Текст книги "Завтра будет солнце"
Автор книги: Лука Бьянкини
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
20
Я увидел ее первый раз за ужином.
Помимо того, что я чувствовал необходимость откликнуться на приглашение, мне еще было жутко любопытно познакомиться с дедовой наследницей, которая сумела вывести из себя моего отца. Кроме того я хотел есть, и мысль о том, что сейчас я могу чего-нибудь покушать в кухне рядом с моей комнатой, прогоняла всякое желание разбирать чемодан.
Я, непререкаемый властелин мира, двигался через все эти комнаты в странном смущении. Но за спиной я ощущал своего деда, и это наполняло меня легкостью. В этот момент нарисовался этот Рикардо с напоминанием, что меня ждут, и еще раз извинился за несуразную просьбу помочь им со сбором, но когда положение отчаянное, добавил он, никогда не следишь за своими словами.
Я никак это не прокомментировал по одной простой причине: я не мог дождаться момента положить что-нибудь на зубок. По дороге я купил всего-навсего пару бутербродов, мусс в шоколаде, двойной кофе и колу. А нет, я потом еще купил пару килограммов чипсов – снэк с холестеринчиком никогда не помешает, когда ты за рулем. Более того, он необходим.
Зайдя на кухню, я увидел, что мадам уже сидела за столом и кушала. За ее спиной во всю стену возвышался неразожженный камин. Ощущение было такое, будто попал в шестнадцатый век.
– Извини, Леонардо, я сажусь ужинать всегда ровно в восемь и не терплю опозданий. Надеюсь, ты не обидишься, что я начала без тебя…
– Это вы меня простите, синьора. Мое опоздание непростительно, но я был в плену очарования этого места.
Она не улыбнулась. Видимо, я ее не убедил, а значит, знак ее был не Лев, и не Близнецы. Я решил применить искренность.
– Я никогда не являюсь к ужину вовремя, если только это не ужин дома.
Ну что я за дурак, как можно такое сказать? Мадам посмотрела на меня, не меняя выражения лица, и кивком пригласила присесть. Стол был громадный, но без скатерти. На нем были лишь прямоугольные подложки из пеньки, белые тарелки, большие и маленькие рюмки и столовые приборы с деревянными ручками. А еще блюда с кушаньями, которых я в жизни не видел и не нюхал. Я потянулся было к еде, но синьора остановила меня. В ее решительном голосе звучал сильный тосканский акцент.
– Я пригласила тебя не есть, а выпить.
– Выпить?
Мне не хватало только нажраться в компании пожилой синьоры.
– Я хочу, что бы ты узнал причину, по которой мы с тобой встретились здесь, сегодня, через столько лет. Благодаря этому вину мы с твоим дедушкой познакомились много лет тому назад. Оно называется Cenerentola[17]17
Ценерентола – Золушка.
[Закрыть].
– CENERENTOLA?
– Наконец-то я смогу увидеть на твоем лице то же самое выражение, какое было на лице Эдуардо, когда он впервые попробовал это вино. Он был во Флоренции на конференции и заехал в Борго, в энотеку, чтобы попробовать что-нибудь новенькое. Глаз его зацепился на этом названии, я тебе как-нибудь расскажу историю, почему вино так назвали. И на следующий же день Эдуардо был уже здесь. Он хотел узнать все и всех, как любопытный птенец…
– Как кто?
– Птенец. Ну, ребенок… И с тех пор его жизнь навсегда оказалась связанной с Колле. Если ты не против, этот тост мы поднимем за него.
Я поднял бокал и внимательно поглядел на синьору. Я пытался имитировать ее манеры, хотя все это мне казалось каким-то несерьезным. Вино я всегда заказывал, ориентируясь на цену, проверять его качество не было никакой необходимости. Особенно после рекомендации сомелье, вино хорошее, и точка.
