Текст книги "Синто. Героев нет. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Любовь Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 68 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

  – Как вы думаете, что произошло с флаером?

  – Диверсия, – в один голос ответили они. Ну это и так понятно.

  И опять Кас повел разговор от имени их обоих, а Пол отмалчивался. По их словам выходило, что повредить флаер и вытащить запасной передатчик могли только техники во втором админкуполе, потому что перед отлетом из нашего училища ребята сами все проверили. Они ожидали справедливых упреков в небрежности – ведь надо было проверить флаер и перед вылетом из админкупола, но что толку теперь их упрекать. Мы выработали план действий по расследованию этой диверсии. Неизвестно, конечно, насколько точно нам удастся его воплотить, но это все же лучше, чем сидеть, уставившись на часы. Происшедшее очень беспокоило меня, ведь враг сидел под боком у Ронана, а у брата не было ни телохранителей, ни такого нюха на опасность, как у меня.

  Через пять часов и сорок две минуты нашего заточения раздался характерный гул подлетающего флаера. Несмотря на жару и нехватку свежего воздуха, мы втроем почувствовали неимоверный прилив сил. Спасатели действовали грамотно и слаженно: выбросили над нашим флаером тент-коридор, купол машины и одно крыло обработали охладителями. Потом постучали, давая знак открывать. Когда поднялся купол, мне показалось, что у меня волосы сгорят – настолько раскаленным был воздух вокруг. Меня достали первой, тут же надели маску-шлем. Как я очутилась во флаере спасателей – помню смутно, такие перепады температур даже меня выбили из колеи. Кас и Пол были рядом, мы спаслись, пора подумать о мести.

  – Куда мы летим?

  – В двенадцатую, – ответил старший.

  – Разворачивайся, мы летим во второй админкупол.

  – Не выйдет, у меня приказ.

  Ну всё, как вы меня достали! Я сорвала шлем, достала небольшой нож, который носила на руке и сбила шлем с головы старшего. Кас и Пол, умнички, уже блокировали остальных спасателей. Завалила старшего на пол и плюхнулась сверху, приставив нож к горлу.

  – Мы (непечатное выражение) летим (другое непечатное выражение) во второй купол (третье непечатное)! Пилот! Слушать подтверждение команды!

  Старший попытался меня сбросить – как бы не так! Учитывая, как и куда я била, ему повезет, если восстановится за сутки. Собственная беспомощность его здорово напугала.

  – Подтверждаю, – почти прошептал он.

  – Громче!

  – Подтверждаю!

  – Без глупостей, – уже абсолютно спокойно предупредила я.

  Дождавшись, когда он успокоится, я отпустила его. Он еле встал, тело отказывалось ему повиноваться.

  Долетели в полном молчании.

  По прилету мы развернули бурную деятельность. Я была на взводе, и не находилось сумасшедших, готовых со мной спорить. Техников не распустили со смены и пока просто держали всех вместе, без объяснений. Я сходу выбрала двух самых перепуганных и двух самых спокойных женщин. Присмотревшись к отобранным, остановилась на той, у которой спокойствие было явно выработанным: глубокое расслабленное дыхание и прочие признаки того, что человек взял себя в руки и контролирует. С чего бы вдруг? Жесткими методами я добилась лишь того, что подтвердила ее причастность к диверсии, но никаких подельников, никакой конкретики. Техник, немолодая, жилистая и некрасивая женщина, держалась очень стойко, в какой-то момент я даже пожалела, что столь сильная женщина сделала такую смертельную глупость. Но у меня в нательном поясе под армкамзолом всегда имеется своя аптечка: антидоты шестого и пятого поколений и две ампулы 'веритас'. Одну я и впрыснула, дальше – дело техники: я ее разговорила, и она выдала кличку. Кас тут же мотнулся и выведал, чье имя скрывается под этим прозвищем. Я промахнулась: это оказалась молодая девчонка, на которую не обратили внимания. После того, как действие 'веритас' ослабло, я устроила им очную ставку; и ведь что странно, старая побитая женщина продолжала держаться и все отрицать, а молодая сучка сходу раскололась. Попыталась все свалить на старую, но уже было ясно, что та пошла на преступление, потому что молодая попросила, потому что любила ее, как мать – или иначе, неважно. Но следующее звено в цепочке – сучка, и она долго не продержалась, не пришлось даже особо рукоприкладствовать. Выдала какого-то мелкого клерка, который обещал жениться на ней. Стали искать клерка, нашли, но вот тут машина расследования, которую я так лихо закрутила, встала намертво. Одно дело – жестко допрашивать бесправных техников, другое – полноправного гражданина Дезерт. Как назло, подоспели 'сотрудники личной безопасности президента' с перекошенными лицами. Президента? Это мысль. Я позвонила ему на личную линию и злобно-деловым тоном оттараторила доклад, с момента падения флаера. А в конце, нацепив милую улыбочку и взяв совершенно невинный тон, поинтересовалась: 'Вы ведь обещали мне полную поддержку, если я в ней буду нуждаться? Так вот, я в ней очень нуждаюсь, господин президент'. Последнюю фразу я произнесла так, как женщина зовет в постель долгожданного любовника. Надо отдать должное Соденбергу, челюсть он подобрал через две секунды, еще секунд пять думал, а потом, не разрывая со мной связи, набрал номер начальника 'сотрудников личной безопасности'.

