерт.

  Оказывается, руководитель каждой учебки был в ней царь и бог, сам назначал преподавателей и сам утверждал учебный план. С таким положением Соденберг боролся изо всех сил. В четырех учебках не был введен курс 'о женщинах', и там до сих пор растили пацанов, принесших дурную славу Дезерт. При прежних правительствах считалось, что солдат, считающий женщину низшим и презренным существом, лучше, поскольку у него не возникнет проблем эту самую женщину убить. Но зато у них возникала куча других проблем, если вдруг женщины оказывались солдатами их армии, да еще и выше чином. Шесть руководителей учебок были за Соденберга, но пять из четырнадцати – резко против, остальные трое выжидали. И оказывается, никто не будет возражать, если я во время посещений этих враждебных учебок попутно прибью их руководителей. Естественно, Вольф выразился намеками, но мне и этого хватило, чтобы взбеситься. Я назвала вещи своими именами, чем удивила ректора, и у нас вышел весьма жесткий разговор, в результате которого мы расставили все точки – я не штатный палач господина президента, но, скорее всего, сама захочу прибить мятежных ректоров, пообщавшись с ними хоть пять минут. Перспектива 'радужная' во всех отношениях. Между прочим Гауфман, который открыто не возражал против политики президента, но и не особо ей способствовал, сейчас находится в тяжелом состоянии: он потерял много крови из-за ранения, и его поместили в регенератор, в котором случился сбой, и пациент получил не те лекарства. Я взяла себе на заметку, что Соденберг совсем не такой милашка, каким кажется, и что лучше не мешать его планам. А чтобы совсем меня добить и сразу сообщить все плохое, как выразился Вольф, он объяснил, почему меня назвали 'отбросом'. Отбросами на Дезерт называют женщин, не способных родить полноценных детей; эти женщины являются, как правило, чернорабочими, недоедают, очень худы и лишены женских прелестей. А теперь, как говорится, посмотрим в зеркало и увидим кого-то невысокого росточка, худенького; о том, что это девушка, нам сообщает длинная коса. По сути – волосы это мой главный половой признак, потому что грудки, назвать их груди, язык не поворачивается, не прорисовываются под жестким армкамзолом. Нет, в тонкой рубашке или футболке они заметны, но не более. Интенсивные тренировки на протяжении многих лет сжигали любую жировую ткань в моем организме, делая тело 'пересушенным' и не давая мне расти. Единственное, что я могла себе позволить, это сформировать красивую форму ног и попы, но они на ощупь были просто железными. Я всегда выставляла ноги напоказ и прятала плечи и руки за широкими рубахами, потому что их вид повергал меня в уныние: не должно быть у женщины столь сухих и рельефных плеч и рук. Предполагалась, что примерно в восемнадцать лет я снижу интенсивность нагрузки, давая возможность организму стать более женственным. Но, учитывая мое положение на Дезерт, похоже, я буду тренироваться еще интенсивнее.

  Вольф, видя, что я впала в прострацию от его сообщений, попытался меня взбодрить, потащив на ужин в офицерскую столовую.

  Я взбодрилась. Когда на тебя направлено внимание десяти мужчин, трудно остаться вялой. Преподавателей, как и следовало ожидать, оказалось немного, при использовании учебных кресел в них почти нет нужды, и они являются, по сути, руководителями инструкторов, которых было несколько десятков и которые отвечали за воспитание солдат. Хорзан, хоть и звался просто инструктором, оказался старшим инструктором по боевой подготовке, то есть все же входил в высший преподсостав. Мужчины не стесняясь поведали мне личную информацию о себе. Из десяти двое оказались женатыми, что меня несказанно порадовало, приятно встретить хоть что-то нормальное на этой сумасшедшей планете. Еще двое были почти женаты, то есть посещали только одну женщину в борделе; еще трое были активными любителями женщин, причем один из них счел, что я вполне в его вкусе. Пришлось прикинуться слепой, не замечая плотоядных взглядов, пока Вольф, спасибо ему огромное, не дал понять этому озабоченному, что его внимание нежелательно. Хвала Судьбе, никто не считал, что меня надо презирать, все десятеро оказались вполне нормальными, если считать нормальным женоподобного Дина Таксона. Один здоровенный дядька лет сорока пожалел меня, такую худышку, и выразил надежду, что я отъемся. Я поспешила его уверить, что он вряд ли когда-нибудь увидит меня отъевшейся. В принципе, атмосферу можно было назвать дружеской, но чувствовалась некоторая натянутость. Ко мне обращались только 'леди Викен-Синоби', не делая даже попыток фамильярничать – похоже, Вольф основательно промыл им мозги. Авторитет ректора был непререкаем, одного взгляда хватало, чтобы его понимали и слушались. Я зауважала Вольфа. Ела я мало, слушая и переговариваясь с преподами. Насколько я могла судить, костяк составляли Таксон, Хорзан и здоровяк – Клод Ларсон. Мы уже поели, когда Хорзан вдруг сказал:

  – Вы же не откажетесь, дать пару уроков... Лично мне. Ваша техника исключительна.

