Текст книги "Завтра будет солнце"
Автор книги: Лука Бьянкини
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
37
Последний разик мы исполнили вдвоем, в машине.
Рикардо перехватил меня буквально на выходе из кабака, умоляя подождать его. Не знаю зачем, но я его дождался. Рикардо сел за руль, везти меня к путанам категорически отказался, сказав, что там вообще один отстой и что я заслуживаю лучшего, тем более что меня теперь знает чилиец.
Рикардо не задавал вопросов и вообще ситуацию не комментировал, даже когда я выскребал из уголков пакета последние крошки. Более того, когда я насыпал остатки кокса на ключ от моей комнаты и протянул в его сторону, он как ни в чем не бывало приблизил ноздри и втянул в себя, показывая мне, что его этим не удивишь.
Время от времени Рикардо пытался мне улыбаться, я же представлял собой клубок ругательств, напряжения и нетерпимости, я весь переливался через край. Разрушаться. Саморазрушаться. Разрушить все – вот моя миссия. Я не мог допустить мысли, что когда-нибудь дела могут пойти на лад, нет, я постоянно должен находить слабые точки и бить по ним, бить, по возможности самым жестоким способом, и чтоб больше никакого раскаяния, никаких раздумий. Хорошо, что Рикардо в тот момент сумел извлечь детонатор из живой бомбы, коей был я. Ему не надо было указывать на меня пальцем, он просто находился рядом, он принял кокс изящно, но без фанатизма, будто говорил мне «Хочешь, чтобы я это сделал? Пожалуйста, мне не страшно». Ему не было страшно.
Он вел машину с небрежностью угонщика, безмятежно, по-детски, напевая что-то, и смотрел на меня глазами взрослого мужчины. Я успокоился. Кокс закончился, этап демона позади, и даже не столь драматично, как в прошлые разы. Две с лишним недели абстиненции не прошли даром, и все было под контролем, по крайней мере, я на это надеялся.
Когда мы доехали до Колле, у меня возникло ощущение, будто я оказался в каком-то абстрактном месте. Влажный воздух и легкая дымка делали окружающий мир разреженным и напряженным, будто вот сейчас на нас должно напасть стадо диких кабанов. Я начал прокручивать в голове очередной посткокаиновый фильм, финал которого, по обыкновению, должен быть ужасным. Мне привиделось, как стая воронов кружит по комнате Грандуки. Рикардо просек мое замешательство, как я ни пытался спрятаться, и предложил зайти к нему на пять минут. Было уже где-то половина четвертого утра. Через четыре часа мне вставать и ехать на работу, а не послать ли мне их всех в задницу! Частный танцор приготовил для меня настой из свежей мяты, мальвы, укропа и тростникового сахара для того, чтобы моя печень простила ругательства, которые я произносил в ее адрес, да снизойдет на нее благоволение Духа Святого. Я разлегся на диванчике, а Рикардо подал мне коктейль de la felisidad в чашке с изображением кубинского флага.
Всякий раз, когда Рикардо уходил на кухню, я чувствовал, как меня всего охватывает паника, и не знал, как с этим бороться. Наверное, кокс, который впарил мне тот невежда, был не первый сорт. Да и существует ли вообще хороший кокаин? – никому сие не известно. Кокс хороший, если тебя не шибко сильно ломает после него, а вот в процессе тебе все время мало, тебе всегда мало.
Рикардо изо всех сил пытался создать благожелательную атмосферу after party.
– Может, тебе лучше остаться поспать у меня, Леон? Можешь лечь в соседней комнате, там постелено.
– Мне страшно. Сейчас я не могу спать один… блин, мне не заснуть. Я не знаю, что со мной, мне хреново. Не могу даже объяснить.
– Тогда ложись со мной. Я не храплю, не пою во сне и не танцую. Сегодня утром я как раз сменил постельное белье. Те густа? У меня даже пижамито для тебя есть…
Я пошел в душ, заставив себя не думать о тревогах, и действительно немного успокоился. Слова Рикардо, видимо, подействовали благотворно. Кокс потихоньку отпускал меня, но зато навалилась физическая усталость. Пижамка была мерзостная, хотя от нее и пахло порошком «Авабукато», но надеть ее на себя было выше моих сил.
Я снял джинсы, футболку и скользнул под бабушкино одеяло или, лучше сказать, донны Лавинии, о чем услужливо сообщали вышитые там и сям инициалы. Кровать была из кованого железа, перед ней стоял комод со множеством фотографий кубинского «святого семейства». Спустя несколько мгновений я провалился в сон, в блаженную отключку. Не знаю, сколько часов или всего лишь минут я проспал, но внезапно я пробудился, не понимая до конца, сплю я или уже нет.
