Текст книги "Завтра будет солнце"
Автор книги: Лука Бьянкини
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
8
Миндальный пляж[5]5
Пляж на острове Ибица, получивший свое название благодаря тому, что окружен миндальными деревьями.
[Закрыть] был капризно-изогнутой формы и казался экзотической раковиной.
Мы с Пьером обнаружили это место случайно, еще когда были подростками, и с тех пор пляж стал нашим любимым убежищем, уголком, куда приходишь только с самыми близкими друзьями или с особенными девушками. Всякий раз, отправляясь в Кала-Моли, мы ужасно боялись, что на пляж высадился какой-нибудь француз и построил там себе из палок и листьев хижину. Но бог миловал, и каждый раз мы находили пляж нетронутым, с его неприступными скалами, с мельчайшей белой галькой, ароматом розмарина и набегающими волнами, которые погружают тебя в давно забытое неземное блаженство.
Анита пляж обожала даже сильнее, чем я, равно как одинаково ненавистным для нас обоих был получасовой путь до пляжа по камням и булыжникам. Анита сумела обломать кайф один-единственный раз, когда как-то летом притащила в отпуск кучу книг какого-то Банана Йошимото[6]6
Современный японский писатель.
[Закрыть]. Я обалдеваю – ведь столько писателей существует в мире, а моя девушка читает такую чушню? Достаточно было заголовки просмотреть, чтобы вообразить себе глубину писаний: Крепкий сон, Ящерица, Цугуми – что-то близкое к цунами, по-моему, какой-то Тупик, а еще N.P., то есть «не состоявшееся». Время от времени Анита с энтузиазмом зачитывала мне отрывки, от которых меня тошнило: там всегда кто-нибудь умирал, вот просто непрерывно умирал, бог мой, что за фигня. И потом, как можно отождествлять себя с героиней, которая во время утренней пробежки останавливается, чтобы выпить чашку горячего чаю?
Вообще-то никаких книг, чтобы предложить ей, у меня не было, уж извините, если, конечно не считать книгами комиксы. Но зато я понял, в чем уникальность Аниты. Ей на некоторое время удалось убедить меня, что пить горячий чай после бега – вполне возможная вещь. А самое прикольное – это то, что она заставила меня смеяться над самим собой – главное ее достижение – когда я читал ей вслух «Дьяболик», диалоги Евы и Алтеи, голосом своей мамы. А она остроумно парировала, и я сам сгибался пополам от смеха, а потом как придурок продолжал спектакль – нарочно, чтобы затруднить ей чтение. Ну, каков эгоцентрист?
Дьяболик, маски, выстрелы, наркодилеры Генфа, неожиданная опасность и предсказуемое спасение, и, главное, она, божественная и несравненная: Ева Кант. Я убежден, что если бы «Он», как называла его Ева, умер, она все равно бы не сдалась, выжила бы обязательно. С Дьяболиком иначе. Там ему нож в грудь засандалили, Джульетта отдыхает. Это из-за другой пары героев комикса – Джинко и Алтеа, к которым я питаю особенную симпатию, поскольку они на вторых ролях – Дьяболик гибнет. А вот для инспектора Джинко превыше всего карьера. Меня так захватил этот сюжет, что я попытался втянуть Аниту в обсуждение темы, но тщетно. Мы не слышали друг друга. Но мы были влюблены. Пожалуй, днем больше, чем вечером. По вечерам в мою кровь поступал другой адреналин, желания становились мутными, неотчетливыми, белое мешалось с черным, алкоголь с дурью.
Анита на послание не ответила, и, чтобы заснуть, я принял мамин антидепрессант, который так мне помогал во время полета. Это дело мне порекомендовал Беттега. Он по ошибке как-то принял таблетки своей мамы – и поразился их эффективности. Настоящие бомбы.
Может, мне не надо было прилетать на Ибицу и тем более не ходить на миндальный пляж. Но ведь у Пьера был день рождения. Как можно бросать брата, когда ему тридцатник. Пусть я не выносил его цинизма, но все же он был членом нашей семьи, к которому я был наиболее привязан. Если когда-нибудь я окажусь на улице без гроша, с как бы Караваджо под мышкой, у меня хватило бы сил позвонить только брату.