  Я уставилась на него, не зная, как реагировать. Он что, шутит? Тогда почему никто не смеется, все притихли и ждут ответа. Похоже, он серьезно.

  – Инструктор Хорзан, у вас все нормально со зрением?

  Преподы забыли дышать.

  – Вообще-то, да.

  – И как вы думаете, что может противопоставить в тренировочном бою худая девушка ростом метр шестьдесят вам, бойцу под метр восемьдесят и весом под восемьдесят пять кг?

  Он молчал. Интересно, неужто такой дурак? Или отрабатывает какой-то план?

  – Но вы ж уложили троих, – подал голос один из женатых.

  – Господа, я дерусь так, чтобы нанести максимум увечий и не пропустить ни одного удара, поэтому ни в каких тренировочных боях я не участвую, я не умею останавливаться.

  – А как же вы поддерживаете форму? – полюбопытствовал Хорзан.

  – Чи-гун.

  Оказалось, все знают, что это такое, и напряжение после этого разговора как-то спало. Интересно, чего они опасались?

   С ужина мы расходились, уверенные, что вполне можем сработаться.

  Дни полетели за днями в круговерти информации и лиц. У Вольфа было полно работы, но каждую свободную минуту он уделял отбору кандидатов. Я тоже копалась в личных делах. В его учебке мы быстро отобрали одиннадцать пацанов от десяти до тринадцати лет. Нам выделили помещения, и я приступила к занятиям – очень странным, на их взгляд: актерское мастерство, тренировка внимания и логики в игровой форме, психологическое раскрепощение. Подключила Каса и Пола для инструкторской работы, чтобы не кисли без дела. Через три недели эти одиннадцать мальчишек пошли бы за меня без скафандра в космос, я смогла добиться безграничного доверия и подчинения. Я тоже стала потихоньку привязываться к ним, хоть мне этого и не хотелось.

  Дезерт. Работа

  Через месяц после прилета на Дезерт я выбралась в другую учебку, естественно, дружественную, где без особых проблем провела три дня, даже не прилетая на ночевки, и отобрала всего шесть мальчишек. Там готовили инженеров для орбитальных крепостей, и ребята были чересчур спокойные, без авантюристической жилки. Зато руководство было мне благодарно, что я забираю тех, кто постоянно мутил воду своими выходками. Вот так, примерно из двух учебок за месяц я и отбирала ребят. Все шло более-менее гладко. Конечно, некоторые преподы считали своим долгом выразить свое отношение к такому заморышу женского пола, как я, но дело ограничивалось взглядами и сцепленными зубами, до дуэлей не доходило.

  Проблемы начались при посещении враждебных учебок. В первой меня встречали всем преподсоставом, включая инструкторов. Когда я увидела почти сотню недружелюбных мужиков, мне очень захотелось развернуться и улететь. Успокаивало только присутствие Каса и Пола, которым я на тот момент уже полностью доверяла, и наличие у них тяжелых лучевиков, коими при необходимости можно выкосить толпу.

  После приветствия в летном ангаре мне сообщили, что ректор Кноксон скоро ко мне выйдет, а пока придется торчать там. В ангар запустили кислород, все поснимали маски. Пришел ректор, а с ним просто какой-то сказочный монстр – ростом метра два, комок мускулов, чуть ли не рвущих форму, с длиннющими руками. И пока ректор молча меня рассматривал, монстр выдал фразу о том, что он думает о подчинении всяким отбросам, в частности, и обо всех жителях Синто вообще. Народ притих, я дала время ректору среагировать на слова подчиненного, но он лишь смотрел на меня с насмешливой улыбочкой. Кас и Пол достали лучевики, я молча подошла на удобную дистанцию и метнула сюрикен в шею монстру. Никто не понял, что произошло, сюрикены на Дезерт не в ходу. Монстр не спешил падать, кровь тонким фонтанчиком забила из шеи. Я сделала пару шагов назад, ребята взяли меня в кольцо, направив лучевики на встречающих. И тут монстр все-таки грохнулся. У ректора отвисла челюсть.