  – Дикинс, вы переходите в полное распоряжение леди Викен-Синоби. Оказывать ей всю доступную вам помощь. Это приказ, – и разорвал с ним связь.

  – Надеюсь, вы не заставите меня пожалеть о том, что я вам помог, леди, – сказал он с угрозой.

  Я в ответ хмыкнула:

   – Спасибо. Не пожалеете.

  Дальше все опять лихо закрутилось, несмотря на недовольство Дикинса. Клерка оприходовали без 'веритас', и я уже не пачкала об него руки, как о техников. Клерк выдал человека из оппозиционной третьей учебки, и туда выслали гвардейцев, чтобы его привезти. Через полтора часа заговорщика доставили; с первого взгляда было ясно, что этого можно резать на куски, но он никого не сдаст. Но есть 'веритас', и есть я, знакомая с практикой его применения на допросе. Раскололи, перед стереокамерами. Я, несмотря на усталость, действовала виртуозно: раскалывать человека, о котором ничего не знаешь, – это высший пилотаж. Мне удалось внушить ему, что все прошло гладко, расследование, как и предполагалось, остановилось на первом звене – технике. Он поинтересовался, устранил ли клерк ту молодую сучку; я подтвердила. И его понесло, он стал выкладывать факт за фактом, называя фамилии заговорщиков и брызгая слюной по поводу нас, синто, и Соденберга. Этот служака был идейным и действительно считал, что политика Соденберга может привести к гибельным последствиям для Дезерт. Дикинс переслал выжимки допроса президенту, и гвардейцы всем корпусом опять полетели в третью учебку. С момента нашего спасения прошло шесть часов.

  Когда стали известны заказчики, я набрала номер отца и обо всем доложила. После этого позвонила президенту.

  – Не жалеете?

  Он подумал и ответил:

  – Нет.

  Я подняла брови, беззвучно говоря: 'Ну и?'

  – Спасибо, леди Викен-Синоби.

  – Спасибом сыт не будешь.

  У него глаза на лоб полезли. Я отключила связь, отец позаботится о продолжении этого разговора.

  Вот так, в течение полумесяца оппозиция Дезерт лишилась своих самых ярких и одиозных представителей. А я узнала о себе много нового, и это меня абсолютно не радовало. Нет, я никогда не страдала излишней мягкотелостью и чувствительностью. Я не жалела о том, что сделала, я действовала абсолютно верно. Но все равно было какое-то ощущение неправильности моих поступков. Может, я невольно впитала в себя мораль зажиревших тропезцев? По крайней мере, я могла успокоить себя тем, что приказала Полу убить ту пожилую женщину-техника быстро и без мучений; что касается сучки и гаденыша-клерка, надеюсь, они получили сполна; а заговорщиков-офицеров казнили расстрелом, без затей.

