Текст книги "Завтра будет солнце"
Автор книги: Лука Бьянкини
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
29
Я становился все безутешнее.
Два дня проливного дождя – настоящее проклятие для того, кому нужно солнце, чтобы вновь обрести свою любовь. А может, это и не любовь вовсе, а только отчаянная попытка вновь почувствовать себя кому-то нужным или же просто желание обнять чье-то тело.
Попытка провалилась: Джулия не появилась в баре и на следующий день, хотя я в этом и не был уверен на сто процентов, поскольку не решился зайти в бар. Я раза три прошел мимо его дверей, напрягая зрение, но мне удалось разглядеть только ее сестричек-мегер. А Джулия явно отсутствовала. Я решил было послоняться возле домов в конце улицы, где, как она мне говорила, жила ее семья, но мне не хотелось ловить любопытные взгляды через щелки жалюзи.
Я вернулся к нашей изгороди и решил, оказавшись на этом плацдарме, ответить наконец на послание Аниты. Сам знаю, я трус, раз уж позволил ей так с мной поступить, но отчего бы не сообщить ей, что я жив, здоров и что она мне больше не нужна? Мне понадобилось, не знаю, по меньшей мере полчаса, чтобы составить правильный текст, потому что я не хотел казаться ни излишне холодным, ни тряпкой – ведь написанные слова, как известно, всегда можно понять и так, и эдак. Кроме того, Аниту всегда раздражали смайлики из скобок и двоеточий, поэтому я особо тщательно выбирал тон послания, обращая внимание на восклицательные знаки и вообще на пунктуацию. Послание я закончил так: «Я сейчас на сборе винограда в Тоскане! Место очень красивое, дикое, и я уверен, что тебе бы здесь понравилось… ЛСД». Никаких «целую» или там «чмоки-чмоки», не говоря уже об удушающем «обнимаю». Один-единственный восклицательный знак, чтобы продемонстрировать мое очевидное спокойствие, и троеточие, чтобы одновременно сказать все и ничего. Потом я сразу же отключил телефон, чтобы тишина не превратилась в навязчивую тревогу.
В Колле я вернулся с уверенностью местного жителя, небрежно двигаясь среди этих холмов прямиком, как сказала бы хозяйка бензоколонки. Я залил у нее полный бак.
И еще я закупил в киоске интернациональный ворох газет, решив залечь в своей комнате, почитать, что там, в конце концов, происходит в мире, хотя по большому счету мне на все это было наплевать. Я просто не знал, чем заняться, а газеты замечательно подходили под дождливое настроение, хотя, думаю, сбить какую-нибудь тетку на дороге тоже было бы недурственно.
Но в комнате мне не удалось просмотреть даже заголовки, настолько мешал сильный шум, доносившийся с нижнего этажа. Эрос Рамаззотти, говорю, да расстрелять тебя мало, блин, да как же так можно? Да еще и на испанском. Надеваю куртку и решаю показать, кто в этом доме хозяин, особенно после откровений донны Лавинии. Рикардо открыл не сразу, настолько громко была включена музыка, но мои удары в дверь заставили его пошевелить задницей. Когда я увидел его горящие глаза, гнев переполнил меня.
– Леон, какой сюрприз… Прошу, заходи, сегодня у меня выходной. Похоже, тебя беспокоит моя музыка…
– Беспокоит? Да ты чего, блин, глухой?
– Когда мне грустно, я всегда слушаю Эроса. Я чувствую его амор синсеро… Я плачу, и мне становится лучше. A Piedra pequena – моя самая любимая… те густа?
– М-м-м…
– Ты всегда ведешь себя, как сноб… Наверное, ты и Лауру с Тициано не любишь.
– Кто такие Лаура и Тициано?
– Лаура Паузини и Тициано Ферро. Ты когда-нибудь слышал их No me puedo explicar?
– Что ты несешь?
– Будешь Bucanero?
– Что это?
– Пиво. Это крепкое пиво из моей страны… Завязываем с вином! Заходи… фиг с ними, с грязными ботинками.
Чего угодно ожидал, только не этого. Помещение, где жил Рикардо, было двухъярусным: внизу прихожая и ванная комната, потом, через несколько ступенек вверх, кухня в стиле кич и гостиная. В гостиной стояли черные кресла, над неразожженным камином висел флаг Кубы. Комната выглядела в точности как моя, хотя обстановочка напоминала скорее избу крепостного крестьянина. Я уселся в одно из кресел, а Рикардо вежливо притушил голосище Эроса, который заглушал даже шум ливня за окном. Я понял, что скрывалось за тупыми, хотя и искренними улыбками Рикардо: его глаза излучали свет, но он страдал из-за отсутствия своих близких, своей семьи, своей родины.