  – Только что был нарушен приказ президента. Ректор временно отстраняется от обязанностей. Всем разойтись и вернуться к работе. – Я вложила столько силы и уверенности в голос, что меня инстинктивно послушались многие. Остальные, видя серьезное оружие у моих телохранителей и не имея собственного, сочли, что лучше подчиниться. Кноксон очухался.

  – Взять их!

  – Всем оставаться на своих местах. Стреляем на поражение.

  – Разойтись, – я повторила приказ, и люди быстренько стали просачиваться в ворота.

  Кас держал ректора под прицелом, Пол метнулся в кабинку флаера, чтобы доложить о происшествии. Я терпеливо стояла без дела. Через четверть часа, в течение которого я сильно пополнила свой запас ругательств, появились флаеры президентских гвардейцев. Мы опять надели маски. У Кноксона ее не оказалось, Пол отдал свою запасную. Кас и Пол захватили с собой мини-камеры, и вся встреча оказалась записана от начала до конца. Я была очень этому рада, потому что в случае чего у ректора нашлось бы сто свидетелей, подтверждающих его правоту. На Кноксона быстренько нацепили наручники и отправили его от греха подальше, а старший офицер гвардейцев опять собрал весь преподсостав, но уже в спортзале, где и назначил исполняющим обязанности ректора какого-то рядового препода. Заместитель ректора попытался что-то возражать, но и его быстренько скрутили и украсили наручниками. Ситуацию очень облегчало то, что у преподавателей не было оружия, кроме дубинок, а у каждого из гвардейцев имелся полный арсенал. Я наблюдала за происходящим из-за спин гвардейцев и своих телохранителей, стараясь пока не привлекать к себе внимания. Когда собрание распустили и притихшие инструкторы покидали спортзал, один – худой, лет пятидесяти поймал мой взгляд и одними губами произнес: 'Карцер'. Что ж, как говорил Ронан, цитируя какую-то сказку: 'Это жжжж неспроста', – я ничего не теряю, если сделаю то, что хочет этот неизвестный. Я подошла к старшему гвардейцу, присмотрелась к нашивкам.

  – Майор, я бы хотела в присутствии ваших солдат посетить здешний дисциплинарный отсек.

  Майор принялся сверлить меня взглядом.

  – Зачем вам это?

  Сказать правду – кинутся искать этого инструктора, и неизвестно чем все закончится.

   – Причину я объясню вам позже, а пока я ссылаюсь на приказ президента о сотрудничестве. Ведь я не прошу многого, – добавила я с обезоруживающей улыбкой.

  Наверное, если бы я с каменным лицом принялась качать права, майор все-таки нашел бы способ меня послать, а так – грубить ему было не с руки.

   – Хорошо.

  Он отдал приказания трем солдатам, и мы быстрым шагом отправились по коридорам, петляя так, что мне пришлось очень поднапрячься, чтобы запомнить дорогу. Дисотсек представлял собой коридорчик, в котором по обе стороны шли клетушки, такие низенькие, что взрослый человек не мог встать в полный рост, в ширину они были примерно метр и в длину меньше человеческого роста. Единственным наказанным оказался пацан одиннадцати лет, и кстати, мой клиент. Когда открыли дверь, он секунду смотрел на майора, а потом встал и доложился по всей форме с указанием проступка, на его лице были следы побоев, и руки почему-то тоже сбиты. Его взгляд во время доклада был направлен в пустоту, но потом он позволил себе осмотреть нас и в удивлении не мог отвести от меня глаз. В первый момент, когда мы его увидели, он был почти в панике, но очень быстро успокоился; похоже, он мне подойдет. Моя хваленая интуиция подсказывала, что надо выжимать информацию, и я вышла на передний план.

  – Курсант Тукин, доложите о происходившем в дисотсеке за время вашего пребывания.

  Мой приказ удивил гвардейцев, а пацана опять вогнал в панику. Он переводил взгляд с меня на майора; майор встал на мою сторону.

  – Выполняйте.

  – Я ничего не знаю точно... Могу лишь предположить... что там, в конце коридора, в камере кто-то есть.

  Я подняла бровь.

  – Кто?

  – Я думаю, что это Дон Саксон.

  Майор нахмурился, пытаясь что-то припомнить, и не смог.

  – Дон Саксон? – переспросил он пацана.

  – Его объявили пропавшим без вести пять би-суток назад.

  Гвардейцы переглянулись и стали молча закрывать дверь в камеру Тукина.