Для меня Ибица всегда означала свободу и опустошение. С младых лет здесь можно было вольно одеваться, как тебе хочется, не боясь ужасов дедушек, без всяких там шотландских брюк. Случалось, что даже моя мать со своим Амедео уходили на Ибице в отрыв и дринчали вместе с нами.
Наш дом на море был мечтой, а не домом: белый, увитый плющом, с толстыми стенами, удерживающими прохладу. Вокруг дома росли столетние оливы. Деревья плотно обступали бассейн неправильной формы (ну, бассейн это громко сказано, сейчас никто не рискнул бы там плавать). Вот в таком славном местечке и тусовалась веселая «кумпа» – компания, от которой я до поры до времени решил держаться подальше. Да никому там особенного дела до меня и не было. Несомненное достоинство этой тусовки состояло именно в том, что если ты молчаливее, чем обычно, или как-то по-особенному грустный, никто к тебе не лез, дабы не нарушать твое пространство. И тебе не надо было выдумывать разные банальные отговорки, типа «я-устал» или «у-меня-немного-болит-голова». Все мы понимаем, что это всего лишь дешевые отмазки, потому что, когда у человека действительно болит голова, его об этом никогда не расспрашивают по вполне очевидным причинам. Мы просто спрашиваем: «У кого-нибудь есть пирамидон?»
Таким образом никто не интересовался, где я был, тем более – мой брат. Народ был занят костюмами к вечеринке Flower Power, которая должна была состояться нынче вечером в «Паше». Все развлечения организовывал один местный перец по имени Мандиболаццо, красавец мужчина – PR-менеджер в одном флаконе. При каждом нашем набеге на Ибицу он подгонял тачки с водителями, самых утонченных шлюх, неразбодяженный кокаин, а главное – лучшие столики в лучших местах в лучшие часы.
Для Пьера был заказан закрытый VIP-зал в «Паше». Там всегда было полным-полно народу, поэтому нам устроили и «кабинеты», где мы могли уединиться, чтобы пыхнуть и перепихнуться. Специальная тетка из секьюрити должна была следить, чтобы не нагрянули копы. Так что мы представляли самую что ни на есть мафизную группировку.
Но на самом деле мы всего лишь пытались просто поярче прожить подаренную нам жизнь. За свои услуги Мандиболаццо имел навар с суперкокса, которым нас снабжал, и еще, естественно, он был нашим гостем. Хотя он и был золотым пацаном, но за наш столик вот так просто сесть никогда бы не осмелился. А вокруг плебеи, смотрят с завистью – танцуют, танцуют, танцуют, не спуская с тебя жадных глаз. Через некоторое время парни из нашей компании сильно расслабляются, и к ним начинают подкатывать девчонки типа «иметь». Наши бабы испепеляют таких взглядом с высоты своих двенадцатисантиметровых каблуков и шика винтажных платьев по фиг-знает-какой цене.
Для вечеринки я по просьбе этого коммуняки Пьера должен был одеться в стиле шестьдесят восьмого года. Поэтому я и сидел, весь раздраженный, слушая шум волн. Тут проснулся-встрепенулся мой мобильник. В качестве рингтона я закачал шум сливаемой воды из бачка унитаза в доме в Аграте.
Это не могла быть Анита, нет. Точно нет. Она выбрала путь молчания, чтобы потом неожиданно выскочить. Да, она однажды уже так делала, спектакль длиной в неделю, со сценами и расставаниями. О, я же ее знал, это моя женщина. Нет, она бы сама ни за что не нарисовалась. Так почему же я на это надеюсь? Может, за рубеж сообщения долетают с задержками, потому что носятся фиг знает где. Или же ее сестрица как-то замылила мое ночное SMS, а Анита обнаружила его только сейчас. А может, был какой-нибудь очередной еврейский праздник, когда грех пользоваться мобильником.