Рикардо поведал мне о причине, заставившей его позавчера погрузиться в озлобленное молчание: оказывается, крестили его племянницу Ольгиту, его принцессу. Хорхе, брат Рикардо, очень хотел, чтобы крестным стал сам Рикардо, но поскольку тот находился очень далеко, выбор пал на его двоюродного брата Марчело. Именно из-за этого Рикардо сейчас так убивался, переживал нешуточно, и я почему-то вдруг развеселился.
– Да не фиг-то с ним, с твоим двоюродным братом? И потом, знаешь, какие нудные эти церемонии, так что, радуйся, что избежал…
– …
– Шучу, Рикардо, шучу… У меня дурацкие шутки, я знаю, ты не обращай внимания.
– Да нет, я и посмеяться могу, если я в настроении. Но я ценю твою реакцию, энтьендес? А еще мне написали, что начались приготовления к карнавалу. Знаешь, карнавал Святого Духа – одна из самых замечательных вещей в жизни.
– Сентябрьский карнавал?
– Карнавал проводят в июле, а репетиции начинаются за много месяцев до начала. Я начал готовиться, когда мне было лет семь, я так хотел быть одним из компарсас… а знаешь, почему я так страстно этого желал?
– Из-за какой-нибудь девочки?
– Нет, просто если тебя выбирали, то выдавали ботинки и брюки. А у меня никогда не было обуви.
Рикардо поднялся с кресла, остановил Amor en contra Рамаззотти и поставил компакт диск Селины Гонзалес, чтобы показать, как проходят репетиции карнавала. Я вдруг напрягся, представив, что подумал бы мой брат, увидев меня на кухне страны третьего мира в компании с альфонсом, рассказывающим про карнавал. Братец наверняка бы подумал, и не без оснований, что я рехнулся. Какого черта я здесь делаю? Вразумительных объяснений я не находил, и это меня беспокоило. Рикардо разогнал мои сомнения, с улыбкой предложив еще один бокал пива. Для пива, сваренного на Карибах, оно было очень даже недурно. Совсем непохоже на мое любимое от пивоваренной компании «Ламбрате». Однако и это пиво – «Буканеро» – тоже ничего. Хвала «Буканеро». Хвала «Буканеро» с сигаретой.
Карибский юноша летал по комнате, каждое его слово было как цветное фото. Я даже явственно представил себе ту площадь, на которой маленький Рикардито каждый вечер разучивал танец «Уауанко». А потом его отчислили из группы из-за странного предубеждения: он был единственным белым, участвовавшим в танце, который считался прерогативой чернокожих. Разочарование его было так велико, что он проплакал целую неделю. Он был в отчаянии таком же безнадежным, как и квартал, где он родился, – Репарто-Эскрибано; место называли кварталом Грамотеев, потому что там жил один синьор, который писал за неграмотных письма.
Если бы моя мать услышала эту историю, не сомневаюсь, она моментально посвятила бы очередную среду для поиска спонсоров и фондов, чтобы отправить авторучки, тетради и учебники грамматики в квартал Грамотеев. Я вдруг вспомнил, как исподтишка кидался из окна ручками по прохожим, так, чтобы меня не застукали воспитательницы.
Проигрыватель внезапно остановился, потому что отключили электричество. Я и Рикардо не проронили ни звука.
– Ангел пролетел…
– Кто?
– На Кубе говорят: когда в комнате неожиданно воцаряется тишина, это значит – тихий ангел пролетел.
– Однако… Все вы там на Кубе, знаете…
Рикардо засмеялся. Вообще-то я был пессимистически настроен, но у меня родилось ощущение, что не такой уж я и дурак, пусть и учился не в престижном университете, но, в конце концов, с дипломом политеха оказался на виноградниках, а сами знаете, здесь без диплома никуда. Грустные воспоминания тем временем переросли в веселые рассказы, и Рикардо приступил к приготовлению своего фирменного блюда: кальдоса – что-то типа супа с юккой плюс еще, используя его терминологию, маланга, калабаса да вдобавок солидная свиная нога, которую Рикардо купил у местного мясника по имени Скроккаро.