  – Постойте, этот курсант мне нужен.

  Майор скривился, но возражать не стал.

  – Курсант Тукин, идите и приведите себя в порядок, подготовьтесь к тестированию, у вас есть сорок минут, – я отдала приказ.

  – Есть, сэр.

  Сэр, так сэр, у меня полно других дел, кроме того, чтобы поправлять мальчишку.

  Один из гвардейцев отконвоировал Тукина к ближайшему инструктору и передал приказ. Остальные пытались открыть дверь, на которую указал пацан; не подходила ни одна карточка доступа. Кас предложил снять карточку с убитого мной монстра, майор связался со своими, и через десять минут ее принесли. Она подошла, дверь с легким щелчком открылась. Я навострилась войти вслед за майором, но он жестко приказал мне оставаться в коридоре, и один из его людей тут же перегородил мне путь, готовый отбивать атаки. Я еще не сошла с ума, чтобы цапаться по пустякам, и терпеливо ждала, что же будет дальше. Прошло минуты три, и майор вышел с белым лицом и каким-то остекленевшим взглядом.

  – Он жив? – ничего другого мне в голову не пришло.

  Майор кивнул. Я подошла к нему.

  – Майор, у нас есть при себе аптечка, я владею навыками медпомощи.

  Пол приблизился, разматывая портупею-аптечку.

  – Пусть он идет, – и майор кивнул на Пола, – вас я не пущу. Покиньте помещение, – сказал он устало. Спорить с ним я не стала и подчинилась. Мы с Касом вышли из дисотсека и стали ждать развития событий. Мне подумалось, что такой тренировки терпения и смирения у меня уже давно не было. Через минуты три в дисотсек завели грави-носилки, а еще через десять на них вынесли кого-то прикрытого простыней, и вышел Пол, тоже очень бледный.

  Майор уже успел взять себя в руки и хотел знать, что и откуда мне известно. Мы нашли закуток, где могли поговорить.

  – Рассказывайте, – злобно приказал он.

  Не тут-то было, я смерила его долгим взглядом.

  – Что, майор, хочется оторваться хоть на ком-то? – спокойно поинтересовалась я.

  Какие-то мгновения я думала, что он все же взорвется, и приготовилась драться, но он смог взять себя в руки.

  – Извините. Рассказывайте, – уже попросил он.

  – Да нечего рассказывать, в зале один из инструкторов, видя, что я на него смотрю, беззвучно сказал: 'карцер'. Я решила узнать, чего он добивался.

  – Как он выглядел, табличку его вы прочитали?

  – Табличку не прочитала, – с чистой совестью ответила я, – а как выглядел, рассказывать не буду. – Майор тут же вскинулся. – Потому что этот человек и так сделал все от него зависящее, вы прекрасно понимаете, что никакой инструктор не мог помешать ректору и его монстру.

  Пока майор раздумывал, давить ли на меня, мимо провели в дисотсек еще одного пацана, из кандидатов. Я окликнула конвоира.

  – Гвардеец, в чем вина этого курсанта?

  Сержант взглядом спросил разрешения у майора, тот кивнул.

  – Он находился там, где ему быть не положено: в комнатах ректора.

  Пока мы говорили, у меня была возможность рассмотреть этого четырнадцатилетнего – проститутка, иногда это видно, как клеймо на лбу, а его презрительная рожа вызывала желание съездить по ней чем-нибудь тяжелым. Проститутки нам не нужны, шовинистические проститутки тем более.

  – Спасибо, гвардеец.

  Когда они отошли, я взорвалась.

  – Скажите мне, майор, как такой человек, как Кноксон, смог стать ректором и получить немалую власть? Почему его не остановили, ведь наверняка знали, как минимум, о его пристрастии к мальчикам? А?

  – Да что ты знаешь, иностранка? Ты думаешь так он и подставился, дал повод? Да если б он открыто нарушал приказы – давно бы с ним разобрались! Знаешь, как надо было ему голову заморочить, чтобы хоть при тебе он потерял осторожность?

  – Угу, ловля на живца, значит. Вы хоть казните его?

  – Теперь – да. За нарушение приказа ему грозило только отстранение от должности, но за то, что он сделал с этим курсантом, – смертная казнь.

  – Хвала Судьбе, хоть что-то у вас не через задницу, – вырвалось у меня.

  – Да как ты смеешь...

  – Заткнись, умник, – твердо сказала я. – Если вы без меня не можете решить свои проблемы, то молча проглатывайте мое к вам отношение.