  Не знаю, насколько глубокий след оставили бы во мне все эти события, если бы мне не было на что, или, вернее, на кого отвлечься. Судьба преподнесла мне неожиданный и щедрый подарок – Дарела Вольфа. Мы с ним много времени проводили наедине, и я чувствовала, что нравлюсь ему, впрочем, как и Хорзану. При первом же удобном случае Хорзан поведал мне, что это Вольф толкнул его подписать тот злосчастный контракт с Эбанденс, и поэтому позже, чувствуя свою вину перед лучшим курсантом, вытянул его с Деправити и дал работу в своей учебке. Вольф тоже рассказал мне эту историю. Что ж, я была рада, что мужчина, который мне нравится, нормальной ориентации. Хорзан буквально с первого дня принялся ухаживать за мной. Вольф этому никак не препятствовал. Сама я какое-то время размышляла, чего же я хочу, Хорзан был идеально сложен, да и недурен, несмотря на изуродованную половину лица, но он был, мягко говоря, не умен, попросту глуп. Это не касалось образования или каких-то спецзнаний, просто он не чувствовал меня, не знал, что у меня на уме, не предугадывал, в отличие от Вольфа. Несмотря на то, что Хорзан всегда старался угодить, он меня частенько раздражал. С Дарелом же я всегда была на одной волне. Прошло уже два месяца с моего приезда, мы с Вольфом были практически друзьями, а Хорзан успел мне порядком поднадоесть, и тут до меня дошло, что я, пожалуй, не дождусь первого шага от ректора. И, как это ни было бы мне непривычно, я сама сделала этот шаг. Мы, как и много би-вечеров до этого, сидели в комнате ректора и отбирали кандидатов, когда я прервала разговор и поцеловала его в губы. Он удивился, но уже через секунду отвечал на поцелуй. Вот так у меня появился любящий мужчина, не скажу 'любимый' лишь потому, что любовь – это между равными. А Дарел, несмотря на все свои достоинства, увы, не был мне ровней, опять та же проблема. К тому же ему не повезло – он переболел омега-вирусом и не мог иметь детей, и о замужестве с таким человеком, тем более иностранцем, не могло быть и речи.

  Любящий, понимающий, умный мужчина, который позволяет женщине быть слабой – сказочный подарок Судьбы. При нем я научилась капризничать и надувать губки, эту роскошь я не смогла себе позволить ни с одним мужчиной-синто, даже с донжаном. Рядом с ним я действительно могла быть слабой, хоть совсем ненадолго, но могла. После возвращений с Кноксоновской учебки и второго админкупола, я закатывала истерики, выливая из себя весь страх и злость на Судьбу, запихнувшую меня на эту планету. Дарел слушал и молчал, успокаивая лишь одним своим присутствием. Его существование примиряло меня со всей жестокостью Дезерт. На людях мы всегда были вежливы друг с другом и соблюдали дистанцию, не в обычаях синто афишировать личную жизнь, да и делу это бы помешало. Все капризы, все выходки, которые я себе позволяла, происходили при закрытых дверях его или моей комнаты. Что сказать о нем как о любовнике... Он делал все, чтобы я была на седьмом небе. Я сводила его с ума; когда он смотрел на меня, я знала, что на всем свете нет никого прекраснее меня. Если восхищение Эфенди было обоснованным и шло от головы, то восхищение Дарела было безусловным, я была его персональным божеством. И при таком отношении у него хватало ума не ревновать и вообще никак не проявлять чувство собственника. Иногда у меня возникало ощущение нереальности от переполнявшего меня счастья. Однажды я спросила, как у него получается быть таким идеальным. На что он мне ответил, что годы – это не только потери, но и уроки, и что он научился ценить подарки Судьбы, и вряд ли бы я назвала его идеальным, если бы мы встретились, когда он был моложе. Иногда я позволяла себе выходки типа того, чтобы прийти к нему спать, не дав 'допуска к телу'. Я тут же засыпала, а он крутился, иногда сквозь сон я слышала, как он принимает душ. Дарел не упрекал меня и не пытался 'получить свое', и, похоже, из-за таких проделок я была ему еще желаннее.

  Время летело. Прошло девять месяцев, мои спецгруппы были полностью сформированы. С Синто прислали в помощь двух преподавателей из семьи Синоби и вирт-оборудование. Жизнь начала входить в колею, каких-либо встрясок давно не случалось. Мы с Вольфом уже напоминали счастливую пару со стажем, я приноровилась распознавать, когда можно повыкручивать ему руки, а когда отдать всю накопленную нежность и ласку. Пока я не научилась этого делать, у нас произошло два-три инцидента. Однажды я опять вызверилась на Дезерт, на структуру и способ жизни этой убогой и жестокой планеты. Дарел не выдержал и металлическим голосом попросил меня никогда не хаять при нем его родину. Учитывая, что он впервые применил подобную интонацию ко мне, я слегка растерялась, обижаться и ругаться как-то не хотелось, а сделать вид, что не заметила, тоже нельзя.