– Сейчас, правда, еще рано, потому что феста[27]27
Феста дел ла Салюте – важный религиозный праздник в жизни Венеции, имеет исторические корни: принятие дожем и сенатом обета о возведении новой церкви во время страшной эпидемии чумы 1630 года.
[Закрыть] будет только сентября. А это типичное блюдо для этого Праздника.
– Праздник? Неплохо!
– Клянусь, он именно так и называется… Его устраивает Комитет защиты революции, его празднуют в каждом квартале. На улицы выносят огромные кастрюли, а потом идут с ними от дома к дому и просят кинуть что-нибудь съестное, кто что может – кто картошку, кто малангу, кто луковицу… Это коммунистический праздник.
– А пьете вы там что?
– Рон.
– ???
– Ром, но мы его там называем рон. Чистый рон… сейчас ты его попробуешь под суп. Или ты непьющий?
Рикардо улыбнулся раньше, чем успел это сделать я. Он ведь вовсе не знал, что я и «Гавана» составляем одно целое. Он уже успел заметить, как я хлестал глотками его «Буканеро», хотя пивко мне больше по душе, ежели к нему прицепить стаканчик виски, а лучше два, а лучше не помню сколько. Я так и продолжал сидеть, несуетно, в этой пропахшей милосердием кухне, а Селина Гонзалес уже начала следующую песню.
Как раз при первых нотах Yo soy el punto cubano мне вспомнилась Анита; должно быть, она теперь в нужной кондиции, и я решил включить телефон. В комнате Рикардо мобильник брал только в том же месте, что и в моей комнате – у окна. Почти сразу же раздался звонок.
– Мама… Да, живой я, пока еще живой… Да нет, я не в больнице, это так… шутка… посмеяться… Понимаю, на эту тему не шутят… Нет, с машиной все в порядке. Если я три разбил, это не значит, что я должен бить их постоянно… Ты права, но я еще ни разу не разбивал ни одного «порше», а ты уже две… Я не повышаю голос… Хорошо… Не знаю… недельку, может, две… Мама, я двадцать семь лет не работаю… А здесь у меня появилась работа… Вендемиа… Да виноград я здесь собираю, я тебе уже говорил… Да нет же, это никакая не благотворительность! Мне даже платят… Да, понимаю, незачем отнимать работу у румын… Я тебя не обзываю расисткой! Да, дождь… Я в гостях у друга, он кубинец, живет здесь… «Кубинец» значит, что он с Кубы… Нет, он не чернокожий, у него даже глаза голубые… Нет, его никто не усыновлял, погоди, я сейчас спрошу у него… Нет, он в другой комнате… О’кей, а что в этом плохого, извини? Ах, ты даже организовала благотворительный вечер?.. Работает здесь… Всем понемногу… Он сам пригласил… Да, знаю, знаю, дистанция… разумеется… Нет, я его не знаю… Да, ты права… Да, я не забуду… ты права… Суп из овощей… Откуда я знаю, мыл ли он ее с содой?.. Не то что бы совсем не пью… ты же сама… Я ни на что не намекаю… Как там Лола?.. О, и давно уже выпускают таких фей «Винкс» – ростом с девочку?.. И уже у всех такие?.. Я тебя понимаю… Бедняжка Лола… Пролетариат… Хорошо… Но тут она права… Если у нее перерыв на игры, почему она обязательно должна играть на фортепиано?.. А ей хочется просто поиграть… Это нормально… Я не изображаю из себя жертву… Мне здесь хорошо… Мой отец меня не интересует… А не может Пьер один подписать?.. Он звонил пару дней назад… Это ты мне скажи, как у него дела!.. Я знаю только, что… Да, конечно, имущество это важно… Имущество и здоровье, ясно… Нет, здесь нет никакого салона красоты, пара бассейнов и все… Нет, этого нет… Тоже нет… Тоже нет… Тоже нет… Даже спутникового телевидения, и то нет… Нет, это не реалити-шоу… Не думаю, что тебе понравилось бы… Нет… Не беспокойся, я скоро приеду… О’кей, я не буду работать… Хорошо, обещаю. Удачного шопинга.