Я лежал в обнимку с Рикардо. Тесное, крепкое объятие, не оставляющее сомнений, разрушающее ненависть и барьеры, думаю, надеюсь, а впрочем, все это сейчас было неважно. Мне запомнилась его тугая кожа, такая, как у ядрышка персиковой косточки, аромат одеколона «Марсель», и еще его пальцы, которые слегка постукивали – тук-тук – по моей руке, будто убаюкивали. Мне было хорошо, я сейчас отчаянно нуждался в чьем-либо прикосновении или в помощи, неважно, что мне сейчас было нужно, но я ясно осознавал, что одному мне никак нельзя больше оставаться. Один я с собой быстро покончу, с Анитой или без. С Джулией или без.
Возможно, у меня просто депрессия. Ну, уж точно мое состояние никак нельзя назвать счастьем, хотя счастье пару раз и задевало меня своим крылом. Счастье чересчур высоко возносится, ему бы остановиться, перестать витать бог знает где и слететь к нам, к простым смертным. Почему у нас так редко получается общение со своим счастье? А может, мы и общаемся, просто не отдаем себе в том отчета? Вот я, например, был счастлив в тот первый день на винограднике, когда Джулия спросила: «Хочешь пить?»
Я был счастлив, когда Анита позавчера пожелала мне спокойной ночи. И был счастлив, когда Рикардо сказал, что хочет пригласить меня свидетелем на свадьбу к Рамону. Просто в те самые минуты я этого не осознавал.
Может, сегодняшняя ночь – исключение, какой-то ирреальный полусон, когда я проснулся и обнаружил, что прижимаюсь всем телом к Рикардо, обнимаю его за плечи, будто ребенок, который просит, чтоб его покатали. Я чувствовал любовь. Не знаю, многие ли из моих друзей, встретив меня в невменяемом состоянии в «Виктории», велели бы мне ждать их. И не знаю, кто еще, ведя машину, отвез бы меня не к девкам, а к себе домой. Один только Стефан, наверное.
Я бы ни за что на свете не рассказал Рикардо о том, что я чувствовал. Мне оставался только язык тела, полусознательные жесты. И чем больше я в этом убеждался, тем сильнее прижимал Рикардо к себе. А он спал себе и в ус не дул или, наоборот, не мог уснуть, но по своей деликатности не хотел меня обламывать. А может, ему даже нравилось.
Когда я окончательно проснулся, то сразу даже не понял, где нахожусь. Было уже что-то около одиннадцати, с улицы заглядывало робкое солнышко, а у винного цеха корсары уже начали разгружать ящики с виноградом. Итак, сбор Монтальчино, выходит, был уже закончен, а сегодня утром начался сбор круглолистного сорта, черт. Черт, черт, черт, как я мог об этом забыть! Но разве не я сам после того, как Джулия сказала мне «нет», своими руками отлучил себя от виноградных работ.
Я отошел от окна, решив, что было бы совсем уж бессовестно с моей стороны махать им рукой. Я чувствовал себя изменником и трусом. Я смотрел вниз на трудовой процесс, и мне показалось, что одним из корсаров был Рикардо. Я пошел глянуть на кухню, чтобы убедиться, так ли это. На столе меня ждал приготовленный завтрак, апельсиновый сок и фрукты, нарезанные как в Полинезии. Может, Рикардо там этому и научился. Меня все это сильно удивляло.
Так и есть, Рикардо отправился подменять меня на сборе винограда, поспав всего три с половиной часа и найдя время, чтобы приготовить для меня завтрак. Да уж не влюбился ли он в меня? Хотя нет, скорее это я сам, побуждаемый одиночеством, испытывал к нему утробное, первобытное чувство.
Я был настолько в хорошем настроении, что не чувствовал даже головной боли. У меня не возникало ни малейшего желания вспоминать события прошедшего вечера, поскольку и вспоминать-то было особо не о чем, оставалось только констатировать мою полную неспособность жить в этом мире так, как живут остальные люди. Должно быть, это у меня наследственное, от папаши.