  – Но, дорогой, а при ком же мне ее хаять? – я задала вопрос голосом растерявшейся дурочки. Это снизило его боевой настрой.

  – Ни при ком, – тем не менее твердо ответил он.

  Я 'растерялась' окончательно.

   – Но, дорогой... я не смогу... мне это нужно... – лепетала я, хлопая ресницами. Дарел, видя эту игру, уже почти улыбался.

   – Пожалуйста, каким бы неправильным ты ни считала происходящее здесь, имей все же уважение к людям, которые здесь живут и пытаются что-то изменить в лучшую сторону, – сказал он мягко.

  Ему удалось меня пристыдить, но я не собиралась сдаваться.

   – Хорошо, я постараюсь, – сказала я серьезно. – Но хоть иногда, хоть раз в месяц можно? – добавила я, уже шутя.

   – Можно, – сдался он.

   – А если я какой-то месяц пропущу, то сеансы накапливаются, – откровенно смеясь, добавила я. На том наше выяснение отношений и завершилось.

   Однажды ночью, после восхитительного секса, у меня сорвалось с языка

  – Как бы я хотела ребенка от тебя...

  Дарел дернулся от этих слов, а я вспомнила, что детей у него быть не может.

  – Прости, прости меня, дорогой, я такая дура... – он накрыл пальцами мой рот, мне пришлось замолчать и взглядом вымаливать прощение.

  – Ты бы действительно родила от меня? Выносила и родила?

  – Беременность в ближайшие годы мне не светит... Да и вообще смогу ли я когда-нибудь родить сама – под большим вопросом. Но я действительно очень хотела бы сына, похожего на тебя, твою кровь, – сказала я, как есть.

  – Глупенькая, за что ты извиняешься, это самая большая похвала за всю мою жизнь.

  Несмотря на такой ответ, Дарел погрустнел и задумался, а я продолжила молча ругать себя за глупость.

  Синто. Отпуск

  Давно ничего из ряда вон выходящего не происходило, жизнь катилась по накатанной колее. Я примерно раз в десять дней обменивалась с Ланой письмами, в которых, как правило, коротко сообщала, что у нас троих все хорошо, а Лана давала развернутые отчеты о светской жизни Синто и событиях в ее Доме Красоты. И вот однажды пришло письмо, в котором она, явно в расстроенных чувствах, рассказала, что у Эфенди возникли серьезные проблемы. В него без памяти влюбилась одна малолетняя девчонка из коммерсантов, какое то время она его доставала, а потом попыталась покончить с собой. Поведение откровенно глупое и требующее внимания квалифицированного психотерапевта, но ее семья решила, что во всем виноват донжан. Его обвинили в непрофессионализме, провели расследование, в результате которого обвинения были официально сняты. Но это не помешало дурацкой семейке распускать слухи и всячески гробить его карьеру. Так что Эфенди в рейтинге больше не белый браслет, а голубой, чего с ним не бывало уже три года.

  Я призадумалась: надо что-то делать. Помогать или нет – вопрос не стоял; он стоял: как и чем помочь? У меня за эти месяцы накопилась неплохая сумма на личном счету – зарплата плюс два бонуса за разборки, так что материальная база есть. Главная проблема – уговорить отца, без его разрешения я все равно не смогу даже покинуть планету. Выбрав время, я отправилась к нему с визитом, отец уже явно чего-то ожидал, а вот враждебно или благосклонно, определить не смогла.

  – Отец, ты знаешь, что случилось с Эфенди? – завела я разговор после того, как мы обсудили дела.

  – Да, – осторожно ответил он.

  – Позволь мне слетать в отпуск дней на десять, дела сейчас не требуют моего постоянного присутствия.

  – И что же ты будешь заниматься в отпуске?

  Как жаль, что никакие игры с отцом не проходят, придется говорить все, как есть.

   – Я собираюсь провести несколько дней в Доме Красоты. Как и многие представители первого ранга, – добавила я.

   – Многие 'первые' посещают Дома, но не Синоби.

  Вот это да! Отец так оглядывается на мамину семью? А ведь отношения между ними всегда были натянутыми.

   – Первый Соболев, допустим, там почти живет, – осторожно сказала я.

  Профиль Соболевых – внутренняя безопасность, и я частенько видела представителя этого рода, когда жила у Ланы.

   – Ну, не факт, что он там только отдыхает, – заметил отец.