Рикардо понимающе смотрел на меня, держа наготове стакан с водой, чтобы я смог прийти в себя после столь изнуряющей беседы. Хотя нет, это была не вода, это был рон. Боже, что за чудо, я выдул три подряд, а он за мной следом. Мы нажрались в стельку, в дым, и нам все было по фигу. Анита наконец-то испарилась, и Джулия тоже, да и эта кальдоса оказалась даже очень ничего, в качестве кушанья для неимущих. Неужели я становлюсь хорошим? Я боялся до ужаса «синдрома Сюзи», как это называла Анита, начитавшись Тамаро[28]28
Сюзанна Тамаро – один из самых популярных авторов Италии, с тиражами ее книг могут конкурировать только с книгами Умберто Эко.
[Закрыть]. Она говорила, что после ее романов в ней рождалось чувство благородства, а во мне, наоборот, – возникало желание побрить ей пелотку.
Алкоголь делал свое дело, и я не удержался, чтобы не задать вопрос, как это умею делать только я, из тех, что любого приводят в приятное расположение духа:
– Рикардо, скажи мне, как тебе удается спать с донной Лавинией?
– С чего ты взял, что я с ней сплю?
– Я ее видел как-то вечером, как она втихаря входила к тебе, и мне вовсе не показалось, что она заходила попросить сахару…
– Знаешь, ты просто настоящий кубинец, энтьендес? Ты очень шустрый.
– Я заканчивал политех плюс диплом университета Боккони.
– Сразу видно, это пошло тебе на пользу. Знаешь, на Кубе у меня не было ничего. Я жил со своей матерью и двумя эрманос, Хорхе и Рамоном, в полуразрушенном доме, в городе, в котором тоже ничего не было, кроме карнавала. Если живешь только в ожидании карнавала, начинаешь понимать, что, пожалуй, что-то в твоей жизни не так. Поэтому я попытался переехать… так говорят по-итальянски, переехать?
– Конечно.
– Поэтому я и переехал в Камагои, там было много туристов.
– И чем ты там занимался?
– Я работал с иностранцами, водил их по городу, танцевал с ними, развлекал по-разному… мужчин, женщин, всех.
– Да, но донне Лавинии семьдесят лет!
– Когда ты видишь инвитасьон, контракт на работу, билет на самолет и даже сортида… Я тебя уверяю, ты бы позарился даже на телеграфный столб, энтьендес?
Во время своей тирады Рикардо сильно жестикулировал, говорил жестко, бесстыдно, не забывая при этом наяривать эту свою пряную похлебку, а дождь за окном продолжал свою грустную работу в ритме сальсы.
– И еще я хочу ревелар тебе один секрет, дорогой Леон… Многие парни на Кубе, особенно в деревнях, занимаются сексом с животными.
– ???
– Спят со свиньями, лошадьми, овцами – со всеми. Поверь, даже мой отец всегда говорил мне, чтобы я пошел и сделал это с кобылой. Когда тебе приходится заниматься этим с лошадьми, то после них любое человеческое создание покажется гораздо более приятным… Ты потрясен, да? Хочешь еще чуток рон?
Слегка обалдевший, я хватил еще рому. Я считал себя извращенцем, потому что ходил в бордели Люцерна жарить тамошних шлюх, и вот вдруг оказался желторотым новичком в компании с дансером, который, оказывается, занимался сексом с животными.
Вот теперь я действительно опьянел, как странно, у меня не проявлялось никаких диких инстинктов. Я отрубился в своем кресле в тот момент, когда Рикардо в одиночку пытался исполнять сальсу, сцена в стиле трэш, и пришел в себя, как от внезапного толчка, когда в салоне материализовалась Виттория. «Заходи-ми-амор», – сказал ей Рикардо.
Она пришла брать очередной урок танцев.
30
Никогда не представлял, сколько радости может подарить мне солнце.
Такое радостное чувство у меня было всего один раз в жизни. Я помню, в Сан-Морице: мы поднимались на подъемнике, по канатной дороге, и отец впервые вдруг сел рядом со мной, а не с моим братом. То утро было таким солнечным, я даже помню тепло лучей на коже лица.
И вот то же самое бесстрастное солнце после двух поганых дней дарит мне благословение. Наконец-то возобновляется сбор винограда, наконец-то я смогу понять, привели ли два дня разлуки с Джулией к каким-либо позитивным изменениям, гормональным или чувственным. Я включил мобильник в надежде получить ответ Аниты, но, кроме весточки от Дуки, никаких посланий.