Я ел с аппетитом, любуясь видом из окна, практически тем же, что открывался из моей комнаты. Впечатление портил лишь грустный антураж из мебели начала 70-х, от нее отказалась бы даже Маризела. Я направился в свою комнату, чтобы забраться поскорее под душ, и по дороге наконец-то включил телефон. Меня ждало несколько сообщений:
– от моего отца, который интересовался, когда я вернусь в Милан;
– от моей матери, которая спрашивала, как это мне могло прийти в голову заказать костюм из фиолетового бархата;
– от моего брата, который называл меня козлом и просил перезвонить Стефану;
– от Аниты, которая ни о чем меня не просила.
Перед тем как вернуться в свою комнату, я решил все же спуститься к винному цеху и поздороваться с Витторией, тем более что корсары уже уехали. Возможно, она уже знала про все мои приключения и даже гораздо больше, чем я мог себе вообразить, поэтому была скупа на слова. Было видно, что она на меня сердита, а может, просто разочарована. Разумеется, она и помыслить не могла, что виновата во всем ее милая-кузина-кинь-палку.
– Хочешь попробовать, каким стал мерло, который ты собирал в первые дни? Ферментация закончилась, это можно уже называть вином…
– С утра пораньше, даже не знаю…
– Да тебе ж сегодня на работу не идти или я ошибаюсь?
– Нет, блин, пойду после обеда. Мне совестно, что Рикардо из-за меня должен так упираться… Вчера у меня был тяжелый вечер, мне было хреново, и ночь я провел неважно.
– Я тебя видела в «Виктории», тебя пришибло основательно!
– Ты меня видела и даже не поздоровалась?
– Знаешь что, милок, я к тебе подходила, а ты мне ответил, что знать меня не знаешь… Тебе крышу снесло по полной программе. Да я особо и не обиделась, мы там все были поддатые…
Я решил, что будет лучше с ней согласиться, зашлифовав слегка тему извинениями и пояснениями. Виттория налила мне первый бокал вина с нынешней вендемии, и я жадно вдохнул его аромат, ибо в бокале была масса воспоминаний. Разумеется, все случилось совсем-совсем недавно, но для меня это были уже воспоминания.
– Ну, Леон, что скажешь?
– Отдает слегка фруктами, лесной прогулкой, кофе… и еще у него легкий терпкий оттенок, но это даже неплохо.
– Вот как… это кислотность такая… что ж, вкус обозначился, значит, у этого вина есть все шансы, только надо как следует его выдержать.
– …
– Может, расскажешь мне, что вчера стряслось с моей двоюродной сестрой?
– …
– Не хочешь рассказывать? Тогда давай допивай и вали поскорее отсюда на виноградники, и чтобы вы там с ней помирились, понял? Если ты приглашаешь девушку, нельзя ссориться с ней в первый же вечер!
– Но она же злится.
– Такой парень, как ты, без труда погасит ее гнев. Я даже не сомневаюсь.
– Почему?
– Потому что ты неглупый. А умные люди всегда умеют добиваться прощения.
Я допил вино, поставил стакан на умывальник, вытер руки об джинсы и облапил Витторию.
Я ей нравился, это было написан на ее лице, она меня хотела. А если женщина зовет, Леон отвечает.
Она встретила поцелуй враждебно, со сжатыми холодными губами, держа голову прямо, руки вообще никак не двигались. Я пытался угадать, что ей должно понравиться, я пробовал работать языком и так, и сяк, я даже чуть покусывал ее и наконец понял: она не желала со мной целоваться. Я решил, разумеется, сделать вторую попытку, этому всегда учил меня братец: «Если сопротивляются, значит, еще больше тебя хотят».
Она отвесила мне пощечину, от которой я весь почернел.
– Свинья.
– …
– Бесстыдник и свинья.
Припечатав меня двумя словами, она оставила меня сконфуженно стоять у ворот цеха. Рот наполнен вкусом молодого вина, сказать нечего. Блин, я что, уже утратил свою способность просекать, готова ли девочка или не готова? Или они резко все стали девушками «быть»? Все начали слать SMSки с пожеланиями спокойной ночи?
Ну, допустим, эта женщина в возрасте. Все равно я не понимал. Не иначе она лесбиянка. Лесбиянка, да еще и обидчивая, с ней бы даже лохнесское чудовище целоваться отказалось. Я подошел к ней, чтобы извиниться – может, смягчится или что, – но Виттория принялась мыть один из чанов, не удостоив меня даже взглядом.
38
Стефан сидел в саду среди лимонных деревьев.