   – Да и я ведь все же Викен, мы же все-таки посольский род, а послы по приезде на родину обязательно релаксируют в Доме, – гнула я свое.

  Отец не спешил возражать.

   – Тем более, что ничего порицаемого – такого, например, как наем нескольких донжанов одновременно, я делать не буду.

   – Ладно. Только смотри, чтобы без эксцессов. Ты сама понимаешь, насколько шаткое у нас положение, и если всплывет, что этот донжан значит для тебя слишком много, а похоже, что это действительно так, ты себе и нам очень навредишь.

   – Отец, он всего лишь мой друг, ни о чем большем речи не идет.

   – Да и просто дружбы с донжаном более чем достаточно... – сказал раздраженно отец.

  Я улыбнулась, светло и несколько виновато.

   – Отец, я все понимаю, я буду очень осторожна.

  – Надеюсь, ты не заставишь меня пожалеть о том, что я пошел у тебя на поводу.

  Ой, какие знакомые интонации; жаль, что я не могу ответить столь же уверенно, как и президенту.

   – Отец, мне нечего добавить. Я буду очень осторожна.

  Так, с отцом решила. Но как быть с Дарелом? Я склонялась к позиции 'меньше знаешь – крепче спишь'. Но когда сказала ему, что мне нужно помочь другу, Вольф тут же переспросил, не о друге ли донжане идет речь. Я скрипнула зубами; знать бы, кто меня заложил. Скорей всего отец, вряд ли Ронан. Пришлось рассказать все, включая план действий. Дарел скис, я лихорадочно искала слова, чтобы его успокоить.

   – Дарел, я люблю тебя, – прошептала я ему на ухо впервые за все время.

  Он обнял меня и, не глядя в глаза, спросил:

   – Ему ты тоже это говорила?

  Волна злости и раздражения ударила в лицо, я заперла эмоции.

   – Нет, он же донжан.

   – Пообещай мне ... что между вами ничего не будет, – сказал он, пристально глядя на меня.

  Ну, это уж слишком. Я спрятала глаза, борясь с бешенством. Что я там говорила об идеале и отсутствии инстинкта собственника? Сглазила, видно. Умом я понимала, что Вольф имеет право на такую просьбу, что это нормально и обосновано, что отказаться дать обещание значит нанести оскорбление. Но в душе... Во-первых, признание в любви – это очень и очень много для меня, а он не придал этому должного значения. А во-вторых, я и так собиралась противостоять соблазнам, без всяких обещаний.

   – Обещаю, – наконец сказала я, глядя в глаза Дарелу, – 'что не буду себе ни в чем отказывать', – добавила уже мысленно, опустив глаза.

  Вольф почувствовал что-то не то и поинтересовался, в чем дело.

   – В обещании не было нужды, – мрачно сказала я.

   – Ну вот, не настолько уж я и идеален, – постарался он перевести все в шутку. Я сделала вид, что все простила – я действительно его прощу, только не так быстро. Тем более что объективно и прощать нечего, но когда это чувства, женщина и объективность собирались вместе?

   Наконец-то после утомительного многовратного полета я прилетела на Синто. Отец космояхту, естественно, не дал, пришлось добираться попутками с пересадками. Стоял яркий солнечный день. На таможне меня встречал тот же сотрудник, что и после моего прилета с Тропеза; я не думала, что он меня запомнил и узнает, но, к моему удивлению, после процедуры проверки ДНК он сказал:

   – Добро пожаловать домой, леди. Я вижу, у вас была тяжелая поездка. Надеюсь, родные звезды поднимут вам настроение, – добавил он с улыбкой.

   – Спасибо, – отозвалась я, расплываясь в счастливой улыбке. Интересно, он со всеми столь неформально любезен, или только я удостаиваюсь такого отношения.

   Я раньше не общалась с руководителем Дома, где работал Эфенди, контракты заключала Лана, а в последний раз сам Эфенди – от моего имени. Еще на подлете я послала уведомление о контракте и приблизительном времени прибытия, поэтому они прислали за мной в порт люксовый флаер, который и понес меня в царство роскоши и неги. Я специально не прихорашивалась, чтобы было видно, как мне несладко пришлось и как я нуждаюсь в отдыхе.