Я вдохнул аромат, повращал бокал, медленно пригубил, а потом сделал мощный большой глоток, будто я не вино пил, а воду. Странно, я как-то сразу хорошо себя почувствовал, в груди разлилось тепло, и первоначальный лед нашей беседы начал таять. Хотя обстановка, прямо скажем, не располагала к этому – суровость крестьянского стола, развешанные на стенах ружья и голова кабана, которая, признаюсь, вселяла в меня некоторый ужас.
Казалась, синьора прочитала мои мысли, и рассказала, что этот кабан был последней добычей ее мужа, который вскоре погиб на охоте. Фразы она произносила сухо, в телеграфном стиле, не оставляя мне возможности углубляться в тему, хотя любопытство мне и несвойственно.
Я принялся накладывать себе в тарелку еду, о которой было и забыл: сиенскую колбасу с овечьим сыром, обжаренные кусочки печени и панцанеллу – «самое некалорийное и вкусное из местных традиционных блюд», как его отрекомендовала синьора. Она выражалась, словно ведущая на презентации. Хотя в некотором смысле так оно и было. Синьора увлеченно рассказывала мне, что хлеб для этого блюда ничем пропитывать не надо, он крошится так, сухим, только его надо мелко-мелко протереть на терке, потом следует добавить помидоры, огурцы, лук – хорошо, что мне не надо целоваться сегодня вечером – базилик, масло, соль, перец и уксус. Ознакомившись с рецептом, я узнал также, что это грандиозное блюдо готовит кухарка Мена, образцовая прислуга, бессловесная и незаметная. Что за женщина эта Лавиния. В глазах у нее была какая-то одержимость, будто она жила в своей изоляции по принуждению, а отношения с внешним миром поддерживала исключительно благодаря своей жесткости.
Лавинии было лет семьдесят, и она чудесно выглядела. А главное – никаких подтяжек, лифтинга, когда она щурила глаза, морщинки были живые, а не обезображенные ботоксом, как любила ехидно выражаться моя мать.
Чем-то она напоминала Вирну, актрису с невероятно красивыми глазами, в присутствии которой все вытягивались по струнке.
Ужин шел своим чередом, и я впервые попробовал говядину, вымоченную в вине. Сказать наверняка ничего не могу, только то, что это кушанье оставило во рту странный и противоречивый вкус. Синьора между тем продолжала подливать «Золушку» – дурацкое имя для вина, скажем прямо! – и мало-помалу ужин начал терять свою первоначальную суровость. Диалог вертелся вокруг банальностей, неизбежных при выстраивании отношений. Приходиться нащупывать почву в поисках взаимно интересных тем: красота местной природы, школьное обучение, путешествия, еда. Меня же, честно говоря, оживили бы разговоры на совсем иные темы: телесериалы, комиксы, Play Station, кайф и секс.
Пульсация каких-то скрытых токов на генетическом уровне притягивала меня к этой женщине, которой дед оставил все эти гектары недвижимого имущества («гектар» – вот еще одно чудное словечко, которое Пьер непременно включил бы в свой лексикон).
Но о дедушке донна Лавиния, как оказалось, не имела большого желания говорить, как и о своей работе, об агротуризме и об этом неожиданном наследстве. Наверное, ее просто покоробил мой отказ испачкать ручонки на сборе винограда, и она не хотела возвращаться к этой теме (кроме того, не сама же она пошла просить меня о помощи, а отправила с этой целью карибского подданного). Ну, и еще одно замечание, до кучи: кто ты такая, чтобы заставлять меня работать на тебя? Нет, лучше так: кто ты такая, чтобы заставлять меня работать?
– А чем конкретно занимается Рикардо?
– Тем, чем должен. Он помогает мне принимать гостей, интересующихся агротуризмом[18]18
Агротуризм – отдых на базе фермерского хозяйства или приусадебного участка.
[Закрыть], работает в винном цехе, обслуживает гостей в винном зале. Парень – просто сокровище, ниспосланное небесами.
– А как он здесь оказался?