Я набрался мужества и прочитал послание. Блин, лучше бы меня искусала медуза-киллер: «Глиняная божья коровка по-английски будет Earthen ladybird. Выкуси, братец! Лола». Нет, разве можно покупать девочкам семи с половиной лет мобильники? Чтобы она писала своему брату «выкуси»? Я не сомневался, что за всем этим маячили ослиные уши нашего очаровательного отчима. Ну, что посеешь, то и пожнешь, в народе не зря так говорят. Я послал все подальше, отвесил поклон морю, погрустневшему от моих мыслей, и вернулся в Кан-Пеп-дель-Соль, как назывался наш дом. Потом я попросил Мандиболаццо съездить со мной на машине в «Холала», самый пафосный бутик на Ибице. Анита всякий раз отрывалась в этом магазинчике по полной программе, хотя предпочитала отовариваться в аналогичном заведении в Лозанне. Бутик на Ибице она – справедливо – называла О-ля-ля! По-моему, потому что была влюблена в хозяина.
Можете себе представить, что значит быть летом без подруги? Да, зимой тебя часто охватывает меланхолия, даже сплин, как иногда говорят по ящику. Но летом – у-уу! – только не летом. А на Ибице – так вообще западло.
Я закамуфлировал свою душевную тоску в новую рубашку Wrangler и штаны Swinging London, я хотел быть, как Траволта, которого избили палками. Мандиболаццо приклеился к мобильнику, обсуждая с шеф-поваром из «Дивино» наш ужин. Я уже упаковался, а он все трындел по телефону. Тогда я купил для Аниты облегающий шерстяной свитерок. Я знаю, как только она его наденет, я немедленно кончу прямо в штаны.
Мы вернулись в Кала-Моли, когда вечеринка уже началась. Фелиппе, наш филиппинец-бразилец, разливал выпивку, девчонки наслаждались ничегонеделаньем и болтовней, состоящей из комплиментов, хаханек да извечных дилемм: круассаны от Сисси или от Биффи? Сан-Тропе круто или отстой? Тэд в Риме или в Милане? «Армани Кафе» или «Мартини Бар?». Голосовать «за» или «против»?
В отдельные моменты мне доставляло удовольствие нагло вклиниваться в спор, выступая, разумеется, на стороне меньшинства: с понтом показать, кто в этом доме хозяин. Порой я забывал про то, что с девушками «на равных» грубостей лучше не допускать, иначе они немедленно посчитают тебя мужланом. Вообще-то я уверен, что все эти фифы, которые любят словечко «мужлан», только и мечтают о том, чтобы их просто хорошенько отдрючили. На самом деле я вел себя так грубо единственно для того, чтобы прийти в себя после конфуза прошлым вечером у той путаны. У меня все еще болела голова, а обезболивающее я не спрашивал из гордости.
Однако я должен мыслить позитивно, как любил повторять мой психоаналитик, и я попробовал.
Чтобы сделать приятное брату, я расхваливал ужин в «Дивино». Там для нас был зарезервирован наилучший (ха! а какой же еще!) столик с видом на город и на Рокка. Наше меню было оговорено во всех мелочах лично с шеф-поваром. За столом помимо Сала Дуньяни, то есть нас двоих, были еще Альби, Бьянка, Звева, Том, Бетти Котолетта, Руди, Босс, еще двое, которых я вообще не знал, только помнил дома, где они жили, а также Мандиболаццо и три модельки к услугам любого из нас.
Перемены блюд навевали скуку, как кроссворд перед ужином.
Пара бокалов шампанского, местные закуски, услужливые официанты, театрально поданные, но мелкие омары, торт без сюрприза, улыбающийся халдей со счетом и мой братец, бесстрастно подписывающий рутинный документ. Мандиболаццо командует своим шестеркам рассаживать гостей по «рэнж-роверам» с затемненными стеклами. А мы, как телята без перспектив, двигаемся на выход, прорезая очередь в «Паша». Мы опасаемся, что наши обтягивающие брючки не скроют чудовищную эрекцию. Нашим девчонкам тоже нелегко, платьица на них столь короткие – словечко, от которого я тащусь: «короткие», – так что и их киски набухают, когда толпа зевак расступается, будто перед ними сразу несколько Пэрис, фамилию не помню, ну та телка, что арендует номера в гостиницах.
К еде я не притронулся, чуть тортика и шампань, и был готов воздержаться от кокса. Я пытался было заговорить об Аните с Бьянкой и Звевой, но она буквально испарилась – даже из их болтовни. Мой вопрос был встречен без всякого интереса.
Только один мой брат – ах, ну зачем же именно он – бросил мне:
– Забудь об этой стерве, думай только о вечеринке. Мы здесь «рулим» сегодня, сечешь?