  На посадочной площадке меня встречал сам дон Диего, руководитель заведения, прекрасно выглядевший мужчина лет пятидесяти. Дон Диего – это что-то, скажу я вам. От такого напора у меня поднялись все пси-щиты. Я была самой прекрасной, самой долгожданной гостьей и чувствовала, что вызываю искреннее и неподдельное восхищение. Фух. И ведь фальши нет, я ее чувствую в промильных дозах. Этот мужчина действительно ЛЮБИЛ женщин, всех и с первого взгляда. У меня зарделись щеки, это вызвало новый взрыв восхищения, причем со словами он обходился очень экономно, все выражалось во взглядах и жестах. Я поняла, как мне не хватало этой постоянной игры, этого невербального общения.

   – Уважаемый дон Диего, я девять месяцев провела на Дезерт, – сказала я с лукавой улыбкой. Дон тут же выдал гамму эмоций – сочувствие, понимание проблем, обещание помочь. – Я думаю, вы понимаете, какого именно праздника мне хочется?

   – Конечно, леди Ара-Лин, вы ведь позволите мне вас так называть?

  Вообще то имя среди аристократов – это некое табу; именем пользуются только самые близкие люди, и при знакомстве называется только двойная фамилия.

   – Вам, дон Диего, позволяю, – я уже несколько пришла в себя и включилась в игру.

   – Вы заказали Эфенди Рокена-Тири, но, увы, он уже не белый браслет...

   – Разве денег моего заказа недостаточно для поднятия статуса?

   – Увы, нет. Я вам благодарен за то, что вы изменили традиции и сделали заказ в Доме, а не на дом, как обычно, – улыбнулся он. – Но, увы, этого мало.

   – Дон Диего, но ведь мы можем договориться, – я пустила в ход все обаяние, на которое способна. Заслышав знакомые нотки, Диего с прищуром посмотрел на меня. Мне некстати подумалось, что я не учла взаимоотношения дона и Эфенди: если они не ладят, то весь план насмарку.

   – Ах, леди Ара-Лин, как же вас занесло на Дезерт? – сокрушенно выдал он.

  Я вовсю изображала гейшу; оригинально это смотрелось, наверное – в черном армкамзоле и с простой косой за спиной. Гейша-аскет.

   – Дон Диего, я вам обещаю, что мое пребывание в вашем Доме запомнится надолго. Я умею отдыхать красиво, Лана Алани вам это подтвердит.

   – Лана... Вы знакомы с лучезарной Ланой?

   – О да... – многозначительно и кокетливо.

  За время разговора мы подошли к прелестному домику.

   – Прошу вас, отдыхайте. Хотите, я пришлю вам слуг?

   – Нет, спасибо. Лучше Эфенди, – добавила я со смехом.

  Он понимающе улыбнулся.

  Через десять минут, когда я в ленивой прострации решала, что сделать раньше: распаковать кофр или принять душ, – влетел Эфенди. Я радостно бросилась к нему и повисла на шее. Он целовал мое лицо и между поцелуями выдавал:

   – Как ты вырвалась? Как твои дела? Что за игру ты затеяла?

   – А ну-ка... что тебе сказал дон Диего? – спросила я, пытаясь взять Эфенди за руку, чтобы глянуть на браслет. Браслет был белым – полдела сделано.

   – Сказал, что надеется, что ты его не разочаруешь.

   – О-о-о-о, меня уже тошнит от этой сентенции, – вырвалось у меня.

   – Лин, что ты задумала? – серьезно спросил Эфенди.

   – Я проведу здесь в свое удовольствие пять-шесть дней, мы будем все время вместе, и мы будем весьма красивой и зрелищной парой. Идеальный донжан и его идеальная гостья. – Глаза у Эфенди загорелись, он понял, о чем речь.

   – Но деньги... – все же сказал он. – Откуда у тебя столько, чтобы поднять мой статус?

   – А вот тут маленький подводный камень. Белый браслет – это аванс. Я оплатила шесть дней, этого не хватило, но мы, по моим расчетам, приманим гостей, именно об этом и намекал дон.

   Я отдохнула до вечера и отказала Эфенди. Он был в шоке, пришлось ему рассказать о Дареле, он среагировал так, как я и ожидала.

   – Бедная девочка, что ж тебе так не везет, опять не ровня.

  Я легонько ткнула его кулаком под ребра.

   – Закрыли тему.

   – Закрыли, синяки мне сейчас не нужны, – перевел он все в шутку.