– Я познакомилась с ним несколько лет назад, когда летала на Кубу. Он говорил немного по-итальянски, немного по-английски, и я решила помочь ему выбраться из этой безнадеги… Должна сказать, что я об этом ни разу не пожалела. Он работяга, и ты с ним подружишься, вот увидишь.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, донна Лавиния. Еще хочу сказать спасибо за комнату, которую вы мне предоставили. Просто потрясно!
– Что, такая ужасная? Можешь выбрать любую, какая тебе понравится… у нас есть и маленькие номера.
– Да нет. Все классно… А дедушка где жил, когда приезжал сюда?
– Ты сам как думаешь? Это была его любимая комната. Даже когда Эдуардо уезжал осматривать виноградники, всегда возвращался, чтобы непременно полюбоваться закатом из своего окна… Иногда он записывал в тетрадку мысли, которые приходили ему в голову в тот момент, по крайней мере пока не заболел. С той поры я его больше не видела.
На этот раз причиной неловкости стала опустевшая бутылка с вином. Донна Лавиния кивком предложила мне еще вина, но я отказался. Я? Отказываюсь от вина? В самом деле что ли нажрался? Тем не менее охотно согласился на стаканчик домашней граппы. Едва я выпил рюмку – трак! как это делает Пьер, подражая пьемонтцам, – старушка мне сказала, что ей пора идти к себе, поскольку завтра начинается большая работа. Она не упомянула про сбор винограда, даже не намекнула на мой отказ, но я, разумеется, почувствовал угрызения совести. И еще я ощутил громадную усталость. Я сердечно пожелал Лавинии доброй ночи и пошел отыскивать свою комнату.
Войдя в бильярдную, я наткнулся на четырех англосаксов, развалившихся на диванах, багровые лица и фразы, наполненные «lovley» (это дамы) и «actually» (мужчины). Компания распивала бутылку Drago местного производства. Я охотно опрокинул предложенную мне стопочку и вдруг ощутил себя выжатым и ненужным на собственной территории. Было бы, конечно, здорово поездить по усадьбе, посмотреть, какие тут сады и бассейны, под звездным небом, но я был совершенно без сил.
Лечь спать в десять вечера – это надо испытать хотя бы один раз в жизни. Без телевизора это сделать проще простого. Перед тем, как опустить жалюзи, я высунулся из окна, чтобы послушать звуки ночи. Тоска, все то же самое. Я погасил свет, впуская внутрь лучики луны. И в этот момент в неясном лунном свете я различил тень внизу: это была донна Лавиния, и она стучалась в дверь как раз под моими окнами.
21
Со сном у меня всегда была беда. С малых лет мне снились уже исполненные желания: подарки, игры, теннисные туфли. Парадокс, но пробуждение не доставляло мне радости, потому что мечта к тому времени уже сбылась и, стало быть, я напрасно грезил. Так было до тех пор, пока ночи не превратились в прерывистый кошмар, а мне к тому времени уже исполнилось лет восемнадцать, и года два уже я нюхал кокаин. Чаще всего мои сны помогали мне просто-напросто стереть из памяти все мои вечерние закидоны, и это можно было сравнить разве что с чередой небольших, невсамделишных смертей. Именно поэтому я никогда не испытывал страха перед смертью, я даже ловил кайф, бросая смерти вызов. Смерть – не сон, сказок не рассказывает, и это заставляет относиться к ней без лишнего трепа, с уважением. А я обожаю выламываться.
И вот по прошествии стольких лет в первую мою ночь в Колле мне приснился сон, и я увидел тех, кого меньше всего ожидал: Хулио и Маризелу. Они находились в каком-то доме, похожем на наш в Лозанне, одетые во все красное, и они, и все их родственники, которых оказалось почему-то неисчислимое множество, и они все сидели за громадным деревянным столом, и кушали radette[19]19
Картофель с плавленным сыром.