Я решил устроить легкий опохмелочный завтрак в остерии на площадке, в компании каких-нибудь американцев, пары немцев, или датчан, или голландцев – я никогда их не различал, – из тех, что намазывают масло на свои пресные ломтики хлеба. Выйдя из дома, я обнаружил бригаду сборщиков в полном составе у изгороди: там были Арольдо, обе Кесслерши, Сестилио, корсары и остальные, ни имен, ни лиц которых я не помнил. Я не сразу ее разглядел, но и Джулия среди них тоже была. Она зашнуровывала пару новых кроссовок, хотя все остальные сборщики были обуты в сапоги. Я поприветствовал всех, уже не протягивая руку, и неожиданно получил в ответ несколько улыбок, пару «добрый день, Грандукинчик» и даже одного «оболтуса». И еще (угадайте от кого?): «Смотрите, кто пришел!»
– Я думала о тебе как раз вчера вечером… Но мне так и не удалось найти серию «Дьяболик», о которой ты говорил… Поэтому я принесла тебе другой выпуск, он мне очень понравился: «Тайна скалы». Читал?
– Не-а, я ее потерял.
– Там вначале появляются двое мужчин… Я прямо даже испугалась.
– Спасибо, ты такая добрая. Как у тебя прошли эти дни? Я заходил в бар кофе попить, но тебя там не было.
– Я ездила в Сиену, надо было с моим парнем поговорить…
– …
– Леон, у тебя нет ботинок на толстой подошве? Увидишь, мы сегодня будем работать по колено в грязи… И потом, мне сказали, что виноградник, на который мы едем, самый ужасный, там полным-полно подпорок.
Мы шли в хвосте всей команды, и каждый в сумке нес свое добро. У меня были секатор, перчатки, ай-под и бутылка минералки, которую я стырил из буфета. Джинсы – самые тертые, рубаха – самая мятая, ноги – самые крепкие, сердце – самое бешеное. Я чувствовал взгляды, обращенные на нас, и радовался, что все видят, какая мы замечательная пара. Даже ее диалект мне теперь не казался таким уж ужасным, я практически привык к полному отсутствию «чи», из-за которого их язык воспринимался с трудом.
Ну да, Джулия, очевидно, съездила навестить своего парня на пару дней и убедилась: никакого сравнения не было, что мог предложить ей он, и что могу предложить я: дома, бассейны, шопинг, путешествия. Я бы отвез ее даже в Бразилию, если бы только она меня об этом попросила. Или на Аляску. Я бы восхищался ею, а она бы стеснялась летать первым классом, а я бы научил ее, как следует правильно держать вилку и нож. Я бы поил ее шампанским, заказывал бы ей землянику килограммами, чтобы она почувствовала себя как в кино. Я бы дал ей попробовать кокаин, но не часто, время от времени, во время занятий сексом. А потом мы бы с ней слетали в Нью-Йорк, единственный город, в котором я чувствую себя как дома. Я бы угостил ее бифштексом в Gallagher’s, хотя моя мать и утверждает, что это место для лохов, я бы заказал ей роскошный номер в Peninsula. А на Рождество я бы повез ее кататься на коньках в «Рокфеллер-центр», как тот толстяк в фильме She’s the One, я уж не помню, как его звали, Робби, или еще как-то там. Да, Джулия была бы счастлива со мной. Она бы спасла меня, а я спас бы ее.
Виноградник начинался сразу же за церквушкой, буквально в двух шагах от того места, где мы с кухаркой Меной развешивали простыни. Теперь же Мена за столом меня баловала, подкладывая кусочки пекорино перед каждым блюдом. Я стал вспоминать, сколько раз Маризелла так же заботливо обхаживала меня, особенно по утрам, когда я был с бодуна, а я только и знал, что гавкать на нее.
Очень уж беспокойные мысли, особенно когда таскаешь за собой ящик, одна Кесслерша сбоку, другая спереди, и ты неожиданно становишься персоной третьего сорта по шкале своей семьи. Не знаю зачем, но я начал врать, врать вдохновенно: будто мы живем в съемной четырехкомнатной квартире, прислуги у нас нет, а мои родители работают в кадастровом комитете (почему вдруг именно в кадастровом комитете, бог его знает, такой уж я выдумщик), а на сбор винограда я попал потому, что мне всегда нравилось работать на лоне природы. Не думаю, что они мне поверили, но говорил я исключительно ради того, чтобы Джулия меня услышала – она работала на соседней шпалере в паре со стариком Арольдо. Время от времени я оборачивался и видел обращенную ко мне улыбку, обращенные ко мне веснушки, обращенные на меня глаза всех сборщиков. Мои ноги утопали в грязи, и, когда я делал пару шагов, налипшая грязь волочилась за мной. Ягоды были белыми, с бронзовым оттенком, и собирать их было неимоверно сложно: гроздья прятались в сплетениях лозы, а листья порой были такие массивные, что продираться через них было весьма затруднительно.