Нога на ногу, как обычно, левый указательный палец на подбородке, правым придерживает страницу книги. Как же он сюда добрался? Я попытался вырвать книгу у него из рук, но Стефан сумел увернуться и спасти чтение, так что зачитать вслух последнюю строчку мне так и не удалось. В этот день у меня ни один фокус не проходит.
Я обнял его так крепко, как не обнял бы даже Пьера.
– Как ты нашел меня, засранец?
– Ты думаешь, только вы, итальянцы, умеете крутиться? Когда я понял, что ты от всех прячешься, я нашел твой домашний номер в Милане, поговорил с твоим братом, и он сказал мне, как называется это место… потом я залез в Интернет…
– Да ты монстр!
Я был рад, что Стефан приехал. Мне так нужен был кто-нибудь, кто мог показать, что я не совсем уж такой плохой мальчик, что я гавкал только потому, что не умею кусаться. Старый друг, родная душа, он понял, что мне плохо, и нашел меня. Чем я мог его отблагодарить? Друзьям «на равных» трудно сделать подарок, размышлял я и тут подумал, что дружбу невозможно втиснуть в коммерческие схемы.
Сейчас я был готов подарить Стефану весь мир. Было уже почти два часа дня, и я решил больше не появляться на винограднике, да в самом деле, пошли они все в задницу, этот вечер я проведу с моими близкими друзьями.
– Ты вчера здорово погулял, правда, Леон?
– С чего ты взял?
– Я здесь со вчерашнего вечера, хотел с тобой поужинать, но, когда приехал, ты уже где-то шатался. Я ждал тебя допоздна, было уже два, а ты еще не вернулся, и я сказал себе: «Во парень отжигает». Не правда ли?
– Верно. Проблема в том, что я не сумел тормознуться… Сегодня утром я продолжил безумства, а если бы сейчас отправился на виноградник, бог знает, чего б я там натворил. Я ужасен, да?
Стефан ничего не говорил, просто сидел и смотрел на меня, и это почему-то здорово меня ободряло. Сначала я рассказал ему всю мою историю с Джулией, затем про Витторию, я был убедителен, я был чертовски убедителен, но Стефана не проведешь, он время от времени задавал короткие вопросы, прямые, недвусмысленные, так что в скором времени загнал меня в угол.
Что касается Виттории, его приговор был жестким – «вульгарно», он меня назвал «вульгарным»! – но ситуацию с Джулией прекрасно понял, посоветовав мне извиниться перед барышней, загладить как-нибудь свою неловкость и вообще стараться использовать более деликатные подходы к двадцатилетней девушке, которая живет в глухой дыре и мечтает стать героиней комиксов.
Я старательно избегал разговоров об Аните, не имел желания, просто не знал, что говорить. Да, она вернулась ко мне, но я не был уверен, простил ли я ее, может быть, да, может быть, нет…
Внезапно Стефан встал и направился в свой номер, пригласив меня следовать за ним. Я услышал запах, который ни с чем нельзя было спутать, нет, я не мог поверить. Ну, так и есть. Стефан приготовил для меня бекон со спаржей и яичницей.
– Извини, придется разогревать. Мне сказали, что ты вернешься с виноградника только к вечеру…
– Кто это тебе сказал?
– Синьора Мена. Она помогла мне отыскать спаржу и бекон. Мена, правда, не сразу поняла, что я от нее хотел, но в конце концов мы разобрались, нашли все необходимое. Синьора Мена так любезна.
– А со старухой ты познакомился?
– Держу пари, что ты имеешь в виду донну Лавинию. Она тебя так любит, Леон. Она сказала, что твоим друзьям следует оказывать наилучший прием. Потом я погулял здесь немного и приземлился в лимонном садике.
– Чудно.
Какое фантастическое кушанье, хоть и разогретое. Господи, как вкусно, как вкусно, кухарке Мене надо еще поучиться у Стефана.
– Могу я попросить тебя об одолжении, Леон?
– Сегодня можешь просить у меня, все, что хочешь.
– Ты не против, если мы пойдем прогуляемся вместе в лесу? Здесь все так fantastique, а вечером мне надо возвращаться во Флоренцию… Или тебе надо ехать на виноградник?
– Да нет, блин, раз уж ты приехал, никаких проблем. Пойдем гулять вместе.
Зачем сказал? Как только мы покончили с едой, на меня вновь навалилась невероятная усталость, как прошлой ночью. Я попросил у Стефана разрешения поспать полчасика в его комнате, и он кивнул с абсолютным пониманием. Он спросил, не разбудить ли меня, но я отказался, я и сам могу вставать во сколько захочу.