– Да, знаю. Но как же, блин, тяжело. Просто амбец.
– Мне сегодня тридцатник, и мир в наших руках. Остальные на нас смотрят – и это кайф. Остальных просто нет.
– Твоя правда, засранец.
Я обнял брата, он уже был хороший, и я решил поддать жару нашей компашке, готовой предаться разнузданной оргии и прочим нехорошим излишествам.
Дискотека казалась шабашом в диких горах России, с фантастическим смешением красок и света, с хитами Дженис Джоплин, переложенными в стиле хаус, с яркими девчонками и накачанными молодцами. Мой брат протянул билетики охране, и с завидным постоянством захлопали дверки приватных комнаток. Мои четыре грамма кокаина улетучились со скоростью света. Я же смотрел на все отстраненно. Мне даже начало казаться, не подхватил ли я какую-нибудь неведомую болезнь. Никогда со мной такого не было.
Некая Мелисса сделала попытку перехватить мой взгляд. Я и улыбнуться ей в ответ не успел, как она уже пристроилась рядышком. Взгляд устремлен куда надо, язычок шевелится с явными намерениями. Но тут как нельзя вовремя звонит мобильник со своим оглушительным сортирным рингтоном. Вообще-то при девках какую фигню не исполни, они все примут за знак согласия. Пришла SMSка от Беттеги! О, верный друг, наконец-то прорисовался в толпе окружающих. «Как там на Ибице, Леон? Я сам сорвался в Биарриц… Анита и Мария Соле пригласили меня с собой на выходные. Надеюсь, это не испортит нашей дружбы, если что – обсудим это позже, в Милане. Обнимаю тебя и поздравь от моего имени Пьера. Беттега».
Я засовываю мобильник в карман, вежливо улыбаюсь Мелиссе, затем выдуваю подряд два бокала шампанского, в два прыжка на улицу – и матерюсь.
9
Сам не знаю как, но мне удалось добраться живым до Биаррица меньше чем за день.
Я орал в аэропорту, как придурок, у которого от отчаяния поехала крыша, и взял билет на первый же рейс до Милана. Да, я еще был одет в костюм Джона Траволты.
Все смотрели на меня, как на экстравагантного чудака, а я был готов плевать в глаза всем тем, кто на меня пялился. Разум мой был словно телевизор без антенны: видишь какие-то точечки, силуэты, домысливаешь все остальное. В машину – еще бы, я помчался туда на машине, ну точно, чтобы сбить их вдвоем прямо на месте и чтобы потом послушать, как Анита прошепчет «бабушкино-колечко-в-шкатулке», а потом испустит последний вздох.
Увидев меня, Маризелла пыталась было задавать вопросы – я согнал ее с маминого кресла, в котором она смотрела телевизор, но сразу же поняла, что момент неудачный. Времени толком переодеться не было. Я принял душ, надел белую рубашку и рваные джинсы, так было вернее. Потом тщательно вычистил зубы, я не хотел, чтобы изо рта доносился откат от шампани. Я извел, наверное, литр ополаскивателя, чуть не выпив весь флакон.
Я начал швырять в сумку все, что попадалось под руку, и тут стук каблучков заставил меня вздрогнуть. Нет, это не мама, ее точно сейчас не нужно. Я застыл неподвижно, прикинувшись ветошью, но шаги приближались прямо ко мне. Все, сдаюсь – поднимаю голову и кого я вижу – Лола собственной персоной. На шпильках. Платье от Шанель. Накрашена, как последняя шлюха. Хорошо начинаем!
За Лолой семенила гувернантка-француженка, умоляя: «Мадемуазель Лола, силь-ву-пле», а та орала ей в ответ: «Силянс, плиз!!» Вот уже целую неделю сестренка не ходила в школу и теперь уже с утра путалась у всех под ногами или со своими феями, или на пуантах. А с сегодняшнего дня уже и на шпильках. Я хотел было сказать ей пару слов, но Лола была настолько захвачена игрой в собственную маму, что из образа не выпадала:
– Ты считаешь, что явился домой вовремя?
– Лола, не валяй дурака.
– Как ты разговариваешь с матерью? И куда это ты собрался?
– …
– Относись ко мне с уважением! Дети должны уважать своих родителей!!!