  Вечером я в сопровождении Эфенди вышла в ресторанный зал, выбрав момент, когда большинство гостей уже насытились и размышляли, что же делать дальше. Одета я была в закрытое платье до полу из черно-стального шелка, которое мягко окутывало плечи и подчеркивало талию и бедра,– настоящее произведение искусства. Все, кто был в зале, обратили на меня внимание. За спиной прошелестел удивленный шепот: 'Куртизанка?' Гейша – это как пламя камина, и веселит и греет, а я с моим характером на такую характеристику не тяну. Пламя – да, но дикое и не прирученное, поэтому кто-то подумал, что на Синто приехала погостить венецианская куртизанка; наверное, этот кто-то не рассмотрел 'душу'. Дон Диего в первые секунды меня не признал, а потом впал в полуобморочное состояние от восторга. Я посмеялась в душе; как дону удавалось сочетать коммерческую жилку и такое вот суперэмоциональное поведение – я пока не могла понять.

  Легкий ужин, буквально в два кусочка, и мы на танцевальной площадке. Сначала ничего экстремального, вальс без поддержек. Но и этого хватило, скамеечки вокруг нашей площадки оказались заняты. 'Кто это?' – раздавались чуть ли не ежеминутно женские и мужские голоса.

   – Ах, гости дорогие, ну дайте спокойно отдохнуть леди-послу, – удовлетворил любопытство страждущих дон Диего.

   Мы танцевали и любезничали друг с другом, почтительно восхищенный донжан и благосклонно, но с достоинством принимающая ухаживания гостья. И тут появился Алекс с гитарой.

   – Леди, позвольте мне играть для вас, – эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы, все притихли. Дон Диего явно не верил своим ушам.

   – Конечно, Алекс. Я буду рада.

  И тут-то начался праздник. Мы танцевали ничем не хуже, чем тогда, у меня дома. Я ловила взгляды направленные на Эфенди, восхищенные и голодные женские, и немного злые и озабоченные от донжанов. Мне же доставалось восхищение мужчин и удивленная ревность женщин, как будто они не могли поверить тому, что видят. Иногда мы передыхали, слушая некоторые композиции на скамеечке. Ресторанный зал, как лепестками, был окружен несколькими танцевальными площадками, такими же, как наша, другой стороной они выходили на полянку с цветами. Сторона к залу была заполнена очень быстро, теперь же гости обживали полянку, размещаясь на пуфиках. Похоже, все, кто был в Доме, собрались вокруг нас – оно и понятно, Алекс играл чуть ли не раз в год. Так прошло полтора часа. Когда Алекс закончил, ему устроили овацию минут на пять, он был счастлив.

   Гости стали разбредаться, от компании два на два отделилась и подошла к нам молодая девушка, старше меня года на три. Черные волосы, красивое спокойное лицо с пухлыми губами, азиатской крови чуть-чуть.

   – Здравствуйте. – У нее был низкий чарующий голос. Девчонка определенно вызывала симпатию, в отличие от ее вульгарной рыжей подруги и донжанов, которых они себе выбрали, красивых, но без интеллекта.

   – Здравствуйте, – отозвалась я.

   – Разрешите представиться, – мягко улыбаясь, сказала она – Хелен-Инга Тобин-Кортес.

  Остальные подробности дала ее 'душа' – первый ранг, наследница, семья коммерсантов, очень денежных, раз первый ранг. Меня немного удивило, что она назвала имя – мода, что ли, сейчас такая пошла?

   – Викен-Синоби, посол, – я подсказала свою профессию, потому что по 'душе' прочитать ее было не так просто.

   Она кивнула и, испытующе глядя мне в лицо, сказала:

   – Тут некоторые считают, что вы надели чужую 'душу', а на самом деле вы танцовщица, и Эфенди нанял вас, чтобы привлечь к себе внимание.

  Эфенди грозно сверкнул глазами, а я рассмеялась:

   – А сами вы что думаете?

   – Я думаю, что вы действительно Викен-Синоби, надо быть самоубийцей, чтобы выдавать себя за вас.

  Меня это заинтриговало.

   – А что вы обо мне знаете?

   – Вы раздробили руку Моргану-Баюл. Мы коммерсанты, аристократы первого ранга, небольшая компания, поэтому всё друг о друге знаем.

   – Не сочтите за оскорбление, вы довольны вашей 'небольшой компанией'? – спросила я, глядя на ее подружку. Хелен-Инга тоже посмотрела на нее и с грустной усмешкой ответила:

   – Не очень. Но 'первые' из военных и государственных семей считают нас вторым сортом, увы обосновано, при этом не хотят обращать внимание на исключения.