[Закрыть], и ликование их было неописуемым. Догадайтесь, кто прислуживал им за столом с серебряным подносом в руках? Моя матушка, одетая в костюм Деда Мороза. Мама с улыбкой произносила что-то вроде: «Синьора Маризела, прикажете подавать сардельки с квашеной капустой?» А Маризела, занятая веселой болтовней с сестрами, повелительно кивала маме.
В комнате играла чудесная музыка, и все отбивали ритм ладонями по столу, как в дешевых кабаках. Я поспешил проснуться, прежде чем в моем сне успеет появиться отчим.
Я жив и здоров, и мое сердце снова принадлежит мне. После ужаса, который я испытал в доме у Дуки, испробовать вновь перемещение в другое время и в другое пространство казалось для меня практикой столь же странной, сколь неприятной. Я стал шарить рукой по тумбочке в поисках телефона, чтобы заказать завтрак, но телефона не было. Я включил мобильный телефон и убедился, что связи не было. Хотя нет, вру, на мобильнике появлялась одна единственная жалкая черточка приема – в дальнем углу комнаты, у окна. Блин, почему у меня не Swisscom, как у всех? Наверное, сон означал именно это: мама подарит мне на Рождество мобильный телефон с карточкой Swiss. Это шик для моей матушки.
Я набрался смелости и распахнул окно, даже не ведая, который час. Пейзаж был вовсе недурен, хотя, я уверен, пару живописных замков я бы на холмах поставил, причем обязательно французских: о французах можно говорить все что угодно, за исключением того, что они не умеют вписывать замки в ландшафты, раз – и шато.
Ладно, без замков пейзажик тоже был ничего – разбросанные там и сям домишки, густые рощи, холмы, оливы, кипарисы. Я задвинул подальше свой обычный цинизм и должен был признать, что этот вид наполняет меня покоем и безмятежностью. Тут я бросил взгляд во двор и обнаружил какой-то сарай, в котором стояли разные металлические механизмы. Что у них здесь, подпольный цех? У сарая еще металась женщина, будто по вызову «скорой помощи». Смысла происходящего я не понимал, однако наблюдать, как тетка носится, как сумасшедшая, от агрегата к агрегату было забавно. Чего они там замутили, термоядерную лабораторию, что ли?
Я принял душ в ванной, оборудованной в стиле семидесятых. В отличие от спальни, ванна выглядела полным убожеством. Шланг от душа был смотан вокруг крана, крючок наверху отсутствовал, поэтому водой ты вынужден поливаться, сидя на корточках в ванне. Вода из душа льется, а ты намыливаешь голову шампунем и не знаешь, куда эту хреновину деть, поэтому ты суешь ее промеж ног – какие штуки, однако, могут оказаться в подобных местах – зажимаешь, моешь голову, и тут, в момент, когда ты на секунду расслабляешься, душ вырывается и начинает неистово метаться, с восторгом заливая водой все вокруг, особенно твое заботливо сложенное полотенце. Так как насчет крючка, а? Я все понимаю, и то, что агротуризм должен быть как можно более «агро», но с душем это, блин, кажется перебор.
Я посмеялся, потом оделся и снова выглянул в окно, чтобы насладиться несказанно чистым местным воздухом: та пейзанка внизу наконец угомонилась. И в этот момент перед женщиной явилась мадонна. Богиня протягивала тетке-херувиму какой-то белый листок, а та похлопывала ее рукой по спине – то ли в знак признательности, то ли утешая, то ли ободряя. А я сам в этот момент превратился в самую настоящую бабушку у подъезда, которых так ненавидел. Ну почему у меня нет супервзгляда, которым можно поджигать все вокруг? Прости, Супермен, если я когда-либо болтал, что ты просто щенок, нет, ты даже лучше Человека-Паука, когда захочешь, о, подари мне мощь своего супервзгляда! Ну пожалуйста! Анита меня бросила, Беттега увел мою женщину, мой отец от меня смотался, моя мать заглатывает горстями успокоительные таблетки, а мой единственный друг – голубой. Ты понимаешь, в какой дерьмовой ситуации я нахожусь? Дай мне, дай же мне супервзгляд!