Я себя представлял Слаем[29]29
Прозвище актера Сильвестра Сталлоне.
[Закрыть] из «Рэмбо-2», как он пробирается через лес, а его преследуют враги. Меня еще развлекали Кесслерши, которые подначивали и задирали остальных сборщиков, придумывая про них всякие хохмы. Сборщики в долгу не оставались и отвечали такими же шуточками. Похоже, что два дня вынужденного простоя сильно повлияли на настроение людей, кроме того, заметно меньше стало ругательств, отпускаемых по ходу работы, в особенности мужчинами. Кстати, про мужиков: по окончании моего второго перекура ко мне подошел Сестилио и, потрепав меня по плечу, впервые попросил – нет, скорее, приказал – идти грузить ящики на прицеп.
Я был польщен и даже горд, что со мной обращаются как и с остальными, но это был, пожалуй, самый суровый момент в моей жизни. Я стоял слева, Арольдо справа, корсар на прицепе, мы подавали ему ящики, и он их расставлял. Пару раз я чуть было не заработал смещение дисков на позвоночнике, а потом Арольдо, движимый чувством сострадания, показал мне, как правильно двигаться – плавно, чуть в раскачку, избегая резких нагрузок на спину. Чтобы переключить мысли с тяжкой работы, я играл в игры с фатумом, говоря себе самому «если подашь ящик раньше Арольдо, вечером переспишь с Джулией» или «если сейчас корсар поставит ящик в правый ряд, Анита вернется ко мне».
Вот так, за играми, мы быстренько погрузили все ящики, и Арольдо приказал мне забраться в трактор, чтобы везти ящики к винодавильне. Мы втроем стояли в кузове, как настоящие ковбои, а встречный ветер развевал наши волосы и осушал пот с лица. Остальные сборщики были заняты виноградом, а я, разумеется, на отрывал глаз от Джулии – она мотала головой, отгоняла насекомых руками, и мне ужасно хотелось как-то защитить ее.
Доехав до конца спуска, корсар спрыгнул с трактора, а мы с Арольдо остались на прицепе. Теперь предстояло разгрузить ящики у винного цеха.
– Матерь Божия… Ты посмотри, как работает этот миланец!
– Чао, Мена! Что, насмехаешься? Смотри, чтоб мои простыни хорошенько просохли! Я хочу, чтоб сегодня вечером мое постельное белье было чистым.
– Эй, здесь в деревне мы командуем!
Ее голос потонул в шуме тракторного двигателя. Мои подстриженные под горшок волосы уже высохли, на оливах созрели первые плоды, небо сверкало ослепительной голубизной. Арольдо продолжал смотреть на меня как на чужака, но я видел, что мое картавое «р» уже не внушает ему прежнего ужаса. По пути нам встретилась и донна Лавиния. Она вяло помахала мне рукой, избегая смотреть в глаза. Возможно, она раскаивалась в том, что рассказала мне о любви к моему деду и о грустном эпилоге истории ее супружеской жизни, окрашенном смутными подозрениями, связанными с убийством. У меня всегда была слабость к убийствам, не только в комиксах. Мне интересно, какие же должны быть причины у человека, чтобы убить другого, ведь гораздо проще убить себя самого. Все-таки люди очень странные существа. Я бы, наверное, спрыгнул сейчас на ходу, прижал бы старушку в углу, приставил бы, возможно, ей к горлу нож, как Дьяболик, и заставил бы рассказать мне всю правду. Да, так и надо бы поступить, да только вдруг у нее слабое сердце?
Донна Лавиния наблюдала за нами с выражением безмятежности, которое легко можно было принять даже за невинность, хотя, возможно, так оно и было.