  Хм... Интересно, однако. Впрочем, знакомство в Доме Красоты ни к чему не обязывает.

   – Хотите прогуляться с нами?

  Она кивнула, и мы медленно пошли через полянку, освещаемую грунтовыми фонариками. Ее окликнули, но она лишь молча отмахнулась.

   Я поинтересовалась о профиле рода Тобин, чем удивила Хелен-Ингу: коммерсанты привыкли, что они у всех на виду и все о них знают. Тем не менее, она стала подробно рассказывать о семье и о себе. Тобины производили и продавали медицинские препараты, и у них была монополия на производство медбраслетов. Это произвело на меня впечатление – одних медбраслетов, которые носит каждый второй, хватило чтоб нажить состояние. Ее семья была одним из основных экспортеров Синто, и в последние годы им очень досаждали пираты, грабящие их суда, а страховщики уже не хотели страховать груз на нормальных условиях. И хотя она не сказала этого прямо, чувствовалось, что пираты являются большой проблемой для ее семьи. Сама Хелен-Инга была вторым ребенком и папиной дочкой. Ее старший естественнорожденный брат отказался наследовать дело, став преподавателем в университете, и даже сменил первую фамилию. Старший Тобин погоревал по этому поводу, но здраво рассудил, что пусть лучше сын будет хорошим преподавателем, чем плохим коммерсантом. Тем более, дочь оправдывала все его ожидания. Тобины были ярким примером среднестатистической семьи Синто: первый ребенок – общий, как правило, мальчик, естественнорожденный, мамин сын; второй – инорожденная папина дочка, генетически чужая для воспитывающей ее матери. Хелен-Инга спросила, есть ли у меня брат; я ответила, что есть и что мы оба естественнорожденные. Она удивилась: 'Одна кровь?' Я объяснила, что мать брата ниже рангом, поэтому согласилась отдать сына в семью отца; о том, что она гейша, я упоминать не стала. Разговор перешел на родственников, выяснилось, что Хелен, как и я, уже стала генетической матерью. Меня никто не спрашивал, Синоби просто воспользовались одной из первых яйцеклеток, которые мне пришлось сдавать. Процедура хоть и неприятная но не лишняя, при моей работе я могу умереть не успев родить, да и вообще генетический материал – разменная монета в отношениях между семьями, учитывая практику папиных детей. Моей дочке скоро исполнится три года, она Синоби, и я видела ее пока всего один раз. Хелен же поддалась поветрию в их кружке, и в пятнадцать лет вынудила родителей исполнить свой каприз. Когда девочка была уже рождена, до нее дошло, что же она сделала. Естественно, ребенок получал все самое лучшее, но первые три года она не могла себя заставить выполнять обязанности матери. Зато сейчас, когда дочке уже пять лет, она проводит с ней все свободное время; дочурка оказалась копией мамы как внешне, так и по характеру. Мне подумалось, что у меня, даже если и возникнет желание, вряд ли будет возможность нормально воспитывать детей, впрочем, как и у всех женщин с фамилией Синоби. Кроме инорожденной дочери, у меня есть инорожденный брат, тоже Синоби, ему уже пять, его сделали, когда умерла моя мама, и с ним я виделась несколько раз. Вообще, учитывая такую мешанину генов, на Синто не слишком отслеживают генетических родственников, если они живут вне семьи, просто, когда хотят сделать ребенка, сверяют генетическую совместимость – и все. Я коротко рассказала о дочери и втором брате, и что они воспитываются в семье матери. Потом разговор перескочил на развлечения; выяснилось, что послезавтра состоятся состязания на ипподроме, организованные Домом Красоты. Донжаны будут играть в рыцарей и совершат подвиги во имя своих прекрасных дам. В программе значились спринтерские забеги, скачки с препятствиями, а также вольтижировка и джигитовка. Что это такое я не знала, но Эфенди объяснил, что вольтижировка это вроде танцев лошади, а джигитовка – это всякие трюки на лошади. Я заинтересовалась. Хелен-Инга спросила, буду ли я выставлять Эфенди. Интересная постановка вопроса, конечно. Я не сомневалась в том, что хочу увидеть его в седле, о чем и заявила. Мой донжан осторожно выразил неуверенность в том, что сможет победить, разве что в скачках с препятствиями.