Фигушки, эта игра с фатумом закончилась, не начавшись. Тогда я решил спуститься во двор и выяснить, что это за женщины. Я потыкался в поисках двери, потом поблуждал по дому, потом спускался по каким-то деревянным скрипучим лестницам, пока наконец не вышел на финишную прямую, орнаментированную кованым железом, которая должна была привести меня не иначе как на Чернобыльскую АЭС. В общем, когда я добрался до места, прелестное видение успело раствориться, но зато осталась та, первая тетка, которая вблизи показалась и не такой уж старой: ей было не больше сорока. Она встретила мое появление широкой улыбкой.
– Что, на сбор винограда пришел? Свой номер ИНН знаешь? А то тебе страховку нельзя будет оформить.
– Вообще-то я гость донны Лавинии.
– А, так ты и есть Грандукинчик…
– Грандукинчик?
– Да, наши тебя так называют, ведь это ты прогнал Рикардо, когда он попросил тебя помочь нам.
Блин, куда я попал? На национальный фестиваль сплетников? Эй, убогая, ты за кого себя принимаешь, чтобы стебаться надо мной? Где тебя учили хорошим манерам?
– Ну а ты-то не иначе в швейцарском колледже обучался! Красавчик, послушай меня: если у тебя проблемы, оставь их дома. Теперь извиняй, сбор уже начался, с минуту на минуту привезут первый мерло… Если у меня насос закупорится, то все.
Идиотка вернулась к работе, даже не извинившись, а я остался посреди каких-то гигантских цилиндров и красных трубок, которые соединяли их с огромными резервуарами. Характерная вонь подтвердила мои подозрения, что я попал на производство, где гонят самопальную сивуху, от которой и дал дуба дедушка.
Я закурил, первый раз за весь день. Мне всегда доставляло удовольствие наблюдать за работающими людьми. Тетка кинулась ко мне с очевидным желанием поорать.
– Тебе делать, что ли, нечего, какого ты сюда приперся? Я не из вредности, но здесь строго-настрого запрещено курить.
– Почему? Вино не относится к легковоспламеняющимся материалам.
– Ничто не должно испортить аромат вина… Это главное правило. А теперь будь добр, проваливай, а то вон, уже первая партия едет. Нет, погоди, раз уж ты здесь, лучше помоги. Виноград будут вываливать в чан, а ты пустые ящики ставь обратно в кузов. Или что, мне в посольство запрос отправить?
Я и слова вымолвить не успел, как смотрю – сигарета на земле, ногой притоптана, сам в боевой стойке. Повелся, как цыпленок.
В кузове стоял парень с банданой на голове, и это делало его похожим на корсара. Вокруг него громоздились красные ящики, наполненные виноградом. Ящики были аккуратно установлены и обвязаны веревкой. Просто ретро какое-то! Удивительно, как они еще быков не запрягли в этот трактор! Водитель развернулся и сдал малость, чтобы прицеп встал ровно напротив этого странного механизма, который казался мне гигантским кухонным комбайном «Бимби» – любимой игрушкой Маризелы. Водитель выпрыгнул из кабины и забрался к корсару в кузов, даже не поздоровавшись со мной. Деревенщина, блин, где их только учили?
Херувимша дала команду начинать, эта «Бимби» заворочалась, а два пирата принялись вываливать ящики в давильню. Тут же, не медля, они всучили мне в руки пустой ящик и приказали ставить их с краю, один на другой. Я хотел было послать их в задницу, но замешкался, потому что первый ящик был у меня уже в руках. Я не сразу понял, как правильно устанавливать ящики, но мало-помалу освоился и даже ощутил себя эффективным звеном в этом производственном конвейере. Да здравствует технологический прогресс!
Тетка время от времени на меня посматривала, а я чувствовал смущение, потому что истекал потом. И тут опять появилась она – мадонна, которую я видел из окна. Грузчики впервые посмотрели на меня не враждебно, а как бы намекая: «Ну что, ты бы тоже не отказался ей впердолить, а?»