  Спокойный деловой тон на него подействовал отрезвляюще.

  Я провела в этом училище четыре дня, летая на ночевки к Вольфу, отобрала пять мальчишек, включая Тукина. Я решила не расспрашивать Пола о том, чтó конкретно сделали с несчастным, дабы не портить себе аппетит и сон. Похоже, телохранитель был благодарен за такую деликатность. Того инструктора я видела мельком пару раз и старательно не обращала на него внимания, он на меня тоже.

  Вскоре после инцидента я слетала на встречу с президентом; видно, безымянный майор что-то насвистел. Мы отужинали в интимной обстановке, а потом за чашечкой кофе вышел очень жесткий разговор, в результате которого мне пришлось согласиться на участие в провокационных акциях в отношении оппозиции в обмен на полную поддержку, если таковая мне понадобится. При этом я смогла выторговать только одно: чтобы меня не использовали в темную, как в случае с Кноксоном. После встречи с Соденбергом я прямиком отправилась к отцу с докладом. Он не удивился такому повороту событий. Насколько я поняла, отец собрался торговаться за мои услуги провокатора; меня все это абсолютно не радовало, но тут уж ничего не поделаешь. Я попыталась выспросить его о том дорожном разговоре с тропезскими безами, но отец наотрез отказался обсуждать эту тему. Ушла я от него в отвратительнейшем настроении.

  Дни опять полетели в круговерти эгофайлов и занятий с курсантами. Первые одиннадцать составили костяк и, по сути, уже занимались инструкторской работой – в любом задании их пока ставили старшими. Я присматривалась к новичкам и уже выделила несколько ярких ребят. Тукин оказался очень перспективным, он легко сходился со всеми, и голова у него работала быстро и точно – идеальный баланс между логической и интуитивной составляющей.

  Примерно через шестидневку после моей беседы с президентом я вырвалась в гости к Ронану, засиделась у него, и возвращались мы уже почти в полдень. Кас и Пол, как всегда, были при мне, я к ним уже так привыкла, что воспринимала их как собственную тень.

  Мы летели над унылым песчаным пейзажем, ведь полеты над куполами запрещены и поэтому приходилось облетать 'грибницу' куполов по кругу в ту сторону, в которую ближе. И вот ровно посредине пути флаер заглох. Кас успел вывернуть штурвал, и мы грохнулись на песок относительно мягко. Тут же попытались связаться с дежурным, но рация вышла из строя, это было очень странно – связь проектируется так, чтобы отказывать последней. Еще более странным оказалось то, что ящик с запасным передатчиком под сиденьем оказался пустым. У ребят на мгновение промелькнула паника. Я всегда ношу с собой тревожный браслет; если его сорвать с тела, он начинает мощно сигналить; принимают его сигналы такие же браслеты Ронана и отца, мы все трое замкнуты друг на друга. Единственная проблема в том, что брату и отцу надо услышать сигнал и успеть внести его частоту в ближайшую навигационную систему, чтобы определить, где я нахожусь, а работать браслет будет минут пятнадцать от силы – батарейку пора было менять. Я постаралась успокоить Каса и Пола, рассказав им о браслете, они тем временем покрывали зеркальной краской прозрачный купол флаера, действуя четко по инструкции. Когда они заскочили внутрь, открытые участки тела были красными, хорошо хоть недостатка в лекарствах не было. Охладитель работал на полную мощность, но жара в кабине стояла под сорок по Цельсию. Даже если мои близкие успели определить наше местоположение, помощь прибудет только после спада жары, то есть через пять часов в лучшем случае. Мы оказались заперты посреди раскаленной пустыни. Ребята никогда не отличались разговорчивостью, и первый час мы вообще просидели молча. Но потом у нас почти одновременно возникла потребность как-то отвлечься. Я принялась расспрашивать их об обучении; подробно, как на допросе, выспрашивала учебный план, заставляя вспоминать порядок дисциплин и длительность их изучения. Потом попросила дать мне внешний и психологический портрет каждого инструктора, который их обучал. Я получила массу информации; больше всего меня удивило, что Кас и Пол никогда не расходились в оценках, дополняли друг друга, но не противоречили. Они не были братьями, но и среди братьев-близнецов редко встретишь такое полное взаимопонимание. В паре они были с семи лет, осталось только подивиться редкой удаче психолога-тестировщика, который смог подобрать такую идеальную пару. Так прошло часа четыре, мы стали все чаще поглядывать на часы. Я наконец-то решила спросить о том, что меня интересовало больше всего.