Виттория, увидев меня, исполнила несколько па в стиле сальсы, чтобы напомнить мне тот веселый вечерок в комнате у Рикардо. Понятно, что там был употреблен рон в промышленных масштабах, но все равно во мне жило ощущение, что я обрел двух новых друзей. Не было ни счетов на оплату, ни дорожек для понюхать, ни путан ради важности, ни SUVob[30]30
SUV – Sport Utility Vehicle – автомобили для активного отдыха: спортивные пикапы, внедорожники.
[Закрыть] для понтов. В этой конуре из развивающейся страны были только мы, сведенный CD с сальсой и жгучий ритм, заполнивший комнату. Эти звуки гремели у меня в ушах, пока мы с Арольдо опрокидывали ящик за ящиком в плодорезку, а потом возвращали порожние ящики парню, который ставил их в штабеля.
Когда мы закончили, Виттория налила нам по стакану свежевыжатого сусла. На этот раз я пил его медленно. Вкус его был неповторимым, настоящее Сантал-дель-траминер, гораздо более сладкое, нежели мерло. Технологическая цепочка была необычной, виноград не поступал сразу в чан для брожения, а направлялся в весьма странное устройство.
– Вот смотри, вино из белого винограда приготовляется без кожуры, поскольку и в кожице, и в косточках содержатся колоранты и вяжущие вещества, которые очень ценятся в красном вине, но в белом вине они лишние.
– Вот как. А что это такое – вяжущие свойства?
– Ты знаешь, что такое танин?
– Впервые слышу.
– Ну представь себе, что ты ешь артишок, помнишь его вкус? Во рту появляется оскомина?
– Ненавижу артишоки.
– Ладно, попробую объяснить по-другому.
Мне была абсолютно по барабану вся эта лекция, но после этих проклятых ящиков я буквально рассыпался на части, поэтому мои вопросы были не более чем хитрой уловкой, чтобы чуток перевести дух. Арольдо, вероятно, меня раскусил – старый пройдоха, – но терпеливо ждал в сторонке, а Виттория на полном серьезе принялась посвящать меня в таинства виноделия. Речь свою она произносила так душевно, будто и в самом деле любила меня искренне, безо всякой причины.
– Знаешь, что происходит, когда ты пьешь вино? Танин вступает в реакцию с протеинами, содержащимися в слюне, и поэтому язык начинает чуть пощипывать. Вино с высоким содержанием танинов сильно сушит рот, и это может быть одним из недостатков вина, хотя, конечно, многое зависит от индивидуального вкуса.
– То есть?
– Ну, можно провести такое сравнение. Допустим, танин – это грубая колючая шерсть. Считается, что кашемир более престижен по сравнению с такой грубятиной, однако если ты спросишь у какого-нибудь знатока-англичанина, возможно, он предпочтет именно эту материю рафинированному кашемиру.
Я не знал, что ответить, и изо всех сил делал вид, что наслаждаюсь вкусовыми оттенками сусла. Виттория покачала головой, словно разочарованная учеником преподавательница, которой приходится заниматься с таким, каков ты есть: с придурком. Арольдо воспользовался паузой и проорал мне «пшли-давай-а-то-обед-скоро!», сделав знак, чтобы я забирался на трактор. Мы вернулись на наш тяжелый виноградник. Неожиданно началась убийственная жара, и голоса сборщиков поутихли.
Нам пришлось оправдываться, почему мы так задержались, но Арольдо, молодец, быстренько нашел убедительное объяснение, и я опять присоединился к Кесслершам на шпалере. Силы мои восстановились, даже мое терпение казалось теперь странным образом воистину бескрайним. «Цок-цок», – щелкал секатор, и это звуковое сопровождение было даже приятным, если бы не назойливые мошки, которые не давали предаться пасторальному труду. Наконец удар колокола возвестил перерыв на обед.
Я собирался отправиться к Мене и нагнулся за своей сумкой, но в этот момент Джулия тронула меня за руку.
– Хочешь, поедим вместе здесь, на винограднике? Такое солнышко сегодня, мне совсем не хочется идти в столовку вместе со всей толпой.
– Чудесно! Но я все-таки сбегаю в столовую, возьму что-нибудь на зубок положить, а то свалюсь.
– Я уже все взяла. Я приготовила два сандвича специально для тебя, а еще у меня есть груши из сада моего дедушки.
С этими сладкими словами в моей голове возник совершенно иной сценарий, но я откинул эти мысли. Я пожалел, что у меня нет зеркальца, чтобы посмотреть, чистый ли у меня нос и в порядке ли волосы.