Я открыл глаза. Солнце уже село. Стефан уехал.
Он оставил мне записку, в которой писал, какую восхитительную прогулку он совершил, даже дошел пешком до Трекуанды. Разумеется, со мной это было бы гораздо чудеснее, тем не менее ему было чрезвычайно приятно меня повидать и убедиться, что я в гораздо лучшем состоянии, нежели в прошлый раз.
Мне стало так совестно, что я сразу же позвонил Стефану, но номер не отвечал. Тогда я послал ему сообщение: «Если ты не сердишься, напиши мне последнюю фразу из книги, которую ты читал». Я ждал целую минуту, но ответа не пришло, я проиграл игру с фатумом и позвонил Аните.
В первый раз я появился на ужин к донне Лавинии свежим и отдохнувшим, впервые без опозданий, и меня встретил стол, накрытый как для самого торжественного случая. На столе было только два прибора – для меня и синьоры, Рикардо, умаявшись, спал без задних ног. Донна Лавиния встретила меня с бокалом Cenerentola в руке. Теперь я себя чувствовал как дома.
– Мне очень жаль, что сегодня с нами нет Рикардо. Он и вправду очень устал… Я знаю, вы вчера гуляли допоздна, а сегодня он весь день работал за тебя…
– Это правда. Просто ко мне приезжал из Франции мой друг Стефан.
– Очень приятный молодой человек. А ты позволил ему уйти в лес одному…
– Но… честно говоря…
– Не пытайся отрицать, Леонардо. Только не со мной. В конце концов, это твое личное дело, как ты ведешь себя с друзьями.
– Конечно, просто я устал. Мы вчера с Рикардо засиделись допоздна.
– Я знаю, тебе о наших с ним отношениях все известно.
Не отвечая, я стиснул пальцы на бокале.
– Когда ты живешь в деревне, у тебя поневоле развиваются инстинкты, и ты начинаешь понимать не только события, но и людей… Знаешь, когда душа твоего деда нас оставила, я внезапно почувствовала себя совершенно одинокой. Я не хочу говорить о твоем дедушке, полагаю, что сейчас неподходящий момент, да и не считаю уместным тебе что-либо объяснять. В моей жизни наступил такой период, когда я ощутила необходимость вновь обрести себя. Эта поездка на Кубу примирила меня с моей душой, а главное – с моим телом. Если у тебя нет детей, а у меня их нет, ты не должен отчитываться ни перед кем… Задействовать разум мне уже больше не было необходимости, а вот мое тело – тело требовало свое.
– …
– Почему ты на меня так смотришь? Только потому, что я уже пожилая синьора? Ты ошибаешься, думая, что секс – это прерогатива молодых. Это прерогатива человеческих созданий, и не надо их за это презирать. Ты разве презираешь кого-нибудь за то, что он голоден? В таком случае не смотри на меня с осуждением.
– …
– Наверное, ты считаешь, что я просто купила себе Рикардо, как говорится, тряхнула мошной. Что ж, так оно и было. Да, я не идеальна, но я не чувствую себя ни в чем виноватой? Но ведь Рикардо теперь волен делать все, что хочет, и я прекрасно знаю, что он именно это и делает… И все же я знаю, что по-своему он очень мне благодарен за то, что я предоставила ему такую возможность, и ты даже не представляешь, насколько мне это приятно осознавать… Я тебе уже говорила, что у меня нет детей, перед которыми я несла бы ответственность, у меня даже нет никого, кому бы я могла оставить Колле. В моей жизни осталась только я одна. Я и мои виноградники.
Я встал со своего кресла, подошел к донне Лавинии и поцеловал ее в щеку. Разумеется, такое недопустимо, но в деревне надо слушаться инстинктов, разве не она мне сама об этом сказала, и я почувствовал, что мне следует отреагировать именно таким образом. И на этом тема была закрыта.
Ужин продолжился серией деликатесов, которые Мена постаралась изготовить на славу: пекорино в грушевом соусе под брунелло, обваленные в муке каштаны со свежими помидорами, кабанье мясо с гороховой подливкой. Нашу трапезу мы начали с Cenerentola, продолжили под бароло. О да, бароло «Монфортино». Трудное вино, как я его называю, ибо мне сложно дать ему четкое определение.
– Что скажешь?
– Странное… кажется чуть терпким… Из меня, пожалуй, неважный дегустатор.