– Перестань…
– Нет, ты никуда не пойдешь, а то я не дам тебе больше денег на карманные расходы!
Лола умудрялась вспоминать про деньги, даже играя в дочки-матери. Я ее так и оставил, пока она продолжала бормотать «ты-никуда-не-годный-шалопай» на глазах изумленной и беспомощной няньки. Я вышел из квартиры, хлопнув дверью (ну, я тоже вошел в роль), и сел за руль, не пристегнувшись. На часах была половина двенадцатого утра.
Перед тем как тронуться, я вдруг вспомнил про своего брата. Он, наверное, думает, что я раскумариваюсь в доме у какой-нибудь телки. Я решил позвонить ему, но потом передумал и послал брату какое-то смутное сообщение по телефону. Не знаю даже, получит ли он его.
Я мог бы полететь каким-нибудь альтернативным рейсом, а потом взять тачку напрокат, скажем, ту же «астон-мартин», но мой черный «жучок» казался надежнее. Я туда поставил двигатель от ТТ, и он летал, как реактивный. На моих водительских правах – два раза их действие уже приостанавливали – оставалось еще два балла, но примерным водителем мне надо было быть только до границы, так что я все-таки решил накинуть ремень.
Дорога на Биарриц была для меня классикой. Каждый год в первую неделю мая мы ездили туда с мамой. Одну-единственную неделю в году мы ощущали себя единой дружной семьей, без отца, без отчима, только мама со своими детьми, да плюс еще Ламенто, да няня Лолы. Я и Пьер удерживались от кайфа, даже за ужином вина пили совсем чуть-чуть, хотя и неизменно «Шевалье-Монтраше». Оазис умиротворения в моей беспутной жизни, пусть экс-синьора Сала Дуньяни его таким и не воспринимала. Для нашей мамы Биаритц открыли я и Пьер. Один наш друг как-то пригласил нас туда посерфинговать, мы приехали и, едва увидев город, сразу же вспомнили про маму: элегантные, роскошные дома, бутики, обожаемое ею казино, аккуратные аллеи, а главное – океан, который заставлял тебя чувствовать себя флибустьером. И потом отели – того сорта, что так нравятся маман. Хотя на этот раз ей удалось нас удивить: пожив в «Наполеоне», в том самом номере Эдуарда VII, где, похоже, и вершились судьбы великой Франции, она предпочла «Софитель Таласса Мирамар». Это место мама любила главным образом за лечебный сон – будто она и в Милане мало спала, – а также за хаммам и массаж шиацу. По ее словам, это все приводило ее в равновесие. Может, ей просто следовало поменьше пить? Я бы так ей и сказал, если бы у меня самого была хоть малюсенькая аллергия на алкоголь.
В этот самый отель в прошлом году мама пригласила на пару дней и Аниту. Две женщины относились друг к другу с уважением, но никогда – с обожанием. С другой стороны, нашу маму способны были обожать только куртизанки, для которых она устраивала приемы в нашем доме по средам. В салоне маман велись беседы об искусстве, о культуре, о благотворительности – необходимые единственно для избавления от чувства вины за свои расходы. Очень любили дамы также поболтать о пластических хирургах.
Все эти смутные, навязчивые мысли проносились у меня в голове, когда я пересекал французскую границу, яростно давя на педаль газа. На акустическом фронте в моем салоне давали бой «Ганз’н’Роузез».
Я хрипло ругался под Sweet Child of Mine и Welcome to the Jungle и почти рыдал под напором November Rain, вспоминая каждый раз их клип, когда они там играют свадьбу, а в финале Стефани Сеймур лежит в гробу, боже мой, это просто финиш. Но ни музыка, ни вытянутые в мою сторону «факи» обгоняемых водителей не могли вышибить из моей башки послание Беттеги. Сволочь, в друга решил сыграть, SMS прислал такое сладкое, в конце еще и «поздравь от меня Пьера!». Вот щенок.
Самое печальное – а когда грустно, тогда все честно – мне и поговорить-то сейчас было не с кем. Единственный мой товарищ, способный выслушать меня, тот, с кем мы ходили в колледж, – Стефан, да и тот пропал. Несколько пьянок в разных концах Европы, звонок раз в месяц, я не звонил, всегда он. Да, Стефану я мог бы рассказать всю правду, не чувствуя себя при этом ни идиотом, ни слабаком, ни гадом.