Работа приостановилась, насос перестал гнать вино в цилиндр, раздавленный виноград безучастно ждал своего неизбежного конца.
– Вот, я принесла свое свидетельство с ИНН… Извини, Виктория, сегодня утро было такое суматошное… Пришел мой отец, сказал, что есть такая возможность, я подумала, быть такого не может. Откуда они начали сегодня утром?
– Сейчас они в Подджоне, знаешь, где это? Рядом с Казеллой… Когда увидишь машины запаркованные, там же паркуйся и спроси Сестилио, он тебе покажет, к кому вставать… Ты виноград-то когда-нибудь собирала?
– У дедушки.
– Ладно, справишься. Вечером еще увидимся, да не забудь на голову что-нибудь надеть, а то при такой жаре и сгореть недолго.
Я не очень-то хорошо понимал их разговор, но глаза мои завороженно смотрели на девушку. Я был очарован ее голосом, ее рабочей футболкой, в которой она смотрелась как модель на подиуме. На ней были джинсы с низкой талией и клепками на попе, кроссовки, за спиной рюкзачок Invicta первого поколения. Девушка прошла мимо с опущенной головой, я повернулся и проводил ее глазами. Она села в старенькую «Y10» – первая модель, такая, в форме утюга, и скрылась из глаз, предоставив меня собственной судьбе вечного подростка.
Я весь был опьянен желанием, и тут пустой ящик, задев мое плечо, грохнулся на землю на глазах двух ухмылявшихся корсаров. Подобрав ящик, с радостным автоматизмом я вернулся к работе. О, я работаю, я кому-то помогаю, а прекраснейшие на свете девушки существуют даже в этом middle of nowhere[20]20
В центре Ничего (англ.).
[Закрыть].
Закончив разгружать прицеп, корсары уехали, даже не попрощавшись. Тетка подошла ко мне, сняла рукавицы и протянула мне шершавую ладонь, будто в знак перемирия.
– Чао, я Виктория, заведующая винным цехом.
– Леонардо Сала Дуньяни, весьма рад.
– Ладно, не строй из себя. Что я, не вижу, что тебя Джулия зацепила?
– Какая Джулия?
– Не строй из себя идиота. Джулия, девушка, которая приходила, чтобы отдать мне документы… Она заменит тебя на винограднике… хорошенькая, правда? Дочка хозяина барре, того, что на площади.
– Барре?
– Ну, бара, как вы это называете… Там еще подают капуччино, кофе с такой белой пенкой…
Зная четыре языка, их итальянский я практически не понимал, разве что одно слово из трех, что несколько уязвляло мою гордость. Непривычность выговора, все эти «чи», которые звучали как «ши», глаголы без окончаний, прямые и агрессивные обороты рождали во мне чувство растерянности, даже какое-то оцепенение. Мне казалось, я попал в одну из реальностей, где Маризела чувствовала бы себя в своей тарелке, а вот я – нет, я не умею подстраиваться, как эти несчастные, я – тот, кто я есть. Пока по крайней мере. Леон и Джулия. Джулия и Леон. Неплохо, а? Анита, это Джулия. Беттега, а ты знаком с Джулией? Ей двадцать два, у нее офигенный третий размер, ни намека на целлюллит, попка, которая сама тянется кверху, девушка хороша и утром, и вечером, а главное, она любит меня таким, какой я есть, а не за то, что я имею (я не про личное обаяние). Господи, зачем мне всегда нужно представлять какие-то фильмы?
Виттория вернулась к своим шлангам и, казалось, больше не обращала на меня внимания. Я решил вернуться в дом и поискать какую-нибудь кухарку, которая приготовит мне завтрак. Когда я проходил под своими окнами, то увидел, как Рикардо входит в ту же самую дверь, куда в прошлую ночь заходила донна Лавиния. Мне вспомнилась еще одна глубокая сентенция моего папаши: «Все бабы шлюхи».