– Да нет, ты прав, именно поэтому я считаю, что это фантастическое вино. Строгое, неприступное, его сразу не поймешь. Как благородный человек, который не предает. Многие вина гораздо более просты и доступны, но частенько обманывают твои ожидания.
– Так что же должно быть у вина, чтобы оно запомнилось?
– Вина как люди: надо научиться в них разбираться. Можно, например, классифицировать вина по их общим, наиболее приятным, свойствам, и не принимать во внимание качества, по которым они реально отличаются друг от друга, хотя именно эти мелкие отличия могут нести очень много информации. Сейчас вино в мире все больше унифицируется. Я с этим не согласна, я хочу, чтобы мое вино могло рассказывать разные истории об этой земле, об этом солнце. Именно поэтому я решила восстанавливать круглый лист, виноград капризный, неоднородный, но ведь как раз из этого винограда и делается такое изысканное вино, как Cenerentola.
– …
– Даже если мои вина далеки от совершенства, это не так важно. По крайней мере, у каждого из них есть свои персональные свойства, своя душа. И не забывай еще, что хорошее вино получается только из хорошего винограда. Например, чтобы на свет появилась красивая женщина, требуется сочетание особых генов. Винодел может только усилить положительные качества винограда, но он не в силах скрыть его недостатки, особенно если они явные. Это все равно, что пытаться сделать из уродливой женщины хорошенькую, навешивая на нее всякие одежки и украшения… лучше не надо. Она станет от этого только еще более вульгарной, согласен?
Впервые я слушал донну Лавинию с таким вниманием, глотки бароло перемешивались со словами, связывая меня прочнейшими нитями с этой хрупкой женщиной, прятавшейся до этого под непробиваемой броней.
– Жаль, что ты уезжаешь, Леон.
– С чего вы взяли, что я уезжаю?
– Да так, знаю. Завтра вендемия заканчивается, погода заметно портится, ты возьмешься за ум, и я не сомневаюсь, что в Милане у тебя начнется более разумная жизнь.
– В самом деле в субботу вечером мне нужно быть в Сан-Морице. Моя девушка пригласила меня в «King’s», у ее сестры какой-то праздник, и я решил, что должен поехать. Я ей только что звонил, и она мне сказала…
– …
– Но знаете, я уверен, что скоро вернусь. Не знаю, это место вообще никак меня не касается, но, возможно, именно поэтому мне здесь так нравится.
– Ну так и не уезжай. Если какое-то место тебя зовет, доверься ему. Потому что когда ты достигнешь моего возраста, то будешь сожалеть не столько о поступках, которые совершил, сколько о том, что мог сделать и не сделал.
– Я подумаю. Синьора…
– Да, Леон?
– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы в меня поверили. Так мало людей верит в меня, начиная с моих родителей. Вы же просто как локомотив по моей жизни пронеслись.
– Это потому, что я становлюсь старухой. Помни только, что злоба так же, как и стыдливость, только отягощает нашу жизнь. И потом, это был мой должок. Ты ведь здесь оказался из-за дедушки. Если уж мне не суждено иметь сына, то я хотя бы утешусь, принимая внука. Знаешь, это уже не мало. Так, а не принять ли нам теперь граппочки из брунелло?
Мы еще долго сидели в столовой, перед в кои-то веки разожженным камином, а кухарка Мена подавала нам крем-сабайон в керамических пиалах. Подумать только, всего лишь несколько часов назад я, как пылесос, накачивался дурью! Нет, я себя решительно не узнавал.
В общем, можно все это расценивать, как небольшую аварию, случившуюся по моей вине: еще бы, я был в таком унынии, в очередном припадке хронической неуверенности. А что еще? Я не знаю, как мне вести себя в Сан-Морице, там будет вся наша шайка-лейка в полном сборе, мой братец во главе, «Вдова» литрами, Анита, которая вся извелась от желания примирить меня со своей сестрой и с Марией Соле. Вообще-то я был рад, что она меня снова позвала, позвала настойчиво, на это дурацкое мероприятие. Похоже, это все было не более чем предлогом, чтобы я только вернулся к ней. Наконец-то я поднимаю голову из-под воды и начинаю опять свободно дышать, нет, свободно – впервые.
Да, мы повеселимся, мы вновь будем вместе, и я постараюсь держаться первое время. Возможно, я даже попробую поискать себе приличную работу.
Я еще был в пути, наслаждаясь глотками кислорода, когда Стефан прислал ответ на мое сообщение: «Нужно представить себе, как долго тянется полярная ночь. Наши солнечные дни похожи на нее».