В моем миланском круге любовь почти всегда была делом предрешенным: сначала влюблялись семьи, а потом уже дети, как в девятнадцатом веке, об этом предпочитали не говорить. Кодекс ухаживаний забыт. Никаких утешительных звонков после алкогольных скандалов. Разумеется, жизнь от этого становилась более комфортной, риски сведены к минимуму.
Я пытался отвлечься, горланя песни своим ужасным голосом, но образ Аниты не исчезал с моего ветрового стекла. Понятия не имею, где она сейчас находится, но я найду, найду ее, хоть придется все пляжи обойти с мегафоном в руке. Нет, не так. Найму самолет, напишу на борту «Анита-ты-где?», и пусть летает вдоль побережья. Кто не мечтал бы увидеть самолет, а на фюзеляже – собственное имя?
Меньше чем за семь часов я пересек Францию по горизонтали и добрался до границы с Испанией. Там очень живописные пейзажи, напоминающие мне Тоскану, Швейцарию и немного Шотландию. В Шотландии, я, правда, ни разу не был, но представлял ее себе именно такой. И вот наконец после бесконечного серпантина я вижу Биаритц, его белые дома под черным небом, гран-пляж и тяжелые океанические волны. Напоминает картину художника, страдающего манией всемогущества.
Сердце затрепетало. В волнении я не сразу сориентировался, где этот чертов отель «Таласса», в котором наверняка остановилась Анита. Я бросил машину парковщику, вбежал в холл, растолкал людей у ресепшн и спросил, где она – Анита Розенбаум. Консьерж был прежний, он узнал меня и приветствовал:
– Добрый вечер, мсье. – Он сразу понял, что я в отчаянии, и, усадив меня за длинный стол в зоне для VIP-ов, спросил, в чем проблема. Не знаю, почему, но проблему я изложил:
– Я ищу свою девушку, Аниту Розенбаум, вы ее помните? Ростом с меня, очень миловидная, волосы длинные, грудь небольшая. Она должна была приехать сюда с моим лучшим другом Беттегой, то есть с Джильбертом Риккобальди. Они здесь? Вы не могли ее не заметить, у нее розовые туфли от Manolo Blahnik на десятисантиметровых шпильках.
Можете представить выражение его лица. На мгновение я ощутил некую симпатию к этому бесстрастному синьору и даже попытался представить себе его жизнь вне смокинга. Но только лишь на мгновение, уж извините, у меня был объект, который занимал все мои мысли в более драматичной форме. Пока консьерж искал «Анита Розенбаум» в компьютере, я подвинул к нему неизменные пятьдесят евро. Он с достоинством отодвинул бумажку. Похоже, я действительно внушал острую жалость, и ему пришлось использовать весь свой такт, чтобы объявить мне:
– Сожалею… – Аниты здесь не было. – Возможно, она в «Наполеоне»… Если желаете, я позвоню.
Несколько мгновений он смотрел на меня глазами старого дядюшки, а, потом, пряча улыбку, произнес:
– Только ради вас, мсье Сала Дуньяни.
Не знаю почему, но я успокоился. Мужчина набрал «Отель дю Пале» и попросил соединить его лично с каким-то Шарлем, потом долго излагал тому суть дела на чудном местном диалекте, сделав мне знак подождать. Окончив разговор, он удовлетворенно положил трубку и подтвердил, что да, Анита Розенбаум числится среди постояльцев «Отеля дю Пале», номер 417.
Значит, она была в «Наполеоне», все-таки она была в «Наполеоне»! Все, что угодно можно говорить о нас, богатых, за исключением того, что мы непредсказуемы. Консьерж не сказал больше ничего, лишь посмотрел на меня взглядом сообщника по заговору, хотя мы до этого не виделись и не слышались. Я оставил пятьдесят евро на стойке, быстро повернулся и ушел, чтобы избежать повторного протеста. Да, Анита была здесь, в Биаритце, и никуда отсюда не делась. На меня неожиданно навалилась усталость после проделанного пути и бессонной ночи, но я не рухну, прежде чем не поговорю с ней.
Я вошел в «Отель дю Пале», громко печатая шаги в своих военных ботинках, будто я и в самом деле Наполеон. Страха во мне не было, более того, я был почти счастлив, предвидя то, что должно было произойти. Когда развязка уже совсем близко, тревога уходит, остается лишь желание покончить с этим. Все убыстряя шаг, я направляюсь к лифтам и тут краем глаза вижу в углу одного знакомого парня в костюмчике для морских прогулок. Он и глазом не успел моргнуть, как я выпалил:
– Я пришел поговорить с Анитой… Сиди здесь и не рыпайся.
Увидев меня, Беттега буквально окаменел. Не знаю, как он еще в обморок не упал, сука. Надо было плюнуть ему в лицо, да уж ладно. Мне стоило больших усилий удержаться, поскольку явление Беттеги свидетельствовало о том, что фильм был взаправдашний, и с ужасным сюжетом. Мне так хотелось надавать ему по роже как следует, но я не мог упускать своего последнего шанса.
Я вошел в лифт и поднялся на четвертый этаж. Подойдя к 417-му номеру, я заметил, что у меня дрожат руки. Чтобы успокоиться, я стиснул свитерок, что вез Аните в подарок. Возможно, это поможет мне смягчить ее сердце, пусть хотя бы ненадолго. Я не должен плакать, я не должен плакать, я не должен плакать. Я побеждаю в игре с фатумом и не плачу.
Анита открыла довольно быстро, поддавшись на мою уловку – я постучал в дверь особенным образом. Она была без обуви и в розовом платье с большими цветами. Выглядела она великолепно, лицо сияло. Наверное, вчера днем они загорали. Анита так удивилась, что вся затрепетала, или, может, она и была в таком состоянии до моего появления.
Я не очень хорошо помню эту сцену, но постараюсь восстановить.
– Леон…
– Что делает в холле Беттега?
– Леон…
– Ну и? Где Мария Соле?
– Не спрашивай, и мне не придется лгать.
– Нет, сейчас самое время объясниться. Ты не можешь избавиться от меня вот так просто, выкинув три года жизни. Ты не хочешь больше видеть меня только из-за того, что тебе в ванной попался забытый шарик кокаина.
В этот момент зазвонил телефон. Опередив меня, Анита поспешила взять трубку. С ресепшн звонил испуганный Беттега. Подняться в номер он не осмелился, подлый трус, и прощупывал почву на расстоянии. Пока Анита смущенно отвечала ему, я оглядывал комнату в поисках следов присутствия мужчины. Анитина косметичка, платья от Dolce, дорожный чемодан Pucci, который я ей купил в Лозанне, старая сумка Vuitton, а в углу ее обувь. У меня сердце екнуло, когда я заметил пару от Маноло Бланик у кровати. Анита продолжала что-то негромко говорить, но тон ее голоса был твердым, спокойным и одновременно повелительным. Так было всегда, когда решение ею уже принято. В свои двадцать пять она была вполне состоявшейся личностью. К двадцати пяти годам все взрослеют, но девушки, как известно, быстрее.
Она подошла ко мне, глаза опущены, вид нерешительный.
– Я не хочу разговаривать здесь… Может, пойдем прогуляемся, ты как? Дождь только что закончился, а запах мокрого песка меня так успокаивает.
– Я просто обожаю запах дождя.
Я не знаю, зачем произнес такую глупость, наверное, чтобы Аните понравиться, чтобы дать ей понять, что мы по-прежнему One. У меня от дождя кишки выворачивает. Единственные запахи, которые приводят меня в хорошее настроение, это запах бензина, запах бумаги, на которой печатают комиксы, запах свежескошенной травы и запах жареного лука. Но сейчас не время для дискуссий.
Анита надела сапожки, чуть подкрасилась, стянула волосы и, даже не посмотревшись напоследок в зеркало, открыла дверь и взглянула на меня. Я последовал за ней, как побитый, но еще не прирученный пес, готовый к последнему броску.
– Вот, я купил тебе на Ибице. Я переживал, что ты по вечерам будешь мерзнуть…
Не сказав ни слова, Анита накинула свитерок на плечи, вышла из номера, дверь за ней захлопнулась. В лифте мы отстранено смотрели друг на друга, как на дуэли, практически не дыша.
Наверное, я любил ее.
